Чернее черного. Весы Фемиды Марш Найо

– Еще увидимся, Джордж.

– Насколько я понял, нас ожидает подобие fete champetre[14].

– Верно. Смотри в озеро не свались.

Когда они отошли на достаточное расстояние, Трой объявила:

– На месте Джорджа я бы тебя пришибла.

Мистер Уипплстоун стоял у возвышения, устроенного перед развешанным по стене нгомбванским оружием. Чуть поблекшие волосы его были изящно причесаны, на несколько замкнутом лице изображалось ласковое внимание. Настороженно поблескивал монокль. Завидев Аллейнов, он радостно улыбнулся и устремился им навстречу.

– На редкость пышный прием, – сказал он.

– Вы имеете в виду – непропорционально пышный? – подсказал Аллейн.

– Ну, это, пожалуй, слишком сильное слово. Я все вспоминаю Мартина Чэзлвита.

– «Тоджеры уже начали действовать»?

– Да. – Мистер Уипплстоун взглянул Аллейну прямо в глаза и спросил: – Ничего тревожного по вашей части?

– Нет уж простите, не по моей.

– Но с вами же консультировались.

– А, – откликнулся Аллейн, – вы об этом. Неявно. И совершенно неофициально, просто пригласили посмотреть, как здесь и что. Основную работу проделал братец Гибсон.

– Ну и прекрасно.

– Кстати, вам известно, что здесь сегодня прислуживает ваш домочадец, Чабб?

– О да. Они с миссис Чабб уже много лет как состоят в списке вспомогательного персонала фирмы, так он мне сказал. И их нередко привлекают для участия в подобных оказиях.

– Да.

– Вы считаете, что это еще одно из наших совпадений?

– Ну… в данном случае вряд ли.

– А как поживает Люси Локетт? – улыбнулась Трой.

Мистер Уипплстоун состроил гримаску, позволив моноклю выпасть из глазницы.

– Вам обоим следует с ней познакомиться, – сказал он, – и заодно отведать стряпни миссис Чабб. Обещайте.

– С большим удовольствием, – тепло сказала Трой.

– Я позвоню вам завтра, и мы обо всем договоримся.

– Да, по поводу Люси Локетт, – встрепенулся Аллейн. – Хорошо, что я вспомнил, – мистер Шеридан. Вам не известно, чем он занимается?

– Что-то делает в Сити. А что?

– Ничего конкретного, просто его знакомство с Санскритами вызывает к нему определенный интерес. Он никак не связан с Нгомбваной?

– Насколько я знаю, нет.

– Впрочем, сюда его не пригласили, – заметил Аллейн.

Через густеющую толпу в их направлении двигался один из адъютантов. Аллейн узнал в нем своего сопровождающего в Нгомбване. Увидев Аллейна, адъютант разулыбался и устремился прямо к нему.

– Мистер Аллейн, его превосходительство господин посол просил передать вам, что президент будет чрезвычайно рад видеть вас среди официальных гостей во время праздника в парке. Когда придет время, я вас провожу. Возможно, мы могли бы встретиться прямо здесь.

– Он очень любезен, – отозвался Аллейн. – Сочтем за честь.

– Подумать только, – пробормотал мистер Уипплстоун, когда адъютант удалился. – Похоже, Тоджеры и впрямь начали действовать.

– Это не Тоджеры, это Громобой. Я бы с удовольствием обошелся без подобной чести.

– Как ты думаешь, что он имел в виду, когда сказал, что хочет просить нас об услуге? – спросила Трой.

– Он сказал это не мне, дорогая. Тебе.

– Ладно, я тоже собираюсь попросить его об услуге.

– За решение этой задачки приз не присуждается. Она хочет, – объяснил Аллейн мистеру Уипплстоуну, – чтобы Громобой ей позировал.

– Я уверен, – слегка поклонившись, подхватил мистер Уипплстоун, – вам достаточно будет пустить слух об этом и… о боже ты мой!

Он умолк, уставившись на двери, сквозь которые втекали внутрь последние гости. Среди них, разительно выделяясь ростом и статью, выступали личные пугала мистера Уипплстоуна – Санскриты, брат и сестра.

