Пучина Сирены Уэллс Марта

– Ладно. В следующий раз я позволю хищникам их сожрать.

Буря пропустила его слова мимо ушей, но воины угрюмо переглянулись.

Когда они полетели к Бирюзовому Морю, Буря сама понесла Награду, и Лун вскоре сообразил, почему она так рассердилась. Буря не смогла позаботиться о своих спутниках, а Лун смог. Будь он сам воином, пусть даже из чужого двора, никто бы и бровью не повел. Но он был консортом, который находился под защитой Бури и явно в этой защите не нуждался.

Нефриту это никогда не беспокоило, или же она просто не подавала виду. Может быть, в Тумане Индиго это было неважно и все успехи консорта Нефриты считались ее успехами, поскольку это она его выбрала.

Как же здорово, что он наконец во всем разобрался; только жаль, что поздно.

На полпути к Бирюзовому Морю начался сильный дождь, и они прилетели туда уже затемно, ориентируясь по огням колонии. Та располагалась не в исполинском древе, а была выточена в узловатом деревянном наросте, который ютился в ветвях исполинского терновника. Терновник был не такой большой и не такой колючий, как тот, в котором обитали Изумрудные Сумерки, но лететь через него в темноте было непросто.

Когда они добрались до посадочной площадки у главного входа в колонию, двор уже знал об их приближении, и наружу вышли воины и арборы. К счастью, по сравнению с некоторыми другими дворами, раксура Бирюзового Моря оказались вполне вменяемыми. Едва воины увидели, что среди гостей есть раненые, правящая королева сама спустилась к ним, чтобы приветствие прошло как можно скорее, и уже через несколько минут их проводили в просторный приемный зал, вырезанный в древесине. Награду увели заботливые наставники, и Звезда пошла вместе с ней.

Лун стоял в сторонке, пока королева Бирюзового Моря и Буря завершали приветствие. Ему подумалось, что колонию основали относительно недавно – приемный зал выглядел скромно и вмещал в себя всего два высоких этажа с четырьмя выходами, а резьба на стенах казалась в свете зачарованных огней совсем свежей. Потолок негусто увивали цветущие лианы, но ни фонтанов, ни водопадов нигде не было.

Хотя двор и был маленьким, он, похоже, процветал. Воины и арборы, толпившиеся в коридорах и глазевшие на гостей, в земном облике почти не отличались от раксура из Тумана Индиго и Изумрудных Сумерек: у большинства была бронзовая или медная кожа и темные волосы, но местами Лун замечал красновато-русые копны.

Он лишь надеялся, что им предложат ужин, все-таки они уже два дня не ели сытно. Лун принял земной облик вместе с воинами, отчего его одежда промокла, и он чувствовал себя чумазым и уставшим. Со скучающим видом он водил пяткой по гладкому деревянному полу, и вдруг осознал, что все вокруг замолкли. Лун поднял голову и увидел, что воины и арборы Бирюзового Моря выжидающе смотрят на него. Амаранта, их королева, кивком указала на Луна и спросила у Бури:

– Это твой консорт?

– Нет. – Буря напряглась, но смогла не выдать, насколько эта мысль ужаснула ее. – Мы сопровождаем его в Опаловую Ночь.

Амаранта была старше и крупнее Бури. Один ее шип дрогнул, и обстановка в зале стала ощутимо менее дружелюбной. Лун подумал, что теперь, когда о раненой воительнице позаботились, королевы вспомнили, что они – раксура, а значит, должны ненавидеть друг друга с первого взгляда. Амаранта спросила:

– Полагаю, у него есть имя?

Буря тоже дернула шипом.

– Он – Лун из Тумана Индиго.

Амаранта шагнула к нему; Лун вздрогнул, подался назад и приготовился бежать к выходу. Однако королева остановилась и принюхалась.

– У него есть королева. – Она склонила голову, снова посмотрев на Бурю. – И это не ты.

Буря поморщилась.

– Долго рассказывать.

