Путешественница Гэблдон Диана

Кварри натянул сапог, усмехнувшись, топнул ногой и поднялся.

– Заключенные ему беспрекословно подчиняются, но приказывать им, минуя его, – значит то же, что приказывать камням. Приходилось ли вам раньше иметь дело с шотландцами? Ну разумеется, вы же участвовали в битве при Каллодене в полку вашего брата, верно?

Полковник, якобы коря себя за забывчивость, хлопнул рукой по лбу.

Черт бы его побрал! Он все-таки знает!

– Тогда вы имеете представление о наших подопечных. Упертые ослы – это очень мягко сказано. – Кварри развел руками, изображая таким образом всех смутьянов-шотландцев. – Следовательно, – полковник с удовольствием протянул паузу, – чтобы с ними договориться, вам требуется милость Фрэзера или, по крайней мере, его согласие к переговорам. Скажем, я, бывало, звал его к ужину и вел с ним обсуждения за столом. Такая тактика чрезвычайно способствует благополучному разрешению большинства дел, и вам стоит ее опробовать.

– Да, пожалуй.

Грей выглядел бесстрастным, хоть и сжал изо всех сил кулаки. Вот еще, будет он обедать за одним столом с Джеймсом Фрэзером!

– Он человек образованный, – ехидно поглядывая на майора, добавил Кварри. – С ним куда интереснее разговаривать, чем с гарнизонными офицерами, к тому же Фрэзер знает толк в шахматах. Вы ведь иногда балуетесь игрой?

– Иногда.

У Грея даже горло перехватило от злости. Когда этот болван, наконец, договорит и уберется?

– Ну что же, прощайте, оставляю вам все хозяйство.

Словно прочитавший мысли майора, Кварри решительно напялил парик, сдернул плащ с крючка, по-актерски набросил его на себя и взял в руки шляпу. У двери полковник внезапно обернулся и сказал:

– Да, вот еще что. Окажетесь с Фрэзером с глазу на глаз, не поворачивайтесь к нему спиной.

Он произнес это без прежней усмешки, и Грей понял, что полковник отнюдь не шутит.

– Серьезно, – продолжил Кварри. – Конечно, он закован в цепи, но ему ничего не стоит задушить ими человека. Фрэзер – парень сильный.

– Я знаю.

Грей ощутил, как покраснел от злости, и в попытке это скрыть повернулся к открытому окну, подставив лицо холодному ветру.

– Думаю, впрочем, – сказал он, не глядя на полковника и обращаясь к мокрым камням во дворе, – раз этот смутьян настолько умен и образован, как вы утверждаете, он едва ли набросится на меня в моих покоях. Зачем ему это делать?

Кварри промолчал, и обернувшийся Грей обнаружил, что он уставился на него совершенно серьезно, без всякой издевки.

– Ум и образованность, разумеется, важны, но они не все, – медленно сказал полковник. – Есть и многое другое, что не менее существенно. Вы человек молодой и, видимо, не встречали рядом с собой ненависти и отчаяния. А ведь за последнее десятилетие в Шотландии набралось немало и первого, и второго.

Кварри скосил глаза и посмотрел на новоназначенного коменданта Ардсмьюира с высоты своего возраста – он был на пятнадцать лет старше.

Майору Грею было никак не больше двадцати шести, а нежный румянец и длинные, как у девушки, ресницы делали его на вид еще моложе. Кроме того, он был невысок ростом и хрупок. Сейчас же он принял гвардейскую осанку.

– Мне это известно, полковник, – отрывисто заметил офицер, стараясь оставаться бесстрастным.

Конечно, Кварри, как и сам Грей, тоже был всего лишь младшим отпрыском хорошей семьи, однако преимущество в звании и годах не позволяло майору выказывать чувства.

– Надеюсь, – отозвался Кварри, уставившийся на собеседника светло-карими глазами.

Затем он с размаху напялил на голову шляпу, тронул пальцем темный шрам на щеке, деливший кирпичную кожу почти поперек, – память о громкой дуэли, ставшей причиной ссылки в Шотландию, – и добавил:

– Один бог знает, Грей, что вы такое отмочили, что вас засунули в эту дыру. Ну, вы, конечно, и сами знаете, чему этим обязаны. Удачи!

И, взмахнув на прощанье синим плащом, Кварри отбыл.

– Старый черт всегда лучше нового, – мрачно заметил Мардо Линдси и покачал головой. – Красавчик Гарри был не самым худшим.

– Это верно, – подтвердил Кенни Лесли. – Да ведь ты уже тут сидел, когда он появился, правда? Гарри оказался гораздо лучше того мерзавца Богла.

– И-и-и… – удивленно протянул Мардо. – Не темни, парень, к чему ты клонишь?

– Да к тому, что если Красавчик и вправду был лучше Богла, – терпеливо пояснил Лесли, – тогда он был чертом новым, а Богл – старым. Но Красавчик точно оказался лучше, вот и выходит, что ты не прав.

– Я? – Окончательно запутавшийся в рассуждениях Мардо исподлобья зыркнул на Лесли. – Нет, я прав!

– А вот и не прав! – горячо произнес Лесли. – Да и с чего ты вообще вечно споришь, когда все равно всегда проигрываешь?

– Я?! Я не спорю! – возмутился Мардо. – Это ты нарочно ко мне лезешь и все переворачиваешь вверх ногами.

– Да потому, что ты ошибаешься, малый, – твердо сказал Лесли. – Был бы ты прав, я бы слова не сказал.

– Не был я не прав! В общем, я так не думаю, – пробормотал Мардо, который уже не мог припомнить, что говорил вначале. Линдси повернулся к высокому человеку, примостившемуся в углу. – Макдью, я не прав?

Сидевший в углу человек потянулся, негромко зазвенев цепями, и засмеялся.

– Да нет, Мардо, сказать, что ты так уж не прав, нельзя. Но и что ты прав, сказать тоже невозможно – пока мы доподлинно не узнаем, что это за новый черт.

Увидев, что Лесли хмурится в предвкушении продолжения спора, человек этот сказал громче, обратившись ко всем окружающим:

– Кто из вас уже видел нового коменданта? Джонсон? Мактавиш?

– Я видел! – крикнул Хейс, с готовностью пробираясь к очагу, чтобы погреться.

На сорок человек, сидевших в большой камере, приходился лишь один маленький очаг, усесться у которого могли лишь шестеро. Остальные были вынуждены прижиматься друг к другу, дрожа от холода.

У узников имелось установленное совместно правило: тот, кто рассказывает интересную историю, либо певец занимает у огня место на время выступления. Макдью объяснил им, что таково исконное право барда; когда в старые времена в замки забредали барды, рассказал он, лэрды оказывали им особые почести: усаживали в тепло и от души угощали.

Мечтать о сытной еде или добром питье узникам было нечего, но теплый угол был. Хейс облегченно протянул руки к огню и блаженно осклабился, однако, побуждаемый пинками и тычками в оба бока, собрался и принялся рассказывать.

– Первый раз я видел, как он вылезал из экипажа, а второй – принес им с Красавчиком Гарри с кухни тарелку сластей. Они как раз молотили языками. – Хейс задумчиво наморщил лоб. – Он блондин, с длинными русыми кудрями, которые он подвязывает голубой лентой. Еще у него большие глаза и длинные, как у барышни, ресницы.

Хейс кокетливо похлопал своими, совершенно не женскими ресницами, состроил товарищам глазки и, получив порцию всеобщего хохота, продолжил рассказ. Он поведал о платье нового начальника («расфуфырен, будто лорд!»), его ординарце («этакий дубина-англичанин, что говорит так, словно у него языка нету») и о том, что успел подслушать.

– Он самоуверен, говорит четко и скоро, так, словно доподлинно знает всему цену, – сообщил рассказчик и недоверчиво покачал головой. – Думаю, это по малолетству. Он довольно юн, а на вид – и вовсе мальчишка, хотя наверняка старше, чем выглядит.

– Ага, мелкий парнишка, меньше крошки Энгюса, – перебил его Бэйрд, кивнувший на Энгюса Маккензи.

Тот удивленно осмотрел свои руки: после того как Энгюс с двенадцати лет бился при Каллодене плечом к плечу с отцом, он провел в крепости почти полжизни, где из-за того, что перебивался с хлеба на воду, почти что не вырос.

– Ну да, – подтвердил рассказчик, – зато ведет себя важно, прямо как лорд какой: и ходит, словно палка к спине привязана.

Поймав положенную порцию смеха и скользких шуточек, Хейс уступил место Огилви, приступившего к невероятно долгому неприличному рассказу о лэрде Донибристле и дочери свинопаса. Хейс, погревшись, покинул тепло очага и уселся в углу возле Макдью.

Сам же Макдью никогда не садился у огня, даже когда пересказывал узникам большие фрагменты из читанных им книжек: «Приключений Родерика Рэндома», «Истории Тома Джонса, найденыша» или «Робинзона Крузо». Макдью сообщил, что его длинным ногам требуется место, куда их можно вытянуть, и облюбовал тот угол, откуда его было всегда слышно.

Погревшиеся у очага заключенные один за другим усаживались возле него на скамью, делясь таким образом остатками тепла, принесенными на одежде.

– Как думаешь, Макдью, сумеешь ли ты завтра поговорить с новым начальником? – поинтересовался Хейс. – Я встретил Билли Малькольма, возвращавшегося с рубки торфа, и тот крикнул мне, что крысы в их камере окончательно обнаглели: покусали во сне шесть человек, теперь у двоих воспалились укусы.

– Трудно сказать, Гэвин, – ответил он. – Кварри пообещал передать новичку наш уговор, но ведь новая метла по-новому метет. Вот если меня к нему вызовут, тогда другое дело, тогда я точно расскажу о крысах. А просил ли Малькольм Моррисона прийти и посмотреть раны?

Штатным расписанием крепости не был предусмотрен лекарь, поэтому стража, после просьбы Макдью, позволяла Моррисону, знавшему кое-какие знахарские приемы, ходить по камерам и лечить болезни и раны.

Хейс покачал головой.

– Да когда ему? Они же всего лишь мимо шли.

– Тогда самое правильное мне послать за Моррисоном, – решил Макдью, – чтобы он сам узнал у Билли, что там стряслось.

Заключенные содержались в четырех обширных многонаселенных камерах и узнавали новости в основном во время визитов Моррисона. Вдобавок узникам удавалось увидеться во время работ, на которые их выводили таскать камни или резать торф на ближайшем болоте.

Моррисон явился по первому зову и принес в кармане четыре черепа крыс, изукрашенные резьбой, которыми шотландцы играли в своего рода шашки. Макдью пошарил под скамьей и достал матерчатый мешочек, с которым ходил на торфяник.

– Ой, довольно этих проклятых колючек, – недовольно забормотал Моррисон при виде мины Макдью, копошившегося в мешочке. – Как мне заставить их это есть? Все повторяют, что ты вздумал кормить их сеном, как коров или свиней.

Макдью выудил пригоршню увядших стеблей и пососал уколотый палец.

– Упрямством они и вправду хуже и коров, и свиней, – пробурчал он. – Это всего-навсего расторопша. Сколько тебе еще повторять, Моррисон? Отрежь головки, разомни листья и стебли и, если окажется, что они слишком колючие для еды, разложи на пресной лепешке, высуши в печи, разотри, сделай настой и дай им выпить как чай. И передай от меня, что интересно бы посмотреть на свиней, которые пьют чай.

Моррисон улыбнулся всеми своими морщинами. Он был уже немолод и прекрасно понимал, как обходиться с больными, но для поддержания разговора любил пожаловаться.

– Хорошо же. И узнаю, кто из них видел беззубую корову, – заметил он, аккуратно укладывая подвявшие стебли к себе в мешок. – Однако когда тебе доведется встретить Джо Маккаллока, непременно на него цыкни. Самый упрямый осел во всей ослиной компании: никак не желает принять на веру, что зелень помогает при цинге.

– Скажи ему, что если я узнаю, что он отказался от расторопши, то собственными зубами укушу его за зад, – пообещал Макдью и обнажил прекрасные белые резцы.

В горле Моррисона что-то забулькало, видимо, так он смеялся, после чего знахарь отправился за мазями и немногими лекарственными травами, что ему перепадали.

На всякий случай Макдью обвел камеру взглядом и, удостоверившись, что никаких споров, кажется, не будет, разрешил себе ненадолго расслабиться. Заключенные, случалось, устраивали ссоры: всего неделю назад Макдью разрешил распрю между Бобби Синклером и Эдвином Мюрреем. Друзьями они после этого не стали, но больше не задирались и не осложняли другим жизнь.

Он закрыл глаза. Несмотря на могучую силу, и ему было нелегко целый день таскать камни. Ужин – котел каши и хлеб, которые нужно разделить на всех, – будет готов через несколько минут, а затем большинство его сокамерников уснет, и Макдью получит в свое распоряжение несколько драгоценных минут покоя и кажущегося уединения, в которые от него никто не будет требовать выслушать других и принять за других решение.

До этого времени он не сумел даже подумать о новом начальнике тюрьмы, а ведь этот человек должен был сыграть важную роль в жизни всех заключенных крепости Ардсмьюир. Хейс говорил, что он молод. Возможно, это хорошо, а может быть, и не очень.

Те из боровшихся с мятежниками, что был уже немолод, случалось, оказывались настроенными очень против хайлендеров: скажем, предыдущий начальник тюрьмы Богл, тот, что заковал его в цепи, бился с Коупом. Но неоперившийся новичок, стремящийся показать себя на новом поприще с лучшей стороны, мог стать куда большим самодуром и деспотом, чем старый солдат. Ну, тут можно только ждать и надеяться, иначе не выйдет.

Макдью сделал глубокий вдох и в очередной, неизвестно какой раз попытался устроиться поудобнее и как-нибудь облегчить страдания, причиненные кандалами. Сами цепи даже не казались ему, могучему великану, особенно тяжелыми, однако при движении кандалы сильно натирали, и, больше того, он никак не мог развести руки перед собой шире чем на восемнадцать дюймов и хорошенько размять мышцы груди и спины. Тело немело, болело, и ему становилось чуть легче лишь во сне.

– Макдью, – тихо сказал кто-то почти ему на ухо. – Можно перемолвиться с тобой словом?

Открыв глаза, он обнаружил рядом с собой Ронни Сазерленда. В тусклом свете очага серьезное тонкое лицо товарища, казалось, напоминало лисью морду.

– Ронни, разумеется.

Он сел прямо, подтянул к себе цепи и полностью выкинул из головы раздумья о новом начальнике крепости.

В тот же вечер Джон Грей сел за письмо.

«Дорогая матушка!

Я благополучно прибыл к новому месту службы, по мне, оно достаточно удовлетворительно. Мой предшественник полковник Кварри (помните его, племянник герцога Кларенса) встретил меня весьма любезно и поведал о моих обязанностях. Мне выделили прекрасного слугу. Разумеется, многое тут, в Шотландии, мне внове, но полагаю этот опыт чрезвычайно полезным. На ужин мне подали местное блюдо, как объяснил мне слуга, под названием «хаггис». Я навел справки, и оказалось, что это бараний желудок, набитый смесью овсяной муки и мяса, приготовленного совершенно невыразимым образом. Меня попытались уверить, что это любимое здешнее лакомство, однако я отослал его обратно и попросил принести мне взамен обычное вареное седло ягненка. Сейчас, после своего первого – такого скромного – ужина на новом месте, я собираюсь отдохнуть от тягот долгого путешествия, которое я надеюсь описать вам в следующем письме; окружение же я опишу позднее, когда ознакомлюсь со всем подробнее и составлю собственное мнение».

Некоторое время майор молча тыкал пером в промокательную бумагу. На промокашке появилась россыпь точек, которые он в задумчивости соединил черточками, образовав непонятную многоугольную фигуру.

Попробовать узнать о Джордже? Конечно, не прямо, так нельзя, а обиняками, дескать, не виделась ли мать в последнее время с леди Эверет и может ли он передать приветы ее сыну?

Грей вздохнул и изобразил на промокашке очередную точку. Не стоит. Мать-вдова, разумеется, ни о чем не подозревает, но муж леди Эверет вхож в армейские круги. Конечно, брат сделает все возможное, чтобы не дать распространиться слухам, однако лорд Эверет легко может прознать, откуда ветер дует, и сообразить, в чем дело. Обмолвится о Джордже в разговоре с женой, та обязательно расскажет все матери, но вдовствующая графиня Мелтон отнюдь не глупа.

Она прекрасно понимает, что ее сын попал в опалу: молодых офицеров, находящихся у командования на хорошем счету, никогда не ссылают на край света, в шотландское захолустье, чтобы они руководили там перестройкой мелкого форпоста, не обладающего каким-то значением при военных действиях и используемого в основном как темница. Но его брат Хэролд сообщил матери, что все дело в любовном приключении, и намекнул, что расспрашивать об этом неделикатно. Видимо, она решила, что он был застигнут с женой какого-нибудь полковника или что поселил у себя дома шлюху.

Чертово любовное приключение! Он опять макнул перо в чернильницу и мрачно ухмыльнулся. Возможно, брат изложил его сказку более деликатно. Да и правду сказать, после гибели Гектора при Каллодене все его приключения оказывались неудачными.

Вспомнив о Каллодене, Грей предсказуемо вспомнил и о Фрэзере, мысли о котором отгонял от себя целый день. Он перевел взгляд с промокашки на папку с реестром заключенных и прикусил губу. Ему страшно захотелось открыть ее и посмотреть на написанное там имя. Только для чего? В Хайленде живут десятки Джеймсов Фрэзеров, но лишь один из них известен как Рыжий Джейми.

К щекам прилила кровь. Это произошло не оттого, что он сидел рядом с камином, однако майор встал, подошел к окну и сделал глубокий вдох, стремясь не только наполнить грудь прохладным воздухом, но и очистить голову от мыслей.

– Прошу прощения, сэр, не прикажете ли подогреть вам постель?

Услышав шотландскую речь, Грей вздрогнул, быстро повернулся лицом к двери и обнаружил просунувшуюся в щель голову заключенного, приставленного к его комнатам.

– О! Да-да, конечно. Спасибо… – замялся он. – Макдоннел?

– Маккей, милорд, – поправил, казалось, ничуть не обидевшийся узник и убрал голову за дверь.

Грей тяжело вздохнул (сегодня сделать что-то полезное уже не судьба), вновь подошел к столу и принялся в задумчивости собирать папки. Взгляд упал на чернильный рисунок на промокашке: больше всего он напоминал булаву с шипами, такую, как у средневековых рыцарей, предназначенную для того, чтобы обрушивать ее на голову врага.

Почему-то ему казалось, что в его желудке торчит такой же шипастый шар; но, впрочем, это, конечно, было несварение, вызванное плохо приготовленной бараниной.

Майор помотал головой, придвинул письмо и торопливо его подписал: «Со всей любовью, ваш примерный сын, Джон У. Грей». Затем присыпал письмо песком, запечатал перстнем и отложил для утренней почты.

После этого Грей поднялся, постоял, обозревая мрачный интерьер кабинета – большого, холодного, пустого, меблированного лишь обширным письменным столом да двумя стульями. Его передернуло от холода, поскольку от окна несло сыростью, а торфяных брикетов, тлевших в камине, было очевидно мало для протопки такой большой комнаты.

Грей в очередной раз скосился на реестр, затем склонился, открыл нижний ящик стола, достал темную бутылку, погасил свечу и отправился в постель в тусклом свете, исходившем от камина.

Утомление и виски вроде бы должны были совместными усилиями мгновенно погрузить его в сон, но Морфей витал над постелью, как нетопырь, и никак не хотел принимать Грея в свои объятия. Как только он погружался в дрему, ему представлялся Кэрриарикский лес – сердце начинало громко биться, и сна вновь как не бывало.

Его первая военная кампания случилась, когда ему исполнилось лишь шестнадцать лет. Конечно, он был восторженным юнцом, еще не имевшим офицерского чина, но старший брат взял его с собой, чтобы он на своей шкуре узнал, что такое солдатское житье-бытье.

Полк, направленный в Престонпанс для соединения с войсками генерала Коупа, тогда встал лагерем близ мрачного шотландского леса, и молодому Джону тоже не спалось – мешали раздумья о будущей битве. Что будет и чем закончится? Друзья Хэла в один голос превозносили воинские таланты Коупа, но солдаты у костров в основном рассказывали о храбрости и жестокости шотландских горцев и об их ужасных палашах, несущих смерть. Хватит ли ему смелости встретиться лицом к лицу с безудержной атакой диких хайлендеров?

Конечно, ему следовало скрывать страх, и нельзя было и мечтать о том, чтобы поделиться ими с Гектором, так он мог лишь пасть в его глазах. Естественно, Гектор его любил, но ведь ему было уже двадцать лет, он был высок, мужествен, и у него были патент лейтенанта и, главное, боевой опыт, полученный во Франции.

И сейчас Грей не мог бы определить, что им руководило: стремление быть похожим на Гектора, превзойти его или попытаться произвести на него хорошее впечатление. Так или иначе, в один прекрасный день он заметил в лесу хайлендера, понял, что это известный ему по листкам о розыске знаменитый смутьян Рыжий Джейми, и твердо решил убить его или взять в плен.

Безусловно, он подумывал вернуться в лагерь за подкреплением, однако решил от этого отказаться, поскольку шотландец был один (во всяком случае, Джону так показалось) и совершенно ни о чем не беспокоился – сидел на пеньке и ел хлеб.

Юноша выхватил нож из-за пояса и принялся красться к ярко-рыжей голове. Нож в его потной руке скользил от пота, но это не мешало Джону Грею представлять себе, как он прославится, а Гектор его похвалит.

Он даже подобрался к горцу, занес над ним нож и почти ударил…

Лорд Джон Грей даже подскочил под периной, так его взволновали стоявшие перед глазами картины.

Руку перехватили, нож выбили – и они, сцепившись, стали кататься по земле, сначала борясь за нож, а потом (опять же, так думал Грей) и за жизнь. Вначале шотландец оказался снизу, но вскоре непостижимым образом изловчился и переместился наверх.

Однажды Джон Грей дотронулся до огромного питона, которого привез из Индии друг его дядюшки. Фрэзер оказался почти таким же: мощным, гибким и быстрым.

В общем, Джона Грея попросту ткнули мордой в палые листья и связали ему руки за спиной. Уверенный в неизбежности скорой смерти, он с такой силой крутанул связанную руку, пытаясь вырваться, что раздался хруст ломаемой кости, глаза заволокло черно-красной пеленой, и Джон потерял сознание.

Обретя чувства, юноша Джон обнаружил, что стоит, прислоненный к дереву, прямо перед толпой шотландцев в клетчатых пледах самого разбойничьего обличья. Посреди них стоял Рыжий Джейми Фрэзер. И женщина.

Он скрипнул зубами. Будь проклята та женщина! Если бы не она, бог знает, как бы все обернулось. Но все обернулось так, что она заговорила. Это была англичанка, судя по речи, леди, и он – ах, что за болван! – немедленно понял, что она взята коварными шотландцами в заложницы и ее, конечно, похитили, чтобы надругаться над ней. А что он еще мог понять? Все вокруг только и делали, что твердили о нечестивых шотландцах, только и ждущих, чтобы поймать английскую леди и лишить чести.

И тогда он, лорд Джон Уильям Грей, шестнадцати лет, с головой, набитой дурацкими юношескими идеалами долга, чести, отваги и благородства, покрытый ссадинами, шишками и синяками, превозмогавший боль в сломанной руке, вздумал начать торговаться с горцами в попытке избавить пленницу от уготованной ей горькой участи. Их предводитель Фрэзер насмешливо играл с ним, как кошка с мышью: поставил перед ним полураздетую женщину и выпытывал сведения о полке, о позициях и численности. А когда Джон рассказал все, что знал, Фрэзер весело сообщил, что эта женщина – его жена. Ну и ржали же тогда чертовы хайлендеры! До сих пор в ушах слышен их грубый хохот.

Грей повернулся на другой бок и попытался устроиться на незнакомой перине поудобнее.

Больше того, Фрэзер даже не подумал проявить хоть какое-нибудь благородство и вместо того, чтобы подарить пленному геройскую смерть, просто привязал мальчишку к дереву, чтобы утром его нашли товарищи. К тому времени шайка Рыжего Джейми уже посетила стоянку и – благодаря сведениям, сообщенным Греем! – обезвредила пушку, которую они везли Коупу.

После того как все это получило огласку, ему не назначили никакого наказания, приняв во внимание юный возраст и то, что формально он еще не поступил на службу, однако юный Джон стал изгоем и объектом презрения. Никто из товарищей не желал говорить с ним, кроме брата и Гектора. Верного Гектора…

Вздохнув, он поерзал по подушке щекой и вновь представил себе Гектора – темноволосого, голубоглазого, с вечной улыбкой на пухлых губах. Он погиб при Каллодене, изрубленный широкими палашами противника, десять лет назад, а Джон, бывало, по-прежнему просыпался ранним утром с воспоминаниями о его руках.

И вот пожалуйста: новая докука на его голову! Он питал отвращение даже от одной мысли, что вынужден нести службу среди шотландцев, тех, кто погубил его милого друга, но даже и вообразить был не в силах, даже тогда, когда думал о будущем в самом черном цвете, что ему придется вновь встретиться с Джеймсом Фрэзером.

Торф в камине потихоньку прогорел до пепла, затем пепел остыл, непроглядная тьма за окном сменилась серым сумрачным рассветом, пробивавшимся сквозь дождь, а майор Грей все лежал без сна, вперив воспаленный взор в деревянный потолок, покрытый копотью.

Конечно, Грей так и не смог отдохнуть за ночь, но сумел принять решение. Он тут, Фрэзер тоже тут. В ближайшем будущем им с этим ничего не поделать. Они неизбежно будут то и дело сталкиваться против собственной воли. Всего через час ему следует устроить общий сбор заключенных и представиться им в качестве начальника тюрьмы, ну и потом он будет делать различные обходы и осуществлять инспектирование. Да, деваться некуда, но встреч с глазу на глаз он постарается избегать. Возможно, ему удастся справиться с печальными воспоминаниями и чувствами, сохранять должную дистанцию между ними.

К тому же он заключил, что в сложившемся положении было и нечто иное, то, до чего он додумался лишь к рассвету, после того как печальные мысли о пережитых в прошлом унижениях и боли не дали ему уснуть. Роли сменились, и Фрэзер теперь узник, а не его мучитель, такой же заключенный, как все прочие, и целиком зависит от расположения Грея.

Майор позвонил слуге в колокольчик и на цыпочках подошел к окну, скривившись от холода, исходившего от плит пола. Добравшись до окна, он выглянул наружу, чтобы узнать погоду.

За окном предсказуемо лил дождь. Мокрые насквозь узники строились во дворе в колонны. Поежившись от ветра, продувавшего рубашку, Грей втянул голову в комнату и прикрыл окно до половины – неплохой выбор между смертью от духоты и смертью от лихорадки.

Вообще говоря, прямо перед рассветом он не спал, поскольку воображал себе месть Фрэзеру: мысленно кидал его, голого, в холодный подвал, заставлял есть отбросы, жестоко сек кнутом… Что останется от заносчивости и спеси шотландца, от его нахального высокомерия, в условиях, когда само его жалкое существование окажется в полной зависимости от намерений его бывшего пленника?

Но Грей вполне насладился подобными мечтами и теперь, когда он несколько успокоился и смог взглянуть на обстоятельства дела беспристрастно, испытал к самому себе неприкрытую неприязнь.

Неважно, кто был Фрэзер когда-то, ныне он поверженный противник, военнопленный и находится на попечении короны и его, Грея. Корона, определившая меру наказания, вверила его начальнику тюрьмы, который не только не имеет права утяжелять наказание, но и отвечает за то, что заключенному должны быть обеспечены должные условия.

Появился слуга, принесший кипяток для бритья. Майор смочил щеки; теплая вода успокаивала, прогоняла ночные кошмары. Да, это лишь иллюзии, игры воображения, с облегчением понял он и успокоился.

Разумеется, повстречай он Фрэзера в бою, с огромной радостью, не раздумывая, убил бы его. Но сейчас Фрэзер – его пленник, и ничего с этим не поделать: его честь не даст причинить этому человеку никакого вреда.

К моменту, когда Грей был выбрит и, с помощью слуги, одет, он вполне вернул себе присутствие духа и даже смог оценить сложившееся положение юмористически, правда, с довольно мрачным весельем.

Его идиотизм при Кэрриарике спас Фрэзеру жизнь при Каллодене. Теперь долг уплачен, и Фрэзер – в его власти, и статус заключенного вполне давал ему безопасность, поскольку все Греи, умные или дураки, опытные и наивные, всегда были людьми чести.

Он уже куда веселее посмотрел на себя в зеркало, напялил парик и отправился позавтракать перед тем, как появиться на сборе заключенных.

– Подать еду сюда или в гостиную, сэр?

Из-за двери заглянул, как обычно, лохматый Маккей.

Углубившийся в документы Грей не сразу понял, чего от него хотят, что-то промычал, потом сообразил, о чем спрашивает Маккей, и пробурчал: «Сюда, пожалуйста». После чего непонятно чему кивнул, опять погрузился в чтение и даже не оторвался от бумаг, когда на столе появился поднос с ужином.

Кварри не шутил насчет бумаг и необходимости в писаре: только для снабжения заключенных едой было необходимо написать множество приказов, отношений, обязательств, предписаний, счетов, накладных и других документов, которые требовалось обязательно исполнять в двух экземплярах (второй отправлялся в Лондон).

При этом продовольствием дело не заканчивалось. Оказалось, вся жизнь обитателей крепости: и заключенных, и охраны, и наемных работников – не текла сама собой, а регулировалась великим множеством распоряжений, которые требовали внимания начальника. В результате первые дни Джон Грей только читал, писал и подписывал разнообразные хозяйственные документы. Довольно скоро он дозрел до мысли, что умрет от тоски, если немедленно не найдет подходящего писаря.

«Двести фунтов пшеничной муки для заключенных, – написал он. – Шесть больших бочек эля для нужд охраны».

Когда-то изысканный почерк вскоре свелся к незамысловатой скорописи, вместо сложной подписи с завитушками он стал коротко писать «Дж. Грей». Начальник тюрьмы вздохнул, отложил перо, закрыл глаза и потер лоб, чтобы унять головную боль. С момента его прибытия солнце так ни разу и не являло себя; он день-деньской торчал в задымленной комнате и работал при свечах, отчего глаза горели, как набитые углями. Предыдущим вечером прибыли ящики с книгами, но он не успел их распаковать, так как очень устал. Грея достало лишь умыть воспаленные глаза холодной водой и свалиться в постель.

Внезапно он услышал странный шорох и, встревожившись, открыл глаза. На столе сидела огромная коричневая крыса и держала передними лапами кусок сливового пирога. Не шевельнувшись, она внимательно уставилась на человека и лишь шевелила усами.

– Это что такое?! – изумленно вскричал Грей. – Ну ты, воровка! Это мой ужин, черт побери!

Крыса задумчиво жевала пирог и время от времени вскидывала на майора яркие бусины глаз.

– А ну пошла вон!

Грей, разозлившись, схватил первый попавшийся под руку предмет и запустил в крысу. Чернильница упала на пол, разбилась о камни, в результате все вокруг забрызгало чернилами. Крыса, испугавшись, спрыгнула на пол, побежала к двери и молниеносно проскользнула между ног изумленного Маккея, примчавшегося узнать, что за шум.

– В тюрьме есть кошка? – спросил Грей, вываливая поднос с ужином в помойное ведро.

– Ну, сэр, в кладовых коты есть, – ответил Маккей. Он елозил по полу на четвереньках, пытаясь вытереть все чернильные лужи и следы, оставленные наступившей в одну из них крысой.

– Тогда принеси сюда кота, Маккей, – скомандовал Грей. – Немедленно!

От воспоминания о непристойно-голом крысином хвосте, который спокойно лежал в его блюде; майора передернуло. Спору нет, он встречал крыс, и многократно – но в поле; а вот так, в собственном кабинете, да еще чтобы она похитила его ужин – это слишком.

Широким шагом он подошел к окну и долго стоял возле него в надежде, что прохладный воздух приведет его в себя. Тем временем Маккей драил пол. Темнело, во дворе замелькали багровые тени, тюремная стена казалась еще угрюмее, чем всегда.

Под струями дождя от кухни в тюрьму протащилась вереница маленьких тележек, наполненных едой для узников: огромными кастрюлями с дымящейся овсянкой и корзинами с хлебом, накрытыми дерюгой. Ну что ж, у несчастных после целого дня тяжкого труда под дождем в каменоломне будет горячая пища.

Майор отвернулся от окна и неожиданно для себя поинтересовался:

– А что, Маккей, много ли в камерах крыс?

– Не так чтобы мало, сэр, по правде говоря, великое множество, – ответил тот, в качестве финала протерев начисто порог. – Сэр, мне сказать повару, чтобы тот приготовил вам новый ужин?

– Пожалуй, – согласился начальник. – А потом, мистер Маккей, будьте любезны, устройте так, чтобы коты были во всех камерах.

Маккей в нерешительности застыл. Грей заметил его замешательство и прервал складывание разворошенных бумаг.

– В чем дело, Маккей?

– Сэр, – медленно проговорил Маккей. – Оно конечно, как вам угодно, только боюсь, парни не обрадуются, если коты выведут всех их крыс.

Грея чуть затошнило, но он поднял на Маккея глаза и спросил:

– Неужели заключенные едят крыс?

Перед его мысленным взором явственно возникли мелкие крысиные зубы, держащие сливовый пирог.

– Ну, это кому как повезет, сэр: крысу ловить нелегкое дело, – ответил Маккей. – На худой конец, может, и коты смогут помочь. Еще будут приказания, сэр, или больше нет?

Глава 9

Скиталец

Грей сумел хранить выдержку и избегать Джеймса Фрэзера всего две недели. По их истечении в крепость прибыл житель близлежащей Ардсмьюир, который принес новости, коренным образом изменившие положение.

– Он все еще жив? – резко спросил майор этого вольнонаемного деревенского жителя.

– Да, сэр, я был там, когда его принесли в «Липу». Нынче он там лежит, и за ним смотрят; правда, по его виду похоже, что одного ухода мало, если вы, сэр, разумеете, что я говорю.

Гонец скорчил важную мину.

– Да, понял, – ответил майор. – Спасибо, мистер…

– Эллисон, сэр. Руфус Эллисон. К вашим услугам, сэр.

Затем взял предложенный шиллинг, зажав под мышкой шляпу, поклонился и отбыл.

Сидевший за столом начальник тюрьмы тоскливо посмотрел через окно на набрякшее тучами небо (со дня его приезда он так и не видел ни единого солнечного луча) и в раздражении постучал очиненным пером по столешнице, запамятовав, что от этого кончик тупится и перо придется чинить снова.

Но по правде сказать, Грею не было дела до пера: принесенные новости заставили бы насторожиться кого угодно. Этим утром обитатели деревни обнаружили в окрестных торфяниках человека, который бродил там в тумане, в промокшем платье; неизвестный горел в лихорадке и бредил.

Больной что-то говорил, не закрывая рта, но никто не мог понять его бессвязного бормотания, в котором перемежал французские и гэльские слова, иногда добавляя к ним английские (вероятно, несчастный был шотландцем). И среди этих слов спасители смогли разобрать слово «золото».

Любой, кто имел хоть малейшее отношение к мятежу якобитов, мог подумать лишь об одном: о французском золоте. О несметных сокровищах, которые, по слухам, втайне послал своему кузену Карлу Стюарту Людовик Французский. Однако сделал это слишком поздно.

Одни утверждали, что в ходе отступления, предшествовавшего разгрому при Каллодене, хайлендеры припрятали французское золото. Другие уверяли, что Карл так и не получил сокровища и золото было спрятано на всякий случай в какой-то пещере на северо-западном побережье, неподалеку от места, где его сгрузили с французских судов.

По мнению одних, тайна золота канула в Лету, так как владевшие ею погибли в битве при Каллодене, а некоторые заявляли, что некое семейство горцев прекрасно знает, где спрятан клад, но никогда не откроет этого из верности данному слову. Так или иначе, никто золото не нашел. Пока.

Французский Грея не слишком беспокоил, он, успевший побывать на континенте с походом, говорил на этом языке довольно прилично, но вот варварское наречие хайлендеров было недоступно ни ему, ни его офицерам. Пожалуй, лишь сержант Гриссом понимал несколько слов, наученный шотландской нянькой.

Деревенским майор не доверял: а что, если и вправду пришелец говорит о сокровище? Французское золото! Нет, разумеется, золото должно перейти короне, но находка могла стать для самого Грея чрезвычайно полезной. Без сомнения, подобная удача – обнаружение почти легендарного клада – откроет ему путь из ссылки в Ардсмьюире в столицу, к цивилизации: ни опала, ни немилость не смогут противостоять волшебному сиянию французского золота.

Грей сжал зубами кончик пера и нечаянно его откусил. Вот дьявол! Разумеется, нельзя обращаться за помощью ни к деревенским, ни к офицерам. Значит, придется идти на поклон к заключенным. Пожалуй, только их можно привлечь без риска, поскольку узники не смогут воспользоваться узнанным в личных целях.

Хм, загвоздка! По-гэльски говорят все из них, английский известен многим, но по-французски говорит лишь один заключенный.

«Он образованный человек», – всплыл в памяти голос полковника Кварри.

– Проклятье! – пробормотал Грей.

Однако делать было нечего: Эллисон сообщил, что больной при смерти, и времени на раздумья не оставалось. Майор выплюнул перо и крикнул:

– Бран!

В дверь сунулся встревоженный капрал.

– Да, сэр?

– Приведи заключенного по имени Джеймс Фрэзер. Живо.

Начальник тюрьмы возвышался над тяжелым дубовым столом, как над крепостью, которой тот в каком-то смысле был. Потными руками Грей оперся на гладкую столешницу, а в его шею врезался белый краешек тугого воротничка мундира.

Горели все имевшиеся свечи, и в кабинете было светло, словно днем. Дверь отворилась, и в комнату, звеня цепями, вошел узник. Сердце майора застучало еще сильнее. Пару раз ему уже приходилось видеть Фрэзера во время поверок во дворе (рыжая шевелюра и могучий рост не позволяли ошибиться), Джону Грею не выпадала возможность увидеть его лицо вблизи.

Фрэзер выглядел по-другому, не так, как тогда. Это стало для майора и облегчением, и в то же время потрясением: он помнил гладко выбритое лицо и взгляд, то угрожающий, то насмешливый. Однако теперь перед ним предстал человек с короткой бородой, державшийся хоть и с опаской, но спокойно. В знакомых Грею темно-голубых глазах не промелькнуло никакого узнавания. Арестант молча стоял посреди кабинета и ждал.

Грей откашлялся. Сердце не стало стучать медленнее, но хотя бы не мешало говорить.

– Мистер Фрэзер, – начал он, – благодарю вас за приход.

Шотландец учтиво кивнул в ответ. Он не стал упоминать, что у него не имелось особенного выбора, но выразительный взгляд дал это понять без слов.

– Конечно, вы желаете узнать, для чего я послал за вами, – сказал Грей. Выбранный тон казался ему ужасно вычурным, но поделать с этим он ничего не мог. – Появилось дело, требующее вашего содействия.

– И что это за дело, майор?

Голос остался прежним – низким, громким, гортанным, как обычно у шотландцев.

Собираясь с духом, майор сделал глубокий вдох. Он отдал бы что угодно за то, чтобы не просить помощи у этого заключенного, но вариантов не оставалось. Единственным человеком, который мог ему помочь на расстоянии многих миль вокруг, был Фрэзер.

– На болоте близ побережья нашли неизвестного странника, – с опаской сказал Грей. – Похоже, он тяжело болен, речь его непонятна и странна. Но… кое-что из сказанного явно относится к весьма важному… существенно важному для короны делу. Мне следует побеседовать с этим бродягой, узнать, кто он таков, и разобрать, насколько возможно, о чем он говорит.

Он сделал многозначительную паузу, однако Фрэзер не стал заполнять ее, а лишь молча ждал.

– К несчастью, – испустив очередной вдох, промолвил Грей, – этот бродяга изъясняется на смеси гэльского и французского, а английские слова вставляет лишь иногда.

Одна из кустистых бровей шотландца шевельнулась. Выражение его лица ничуть не изменилось, но было очевидно, что теперь он улавливает смысл происходящего.

– Я понял, майор, – негромко и насмешливо произнес заключенный. – Вы желаете, чтобы я перевел вам слова этого человека.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Софья дотянулась до тумбочки и отключила будильник. С закрытыми глазами встала с постели и на автом...
Хотите почувствовать крылья за спиной, избавившись от всего ненужного и навязанного? Мечтаете почувс...
Лада Кутузова – многократный лауреат престижных литературных премий. В 2017 году роман «Плацкартный ...
Загулял, бывает... В яму грязную по пьяной лавочке ввалился? И это неудивительно, всяко случается......
Даже дух захватывает от мысли: «Неужели на пороге нового тысячелетия в России ярким лучом вспыхнула ...
Люси Сноу – юная сирота, у которой нет ни денег, ни родных. Однако у нее есть отличное образование, ...