Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах Каттнер Генри
– Но… вы же не хотите сказать, что и вправду верите…
Ли отстранился, взгляд его утратил напряженность. Теперь гость смотрел холодно и мрачно.
– Хорошо же. Но я изучал историю этой вашей Абигейл Принн. А она тоже понимала сверхнауку, о которой я говорю. И пользовалась ею в недобрых целях – черная магия, вот как это называется. Я читал, что в старину она прокляла Салем, – а ведьминское проклятие – штука опасная. Вы не… – Гость встал, закусил губу. – Вы не позволите мне зайти к вам завтра?
Едва ли не против воли Карсон кивнул:
– Но я боюсь, вы даром теряете время. Я не верю… Ну, то есть я хочу сказать, что у меня нет… – Он запнулся, не находя нужного слова.
– Мне всего лишь хотелось бы удостовериться, что вы… Да, и еще одно. Если вам сегодня что-то приснится, вы не попробуете запомнить сон? Если попытаться прокрутить сон в голове сразу после пробуждения, то, скорее всего, он уже не забудется.
– Хорошо. Если, конечно, мне и впрямь что-то приснится.
В ту ночь Карсону и впрямь приснился сон. Он проснулся перед самым рассветом с неистово бьющимся сердцем и подспудным ощущением тревоги. В стенах и под полом воровато сновали и возились крысы. Карсон поспешно выбрался из постели, дрожа в зябких предутренних сумерках. Бледная луна все еще слабо светила в тускнеющем небе.
И тут Карсон вспомнил слова своего гостя. Да, сон ему приснился – вне всяких сомнений. Но вот содержание сна – дело другое. Сколько бы он ни пытался, вспомнить, о чем был сон, не удавалось, осталось лишь смутное ощущение панического бегства сквозь тьму.
Карсон по-быстрому оделся и, поскольку недвижное безмолвие раннего утра в старом особняке действовало ему на нервы, вышел купить газету. Было слишком рано, магазины еще не открылись, так что он зашагал в западном направлении в поисках какого-нибудь мальчишки-газетчика и свернул на первом же углу. Он шел, и мало-помалу им овладевало странное, необъяснимое чувство: узнаваемость! Он ходил здесь прежде, очертания домов и контуры крыш казались смутно, пугающе знакомыми. Но – вот ведь фантастика! – на его памяти он на этой улице в жизни не бывал! В этом районе Салема он прогуливался нечасто, ибо по природе своей был ленив; и однако ж – удивительное дело! – его захлестывали воспоминания, и чем дальше он шел, тем живее и ярче они становились.
Карсон дошел до угла и не задумываясь свернул налево. Загадочное ощущение нарастало. Он шагал медленно, размышляя про себя.
Вне всякого сомнения, он действительно ходил этим путем прежде – просто он, по-видимому, в тот момент настолько глубоко погрузился в мысли, что даже не сознавал, где находится. Разумеется, вот вам и объяснение! И однако ж стоило ему выйти на Чартер-стрит – и в душе его всколыхнулась безотчетная тревога. Салем пробуждался; с рассветом флегматичные рабочие-поляки потоком хлынули в сторону фабрик. Время от времени мимо проезжала машина.
Впереди на тротуаре собралась целая толпа. Предчувствуя недоброе, Карсон ускорил шаг. И, потрясенный до глубины души, осознал, что перед ним кладбище на Чартер-стрит, древний «Погост», пользующийся самой недоброй славой. Карсон поспешно протолкался сквозь людское сборище.
До слуха его донеслись приглушенные замечания, прямо перед ним воздвиглась широкая спина в синем. Карсон заглянул полисмену через плечо – и задохнулся от ужаса.
К железной решетке кладбищенской ограды прислонился человек в дешевом, безвкусном костюме. Он вцепился в проржавевшие прутья так крепко, что на тыльных сторонах волосатых рук взбугрились мышцы. Человек был мертв, и в лице его, запрокинутом к небу под неестественным углом, застыло выражение неизбывного, леденящего душу ужаса. Глаза чудовищно вытаращены, одни белки видны; губы скривились в безрадостной ухмылке.
Какой-то зевака, белый как полотно, обернулся к Карсону.
– Похоже, он от страха помер, – хрипло промолвил он. – Не дай боже мне увидеть, чего он насмотрелся. Бррр… Вы только на лицо его взгляните!
Карсон непроизвольно отпрянул, чувствуя, как ледяное дыхание неназываемого пробирает его до костей. Он провел рукой по глазам, но перед внутренним взором его по-прежнему плавало искаженное мертвое лицо. Он попятился назад, до глубины души потрясенный, дрожа мелкой дрожью. Ненароком глянул в сторону, обвел глазами могилы и памятники, испещрившие старое кладбище. Здесь уже больше века никого не хоронили, и затянутые лишайником надгробия с их крылатыми черепами, щекастыми херувимами и погребальными урнами словно источали неуловимые миазмы архаики. Что же напугало беднягу до смерти?
Карсон вдохнул поглубже. Труп представлял собою жуткое зрелище, что правда, то правда, но нельзя позволять себе так расстраиваться. Нельзя ни в коем случае – а то, чего доброго, книга пострадает. Кроме того, мрачно доказывал он сам себе, объяснение происшествия напрашивается само собою. Покойный, по всей видимости, из числа тех поляков-иммигрантов, которые живут в окрестностях салемской гавани. Бедолага проходил ночью мимо кладбища – того самого места, что на протяжении трех веков обрастало кошмарными легендами, – и одурманенный винными парами взгляд, должно быть, наделил реальностью смутные фантомы суеверного ума. Всем и каждому известно, насколько эти поляки эмоционально неуравновешенны, насколько склонны к массовым истериям и безумным домыслам. Великая иммигрантская паника 1853 года, в ходе которой сожгли дотла три ведьминских дома, вспыхнула от сбивчивых, истерических россказней какой-то старухи о том, что она-де своими глазами видела, как загадочный, одетый в белое иностранец «снял с себя лицо». «И чего прикажете ждать от таких людей?» – думал Карсон.
Тем не менее разнервничался он не на шутку и домой возвратился только после полудня. Обнаружив, что Ли, давешний оккультист, уже дожидается под дверью, Карсон весьма обрадовался гостю и сердечно пригласил его заходить.
Ли был непривычно серьезен.
– А вы уже слыхали про эту вашу приятельницу Абигейл Принн? – осведомился он без предисловия.
Карсон, разливавший через сифон содовую по бокалам, воззрился на гостя во все глаза, рука его застыла в воздухе. Повисла долгая пауза. Наконец он нажал на рычаг, и жидкость, шипя и пенясь, хлынула в виски. Он протянул один бокал Ли, второй аккуратно взял сам – и только тогда ответил на вопрос.
– Не понимаю, о чем вы. Абигейл Принн… Ну и что такого она натворила? – вымученно пошутил он.
– Я ознакомился с архивами, – сообщил Ли, – и выяснил, что Абигейл Принн была похоронена четырнадцатого декабря тысяча шестьсот девяностого года на кладбище Чартер-стрит, причем в сердце ей вонзили кол. Что с вами?
– Ничего, – невыразительно отозвался Карсон. – Что же дальше?
– Так вот, ее могила была вскрыта и разграблена, вот и все. Кол был вырван: его обнаружили неподалеку, и повсюду вокруг могилы земля испещрена следами. Следами ботинок. Карсон, вам что-нибудь снилось нынче ночью? – отрывисто осведомился Ли.
Его серые глаза смотрели сурово и холодно.
– Не знаю, – растерянно отозвался Карсон, потирая лоб. – Не помню. Нынче утром я был на кладбище Чартер-стрит.
– А! Значит, вы слыхали про того парня, который…
– Я его видел, – перебил Карсон, передернувшись. – До сих пор в себя прийти не могу.
И он одним глотком осушил бокал.
Ли не сводил с него глаз.
– Итак, – промолвил он немного времени спустя. – Вы по-прежнему намерены оставаться в этом доме?
Карсон опустил бокал и поднялся на ноги.
– А почему бы и нет?! – рявкнул он. – Какая такая причина может мне воспрепятствовать? А?
– После всего того, что случилось прошлой ночью…
– А что такого случилось? Ограбили могилу. Суеверный поляк случайно увидел грабителей – и умер от страха. И что?
– Вы пытаетесь убедить самого себя, – спокойно парировал Ли. – В глубине души вы знаете – не можете не знать – правду. Вы стали орудием в руках чудовищных, кошмарных сил, Карсон. На протяжении трех веков Абби Принн – живой мертвец – лежала в могиле, дожидаясь, чтобы кто-нибудь угодил в ее ловушку – в ведьминскую комнату. Возможно, сооружая ее, она прозревала будущее: провидела, что в один прекрасный день кто-то случайно наткнется на адский покой и попадет в западню мозаичного узора. Попались вы, Карсон, и дали возможность этой мерзкой нежити перекинуть мост через провал между сознанием и материей, установить с вами связь. Для существа, наделенного страшной властью Абигейл Принн, гипноз – это детские игрушки. Ей ничего не стоило принудить вас пойти к ее могиле, вырвать кол, удерживающий ее в плену, а затем стереть в вашем разуме воспоминание об этом действии, чтобы оно даже во сне не воскресало!
Карсон вскочил на ноги, глаза его вспыхнули странным светом.
– Во имя Господа, вы вообще понимаете, что говорите?
Ли хрипло рассмеялся:
– Во имя Господа? Скорее во имя дьявола – того самого дьявола, что в это мгновение угрожает Салему: ибо Салем в опасности, в страшной опасности! Абби Принн прокляла мужчин, и женщин, и детей города, когда ее привязали к столбу и обнаружили, что огонь ее не берет! Сегодня утром я поработал с кое-какими секретными архивами и вот пришел в последний раз попросить вас покинуть этот дом.
– Вы закончили? – холодно осведомился Карсон. – Прекрасно. Так вот, я остаюсь здесь. Вы либо не в себе, либо пьяны, но вся эта чушь меня не убеждает.
– А если я предложу вам тысячу долларов, вы уедете? – спросил Ли. – Или даже больше – десять тысяч? В моем распоряжении имеется весьма значительная сумма.
– Нет, черт побери! – рявкнул Карсон в порыве гнева. – Все, чего я хочу, – это в тишине и покое закончить мой новый роман. Нигде больше я работать не могу и не хочу. И не стану!..
– Я этого ждал, – тихо промолвил Ли. В голосе его, как ни странно, звучало сочувствие. – Господи, да вы же не способны вырваться! Вы угодили в ловушку и освободиться уже не в силах – пока разум Абби Принн контролирует вас через ведьминскую комнату. А самое страшное в том, что являть себя она может только с вашей помощью, – она пьет ваши жизненные силы, Карсон, кормится вами, как вампир!
– Вы с ума сошли, – глухо отозвался Карсон.
– Мне страшно. Тот железный диск в ведьминской комнате – я боюсь его и того, что под ним. Абби Принн служила странным богам, Карсон, и я прочел кое-что на стене в той нише, что дало мне подсказку. Имя Ньогта вам что-нибудь говорит?
Карсон раздраженно помотал головой. Ли пошарил в кармане и извлек клочок бумаги.
– Я выписал этот отрывок из одной книги в кестерской библиотеке, называется она «Некрономикон», а сочинил ее человек, настолько глубоко ушедший в изучение запретных тайн, что его прозвали безумным. Вот, прочтите.
Нахмурившись, Карсон прочел следующее:
Люди знают его как Обитателя Тьмы, этого собрата Властителей по имени Ньогта, Тот, кого быть не должно. Его возможно призвать на поверхность земли через потайные пещеры и расселины; колдуны и чародеи видели его в Сирии и под черной башней на плато Ленг; из грота Танг в Тартарии вырвался он, сея ужас и разрушение среди шатров великого хана. Лишь с помощью египетского креста, заклинания Вак-Вирадж и эликсира тиккоун возможно изгнать его обратно в ночную черноту и мерзость сокрытых пещер, где его обиталище.
Ли спокойно выдержал недоуменный взгляд Карсона:
– Теперь понимаете?
– Заклинания и эликсиры! – фыркнул Карсон, возвращая выписку. – Чушь несусветная!
