Убить нельзя научить. Пять книг Сапфир Ясмина

21

Я высунулась из окна кабинета Езенграса и обомлела.

Над двором будто раскинулась мелкая серая сеть. Она странно трепетала в воздухе, как тонкая материя на ветру. И все, кому не повезло оказаться в этот момент поблизости, замирали, оседая на булыжную мостовую.

Из окна я не могла этого видеть – инфополе расстаралось. Лица угодивших под влияние темной материи серели, под глазами проступали черные синяки.

Сотни безжизненных тел распластались на мостовой, как на поле брани. И они все прибывали и прибывали.

А сеть… сеть дрожала, темнела и утолщалась, все больше напоминая громадную уродливую паутину.

Меня передернуло от ужаса, неприятно скрипнули челюсти.

А любопытные продолжали высыпать из корпусов. Задирали головы, глядя на убийственное явление, столбенели и падали.

Ну где же они? Где Вархар? Где Езенграс? Где Мастгури?

Холод пробежал вдоль позвоночника, ледяной ком упал в желудок, на горло будто удавку набросили.

Меня колотил озноб.

Словно ответом на мой невысказанный вопрос из дальней арки выскочили аспиранты главврача и еще десятка два скандров и мрагулов. Они тащили опутанных веревками, как гусеница коконом… зеленых великанов. Тащили штабелями, как дрова.

Сердце екнуло и зашлось в бешеном ритме.

Алиса. Именно так она их и описывала!

Будто в дурном сне вспоминала я приметы, что тараторила сестра, закатывая глаза, и узнавала ее похитителей…

Лысые, приплюснутые черепа, большие глаза с прозрачными веками. Зрачки, настолько бледные, что почти сливались с перламутровой радужкой. Кожа цвета фисташки. Длинные руки, почти до колен, короткие, словно обрубленные ноги.

Бугры переразвитых мускулов как у супергероев из комиксов. Мясистые носы и ярко-красные, будто бы налитые кровью, губы.

Скандры и мрагулы раскачивали крипсов за ноги и за руки, швыряли их под самую сеть – одного за другим.

Зеленые великаны смешно дергались, пытались ползти, как толстые, уродливые змеи. Но быстро замирали и отключались.

Тем временем, во дворе появились Вархар с Езенграсом. Сердце больно ударилось о грудь, подскочило к горлу. Я захлебнулась воздухом, как утопленник водой.

А вдруг и Вархару достанется?

Вдруг и его «высосет» ужасная темная материя?

Но световой кокон вокруг скандров, похоже, служил им надежной защитой.

Езенграс принялся делать быстрые пассы руками. Убийственная сеть свернулась коконом, вдруг расправилась, раскинулась над скандрами и свернулась вновь. Казалось, она сражается с ректором, а ректор – с ней. Инфополе очень некстати показало мне испарину на бледном лице Езенграса, его трясущиеся руки и маску напряжения на лице Вархара. Я застыла, в ужасе ожидая окончания поединка с неведомым, но очень мощным противником.

Зачем-то пришла информация, что Езенграс на пределе своих сил. Я крепко зажмурилась, глупо молясь неведомо кому, чтобы помог воинственным скандрам…

Злость на Вархара, на Езенграса испарилась в мгновение ока. Я молилась за скандров, за их победу.

Молилась так же отчаянно, как за Алису, после ее возвращения домой… Правда, тогда меня не услышали… Или услышали?

Оглушительные хлопки во дворе корпуса заставили вздрогнуть.

Я открыла глаза и обнаружила, что между руками Езенграса пульсирует и словно бы рвется наружу клочок густого темного тумана. Ректор отправился в дальнюю арку, а Вархар задрал голову и крикнул:

– Оленька, ты зря волновалась! Все хорошо! И еще! Мелкий засранец Матхар тебя обманул. Не видел я вчера Гандалию. Не веришь – спроси у Езенграса. Мы допоздна разрабатывали стратегию против крипсов. А потом прибежала Слася. Рассказала о твоем несчастье.