Амаранта уложила шипы и, явно пересилив себя, решила не оскорбляться таким ответом. Она сказала:

– Значит, сейчас мы сядем, и у тебя будет предостаточно времени, чтобы все нам поведать.

Лун мысленно застонал. Вечер обещал быть долгим, неловким и полным косых взглядов.

Их отвели в другой зал, поменьше. Там не гулял сквозняк, а посередине стояла большая чаша с горячими камнями. Под изгибом потолка бежала резная полоса, изображавшая цветы и деревья. Она выглядела более старой и завершенной, чем узоры в приемном зале.

Когда Лун стал искать, куда бы ему сесть, из-под потолка вылетел консорт, который опустился рядом с Амарантой. Ростом он был почти с нее. Несколько секунд консорт оставался в крылатом облике, позволяя гостям увидеть, насколько он огромен, а затем переменился. В его земном облике Лун не увидел никаких явных признаков старости: его бронзовая кожа и темные волосы еще не начали сереть. Но его запястья и руки были украшены тяжелыми золотыми браслетами и обручами – символами того почета, с которым к нему относилась Амаранта. Консорт встретился взглядом с Луном, ясно давая понять, что он обращается только к нему, и произнес:

– Я – Кремень, первый консорт Амаранты. Не желаешь пройти в наш чертог?

Воин Бури по имени След, который стоял ближе всех к Луну, придержал его за руку, собираясь остановить. Лун отшатнулся от него и оскалился, когда След снова потянулся к нему. Буря зашипела на воина, едва сдерживая свою ярость и как бы говоря: «Ты меня позоришь». След, сбитый с толку, отступил.

У Луна появился выбор: пойти за незнакомым консортом из чужого двора или остаться здесь и слушать, как Буря и Амаранта обмениваются колкостями. Думать тут было нечего. Лун обошел Следа и направился вслед за Кремнем к ближайшему коридору.

Они прошли всего два поворота, когда консорт остановился и повернулся к Луну. В коридоре они были не одни – их окружило с десяток взволнованных арборов.

– Тебя украли? – прямо спросил Кремень.

– Что? – Лун не ожидал такого вопроса и выпучил глаза. Затем он сообразил, как все выглядело со стороны: консорты никогда не путешествовали с королевами, с которыми их не связывала брачная метка или родственные узы. Лун даже пожалел, что его не украли – тогда он мог бы убить Бурю и остальных во сне и отправиться домой.

Несколько мгновений он испытывал соблазн сказать «да» и посмотреть, что будет. Но потом он решил, что Бирюзовому Морю это доставит больше неприятностей, чем Буре.

– Нет, – честно сказал он.

Видимо, колебания Луна прокрались в его голос, потому что Кремень с сомнением приподнял брови.

– Ты уверен?

Ответить убедительнее Лун не мог, и потому просто пояснил:

– Долго рассказывать.

Кремень кивнул. Поманив к себе одну арбору, он наказал ей вернуться в зал и передать Амаранте, что все в порядке. Затем он повел Луна в чертог консортов.

Чертог оказался уютным, хотя и не таким большим и роскошным, как покои консортов Тумана Индиго. Зал был маленьким, но благоустроенным, посередине лежали подушки, а по периметру располагались пять опочивален и умывальня.

Луну все равно пришлось все рассказать, но его, к счастью, сначала накормили, в то время как Буре и остальным наверняка пришлось долго и очень вежливо тешить разговорами задетое самолюбие Амаранты. Арборы принесли в чертог еду, и Лун поужинал с Кремнем и тремя другими консортами. Один из них принадлежал королеве-сестре, а двое других были еще свободны. Самый маленький, судя по виду, совсем недавно покинул ясли. Им подали чай, фрукты, хлеб и сырые бедрышки травоеда. В том, чтобы поедать свежеубитую добычу прямо в лесу, было свое очарование, но здесь Лун наконец смог расслабиться и отдохнуть. Он рассказал консортам правду, хотя и не стал уточнять, сколько циклов он жил на востоке один. Пусть лучше гадают, когда именно Туман Индиго нашли его.