– Вовсе нет. И заклинание, и эликсир известны оккультистам не первое тысячелетие. Мне и самому доводилось их использовать в определенных… обстоятельствах. А если я прав насчет вот этого… – Ли направился к двери, губы его сложились в бескровную линию. – Прежде таким материализациям удавалось воспрепятствовать, но главная проблема – в эликсире: раздобыть его куда как непросто. И все же я надеюсь… Я еще вернусь. Вы не могли бы до тех пор не заходить в ведьминскую комнату?
– Ничего обещать не буду, – отрезал Карсон.
У него ныла голова; тупая боль мало-помалу нарастала, вторгаясь в сознание; его слегка подташнивало.
– До свидания.
Он проводил Ли к выходу и помешкал на ступенях: возвращаться отчего-то не хотелось. А пока он глядел вслед стремительно удаляющейся высокой фигуре оккультиста, из соседнего дома вышла какая-то женщина. При виде Карсона она разразилась визгливой, гневной тирадой, ее необъятная грудь так и ходила ходуном.
Карсон обернулся и недоуменно воззрился на нее. В висках пульсировала боль. Женщина направилась к нему, угрожающе потрясая мясистым кулаком.
– Вы чего мою Сару пужаете? – завопила она. Ее смуглое лицо побагровело от ярости. – Чего ее пужаете своими дурацкими фокусами, а?
Карсон облизнул пересохшие губы.
– Я прошу прощения, – медленно проговорил он. – Мне страшно жаль. Но я не пугал вашу Сару. Меня весь день дома не было. Что такое ее напугало?
– Ента бурая тварюка – Сара говорит, она к вам в дом забежала…
Женщина умолкла на полуслове, челюсть у нее отвисла, глаза расширились. Она сделала характерный знак правой рукой – наставила указательный палец и мизинец на собеседника, а большим пальцем прижала остальные.
– Старая ведьма!
И она поспешно ретировалась, испуганно бормоча что-то под нос на польском.
Карсон развернулся и возвратился в дом. Налил в бокал виски, поколебался, отставил его в сторону, так и не пригубив. И принялся расхаживать взад-вперед, то и дело потирая лоб сухими, горячими пальцами. В голове проносились сбивчивые, невнятные мысли. Лихорадило, в висках стучало.
Наконец Карсон спустился вниз, в ведьминскую комнату. Да там и остался, хотя работать не работал: в мертвой тишине подземного убежища головная боль слегка отпустила. Спустя какое-то время он уснул.
Долго ли продремал, он не знал и сам. Ему снился Салем: по улицам со страшной скоростью проносилась смутно различимая студенистая темная тварь, что-то вроде невероятно громадной угольно-черной амебы, она преследовала мужчин и женщин – те с воплями обращались в бегство, но чудовище с легкостью их настигало и заглатывало. Карсону снилось, что прямо на него смотрит похожее на череп лицо: иссохший, сморщенный лик, на котором живыми казались только глаза, – и глаза эти горели адским злобным огнем.
Наконец он проснулся и резко сел. Его пробирал холод.
Вокруг царила гробовая тишина. В свете электрической лампочки зелено-пурпурная мозаика словно извивалась и корчилась, подползая к нему; но едва он протер сонные глаза, иллюзия развеялась. Он глянул на наручные часы. Стрелки показывали два. Он проспал весь вечер и бльшую часть ночи.
Карсон ощущал странную апатичную вялость, она не давала ему подняться с кресла. Силы словно иссякали, вытекали капля по капле. Леденящий холод пробирался до самого мозга, но головная боль прошла. Сознание было кристально ясным – застыло в ожидании, словно что-то вот-вот должно было произойти. Краем глаза Карсон заметил движение.
Каменная плита в стене шевельнулась. Послышался негромкий скрежет; черный провал медленно расширился от узкого прямоугольника до квадрата. Там, во тьме, кто-то затаился. Вот тварь пошевелилась, выкарабкалась на свет – и Карсона захлестнул слепой ужас.
Существо походило на мумию. В течение невыносимой, длиною в вечность секунды эта мысль пульсировала в мозгу Карсона: «Оно похоже на мумию!» То был тощий как скелет, бурый, как пергамент, труп: казалось, на костяк натянули кожу какого-то гигантского ящера. Вот труп пошевелился, пополз вперед: слышно было, как длинные ногти царапают по камню. Он выбрался в ведьминскую комнату; яркий свет безжалостно высветил бесстрастное лицо, глаза горели замогильным светом. На побуревшей морщинистой спине отчетливо выделялся зубчатый хребет.
Карсон словно окаменел. Неизбывный ужас лишил его возможности двигаться. Его словно сковал сонный паралич – когда мозг, сторонний наблюдатель, не может или не желает передавать нервные импульсы в мышцы. Карсон лихорадочно убеждал себя, что на самом деле спит и вот-вот проснется.
Иссохшая мумия поднялась на ноги. Выпрямилась во весь рост, тощая как скелет, двинулась к нише с железным диском в полу. Развернувшись спиной к Карсону, помедлила немного – и в гробовой тишине зашелестел сухой, неживой шепот. Едва заслышав его, Карсон хотел закричать что было сил, но голос отнялся. А жуткий шепот все звучал и звучал – на языке, что явственно не принадлежал этой земле, и, словно бы в ответ на него, по железному диску прошла едва заметная дрожь.
Диск дрогнул и стал медленно приоткрываться. Сморщенная мумия торжествующе воздела костлявые руки. Диск был примерно в фут толщиной, и, по мере того как он поднимался над полом, по комнате разливался смутный запах – острый, тошнотворный, наводящий на мысль о каком-то пресмыкающемся. Диск неотвратимо приподнимался – и вот уже из-под края высунулось первое щупальце тьмы. Карсон внезапно вспомнил свой сон про студенистую черную тварь, что проносилась по улицам Салема. Он попытался сбросить оковы паралича, удерживающие его в неподвижности, но тщетно. В комнате темнело, голова у Карсона шла кругом, черный смерч набирал силу, грозя захлестнуть его. Комната словно раскачивалась, уходила из-под ног.
А железный диск между тем приподнимался все выше, и морщинистая мумия все стояла, воздев иссохшие руки в кощунственном благословении, и медленно сочилась наружу амебовидная чернота.
И тут в шелестящий шепот мумии вклинился новый звук: дробный перестук стремительных шагов. Краем глаза Карсон заметил, как в ведьминскую комнату ворвался человек. То был Ли, давешний оккультист; на его мертвенно-бледном лице ярко горели глаза. Он метнулся мимо Карсона прямиком к нише, где из провала вздымался черный ужас.
Иссохшая тварь обернулась – обернулась пугающе медленно. В левой руке Ли сжимал какое-то орудие: сrux ansata, крест с петлей, из золота и слоновой кости; правая рука была стиснута в кулак. Голос нежданного гостя зазвучал гулко и властно. На побелевшем лбу выступили капельки испарины.
– Йа на кадишту нил гх’ри… стелл’бсна кн’аа Ньогта… к’йарнак флегетор…
Нездешние, мистические звуки прогремели громом, эхом отразившись от стен. Ли медленно двинулся вперед, высоко воздев египетский крест. А из-под железного диска выплеснулся черный ужас!
Диск приподнялся, отлетел в сторону, и гигантская волна переливчатой черноты – не жидкая и не твердая, чудовищная студенистая масса – хлынула прямиком к Ли. Не сбавляя шага, не останавливаясь, он быстро взмахнул правой рукой – крохотная склянка взмыла в воздух, ударила в цель, и черная тварь поглотила ее.
Бесформенный ужас замешкался. Поколебался немного с видом пугающе-нерешительным – и проворно отпрянул. В воздухе разлилась удушливая вонь гари и тления, и на глазах у Карсона от черной твари начал отслаиваться кусок за куском, съеживаясь, точно под разъедающим воздействием кислоты. Разжижающимся потоком тварь потекла назад, роняя по пути омерзительные ошметки черной плоти.
Из основного сгустка вытянулась ложноножка, точно громадное щупальце, ухватила живой труп, потащила его к провалу и перебросила через край. Еще одно щупальце подцепило железный диск, без труда проволокло по полу, и, едва чудище кануло в бездну и скрылось из виду, диск с оглушительным грохотом лег на место.
Комната широкими кругами завращалась вокруг Карсона, невыносимая тошнота подступила к горлу. Нечеловеческим усилием он попытался подняться на ноги, а в следующий миг свет быстро померк – и угас вовсе. Темнота поглотила его.
Романа Карсон так и не закончил. Он сжег рукопись, но исать не перестал, хотя ни одно из поздних его произведений так и не было опубликовано. Издатели качали головой и недоумевали, отчего столь блестящий автор популярных романов внезапно увлекся сверхъестественными ужасами.
– Сильно написано, – заметил один из редакторов, возвращая ему рукопись под заглавием «Черное божество безумия». – Произведение в своем роде незаурядное, но уж больно жуткое и нездоровое. Никто этого читать не станет. Карсон, ну почему вы больше не пишете таких романов, как раньше? Вы ж на них прославились!
Тогда-то Карсон и нарушил свой обет никогда не упоминать про ведьминскую комнату – и рассказал все как есть, от начала и до конца, в надежде на доверие и понимание. Едва договорив, он упал духом: в лице собеседника читалось скептическое сочувствие.
– Вам ведь это все приснилось, верно? – уточнил редактор, и Карсон горько рассмеялся:
– Да, конечно – приснилось.
– Должно быть, сон произвел на вас крайне сильное впечатление. Такие случаи нередки. Но со временем все забудется, – ободрил его редактор, и Карсон кивнул.
Больше Карсон не упоминал о том ужасе, что увидел в ведьминской комнате, очнувшись от обморока, – ужасе, что неизгладимо отпечатался в его сознании; он знал, что тем самым лишь подаст повод усомниться в собственной вменяемости. Перед тем как они с Ли, смертельно бледные и дрожащие, выбежали из подземелья, Карсон быстро оглянулся через плечо. Сморщенные, прожженные клочья, отслоившиеся от порождения кощунственного безумия, необъяснимым образом исчезли, оставив на камнях черные пятна. Абби Принн, надо думать, возвратилась в тот ад, которому служила, а ее безжалостное божество сокрылось в неведомых безднах за пределами людского разумения, будучи изгнано могучими силами древней магии, которыми владел оккультист. Но ведьма оставила о себе напоминание – кошмарный «сувенир»: в последний раз обернувшись, Карсон заметил, что из-под края железного диска торчит, точно застыв в издевательском приветствии, иссохшая клешнястая рука!
Черный поцелуй
Г. К. Честертон. Лепанто. Перевод М. Фромана
- В зелени травы и тины поднялись со дна морей,
- Где безглазые и злые бродят скопища теней…
Грэм Дин нервно смял сигарету и встретил озадаченный взгляд доктора Хедвига.
– Мне никогда не было так тревожно, – сказал Грэм. – Эти сны повторяются с удивительной настойчивостью. Они не похожи на обычные беспорядочные кошмары. Кажется, будто… Знаю, это звучит нелепо, но кажется, будто они распланированы!
– Сны распланированы? Вздор! – Доктор Хедвиг всем своим видом выражал насмешку. – Вы, мистер Дин, художник, и совершенно естественно, что у вас впечатлительная натура. Этот дом в Сан-Педро вам незнаком, и вы говорили, что слышали о нем дикие россказни. Ваши сны – плод фантазии и переутомления.
Дин с ухмылкой на неестественно бледном лице посмотрел в окно.
– Надеюсь, вы правы, – тихо сказал он. – Но сны так не влияют на внешний вид. Вы согласны?
Молодой художник показал на большие синие круги у себя под глазами, на бескровно-бледные впалые щеки.
– Мистер Дин, все это следы переутомления. Я лучше вас знаю, что с вами случилось.
Седовласый врач взял со стола лист бумаги, исписанный его собственными заметками, которые едва можно было расшифровать, и углубился в их изучение.
– Итак, несколько месяцев назад вы унаследовали дом в Сан-Педро. И поселились там один, чтобы работать.
– Да. Здесь на побережье встречаются изумительные виды.
На мгновение лицо Дина снова помолодело, оттого что энтузиазм раздул его потухший огонь. Затем, тревожно нахмурившись, Дин заговорил снова:
– Но в последнее время я не могу писать – по крайней мере, морские пейзажи, что очень странно. Мои наброски теперь какие-то неправильные. У них словно бы появилось некое свойство, которого я в них не вкладываю…
– Свойство, говорите?
– Да, нечто зловещее, если так можно выразиться. Это трудно описать. Что-то внутри картины забирает всю красоту. Кстати, доктор Хедвиг, последние несколько недель я не слишком утомлялся.
Доктор снова заглянул в бумагу, которую держал в руке:
– Ну, здесь я с вами не соглашусь. Вы можете и не осознавать объем затраченных усилий. Эти сны о море, которые вас тревожат, лишены смысла, они разве что указывают на ваше нервное состояние.
– Ошибаетесь! – Дин внезапно вскочил, голос его был резок. – В том и состоит самое ужасное. Эти сны не лишены смысла. Они словно соединяются в одно, накапливаются и идут по заранее составленному плану. Каждую ночь они становятся все правдоподобнее, и я все шире вижу одно и то же зеленое, сияющее пространство под водой. Я подбираюсь все ближе и ближе к плавающим там черным теням и знаю, что это не тени, а нечто хуже. Каждую ночь я вижу чуть больше. Как будто делаю набросок, добавляя все новые и новые детали, пока…
Хедвиг пристально наблюдал за своим пациентом.
– Пока?.. – подсказал доктор.
Но напряженное лицо Дина расслабилось. Он вовремя справился с собой.
– Нет, доктор Хедвиг. Наверное, вы правы. Перенапряжение и нервы, как вы говорите. Если я поверил тому, что мексиканцы рассказали мне о Морелии Годольфо, – ну что ж, значит, я сумасшедший и глупец.
– Кто такая эта Морелия Годольфо? Женщина, которая забивает вам голову глупыми сказками?
– Об этом можете не беспокоиться, – улыбнулся Дин. – Морелия – моя двоюродная прапрабабушка. В свое время она жила в этом доме в Сан-Педро, и, видимо, с нее и пошли легенды.
Хедвиг что-то строчил на листе бумаги.
– Все ясно, молодой человек! Вы услышали эти байки – воображение разгулялось, и вы увидели сны. Этот рецепт приведет вас в порядок.
– Спасибо.
Дин взял листок, забрал со стола свою шляпу и двинулся было к двери. На пороге он задержался и криво усмехнулся:
– Вот только, доктор, вы не совсем правы, считая, что сны я начал видеть из-за этих легенд. Я их видел еще до того, как узнал историю дома.
И с этими словами он вышел.
Возвращаясь на машине в Сан-Педро, Дин попытался понять, что же с ним произошло, но каждый раз натыкался на глухую стену невероятности. Любое логическое объяснение забредало в дебри фантазии. Главное, что он не мог объяснить – то же, что не смог объяснить и доктор Хедвиг, – были сны.
Начались они вскоре после того, как он вступил в права наследования: получил по завещанию старинный дом к северу от Сан-Педро, долго стоявший пустым. Здание выглядело живописно состарившимся, и это сразу привлекло Дина. Дом был построен одним его предком в те времена, когда Калифорнией еще владели испанцы. Один из Динов – тогда фамилия звучала как «Дина» – уехал в Испанию и вернулся с невестой. Ее звали Морелия Годольфо, и, собственно, вокруг этой давно исчезнувшей женщины и строились все легенды.
По сей день в Сан-Педро еще живы сморщенные беззубые мексиканцы, которые шепотом пересказывают невероятные байки о Морелии Годольфо – о той, которая не старела и обладала странной недоброй властью над морем.
Годольфо входили в число самых родовитых семей Гранады, но люди украдкой поговаривали об их сношениях со страшными мавританскими колдунами и некромантами. Морелия, если верить намекам на эти ужасы, постигала зловещие тайны в черных башнях мавританской Испании; и когда Дина привез ее за море как невесту, она уже заключила договор с темными силами и в ней уже произошла определенная перемена.
Так гласили предания, а далее они повествовали о жизни Морелии в старом доме в Сан-Педро. После свадьбы ее муж прожил еще лет десять с небольшим, только ходили слухи, что души у него уже не было.
Одно ясно: Морелия Годольфо таинственным образом скрыла его смерть и продолжала жить в большом доме у моря одна.
Перешептывания батраков впоследствии обросли пугающими подробностями. Они касались перемены в Морелии Годольфо, колдовской перемены, которая заставляла ее в лунные ночи заплывать далеко в море, и наблюдатели видели, как сверкает среди брызг ее белое тело. Мужчинам, имевшим дерзость смотреть с утесов, порой удавалось разглядеть, как она забавляется с причудливыми морскими существами, которые резвились в черных водах и тыкались в нее невообразимо уродливыми головами. Утверждали, будто это были не тюлени и не какие-то другие известные формы подводной жизни, хотя порой слышалось хихиканье и взрывы грубого хохота. Поговаривали, что Морелия Годольфо однажды заплыла в море и не вернулась. Но после этого далекий смех слышался громче, а игры в черных скалах продолжались, так что давние сказки батраков подпитывались новыми слухами по сей день.
Таковы были дошедшие до Дина легенды. Факты же имелись скудные и противоречивые. Старый дом обветшал, и за многие годы его снимали лишь изредка. Арендаторы появлялись не только нечасто, но и ненадолго. Никаких особенных изъянов у дома между мысом Уайт и мысом Фермин не было, но те, кто там пожил, говорили, что из окон, выходящих на море, звук прибоя слышится немного по-особенному и что они плохо спали. Порой кто-то из постояльцев с непонятным ужасом говорил о лунных ночах, когда море видно особенно отчетливо. Во всяком случае, жильцы часто покидали дом с поспешностью.
Дин въехал в него сразу, как вступил в права на наследство, так как счел место идеальным для написания своих любимых пейзажей. Легенду и стоящие за ней факты он узнал позже, и к этому времени необычные сны уже начались.
Поначалу они были достаточно заурядны, хотя, как ни странно, все вращались вокруг милого его сердцу моря. Но во сне он видел не то море, которое любил.
В его снах жили горгоны. Зловеще извиваясь, по темным бурным водам плыла Сцилла, а над волнами с криками летали гарпии. Причудливые твари медлительно ползли наружу из чернильно-черных глубин, где обитали толстобрюхие безглазые чудовища. Ужасные морские гиганты выпрыгивали из воды и ныряли обратно, а уродливые пресмыкающиеся свивались в причудливых поклонах перед глумящейся луной. Отвратительные ужасы, скрытые в морских пучинах, окружали его во сне.
Это было достаточно неприятно, но оказалось лишь прелюдией. Сны изменялись. Как будто первые кошмары сложили фон для грядущих, еще более пугающих. Из мифических образов древних морских богов возникло новое видние. Сперва оно было смутным и очень медленно, на протяжении нескольких недель, обретало форму и смысл. И это был тот сон, которого сейчас так страшился Дин.
Сон появлялся обычно перед самым пробуждением – картины ярко-зеленого света, в котором медленно проплывали темные тени. Ночь за ночью прозрачное изумрудное сияние разгоралось ярче, а тени сплетались во все более различимый ужас. Их никогда не было видно отчетливо, хотя бесформенные головы, как ни странно, казались Дину отталкивающе узнаваемыми.
Далее в этом его сне существа-тени сместились, словно давая дорогу чему-то иному. В зеленую дымку вплыла свивающаяся кольцами фигура – похожая ли на остальные, сказать было трудно, поскольку здесь сон Дина всегда прерывался. При появлении этой последней фигуры он неизменно просыпался в приступе безотчетного страха.
Дину снилось, что он где-то в глубинах моря, среди плавающих теней с уродливыми головами, и каждую ночь одна тень подбиралась все ближе и ближе.
Теперь каждый день, пробудившись на заре с порывами холодного морского ветра, бьющего в окна, он еще долго после рассвета лежал в ленивом полузабытьи. Встав, он чувствовал себя необъяснимо усталым и не мог рисовать. Этим утром, увидев в зеркале отражение своего осунувшегося лица, он понял, что пора идти к врачу. Но доктор Хедвиг ничем ему не помог.
Тем не менее по пути домой Дин все же купил прописанное лекарство. Глоток горькой коричневатой микстуры придал ему сил, но, когда он припарковал машину, его вновь охватила депрессия. Он подошел к дому озадаченный и почему-то встревоженный.
Под дверью лежала телеграмма. Недоуменно нахмурившись, Дин прочитал ее:
УЗНАЛ ЧТО ТЫ ПОСЕЛИЛСЯ В ДОМЕ В САН-ПЕДРО ТЧК ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ ЧТОБЫ ТЫ НЕМЕДЛЕННО СЪЕХАЛ ТЧК ПОКАЖИ ЭТУ ТЕЛЕГРАММУ ДОКТОРУ МАКОТО ЯМАДЕ БУЭНА-СТРИТ 17 САН-ПЕДРО ТЧК ВОЗВРАЩАЮСЬ САМОЛЕТОМ ТЧК К ЯМАДЕ СХОДИ СЕГОДНЯ
МАЙКЛ ЛИ
Дин перечитал сообщение, и внезапно память его прояснилась. Майкл Ли был его дядя, но они не виделись много лет. Для всей семьи Ли всегда оставался загадкой. Он был оккультистом и по большей части проводил время в изучении дальних уголков земли. Иногда он надолго исчезал из виду. Телеграмма, которую держал в руках Дин, была отправлена из Калькутты, – видимо, Ли недавно объявился в какой-то дыре посреди Индии и тут узнал о полученном Дином наследстве.
Дин покопался в памяти. Теперь он припоминал, что много лет назад этот дом стал предметом семейной ссоры. Подробности уже стерлись, но ему вспомнилось, что Ли требовал снести дом в Сан-Педро. Разумных причин Ли не приводил и, когда в просьбе ему отказали, на некоторое время пропал. А теперь пришла эта странная телеграмма.
После долгой поездки Дин устал, да и бесполезная беседа с доктором разозлила его больше, чем ему показалось. К тому же у него не было настроения исполнять дядину просьбу и тащиться на Буэна-стрит, до которой было ехать много миль. Однако сонливость, которую он почувствовал, была следствием обычной здоровой усталости, в отличие от прострации последних недель. Все-таки укрепляющая микстура подействовала.
Он рухнул в свое любимое кресло у окна, выходящего на море, и заставил себя наблюдать пылающие цвета заката. Солнце упало за горизонт, и в комнату прокрались серые сумерки. Появились звезды, и далеко на севере засветились тусклые огни игорных кораблей близ Вениса[1]. Горы закрывали вид на Сан-Педро, но бледное рассеянное сияние в той стороне подсказало, что этот новый Варварийский берег[2] пробуждается и там закипает буйная жизнь. Лик Тихого океана медленно прояснялся. Над холмами Сан-Педро восходила полная луна.
Дин долго сидел у окна в неподвижности, позабыв о трубке в руке, и глядел вниз на медленно вздымающийся океан, который пульсировал мощной и чуждой жизнью. Постепенно подобралась сонливость и одолела его. Перед тем как Дин провалился в пучину сна, в мозгу пронеслась фраза да Винчи: «Две самые прекрасные вещи в мире – это улыбка женщины и движение могучих вод».
Он видел сон, и на этот раз сон был иным. Сперва лишь чернота, рев и грохот, словно шум разгневанного моря, и с ними причудливо мешалась туманная мысль о женской улыбке и женских губах, пухлых, неуловимо зовущих… Но как ни странно, эти губы не были красными, нет! Они были бледными, бескровными, как у существа, которое долго пребывало в пучине моря…
Туманное изображение сменилось другим, и на мгновение Дину показалось, что он видит безмолвное зеленое пространство из прошлых снов. За дымкой темные тени двигались быстрее, но вся картина длилась едва ли дольше секунды. Промелькнула и погасла, и Дин очутился в одиночестве на берегу, который в своем сне он узнал: это была песчаная бухта под домом.
Соленый бриз холодом окатил лицо, море сверкало в лунном свете, будто серебряное. Едва различимый всплеск выдал присутствие морского существа, которое потревожило поверхность воды. На севере море омывало неровные скалы, испещренные черными тенистыми полосами и пятнами. Дин почувствовал необъяснимый порыв двигаться туда. И поддался ему.
Перебираясь через скалы, он внезапно ощутил необычное чувство, словно на него нацелен чей-то взгляд – взгляд, который наблюдал за ним и предостерегал! В уме у него смутно возникло угрюмое лицо дяди, Майкла Ли, чьи глубоко посаженные глаза ярко горели. Но все это быстро пропало, и Дин увидел впереди глубокую нишу в скале, заполненную чернотой. Он знал, что ему надо войти туда.
Он протиснулся между двумя выступами и очутился в еще более глубокой, давящей черноте. Однако каким-то образом он понимал, что находится в пещере, и слышал, как рядом плещется вода. Вокруг стоял затхлый соленый запах морских разложений, зловонный дух пустых океанических пещер и трюмов древнихкораблей. Дин шагнул вперед, и, оттого что поверхность под ногами круто пошла вниз, споткнулся и упал головой в мелкую ледяную лужу. Он скорее почувствовал, чем увидел, как что-то промелькнуло, а затем внезапно страстные губы прижались к его губам.
«Человеческие», – сперва подумалось Дину.
Он лежал на боку в зябкой воде, и его губы касались чужих податливых губ. Он ничего не видел, поскольку все терялось в черноте пещеры. Неземной соблазн тех невидимых губ прокатился по нему дрожью.
Дин ответил на прикосновение, яростно приник к губам, дал им то, что они жадно искали. Невидимые волны наползали на скалы, шепча предостережения.
Пока длился поцелуй, Дина охватило странное ощущение. Он почувствовал, как сквозь него проходят изумление и трепет, а потом вдруг – дрожь внезапного экстаза, а за нею по пятам пришел ужас. Отвратительное черное безумие, неописуемое, но пугающе реальное, окатило его сознание, заставило содрогнуться от тошноты. Словно невыразимое зло втекало в его тело, его ум, саму его душу через этот исполненный скверны поцелуй на его губах. Дин почувствовал себя омерзительным, нечистым. Он упал навзничь и тут же вскочил.
И сейчас, когда от входа внутрь пещеры прокрался бледный луч тонущей луны, Дин впервые увидел отвратительное существо, которое он поцеловал. Перед ним восстало нечто – чудовище, похожее на пресмыкающееся, с телом тюленя. Оно свивалось кольцами и сжималось, двигалось к нему, поблескивая гадостной слизью. Дин вскрикнул, повернулся, чтобы бежать от кошмара, терзающего его мозг, и услышал позади тихий всплеск, словно нечто тяжелое соскользнуло обратно в воду…
Дин проснулся. Он по-прежнему сидел в кресле перед окном; луна бледнела в преддверии серого рассвета. Дина трясло от тошноты, мутило от отвратительной реалистичности его сна. Одежда его промокла от пота, а сердце яростно колотилось. Дина как будто охватила непреодолимая апатия, из-за которой лишь огромным усилием ему удалось подняться с кресла и добрести до кровати, куда он упал и урывками проспал несколько часов.
Поднял его пронзительный дверной звонок. Дин все еще испытывал слабость и головокружение, но пугающая апатия несколько отступила. Когда Дин открыл дверь, стоявший на крыльце японец было коротко поклонился, но его движение резко прервалось, как только пронзительные черные глаза вгляделись в лицо Дина. Посетитель резко втянул в себя воздух.
– Ну что? – с раздражением спросил Дин. – Вы хотите меня видеть?
Гость, невысокий худощавый человек с копной жестких седых волос и узким бледным лицом, покрытым паутинкой морщин, все всматривался в него.
– Я доктор Ямада, – наконец представился посетитель.
Дин озадаченно нахмурился. Он сразу вспомнил полученную накануне дядину телеграмму. В нем начало расти необъяснимое раздражение, и он сказал резче, чем хотел:
– Надеюсь, этот визит не связан с вашей работой. Я уже…
– Ваш дядя – вы же мистер Дин? – ваш дядя прислал мне телеграмму. Он изрядно встревожен. – Доктор Ямада украдкой огляделся.
Дин почувствовал, как внутри зреет отвращение, и его раздражение усилилось.
– Боюсь, мой дядя слишком эксцентричен. Ему не о чем тревожиться. Мне жаль, что вы впустую потратили время.
Доктора Ямаду обхождение Дина, похоже, не задело. Наоборот, на его маленьком лице на мгновение неожиданно проступило сочувствие.
– Вы не возражаете, если я войду? – спросил он и уверенно шагнул вперед.
Дину никак было не остановить его, кроме как встать на пути, и он угрюмо проводил гостя в комнату, где провел последнюю ночь, указал на кресло, а сам занялся кофейником.
Ямада сидел неподвижно и молча наблюдал за Дином. Затем безо всякого вступления сказал:
– Мистер Дин, ваш дядя – великий человек.
– Я видел его лишь однажды, – отмахнулся Дин.
– Он один из величайших оккультистов современности. Я тоже изучал потусторонние явления, но по сравнению с вашим дядей я дилетант.
– Дядя эксцентричен, – сказал Дин. – Оккультизм, как вы выразились, меня никогда не интересовал.
Маленький японец бесстрастно смотрел на него.
– Мистер Дин, вы совершаете широко распространенную ошибку. Вы считаете оккультизм развлечением для сумасбродов. Не возражайте, – он поднял худую руку, – недоверие у вас на лице написано. Что ж, оно понятно. Это суеверие, которое пришло к нам из давних времен, когда ученых называли алхимиками и колдунами и сжигали за сделки с дьяволом. Но на самом деле нет ни колдунов, ни ведьм. В том смысле, который придают этим словам. Есть мужчины и женщины, которые овладели мастерством в определенных науках, не вполне подчиняющихся общепринятым физическим законам.
На лице Дина появилась скептическая ухмылка. Ямада спокойно продолжал:
– Вы не верите, потому что не понимаете. Немного есть тех, кто может – или кто хочет – воспринять эту великую науку, не скованную земными законами. Но для вас, мистер Дин, имеется дополнительное затруднение. – В черных глазах блеснула искорка иронии. – Вы можете сказать, откуда я узнал, что вы в последнее время страдаете от ночных кошмаров?
Дин резко обернулся и застыл в изумлении. Потом улыбнулся и произнес:
– Доктор Ямада, между прочим, я знаю ответ. Вы, врачи, общаетесь между собой, а я вчера, кажется, о чем-то подобном обмолвился доктору Хедвигу.
Тон Дина был оскорбительным, но Ямада лишь повел плечом.
– Вы читали Гомера? – некстати спросил он и после удивленного кивка Дина продолжил: – Знаете, кто такой Протей? Морской старик, который обладал способностью менять облик. Рискую вызвать ваше недоверие, но уже давно все, кто изучает темные искусства, знают, что за этим мифом стоит страшная реальность. Все легенды об одержимости духами, о реинкарнации, даже сравнительно безвредные эксперименты по передаче мысли на расстояние указывают на истину. Почему, как вы думаете, фольклор изобилует сказками о людях, способных превращаться в зверей, – вервольфах, гиенах, тиграх, людях-тюленях у эскимосов? Потому, что эти сказки основаны на реальности! Я не имею в виду, что возможно физическое изменение тела, – по крайней мере, насколько распространяются наши знания. Но с давних времен известно, что ум, сознание адепта может быть перенесено в мозг и тело подходящего объекта. Мозг животных слаб, ему не хватает силы сопротивляться. Иначе обстоит дело у людей, если только не складываются определенные обстоятельства…
Воспользовавшись заминкой, Дин протянул японцу чашку кофе – сваренного, как сейчас принято, в кофеварке, – и Ямада принял ее с легким церемониальным поклоном. Дин выпил свою порцию в три торопливых глотка и налил еще. Ямада, вежливо пригубив, отставил чашку в сторону и с серьезным видом подался вперед:
– Мистер Дин, я должен просить вас открыть свой ум. Не позволяйте общепринятым представлениям о жизни влиять на вас в нынешней ситуации. Исключительно в ваших интересах, чтобы вы внимательно меня выслушали и поняли. Тогда, возможно… – Он замялся и снова бросил в окно тот же взгляд исподтишка. – Морская жизнь пошла не тем путем, что жизнь на суше. Эволюция следовала иным курсом. В великих глубинах океана была обнаружена жизнь, совершенно чуждая нашей: светящиеся существа, которые взрывались, когда попадали в более низкое атмосферное давление, – и в этих огромных глубинах развились совершенно неземные ее формы, формы, которые неподготовленный ум сочтет невозможными. В Японии, стране островной, мы уже на протяжении нескольких поколений знаем об этих морских обитателях. Ваш английский писатель Артур Мейчен выразил в одном своем утверждении глубокую истину: страшась этих странных существ, человек приписал им прекрасные или очаровательно гротескные формы, которыми они на самом деле не обладают. Так у нас возникли нереиды и океаниды – тем не менее человек не мог полностью скрыть всю мерзость этих созданий. Так появились легенды о горгонах, о Сциллле, о гарпиях и – что немаловажно – о русалках и о том, что они лишены души. Несомненно, вы знаете сказку о русалках: они жаждут души человека и крадут ее через поцелуй.
Дин стоял у окна, повернувшись к японцу спиной.
– Продолжайте, – бесстрастно произнес он, когда Ямада замолчал.
– У меня есть основания полагать, – вкрадчиво сказал Ямада, – что Морелия Годольфо, женщина из Альгамбры, была не вполне… человеком. Она не оставила потомков. Эти существа не рождают детей – попросту к этому неспособны.
– Что вы хотите сказать?
Дин обернулся. Его лицо было смертельно бледным, а тени под глазами отливали жутковатой синевой.
– Что вы хотите сказать? – хрипло повторил он. – Вам не запугать меня своими сказками – если вы этого добиваетесь. Вы… Мой дядя по какой-то, лишь ему ведомой причине хочет, чтобы я съехал из этого дома. Вы таким способом пытаетесь меня отсюда прогнать?
– Вы должны покинуть этот дом, – сказал Ямада. – Ваш дядя едет, но он может не успеть. Послушайте меня: эти существа – обитатели моря – завидуют человеку. Солнечного света, тепла огня, земных полей – всего этого они лишены. Всего этого – а еще любви. Вы помните, что я говорил о переносе сознания? Это единственный способ, которым существа могут получить желаемое и познать любовь мужчины или женщины. Иногда – нечасто – кому-то из тварей удается добыть человеческое тело. Они всегда начеку. Когда случается кораблекрушение, они отправляются на его место, как стервятники на пир. Они умеют необыкновенно быстро плавать. Когда человек тонет, защитные силы его сознания снижаются, и бывает, что обитатели моря могут заполучить человеческое тело. Есть легенды о спасшихся после кораблекрушения людях, которые впоследствии странно изменились. Морелия Годольфо была таким существом! Семья Годольфо много знала о темных искусствах, но использовала их в злых целях – для так называемой черной магии. И я думаю, именно так некий обитатель моря обрел силу, чтобы захватить мозг и тело этой женщины. Произошел перенос. Сознание обитателя моря завладело телом Морелии Годольфо, а ум настоящей Морелии был вытеснен в ужасное создание из морских пучин. Со временем человеческое тело женщины умерло, и ум-захватчик вернулся в свою первоначальную оболочку. Тогда сознание Морелии Годольфо было выброшено из своей временной тюрьмы и осталось бездомным. Это была ее подлинная смерть.
Дин медленно покачал головой, словно отрицая услышанное, но ничего не ответил.
– С тех пор многие годы, многие поколения она обитала в море, ждала, – неумолимо продолжал рассказ Ямада. – Сильнее всего ее сила здесь, где она когда-то жила. Но, как я уже говорил… перенос вероятен лишь при необычном стечении обстоятельств. Жильцы этого дома могут испытывать затруднения со сном, но не более того. У этого злого существа не было силы украсть их тела. Ваш дядя знал это, иначе бы он настоял, чтобы дом немедленно уничтожили. Он не предвидел, что однажды здесь поселитесь вы.
Маленький японец наклонился вперед. Его глаза превратились в двойную точку черного света.
– Вам нет нужды рассказывать, что вы испытали за последний месяц. Я все знаю. Обитатель моря имеет над вами власть. Во-первых, существуют кровные узы, пусть даже вы и не прямой ее потомок. И еще ваша любовь к океану – ваш дядя рассказывал. Вы живете здесь наедине с картинами и творческими фантазиями и ни с кем не видитесь. Вы идеальная жертва, и этому морскому ужасу не составило труда вступить с вами en rapport[3]. Уже сейчас у вас проявляются знаки.
Читать бесплатно другие книги:
