Кровавая месса Бенцони Жюльетта
Питу не смог удержаться от смеха.
— Если бы! Я же говорил, что вам не угадать. Госпожа де Лодрен не только совершенно здорова, она к тому же просто купается в счастье! Она только что вышла замуж за собственного зятя.
— Что вы сказали?
— Вы все правильно расслышали. Госпожа де Лодрен, полагая, что ее дочь мертва и похоронена, не устояла перед чарами маркиза де Понталека. Они поженились совсем недавно.
Де Бац молчал, не находя слов. Он сделал глоток обжигающего кофе и только потом спросил:
— А как восприняла это Лаура?
— Разумеется, она была потрясена. Лаура выбежала из таверны, я бросился следом за ней, и мне удалось ее догнать у самого порога отчего дома. Юная Бина, служанка, тоже прибежала туда. Нам вдвоем с трудом удалось уговорить Лауру вернуться в таверну, — она во что бы то ни стало хотела ворваться в дом, объявить о том, что она жива, и рассказать о преступлениях де Понталека. Вы можете себе представить, что бы из этого вышло! По словам Бины — а я склонен ей верить, — Лаура не прожила бы долго.
— Прискорбный «несчастный случай»? Что ж, зная маркиза де Понталека, я бы ничему не удивился. Но разве мать Лауры не могла бы воспротивиться этому?
— Насколько мне известно, она никогда не испытывала к дочери очень нежных чувств. И потом, мне кажется, что она ослеплена любовью. Всегда опасно, когда женщина выходит замуж за человека намного моложе ее. Я уверен, что она не поверила бы ни единому слову Лауры, а маркиз вообще принялся бы все отрицать. Возможно, он и в самом деле считал ее мертвой.
— Все может быть. Он однажды встретился с ней в замке Анс и не узнал. Каким же образом вам все-таки удалось убедить Лауру не возвращаться домой и не добиваться справедливости?
— Я напомнил ей, что нам поручено очень важное дело и, раз уж так случилось, лучше оставить выяснение семейных отношений на потом. Но перед нами возникла проблема — как добраться до Джерси. Ведь мы не могли больше рассчитывать на помощь госпожи де Лодрен. И Лаура нашла решение.
— В Канкале?
— Да. Возможно, вы помните Жоэля Жуана, доверенного человека маркиза де Понталека. Я с ним познакомился в Клубе друзей свободы в самом начале революции…
— Как же я могу его забыть? — Де Бац пожал плечами. — Ведь именно благодаря ему мы в свое время узнали, что происходит на улице Бельшас, и смогли спасти несчастную женщину от ее собственного мужа.
— Простите меня! Я так измучился, что мысли путаются у меня в голове. Дело в том, что, когда Жуан вез Анну-Лауру де Понталек с похорон маленькой дочери, он рассказал ей о намерении мужа убить ее и просил не возвращаться в Париж. Но молодая женщина стояла на своем, и тогда Жуан сказал ей, что она всегда сможет найти убежище в Канкале, где у него есть домик. За ним присматривает соседка, очень добрая женщина. Жуан также добавил, что, если госпоже маркизе будет грозить опасность, он всегда сумеет переправить ее оттуда на остров Джерси.
Итак, мы отправились в Канкаль. Надо признаться, к моему огромному облегчению: воздух Сен-Мало показался мне нездоровым…
— Охотно вам верю. И что же произошло в Канкале?
— Мы поехали туда в повозке торговца устрицами, страшно гордого тем, что он везет солдата Национальной гвардии и хорошенькую женщину. Он нам и показал дом Нанон Генек, которая оказалась не только соседкой, но и двоюродной сестрой Жуана. Канкаль находится всего в четырех лье от Сен-Мало — это абсолютно дикое место. Там всего три дома, включая и тот, что принадлежит Жуану.
— Нанон Генек хорошо приняла вас?
— Представьте, мы встретили там самого Жуана! Но он так изменился, что сначала мы его не узнали.
Питу помолчал, вспоминая, как открылась дверь и перед ними предстало некое подобие человека, заросшее грязными черными волосами. Мужчина был в порванных штанах, старых сабо и давно не стиранной блузе. Один рукав ее был пустым… Впрочем, видел он хорошо, потому что сразу узнал посетителей. Со страшным рычанием, похожим на сдавленное рыдание, Жуан хотел было закрыть дверь, но Питу оказался проворнее и успел просунуть ногу в щель…
— Не прогоняй нас, Жуан! Ты нам нужен.
Наконец Жоэль их впустил, по-прежнему не говоря ни слова. Сам он уселся у очага, мрачно уставившись на горящие угли.
— И что было дальше? — нетерпеливо спросил де Бац.
— Позже Жуан рассказал мне, что при Вальми потерял руку и надежду на славу. Он бы предпочел умереть, но его выходили, вылечили и отправили домой. И вот он вернулся в это убежище, которое предназначал для своей госпожи, и стал жить там, как дикарь, почти как животное… Если его дом и содержится в чистоте, то только благодаря Нанон, которая убирает там, когда Жуан ей позволяет.
— Я отлично его Помню. Такой сильный мужчина! Такая жажда жизни! Представляю, как ему было тяжело. Но если он хотел лишить себя жизни, что же его остановило?
— Можно лелеять мысли о свободе, равенстве и братстве и при этом оставаться христианином. Для Жуана самоубийство — это преступление, которому нет прощения. Поэтому он остался жить… Наш приезд потряс его. В том состоянии, в котором он пребывает, меньше всего на свете ему хотелось увидеть Лауру.
— Жуан все еще любит ее?
— Я в этом не сомневаюсь: по-моему, его любовь стала еще сильнее, именно поэтому он был так смущен; Но Лаура взяла все в свои руки с большой решимостью и нежностью. Они проговорили больше двух часов, пока ходили взад и вперед по тропинке над морем. Я остался в доме и сменил свой костюм солдата Национальной гвардии на штатское платье. Вне всякого сомнения, Лаура сказала Жуану то, что он хотел от нее услышать. Когда они вернулись, его глаза снова засветились.
Лаура сказала мне, что Жуан договорится о том, чтобы меня переправили на Джерси. Я запротестовал, сказал, что никуда не поеду без нее, но Лаура была непреклонна. «Нет, я остаюсь, — заявила она. — Для успеха нашего дела я больше не нужна, а Жоэль нуждается во мне. Я должна вытащить его из этого состояния, в котором он живет после своего ранения».
— Вы не пытались ее переубедить?
— Нет, я почувствовал, что это ни к чему не приведет. Лаура распорола подпушку платья, отдала мне бриллиант и сказала, что я могу заехать за ней на обратном пути.
Де Бац с облегчением вздохнул.
— Уф! Слушая вас, я уж было подумал, что Лаура решила остаться в этом местечке, чтобы при первой же возможности вернуться в Сен-Мало. Что для лошади четыре лье?
— Я тоже об этом подумал, но был не прав. Лаура просто чувствует себя обязанной Жуану. Ведь он пытался открыть ей глаза, спасти от мужа и от нее самой. Я не стал с ней спорить и, признаться, был только рад, что ей не придется плыть на корабле в такую погоду: когда мы приехали в Канкаль, море разбушевалось не на шутку. Мне пришлось переждать несколько дней, пока Жуан не сказал мне, что все готово…
— Значит, вы отправились в путь только вчера вечером?
— Да, около десяти часов. Один рыбак на своей лодке довез меня до английского парусника, и уже на нем я доплыл до Джерси.
Впервые с момента встречи де Бац улыбнулся своему верному помощнику. Он больше не тревожился: благодарение господу, Лаура не утонула и не погибла от руки бандита, и это обрадовало его больше, чем он мог ожидать…
— Итак, все отлично. Теперь вы передадите мне камень, и я вернусь в Англию тем же судном, на котором приплыл сюда. Вам ведь не хочется ехать со мной в Лондон, верно? — с неожиданной мягкостью спросил барон.
Лицо Питу просветлело, глаза заблестели; де Бац читал по ним, как по открытой книге.
— Я… Если я вам не нужен…
— Не больше, чем Лаура, раз камень оказался за пределами Франции. И разве вы не предупредили своих друзей, что вернетесь?
— Предупредил. В любом случае я должен заехать в Канкаль — ведь я оставил там мою форму солдата Национальной гвардии и должен ее забрать.
— Ну разумеется!
Барон расхохотался и подозвал служанку, чтобы узнать насчет комнат. Его корабль отплывал только на следующее утро. Что же касается Питу, то он должен был подождать, пока какое-нибудь английское судно отважится показаться у берегов Бретани.
День, который де Бац провел на острове, он посвятил визитам. Прежде всего Он отправился в Сент-Обэн к принцу Буйонскому, нашедшему убежище в поместье, которое в свое время приобрел для него его приемный отец принц Тюрингский.
Принц Буйонский был довольно забавным персонажем. Он был уроженцем Джерси, и звали его Филипп Довернь. Он был сыном Элизабет ле Гюйе, симпатичной девушки с острова, и простого лейтенанта английского флота, который, впрочем, претендовал на дальнее родство с крестоносцами. Его претензии, вероятно, показались старому герцогу весьма обоснованными, если он решил усыновить Филиппа и подтвердить это в своем завещании.
В душе моряк, как и его настоящий отец, молодой Филипп с явным удовольствием и врожденным изяществом нес обязанности, связанные с принадлежностью к известной семье. Человек умный и щедрый, обладающий душой рыцаря и чувствительным сердцем, он давал приют всем прибывшим на остров эмигрантам. Вместе с тем этот молодой мужчина, белокурый, голубоглазый, с крепкой фигурой настоящего бретонца, не отказывал себе и в любовных удовольствиях. Его похождения уже потеряли счет. У Филиппа был единственный недостаток: он слишком трепетно относился к своему титулу принца, ласкавшему ему слух, и создал собственный двор, подчинявшийся столь же строгому этикету, как некогда Версаль.
Принц с восторгом принял нежданного гостя, его энтузиазм растопил бы самое холодное сердце. Но выражение его лица стало торжественным, когда де Бац поделился своими планами. Барон сказал, что намерен попытаться вывезти членов королевской семьи из Тампля по одному, чтобы не повторять ошибки с бегством в Варенн. При этом особенно следовало позаботиться о юном Людовике XVII, на которого возлагают все свои надежды те, кого изгнали с французской земли. Согласится ли принц предоставить убежище маленькому королю и собрать вокруг него те силы, которые будут необходимы для возвращения трона?
Не успел де Бац закончить свою речь, как на глазах у принца Буйонского появились слезы. Он был слишком взволнован, чтобы говорить, поэтому просто обнял барона и поцеловал.
— Я был бы счастлив стать рыцарем короля, его защитником и самым преданным слугой. Никогда еще мне не предлагали ничего более достойного и прекрасного!
— Это я счастлив, ваше высочество! Я не сомневался в том, что вы откликнетесь на мое предложение. Но мы должны заранее оговорить одно: убежище должно быть предоставлено только королю — и никому другому. Граф Прованский, который называет себя теперь регентом Франции, ни в коем случае не должен жить вместе с Людовиком XVII. Только королева и Мадам Елизавета, если это возможно. А вы знаете, как ее величество ненавидит брата своего мужа…
Принц Буйонский не знал ничего, так как никогда не бывал при французском дворе. Но при упоминании о Марии-Антуанетте, о которой мечтали многие мужчины, его глаза заблестели. Он немедленно представил себе романтические отношения с королевой Франции, развивающиеся в лучших традициях куртуазной литературы…
— Я смогу защитить юного короля и ее величество от всего мира, клянусь своей честью! Вы останетесь у нас на какое-то время, барон?
— Нет, я завтра же отплываю в Лондон, а вот мой друг Питу возвращается во Францию через несколько дней. Если вашему высочеству необходимо передать письма в Бретань, ваш посланник найдёт его в таверне «Лондон». Питу собирается выйти в море на одном из тех судов, которые мои несчастные соотечественники называют «небесным спасением».
— Где он намерен высадиться?
— Около Канкаля.
— Я лично прослежу за этим. Ваш друг попадет туда, куда ему требуется!
Неделю спустя в безлунную штормовую ночь дозорный, проводивший на бретонском берегу все темное время суток, заметил корабль, осторожно продвигавшийся вдоль прибрежных скал. Послав сигнал и дождавшись с корабля ответа, дозорный побежал к домам, где в специальных укрытиях, в конюшнях, амбарах, на чердаках ждали люди, желавшие перебраться в Англию. После казни короля их становилось все больше…
Тем временем английская шхуна спустила на воду ялик с двумя матросами. Питу сел в него, и моряки направились к полосе прибоя. Анж заметил на берегу черные силуэты — женщину с ребенком на руках, двух священников, вооруженного до зубов мужчину и двух молоденьких девушек.
Питу спрыгнул на берег, но прежде чем уйти, взял у молодой женщины ребенка, чтобы мать смогла сесть в лодку. Малыш, укутанный в пеленки так, что виднелся только кончик носа, даже не проснулся. Возвращая его матери, Питу улыбнулся:
— Все будет хорошо, не сомневайтесь. Это прекрасный корабль.
— Я боюсь моря. Слишком сильно штормит…
— С волнами справятся моряки, а они на этом судне превосходные. Желаю вам удачи!
Питу остался стоять на берегу, глядя вслед удаляющемуся ялику, подпрыгивавшему на волнах. Сильный порыв ветра надул его плащ, как парус, и чуть было не сорвал с головы шляпу. Журналисту показалось, что волны стали выше, и он машинально перекрестился, обратившись с молитвой к Деве Марии, образ которой ему напомнила молодая женщина. Прошло совсем немного времени — и Питу уже не видел больше ничего, кроме силуэта шхуны с приспущенными парусами. Наконец — ему показалось, что прошла целая вечность, — на судне подняли паруса, и корабль-спаситель скрылся во мраке ночи.
Тут Питу понял, что совершенно замерз, и быстро пошел прочь от моря по тропинке, ведущей к дому Жуана. Ему не терпелось встретиться с Лаурой, увидеть улыбку в ее глубоких черных глазах, когда он расскажет ей, что все прошло хорошо и драгоценный голубой бриллиант Людовика XIV находится в безопасности в руках у барона. Питу хотелось как можно скорее увезти молодую женщину из Бретани, где ее постигло еще одно разочарование, еще одно несчастье.
Но напрасно Питу барабанил в дверь, кричал, звал. Ему никто не ответил. Лишь спустя некоторое время от дома напротив отделилась темная фигура и неторопливо приблизилась к нему.
Нанон Генек всегда спала мало, а в штормовые ночи и вовсе не смыкала глаз. Она молилась за тех несчастных, кто находился в эту минуту во власти моря. Когда ветер донес до слуха старухи чей-то голос, она надела тяжелый плащ из грубой шерстяной ткани и сабо, но фонарь не взяла: до дома Жуана было совсем близко.
— Что это вы так расстучались? — крикнула она молодому человеку, которого сразу увидела, несмотря на темень. — И кто вы такой?
— ЭТО же я, Анж Питу! Вы помните меня? Почему мне никто не открывает? Неужели никого нет дома?
— Никого дома и нет, верно.
— Но где же они тогда?
— Идемте со мной. У меня для вас письмо. И вы должны забрать вашу форму.
Нанон развернулась и направилась к своему дому, Питу последовал за ней. В его голове роились тучи вопросов, но он вдруг осознал, насколько устал и продрог и как отчаянно ему хочется оказаться у очага.
Сняв промокший плащ, Питу уселся на гранитной скамье у камина и с благодарностью принял из рук Нанон кружку с горячим сидром. Напиток обжигал горло, но Анж жадно выпил его, с наслаждением ощущая, как это жидкое пламя растекается по всему телу.
— Она уехала одна или Жуан куда-то сопровождает Лауру? «Куда-то» означало для Питу Сен-Мало. Лауре вполне могло прийти в голову вернуться в город.
— Мне кажется, они вместе уехали. Жоэль наконец вымылся, побрился и оделся по-человечески. Они взяли вещи, и он отдал мне ключи, как делал всегда. Да прочтите же письмо! Возможно, вы узнаете больше…
Нанон передала ему просто сложенный, незапечатанный листок бумаги. Ей всегда безгранично доверяли, и она никогда не читала чужие записки. Да и читать там наверняка было особенно нечего.
«Простите меня за то, что мы вас не дождались, — писала Лаура. — У нас с Жуаном есть одно дело. Прошу вас, будьте нам другом и не ищите нас. Возвращайтесь в Париж. Когда-нибудь мы тоже туда вернемся, не сомневайтесь в этом…»
С усталым вздохом Питу сложил письмо.
— Нетрудно догадаться, куда они отправились. Они брали повозку?
— Нет, они пошли пешком. Вон туда. — Нанон махнула рукой в сторону Сен-Мало.
— Ну конечно! Четыре лье, это пустяки… — пробормотал Питу, вспоминая, в какой рекордный срок они с Лаурой в свое время проделали путь от замка Анс до Пон-де-Сомвель. Лжеамериканка оказалась достаточно выносливой, несмотря на хрупкую внешность.
Вертя в пальцах письмо, словно пытаясь добыть из него еще хоть каплю информации, Питу почувствовал отчаяние. Возможно, только в эту минуту он понял, что любит Лауру. До сих пор ему казалось, что он относится к ней всего лишь по-дружески заботливо и что именно такими видятся их отношения окружающим. Анж заново пережил ту тревогу, которая терзала его сердце, пока Лаура была в руках у пруссаков, только на этот раз к ней примешивалась ревность. Лаура уехала с Жуаном! А Питу отлично знал о тех чувствах, которые Жуану внушала супруга маркиза де Понталека. Понятно, почему они не стали дожидаться его. Жуан и Лаура понимали, что Питу будет против любых их планов, которые они захотят осуществить в Сен-Мало или где-то еще. Итак, Лаура отвергла его защиту, его поддержку, и все ради того, чтобы пуститься в бессмысленную авантюру, да еще в сопровождении однорукого инвалида!
Нанон Генек поглядывала на своего ночного гостя поверх очков, но молчала, догадываясь, о чем он думает. Наконец Анж повернулся к ней:
— Не могли бы вы вернуть мне мою форму? Если позволите, я хотел бы переодеться…
Женщина принесла молодому человеку форму и указала на закуток, где Питу мог переодеться. Сама же она помешала угли под котелком с супом, который она приготовила еще накануне, достала ржаные лепешки, сало, поставила на стол тарелку и положила ложку.
— Четыре лье есть четыре лье! — заметила Нанон, когда Питу вернулся. — Вам лучше подкрепиться перед дорогой. Вы ведь собираетесь присоединиться к ним, правда?
— Нет. Она мне запретила. И все-таки мне придется отправиться в Сен-Мало — там я сяду в почтовую карету до Ренна, а оттуда поеду в Париж.
— Вы хотите ехать дилижансом? Но они ходят не каждый день…
— Что ж, подожду, — нахмурившись, ответил Питу. Внутренне он страшился этого ожидания и надеялся на него, поскольку на самом деле не знал, что ему следует предпринять.
Однако ждать журналисту не пришлось. Оказавшись в Сен-Мало, он выяснил, что дилижанс отправляется из Ренна на другой день. Так что до почтовой кареты, чтобы добраться до Ренна, ему оставалось всего два часа. Питу посидел в таверне на почтовой станции, прислушиваясь к обрывкам разговоров: ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не пуститься бродить вокруг особняка Лодренов. Он даже не позволил себе задать ни единого вопроса приветливой служанке, которую явно покорили его голубые глаза и печальный вид. Питу казалось, что Лаура Адамс, забыв о тех, кто ее любит, предпочла вновь стать Анной-Лаурой де Понталек… Ну что ж, ведь у него нет никакого права вмешиваться в ее жизнь.
На грани отчаяния Анж Питу сел в почтовую карету, а несколько часов спустя уже устраивался рядом с кучером дилижанса, который должен был через неделю привезти его в Париж. Питу предпочел бы более быстрый способ передвижения, лишь бы все эти бесчисленные остановки в пути не напоминали ему о Лауре. Но даже если не считать того, что путешествующий в одиночестве солдат Национальной гвардии наверняка вызвал бы подозрение, у него просто не было денег на такое дорогое удовольствие. В момент расставания они с Лаурой разделили пополам сумму, выделенную им де Бацем, и от этих денег у Питу осталось немного…
Глава II
ТРЕВОГИ ГРАЖДАНИНА ЛЕПИТРА
Усевшись в глубокое кресло у камина в своей прелестной овальной гостиной, Мари Гранмезон следила за игрой пламени над краснеющими углями. Впервые за несколько недель она чувствовала себя спокойной, ее больше не мучили тревожные мысли, лишая сна и аппетита. Ее возлюбленный Жан был снова с нею! Но, благодарение господу, теперь ей нечего больше бояться — во всяком случае, на какое-то время. И этим временем Мари Гранмезон хотела насладиться сполна, понимая, что передышка не продлится долго: ведь ее возлюбленный не из тех, кто выходит из борьбы до ее окончания. Скоро или даже очень скоро де Бац снова уедет, и Мари останется наедине со своими страхами и тревогами…
Но это мгновение казалось удивительно спокойным. Жан был рядом с ней, в своем рабочем кабинете, занимался подсчетами, разбирал записки и газеты, скопившиеся за время его отсутствия. На улице морозило; ранним утром крупными хлопьями повалил снег, приглушая все звуки, и ватным покрывалом укрыл сад, крыши, черные пустые поля и разбитые дороги. Теперь повсюду, насколько хватало глаз, лежал изысканный белый ковер с узором из птичьих следов. «Какое великолепное обрамление для уютного гнездышка», — подумала Мари, с наслаждением потягиваясь и вспоминая возвращение Жана.
Жан вернулся поздно, около полуночи, но Мари не спала. Тонкий слух молодой женщины различил негромкий звук открывшихся ворот, цокот копыт по еще сухому гравию. Потом раздался топот ног на лестнице — это Бире-Тиссо спешил встретить хозяина. Верный слуга почти не спал все это время: он плохо переносил те моменты, когда его хозяин пускался один на поиски опасных приключений. Но на этот раз де Бац остался непреклонным, заявив, что в Англию Бире-Тиссо не поедет. Его главная задача — защищать Мари, это особенно важно сейчас, после вторжения негодяев в их дом в день казни короля…
В мгновение ока Мари нашарила тапочки, накинула халат поверх ночной рубашки и птицей полетела навстречу де Бацу, плача от радости и облегчения. Наконец-то Жан вернулся!
Барон обнял ее, отругал за то, что она выходит в таком одеянии на мороз, поднял на руки и донес до спальни, бросив на ходу Бире-Тиссо:
— Приготовь мне что-нибудь поесть! Я умираю с голоду.
Разумеется, он хотел есть и пить, он продрог до костей, но каким же счастье было прижаться щекой к шелковистым кудрям Мари, почувствовать у своей груди биение ее сердца! С той самой минуты, как разбушевавшееся море буквально выбросило его корабль на берег Булони, Жан думал только о ней, о ее улыбке, о ее нежности, о ее теле. И когда Мари оказалась в его объятиях, ему оставалось только слиться с ней в счастливом забытьи, поглотившем разочарование, усталость, страдания. Только сейчас он почувствовал, как изголодался по ней.
Жан любил ее с неожиданной яростью, удивившей и очаровавшей Мари. Она поняла, как нужна ему, и это развеяло все сомнения, которые иногда ее посещали.
— Я просто животное, — признался он смущенно, когда все было кончено. — От меня ведь, наверное, за версту несет лошадиным потом и… козлом. Прости меня!
— Это все неважно, главное, что ты меня любишь. И знаешь, мне понравилось! — засмеялась Мари. — Могу ли я теперь напомнить тебе, что ты проголодался? И что поднос, который приготовил для тебя Бире, наверняка покрылся льдом?
— Не имеет значения! Скромность — одно из главных достоинств слуги, так что не стоит жаловаться на издержки.
Поднос и в самом деле стоял за дверью, но на нем не было горячих блюд. Бире-Тиссо приготовил для своего хозяина бутылку шампанского, паштет из кролика, сыр, хлеб и варенье. Вполне достаточно, чтобы утолить голод путника.
Де Бац поставил поднос на постель и наполнил два узких высоких бокала игристым золотым вином.
— М-мм, как вкусно! — оценила Мари, наслаждаясь шампанским и отпивая его маленькими глотками.
— Шампанское создано для радости, мой ангел, и особенно для любви. После него всегда хочется начать сначала, А так еще приятнее… — Он пролил несколько капель из бокала на обнаженную грудь молодой женщины и принялся собирать их губами. Но Мари с улыбкой отстранилась:
— Поешь сначала, а потом расскажи мне все. Ах, Жан, тебе не кажется, что стыдно быть такими счастливыми, когда другие так несчастны?
— Не вижу в этом ничего дурного. Насладимся мы этим моментом или нет — это ничего не изменит в судьбе тех, кто сейчас в опасности. И потом, кто знает, вполне возможно, что очень скоро опасность будет грозить и нам. Так что давай жить, пока живется!
Де Бац принялся за еду, и Мари с любовью наблюдала за ним. Он поглощал все подряд с отменным аппетитом путника, который провел много часов в седле.
— Ты удовлетворен результатом поездки? — наконец спросила она.
— В основном — да. Уильям Грей, ювелир с Бонд-стрит, позабыл свою обычную невозмутимость, как только увидел бриллиант. Он даже не стал торговаться. Я думаю, у него уже был на примете богатый покупатель.
— Английский королевский дом, я полагаю?
— Едва ли. Продать алмаз королю Англии значило бы рисковать слишком многим. Как бы то ни было, Грей мне сразу заплатил. Я мог получить всю сумму в добрых золотых английских гинеях, но я предпочел чеки в различных банках. Теперь мы, наконец, можем готовить побег августейших особ!
— О, я очень рада. Но ты ничего не говоришь о Лауре и Питу. Они едут следом за тобой в дилижансе из Булони?
Де Бац хмуро уставился на свою тарелку, словно это она была виновата в его неприятностях.
— Нет. Именно поэтому я и сказал, что не вполне доволен путешествием. Представь, я не виделся с Лаурой с тех пор, как мы расстались на этом пороге. Она осталась в Бретани, Питу привез бриллиант без нее. Мы встретились с ним на острове Джерси.
В светлых глазах Мари мелькнула тревога.
— Я надеюсь, с Лаурой не случилось несчастья?
— Нет, но она попала в весьма неприятную ситуацию. И крайне неожиданную…
Барон пересказал Мари то, что узнал от Питу в таверне «Лондон», не забыв добавить, что Питу вернулся в Бретань, чтобы забрать Лауру и привезти ее обратно в Париж. — Какая страшная история! — вздохнула молодая женщина. — Этот Понталек кажется мне истинным воплощением дьявола. А мать нашей бедной Лауры, вероятно, просто сошла с ума!
Жан пожал плечами.
— Ты так считаешь? А я не вижу в этом браке ничего сверхъестественного. Давай разберемся спокойно. Бывшей госпоже де Лодрен только что исполнилось сорок, и как я слышал, она еще очень красива. После смерти мужа, которого она любила, мать Лауры пыталась заглушить боль потери, заняв место покойного супруга во главе империи морских перевозок. Эта женщина вспомнила о том, что она мать, только когда узнала о гибели единственного сына. Тебе ведь известно, что Себастьян погиб в схватке с пиратами. Ну, а дочь ее никогда не интересовала. Анной-Лаурой занимались слуги, добрая крестная, потом сестры в монастыре.
— Да, я это знаю. Госпожа де Лодрен даже не присутствовала на свадьбе дочери в Версале!
— Вот именно. Она практически не знала своего зятя — ведь свадьбой занималась сама королева. Вероятнее всего, она вообще никогда не встречалась с маркизом — до того самого момента, когда он переступил порог ее дома и сообщил ей о «смерти» Анны-Лауры и своем ранении в Сом-Турб. А если ты никогда не видела раньше маркиза де Понталека, то смею тебя заверить, что он очень красив. Кроме того, маркиз всего лет на восемь-девять моложе дамы своего сердца. Я думаю, что он без труда покорил эту одинокую душу, как пишут в романах. Говорят, что Жосс Понталек просто свел ее с ума!
Слушая Жана, Мари ходила по комнате, скрестив руки на груди. Внезапно она остановилась и повернулась к нему:
— Я понимаю, что Питу не мог заставить Лауру бросить того человека на взморье, но мне совсем не нравится, что он оставил ее с ним наедине. Ты уверен, что речь идет исключительно о неожиданном всплеске благородства и благодарности? Я бы на ее месте…
— Продолжай! Что бы ты сделала на ее месте?
— Я полагаю, что попыталась бы положить конец этой скандальной истории и спасти свою мать, пусть даже мы никогда не были с ней особенно близки. Ведь, став женой Понталека, госпожа де Лодрен подвергается огромной опасности, особенно если ей удалось сохранить свое весьма внушительное состояние. Но если Лаура решила броситься на помощь матери, ей тоже грозит страшная опасность!
— Да, я об этом думал. И Питу просто сгорал от нетерпения поскорее вернуться к Лауре… — Барон встал, обнял Мари и заставил ее сесть рядом с ним на кровать. — Но не тревожься. Лаура обещала ничего не предпринимать, не дождавшись его. Если они еще не вернулись в Париж, то не заставят себя слишком долго ждать, вот увидишь. Я абсолютно уверен в Питу — он слишком любит Лауру и пойдет на все, чтобы защитить ее. Даже от нее самой! Позвольте мне лучше заняться вами, моя прекрасная, нежная, очаровательная Мари…
И теперь, сидя в глубоком кресле у камина, Мари с наслаждением вспоминала мгновения их любви. Этих упоительных мгновений было много, после того как барон заставил ее уйти из театра и поселил в этом уединенном доме, записанном на имя ее брата. Хотя на самом деле дом принадлежал барону, как и многие другие, разбросанные по всему Парижу, Мари была королевой этого дома, любезно принимая тех, кого приказывал ей принимать де Бац. Правда, в доме в Шаронне бывали только искренне преданные королю люди, настоящие друзья.
Колокол, прозвонивший у ворот, прервал приятные размышления молодой женщины, и она удивленно подняла брови. Днем у них редко бывали гости — к де Бацу обычно приезжали поздно вечером, и для посетителей всегда были готовы комнаты для ночлега, если ворота Парижа закрывали раньше, чем они успевали вернуться.
Мари подошла к окну и увидела, как Бире-Тиссо открывает калитку. Вошедший человек не был ей знаком, и поэтому ее не удивило то, что он отправился прямо в кабинет к барону, минуя овальную гостиную.
Однако Мари Гранмезон была настоящей женщиной, а следовательно, была любопытна. Поэтому, услышав шаги лакея на каменных плитах вестибюля, она вышла ему навстречу.
— Кто это? — спросила Мари, не повышая голоса. Бире подошел к ней на цыпочках и прошептал:
— Приехал гражданин Лепитр. Он один из комиссаров Коммуны, которые следят за содержанием узников в Тампле. Только благодаря ему мисс Лаура и госпожа Клери в свое время смогли обосноваться в ротонде у стен монастыря. Я видел его раза два-три, а господин барон с ним хорошо знаком.
— Но, насколько мне известно, он никогда не приезжал сюда.
— Нет. И, вероятно, сейчас причина слишком серьезна, раз он решился на такой риск. Гражданин Лепитр сказал мне, что ему необходимо как можно скорее переговорить с господином бароном.
— По-видимому, действительно случилось что-то из ряда вон выходящее. Мне этот человек незнаком, но по его виду никак не скажешь, что он спокоен. Пока он шел по двору, он все время оглядывался, словно опасался слежки. .
Бире-Тиссо тоже бросилось в глаза нервозное состояние Лепитра. Заметил это и барон, когда нежданный гость вошел к нему в кабинет. Отбросив в сторону перо, он быстро встал и пошел навстречу Лепитру.
— Вы?! Здесь? Что случилось, друг мой? Вы выглядите крайне встревоженным… Вы запыхались и, наверное, замерзли, — добавил де Бац, коснувшись ледяной руки посетителя. — За вами следили?
— Нет! Благодарение богу, за мной никто не следил. Я… прошу прощения за свой непрошеный визит, но меня вынудили обстоятельства.
— Садитесь же и отдохните немного. Я приглашаю вас пообедать с нами, а пока выпейте вот это.
Де Бац протянул Лепитру стакан с виноградной водкой, которую делали крестьяне в его родном Арманьяке и запас которой он всегда держал в своем доме. Лепитр принял стакан с выражением искренней признательности, выпил его содержимое одним глотком, но поперхнулся и с трудом прокашлялся.
— Благодарю вас. Это очень хорошо… но очень крепко!
— Этот напиток нельзя пить залпом, — пояснил барон, наливая Лепитру еще. — Погрейте немного стакан в ладонях и расскажите мне, что привело вас сюда.
Лепитр немного помолчал, явно не зная, как начать, и наконец выпалил, собравшись с духом:
— Готовится заговор по спасению королевской семьи, и я принимаю в нем участие!
Брови барона стремительно взлетели вверх от изумления:
— Но как же получилось, что в нем не участвую я?
— Ходят слухи, что после неудачной попытки спасти короля по дороге на эшафот вы бежали в Англию…
— Я ездил в Англию, — сухо поправил своего собеседника барон. — Я никуда не убегал. Это не мой стиль, и тем, кто со мной знаком, это отлично известно. Кто стоит во главе заговора?
— Шевалье де Жарже и Тулан.
— Тулан? Ваш коллега, комиссар из Тампля? Странно… Насколько мне известно, он один из самых непримиримых и всегда очень сурово обращался с пленниками.
Лепитр пожал плечами.
— Как бы то ни было, именно ему, судя по всему, доверилась королева.
И Лепитр рассказал о том, как две недели назад, 2 февраля 1793 года, Тулан явился в дом шевалье де Жарже. У шевалье были веские причины не доверять своему посетителю, но тот уверял, что его послала вдова Людовика XVI. В доказательство он предъявил записку, написанную рукой Марии-Антуанетты.
В том, что королева обратилась к шевалье за помощью, не было ничего необычного или странного. Де Жарже был военным высокого ранга. Он стал маршалом в 1791 году и был беззаветно предан монархии, что и доказал неоднократно. Благодаря женитьбе на Луизе Кельпе де Лаборд, одной из двенадцати первых горничных королевы, следившей за драгоценностями и деньгами — а это произошло еще в 1779 году, — он стал своим человеком в Версале.
Таким образом, король и королева имели возможность часто видеть шевалье и оценить его по достоинству.
Умный, образованный, находчивый, беззаветно преданный престолу, де Жарже умело сочетал глубокое уважение к высочайшим особам с искренностью, не боясь говорить то, что другие не осмеливались. Людовик XVI доверял ему многие поручения. После неудачного бегства в Варенн шевалье стал тайным посредником между королевой и молодым депутатом Барнавом, одним из основателей Якобинского клуба. Барнав сопровождал королевскую семью из Варенна в Париж и не устоял перед обаянием Марии-Антуанетты. Между ними завязалась переписка. Барнав опускал свои послания в карманы камзола шевалье де Жарже, а королева забирала их и оставляла взамен свои письма. Впрочем, этот эпистолярный роман ни к чему не привел. Заметив, что королева не склонна разделить его убеждения, Барнав вернулся к себе на родину в Гренобль.
Позже королева, запертая во дворце Тюильри, еще не раз использовала шевалье в качестве почтальона. Он отвозил ее письма австрийскому посланнику графу Мерси-Аржанто в Брюссель. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, потеряв мужа и чувствуя нависшую над ней опасность, Мария-Антуанетта обратилась к де Жарже.
Но Тулан! Это была совсем Другая история.
Этот тридцатидвухлетний уроженец Тулузы, еще не так давно торговавший книгами и нотами, перебравшись в Париж, стал одним из самых ярых сторонников революции. Наделенный живым умом, не чуждый иронии, он прославился зажигательными речами и активным участием в событиях 20 июня и особенно 10 августа. Он одним из первых ворвался в Тюильри.
Образованный и рассудительный, Тулан проявил себя непримиримым противником королевской власти и самого короля лично. Именно поэтому его и назначили охранять «тирана» в башне Тампля. И что же произошло потом? Тулан уверял де Жарже, что уже через два дня его ненависть к королевской семье сменилась глубоким восхищением пленниками, их приветливостью и чувством собственного достоинства, которое не изменило им даже при столь ужасных обстоятельствах.
Сохраняя внешнюю суровость и не предавая своих республиканских взглядов, Франсуа Тулан изменил свое отношение к королевской Семье, но не спешил делиться этим со своими коллегами. Смерть короля наполнила его душу глубокой печалью и страхом за судьбу трех женщин и маленького мальчика. Тогда-то в его голове и созрела идея: дать королевской семье возможность покинуть Францию, где ей все равно не суждено больше играть никакой роли. Разумеется, комиссар Тулан стал бы сражаться против любого, кто попытался бы вернуть трон Людовику XVII. Но сейчас суровый член Коммуны видел перед собой только несчастного ребенка, которому он хотел подарить свободу…
— Я знаю Тулана с того времени, как он поселился в Париже с женой Франсуазой, — продолжал свой рассказ Лепитр. — Несмотря на то, что мы жили в разных кварталах, я часто у него бывал, и мы стали членами одной Коммуны. Я был тогда преподавателем словесности, он торговал книгами, так что у нас нашлось много общего. Я рассказывал ему о моей школе для мальчиков, мы с наслаждением вели долгие разговоры на латыни, читали вслух произведения Пиндара и…
Догадавшись, что его собеседник сейчас разразится одной из своих длиннющих речей, пересыпанных цитатами, к которым он питал явную слабость, барон прервал его:
— Не будем отступать от темы, мой дорогой друг! Должен вам признаться, что мне все это известно. Ведь прежде чем допустить человека в наш круг, я узнаю о нем все. Расскажите мне лучше о том, что этот ваш Тулан предложил шевалье де Жарже.
— Он разработал план побега королевской семьи. Разумеется, шевалье долго делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Но Тулан показал ему записку, написанную лично королевой, а шевалье отлично знает ее почерк. Кстати, в этой записке Мария-Антуанетта называет Тулана «верным»… После таких доказательств сомневаться уже невозможно, не так ли? — Вы правы. И что же дальше?
— Шевалье выдвинул свое требование. Он должен сам увидеться с королевой.
— Не слишком ли о многом он попросил? — нахмурился де Бац. — Шевалье, конечно, смелый человек, но подвергать себя такому риску…
— Это действительно большой риск и слишком смелое требование, но Тулану удалось его выполнить. Шевалье де Жарже вошел в Тампль вечером 7 февраля, переодетый фонарщиком, который появляется там каждый вечер со своей лестницей на плече. Привыкшие к этим постоянным визитам стражники пропускают его, даже не спрашивая пропуска.
— Отлично! — воскликнул де Бац. — Гениальная идея! Итак, шевалье видел королеву?
— Не только видел, но и успел обменяться с ней несколькими фразами, пока Тулан отвлекал внимание четы Тизон. Эти ужасные люди должны служить королевской семье, но на самом деле они просто подлые шпионы, полные ненависти и злобы. Королева боится их как огня! После визита в Тампль Тулан принес шевалье еще две записки, и сейчас уже готов окончательный план.
— Каков же он?
— Слушайте! В условленный день шевалье снова исполнит роль фонарщика. Он придет чуть раньше обычного и задержится подольше, чтобы стража успела смениться. Когда же на постах будут стоять люди вашего друга Кортея, де Жарже выведет из башни короля и его сестру, переодетых в лохмотья ребятишек фонарщика. Королева и Мадам Елизавета выйдут, переодевшись в форму стражников, которую мы им принесем по частям. У них будет обычный пропуск для стражи.
— А семейство Тизон? По-вашему, они все это время будут сидеть сложа руки?
— Их придется нейтрализовать, — прошептал Лепитр, и у него вдруг задрожал голос. Это обстоятельство неприятно поразило барона: Лепитру явно не слишком нравилась отведенная ему роль…
— А что будет потом, когда королевская семья выйдет из Тампля?
— Их отвезут в небольшой домик в Вожираре, которым владеет семья де Жарже. Там все переоденутся и на первом же корабле отправятся в Англию. Шевалье сделает все, что будет необходимо, но…
— Но что?
Лепитр понурился:
— Для исполнения этого плана нужны деньги, а их у нас нет. Де Жарже почти разорены, а Тулан небогат. Королева посоветовала обратиться к господину де Лаборду, бывшему откупщику…
Де Бац едва не подскочил в своем кресле:
— К Лаборду?! Ее величество не знает всей правды об этом человеке. Нельзя обращаться за помощью к тому, кто уже однажды отказался помочь королю — да и его братьям тоже. Этот господин просто-напросто не верит в восстановление монархии.
— Мы все трое об этом знаем, но необходимо как-то решить финансовый вопрос.
— И поэтому вы подумали обо мне?
— Господин барон, вы отлично знаете, что мы подумали о вас с самого начала, но вас не было в стране. Я понадеялся на удачу, отправившись к вам в дом сегодня утром…
— И правильно сделали, — рассмеялся де Бац. — Избавьтесь же от ваших страхов! Я сам встречусь с шевалье де Жарже и обо всем с ним поговорю. А сейчас мы отправимся обедать; еда поможет вам окончательно прийти в себя.
Преподаватель словесности поднял на него глаза; это был взгляд побитой собаки.
— Сознание того, что вы с нами, — уже большая помощь. Но я все же неспокоен.
— В подобных случаях трудно сохранять спокойствие. Но мне и в самом деле кажется, что вам не по себе. Какую роль отвели вам в этом плане?
— Я должен раздобыть форму, передать ее в Тампль и… заставить замолчать Тизонов!
— Что касается денег на покупку одежды, я их дам. Я собираюсь сообщить шевалье, что готов финансировать этот план. Очень важно не только вырвать наших дорогих узников из темницы, но и переправить их через Ла-Манш как можно скорее. Вас пугает, что Тизоны могут оказать сопротивление?
Лепитр заерзал в кресле, потирая руки, словно ему вдруг стало холодно. Потом он наконец выпалил:
— Дело не в этом! Вы знаете, я не убийца… и совсем не герой. Я простой скромный преподаватель. Я буквально умираю от страха!
Он так жалобно посмотрел на барона, что тот не смог удержаться от смеха.
Читать бесплатно другие книги:
