Блистательные годы. Гран-Канария Кронин Арчибальд

– С ней все в порядке.

– Ты разочаровал меня, наглый юный щенок! – возопил Мердок. – Тебе должно быть стыдно за себя!

– А вам за себя, старый упрямый дурак!

Однако, поскольку эта сцена была не на пользу больному, Дункан сделал над собой огромное усилие, чтобы удержаться от дальнейшей перепалки.

– Мне нужен список завтрашних вызовов, – сказал он категорично.

– Джин отдаст тебе список, – прорычал Мердок.

– Спасибо. – И Дункан направился к двери.

– В Блейн-Ду есть больная женщина, – сказал Мердок. – Жена лесника Маккелви. Она, бедная, умирает от двусторонней пневмонии. Было бы чересчур в такую ночь просить так называемого ученого поехать взглянуть на нее. – Он отвел глаза. – Но мужчина бы поехал.

– Где этот Блейн-Ду?

– Всего каких-то пятнадцать миль в гору. Хэмиш знает этот особняк. – Мердок сделал паузу и медленно перевел взгляд на Дункана. – То есть ты поедешь?

В ответ Дункан просто посмотрел на него.

– Имей в виду, – без малейшего сочувствия прохрипел Мердок, – ничего хорошего ты не добьешься. Но, по крайней мере, это успокоит мужа. Не пытайся прибегать к альтернативным методам лечения у смертного одра. Или Маккелви захочет размозжить тебе голову на месте.

– Я попробую то лечение, которое посчитаю нужным, – бросил Дункан через плечо. – И пошел к черту Маккелви – и вы вместе с ним!

Он захлопнул дверь.

Спустившись, Дункан зашел в полупустую домашнюю аптеку, довольно жалкую на вид – всего несколько пузырьков на деревянных полках, потускневшие медные весы. Там он взял саквояж Мердока – маленький, потертый, в пятнах, с пожелтевшими застежками – черная кожа так сильно пострадала от непогоды, что местами стала ржаво-коричневой. Внутри были аккуратно сложены простейшие лекарства, самые надежные и испытанные средства лечения – шприц для подкожных инъекций, стрихнин, морфий, пара старомодных акушерских щипцов, жгут, бинты, иглы – фактически этакий примитивный арсенал, который мог бы пригодиться Галену[3] или самому маэстро Гиппократу.

Взяв саквояж Мердока и чувствуя, как почему-то защемило сердце, Дункан сел в машину рядом с Хэмишем, и они поехали. Чего-чего, а снега прибавилось. Там, где работал снегоочиститель, он лежал высокими сугробами по обочинам дороги. Вскоре, когда Хэмиш свернул с главной магистрали на более узкую горную дорогу, машину стало болтать и заносить из стороны в сторону. Вокруг, словно призраки, стояли в саване инея сосны.

Машина взбиралась все выше и выше. На поворотах в нее ударяли резкие порывы ветра, заглушая подвывание стеклоочистителя и хруст по снегу надетых на шины цепей.

Прошел целый час, прежде чем Хэмиш остановил машину возле смутно видневшегося дома, стоявшего особняком. Очевидно, их ждали. В тот же миг дверь распахнулась.

После снежной белизны под фарами, нащупывавшими извилистый путь в лабиринте дороги, освещение в доме показалось неестественно тусклым. Напрягая зрение, Дункан разглядел высокую, внушительную фигуру лесника – молодого человека лет тридцати с осунувшимся от беспокойства лицом. У каменного очага стояла пожилая женщина, которую Дункан принял за соседку, с двумя молчаливыми детьми. Четыре пары глаз с тревогой и недоверием устремились на него.

Глава 38

– Доктор Мердок болен, – сказал Дункан. – Я доктор Стирлинг.

– Бедная Энни! – Лесник опустился на низкий деревянный стул и обхватил голову руками.

Посмотрев на исполненного отчаяния отца, дети заплакали. Женщина привлекла их к себе, успокаивая скорбным шепотом:

– Не плачьте, мои бедняжки, хотя теперь вы все равно что остались без матери.