Лун ждал, что его все равно спросят об этом, однако Кремень нерешительно произнес:

– И твоя королева тебя отпустила?

Ответить на это оказалось неожиданно трудно. Луну потребовалось немало времени, чтобы выдавить из себя «да». Кремень и консорт королевы-сестры переглянулись, а двое консортов помладше смотрели на Луна с широко распахнутыми, сочувствующими глазами.

Луну пришлось отвернуться; к его горлу подкатил ком, и у него сперло дыхание. Враждебность и презрение Бури и ее воинов он еще мог снести, но сострадание этих незнакомцев чуть не стоило ему самообладания.

Луну предложили провести ночь в одной из висячих кроватей, но он вместо этого лег на шкурах у очага в чертоге. Ему не хотелось оставаться одному, однако уж слишком тяжело ему потом давались расставания.

Чуть позже самый младший из раксура решил, что его обошли вниманием, тоже спустился и втиснулся между очагом и Луном, прижавшись к его груди. От юноши все еще пахло птенцом, и у Луна сжалось сердце. Он думал, что не сможет уснуть, но вскоре провалился в дрему.

Так крепко он не спал с того дня, как покинул Туман Индиго.

В Бирюзовом Море они оставались три дня, дожидаясь, когда наставники разрешат Награде летать. Лун провел это время с консортами. Он летал с ними вокруг колонии, гулял по висячим садам их небольшого, но густого исполинского терновника. Ему рассказали о том, как эти раксура мирно отделились от своего родного двора и основали новый в колонии, которая некогда служила охотничьим аванпостом. Выяснилось, что у них тоже есть праотец, но он почти все время проводит в старой колонии, и они редко видятся с ним. Днем и вечером к консортам приходили арборы, которые рассказывали разные истории и читали вслух. Лун даже начал подумывать, что, если его опасения оправдаются, ему все же стоит остаться в Опаловой Ночи. Если их консорты окажутся столь же дружелюбными, то ему вряд ли будет там плохо.

А если его опасения не оправдались, и Нефрита вылетела, как обещала, то она должна была уже на два дня их обогнать.

Чего Лун не ожидал, так это того, как сильно он будет скучать по Туману Индиго. Вся его жизнь была сплошной чередой расставаний, и в прошлом он уже встречал тех, по ком впоследствии страшно тосковал. Но на этот раз боль в его груди и не думала утихать, а каждая мысль о Нефрите, Утесе, Звоне, Елее, птенцах, Душе, Бубенчике, Толке, Реке, Коре, Крестце, Почке и других арборах причиняла ему сильнейшие страдания. «Это пройдет, – убеждал он себя. – Всегда проходило».

Но почему-то на этот раз все было по-другому.

Наконец на утро четвертого дня Лун неохотно оставил других консортов и присоединился к Буре и ее воинам. Буря бесстрастно кивнула ему, давая понять, что не забыла о его существовании. Ее воины выглядели угрюмыми. Похоже, их устроили с меньшими удобствами, чем Луна. Прежде чем он ушел из чертога консортов, Кремень сказал ему не волноваться и пообещал, что все будет хорошо. И хотя сам Кремень явно в это не верил, Лун все равно был благодарен ему за поддержку.

Наконец они снова отправились в путь, на запад.

Дождь шел каждый день; несильный, он не мешал им лететь в светлое время суток, но и по ночам не давал покоя. Они летели все дальше, и лес постепенно менялся; исполинские древа росли все реже, а на земле между ними все чаще появлялись скалистые выступы. Эти выступы становились выше, пока не превратились в высокие столпы, которые вздымались до платформ висячего леса. Ветер и дождь обточили их, превратив в узкие спирали из темно-серого камня с серебристыми прожилками, которые ловили лучи света и отражали их радужной россыпью.

Буря неохотно признала, что прежде никогда не залетала так далеко на запад и теперь ориентировалась лишь по карте, которую ей показала Зима. Воины, которые тоже никогда не бывали в подобных местах, чувствовали себя не в своей тарелке. Лун маялся от безделья и собственных тревог, отчего начал рассказывать им о страшных созданиях, которых встречал в похожих краях и которые были бы не прочь полакомиться раксура. Некоторые рассказы даже были правдивы.

Где бы они ни останавливались, Лун незаметно искал признаки того, что Нефрита уже обогнала их. Но он ничего не находил, а дождь скрывал любые запахи, которые она могла оставить. На одной из платформ, где Лун и его спутники остановились на ночь, они нашли следы лагеря, но тот был покинут уже несколько месяцев назад. Шквал поковырял остатки кострища когтями ноги и с надеждой спросил:

– Мы, наверное, уже недалеко? День-два лететь осталось?

Похоже, они приблизились к границе Пределов. В последний день исполинские древа стояли совсем далеко друг от друга, а на платформах не росло почти ничего, кроме травы. На лесном ковре тоже виднелось больше каменных столпов, чем зелени, словно исполинские древа медленно наступали на скалистую местность, но еще не успели захватить ее полностью.

– Мы быстро долетели, – согласилась Буря. – Возможно, доберемся до места завтра к вечеру.

Той ночью Лун не стал пугать воинов; он сам с ужасом и нетерпением ждал конца путешествия, и поэтому никак не мог собраться с мыслями.

Но на следующий день раздались раскаты грома. Они грохотали все утро и грозили помешать им двигаться дальше. А ближе к вечеру начался ливень.

Несколько часов они прорывались через него, а затем Буря приземлилась на ветку, укрытую кроной исполинского древа. Повысив голос, чтобы перекричать шум ненастья, она заявила:

– Думаю, мы уже почти долетели. Можем найти укрытие или попытаться прорваться к колонии.

Звезда оглядела воинов, но не для того, чтобы узнать их мнение, а чтобы прикинуть, хватит ли им сил. Лун был гораздо выносливее их, но даже он устал лететь против ветра, так что остальные наверняка были почти измотаны. С воинов стекала вода, они стояли с опущенными шипами и, наверное, чувствовали себя ужасно, но с ног никто не валился. Звезда решила:

– Лучше проведем ночь в сухости.

Рывок и остальные согласно кивнули. Буря вопросительно посмотрела на Луна. Будь он один, то остановился бы, нашел укрытие и переждал грозу, но ему не хотелось показывать чужакам свои слабости.

Так что они полетели дальше под дождем. Лун надеялся, что они обгонят грозовые тучи, но те, похоже, накрыли половину Пределов. Дождь не стих и к вечеру, когда серый дневной свет начал угасать.

Лун засомневался в том, что Буря трезво оценила расстояние до колонии. Затем грянул гром, и белая вспышка озарила небо. Лун вздрогнул так сильно, что сбился с крыла, и ветер швырнул его вниз и в сторону. Сбоку промелькнула медная чешуя, и в него врезался один из воинов.

Повинуясь инстинктам, Лун сложил крылья, чтобы не переломать себе кости. Схватив брыкающегося воина за воротниковый гребень, он заорал:

– Перестань махать крыльями, идиот!

Воин поджал крылья и вцепился ему в руки. Это был Шквал, оглушенный и напуганный. Впрочем, окрыленному хватило ума обмякнуть и позволить Луну помочь.

Лун пару раз с силой взмахнул крыльями и остановил их падение. Его голова и кости все еще гудели от раската грома. Стряхнув с век капли дождя, он поискал остальных и увидел, что они яростно борются с ветром, а Буря развернулась и летит к нему. Она увидела, что Лун поймал Шквала, и указала на крону ближайшего исполинского древа.

Все еще держа воина на руках, Лун последовал за ней и приземлился на широкой ветви в нескольких шагах от остальных. Воины дрожали. Лун поставил Шквала на ноги и, перекрикивая угасающий раскат грома, проорал:

– Нужно остановиться!