Я отпрянула от окна, в висках запульсировала кровь. Казалось, сейчас Вархар расскажет всем о моей сестре и о том, что случилось с дорогими сердцу вещами. Но проректор закончил:

– Мы стучались к тебе часа три. Пытались сломать твой щит. Кстати! Для первого раза он получился ну просто… шикарным! Но потом решили, что ты уснула, и поговорить лучше завтра. То есть сегодня.

Я выглянула во двор снова. Аспиранты Мастгури и сопровождавшие их скандры уносили жертв темной материи в сторону медкорпуса.

С крипсами не церемонились. Если надо – отпинывали, чтобы пройти, если надо – переступали, а порой и вовсе шагали прямо по телам зеленых великанов. И я ни капли не сочувствовала проклятым захватчикам. Сами виноваты! Нечего было сносить темную башню… И нечего похищать чужих женщин!

В прошлый раз я упустила момент отстройки разрушенной башни. Крипсы снесли ее вечером, а к утру все уже было на своих местах.

Теперь же, едва Езенграс с Вархаром закончили с темной материей, на мостовую высыпали пять черногривых истлов и три таллина с шоколадной корой. Почвенники – сообщило мне инфополе.

Гривы истлов были заплетены в причудливые косы из шести прядей. Длинные волосы таллинов, похожие на серебряную проволоку – собраны в низкие хвосты. Мешковатые серые туники и брюки «почвенников» флагами развевались на ветру.

– Наши землеройки и камнетесы, – ухмыльнулся за спиной Вархар. Вдруг подошел, приобнял за плечи… Я прислонилась спиной к его каменному телу, и Вархар немедленно прижал посильнее. Глупые бабочки запорхали в животе – стало тепло и щекотно, страхи и сомнения улетучились как не бывало. Шепот Вархара на ухо, его горячее дыхание заставили меня млеть и таять от близости этого мужчины.

И пока «землеройки и камнетесы» широкими пассами рук подгоняли все из той же арки камни и возвращали башне прежний вид, я слушала скандра.

– Оленька. Я никогда не бросил бы тебя, если бы знал, что случилось. Вчера, я имею в виду. А Матхара мы отчислили. Собирает вещички. Кстати, у него на голове сгорели все волосы. Твоя работа? Теперь лысый как крипсы!

Я хихикнула, Вархар хохотнул, осторожно погладил по плечу и продолжил с металлом в голосе:

– С Гандалией мне предстоит еще один, серьезный разговор. Я отослал бы ее вместе с братом. Но девица должна передать дела временному секретарю… Извини за сцену в моем кабинете. Ты вывела меня из себя. Прискакала с заявлением. Понаписала про домогательства! Даже не выслушала… Я просто взбесился… А потом… когда ты ушла… понял, что как бы ты меня ни бесила, без тебя все теряет смысл…

Он шептал что-то еще и все крепче прижимал к напряженному, горячему телу. А я просто ощущала себя… так, как не ощущала уже очень давно. Почти счастливой, что ли…

– Наворковались? – голос Езенграса ворвался в наше уединение. И только тогда до меня дошло – насколько неуместны наши любовные беседы в кабинете ректора.

Вархар развернулся, не выпуская меня из объятий. Но я осторожно отстранилась, и скандр усмехнулся.

Езенграс уже выглядел намного лучше. Лицо его залил привычный румянец, руки перестали дрожать, а взгляд загорелся пуще прежнего.

– Фуф. Спасибо медикам. Задали нам крипсы жару, – выдохнул ректор. – Ну что ж… Война так война.

– И не жалко им тратить силы на эти нападения, если через несколько дней большая битва! – пожал плечами Вархар и презрительно скривился.

– Не скажи, – покачал головой Езенграс. – Во-первых, они изрядно измотали нас сегодня. Во-вторых, слегка подорвали победный дух. Силу показали. Черная башня была защищена серьезным магическим куполом. Сам ведь знаешь. Самый сильный, который поставим в ближайшие дни, лишь немного мощнее. Жаль, на такой постоянный энергии не хватит. Истощим и сотрудников и учащихся. – Ректор вздохнул. – В общем, надо готовиться. Чувствую, тот еще будет бой.

Сердце больно сжалось, екнуло. Я бросила встревоженный взгляд на Вархара. А он бесцеремонно сгреб в охапку и бодро выпалил:

– Оленька! Не волнуйся. Старик подстраховывается.

– Ольга, – посмотрел на меня Езенграс. В глазах его снова лучился мальчишеский задор, такой странный на лице зрелого мужчины, бывалого воина. – Все будет хорошо. Тяжело, но хорошо. Мы подготовились. Иначе не приняли бы бой. А теперь идите. Пора работать.

Мы с Вархаром синхронно крутанулись на пятках и поспешили в приемную.

Но здесь встретил сюрприз.

Два леплера и три сальфа лежали на полу – бледные и обессиленные, больше похожие на пациентов реанимации, чем на бравых академических преподов. Кряхтя и трясясь, они пытались подняться, но снова падали на каменные плиты.

Я узнала этих преподов. Они ожидали аудиенции Езенграса, когда я ввалилась к нему без очереди, и, кажется, слегка попали под действие темной материи. Хорошо, хоть сознание не потеряли.

Наверное, защищен от ужасного явления был только ректорский кабинет.

– Чего разлеглись? – возмутился Вархар, окинув пострадавших недовольным взглядом. – А ну бегом на занятия! Марш! Р-раз, два! Р-раз, два! Подкачайтесь в медкорпусе, раз такие немощные.

Слова Вархара чудесным образом придали преподам не только сил, но и ускорения.

Леплеры вскочили, как ужаленные. Громко звякнули пряжки ремней и клепки сапог – преподы этой расы одевались лишь немногим скромнее студентов. Ну как скромнее? Их рубахи и туники были однотонными, хотя и били по глазам бешеными электриками. Следом за леплерами, потирая ушибленные места, тяжело поднялись двое сальфов. И под испепеляющим взглядом Вархара бросились наутек, словно уже изрядно «подкачались».

– Вот это я называю моральной поддержкой! – загоготал скандр.

И мне даже не захотелось возмутиться, ткнуть его в ребра или огреть чем-то тяжелым по голове. Кажется, я начинала принимать Вархара со всеми его достоинствами и недостатками.

Только последний сальф продолжал лежать и странно подергиваться, как эпилептик.

– А тебе чего? Мало попало? – уточнил Вархар, наклоняясь. – Исправить упущение?

– М-м-м… Хво-ост! – фальцетом взвизгнул сальф.

– А-а-а… – Вархар посмотрел на свои ноги – одна из них прочно стояла на длинном белокуром хвосте препода. – Сойти, что ли? – уточнил с улыбкой.

– Мгу-у-у, – промычал сальф.

– Ой, да подуумаешь, – возмутился Вархар, все еще не убирая ногу. – Конским шампунем отмоешь и не такое.

– Мгу-у-у, – снова промычал сальф, чей скальп натянулся до предела, а глаза бешено таращились на проректора откуда-то с темечка.

– Да ладно, ладно, я сегодня добрый!

Вархар убрал ногу, и препод вскочил, как подорванный.

– Все бы тебе развлекаться, – выглянув в приемную, пожурил Езенграс проректора так, как журит учитель младшеклассника. – У нас всего два дня на подготовку.

– Ты заподозрил крипсов в пунктуальности? – Вархар заломил бровь с родинками и подмигнул мне со странным выражением лица. Я такого не помнила. Он не подначивал, как прежде, и не намекал на нечто неприличное. Скорее поддерживал, стремился приободрить.

– Мы принимаем бой! – заявила я так, словно самолично поведу воинство Академии на крипсов.

– Ты моя воительница! – выпалил Вархар, окатив восхищенным взглядом. – Только не истреби их подчистую. Ты можешь! Сам видел. Раз-два – и пожар. Три-четыре – и межреберная невралгия. Пять-шесть – вверх тормашками подвесь. Семь-восемь – на полу пощады просят. Крипсы нам еще пригодятся. Мы на них мастерство боя оттачиваем и медицинские эксперименты проводим.

Стишок Вархара о моих «академических буднях» взбодрил всех.

Езенграс оскалился шире, давая фору не только акуле, но и Мастгури.

Видимо, приглашая меня по скайпу на работу, он использовал самую очаровательную из своих улыбок. Остальные рассудок кандидатов просто не выдерживал.

– Ну, если между вами мир и согласие… – и Езенграс подмигнул так, словно мы с Вархаром только что занимались чем-то до безобразия неприличным и до ужаса пикантным. – Давайте-ка наведем порядок в Академии. Вархар. Собери всех заведующих. Ольга, собери всех преподов. Не мне объяснять вам, что магнетики и электрики – наша главная сила. Водники и почвенники – лишь прикрытие, подмога. Ну и, конечно же, сообщите доктору Мастгури.

Езенграс подмигнул мне и задорно подвигал бровями.

– У нас будут пленные! – ректор оскалился так, что акула уже бы даже не вспотела, умерла от разрыва сердца. – А это значит что?

– Что у Мастгури будут живые пациенты! – задорно подхватил Вархар.

Я решительно заставила себя не думать о том, что планируют сотворить с пленными воинственные скандры. О том, на каком месте среди длинного списка их достоинств находится гуманизм. И есть ли он там вообще.

И меня наконец-то отпустила ностальгия по старому миру. Странно, забавно, но опасное приключение, маячившее на горизонте, отрезало ее напрочь.

А, скорее всего, отрезал Вархар. В тот самый миг, когда обнимал меня у окна.

Тогда прижимал меня к груди уже не воинственный скандр, не беспардонный начальник, не бретер и бахвал… Мужчина… Настоящий мужчина, каких поискать во всех пяти мирах.

И единственное, что омрачало мою радость и воодушевление, – Алиса. Мне все еще ни слова не сказали о том, поможет ли ей методика здешних экспериментаторов-медиков.

И на заднем фоне все время маячила тревожная мысль. Как она там, одна, без меня?

22

За следующие два дня я узнала много новых слов – цензурных и не очень.

Езенграс с утра до вечера муштровал преподов во дворе Академии, а на площади, позади крепости, муштровал аспирантов Вархар. И все бы ничего, но во дворах корпусов продолжали дрессировать студентов незабываемые Колокол, Генерал и Священник.

Лекторам приходилось либо наглухо закрывать окна, либо срывать связки, перекрикивая их.

Закрытые окна были чреваты метким попаданием в них того, что летало во дворах корпусов. Почти две трети стекол пали невинными жертвами военных учений. И все бы ничего, но пали они на студентов и преподов.

От стеклянной крошки все навострились уворачиваться сразу после того, как она настигла студента у доски. Вот он решает себе задачки, и вот уже пришпилен стеклянными «лезвиями», как ассистент метателя кинжалов. Инфополе проиграло мне все как фильм.

Конечно же, пару вел Мастгар – без него не обходилось ни одно самое веселое происшествие. Вместо того чтобы снять распятого на доске студента, он еще два часа водил всех полюбоваться чудо-зрелищем. Как на экскурсию.

И всякий раз, когда студент начинал дрыгаться и возмущаться, дотрагивался до стекла, вонзившегося между штанин парня, и ласково так обещал:

– Еще звук или писк, и карьера Фаринелли Кастрата тебе обеспечена.

Посетив «комнату оборзения» – так прозвали учащиеся аудитории, где вел занятия Мастгар – я уже ничему не удивлялась.

Ни тому, что по коридору бродили студенты и лекторы с рамами на шее. Ни тому, что ни разу оконному стеклу не удалось никого порезать. Бронебойные затылки и носорожья кожа выручали население Академии получше иных рыцарских доспехов.

Первокурсники заметно погрустнели. Ректор сообщил, что «на войну» берут только со второго курса, а у «младшеньких» занятия продолжатся в «штатном режиме».

И, конечно же, «штатный режим» Академии сильно отличался от «штатного режима» в любом нормальном вузе.

Я не удивилась, когда на второе утро после обрушения Темной Башни по громкой связи вместо гонга прогромыхал голос Езенграса. Сигнализация наши уши еще щадила, ректор же, как и любой воинственный скандр, слова «пощада» не знал. В полуконтуженном состоянии я все-таки уяснила, что лекции и лабораторки переносятся в аудитории главного корпуса.

Наконец-то я увидела – что же это такое.

Проводить меня туда вызвалось сразу несколько кафедральных лекторов.

Предложения Суггурда, Лиции и Мастгара я отвергла сразу.

Суггурд с утра провожал меня в столовую окольным путем – он проходил около военных учений, а не в шаговой близости от них.

По дороге подчиненный энергично рассказывал о том, как полтора года назад на Академию напали маренги. «Назидательная», как презентовал сам Суггурд, история научила меня немногому. Я поняла, что каждые пару шагов нужно приседать, чтобы руки спутника пролетели над головой, а каждый третий шаг отклоняться вправо, чтобы его ладонь не заехала в ухо.

Мастгар пугал меня своим богатырским посвистом и разрушениями, которые он вызывал. Лиция заставляла изо всех сил напрягать слух и мозги в тщетной попытке угадать – что же такое она сказала.

Драгар еще отлеживался в медкорпусе, Далек готовился провести контрольную, а Слася должна была писать ее.

И мой выбор пал на Метаниллу. На кафедре ее прозвали «мадам Страшила». И вовсе не из-за внешности – Метанилла мало чем отличалась от других местных женщин. Из-за любви рассказывать всем, какие ужасы их ожидают.

Под эту раздачу попала и я перед своей первой лекцией.

Пока мы шли к главному корпусу, я узнала все самые страшные легенды Перекрестья и даже больше.

– А вы слышали, что в бронзовом крошеве может содержаться радиация? – восторженно и нараспев рассказывала «мадам Страшила», словно читала балладу: – И это крошево убивает всех! Даже таких, как Вархар. – Она выпучила глаза, покивала для пущего эффекта и продолжила: – А в одном из миров Перекрестья водятся смертельно ядовитые пауки. Хорошего антидота к их яду пока еще не нашли. Так, есть вещества, которые ослабляют действие. Но многие укушенные все равно умирают. В течение суток. Представляете, если они перекусают и перетравят всех на родине и приползут к нам? Так, погостить…

Метанилла понизила голос и зашептала:

– А вы слышали, что мужчины-скандры занимаются сексом несколько часов подряд? Даже их жены не всегда выдерживают. Наведываются в медкорпус и ложатся туда на недельку-другую. Здоровье поправить и передохнуть заодно. Имейте в виду, Ольга Искандеровна! – и мадам Страшила бешено закивала. Но быстро прервалась и продолжила изливать на меня байки из местного склепа: – А вы знаете, что между корпусных плит может притаиться черная плесень? Или, того хуже, зеленая гниль! Они только и ждут момента, чтобы наброситься на нас и отравить! Да-да! – закивала на мой недоверчивый взгляд Метанилла и взялась за прежнее: – А вы слышали, что электрическое поле из подпола не раз пыталось прорваться выше? И, того и гляди, подкрадется к кому-нибудь во сне. Нападет, пока противник беззащитен и ничего не подозревает. А еще-е! – Она подняла палец вверх и тут же приложила его к губам. Снова закатила глаза и вдруг заорала мне в ухо так, что на некоторое время оно отказалось слышать наотрез: – По ноча-ам в темной башне гуляют куски ауры студентов… Ну тех самых, что сошли с ума после наказания. Они кидаются на всех, кто проходит слишком близко, и поедают их мозги… – Метанилла изобразила то ли суриката на дозоре, то ли щенка, что танцует на задних лапах.

Мои уши уже категорически отказывались слушать этот нескончаемый поток параноидального бреда, а нервы требовали показать им ту самую ауру. Утверждали, что встреча с ней нанесет рассудку гораздо меньший урон, чем общение с Метаниллой.

И вот когда я уже готова была броситься наутек в первую попавшуюся арку, мы свернули к козырьку с надписью «Главный корпус».

Венчала внешне пятиэтажное здание стройная пятигранная башенка с флюгером в виде сфинкса. Интересно, на какой высоте она на самом деле?

Газонные кусты возле главного корпуса выглядели особенно квадратными. Камни дорожек – особенно ровными. Дверь в корпус… особенно тяжелой. И, к сожалению, не только казалась…

Несколько минут я дергала ее в тщетной попытке открыть. Чуть позже, несмотря на мои гордые возражения, к истязаниям ручки присоединилась Метанилла. И тоже без особого успеха.

Так бы мы и дрыгались возле двери всю мою практику, если бы мимо не проходил Генерал. Что он делал возле Главного корпуса в самый разгар военной подготовки, никому не ведомо.

Генерал остановился и несколько секунд наблюдал за нашим танцем возле закрытой двери.

– А-а-а… Что вы тут делаете? – спросил шепотом, подойдя поближе. У воинственного скандра не укладывалось в голове, что кому-то не под силу открыть самую обычную бронзовую дверь. Она и шириной-то была всего-навсего в шесть ладоней.

Мы с Метаниллой переглянулись. Рассказать ему о своем позоре или соврать прямо в глаза? Мысли сотрудницы явно потекли в том же русле, что и мои собственные. Недолго поиграв со мной в гляделки, Метанилла изобразила полукивок-полупоклон. К сожалению, в последние дни я стала до ужаса хорошо понимать жесты сотрудников. «Вы начальница, вам и ответ держать», – что-то в этом роде молчаливо произнесла Метанилла, бессовестно вручив свою честь в мои слабые, человеческие руки.

– Э-э-э… зарядку мы тут делаем… Отжимаемся стоя! – нашлась я после недолгой паузы.

Генерал окатил нас пораженным взглядом единственного глаза, и я испугалась, что он и его сейчас лишится. Уж больно сильно тот выкатился из орбиты.

Покачав головой и поцокав, Бурбурусс усмехнулся и махнул на нас рукой:

– Женщины! Разве так отжимаются?

Не говоря больше ни слова, он схватил Метаниллу за шкирку, прижал к стене и принялся учить отжиматься. Смотрела бы и смотрела, как сотрудница расплачивается за то, что кинула меня «на рельсы» любопытства Генерала. Жаль, у меня вскоре начиналось занятие.

Метанилла пыхтела и сопела, отталкиваясь от стены, Бурбурусс удерживал ее на полусогнутых локтях и толкал назад. Дрожащими руками, вся в испарине, сотрудница едва спасала лицо от каменных объятий стены десятки раз. Но потом я, словно бы невзначай, спросила у Генерала:

– А ты не мог бы открыть мне дверь? Руки заняты.

И повертела перед его носом тоненькой пластиковой папкой с планом занятия. Это и сгубило смешливую Метаниллу. Тяжелая длань Бурбурусса толкнула ее к стене в самый неудачный момент – Метанилла как раз захихикала. Поздно опомнилась, попыталась дернуться назад, но сопротивляться длани воинственного скандра под силу, наверное, только его жене. Метанилла расстроенно всхлипнула и с размаху штурмовала лицом каменную кладку. Генерал добродушно отпустил подчиненную, чтобы открыть непокорную дверь, и обнаружилось, что корпус все же пострадал больше Метаниллы.

На камнях остался толстый слой пудры. А также – помада, тени, тушь и еще невесть что. Казалось, на стене корпуса кто-то нарисовал портрет женщины ну очень легкого поведения. Что самое поразительное, лицо Метаниллы менее размалеванным от этого не стало.

Жирный кусок тонального крема с пудрой вперемежку вздрогнул и плюхнулся со стены на землю. Невдалеке приземлился кот. Шерсть его стояла дыбом, а когти готовились долго и доходчиво объяснять – насколько их владелец не в восторге от вынужденного полета.

Кот осторожно подошел к тональному крему, ткнулся в него носом, принюхался и оглушительно чихнул, подскочив на месте. Остатки косметики Метаниллы плюхнулись прямо на спину животного. Кот подскочил как ужаленный и бросился наутек. Со спины его улыбалась алой помадой и подмигивала длинными ресницами очень густо накрашенная женщина.

Генерал без усилия дернул дверь, и та распахнулась настежь.

Я не сдержала облегченного вздоха.

До занятия оставалось целых двадцать минут – достаточно, чтобы поближе познакомиться со знаменитой доской объявлений. Я столько про нее слышала, что просто жаждала увидеть воочию.

Зрелище не обмануло ожидания. Правильно говорят – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Темно-бежевая доска располагалась напротив двери и простиралась на всю стену первого этажа.

На самом верху, по центру доски, на четырех кнопках размером с мою ладонь каждая висел клочок ватмана. Вот именно не кусок, а драный клочок, со следами чьих-то зубов, словно отрывали его не без их помощи.

На клочке красовалась надпись заглавными жирными буквами: «ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ. ТАЙНОЙ ИНФОРМАЦИИ. СМЕХОПАНОРАМА».

Вся стена ниже была завешана этой самой «тайной информацией», по сравнению с которой настоящая «Смехопанорама» выглядела просто жалко.

Под заголовком «Угадайка» в хаотичном порядке были разбросаны студенческие записки вроде: «Я тебя ублю», «Я тобой позавтракаю», «Я тебя не могу», «Ты всегда со мной в душе»…

Рядом, под заголовком «О времена, о нравы», висели полотнища шпаргалок одного и того же автора. Во всех формулах знак плюс заменяло скромное слово «полюс». Равно – уже более кровавое «рана», разделить – жестокосердное «разделать», а минус уже совсем нескромное – «минет». И словно бы ответом на последнее предложение знак умножить заменяло трагичное «не можеть».

Ближе к верхнему правому углу было пришпилено мое заявление, с заголовком:

«Не уволюсь, так развлекусь!»

Я даже не обиделась.

Во-первых, рядом с моим заявлением висело вархаровское – весь кусок ватмана. Чуть ниже под ним философски сообщалось «Хорошего заявления должно быть много, или Проректорских опусов мало не бывает».

Во-вторых, мой скромный опус нервно курил в сторонке по сравнению с заявлением на отпуск, под заголовком: «Вот что бывает, если препод не отдыхает».

«Я категорически и совершенно категорически требую отпустить меня в отпуск по трем причинам», – эмоционально начиналось заявление. Дальше шли вовсе не три причины, а штук двадцать пять, среди которых затесались:

«3. Нервная чесотка от одного вида студентов с риском академической эпидемии.

7. Повышенный аппетит на занятиях. Что приводит к ужасным, не побоюсь этого слова, трагическим последствиям. Студенты заливают слюной все электрические цепи, глядя, как я алчно поглощаю один бутерброд за другим. А это, в свою очередь, приводит к последующим взрывам и порче казенного имущества. Не говоря уже о драке за случайно забытый мной на столе бутерброд с ветчиной. После нее в лаборатории не осталось ни одного целого стула – студенты колотили ими друг друга. Ни одного целого стекла – каждый, завладевший бутербродом, стремился выброситься в окно со своей законной добычей».

Похоже, выходить в окно, не заботясь о том – открыто оно или закрыто – тренд Академии Войны и Мира.

«11. Нервные махи головой, из-за чего коса тоже мотается из стороны в сторону. Именно поэтому половина студентов вверенной мне группы ушли с занятия с фингалами, а вторая половина – с более серьезными повреждениями. Бедняги пытались уклониться, забыв, что сидят за партами, а на партах стоят установки. У многих сломались челюсти, у некоторых – вылетели зубы.

12. Случайные ежедневные опоздания на работу из-за непомерной слезливости на нервной почве. Не могу же я, мужчина, истл, явиться на занятие весь в слезах от своего жалкого вида. Синяков под глазами и унылого оскала».

И это я еще далеко не все пункты зачитала.

Ближе к нижней части доски шли цитаты из лекций под названием: «Чему мы их учим».

Нежная:

«Если погладить кота по шерсти много-много раз, он ответит вам током любви».

Трогательная до слез:

«Если электрический провод закоротить, он замкнется в себе…»

Двусмысленная:

«Силу трения проще всего изучать на личном примере, ощущая, как тела нагреваются, потираясь друг о друга».

Многообещающая:

«Не бойтесь раскалить диэлектрик добела, он проводит вас в ток…»

Страстная:

«Деформация – это проникновение твердого тела в мягкое с обязательным нагревом мягкого внутри…»

И уже совершенно бесстыдная:

«Энергия дефлорации вычисляется по формуле…»

И, наконец, отчаянная:

«Если сломать проводник пополам, полупроводник получить сложно, а вот от меня по башке – запросто».

Жаль, я не успела прочесть выдержки из докладов и жалоб преподов под заголовком «О времена, о нравы».

Уже первые нарезки запомнились надолго.

«Глава 7. Рационализаторское приложение студентов.

Доклад о хождении студентов в позор…

Доклад о хождении студентов в зазор…

Доклад о хождении студентов в кругозор…»

Слово «дозор» у автора хронически не получалось.

«Лобовым ударом я открыл студентам глаза на все моменты импульса сразу».

«Мне пришлось трижды взрывать горючие смеси, чтобы студенты начали заикать простые правила».

«Если вы в химической лаборатории, и что-то взорвалось, первым делом проверьте – остались ли вы живы. Вторым делом проверьте – все ли части тела на месте… И если даже вы не выжили, не отчаивайтесь! Найдите позитивный момент. Вам не придется сдавать зачеты и экзамены».

«Я составил план лабораторных роботов…»

«Я подорвал занятие, только чтобы сбегать в буфет за водой…»

«В аудитории парил порядок…»

«Я порвал студента, чтобы вставить ему формулу…»

«Студент слишком долго вытирал с тоски…»

Под заголовком «Что может быть скромнее?» висели семь сканов тех самых частей тела, которые, по заверению Вархара, он очень даже часто мыл.

Над ними красовалось пояснение, набранное ну очень жирным, очень красным и очень наклонным шрифтом.

«Однажды семь первокурсников Академии Войны и Мира» поспорили, у кого больше… сами знаете что. Чтобы сравнение вышло честным, отсканировали все под лозунгом: "Техника не краснеет". А следом сканировал свои документы… ректор».

Слава богу, «досье» на преподов висело на другом конце доски-стены, далеко о того, что обнаружил Езенграс в памяти сканера.

Меня особенно впечатлили рассказы о наших способностях.

Про себя любимую прочла первой.

«Скромная, где-то даже тихая женщина, обладающая лучшими в Академии приемами по: выдиранию проректорских волос, драки на шпильках и тычков в ребра. Любые ваши молнии она с легкостью засунет вам в… туда, куда захочет. Мебель на скаку остановит, в горящий корпус войдет. Филигранно владеет техникой вывешивания студентов под потолок и лучше всех умеет считать до шести».

Следующим я нашла глазами Вархара и похихикала на славу.

«Мужчина хоть куда! Легко выбросит любого в окно, разденет толпу танцоров за считанные минуты. Одевать не предлагать! Сочтет за оскорбление и подарит вам ожерелье из ваших же зубов. Владеет техникой подглядывания, подслушивания и телепатии при помощи загадочной энергии света, которая якобы везде. Всем, кто с ним общается и намерен сохранить хоть что-то в секрете, рекомендуем назначать рандеву в абсолютно черном теле».

Про Драгара писали мало, но прочесть это стоило:

«Летучий Голландец… ой… аспирант. Самый модный рыцарь Академии. На балы ходит в трениках и майках-алкоголичках, на турниры – в сапоге вместо шлема. Тех, кто после встречи с ним выжил и не умер от смеха, добьет электричеством».