Дункан не подал вида, что обескуражен таким приемом в такое время. Из ниши в дальнем конце комнаты доносилось затрудненное дыхание. Он поставил саквояж Мердока на стол и подошел к низкой кровати, на которой лежала больная.

С одного взгляда он убедился в серьезности данного случая. Тут не было необходимости в научной атрибутике, характерной для его недавней работы. У этой пациентки, молодой деревенской женщины, все еще красивой, несмотря на разрушительные последствия инфекции, была долевая пневмония обоих легких. И она умирала.

Его охватило сильное волнение. Это было побуждение к битве, пьянящее, непреодолимое. Вместе с желанием сражаться пришло ощущение силы, которое прокатилось волной по всему его существу. Эта женщина могла умереть, но она все еще была жива. И он не позволит, он не должен позволить ей умереть.

Он снял пальто, закатал рукава рубашки, заговорил с женщиной у камина.

– Мне нужно чтобы вы набрали снега, – сказал он. – По крайней мере два-три ведра.

Дункан подошел к обеденному столу, открыл саквояж. Он ясно видел план своих действий: бороться с лихорадкой, поддерживать слабеющий организм больной до наступления кризиса.

Сначала он устроил свою пациентку поудобнее, сняв с нее разношерстную груду одеял и накрыв одной простыней. У него не было льда. Но природа дала ему другую субстанцию, ничем не хуже. Когда принесли снег, он щедро использовал его, обложив им горящее, истощенное тело.

Он трижды обкладывал молодую женщину снегом, затем при свете масляной лампы достал термометр и смерил ей температуру, после чего взял шприц и осторожно ввел небольшую дозу стрихнина.

Прошел час. Двое детей уснули у камина на старом, подбитом конским волосом диване. Недоверчивая соседка прекратила свои причитания и смотрела на Дункана с невольным интересом и уважением. Маккелви тоже, казалось, сознавал, что его жену пытаются спасти.

– Доктор, – прошептал он, – как вы думаете, у нее есть шанс?

– Помолчи, Джон Маккелви, – тут же вмешалась женщина, – и позволь доктору делать свое дело.

Наступило три часа ночи. Сидя у кровати, взлохмаченный, с расстегнутым воротником рубашки, держа палец на запястье больной, Дункан вдруг почувствовал, как все в нем замерло. В течение последних двух часов он не раз применял стрихнин; он бросил все свои силы на борьбу с заболеванием. Температура оставалась неизменной, дыхание не ухудшалось, но сердцу, казалось, уже ничто и никто не в состоянии помочь. Пульс под пальцами Дункана затрепетал, запнулся, снова слабо затрепетал, а затем погас.

– Да, – печально пробормотала женщина рядом с ним. – Вы сделали все, что могли, доктор, но она ушла.

Глава 39

Это слова вызывали у Дункана отчаянный протест. В приступе какого-то вдохновения он, резко повернувшись, схватил со стола флакон с эфиром, наполнил шприц и воткнул его в остановившееся сердце лежащей без сознания женщины. Затем обеими руками он со всей силой начал массировать левую половину ее грудной клетки. Он работал неистово. Сначала ответа не было, затем он почувствовал под своими руками медленную, конвульсивную пульсацию. Сердце совершило один удар, поколебалось, решилось на второй и третий, затем возобновило свой медленный неуверенный ритм.

Несмотря на неудобную позу, он не осмеливался выпрямиться, размяться. Он знал цену каждой секунды, сражавшейся на его стороне. Время, время – поддержать в ней жизнь, пока не наступит кризис, вот что было главным сейчас.

Она не двигалась с того ужасного момента, когда впала в кому. Но теперь, внезапно, со слабым стоном, она повернула голову на подушке. Огромная, безумная надежда охватила его. Затем он увидел капельку пота у нее на лбу. Завороженный, он смотрел, как капелька, раздвоившись, медленно стекает по щеке. За ней последовала еще одна и еще. Вскоре больная была вся в поту, лихорадка спала, начался кризис – она была спасена.

Когда Дункан наконец устало поднялся с кровати, в окно проник первый слабый проблеск рассвета. Вконец измученный, он все же испытывал странный восторг, музыкой звучавший в его ушах. Он спокойно вымыл лицо и руки холодной водой, медленно натянул куртку. И тут, вздрогнув, он осознал, что рядом с ним стоит Маккелви.

– Доктор, – глядя на него, сказал лесник, но больше не смог произнести ни слова. Никакая литания не сравнилась бы с этим единственным пророненным им словом, никакая благодарность не заменила бы рыдания, сдавившего горло лесника.

– Ну-ну, дорогой! Не приставай к доктору, – вмешалась соседка, суетившаяся у камина. – Идите сюда, доктор! Вот вам миска доброго горохового супа. Я приготовила на завтрак детям, но сначала и вы поешьте. За такую вашу работу вы больше всех и заслужили.

Дункан принялся за горячий, наваристый суп с пахтой. Никогда в жизни он не ел ничего вкуснее. Заодно поели и Маккелви с Хэмишем, переночевавшим в чулане. Проснувшиеся дети, с благоговением постояв перед спящей матерью, тоже присоединились к компании за столом.

Когда Дункан ехал обратно, снегопад перестал и солнце окрасило небо в красный цвет. Хэмиш оказался на удивление разговорчивым – растаявшие предрассудки превратились в поток дружеской болтовни. По приближении к деревне он заявил:

– Я знаю одного человека, который будет доволен тем, что вы сделали. Доктор дал появиться на свет Энни Маккелви. И как же его огорчало, что небеса угрожали забрать ее!

Дункан вошел в дом и тихо проскользнул наверх. И все же, хотя он старался не шуметь, Мердок окликнул его, когда он проходил по лестничной площадке. Дункан постоял, затем вошел.

– Ну, – сказал старый доктор странным тоном, – ты помог бедняжке спокойно уйти?

Дункан устало и далеко не театрально махнул рукой:

– Она поправится. У нее был кризис в четыре утра. Чтоб вас черти взяли, она поправится раньше вас.

– Ты что, шутишь? – спросил Мердок.

– Я нет, – устало сказал Дункан.

Лицо старика было непроницаемым. Тихим голосом он проговорил:

– Иди в свою комнату и поспи часика два. У тебя впереди тяжелый день. А операция в девять.

В этих словах не было ничего особенного, и все же то, как Мердок произнес их, вызвало у Дункана невыразимое чувство удовлетворения.

Глава 40

Вскоре вся округа узнала о том, как Дункан преуспел в лечении пневмонии Энни Маккелви. Нельзя сказать, что он получил одобрение, – это было просто признание его наличия как такового, вкупе с благочестиво выраженной надеждой, что в молодом странноватом докторе может оказаться что-то хорошее.

Шли дни, каждый из которых был полон событий и немалых испытаний, требовавших от Дункана профессиональных знаний и выносливости, – Дункан чувствовал, что он растет как практикующий врач. Боль из-за потери Маргарет все еще не утихала, и бывали моменты, когда его захлестывала волна отчаяния. И все же рана оказалась менее серьезной, чем он себе представлял.

Долгие серые дни со снегопадами миновали, и иногда за утренний обход он преодолевал на машине пятьдесят миль по пересеченной местности, а затем возвращался, сияющий и голодный, к своей полуденной трапезе. И как только он появлялся, его уже ждали блюда с готовой вкусной едой. Дункана поражало, с каким спокойным совершенством Джин ведет домашнее хозяйство.

Как-то после двух недель пребывания в Страт-Линтоне он сказал:

– Джин, однажды кому-то очень повезет с такой женой, как ты.

Она отвернулась, чтобы он не мог видеть ее лица. Слегка натянутым тоном она ответила:

– Ты так думаешь?

– Я правда так думаю, – сказал он полушутливо. – А когда твой отец выйдет на пенсию, что ему предстоит в ближайшее время, он устроит тебя с приличным приданым…

Она резко повернулась, лицо ее выражало волнение и протест.

– Не говори так – это на тебя не похоже!

– Почему, Джин… – Он замолчал, сбитый с толку.

– Что ты можешь знать о моем будущем – откуда такая бесцеремонность? Ты хоть понимаешь наше положение? Папа просто не может уйти на пенсию. Он не может этого себе позволить. Мы не богаты, мы бедны. У нас нет ничего, кроме этого дома и мебели, которая в нем. Мой отец лечил людей не ради собственной прибыли. – Ее чувство собственного достоинства вылилось в отчаяние. – Все эти годы мы с трудом сводили концы с концами. Даже сейчас у нас большие долги за лекарства. И слышать твои глупости о моем замужестве… – Она внезапно замолчала, в ее глазах заблестели слезы.

Хотя Дункан и не понимал, чем ее обидел, было очевидно, что он причинил ей боль.

– Прости, Джин. Я просто пытался пошутить. – В его голосе звучало раскаяние.

– Это я глупая, что расстраиваюсь. – Она отстранилась, стараясь справиться со своими чувствами. – Ой, чуть не забыла. Был звонок как раз перед ланчем. Кто-то получил легкие ранения на гидроэлектростанции в Лох-Линтоне. Мистер Овертон спрашивал, не подъедешь ли ты туда сегодня днем.

– Овертон, – повторил он. – Гидроэлектростанция!

– Да. Если бедному Страт-Линтону когда-нибудь и перепадут какие-то деньги, этот мистер все равно их прикарманит. С его дешевой рабочей силой и плохими материалами.

В состоянии какого-то раздумья Дункан после ланча сел в машину и поехал в сторону озера Лох-Линтон. Дорога шла через долину к гребнистому плато за ее пределами. Наконец он добрался до высшей точки в долине, откуда перед ним должен был открыться самый прекрасный из всех этих пейзажей.

Но там не было ничего прекрасного – вместо горного озера только лишь новое, рукотворное уродство. От берега тянулись ряды унылых лачуг. Деревья были безжалостно вырублены. Вокруг котлованов огромные земляные насыпи. Изрытое пространство завалено кучами мусора, консервными банками, битыми бутылками. По одну сторону дымовая труба, извергающая дым и искры. По другую – большие бетономешалки, закладывающие основной фундамент под глиноземный завод.

Выйдя из машины, Дункан зашагал по неровной тропинке к будке с надписью: «Администрация, не входить». Внутри были трое: Овертон, коренастый мужчина в комбинезоне и, к его удивлению, Леггат – адвокат с лисьим лицом из Ливенфорда.

Честный Джо встал и приветственно проворчал:

– Наконец-то! Я все гадал, когда, черт возьми, ты явишься. Мистера Леггата ты знаешь – он юрисконсульт моей компании. А Лем Бриггс – мой заместитель по строительству.

Дункан обменялся кивком с небритым Бриггсом, переглянулся как со старым знакомым с адвокатом.

– Как я понял, тут у вас произошел несчастный случай, – сказал он.

– А, ерунда, – отмахнулся Честный Джо. – Всего лишь ушиб ноги. Деревянная балка подломилась, и на болвана, что стоял внизу, упало немного бетона.

– Балка была прочной, – вставил Леггат. – Она не сломалась, а соскользнула.

По его тону Дункан понял, что адвокат лжет.

– Так осмотрим его? – сказал он.

Раненый рабочий лежал на койке в одной из времянок. Подозревая что-то более серьезное, чем ушиб, Дункан внимательно осмотрел опухшую ногу. Это был явный перелом.

– Кости не сломаны, а? – многозначительно спросил Честный Джо. – Хватит с меня случаев с компенсацией. Я столько вложил в этот завод, что мне не до подобной чепухи.

– Поперечный перелом малоберцовой кости, – сказал Дункан. – Я доложу об этом сегодня вечером.

Честный Джо выругался.

– Эта опора была гнилой, мистер Овертон, – сказал рабочий. – Я слышал, как она треснула. Половина всех балок, которые мы используем, они изъедены жучками.

– Заткнись, – сказал ему Бриггс.

– Лем! Ты слишком предан компании, – умаслил его Леггат. – Тут не зря называют мистера Овертона «Честный Джо». Наш бедняга получит свои деньги – все, что ему положено. Даже если он сам виноват. Все мы знаем, что сбои бывают и у отличных работников, – он сделал паузу, – и у материалов.

Честный Джо бросил на своего адвоката быстрый взгляд.

Дункан тем временем перевязал поврежденную ногу и под конец зафиксировал ее с помощью примитивной шины.

– Неплохая работа, – прокомментировал Честный Джо с невольным восхищением. – Я искренне рад, что ты прошел свой путь и стал врачом. Насколько я понимаю, ты часто видишься с моим сыном?

Дункан кивнул.

– Да, этим парнем можно только гордиться! С его перспективами в Фонде Уоллеса и прекрасным браком, который он заключает, он будет на вершине медицинского древа прежде, чем ты успеешь сказать «скальпель» в операционной! – Он многозначительно потер ладони. – Тебе никогда не достичь таких высот, Стирлинг. Но я бы не прочь предложить тебе хорошую должность, которая мне может понадобиться, – при условии, что ты не попросишь слишком много денег. Как у тебя дела со стариной Мердоком из долины?

– Более или менее, – уклончиво ответил Дункан, защелкивая саквояж.

Честный Джо зло рассмеялся.

– Ты не сможешь поладить с этим старым ленивым ослом. Так вот, у меня есть идея, что моей компании не помешал бы врач, когда мы здесь все наладим. Ты как раз тот человек, который подходит для этой работы. Имей это в виду, пока я не дам знать. А пока хочешь сигару?

– Извините, мне нужно возвращаться, – сказал Дункан в ответ на притворное дружелюбие собеседника. Затем, на дорожке, ведущей к его машине, он остановился и холодно сказал: – Вы мне просто заплатите. С вас, пожалуйста, полгинеи.

– Чего?

– Если только, – Дункан пристально посмотрел на него, – вы не считаете, что это мало.

Честный Джо, справившись с огорчением, медленно достал из кошелька банкноту в десять шиллингов, добавил шесть пенсов и протянул ее Дункану.

– Вот, бери. – Он заставил себя улыбнуться. – Я сказал, что ты многообещающий юноша. Я не осуждаю тебя за то, что ты устраиваешь свои дела, пока старик лежит в лежку. Как я уже сказал, однажды мы с тобой будем вместе. Лучше дай мне свой адрес.

– Меня можно найти в медицинском справочнике, – отрезал Дункан.

– Конечно, – сказал Овертон, протягивая влажную руку. – Я найду тебя там – если ты мне понадобишься.

Глава 41

По дороге в деревню Дункан поймал себя на том, что вытирает пальцы, словно желая стереть след этого липкого прикосновения. От этой поездки у него остался тяжелый осадок, независимо от ее важности. Все, что возводилось на плотине, казалось фальшивым и ненадежным. И за половинчатым предложением Овертона чувствовался какой-то хитрый расчет. Ему хотелось рассказать Мердоку об этом визите, но в конце концов он решил не беспокоить старика, для которого одно упоминание об Овертоне отравляло воздух. Вместо этого он опустил полгинеи в банку из-под чая на комоде, где Джин хранила всю мелкую выручку от врачебной практики. «По крайней мере, Честный Джо заплатил за воскресный обед», – подумал он при этом.

Через месяц после прибытия Дункана в Страт-Линтон Мердок смог встать на ноги. Однажды днем, тепло закутанный в шарф, в перчатках и длинном пальто с поясом, он ввалился в дом после прогулки в саду, как раз когда Дункан вернулся со своих врачебных визитов.

Тут же между ними возникло напряжение, которым были отмечены их отношения последней поры. Мердок хорошо знал, насколько усердно молодой врач работал последние четыре недели, и втайне понимал, что неверно судил об отношениях Дункана и Анны Гейслер. Дункан, со своей стороны, сожалел, что в прошлом не сдержался и нагрубил Мердоку. И все же, хотя оба явно стремились к примирению, никто не хотел сделать первый шаг.

– Вы были в саду, – тихо сказал Дункан. – Это прекрасно.

– Чушь! Ничего прекрасного! – Старый доктор нахмурился из чистого упрямства. – Что, прикончил сегодня еще парочку моих пациентов? Когда ты уедешь, мне придется сделать опрос – узнать, остался ли кто-нибудь в живых.

Дункан повесил шляпу и пальто на вешалку из красного дерева.

– Вы слишком долго были не у дел. Вам нужно выпить чая. Где Джин?

Было странно, что она его не встречает.

– Джин, твой отец хочет чая! – крикнул Дункан.

– Помолчи, приятель, – раздраженно сказал Мердок. – Оставь девушку в покое. Пусть Ретта хоть раз принесет нам чай.

Удивленный, Дункан последовал за Мердоком в гостиную, где пылал камин. Вскоре вошла служанка с подносом, нагруженным чайными принадлежностями.

– Когда нас только двое, комната кажется пустой, – вслух сказал Дункан то, о чем подумал.

– Моя дочь наряжается, – пробурчал Мердок. – Сегодня вечером она собирается на Бал арендаторов.

Глава 42

Дункан не подал вида, что он удивлен. Он, конечно, знал об этих танцах – одной из достопримечательностей зимней общественной жизни округа. Но Джин никогда не упоминала о своем намерении поучаствовать в этом. Должно быть, эти мысли отразились на его лице, потому что Мердок повернулся к нему.

– В чем дело? Неужели тебя гложет зависть, что девушка раз в году проведет вечер, как ей хочется, когда все остальное время она трудится не покладая рук?

– Нет-нет, – поспешно сказал Дункан. – Это просто… ну… я понятия не имел… – Он помешивал чай гораздо дольше, чем было необходимо. – Она поедет одна?

– Отнюдь! – огрызнулся Мердок. – Она встречается с молодым человеком, который уже много лет уделяет ей большое внимание.

Совершенно ошеломленный, Дункан заставил себя улыбнуться:

– И кто же это?

Мердок как-то странно посмотрел на Дункана.

– Алекс Эгль, – понизив голос, ответил он. – Прекрасный молодой человек и сын сэра Джона Эгля.

Скрыв эмоции, Дункан поставил чашку, достал курительную трубку и медленно набил ее. У него осталось весьма лестное воспоминание о молодом человеке по имени Эгль в автобусе. Ему никогда не приходило в голову, что у Джин может быть такой «правильный» поклонник. Дункан воспринимал ее как некую независимую данность, считал ее обаяние частью атмосферы Линтона. Он не мог проанализировать причину своего смятения от этой новости.

Тут и вошла Джин в вечернем платье.

– А для меня найдется чашка чая? – спросила она с улыбкой.

Дункан во все глаза смотрел на нее. Прежде он видел ее только в самой простой одежде. В этом шифоновом платье вроде тоже не было ничего особенного, но своей облегающей белизной, подчеркивающей линии юной фигуры, оно придавало Джин особое очарование. Ее волосы тоже были уложены по-иному, с белым цветком, вправленным в темные локоны. В ее глазах искрилось предвкушение бала.

– Джин! Какая же ты красивая, – тихо сказал Дункан. – Красивее этого цветка в твоих волосах.

Внезапно раздался звонок в парадную дверь, и мгновение спустя быстро вошел Эгль, нарядный, в черном вечернем пиджаке и белом шелковом шарфе.

– Добрый вечер, сэр. Рад видеть, что вам лучше. – Он повернулся к Джин. – Первый, пятый, девятый и последний. И никаких отказов, пожалуйста! Если я не закажу их сейчас, у меня не будет ни единого шанса.

Джин зарделась:

– И я должна запоминать подобную чепуху? Ты знаком с доктором Стирлингом, Алекс?

Эгль протянул руку Дункану:

– Кажется, однажды вечером мы ехали в одном автобусе.

Дункан пробормотал что-то невразумительное. Он не был силен в светской беседе. Теплый прием, оказанный тут Эглю, только усилил его уныние. Под конец, стараясь не выдать своих расстроенных чувств, он увидел, как Эгль помог Джин надеть пальто и как они, смеясь, вышли из дома.

Позже, занятый операцией, он боролся с ощущением потери и гневом на самого себя. А потом, в девять вечера, когда он еще не закончил оперировать, к двери операционной подошла Ретта с телеграммой.

Он разорвал конверт и быстро прочитал:

Назначен для хирургических исследований в Фонде Уоллеса, Эдинбург. Комиссия также предлагает тебе стипендию патологоанатома. Начиная с этой недели. Блестящая и исключительная возможность. Настоятельно рекомендую принять. Ответь срочно.

Гейслер

С мрачным удовлетворением он подумал: «С этой деревенской врачебной мелочевкой покончено. Теперь я здесь больше не нужен. И, клянусь Богом, я им всем еще покажу, что к чему! Пусть она выходит замуж за Эгля, и покончим с этим».

Он быстро написал ответ:

Я возвращаюсь. Мы в «Уоллесе» научим их кое-чему.

С уважением,

Дункан

Глава 43

Вскрытие было закончено. Дункан, кивнув своим помощникам, вышел из длинной холодной анатомички в подвале Фонда Уоллеса. Поднявшись по служебной железной лестнице, он вошел в свое жилое помещение в патологоанатомическом отделении.

Пока он просматривал лекцию, которую ему предстояло сейчас прочесть, выражение его лица было озабоченным, почти грозным. За те два года, что он провел в Фонде, его вид стал авторитетнее, взгляд тверже, прямее, на лбу обозначились морщины, которые появляются при постоянной работе с микроскопом. Его глаза смотрели холодно и безжалостно.

Ход его мыслей был прерван стуком в дверь. Это был доктор Хеддл, его младший ассистент.

– Звонила доктор Гейслер – спрашивала, когда мы сможем сделать для нее срезы продолговатого мозга.

Дункан нахмурился:

– Сегодня днем – самое позднее. Скажи ей, что я загляну по пути в лекционный зал.

– Да, сэр. – Младший ассистент помолчал, собираясь с духом. – Кстати, профессор Ли был здесь, когда вы были в анатомичке. Он сказал, что эти последние нейроглиальные ткани лучшее, что он видел за свой пятидесятилетний опыт. Я не могу передать вам, как мы все взволнованы тем, что большое дело завершается так удачно.

Дункан кивнул, не позволяя себе отдать должное ни верности Хеддла, ни комплименту от директора Фонда. Броня бесстрастности – теперь это было неотделимо от него. В стальном каркасе его амбиции стали весомее.

Когда ассистент ушел, Дункан взял стопку листов со стола и прошел через лабораторию, полную лаборантов, по длинному коридору в кабинет заместителя главного хирурга доктора Гейслер.

Анна склонилась над последней партией микрофотографий. Не поднимая глаз, она сказала озадаченно:

– Эти хромосомы демонстрируют совершенно явное деление.

– Это поучительно.

– Ты мог бы выказать побольше энтузиазма. – Изящными пальцами она повернула колесико тонкой настройки. – Если учесть, что они вот-вот подтвердят твою новую теорию.

Он ответил без улыбки:

– Я понял это вчера вечером, когда изучал слайды, на которые ты сейчас смотришь.

Выпрямившись, она откинула назад волосы.

– После двух лет изнурительной работы здесь мы собираемся создать эпохальную гипотезу регенерации нейронов, которая перестроит мою технику в хирургии нервов, а тебя поднимет на шесть ступеней в медицинской карьере. А ты…

– Ждешь, что я встану от счастья на голову?

Она всплеснула руками:

– Шотландский характер выше моего понимания! Делай все – не наслаждайся ничем!

Он посмотрел на нее со снисходительной отстраненностью:

– В эту программу наслаждение не входит. Когда я решил взять на себя это бремя, я знал, что делаю и куда именно направляюсь.

– Ой! У меня была глупая мысль, что ты можешь мне помочь.

– Не волнуйся. Какая разница, кто ведет нашу машину. Мы оба едем в одну и ту же сторону, – ответил Дункан.

– Спасибо, что успокоил. И что в той стороне?

Он пожал плечами:

– Через три года я стану первым медицинским консультантом в Эдинбурге. Я буду сам выбирать, кого лечить, впечатлять местных врачей общей практики, сокращать до минимума осмотры пациентов, на бегу выписывать рецепты. Я не буду знать – а зачем? – останутся ли мои пациенты в живых или умрут. Мне будут завидовать, восхищаться мной, бояться меня. Короче говоря, – его тон утратил насмешливость и приобрел твердость, – я стану знаменитым!

Глава 44

Она невольно воскликнула:

– О господи! И это тот полуголодный заморыш, который однажды назвал музыку Шумана мотивом? – Она нахмурилась. – Ты слишком преуспел здесь. Наш директор души в тебе не чает. То же самое с твоими ассистентами и ректором Инглисом, когда он приезжает в город. У тебя на лекциях вдвое больше студентов, чем у нашего дорогого доктора Овертона, хотя он старше тебя. Кстати, ты собираешься сегодня к его женушке на званый вечер?

– Полагаю, что загляну, – равнодушно ответил он.

– Я тоже, – сказала Анна. – Знаешь, я не испытываю к ней неприязни. Она весьма изменилась в лучшую сторону. Поначалу у меня вызывало смех то усердие, с которым она, такая веселая щебетунья, создавала свой маленький салон, намереваясь вознести мужа-красавчика к вершинам своих светских триумфов. Но теперь я не смеюсь. Я никогда не смеюсь, когда вижу несчастную женщину.

Дункан уставился на нее:

– Несчастная женщина? Чепуха!

– Тебе не кажется, что двух лет достаточно, чтобы даже самая наивная невеста обнаружила, что она замужем за ничтожеством? Как ты думаешь, приятно просыпаться каждое утро, видеть его лицо эгоиста, этот рассеянный взгляд и думать: «Он не такой, каким я его себе представляла?»

– Что за бред ты несешь! – нетерпеливо сказал он.

– Бред? – Она насмешливо улыбнулась. – Но мы оба знаем доктора Овертона, не так ли?

– Он безвреден.

– Это он-то? Мой дорогой Дункан, берегись этого человека! Его зависть тебе равносильна болезни. И у него есть влиятельные друзья.

– Я уже берегся.

– Но в будущем, в ближайшем будущем… – Она многозначительно замолчала.

Засунув руки глубоко в карманы пиджака, он попытался понять, что она имела в виду. И вдруг спохватился:

– У меня лекция ровно через полминуты. Я не могу стоять здесь и гадать, как на магическом кристалле. Мы обсудим окончательные ревизии проб сегодня вечером.

Когда лекция закончилась, он отправился в свою клинику во внешнем крыле отделения. Перед его рабочим столом выстроилась длинная очередь, мужчины и женщины со всего графства из самых скромных слоев общества – их прислали врачи для каких-то специальных патологоанатомических исследований. Отличная репутация сделала это учреждение магнитом для подобных случаев. И все же в настоящее время эти люди были для Дункана не столько пациентами, сколько звеньями цепи, просто материалом, с которым он умело управлялся, крутясь, как белка, в колесе своих амбиции.

Сегодня он был более резок, чем обычно, – бегло просматривал карточки приема, сообщал необходимые детали своей секретарше, посылал ассистентов делать диагностические тесты.

Внезапно его охватило какое-то беспокойство. Он сделал паузу и невольно поднял голову. Сначала он не мог поверить своим глазам. Среди пациентов, ожидая своей очереди, стояла его мать.

Глава 45

Как будто во сне, он разобрался с теми, кто был до нее. И вот она встала перед ним, его собственная мать, протягивая ему направление от своего врача. Ни тени узнавания на спокойном, осунувшемся лице.

Осознав это, он чуть не утратил все свое самообладание. Вокруг были его ученики, полная пациентов приемная, его секретарша, переписывающая данные вот с этой карточки. Марта Стирлинг. Возраст – пятьдесят девять лет. Он резко развернул направление от врача.

Прочитав его, он не осмелился взглянуть на нее. Каким-то не своим голосом он произнес:

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Война с Хаосом продолжается и разрастается. Операторы Абсолюта укрепились и хотят опробовать новую, ...
Гениальный композитор и дитя Галантного века. То был век салонов, где правили утонченные женщины, ве...
Тихую деревеньку на окраине бедной отдаленной губернии сотрясает череда жестоких убийств. Невинные д...
В этой книге ответы на самые часто задаваемые руководителями отделов вопросы, примеры рабочих ситуац...
Сборник состоит из книг: Повелительница внешнего намерения, ТК Трансерфинг реальности. Ступень I: Пр...
Кейси Флетчер, недавно овдовевшая актриса, пытающаяся избежать череды негативных отзывов в прессе, у...