Буря подошла ближе, взяла Шквала за руку и посмотрела ему в лицо, чтобы убедиться, что он в порядке. Затем она одним крылом указала на юг. Ее голос был едва слышен за шумом ливня:

– Колония там, внизу!

Лун удивленно повернулся. В устье долины на фоне серого неба вырисовывались темные силуэты каменных столпов. Они росли из невысокого скалистого хребта, который замыкался в гигантское кольцо, почти полностью заросшее лианами и небольшими деревьями. Внутри кольца стояло исполинское древо, огромное, но страшно обезображенное. Давным-давно какая-то катастрофа расколола гиганта напополам, так что одна половина легла на хребет. Ветви бесформенной кроны все еще тянулись к небу, но под крутым углом, отчего они стали извилистыми, а в кроне образовались большие прорехи. Вторая половина ствола все еще стояла прямо, но, судя по голым ветвям, эта часть древа уже давно погибла.

Разглядывая пейзаж, Лун не сразу сообразил, что в нем не так: ни в одной половине древа не горели огни. Он не видел ни ровного золотисто-белого сияния зачарованных ракушек, камней или цветов, ни теплых отблесков пламени. Лун спросил:

– Ты уверена? Они там вообще живы?

Он не хотел язвить, но Буря, похоже, восприняла его слова именно так. В ответ она ощетинилась и спрыгнула с ветви. Ее воины, еще не отдышавшиеся, не ожидали этого и запоздало кинулись догонять королеву. Лун сделал глубокий вдох и полетел следом.

Они приблизились, но Лун все так же не видел признаков жизни. Впрочем, пелена дождя мешала разобрать какие-либо подробности. Серый дневной свет почти угас, и когда они перелетели границу скалистого кольца, оно уже окуталось глубокими тенями. Вся растительность, которую видел Лун, была дикой, неухоженной и ничем не отличалась от буйного хитросплетения лиан, мха и молодых деревьев, которое устилало лесной ковер. Внутри скалистой чаши потоки ветра неожиданно меняли свое направление; землю здесь покрывали гигантские корни исполинского древа, рощицы из деревьев поменьше и груды обрушившихся камней. В поваленной и все еще живой половине древа Лун не видел ни намека на то, что оно обжито. Ни света, ни движения. Платформы в его ветвях густо заросли дикой зеленью и кренились от ее тяжести. Лун надеялся, что Буря знает, куда лететь, ведь чаша была размером с небольшую долину, и они не видели ни часовых, ни указателей, которые бы вели к посадочной площадке. Вообще складывалось впечатление, что гостей здесь не жаловали.

Наконец Буря спустилась по спирали к нижней части упавшего ствола и ушла в сторону. Следуя за ней, Лун заметил то же, что и она: там, где ствол опирался на скалу, находился темный проем, у которого сияли два маленьких огонька. «Здесь и правда кто-то живет», – подумал Лун.

Они спустились вниз, к платформе. Древо частично вросло в скалистый хребет, и два зачарованных огня освещали круглую каменную площадку, которая выступала из-под ствола в том месте, где складки древесины обросли камни. Древо нависало над площадкой, отчасти укрывая ее от дождя, так что до пола долетала лишь мелкая морось.

Лишь когда его когти коснулись каменной плиты, Лун смог разглядеть, что находилось в тенях. Он увидел куски скалы, вплетенные в кору древа, и высеченные в них изваяния. Тут и там из складок блестящей древесины торчали серые лица, руки, плечи, туловища. Свечение по обе стороны от входа исходило от каменных цветков лотоса. Было невозможно понять, кого изображали статуи – раксура или земных обитателей. Лун видел лишь малую часть хребта, отчасти погребенного под накренившимся стволом; однако теперь он стал гадать, что увидит, если очистить скалу от наросшей зелени: гладкий камень или террасы? Возможно, это старое исполинское древо проросло среди еще более древних руин земного города.