Разбойничья злая луна Лукина Любовь
Успокоил и направился прямиком в Гришину комнату. Гриша сидел на койке и расстёгивал рубашку, хотя умные люди обычно начинают с того, что разуваются… Увидев меня, он ужасно смутился и стал почему-то рубашку застёгивать.
– Ну расскажи, что ли, – попросил я, присаживаясь рядом с ним. – Что вы там с Бехтерем не поделили?
Гриша вдруг занервничал, ощетинился.
– Я… отказываюсь отвечать! – заявил он высоким срывающимся голосом.
Это было так не похоже на нашего обычного Гришу, что физиономия моя невольно расползлась в улыбке.
– Ну а что я у тебя такого спросил? Я спросил: что вы не поделили…
Гриша вскочил.
– Да что ж такое! – плачуще проговорил он. – Там всё выпытывали, теперь здесь…
Смотри-ка, вскакивать начал…
– Да кому ты на фиг нужен! – сказал я, удивлённо глядя на него снизу вверх. – Всё равно узнаю завтра, за что гоняли…
Гриша помолчал, успокаиваясь.
– За Людмилу, – вымолвил он мрачно.
– За Людмилу? – ошарашенно переспросил я. – Ах, за Людмилу…
Я посмотрел на смущённого, рассерженного Гришу и засмеялся:
– А что хоть за Людмила? Я её знаю?
– Как же ты её можешь не знать! – с досадой ответил Гриша. – В одной смене работаем.
Я перестал смеяться:
– Постой-постой… Так это наша Люська? Крановщица?
Гриша молча кивнул.
– Мать! – крикнул я, втаскивая его за руку в большую комнату. – Посмотри на этого дурака, мать! Ты знаешь, с кем он связался? С Люськой Шлёповой из Нижнего посёлка!
Мать выронила вишнёвый плюш, которым покрывала швейную машинку, и, всплеснув руками, села на стул.
– Да как же это тебя угораздило, Гришенька?
У Гриши было каменное лицо взятого в плен индейца.
– Он уже и с Бехтерем познакомиться успел, – добавил я. – Устроили, понимаешь, клуб любителей бега по пересечённой местности!
Услышав про Бехтеря, мать снова всплеснула руками.
– Побьют тебя, Гришенька, – проговорила она, с жалостью глядя на квартиранта.
Когда на следующий день перед сменой я рассказал обо всём ребятам, отреагировали они как-то странно. Валерка осклабился, Вася-штангист всхохотнул басом. Старый Пётр сказал, поморгав:
– А в чём новость-то? Что Гринька с Люськой? Так я это неделю назад знал.
– Неделю? – не поверил я. – А кто разнюхал? Аркашка?
– Ну ты, Минька, силён! – восхитился Сталевар. – Глянь-ка туда.
Я обернулся. Возле правилки, там, где у нас располагается лестница, ведущая на кран, стояли и беседовали Гриша с Люськой. И то ли повернулись они так, то ли свет, сеющийся по цеху из полых стеклянных чердаков в полукруглой крыше, падал на них под каким-то таким особым углом, то ли я просто впервые видел их вместе… Похожи как брат с сестрой. Гриша, правда, черноволосый, а у Люськи – рыжая копна из-под косынки, вот и вся разница.
– Я тоже сначала думал – они родственники, – пробасил над ухом Вася-штангист.
А после смены я снова встретил Люську у проходной.
– Бехтеря ждёшь? – спросил я. – Или Гришу?
– А ты прямо как свёкор, – кротко заметила она. Глаза её были зелены и нахальны.
– Слушай, Люська! – сказал я. – Чего ты хочешь? Чтобы Бехтерь Гришку отметелил? А я – Бехтеря, да?
– Кто бы тебя отметелил… – вздохнула она.
– Ишь губы раскатала! – огрызнулся я. – Метёлок не хватит!.. Слушай, на кой он тебе чёрт сдался, а? Для коллекции, что ли? Нет, я, конечно, понимаю: парень красивый, видный. Тихий опять же. Стихи, наверное, читает… с выражением.
Люська поглядела на меня изумлённо и вдруг расхохоталась, запрокинув голову:
– Стихи?.. Ой, не могу! Гриша – стихи!..
– Ну вот, закатилась! – с досадой сказал я. – Чего смешного-то?
– Да так… – всё ещё смеясь, ответила Люська. – Просто никто ещё мне ни разу не вкручивал, что он из-за меня с другой планеты сбежал…
Глава 7
– А как же твоя философия насчёт смирительной рубашки? Тебе ведь раньше камеры хватало…
Он улыбнулся:
– Не хватило, как видишь…
Мы подходили к заводу, и уже замаячил впереди стеклянный кубик проходной, когда навстречу нам шагнул Валька Бехтерь с фирменными очками в руке.
– Почему у тебя рожа целая? – испуганным шёпотом спросил он Гришу.
На меня он даже не смотрел.
– Два раза тебе повторять? – с угрозой осведомился я. – Кому было сказано, чтобы ты мне больше не попадался?
Похоже, Бехтерь не понял ни слова и среагировал только на голос.
– Минька! – в страхе проговорил он, тыча в Гришу очками. – Почему у него рожа целая?
– В чём дело, Бехтерь? – начиная злиться, процедил я.
– Минька, клянусь! – Бехтерь чуть не плача ударил себя очками в грудь. – Я же его вчера ночью встретил!.. Я же его вчера… Синяки же должны были остаться!
Но тут я так посмотрел на него, что Бехтерь попятился и пошёл, пошёл, то и дело оглядываясь и налетая на людей.
– Вот идиот! – сказал я. – И не пьяный вроде… Интересно, что это у него за работа такая? Полчетвёртого уже, обед у всех давно кончился, а он гуляет…
Я повернулся к Грише и увидел, что смуглое лицо моего квартиранта бледно, а губы сложены в безнадёжную грустную улыбку.
– Так, – сказал я. – С ним всё ясно. А с тобой что?
– Знаешь, Минька… – через силу выговорил он. – Я, пожалуй, от тебя съеду…
– Съедешь с квартиры? – изумился я. – А чего это ты вдруг?
– Нашли меня, Минька, – с тоской сказал Гриша Прахов. – Ты не волнуйся, тебя не тронут… не имеют права… В общем… прости, если что не так.
– Да он что, заразный, что ли? – взорвался я, имея в виду Бехтеря. – Сначала он бредил, теперь – ты!..
Сгоряча я сказал что-то очень похожее на правду.
– Людмила! – ахнул Гриша. – У неё же отгулы! Её же сегодня в цехе не будет!..
Он кинулся в сторону, противоположную проходной, и я еле успел поймать его за руку:
– Ты куда?
– К ней!
– Куда к ней? Хочешь, чтобы прогул тебе записали?
Скрутил я его, довёл до стеклянного строения и силой затолкал в вертушку проходной. Оказавшись на территории завода, Гриша перестал буянить и притих.
– Да ведь она же к родственникам уехала! – вспомнил он вдруг. – Ну, тогда всё…
Опустил голову и молча побрёл к цеху. Ничего не понимаю. Только что был парень как парень – и вот на тебе! Того и гляди снова себя инопланетянином объявит!
И Сталевара в тот день с нами не было. Собирался в область Сталевар к тёще на блины и заранее колдовал со сменами, переходя из одной в другую и набирая отгулы…
А Гриша продолжал меня удивлять. Мы и раньше знали, что парень он старательный, но в этот раз он самого себя перехлестнул. Уж до того отчаянно гонял листы, что даже рассердил Старого Петра.
– Ты что один корячишься? – заворчал на Гришу Старый Пётр. – Видишь же, какую плиту режем! Ее вдвоём вести надо… Почему Васю не подождал? В последний раз, что ли, работаешь?..
Гриша растроганно поглядел на него и ничего не ответил. Передышки он себе в тот день не давал. Кончится пакет – хватает чайник и бежит на прокатный стан за газировкой. Если и случалось ему присесть на минутку – уставится и смотрит. На меня, на бригадира, на Старого Петра… Даже на пресс. И не шелохнётся, пока не окликнешь его. Только в одну сторону он не взглянул ни разу – вверх, где вместо Люськи ездила в кабине мостового крана толстая тётка с кислым сердитым лицом.
– Ты не заболел, Гриня? Может, тебя у мастера отпросить? Иди домой, а утром врача вызовешь…
Гриша с признательностью глядел на Валерку и молча качал головой. Бехтерь, скотина!.. Чем же он его так достал, хотел бы я знать! «Почему у тебя рожа целая…» Угроза? В том-то и дело, что нет! Не угрожают с таким ошарашенным видом…
Стеклянные чердаки в полукруглой крыше засинели, потом стали чёрными. Смена кончилась.
Я даже не заметил, как и куда Гриша исчез. Когда выбрался из душевой, на шкафчике его уже висел замок. Поспрашивал ребят, и мне сказали, что Гриша оделся и ушёл. Я хотел было на него обидеться (раз Люськи нет – думал, вместе домой пойдём), как вдруг увидел, что из замочка торчит ключ. И что-то сразу мне стало не по себе. Вот в чём дело: Гриша ничего никогда не забывает – недаром мне мать все уши прожужжала о его аккуратности. И если он оставил ключ нарочно…
Я отомкнул шкафчик, открыл дверцу и в непонятной тревоге уставился на образцовое Гришино хозяйство. Роба, двойные брезентовые рукавицы, ботинки, полотенце, мыльница, мочалка в целлофановом пакете… Всё на месте, всему свой крючок, своя полочка… В уголке вчетверо сложенная влажная тряпка – уходя, Гриша тщательно протёр шкафчик изнутри и снаружи.
Домой я возвращался почти бегом.
– Мать, Гриша пришёл? – крикнул я с порога, но увидел её лицо и осёкся. – Что случилось, мать?
– Ой, не знаю, Минька… – еле проговорила она, кутаясь в шаль, как в ознобе. – Что-то Мухтар весь вечер не по-хорошему воет…
Тут, точно в подтверждение её слов, пёс завыл. Вой действительно был нехорош – такой же, каким Мухтар встретил Гришу три месяца назад.
Я сорвал с себя пиджак и, отшвырнув его, выбежал из дому.
– Осторожнее там, с Бехтерем! – умоляюще крикнула мне вслед мать, но я уже был на улице.
Обвёл меня Бехтерь, обвёл, как хотел! Испуганным прикинулся, голову заморочил, ерунды наплёл… Значит, не ерунда это была! Значит, что-то они с Гришей знали такое, чего я не знал! Ну всё, Бехтерь! Если ты его хоть пальцем сегодня тронешь – уезжай из города, Бехтерь! Уезжай от греха подальше!..
На полпути к заводу вспомнил, что пропуск у меня остался в кармане пиджака. А чёрт! Тогда придётся напрямик, через сквер… Вот будет номер, если дыру замуровали – собирались ведь замуровать…
Шёл второй час ночи, и сквер был пуст. Вдалеке на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША» кто-то спал. Гриша? Всё может быть. На вокзале он уже ночевал – теперь вот в сквере… «Съеду с квартиры…» Чем же я его обидел, а?.. Впрочем, это был не Гриша. На моей скамейке под ослепительным, растворяющим темноту фонарём спал дядя Коля – сосед, тот, что когда-то сложил нам печку.
Я свернул с аллеи на тропинку, ведущую к заводской стене, и остановился. Кажется, я успел вовремя – Гришу ещё ждали. За высоким кустом самочинно разросшейся смородины спиной ко мне стоял какой-то человек. Он явно следил за проломом. Караулишь, да? Ну я тебе сейчас покараулю!
Но тут, услышав мои шаги, человек беспокойно шевельнулся, и я перестал понимать, что происходит. В кустах смородины, наблюдая за дырой в стене, стоял – кто бы вы думали? – Гриша Прахов.
– Ну и какого чёрта ты здесь делаешь? – подойдя, негромко спросил я.
Гриша Прахов оглянулся и посмотрел на меня с вежливым удивлением:
– Простите?..
Я обомлел. Серого, льющегося со стороны аллеи полусвета вполне хватало, чтобы высветить Гришино лицо и положить на него тени. Но передо мной стоял не Гриша. Этот человек не притворялся – он в самом деле видел меня впервые. И одет он был по-другому: строгий серый костюм, белая рубашка, галстук…
– Извиняюсь… – ошарашенно пробормотал я. – Обознался.
Двинувшись к пролому, я краем глаза зацепил второго, одетого точно так же. Этот лепился у стены, чуть поодаль. Возле самой дыры я нарочно споткнулся, выиграв таким образом пару секунд, и успел разглядеть, что левый глаз у него заплыл, бровь чем-то заклеена, а губа распухла. И тем не менее ошибки быть не могло, у этого, второго, тоже было Гришино лицо, только сильно побитое.
Видно, я крепко был ошеломлён, потому что опомнился, лишь налетев на смутно белеющую в темноте груду штакетника. Справа чернела громада строящегося пролёта, впереди пылили желтоватым светом окна и открытые ворота листопрокатного.
В смятении я оглянулся на еле различимую в серой стене дыру. С кем я сейчас встретился? Что ещё за оборотни к нам заявились? Кто они? Что им здесь нужно в два часа ночи?
И тут в памяти всплыли недавние Гришины слова, да так ясно, будто он вдруг оказался рядом и снова их произнёс:
– Нашли меня, Минька…
Словно тоненький яркий лучик прорвался внезапно в мою бедную голову. Странная истерика в «Витязе», вечная Гришина боязнь лишний раз высунуть нос на улицу, осторожные расспросы о том, легко ли найти скрывающегося человека, – всё теперь стремительно вязалось одно к одному, превращаясь в пугающую правду.
Вот он кого боялся – не Бехтеря, что ему Бехтерь! Понятно… Всё понятно! Искали, нашли и приехали сводить какие-то старые счёты…
Но почему ж они так похожи-то?.. Родственники?.. А говорил, родственников у него нет… Или, может, национальность такая южная – все на одно лицо… Какая, к чёрту, национальность – Гришка-то ведь по паспоpту русский!..
Паспорт! Меня аж пошатнуло, когда я о нём вспомнил. Настоящий, но краденый!.. Неужели все-таки Гришка в чём-то замешан? Шалопай, ах, шалопай! Три месяца молчал, не мог подойти, объяснить по-человечески: так, мол, и так…
А что ж это я стою? Гриша-то ещё на территории, раз караулят его!
Эта мысль сорвала меня с места и толкнула к цеху.
Господи, как я обрадовался, когда увидел, что на первом прессе за «хвостового» работает Сталевар!
– На-ка, потрудись, – сказал он, отдавая ключ размечающему. – Это опять ко мне…
Сталевар был сильно чем-то озабочен. Подойдя, вынул из клешнеобразной рукавицы крепкую корявую пятерню и протянул для рукопожатия, которое мы почему-то не разрывали до самого конца нашего короткого разговора.
– С чего это Гриша уезжать надумал? – хмуро спросил Сталевар.
– Уезжать? Куда?
– Откуда ж я знаю? – с досадой сказал он. – Прибежал среди ночи, попрощался… Я так и понял, что уезжает.
И снова меня мороз продрал вдоль хребта, когда я услышал это «попрощался». Да кто же они такие? Что им от него надо? Может, охрану к дыре вызвать с первой проходной?
– А когда он здесь был? Давно?
– Да только что. Минут пять, не больше.
– А куда пошёл? Не помнишь? Ну хоть в какую сторону?
– Не заметил я, Минька, – виновато сказал Сталевар. – Но он где-то здесь, далеко от цеха он уйти не мог…
Рукопожатие наше разомкнулось, и я, ничего не объясняя, устремился мимо участка отгрузки к открытым воротам. Оказавшись снаружи, приостановился, давая глазам снова привыкнуть к темноте.
Где же он околачивался всё это время? Хотя понятно… Увидел возле первой проходной родные лица и вернулся. Побежал ко второй проходной – там то же самое. Сунулся туда-сюда, а выходы все перекрыты…
Додумать я не успел, потому что увидел Гришу. Это был точно он – я узнал со спины его куртку: чёрную, с жёлтым клином – вместе покупали, с первой его получки… Опустив голову, Гриша брёл к дыре.
– Гриша! – что есть силы заорал я, но сзади мощно ворчал и погромыхивал цех.
Кроме того, Гриша был слишком далеко – жёлтый клин маячил уже возле смутно белеющей груды штакетника, а потом и вовсе пропал за чёрной коробкой недостроенного пролёта.
Я кинулся вдогонку, но тут же вынужден был перейти на быстрый шаг. Бегать ночью по территории завода, да ещё вблизи строящегося цеха – в два часа обезножишь.
Ничего, ребята, ничего… Ещё не вечеp… Кто вы такие, мы выясним потом. А Гришу я вам так просто не отдам, вы об этом и думать забудьте!..
Возле груды штакетника я задержался и вытянул из неё рейку. Ладно, если их всего двое. Только ведь там может быть и третий – в кустах, для страховки…
Я выбежал из-за недостроенного пролёта и увидел, что опоздал: Гриша Прахов на моих глазах нагнул голову и шагнул в пролом.
Глава 8
Они даже не прикоснулись к Грише Прахову – просто подошли с двух сторон, одинаково одетые, с одинаковыми лицами, и остановились, молча глядя на поникшего преступника…
Преступника?
Но ведь я же прекрасно видел, что эти двое не из ментовки! Два часа ночи, тёмный сквер, явная уголовщина!.. И потом эти их одинаковые физиономии!..
Двое повернулись и пошли к выходу из сквера, ступая уверенно, неторопливо. А Гриша Прахов, мой квартирант, резчик из моей бригады, плёлся между ними, жалко опустив плечи.
Серый полусвет фонарей лился им навстречу, и с каждым шагом эти трое делались всё более плоскими, словно вырезанными из бумаги.
И я понял вдруг, что вижу Гришку в последний раз, что его уводят навсегда…
Меня вышвырнуло из пролома как торпеду.
Они оглянулись.
– Минька, не надо! – услышал я испуганный Гришин вскрик, но было поздно.
Первым мне подвернулся тот, с заплывшим глазом, и я положил на него штакетину сверху – с оттягом, как кувалду. Он почти уклонился, и всё же я его зацепил. Хорошо зацепил, крепко.
Второй мягко отпрыгнул и, чуть присев, выхватил что-то из-за спины левой рукой. У меня не было времени снова занести штакетину, и я просто отмахнулся ею. Повезло – достал. Выбитый ударом предмет, кувыркаясь, улетел в заросли.
Крутнулся на месте… Так и есть – третий! Чуяло моё сердце! Этого я женил рейкой точнёхонько в лоб.
И только когда раздался деревянный сухой звук удара, когда этот неизвестно откуда взявшийся третий попятился от меня мелкими нетвёрдыми шажками, дошло наконец, что это я Гришу рейкой женил. Чёрт бы драл их одинаковые физиономии!
Гриша допятился до конца лужайки, там его подсекли под коленки плотные подстриженные кусты, и он по-клоунски через них кувыркнулся – спиной вперёд, только подошвы мелькнули.
Противники мои вели себя тихо: один лежал, уткнув заплывший глаз в короткую чёрную траву, второй постанывал, свернувшись в вопросительный знак.
Надо было, не теряя ни секунды, хватать Гришу, взваливать его на горб и со всех ног бежать к дыре. А там – срочно поднимать шум! Кому-кому, а уж мне-то рассказывать не стоит, что за штуку выдёргивают из-за спины таким движением, – служил, знаю… Я отшвырнул штакетину, дёрнулся было к кустам, за которые только что улетел Гриша Прахов, и вдруг в самом деле увидел третьего. Вернее, не то чтобы увидел… Просто вдалеке, возле аллеи, где света было побольше, мелькнуло что-то серое.
Пригибаясь, я метнулся в сторону, перескочил через ближайшие заросли и упал за чахлой ёлочкой, чуть не пробив себе рёбра чем-то твёрдым и угловатым. Вот дьявол! На что же это я упал?
Пока я, стараясь кряхтеть потише, извлекал из-под себя эту словно нарочно кем подложенную штуковину, серое пятно приблизилось. Всё правильно – это был третий.
Оборотень с лицом Гриши Прахова передвигался короткими бесшумными переходами шага в три-четыре. Замрёт на секунду, прислушается – и скользнёт дальше, веточкой не шелохнув. В левой руке у него (опять в левой!) было что-то вроде большого неуклюжего пистолета, и чувствовалось, что стрелять он в случае чего будет навскидку и без промаха.
Видно, он тоже заметил подозрительное мелькание теней на лужайке и теперь двигался прямиком ко мне. И хоть бы камушек какой рядом лежал! И рейку, дурак, бросил!.. Ну куда же мне с голыми руками против…
И тут я обнаружил, что держу за ствол в точности такую же штуковину, как у него. Секунды две в голове моей шла какая-то болезненная пробуксовка, прежде чем я понял, откуда взялось. Я же сам только что вытащил это из-под собственных рёбер. Ну точно! Тёмный предмет, что, кувыркаясь, улетел в заросли после моей отмашки дрыном!..
А этот уже стоял посреди лужайки – серый, неподвижный, с выеденным тенью лицом. Чёрные кусты напротив ёлочки распадались широкой прогалиной, и я ясно видел, как он поднял оружие и тщательно прицелился в одного из лежащих. Конечно, ничего хорошего от этой братии я не ждал, и всё же меня прошиб холодный пот, когда я увидел, что он собирается сделать.
Всё произошло беззвучно и страшно. Выстрела не было. Эта штука в его руке даже щелчка не издала. А человека не стало. Просто не стало, и всё. И только трава на том месте, где он лежал, залоснилась вдруг в сером полусвете фонарей от немыслимой стерильной чистоты.
Точно так же, спокойно и деловито, оборотень навёл оружие на второго… Ну пусть не щелчок, но хоть бы шорох какой раздался! Ни звука. Был человек – и нет его.
Убийца подрегулировал что-то в своей дьявольской машинке и, прицелившись в мою штакетину, уничтожил и её тоже. На всякий случай.
Я уже боялся дышать. Вот, значит, что стало бы со мной, промахнись я рейкой по второму!.. Долго бы искали потом Миньку Бударина…
Пальцы моей левой руки сами собой, без команды, сомкнулись на рукоятке, и от кисти к локтю пробежали электрические мурашки. Перед глазами у меня вместо прицела оказался стеклянный экранчик не больше спичечного коробка. В нём я увидел слегка увеличенные чёрные кусты и тонко прочерченную светящуюся окружность.
Кто они такие, откуда взялись, почему у них такое оружие – я об этом и думать забыл! Одного мне хотелось: чтобы этот серый скрылся, и как можно скорее. Но он, похоже, не собирался скрываться – неподвижная фигура по-прежнему маячила посреди лужайки.
Оборотень пялился на плотные подстриженные кусты, за которыми лежал обездвиженный мною Гриша Прахов. Если этот гад сделает к нему хоть один шаг… Сделал. Ну не обижайся…
Спусковая клавиша плавно ушла в рукоятку…
Никому, даже Бехтерю, не пожелал бы я попасть тогда в мою шкуру. Я ведь с той самой ночи стал тишины бояться. Мать до сих пор удивляется: что это я – телевизор включаю, а сам его не смотрю? А меня просто в полной тишине жуть берёт…
Так вот, тишина тогда была полной. Где-то далеко-далеко ворчал еле слышно листопрокатный да шевелились вверху чёрные кроны. Вот он, серый разрыв между кустами, вот она, выбитая в траве светлая тропинка, а на ней – никого… Как будто не стоял там секунду назад страшный серый человек с лицом Гриши Прахова.
Мне послышалось, что возле стены отчётливо хрустнул под чьей-то ногой осколок стекла. А в следующий миг землю рядом со мной словно подмело – сдуло бесшумно мелкие камушки, хвоя на низко опущенной ветке блеснула, как вымытая…
В себя я пришёл за травянистым бугорком метрах в пятнадцати от того места. Аллея теперь проходила рядом. Краем глаза я видел изнанку моей скамейки и бетонную урну. И только было я подумал, что хотя бы со стороны аллеи прикрыт надёжно, как урна эта – исчезла. А за ней исчезла и скамейка. Словно кто-то быстро и деловито убирал все заслоняющие меня предметы.
Дальше убирать было нечего – дальше был я. Меня подбросило… А вот что случилось потом – не помню. Наверное, я отбежал. Или отполз. Или откатился. Словом, что-то я такое сделал…
Дальше идут мелкие обрезки. Ума не приложу, за каким чёртом меня понесло через аллею, а главное – как это я ухитрился перебежать её, не попав под выстрел.
Но они, гады, эту ночку тоже запомнят надолго. Какой там, к дьяволу, Гриша Прахов! Им теперь было но до Гриши. Беготня и бесшумная пальба перекинулись на противоположную сторону сквера – ту, что примыкает к шоссе.
Вот не думал, что пригодится мне когда-нибудь моя армейская выучка! Похоже, я стянул на себя всех Гришиных родственников, дежуривших возле завода. Ещё раза три слизывал невидимый выстрел пыль с травы перед самым моим лицом. Я вскакивал, отбегал, падал, отползал, целился… В голове сидела одна-единственная мысль: «Лишь бы этот дурак не очухался раньше времени… Лишь бы он не полез меня выручать…»
А потом вдруг суматоха кончилась, и стало ясно, что дела мои плохи. Даже залечь было негде. Я сидел на корточках за жидким кустиком, а из чёрных провалов ночного сквера на меня наползала оглушительная леденящая тишина. А за спиной ограда, железные копья выше моего роста – не перелезешь. Короче говоря, зажали Миньку Бударина.
Кричать? Звать на помощь? Кого? Три часа ночи, пустая улица, никто не услышит. А услышит – так не успеет. А успеет – так не поможет…
И тут откуда-то издали, со стороны старого щебкарьера, поплыл низкий рокочущий звук. Сначала он был еле слышен, потом окреп, приблизился, распался на отдельные голоса… Это возвращались заводские КрАЗы!
Я видел, как шевельнулись кусты, как мелькнула за ними и пропала серая сгорбленная спина, но стрелять вдогонку не стал. Это уже ничего не меняло. Гоpод вспомнил наконец про Миньку Бударина и шёл теперь к нему на выручку.
Рычание моторов надвигалось – уверенное, торжествующее. Из него вдруг прорвался хриплый петушиный крик сигнала, – видно, шофёр пугнул сунувшуюся под колёса собачонку…
Я ждал, что заросли вскипят разом и ещё с десяток Гришиных родственников кинутся, пригибаясь, врассыпную от ограды. Но нигде даже веточка не дрогнула, лишь одна-единственная серая спина мелькнула по-крысиному на аллее, наискосок пересекая световой коридор. Где же остальные-то? Неужели я их всех…
Показались КрАЗы. Они шли колонной – пять длинных угловатых громад, и всё дрожало, когда они проходили один за другим. Метров за двадцать от меня водитель первой машины включил фары, и на тёмные закоулки старого сквера рухнул обвал света…
Конечно, они меня не заметили. Спорить готов, что никто из них даже голову в мою сторону не повернул, но кому какое дело? Главное, что незнакомые парни, сами о том не зная, успели вовремя. И попробуй кто пискнуть, что за баранкой КрАЗа сидел тогда хоть один плохой человек!..
– Спасибо, ребята… – бормотал я, выбираясь на аллею. – Спасибо…
Выбрался – и остолбенел. Я и не думал, что их будет так много – чистых островков, лежащих вразброс на асфальте. То ли я палил, то ли по мне палили – ничего не помню… Но не всё же это промахи! Я смотрел на испятнанную смертельной стерильной чистотой аллею и чувствовал себя убийцей. Оставалось одно – добрести до цеха, положить оружие на металлический стол, сказать: «Вызывайте милицию, мужики. Этой вот самой штукой я только что уложил в сквере человек десять. Только вы учтите – Гриша здесь ни при чём, он пальцем никого не тронул…»
Кто-то приближался ко мне по асфальтовой дорожке, а у меня даже не было сил поднять руку. И слава богу, что не было, потому что навстречу мне, держась за ушибленную голову, брёл очнувшийся Гриша Прахов.
– Стой! – вырвалось вдруг у меня.
Между нами лежало чистое пятно, асфальт без пылинки, и Гриша неминуемо бы наступил на него, сделай он ещё один шаг.
– Обойди… – хрипло приказал я.
Нельзя было ходить по этим пятнам. Всё равно что на могилу на чью-то наступить.
Мы стояли друг против друга на том же самом месте, где встретились три месяца назад.
– Я так и знал, что ты ввяжешься, – услышал я его больной, надломленный голос. – Я же предупреждал… тебя бы не тронули… Зачем ты, Минька?..
Я смотрел в его замутнённые болью глаза и понимал уже, что если и положу оружие на стол, то слова мои будут другими. «Делайте со мной что хотите, – скажу я, – но только иначе никак не получалось. Не мог я им отдать этого человека, понимаете?..»
Я шагнул к Грише, хотел сказать, мол, не тушуйся, главное – отбились, живы оба, как вдруг что-то остановило меня. Остановило, а потом толкнуло в грудь, заставив снова отступить на шаг.
– Гриша… – выдохнул я, всматриваясь в знакомое и в то же время такое чужое теперь лицо. – Кто ты, Гриша?!
Глава 9
Я проснулся от ужаса. Мне приснилось, что на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША», на скамейке, которая вот-вот должна исчезнуть, – спит дядя Коля.
Я рывком сел на койке и сбросил ноги на пол. Лоб мокрый, сердце колотится, перед глазами – пятнистый асфальт и пустота на том месте, где раньше стояла скамейка.
– Всю ночь не спала!.. – грянул где-то неподалёку голос тёти Шуры.
В окно лезло солнечное ясное утро. Я сунул руку под подушку, и пальцы наткнулись на прохладную шершавую рукоятку.
– Совсем из смысла выжил! – в сильном гневе продолжала соседка. – Ночь дома не ночевать – это что ж такое делается!..
Ничего не приснилось. Дядя Коля не пришёл ночевать. Он вообще никогда больше не придёт. Он спал вчера на этой скамейке… и исчез вместе с ней.
Я сидел оцепенев. А тётя Шура всё говорила и говорила, и некуда было деться от её казнящего голоса. Я старался не слушать, я готов был засунуть голову под подушку… если бы там не лежала эта проклятая штуковина!..
– Перед соседями бы хоть постыдился!..
Стоп! С кем она говорит?
Меня сорвало с койки, и я очутился у окна. Соседский двор из него просматривался плохо – мешали сарайчик и яблони. Мне удалось увидеть лишь закрывающуюся дверь и на секунду – обширную, в жёлтеньких цветочках спину уходящей в дом тёти Шуры.
С кем она сейчас говорила?
Я кинулся в прихожую, отомкнул дверь и, ослабев, остановился на крыльце. Посреди соседского двора стоял, насупясь, сухонький сердитый старичок. Маленький, как школьник.
Я сошёл с крыльца и двинулся босиком через двор к заборчику.
Читать бесплатно другие книги:
