Убить нельзя научить. Пять книг Сапфир Ясмина

23

Лаборатория главного корпуса отличалась от нашей только несколькими лишними метрами и дополнительным окном.

Так же, как и на моей кафедре, дальняя стена ее была выложена сейфами. И, на них, разумеется, красовались очередные саркастические надписи ярко-красным маркером.

«Кто придумал – тот и взрывается».

«Осторожно! Не вздумайте применить эти формулы в домашних условиях! Если не умрете от смеха, погибнете от взрыва».

«Никогда не верьте формулам в студенческих контрольных. Многим это стоило частей тела».

Наши, физические, показались мне гораздо интересней. Как и занятие со скандрами, если относиться к их «особенностям» не с ужасом, а со здоровым чувством юмора, без которого в Академии не прожить и дня.

Занятие прошло не так плохо, как ожидала. К моей огромной радости, считали истлы намного лучше скандров. В поражающую силу электротока верили без экспериментов. И лабораторию разрушали гораздо скромнее.

Пострадало вдвое меньше калькуляторов. Сломалось втрое меньше столов и установок. Только четыре методички отправились в последний путь – в мусорное ведро. И лишь половина расчетов потребовала моего срочного «хирургического» вмешательства.

Усталая, но довольная покинула я аудиторию, чтобы заняться другими, насущными делами.

Весь оставшийся день мы с женщинами кафедры – то есть я, Лиция и Метанилла – включали защитные энергетические купола по всему корпусу. Если верить коллегам, купола пропускали только «массированный стихийный удар». Я так поняла, пробить их можно было лишь, если сотни электриков, магнетиков или водников объединят усилия.

Мы приезжали на этаж и планомерно обходили аудитории, каждый раз нажимая на черные кнопочки, в углу, у самого потолка.

Слова Вархара о том, что любую местную преподшу впору использовать по непрямому назначению – в качестве стремянки, я восприняла как шутку. Но в шутках проректора, как выяснилось, доза шутки не тянет даже на гомеопатическую.

Ткнув пальцем в первую же черную кнопку, Метанилла без предупреждения подхватила меня и усадила к себе на плечи. Но даже с ее великанского роста мои руки никак не дотягивались до нужной высоты.

Тогда, тоже ни слова не говоря, Лиция подскочила и посадила на себя Метаниллу. И что удивительно, ни та, ни другая даже не шелохнулась. Словно держали на плечах годовалого ребенка.

Скандрины поражали мое воображение все сильнее. Цирк Дюссалей уже разорвал бы все контракты, вернул зрителям билеты и уехал опозоренным.

Увы! Даже такой акробатический этюд не помог нам добраться до волшебной кнопки в совещательной аудитории. Меня поставили на пол. Лиция кивнула Метанилле, и та подозрительно огляделась вокруг.

Мадам Страшила схватила со стола заведующего кафедры увесистый булыжник. Я еще долго гадала – зачем он тут, с какой целью лежит рядом с лампой. Камень напоминал те, что привозят с моря туристы, – гладкий, опоясанный белыми кольцами. И я предположила, что этот сувенир оставил кто-то из предшественников.

Счастливо уволенные из Академии вряд ли захотели бы вернуться сюда за забытым добром. Даже не так. Под страхом смертной казни вряд ли кто-то из них вернулся не то чтобы за сувенирным булыжником, даже за миллионом долларов или стопкой золотых слитков.

Мадам Страшила задумчиво взвесила камень в руке и кивнула Лиции. Тут бы мне насторожиться. Но усталость, как всегда в самый неподходящий момент, вырубила внимание напрочь.

Метанилла лихо замахнулась и… булыжник взмыл ввысь. Чуть-чуть не долетев до кнопки, на долю секунды повис в воздухе и ухнул вниз, прямо на голову неудачно заглянувшей к нам лаборантки. Она ойкнула, упала и выронила вазу с цветами.

Огромные ромашки рассыпались у ног лаборантки вперемежку с глиняными черепками.

Вода выплеснулась на пол, анакондой вытянулась в стыке плит и резво подползла к ногам Лиции. Та, как на грех, искрилась удивлением – во всех смыслах слова. Ток прошел по луже, по стене, и привычное мне горизонтальное пламя элегантно заскользило к кнопке.

Словно нарочно в аудиторию заглянул электрик. По данным инфополя, леплера Федерикка Паструма музыка ветра Мастгара осчастливила карандашами в прическе. А еще пилками для ногтей и скальпелями. Зачем они хранились в лабораторном шкафу, одному Езенграсу ведомо.

Теперь электрик ходил по кафедре только в металлической строительной каске, на резинке от треников. И лишь время от времени приподнимал головной убор, оттягивая резинку, чтобы почесать затылок.

Парадокс, но лицо Федерикка было самым женственным из всех, кто окружал меня в аудитории.

В руках он традиционно мял оригами. То ли это успокаивало нервы, то ли дарованная Федерикку Мастгаром прическа гейши все же подействовала на мозг электрика. И он внезапно обнаружил в себе неукротимую тягу к японской культуре.

– О! Горящая проводка! – весело констатировал Федерикк, подмигнул мне здоровым, ярко-голубым глазом и ткнул пальцем в пожар.

Кто-то мог предположить, что другой глаз электрика все время смотрит куда-то вправо из-за удара тока. В прямом смысле слова из-за профессиональной деформации. Но из кладовой инфополя уже поступили сведения о том, что виной тому деформация от удара Суггурда.

На заре своей карьеры в Академии Федерикк имел неосторожность отправиться с преподом-мельницей в столовую. По дороге туда он и заработал свое увечье, в дополнение к еще нескольким мелким повреждениям. Легкому сотрясению мозга, перелому челюсти и контузии. Что не помешало ему сначала плотно пообедать и лишь затем на неделю слечь в медкорпус.

Федерикк постоял несколько минут, любуясь, как языки пламени, задорно искря и трогательно потрескивая, подбираются к кнопке. И, почесав под каской затылок, резюмировал:

– Придется тушить.

Глазом моргнуть не успела, в руках Федерикка откуда ни возьмись появился огнетушитель, в половину человеческого роста. И даже не струя – бурный поток пены ударил в стену. Сравнить с ним можно было разве что водопад, организованный Вархаром в мой первый рабочий день в Академии. С тех пор я усвоила – тут ничего не делается наполовину.

Если тушат, то не только стены, но и горячие головы.

Если свистят, то до полного сноса крыши коллег и студентов, а также сноса всего, что попадется на пути.

Если лечат, то до «полного и безграничного исцеления» и… остаточного заряда.

Если раздевают взглядом, то догола.

А уж если обещают выбросить кого-то в окно, то выбрасывают в ближайшие сутки.

Огнетушитель изрыгал пену битых двадцать минут. Пламя давно погасло, жалобно выплюнув в воздух струйку сизого дыма. Но Федерикк держал огнетушитель как автомат и приговаривал:

– Видали? Сжиженная пена. Размеры минимальны, а сколько удовольствияяя…

Тем временем, уборщица ретировалась из лаборатории, так и не собрав ни ромашки, ни черепки. Словно подозревала, что дальше будет только хуже.

Когда пена иссякла, а вместе с ней иссякло и удовольствие электрика, я растерянно оглянулась в поисках спутниц. Лицию и Метаниллу как ветром сдуло. Я уже собиралась лишить их премии за дезертирство. Где же это видано? Бросить начальницу наедине с маньяком-пеноманом? Но вовремя заметила, что гора пены, с человека высотой, подмигивает четырьмя до боли знакомыми глазами. Метанилла первой вырвалась из пузырчатого плена, Лиция – второй. Преподши отряхнулись так, что Федерикка засыпало по макушку, и мадам Страшила немедленно вернула себе булыжник.

– Сто-ой! – крикнула я.

Но сразу поняла – не остановить мне воинственную скандрину на пути к мечте. Метанилла метнула взгляд в непокорную кнопку, а следом за взглядом швырнула и камень. На сей раз снаряд достиг цели. Кнопка зажглась синим светом – купол включился.

– Видали? – гордо вскинула голову преподша.

Но булыжник и не думал завершать свое путешествие.

Бом-м… Бом-м-м…

Казалось, где-то рядом зазвонил колокол. Я огляделась и заметила, что пенная гора начала растекаться. Еще недавно она подмигивала нам единственным способным на этот подвиг глазом Федерикка. Но теперь и он скрылся внутри пузиристого холма, и новый звон возвестил о встрече каски электрика с плитами пола.

Я уже хотела броситься Федерикку на помощь. Но добрая Лиция, стряхивая с себя пенную шубу, решительно подула на него. От сногсшибательного ветра из щербинки в ее зубах, уже почти поднявшийся Федерикк рухнул на пол, как подкошенный. Колокольный звон повторился.

Несколько раз электрик наворачивался снова, и колокол продолжал звонить и звонить.

Оставив надежду уйти от нас на своих двоих, Федерикк встал на четвереньки. Всего три раза растянулся он на пути к спасению – к двери аудитории. А когда скрылся за ней, мы услышали многоэтажные пояснения, что уж лучше пять раз попасться на пути свиста Мастгара, чем один раз – на нашем пути.

Мы поразили Федерикка в самое сердце.

Когда все до единой кнопки засияли синим, у меня болели даже те мышцы, о существовании которых не подозревали самые передовые биологи Перекрестия миров. Но неутомимые скандрины оставались бодры и энергичны. И, конечно же, вызвались проводить меня до комнаты.

Если бы у меня только осталось хоть немного сил – душевных и физических. Я послала бы их… проверить отчеты, или просто сбежала – не впервой. Но ноги категорически отказались от такой тяжелой работы и трижды споткнулись, бессовестно угрожая опрокинуть меня на пол.

Сила духа оставила меня еще в тот знаменательный момент, когда мадам Страшила метала камень в кнопку. И я угрюмо побрела, зажатая между двумя скандринами, как в стальных тисках.

Слава богу, Лиция не пыталась завести беседу. Зато за двоих оторвалась Метанилла. Всю дорогу она рассказывала мне историю трех студентов. И периодически, для пущего эффекта, вновь изображала суслика в дозоре.

– Каждое утро после включения куполов они приходили на занятие без одной части тела, – заговорщически шептала Метанилла. – Сначала они пришли без правой руки. Затем без левой. Потом они пришли без правой ноги. Потом пришли без левой.

Спрашивать, как можно прийти без ног, я не рискнула. Чем быстрее закончит Метанилла свою сказку, тем лучше для моих расшатанных нервов.

– Потом студенты пришли на занятия без правого уха, – восторженно продолжала мадам Страшила. – Потом пришли на занятия без левого уха.

А пото-ом… – Она выдержала театральную паузу и закончила на минорной ноте, то есть почти басом: – Потом другие студенты клялись, что видели их призраки. Те блуждали поодаль от купола, держа в руках головы и ноги. Предупреждали всех не подходить к границе. Будто бы оттуда вылезает энергетический монстр и сжирает тех, кто слишком приблизился.

По счастью, моя чугунная голова уже почти ничего не воспринимала, и у рассудка были все шансы остаться в целости и сохранности. Лиция же так весело улыбалась, словно Метанилла всю дорогу травила анекдоты. И я поняла, что возвращаться домой в обществе Вархара и Драгара – далеко не худшее из зол.

На этой чудесной ноте, едва держась на ногах, я зашла в свою комнату, нахлопала приглушенный свет и чуть не сползла по двери от удивления.

В кресле за моим письменным столом восседал… Вархар. И улыбался чеширским оскалом.

– Жива? – поинтересовался проректор, угрожающе приподнимаясь и шагая навстречу.

– П-почти, – растерянно произнесла я, судорожно ища пути к отступлению.

Мы не встречались с момента знаменательной сцены в кабинете Езенграса. Тогда я дала слабину. А теперь начала всерьез опасаться, что Вархар принял ее за согласие на все и во всех позах.

Страх придал мне силы, открыл второе дыхание. Сердце забарабанило в ушах строевой марш. Я выскочила на кухню… и снова обомлела.

На круглом деревянном столе стояли чайник и чашка. Одна! Не две, как можно было предположить. Из чайника упоительно пахло мятным чаем, а из микроволновки так тянуло жареной курицей, что мой желудок громко высказал благодарность Вархару.

Проректор услышал, но виду не подал. Пока я ошарашенно оглядывалась, Вархар вошел на кухню. В два шага очутился рядом, придерживая за талию, но не прижимая, как опасалась.

– Успокойся, Оленька, – негромко произнес Вархар.

Голос его звучал так мягко и ласково, что меня окутало знакомым кашемировым теплом. Колени ослабели, а тело уже даже не предало – сдалось на милость победителя. И настоятельно требовало прижаться к воинственному скандру, успокоиться на его широкой груди. А-ах! Была не была! Если что – шаровые молнии у меня в загашнике!

Я обняла Вархара за шею и уткнулась лицом в его футболку.

– Ой! – впервые за наше знакомство речь проректора ограничилась таким коротким нечленораздельным возгласом. Даже вечернее платье он приветствовал намного длиннее.

Вархар недолго помедлил и осторожно погладил меня ладонью по спине. Но спустя еще немного времени ласки стали настойчивей и спустились ниже. Пятерня Вархара поглаживала мои бедра, а тело недвусмысленно намекало на то, о чем я подумала, зайдя в комнату.

Я напряглась, но скандр отпустил и отступил на несколько шагов.

– Отдыхай, Оленька. Считай, на бой ты меня напутствовала, – сказал очень тихо и хрипло. Улыбнулся уже не чеширским оскалом, а своими невероятными вишневыми глазами и стремительно вышел вон.

Я перекусила, выпила чаю и собиралась ложиться спать, но в дверь настойчиво застучали. Слася. То ли подсказало инфополе, то ли ее фирменный стук – три коротких, перерыв, снова три коротких и контрольный удар ногой.

– Заходи, – пригласила я мрагулку.

Слася не вошла – влетела. Бросилась на кухню и оттуда спросила:

– Можно мне мятного чая?

– Конечно, пей, – разрешила я и присоединилась к мрагулке за столом.

Слася залпом осушила три чашки и только после этого сообщила:

– Я слышала разговор двух наших медиков. Они говорят, если сестер не вылечить в ближайший месяц, они окончательно спятят. А потом и вовсе умрут.

Слася налила себе еще мятного чая, и нахмурилась.

В груди екнуло, руки затряслись, и я едва не выронила чашку с ароматным напитком.

– А когда твоих сестер похищали? – одеревеневший язык едва ворочался.

– Два с половиной года назад, – огорошила Слася.

Так… Значит, и у Алисы осталось совсем мало времени! Господи! Только бы у них получилось!

В ушах застучали противные молоточки. Я похолодела, зябко поежилась.

– А что еще говорили медики? – голос сорвался, я непроизвольно втянула голову в плечи.

– Про вашу сестру? – потупилась Слася, трогательно спрятав ладони между коленей. – Простите, не хотела выведывать вашу тайну. Случайно вышло. – Она отвела глаза и продожила: – Медики упоминали ее и моих сестер в связке. Ну, вы понимаете… их ведь один и тот же крипс… хм… заставил…

Я погладила мрагулку по плечу и как можно ласковей произнесла:

– Не переживай. Ты со мной поделилась. Считай, я сама тебе рассказала.

Слася грустно улыбнулась и вздохнула:

– Надеюсь, того гада поймают.

24

На следующий день Езенграс отменил все занятия и распорядился, чтобы преподши проинспектировали ближайшие кафедры. Проверили – все ли защитные купола работают.

Мы с Лицией и Метаниллой честно обили пороги всех кафедр родного корпуса и двух соседних. И к концу дня я заскучала по своим студентам – саблезубым тиграм, и подчиненным – каменным троллям.

Ноги отваливались, руки не поднимались, все тело болело. Мы обнаружили больше сотни невключенных куполов и, как порядочные, исправили упущение. Кажется, все до единой кнопки удалось понажимать только мне и моим бравым скандринам.

Как дошла до своей комнаты, не помню.

Только там, на кухне, как и вчера, стоял заваренный чайник, а из микроволновки упоительно пахло жареной картошкой. На весь экран компьютера светилась надпись: «Спокойной ночи, Оленька! Хорошенько отдохни. Завтра тяжелый день».

Стоило прочесть послание Вархара, и мягкое кашемировое тепло разлилось по телу. Сердце пропустило удар и вдруг забилось быстрее.

Я засыпала сытая и довольная, почти отпустив тревоги в ожидании нашествия крипсов. И думала о Вархаре.

Проректор все-таки взял меня штурмом, как принято у него в мире.

Я выстроила стену предубеждения – и таран мужской настойчивости снес ее, как Драгар танцоров в зале. Я не приемлю служебные романы – но атака сексуальности проректора заставила выбросить белый флаг. А его трогательная забота кляпом заткнула рты внутренним противоречиям и возражениям.

Душа и тело приняли завоевателя с распростертыми объятиями, благодаря за избавление от сиротливого одиночества. И готовились встретить его хлебом и солью, как только обстоятельства изменятся к лучшему.

Стоило мне вскочить рано утром, привести себя в порядок, надеть брюки с водолазкой и кеды, как во дворе корпуса раздался гудок. За предыдущие дни я привыкла к учебной тревоге и лишь слегка взбодрилась. И…вспомнила – что нам сегодня предстоит.

В какой-то странной, нервной лихорадке выскочила наружу и с разбегу врезалась в грудь Вархара. Он стоял возле самой двери в корпус, словно ждал меня.

– Ты вовремя, – огорошил, приобняв за талию. – Идем. Увидишь Академическую стену. Поверь, оно того стоит. Хотя повод не самый приятный.

Мы миновали несколько арок, явно направляясь к внешнему кольцу лабиринта вузовских зданий.

С тех пор, как автобус высадил «еще одну бабу в вотчине проректора» в самом его центре, я крутилась между внутренними частями замка. Внешние корпуса от них почти не отличались. Разве что стены выглядели светлее, а башни – стройнее и выше.

Вскоре мы очутились возле последней, самой высокой арки, с узором из сложных переплетений символов всех стихий. Водяные облачка плыли над кронами деревьев, жгутики из лепестков пламени путались в корнях. А чуть ниже в неровную косичку складывались камушки.

В арку легко прошло бы стадо слонов, а тиранозавру пришлось бы лишь немного пригнуться. Мы неспешно миновали ее, и я обомлела.

Невольно приоткрыла рот и бросила на Вархара растерянный взгляд. Проректор усмехнулся и задорно подмигнул – явно и неприкрыто подбадривал, но мне захотелось обнять его и расцеловать.

– Академическая стена, Олюшка. Любуйся.

Белая-белая каменная стена, выше самой громадной башни, опоясывала внешние корпусы. Она выглядела монолитной, без единого шва, без единого стыка плит, и будто бы светилась изнутри голубым.

Справа от арки стену разрывали бронзовые двери, ей под стать.

– А-а-а… Почему стена не видна из окон корпусов? – поразилась я.

– Какая ж ты у меня умница, женщина, – улыбнулся Вархар. И я вдруг поймала себя на том, что не замечаю – акулья у него сейчас улыбка или человеческая, чеширский оскал или ухмылка саблезубого тигра. Душу грело воодушевление проректора, его спокойное отношение к грядущей битве.

– Я ж говорил – корпуса выше, чем кажутся… И…

– На самом деле скрывают стену, – закончила я за него.

Улыбка Вархара стала шире, он открыл рот, собираясь что-то сказать, притянул меня поближе, но не проронил ни слова.

Я проследила за взглядом Вархара и подумала, что зря он наговаривал на крипсов. Зеленые великаны оказались на редкость пунктуальными.

Перед воротами Академии, откуда ни возьмись, появилась летающая тарелка. Самая настоящая летающая тарелка, как описывали их «сумасшедшие контактеры» моего мира.

Она удивительно походила на огромного ската. Сверху черная, снизу – голубая, с короткими «усиками» выступов впереди и двумя большими черными глазами-овалами под ними. По краям тарелки горели мириады желтых лампочек.

Вархар деликатно подтолкнул меня вперед и, непривычно осторожно приобняв за талию, указал на ворота.

Я никогда не выходила наружу. И вот теперь бронзовые двери, с проректора толщиной, распахнулись, как деревянная калитка. Скрежет, дребезжание резанули по ушам, но я забыла об этом, потрясенная открывшимся видом.

Ошалелый ветер ударил в лицо, за секунду разметав пучок, скрепленный на затылке четырьями резинками. Теперь я понимала, почему местные носят хвосты и косы.

Мой взгляд приковала равнина. Она простиралась впереди, справа и слева, повсюду насколько хватало глаз. И, кажется, за Академией тоже.

Черную землю покрывал пушок низкой, светло-голубой травы – полупрозрачной, словно нереальной. А сверху над ней клубился сиреневый туман. Он то опускался и стелился поземкой, то собирался в клочки, похожие на цветную вату. Их, как перекати поле, гонял туда-сюда ветер.

– Перекресток, – словно бы издалека донесся до меня голос Вархара.

И гулкий звук – ворота закрылись за нашими спинами.

Академическое воинство выстроилось чуть поодаль от белой стены, по правую мою руку.

Каждая раса, как и в мирные дни, нарядилась в собственные одежды.

Вытянулись по струнке и посуровели сальфы – а я-то считала их рохлями, нытиками. Заметила Граммидьера. В черных свободных брюках, угольной рубашке и ботинках. И никаких вам пижам и миленьких шлепок-зверюшек.

Низкорослые крепыши леплеры расправили богатырские плечи и походили на валуны, которые и с места не сдвинуть.

Набычились, пригнулись, как хищники перед броском, истлы. Далек подмигнул мне из стройного ряда сородичей, словно подбадривал.

Столетними дубами застыли таллины. Даже Йолис расправил плечи, и вечный жалобщик стерся из моей памяти. На смену ему пришел воин без страха и упрека. Рядом с Йолисом застыли могучие Эрремал и Ралим.

Несокрушимыми скалами высились среди всех мрагулы и скандры. Посвистывал в небо Мастгар, в кои-то веки засунул руки в карманы Суггурд.

Потрясающе!

От нашего воинства исходила незнакомая мне, какая-то приятная, теплая мощь. Астральным зрением я увидела невероятную картину. По сравнению с ней все компьютерные спецэффекты фантастических игр и фильмов моего мира меркли как светлячки на фоне звезд.

Воинство Академии нимбом охватывало радужное сияние. Оно переливалось сотнями цветов и оттенков, то мерцало, то вспыхивало тысячами огней. И за спиной каждого – препода ли, студента ли – расправились крылья, совсем не похожие на крылья бабочки. Скорее стальной птицы – огромные, покрытые сверкающими перьями.

Вархар снова подтолкнул меня вперед, и мы отошли подальше от ворот.

Теперь армия начала перестраиваться. Стройные ряды развернулись, как по мановению волшебной палочки. Разделились на несколько абсолютно симметричных квадратов – между ними едва ли проскочили бы два скандра. И застыли, перекрыв крипсам доступ к воротам.

Потрясенная, я наблюдала, как синхронно, красиво двигались и замирали бойцы. Независимо от роста, комплекции и расы, они действовали словно единое целое.

Мы с Вархаром очутились неподалеку от Езенграса. Он каменным колоссом высился точно между двумя центральными квадратами из десятков ровнехоньких воинских шеренг.

Из летающей тарелки пролился тугой луч света.

И я с грустью подумала, что сумасшедшие контактеры моего мира на самом деле невинные жертвы крипсов.

И… окончательно и бесповоротно полюбила Академию, зауважала студентов и преподов, уборщиц и электриков. Независимо от того, умеют ли они считать с калькулятором, красиво ли выражают эмоции и мысли или только нечленораздельно мычат. Все эти воинственные, порой по-детски наивные смутьяны, нахалы и грубияны собственной жизнью отстаивали чужие миры. И взамен не получали ни славы, ни богатства, оставались безвестными для тех, кого спасли от рабства и гибели.

Я поняла, что именно здесь, среди них мое место. Даже если придется заново вдалбливать каждому скандру азы математики.

Если бы не теплая ладонь Вархара на талии, от наплыва чувств я наверняка села бы в туман, на траву.

Луч света расширился, взорвался золотистыми искрами и пропал. Напротив академической армии словно из воздуха появилась другая, примерно такой же численности.

Зеленые великаны, в темно-болотных комбинезонах, топтали Перекрестье прозрачными ботинками.

Огромные глаза крипсов, похожие на стрекозьи, переливались на ярком солнце перламутром. Узкие щелки ноздрей расширялись, втягивая запахи… Чем тут так пахнет? Я принюхалась и ощутила едва уловимый аромат шарлотки.

– Это место особенное, – шепнул Вархар. – Тут каждый видит и чувствует что-то свое. Что-то, идущее изнутри… Из души, что ли… Из памяти… Или типа такого, – немного смущенно усмехнулся он.

Сплошная стена крипсов расступилась, и навстречу нам вышел один. Он почти ничем не отличался от остальных. Разве что глаза сверкали чуть ярче, да ноздри казались чуть шире. Хотя, наверное, мы, люди, для крипсов тоже все на одно лицо.

– Многоуважаемые воины Академии Войны и Мира! – выкрикнул он. Высокий, неприятный голос эхом разлетелся по равнине, резанул по ушам. Даже ворота Академии возмущенно задребезжали. – Мы имеем честь атаковать вас, чтобы пройти в Зейлендию. Наши женщины хотят новых рабов и рабынь. Наши мужчины хотят новых емкостей для своего потомства. Мы просим вас по-хорошему пропустить нас. И все наши разногласия будут исчерпаны. А бой не состоится.

Он говорил гладко, четко, словно долго тренировался, выучил речь назубок. Словно читал лекцию неразумным студентам.

– Мы уже показали вам нашу силу. Предупредили взрывами, наводнением и освобождением пожирателя магии. И это даже не миллионная толика наших возможностей. А мы готовы пойти на все. Потому что ваши действия лишают нас возможности продолжить род. А это грозит вымиранием нашей расе.

– Бла-бла-бла, – нарочито громко хохотнул Вархар. – Мы вас пока ничего не лишали. Во как лишают возможности продолжить род.

Вархар выбросил вперед руку, и брючины ближайшей к нему двадцатки крипсов обуглились, а их хозяева с дикими воплями рванули назад, натыкаясь на соратников. Сбив с ног немало товарищей по оружию, они устремились прочь.

Оратор словно ничего не заметил и продолжал сыпать аргументами в пользу своих требований еще минут двадцать. От его монотонной речи и визгливого голоса у меня свело челюсти. От напряжения заныли мышцы.

Я оглянулась на полководцев – они замерли между квадратами шеренг.

Колокол ковырял в ухе – в том самом, без ушной раковины.

Генерал тер глаз – тот самый, чье отсутствие скрывала черная повязка.

Священник ковырял в носу – в той самой, ободранной ноздре.

Езенграс улыбался. Так улыбался, что даже мне захотелось броситься в летающую тарелку и улететь, куда глаза глядят.

Вархар поддерживал имидж Езенграса, копируя его оскал. Но почему-то лицо проректора по-прежнему казалось мне до боли родным.

Оратор распинался о том, как тяжко живется крипсам без потомства и как хорошо живется рабам и «емкостям». В клетках их кормят по четыре раза в день, а в аквариумах – аж по пять.

Простор обеспечен – двадцать на двадцать метров шикарнейшей искусственной растительности и хвойный ароматизатор.

Дважды в неделю рабов и «емкости» выгуливают на чудесных просторах мира крипсов. Среди восхитительных вечных снегов или великолепной красной пустыни.

Мне стало невыносимо больно. Алиса.

«Мы пойдем гулять в красную пустыню?» – спрашивала она.

И до ужаса захотелось самой уничтожить, стереть проклятую расу зеленых великанов с лица всех миров!

В висках пульсировала кровь, кулаки сжались так, что ногти до боли впились в кожу.

Тем временем крипс пообещал не надевать рабам ошейники с электрошоком, оставив «легкие, ненавязчивые» строгие парфорсы.

И я снова вспомнила, как Алиса поправляла на шее несуществующий ошейник.

Кровь закипела в венах, в висках запульсировало. Разряды пробегали между пальцев.

Вархар приобнял меня покрепче и прорычал:

– Ну, хватит уже! – и глаза его зажглись, как голубые лампочки.

Скандр выбросил вперед руку и… оратор обуглился в мгновение ока. Подул сильный ветер. Ах, нет! Подул Мастгар, и черная фигура рассыпалась в прах.

Врагов это не удивило и не расстроило ни капли. Во всяком случае, ни один из зеленых великанов и бровью не повел. Ряды захватчиков расступились, выпустив другого крипса.

Ни слова не говоря, он ткнул пальцем в Вархара и провел ребром ладони по горлу.

– Ольга! Теперь тебе здесь не место! – проректор сказал это настолько незнакомым, настолько безапелляционным тоном, что я по-настоящему испугалась.

На меня напал ступор. Я смотрела то на Вархара, то на Езенграса, то на крипса. Тот продолжал жестами обещать нашим полководцам счастливое будущее.

Глядя на Генерала, ткнул себе пальцем в глаз, глядя на Колокола, почесал ноздрю, глядя на Священника, подергал себя за ухо.

И с ухмылкой воззрился на Езенграса. До акульей улыбки ректора крипсу было как до Луны. Но дрожь пробрала меня до кончиков пальцев. Я догадалась, что битва не за горами.

Глазом моргнуть не успела, Вархар подхватил на руки и швырнул к воротам Академии. Они на секунду распахнулись, я долетела до ближайшего корпуса и приземлилась… на ковер – его натянули и держали пятеро первокурсников-таллинов.

Только спрыгнула на землю, над стеной взвились молнии, водяные облака, камни, земля задрожала под ногами.

Здание Академии завибрировало, как громадный камертон, загудело и заскрежетало. В воздухе запахло гарью и чем-то еще до жути мерзким и едким.

Сердце больно екнуло, пропустило удар. Вархар…

Не знаю, что на меня нашло. Но я рванула к крепостной стене, как медведица к своим медвежатам.

Ощущение магнитного поля усилилось. Я распахнула тяжелые ворота, только подумав об этом, и… обомлела.