На сей раз они принарядились применительно к случаю. То есть облачились в одежду, предназначавшуюся у них для выхода в свет. Санскрита облекала совершенно несусветная, на консервативный вкус мистера Уипплстоуна, сорочка – сплошь кружева и оборочки с парой-другой блесток, мерцавших в глубинах складок. Множество перстней красовалось на его покрытых ямочками перстах. Стриженные «под пажа» светлые волосы спадали на уши. Он был искусно, но очень приметно еn maquillage[15], как с содроганием мысленно выразился мистер Уипплстоун. Лиловые волосы его сестры, казавшейся необъятной в зеленом, тоже оборчатом атласном платье, также были подстрижены челочкой, а по бокам уложены наподобие буклей, отчего колоссальное лицо ее стало квадратным. Двигались они медленно, словно две огромные баржи, подталкиваемые сзади буксирами.

– Я так и думал, что вы удивитесь, – усмехнулся Аллейн. При его росте приходилось склоняться к мистеру Уипплстоуну, чтобы можно было разговаривать, не повышая голоса. Слитный гул голосов почти заглушал оркестр, который, продолжая свой поход сквозь столетие, уже добрался до веселых деньков Кокрановых ревю[16].

– А вы знали, что их пригласят? – спросил мистер Уипплстоун, качнув головой в сторону Санскритов. – Право, это уж слишком!

– Согласен, приятного в них мало. Кстати, где-то здесь порхает еще парочка фазанов из каприкорновского заказника.

– Надеюсь, не…

– Монфоры.

– Ну, это еще куда ни шло.

– Полковник, как выяснилось, был важной шишкой в пору создания их армии.

Мистер Уипплстоун удивленно воззрился на Аллейна.

– Вы говорите о Кокбурн-Монфоре? – спросил он.

– Да.

– Тогда какого дьявола его жена мне так и не сказала?! – сварливо воскликнул мистер Уипплстоун. – Бестолковое существо! Почему она отбросила Кокбурнов? Как это все утомительно! Ну что ж, его-то должны были пригласить. Я с ним никогда не сталкивался. В ранние мои дни он там не появлялся, а когда я вернулся, его уже не было. – Мистер Уипплстоун на миг примолк, размышляя, затем сокрушенно проговорил: – Как ни грустно, но полковник, по-моему, опустился. И жена его, боюсь, тоже.

– Пристрастились к бутылке?

– Мне кажется, да. Я ведь говорил вам, что они были у Шеридана в тот вечер, когда я к нему спустился? Как она спряталась, увидев меня?

– Говорили.

– И как она… э-э…

– Лезла к вам с разговорами у ветеринара? Тоже говорили.

– Ну вот.

– Думаю, если она увидит вас здесь, вам не избежать еще одной беседы. Познакомьте нас, если представится случай.

– Вы серьезно?

– Вполне.

И уже через десять минут мистер Уипплстоун сказал, что Кокбурн-Монфоры совсем близко, футах в тридцати, и подвигаются в их направлении. Аллейн предложил как бы ненароком сблизиться с ними.

– Хорошо, друг мой, если вы настаиваете…

Так они и сделали. Кокбурн-Монфоры заметили мистера Уипплстоуна и поклонились. Трое друзей увидели, как жена принялась что-то говорить мужу, явно предлагая подойти и поздороваться.

– Добрый вечер! – воскликнула она, приближаясь. – В каких странных местах мы с вами встречаемся, правда? То у ветеринара, то в посольстве. – И, подойдя вплотную, продолжала: – Я рассказала мужу про вас и про бедную кошечку. Дорогой, это мистер Уипплстоун, наш новенький, из номера один по Уок, помнишь?

– Приветствую! – гаркнул полковник Кокбурн-Монфор.

Мистер Уипплстоун, исполняя, как он его понимал, желание Аллейна, старательно изображал светского человека.

– Как поживаете? – вежливо отозвался он и продолжил, обращаясь к даме: – Вы знаете, мне так стыдно за себя. Мне и в голову не пришло, когда мы знакомились, что ваш муж – это тот самый Кокбурн-Монфор. Из Нгомбваны, – добавил он, увидев, что она не понимает, о чем речь.

– А, вы об этом. Мы предпочитаем «Кокбурна» опускать. Люди вечно перевирают эту половину нашей фамилии, – сказала миссис Кокбурн-Монфор, внимательно оглядев Аллейна и снова переведя взгляд на мистера Уипплстоуна, который подумал: «По крайней мере оба вроде бы трезвы». Впрочем, ему тут же пришло в голову, что, скорее всего напиться в лоск им уже просто не удается. Он представил Аллейна, и дама немедля сосредоточила все внимание на нем, лишь временами бросая загнанный, но дружеский взгляд на Трой, которой, в свой черед, занялся полковник, предварительно окинув ее долгим остекленелым взором.

В сравнении с Санскритами, думал мистер Уипплстоун, они все же не так ужасны или, если быть точным, ужасны на более приемлемый манер. Полковник хриплым голосом рассказывал Трой, что, когда президент приветствовал Аллейнов, они с женой только что не наступали им на пятки. Его явно разбирало любопытство относительно причин столь сердечного приема, и он принялся без особых изысков и околичностей вытягивать из Трой потребные сведения. Бывала ль она в Нгомбване? И если бывала, как это им удалось ни разу не встретиться? Уж он-то точно бы ее не забыл, если б хоть раз увидел, прибавил полковник, слегка выкатывая глаза и подкручивая воображаемые усы. Его настырность начала действовать Трой на нервы, и она решила, что самый простой способ отвязаться от него – это сказать, что муж учился с президентом в одной школе.

– А! – сказал полковник. – Вон оно что? Ну тогда понятно.

Трудно сказать, почему эта реплика показалась Трой оскорбительной.

Внезапно все голоса стихли, и сразу стал слышен оркестр. Он уже добрался до наших дней и наигрывал из «Моей прекрасной леди», когда в залу вошли президент и его приближенные. С важностью, без малого королевской, они проследовали к возвышению под африканским трофеем. В тот же миг, заметил Аллейн, в самом темном углу галереи возник и замер, оглядывая толпу, Фред Гибсон. Оркестр играл «Если повезет чуть-чуть», и Аллейн подумал, что это могло бы быть музыкальной темой Фреда. Когда Громобой достиг возвышения, оркестр уважительно приглушил звучание.

Откуда ни возьмись появился и застыл, образовав центральную фигуру варварского трофея, церемониальный копьеносец – весь в перьях, в ручных, ножных и шейных браслетах, в львиной шкуре. Громобой уселся. К краю возвышения вышел посол. Дирижер взмахнул палочкой, и музыканты сыграли несколько звучных, призывающих к почтительному вниманию тактов.

– Ваше превосходительство, господин президент, сэр. Милостивые лорды, леди и джентльмены, – произнес посол. В течение некоторого времени он продолжал приветствовать своего президента, своих гостей и – в самых общих выражениях – замечательное взаимопонимание, утвердившееся между его правительством и правительством Объединенного королевства, взаимопонимание, которое служит залогом продолжения постоянно развивающегося… Тут смысл его речи несколько затуманился, однако посол сумел закруглить ее несколькими эффектными фразами и сорвать учтивые аплодисменты.

Затем поднялся Громобой.

«Я обязана запомнить все это, – думала Трой. – Точно. Отчетливо. Запомнить все. Похожую на гусарский кивер шапку седых волос. Игру света во впадинах висков и щек. Тугой синий мундир, эти белые лапищи, мерцание оружия. И фон, фон, ради всего святого! Нет, я обязана это запомнить, просто обязана».

Она взглянула на мужа, тот приподнял в ответ одну бровь и прошептал:

– Я спрошу.

Трой стиснула его руку.

Громобой говорил недолго. Чудовищные раскаты его голоса оставляли впечатление, будто звучит гигантский контрабас. Как и можно было ожидать, он говорил о вечных узах дружбы, связывающих страны Содружества. Несколько менее официально прозвучали слова о радости, доставленной ему возвращением в любимые места его юности. Развивая эту тему, он, к великому неудовольствию Аллейна, остановился на своих школьных днях, на зародившейся тогда вовек нерушимой дружбе. Тут президент принялся обшаривать глазами аудиторию и, отыскав свою жертву, послал Аллейнам ослепительную улыбку. Гости оживленно зашептались, а чрезвычайно развеселившийся мистер Уипплстоун пробормотал нечто о «средоточии всеобщего внимания». Несколько звучных общих мест завершили маленькую речь.

Когда унялись аплодисменты, посол объявил, что торжества переносятся в парк, и в тот же миг шторы раздернулись и распахнулись стеклянные двери в парк. За ними обнаружился чарующий вид. Золотистые звездообразные фонари, уменьшаясь в размере, сходились вдали, отраженные в маленьком озере, также вносившем свой вклад в ложную перспективу, которая замыкалась на дальнем его конце ярко освещенным ало-белым шатром. Баронсгейтские «Прекрасные виды» могли гордиться своей работой.

– Постановка, как почему-то хочется все это назвать, просто великолепна, – шепнул Аллейну мистер Уипплстоун. – Мне не терпится поглядеть, как вы оба будете красоваться в шатре.

– Зря вы так налегали на шампанское, – ответил Аллейн, и дипломат издал в ответ уютный воркующий звук.

Официальные лица вышли в парк, следом потянулись гости. Адъютант, как и было условлено, отыскал Аллейна с Трой и проводил до шатра. Громобой радостно встретил их и представил десятку важных гостей, среди которых, к веселому удивлению Аллейна, оказался и его брат Джордж, далеко не единожды занимавший в ходе своей дипломатической карьеры пост посла в самых разных странах. Остальные важные лица были по преимуществу прежними британскими губернаторами Нгомбваны и представителями соседствующих с ней независимых африканских государств.

Было бы неверным сказать, что для Громобоя установили в шатре подобие трона. Его кресло располагалось не выше прочих, однако стояло отдельно от них, а прямо за ним утвердился церемониальный копьеносец. От президентского кресла, как от острия стрелы, двумя шеренгами расходились кресла гостей. Со стороны дома, подумал Аллейн, да и оттуда, где по берегам озера расселись прочие гости, было чем полюбоваться.

Музыканты сошли с галереи и скромно устроились поближе к дому, среди деревьев, частично скрывавших оконца уборной, о которых Гибсон говорил Аллейну.

Когда все уселись, из темноты выкатили большой экран, заслонивший стеклянные двери, которые смотрели по-над озером на шатер. В луче проектора на экране возникли картины дикой природы Нгомбваны. Группа настоящих нгомбванских барабанщиков появилась перед экраном, фонари в саду потускнели, барабанщики начали представление. Барабаны рокотали, то усиливаясь, то слабея, рассыпаясь дробью и бухая; тревожные в своей монотонности. Неуместные в этой обстановке, они создавали на редкость устрашающий шум. Отряд воинов, размалеванных и вооруженных, выскочил из темноты и ударился в пляс. Ноги их тяжело и гулко опускались на подстриженную траву. Какие-то незримые в темноте люди, скорее всего нгомбванцы, принялись хлопать в ладоши, отбивая ритм. Все большее число гостей, ободренных то ли шампанским, то ли тем, что и их в темноте разглядеть было трудно, присоединялось к этому тяжеловесному сопровождению воинственного танца. Представление завершилось оглушающим грохотом.

Громобой произнес несколько пояснительных слов. Снова начали разносить шампанское.

Если не считать президента, Нгомбвана произвела на свет только одну знаменитость: певца, который был, строго говоря, басом, но обладал поразительным вокальным диапазоном, выходившим за пределы четырех октав, по которым его голос разгуливал без малейших намеков на срывы или модуляции. Его настоящее имя, которого ни один европеец выговорить не мог, пришлось сократить до простенького «Карбо», под этим прозвищем он и приобрел мировую славу.

Ему-то и предстояло появиться сейчас перед публикой.

Он вышел из темноты бальной залы и встал перед экраном, освещенный сильным прожектором: чернокожий мужчина в обычном смокинге, но с совершенно необычным выражением исключительности, сквозившим в его облике.

Все золотистые звезды, все огни в доме погасли. Лампочки оркестрантов были прикрыты темными абажурами. Гореть остался один-единственный фонарь, тот самый, на который так сетовал Гибсон – над президентом, – теперь только его и певца на другом краю озера удавалось различить в окутанном тьмой парке.

Оркестр сыграл вступительную фразу.

Одна-единственная глубокая, долгая нота невероятной красоты и силы поплыла над озером оттуда, где стоял певец.

Она еще висела в воздухе, когда откуда-то донесся звук, похожий на щелчок бича, и тут же в доме завизжала женщина и продолжала визжать не останавливаясь.

Свет в шатре погас.

То, что за этим последовало, походило на внезапно разразившуюся бурю: сумятица криков, отдельные взвизги, не столь неотвязные, как тот, что продолжал долетать из дома, начальственные вопли, грохот падающих кресел, плеск от чего-то или кого-то, свалившегося в озеро. Рука Аллейна на плече жены. Его голос: «Не двигайся, Трой. Оставайся на месте». Голос, который ни с чем нельзя было спутать, голос Громобоя, ревущий что-то на родном языке, вновь Аллейн: «Нет! Не надо!» Короткий гортанный вскрик совсем рядом, глухой удар. И следом многократные выкрики, заставившие вспомнить о короле и придворных в известной пьесе: «Огня! Огня! Огня!»

Огни появились: сначала в шатре, потом верхние, в парке. Они осветили гостей, в большинстве своем по-прежнему сидевших по берегам озера; впрочем, не меньшее их число, вскочив на ноги, что-то испуганно выкрикивало. Они осветили великого певца, неподвижно стоявшего в луче прожектора, и множество людей, с решительным видом поспешавших с разных сторон парка, – одни направлялись к шатру, другие к дому.

В самом же шатре Трой увидела лишь спины мужчин, сгрудившихся и заслонивших от нее мужа.

Оттертые на второй план женщины обменивались отрывистыми замечаниями.

Она услышала голос шурина, произнесший: «Только не паниковать. Сохраняйте спокойствие. Никакой паники», – и, несмотря на полную неразбериху, царившую в ее голове, подумала, что при всей разумности этого совета он, к сожалению, выглядит смехотворным.

Впрочем, наставления Джорджа вскоре были повторены, утратив при этом какую-либо смехотворность, крупным и крепким мужчиной, появившимся рядом с певцом.

– Леди и джентльмены, будьте добры сохранять тишину и не покидать своих мест, – сказал он, и Трой мгновенно различила в нем выучку Скотленд-Ярда.

Визжащую женщину повели куда-то в глубины дома. Впрочем, она больше не визжала, а тараторила что-то, истерично и неразборчиво. Голос ее удалялся и вскоре стих.

К этому времени крупный и крепкий мужчина уже входил в шатер. Люди, стоявшие перед Трой, расступились, и она увидела то, на что они все смотрели.

Затянутое в пышный мундир тело, раскинув руки, распростерлось лицом вниз на полу, пронзенное копьем с плюмажем из перьев. Там, где копье пробило небесно-синий китель, поблескивало темное пятно. Перья вблизи него отливали красным.

Рядом с телом стоял на коленях Аллейн.

Крупный мужчина, встав перед Трой, снова загородил от нее эту картину. Она услышала голос мужа:

– Людей отсюда лучше убрать.

Мгновение спустя Аллейн оказался с ней рядом и, взяв за руки, развернул в другую сторону.

– Все в порядке? – спросил он. – Да?

Трой кивнула и тут же очутилась в толпе вытесняемых из шатра гостей.

Когда гости ушли, Аллейн вернулся к пробитому копьем телу и вновь опустился около него на колени.

Он снизу вверх взглянул на коллег и слегка покачал головой.

Суперинтендант Гибсон пробормотал:

– Все-таки они это сделали!

– Не совсем, – отозвался Аллейн.

Он поднялся, люди, окружавшие тело, расступились. И за ними обнаружился Громобой, сидящий в кресле, которое не вполне походило на трон, тяжело дышащий и глядящий прямо перед собой.

– Это посол, – сказал Аллейн.