Глубина в небе Виндж Вернор

Она отключила изображение, и они оба оказались снова в ее кабинете, свет холодно искрился на шероховатых стенах. Фам чувствовал, что его начинает прошибать пот.

Она теперь даже на него не смотрела.

– Инвентарная ведомость показывает несколько миллионов локализаторов сверх тех, что стоят в аппаратуре флота.

– Разумеется. Когда они неактивны, то занимают всего несколько литров.

Спокойное замечание:

– Вы были дураками, что не использовали их в системе безопасности.

Фам вызверился на нее:

– Мы, артиллеристы, знали, на что они способны. В военной ситуации…

Но такие подробности не попадали в фокус Анне Рейнольт. Она махнула ему рукой, чтобы он замолчал.

– Похоже, что для наших целей их более чем достаточно.

Красавица-янычар снова глянула Фаму в лицо. На короткий миг ее взгляд уперся прямо ему в глаза.

– Вы создали возможность для новой эры контроля, артиллерист.

Фам посмотрел в ясные синие глаза и кивнул. Он надеялся, что она сама не понимает, насколько права. И еще Фам теперь понял, какое центральное место занимает она в его планах. Анне Рейнольт управляет почти всеми зипхедами. Анне Рейнольт – прямой контроль Томаса Нау над всей работой. Анне Рейнольт знает об эмергентах все, что должен знать для успеха революционер. И Анне Рейнольт – зипхед. Она может догадаться, что он задумал – или может оказаться ключом к уничтожению Нау и Брюгеля.

В построенной в аварийных условиях базе никогда не бывает все спокойно. Времянка торговцев была всего сто метров в поперечнике, и проходящие по ней люди создавали напряжения, которые нельзя было полностью демпфировать. И термальные напряжения тоже вызывали громкое потрескивание. Но сейчас был как раз период сна у большинства обитателей базы, и в каюте Фама Нювена было тихо, как только могло быть. Он плавал в затемненной каюте, притворяясь, что дремлет. Его тайная жизнь, кажется, становилась очень напряженной. Эмергенты этого не знали, но на них была расставлена западня на таком глубоком уровне, что о нем мало кто знал даже среди капитанов флота Кенг Хо. Одна из двух-трех хитростей, которые подстроил Фам Нювен много веков назад. Знала Сура, знали некоторые другие, но после разлома Брисго это знание не было запущено в общее вооружение Кенг Хо. Фам часто об этом думал; Сура умела действовать тонко.

Сколько времени пройдет, пока Рейнольт и Брюгель обучат своих людей использовать локализаторы? Устройств этих хватило бы с запасом на все стабилизационные операции у точки L1 и для шпионажа во всех обитаемых местах. За третьей едой ребята из связи говорили о бросках в главном кабеле времянки. Десять раз в секунду сквозь времянку проходил микроволновый импульс – достаточно, чтобы как следует запитать локализаторы. Перед началом периода сна Фам заметил несколько влетающих в вентилятор пылинок. Сейчас, наверное, Рейнольт и Брюгель калибруют систему. Потом Брюгель и Нау будут себя поздравлять с качеством изображения и звука. Если повезет, они в конце концов отключат свои громоздкие приборы шпионажа, если же не повезет… все равно через несколько мегасекунд будет возможность подделать их показания.

Что-то чуть тяжелее пылинки село ему на щеку. Фам притворился, что потирает лицо и при этом пристроил пылинку у себя между веками. Чуть позже вытащил другую из канала правого уха. Ирония в том, как много усилий затратили эмергенты на отключение устройств ввода-вывода, которым они не доверяли.

Локализаторы делали все, что Фам обещал Томасу Нау. Как все подобные устройства на протяжении всей истории человечества, они определяли местонахождение друг друга в геометрическом пространстве – простое упражнение, ничего больше, как расчет времени прохождения сигнала. Вариант Кенг Хо был меньше других, мог питаться без проводов на больших расстояниях, и имел простой набор датчиков. Это были потрясающие приборы для шпионажа – как раз то, о чем мечтал предводитель Нау. По своей природе локализаторы были чем-то вроде компьютерной сети, в сущности, распределенным процессором. У каждой пылинки был небольшой запас вычислительной способности, и они общались друг с другом. Несколько сот тысяч таких пылинок по всей времянке торговцев имели вычислительной мощности больше, чем все железо, которое напихали сюда Нау и Брюгель. Конечно, такую вычислительную мощность имели все локализаторы – даже эмергентская рухлядь. Главная тайна Кенг Хо состояла в том, что не нужен был никакой дополнительный интерфейс, ни для ввода, ни для вывода. Если знать секрет, можно обратиться к локализаторам Кенг Хо прямо, дать им ощутить положение твоего тела, проинтерпретировать соответствующие коды и отреагировать встроенными эффекторами. То, что эмергенты убрали из времянки весь интерфейс взаимодействия, было теперь неважно. Интерфейс Кенг Хо теперь вокруг и доступен каждому, кто знает секрет.

Доступ к нему требовал специальных знаний и сосредоточенности. Это не то, что может произойти случайно или по принуждению. Фам расслабил мышцы, частично притворяясь спящим, частично настраивая себя на предстоящую работу. Нужен был особый ритм сердцебиения, специальная последовательность вдохов и выдохов. А я вообще помню это после стольких лет?

Резкий всплеск страха и тревоги отбросил его назад. Одна пылинка между веками, еще одна в ухе. Этого должно быть достаточно, чтобы согласовать прочие локализаторы, плавающие в комнате. Должно быть.

Но нужное настроение все ускользало. Мысли возвращались к Анне Рейнольт и к тому, что показал ему Силипан. Фокусированные увидят его планы, это только вопрос времени. Фокус – это чудо. Фам мог бы сделать Кенг Хо настоящей империей – несмотря на вероломство Суры – будь у него тогда эти фокусированные орудия. Да, цена высокая. Он вспомнил ряды зомби в мансарде Хаммерфеста. Есть десятки путей смягчить систему, но в конце концов, чтобы использовать фокусированные орудия, придется идти на жертвы.

Стоит ли конечный успех, истинная империя Кенг Хо, такой цены? Готов ли он ее уплатить?

Да и еще раз да!

При такой напряженности ему никогда не достичь состояния доступа. Фам вернулся назад и начал заново весь цикл расслабления. Он отпустил свое воображение, дав ему скользнуть в воспоминания. Как это было в те дни, когда только начиналось? Сура Винж доставила «Репризу» и все еще очень наивного Фама Нювена на луны мегаполиса Намчена…

Он оставался у Намчена пятнадцать лет, и это были самые счастливые годы жизни Фама Нювена. Двоюродные родственники Суры оказались в этой системе и загорелись планами, которые предлагала Сура и ее юный варвар: метод межзвездной синхронизации, распространение технических приемов там, где не будет затронута их собственная торговля, перспектива склеивающей межзвездной торговой культуры. (Фам научился не говорить о целях, лежащих дальше этого.) Двоюродные братья Суры только что вернулись из очень выгодной экспедиции, но пределы изолированной торговли они осознавали хорошо. Предоставленные сами себе, они сколотили бы состояния, даже удержали бы их какое-то время… но потом исчезли бы вместе с ними во времени и межзвездной тьме. Многие из целей Фама они поддерживали нутром.

В чем-то их жизнь с Сурой у Намчена была похожа на первые дни на «Репризе». Но шло время, они сближались все сильнее. И было еще одно чудо, которое его тупая голова, набитая всеми грандиозными планами, даже не могла себе представить: дети. Он и думать не мог, насколько может отличаться семья от той, в которой он родился. Первыми малышами были Ратко, Бутра и K°. Он с ними жил, учил их, играл с ними в жмурки и догонялки, показывал им чудеса парков Намчена. Фам любил их куда больше себя, почти так, как любил Суру. Он чуть не бросил свой Великий План, чтобы оставаться с ними. Но для этого еще будет время впереди, и Сура его отпустила. Когда он вернулся через тридцать лет, Сура его ждала с новостями по другим звеньям Плана, уже претворяемыми в жизнь. Но первые трое из их детей уже отправились сами в путешествия, играя свою роль в создании новой Кенг Хо.

Фам вернулся с флотом из трех звездолетов. Были неудачи, были катастрофы. Предательства. Замле Энг бросил его, сочтя мертвым, у кометного облака Кьелль. На двадцать лет он застрял у Кьелля без флота, став с нуля триллионером, только чтобы оттуда удрать.

Сура летала с ним в некоторые рейсы, и они основали новые семьи на полудюжине миров. Прошло столетие. Три столетия. Протоколы миссий, разработанные еще на старой «Репризе», служили отлично, и за многие годы произошли воссоединения с детьми и детьми детей. Среди них были друзья большие, чем Ратко, Бутра или K°, но никогда уже Фам так их не любил. Он видел, как возникает новая структура. Пока что она была просто торговлей, иногда заквашенной на семейных связях. А будет гораздо большим.

Самое трудное состояло в понимании, что нужен кто-то в центре, по крайней мере на первые столетия. Часто Сура оставалась дома, координируя то, что делали Фам и другие.

И дети у них еще были. Пока Фам был за много световых лет от дома, у Суры появились новые сыновья и дочери. Он подшучивал над этим чудом, хотя на самом деле был сильно уязвлен и думал, что у нее были любовники. Сура только улыбалась и качала головой.

– Нет, Фам. Каждый ребенок, которого я называю своим, он и твой тоже. – Улыбка ее стала лукавой. – За многие годы ты так накачал меня собой, что хватило бы на рождение армии. Я не могу использовать весь этот дар сразу, но делаю, что могу.

– Только без клонов!

Слова Фама прозвучали резче, чем он намеревался.

– Господи, нет, конечно! – Она отвернулась. – Нет уж, с несколькими тебя мне просто не управиться. – Может, она была так же предубеждена, как и он. А может, и нет. – Нет, я тебя использую в естественных зиготах. Не всегда я второй донор или единственный второй донор. Намченские медики это отлично умеют. – Она повернулась и увидела выражение его лица. – Фам, я клянусь тебе, у каждого из твоих детей есть семья. Каждый любим… Фам, они нам нужны. Нам нужны семьи и Великие Семьи. Они нужны Плану.

Она ткнула его под ребра, пытаясь развеселить, убрать недовольство с его лица.

– Эй, Фам! Разве это не эротическая мечта любого варвара-завоевателя? Ты по количеству отпрысков переплюнул любого из них.

Конечно. Тысячи детей от десятков партнерш, воспитанных без затрат со стороны отца. Его отец в Северных Землях безуспешно пытался добиться куда меньшего, истребляя родственников и захватывая наложниц. И все же… как давно Сура этим занимается? Сколько еще детей и сколько «доноров»? Теперь он мог себе представить, как она планировала генетические линии, вкладывая нужные таланты в основание каждой Семьи, распределяя их по новой Кенг Хо. Какое-то странное двойное зрение возникало у него, когда он прокручивал это в голове. Как сказала Сура, это была эротическая мечта варвара… и при этом такое чувство, будто его изнасиловали.

– Мне надо было бы сказать тебе с самого начала, Фам. Но я боялась, что ты возразишь. А это ведь так важно.

В конце концов Фам не стал возражать. Это действительно продвигало План вперед. Но больно было думать о детях, которых он никогда не узнает.

На скорости в 0,3 световой Фам летал далеко. И даже там были торговцы, хотя за пределами тридцати световых лет они редко называли себя Кенг Хо. И неважно. Они могли понять План. Те, с кем он встречался, разносили идеи еще дальше. Куда бы они ни залетали – и дальше, поскольку многих убедили радиопослания, рассылаемые Фамом во тьму – туда приходил дух Кенг Хо.

Фам возвращался к Намчену снова и снова, напрягая Великий План почти до излома. Сура старела. Ей уже было два или три столетия. Тело ее достигло тех пределов медицины, когда его еще можно было поддерживать юным и упругим. Даже некоторые из детей уже состарились, проживая долго в порту между рейсами. А иногда в глазах Суры Фам видел проблески неназванных переживаний.

Каждый раз, возвращаясь на Намчен, Фам задавал ей один и тот же вопрос. Наконец в одну ночь, после любви почти такой же прекрасной, как в первые дни, он чуть не дошел до рыданий.

– Сура, это не так, как должно было быть! План был для нас обоих. Поедем со мной. По крайней мере, начни снова летать.

И мы будем встречаться снова и снова, сколько бы еще ни прожили.

Она отодвинулась от него и погладила по шее. Улыбнулась криво и печально.

– Знаю. Мы думали, что оба сможем летать. Странно, что это оказалось самой большой ошибкой в наших первых планах. Но будь честен, Фам. Ты знаешь, что один из нас должен оставаться в центре и работать с планом почти целую долгую Вахту.

Завоевание вселенной требует внимания к триллиону мелких деталей, и в анабиозе ими управлять невозможно.

– Да, в первые столетия. Но ведь… но ведь не всю же твою жизнь!

Сура покачала головой, продолжая его поглаживать.

– Боюсь, что мы ошиблись. – Она увидела выражение его лица, выражение страдания, и притянула его к себе. – Мой бедный принц-варвар. – В ее голосе слышалась ласковая и насмешливая улыбка. – Ты мое бесценное сокровище. И знаешь, почему? Ты огненный гений. Ты одержим. Но я всегда любила тебя не только поэтому. У тебя в голове столько противоречий! Малыш Фам вырос в пригороде Ада. Ты видел предательство, тебя предавали. Ты понимаешь суть вооруженного зла не хуже любого негодяя с руками по локоть в крови. И при этом маленький Фам принял на веру все мифы о рыцарстве, чести и приключениях. И у тебя в голове живет все это вместе, и ты жизнь кладешь на то, чтобы подогнать вселенную под свои противоречия. Ты придешь к своей цели близко, достаточно близко для любого разумного человека, но для тебя это может оказаться мало. Итак, я должна оставаться дома, если наш План должен увенчаться успехом. А ты по той же причине должен улетать. И ты, к несчастью, сам это знаешь. Правда, Фам?

Фам выглянул из настоящего окна, опоясывающего пентхауз Суры. Они находились на вершине самого высокого небоскреба на самой большой луне мегаполиса Намчена. Цены на офисные здание в Тарелске скакали вверх в горячке, которая казалась абсурдной в свете возможностей сетевых коммуникаций. Последний раз, когда эту башню выставляли на рынок, за стоимость годовой аренды пентхауза можно было купить звездолет. Последние несколько лет башня и большие куски застройки вокруг принадлежали Семьям Кенг Хо – в основном потомкам его и Суры. Это была мельчайшая часть их владений, кивок в сторону моды.

Сейчас было начало вечера. Серп Намчена низко висел на небе, огни делового района Тарелска соперничали с сиянием материнского мира. Где-то через секунду взойдут верфи «Винж и Мамсо», быть может, самые большие верфи во всем Людском Космосе. Но даже они – лишь пылинка в богатстве их Семей. А дальше – все расширяясь до самых границ Людского Космоса, и все еще увеличиваясь – тянется кооперативное богатство Кенг Хо. Он и Сура основали самую большую торговую культуру всех времен. Так это видела Сура. И ничего больше она в этом не видела. Ничего больше и не хотела. Сура ничего не имела против, что не будет жить в эру их окончательного успеха… потому что не думала, будто такая эра наступит.

И Фам подавил слезы, которые ждали в глазах. Он нежно завел свои руки Суре за спину и поцеловал в шею.

– Да, знаю, – произнес он наконец.

Свой отлет с Намчена Фам отложил на два года, на пять. Он оставался так долго, что нарушился даже сам Главный График. Пропущены встречи. Еще небольшая задержка – и может рухнуть весь План.

Когда же он наконец покинул Суру, что-то в нем умерло. Партнерство их осталось жить, и даже любовь сохранилась – в каком-то абстрактном смысле. Но между ними открылась зияющая пропасть времени, и Фам знал, что никогда через нее не ляжет мост.

Прожив сто лет, Фам Нювен повидал тридцать солнечных систем, сотню культур. Бывали торговцы, которые видели больше, но таких было немного. И уж Сура, ушедшая с головой в режим планирования на Намчене, никогда не видела того, что видел Фам. У нее были только книги и тексты, доклады из дальних краев.

Для оседлых цивилизаций, даже знающих межзвездные перелеты, ничто не бывает вечным. Некоторым чудом было то, что раса людей прожила достаточно долго, чтобы вырваться с Земли. Очень много есть способов, которыми разумная раса может обеспечить свое вымирание. Тупики застоя, лавинные процессы, эпидемии, атмосферные катастрофы, военные столкновения – это еще самые простые опасности. Человечество прожило достаточно долго, чтобы кое-что из этого понимать. Но технологическая цивилизация даже при величайшей осторожности несет в себе семена собственной гибели. Рано или поздно она окостеневает, и политики ведут ее к падению. Фам Нювен родился на Канберре в глубине средневековья. Он знал, что их катастрофа была по определенным меркам милосердной – в конце концов, человеческая раса на Канберре выжила, хотя и потеряла высокие технологии.

Были миры, которые Фам в свои первые сто лет посещал несколько раз. Иногда между этими посещениями проходили столетия. Он видел, как утопия, которой был Неймарс, превратилась в перенаселенную диктатуру, океанские города стали для миллиардов трущобами. Через семьдесят лет он прилетел к миру с населением в миллион, планете маленьких деревень, дикарей с раскрашенными лицами, томагавками и песнями разбитого сердца. Этот рейс был провалом, если не считать песни Вильнеса. Но Неймарсу еще повезло по сравнению с мертвыми планетами. Старую Землю после начала рассеяния четыре раза обживали с нуля.

Должен быть другой способ, и каждый новый мир, увиденный Фамом, укреплял его в мысли, что он этот способ знает. Империя. Правительство такое большое, что ошибка в целой солнечной системе будет поправимой катастрофой. Торговая культура Кенг Хо – это только начало. Она станет торговой империей Кенг Хо… а наступит день, когда возникнет истинная, правящая империя. Потому что Кенг Хо находится в уникальном положении. Каждая цивилизация-клиент на своем пике обладает выдающейся наукой, и иногда вносит колоссальные улучшение в то, что было лучшим до того. Чаще всего эти улучшения умирают вместе с цивилизацией. Но Кенг Хо – Кенг Хо пребывает вечно, собирая все лучшее, что можно найти. Для Суры это было главным и величайшим торговым преимуществом Кенг Хо.

Для Фама Нювена это значило больше.

Зачем нам продавать все, что мы знаем? Кое-что – да. Так мы зарабатываем себе на жизнь. Но давайте соберем сливки человеческого прогресса – и оставим их себе.

Вот так и появились на свет локализаторы «Кенг Хо». Фам был на орбите вокруг Тригве Итре – так далеко от Намчена, как еще никогда не забирался. Здешний народ был даже не той генетической породы, что люди из знакомых частей Людского Космоса.

Солнце Тригве было одной из тех маленьких тусклых звездочек класса М, паразитов колонизируемой галактики. Таких звезд было дюжина на одну, подобную солнцу Старой Земли, и у большинства были планеты. Селиться здесь было опасно – экосфера звезды такая узкая, что лишенная технологии цивилизация существовать здесь не может. В ранние тысячелетия завоевания космоса Человечеством на это не обращали внимания, и много таких миров были колонизированы. Эти люди, полные оптимизма, считали, что технология никуда не денется. И после первого же Заката миллионы людей оставались в мире льда – или в мире огня, если планета была с внутренней стороны экосферы звезды.

Тригве Итре была вариантом чуть более безопасным, а ситуация – обычной. У звезды была гигантская планета, Тригве, обращающаяся по орбите чуть вне первичной экосферы. У гигантской планеты было две луны, одна размером с Землю. Обе в ту эру, когда их посетил Фам, были обитаемы. Но большая из них, Итре, была драгоценностью. Приливное действие и прямой нагрев от Тригве дополняли скудный свет солнца. На Итре были суша, воздух и жидкий океан. И люди на Тригве Итре пережили по крайней мере один коллапс своей цивилизации.

И теперь у них была технология настолько высокая, насколько Человечество вообще достигало. Маленький флот Фама приняли радушно, нашли приличные верфи в поясе астероидов за миллиард километров от солнца. Фам оставил команды на борту кораблей, а сам на местном транспорте отправился внутрь, к Тригве и Итре. Не Намчен, конечно, но здешние люди видали других торговцев. Звездолеты Фама они тоже видели, и его предварительный торговый список… и все, что у него было, не годилось в подметки местной магии Итре.

Нювен остался на Итре на какое-то время, несколько недель, как местные называли единицу времени примерно в 600 Ксек, за которые Итре облетала по орбите гигант Тригве. Сама Тригве обращалась вокруг своего солнца примерно за 6 Мсек. Так что итрийский календарь довольно точно содержал десять недель.

Хотя мир этот балансировал на грани огня и льда, большая часть его была обитаемой. «У нас климат более стабилен, чем на Старой Земле, – хвастались местные жители. – Итре сидит глубоко в гравитационном колодце Тригве, и серьезным возмущениям взяться неоткуда. Приливной нагрев в геологических масштабах времени довольно мягкий». И даже опасности не были тут большим сюрпризом. Солнце класса M3 было чуть больше градуса в диаметре. Человек глупый даже мог бы прямо рассмотреть красный диск и увидеть бурление газов, большие и темные солнечные пятна. Несколько секунд такого созерцания могли вызвать серьезные ожоги сетчатки, поскольку, разумеется, такая звезда была гораздо ярче в околоинфракрасном диапазоне, чем в видимом свете. Рекомендуемые глазные протекторы были с виду прозрачным пластиком, но Фам никогда не забывал их надевать.

Его хозяева – группа местных компаний – принимали его за свой счет. Он проводил время за изучением их языка и попытками обнаружить хоть что-нибудь из привезенного его флотом, что могло бы хоть как-то пригодиться хозяевам. Они тоже старались не меньше. Это было что-то вроде промышленного шпионажа наоборот. Электроника у местных была чуть лучше, чем Фаму приходилось видеть, хотя Кенг Хо могла предложить кое-какие программные улучшения. Медицинская автоматика существенно отставала – здесь, быть может удастся просунуть ногу в дверь и с этого начать торговаться.

Фам со своими людьми разбили по категориям все, что можно было извлечь из этой встречи. Это окупило бы рейс и еще дало бы прибыль. Но до Фама дошли слухи. Его хозяева представляли несколько «картелей» – это был наиболее точный перевод, который Фаму удалась найти. И они прятали секреты друг от друга. Слухи ходили о новом типе локализатора, меньше всех где-либо сделанных и не требующем внутреннего источника питания. Любое улучшение локализатора было вещью прибыльной; эти устройства и были тем клеем позиционирования, который давал такую мощь встроенным системам. Но эти супер-локализаторы были снабжены встроенными сенсорами и эффекторами. Если это не просто слухи, они будут иметь политические и военные последствия для самой Итре – и последствия дестабилизирующие.

Фам уже знал, как собирать информацию в технологическом обществе, даже таком, на чьем языке он еще не мог говорить бегло, даже в таком, где за ним следят. За четыре недели он выяснил, какой картель может владеть этим «может-быть-существующим» устройством. Знал имя магната этого картеля: Гуннар Ларсон. Картель Ларсонов не включил это устройство в торговые списки. Его не было на столе – и Фам не хотел упоминать о нем в присутствии других. Поэтому он организовал встречу с Ларсоном с глазу на глаз. Это имело бы смысл даже в глазах теток и дядей Фама со средневековой Канберры, хотя технические тонкости, легшие в основу встречи, были бы для них совершенно непостижимы.

Через шесть недель после посадки на Итре Фам Нювен шел один по самой шикарной открытой улице в Дирби. Рассеянные облака напоминали о недавнем дожде, ярко отсвечивая серым и розовым в светлых сумерках. Солнце только что погрузилось в самое сердце Тригве. В короне гигантской планеты осталась красно-золотая дуга памятью об ушедшем в затмение солнце. Диск планеты-гиганта занимал на небе десять градусов. В полярных его широтах сверкали синие молнии.

Воздух был сырым и прохладным, ветер нес какой-то природный запах. Фам шел ровным шагом, туго натягивая поводок, когда рычащие хунды хотели исследовать что-нибудь в стороне от променада. Легенда требовала, чтобы он все делал медленно, любовался видом, вежливо помахивая аналогично одетым людям, проходящим мимо. В конце концов, что еще делать на открытом месте богатому и ушедшему на покой местному жителю, как не любоваться закатом и показывать своих элитных хундов? По крайней мере, это говорил человек, вышедший с ним на контакт.

– Охрана в Хаскерстрейде не слишком плотная. Но если у вас нет повода там находиться, вас может остановить полиция. Возьмите несколько призовых хундов. Вполне законная причина оказаться на променаде.

Фам охватил взглядом дворцы, выступавшие тут и там из листвы по сторонам променада. Дирби, кажется, местечко спокойное. Здесь есть охрана… но если достаточно много народу захотят его снести, это может быть сделано в одну ночь пожара и бунта. Картели играют в жесткие коммерческие игры, но сама цивилизация переживает самые спокойные и счастливые свои времена… Может быть, «картели» и не то слово. Гуннар Ларсон и некоторые другие магнаты имели вид глубокой, древней мудрости. Ларсон, конечно, здесь бесспорно главный, но слово для его ранга значило что-то большее. Фаму был известен термин «король-философ». Да, но Ларсон – бизнесмен. Может быть, его титул означает «магнат-философ». Ну, ладно.

Фам дошел до усадьбы Ларсона. Свернул на частную тропу, которая по ширине почти не уступала променаду. Выдача наголовных дисплеев поблекла, и через несколько шагов остался только естественный вид. Это было неприятным, но не сюрпризом. Фам шел так, будто это имение принадлежало ему, даже позволил хундам испражниться за двухметровой стеной цветов.

Пусть магнат-философ увидит, как глубоко я уважаю всю эту таинственность.

– Прошу вас следовать за мной, сэр, – прозвучал за спиной спокойный голос.

Фам не дал себе вздрогнуть, повернулся и небрежно кивнул говорившему. В красноватых сумерках оружия не было видно никакого. Высоко в небе, за два миллиона километров отсюда, переливались на лице Тригве цепочки голубых молний. Фам присмотрелся к своему провожатому и трем другим, которые прятались в тени. Одеты они были в форму корпорации, но нельзя было ошибиться в их военной повадке, в том, что на глазах у них были скорлупки.

Он позволил им взять хундов. Это тоже его не огорчило. У этих четырех здоровенных созданий вид был злобный и плотоядный. Может, их изменили генетически на отсутствие злобности, но чтобы Фам полюбил этих тварей, одной прогулки в сумерки мало.

Фам и оставшиеся охранники прошли чуть больше сотни метров. Он успел заметить изящно повернутые ветви, точно посаженный между корнями деревьев мох. Чем выше социальный ранг, тем больше эти ребята рвутся к сельской природе – и тем более совершенной полагается быть каждой детали. Наверняка на этот «лесной парк» столетиями наводили маникюр, чтобы изобразить нетронутую дикую природу.

Тропинка вывела в сад на склоне холма, выходивший на ручей, впадавший в пруд. При свете красноватой дуги Тригве можно было разглядеть столы и маленького человечка, который поднялся его приветствовать.

– Здравствуйте, магнат Ларсон!

Фам сделал полупоклон, который раньше он отметил как приветствие среди равных. Ларсон ответил тем же, и Фам почему-то понял, что он ухмыляется.

– Здравствуйте, капитан флота Нювен. Садитесь, пожалуйста.

Есть культуры, в которых торговля не может начаться, пока каждый не устанет до смерти от пустой болтовни. Здесь Фам этого не ожидал. Ему надо вернуться в гостиницу через 20 Ксек – и для них обоих будет хорошо, если другие картели не сообразят, где был Фам Нювен. Но Гуннар Ларсон, кажется, не спешил. Иногда молнии Тригве выхватывали его из темноты: типичный уроженец Итре, но очень старый, с поредевшими белокурыми волосами, сморщенной бледной кожей. В сверкающем молниями сумраке они просидели больше двух килосекунд. Старик вел болтовню об истории Фама и прошлом Тригве Итре. Черт, может, это он на меня злится, что загадил его цветы? А может, на Итре так принято. Светлая сторона была в том, что Ларсон отлично говорил по-анимски, и Фаму этот язык тоже был хорошо знаком.

В усадьбе Ларсона было до странности тихо. В городе Дирби обитал почти миллион народу, и хотя чудовищно высоких зданий не было, в тысяче метров от элитной секции Хаскерстрейд урбанизация была полной. Но здесь самым громким звуком была пустая болтовня Ларсона – и плеск водопадика на холме, который теперь слышал Нювен. Изогнутый дугой свет Тригве отражался в пруду. Какие-то большие создания всплывали к поверхности, и свет рябил. Кажется, мне начинает нравиться световой цикл Итре. Еще три недели назад Фам ни за что бы не поверил, что такое возможно. Дни и ночи были длиннее, чем в любом ритме, который Фам мог бы счесть приемлемым, но полдневные затмения давали передохнуть. А через некоторое время перестаешь замечать, что почти в каждом цвете есть примесь красного. На этой планете была какая-то уютная защищенность; эти люди уже тысячу лет сохраняли процветающий мир. Может быть, это и есть мудрость…

И вдруг, не прерывая потока тривиальностей, Ларсон спросил:

– Значит, вы думаете узнать секрет локализаторов Ларсона?

Фам знал, что его удивленное выражение не укрылось от глаз собеседника.

– Сперва я хотел бы узнать, действительно ли такая вещь существует. Слухи очень умозрительные… и очень неопределенные.

Зубы старика блеснули в улыбке.

– Да, они существуют. – Он повел рукой вокруг. – Они переносят мои глаза повсюду. Они превращают ночь в день.

– Понимаю.

Старик не носил скорлупок. Может быть, он догадался о сардонической гримасе Фама?

Ларсон тихо засмеялся.

– Да, да! – Он коснулся виска. – Один из них вот здесь. Остальные с ним согласуются и точно стимулируют мой зрительный нерв. С обеих сторон это требует большой тренировки. Но если у вас есть достаточно локализаторов Ларсона, они эту нагрузку выдерживают. И могут синтезировать вид в любом выбранном мной направлении. – Он почти незаметно шевельнул рукой. – Фам Нювен, выражение вашего лица мне ясно, как день. А с помощью локализаторов, севших пылинками вам на руки и шею, я могу заглянуть даже глубже. Я могу слышать биение вашего сердца, частоту вашего дыхания. Если сосредоточиться… – он склонил голову набок – можно оценить даже кровоток у вас в мозгу. Вы искренне удивлены, молодой человек.

Губы Фама стиснулись в злости на себя. Этот старик больше килосекунды его калибровал. Будь это все в кабинете, вдали от этого сада и тихой темноты, Фам был бы более насторожен. Сейчас он пожал плечами.

– Ваши локализаторы несравненно интереснее всего остального, что существует на данной стадии цивилизации Итре. Я был бы очень заинтересован приобрести некоторые образцы – и даже более заинтересован в программной базе и заводских спецификациях.

– С какой целью?

– Она очевидна и несущественна. Важно то, что могу дать вам в обмен. Ваша медицина хуже, чем на Намчене или Кьелле.

Кажется, Ларсон кивнул.

– Она хуже, чем была до Катастрофы. Мы так и не восстановили старые секреты.

– Вы назвали меня «молодой человек», но сколько лет вам самому, сэр? Сто? Девяносто?

Фам и его персонал очень внимательно изучили Итрийскую сеть, оценивая местную медицину.

– Девяносто один ваших тридцатимегасекундных лет, – сказал старик.

– Так вот, сэр, я прожил сто двадцать семь лет. Это не считая анабиоза, разумеется.

И все еще выгляжу молодым.

Ларсон замолчал, и Фам был уверен, что записал очко в свою пользу. Может быть, не так уж невозмутим «магнат-философ».

– Да, я был бы рад быть молодым. И миллионы отдали бы миллионы за это. Что может дать ваша медицина?

– Столетие-другое такого же вида и состояния, как у меня. После этого два или три столетия видимого старения.

– Ага! Это даже лучше, чем было у нас до Катастрофы. Но очень старый человек будет выглядеть так же плохо, и страдать так же, как все старики во все времена. Есть внутренние пределы, до которых человеческое тело можно стимулировать.

Фам вежливо промолчал, но про себя улыбнулся. Медицинский крючок сработал. Фам получит локализаторы в обмен на приличные медицинские знания. Магнат Ларсон проживет несколько лишних столетий. Если ему повезет, текущий цикл его цивилизации переживет его. Но через тысячу лет, когда Ларсон станет прахом, когда цивилизация его рухнет, как неизбежно для любой, ограниченной собственной планетой – через тысячу лет Фам и Кенг Хо будут по-прежнему летать среди звезд. И у них будут все те же локализаторы Ларсона.

Ларсон издавал какой-то странный тихий звук, и Фам не сразу понял, что это кашляющий смех.

– Ох, простите меня. Быть может, вы и прожили сто двадцать семь лет, но умом вы все еще молодой человек. Вы прячетесь за темнотой и каменным лицом – извините, не хочу вас обидеть. Вас не обучили правильной маскировке. Мои локализаторы показывают ваш пульс и кровоток мозга… и вы думаете, что когда-нибудь будете танцевать на моей могиле?

– Я… – Черт побери! Даже эксперт с лучшими зондами не мог бы так точно определить настроение объекта. Либо Ларсон говорит наугад – либо его локализаторы еще большее сокровище, чем думает Фам. К его восторгу и осторожности подмешалось чуть-чуть злости. Старик над ним смеется!

– В некотором смысле да. Если вы согласитесь на сделку, на которую я надеюсь, вы проживете не меньше лет, чем я. Но я из Кенг Хо. Я сплю десятилетиями от звезды до звезды. Цивилизации-клиенты, такие, как ваша, для нас однодневки.

На, получи. Это тебе кровяное давление поднимет.

– Капитан флота, вы мне слегка напоминаете Фреда, который вон там, в пруду. Я опять-таки никого не хочу обидеть. Фред – это лакстерфиске. – Очевидно, он говорил о той твари, что Фам заметил возле водопада. – Фреду много что любопытно. Он перестал прыгать после вашего прихода, пытаясь понять, что вы такое. Видите, он сейчас сидит у края пруда. Два бронированных щупальца исследуют траву метрах в трех от ваших ног.

Фам был неприятно поражен. Он думал, что это лозы. Теперь он проследил тонкие конечности до самой воды… да, четыре глазных стебля, четыре немигающих глаза. Отсвечивают желтым в угасающем свете Тригве.

– Фред живет долго. Археологи нашли документы о его выведении – небольшой эксперимент с дикой природой перед самой Катастрофой. Он был игрушкой какого-то богача, умным почти как хунд. Но Фред очень стар. Он пережил Катастрофу и был чем-то вроде легенды в этих местах. Вы правы, капитан флота, если проживете долго, увидите много. В средние века Дирби был сперва развалинами, потом колыбелью великого королевства – его повелители выкапывали секреты прошедших веков к собственной великой выгоде. Одно время здесь на холме был сенат этих правителей. В годы Возрождения здесь были трущобы, а озеро у подножья – коллектором открытой канализации. Даже название Хаскерстрейд, синоним вершин жизненного успеха, когда-то значило нечто вроде «Улица выброшенных домов».

Но Фред все это пережил. Он был легендой канализационных ходов, разумные люди еще три столетия назад не верили в его существование. Теперь он живет в полной чести – в чистейшей воде. – В голосе старика прозвучала нежность. – Так что Фред долго жил и много видел. Интеллектуально он все еще жив – насколько может быть лакстерфиске. Следит за нами своими бусинами. Но Фред знает о мире и своей истории гораздо меньше меня, который читал об этом только в книгах.

– Аналогия не выдерживает критики. Фред – всего лишь животное без разума.

– Верно. Вы же – человек, снабженный разумом, и вы летаете меж звезд. Вы живете несколько тысяч лет, но эти годы растянуты на срок такой же огромный, как у Фреда. Что еще вы видите на самом деле? Цивилизации возникают и погибают, но все технические цивилизации теперь знают самый большой секрет. Знают, какие социальные механизмы работают нормально, а какие сразу отказывают. Они знают средства, как отсрочить крах и избежать самых дурацких катастроф. Они даже знают, что каждая цивилизация неизбежно должна рухнуть. Может быть, электроники, которую вы хотите у меня купить, нигде больше в Людском Космосе нет, но я уверен, что она была изобретена людьми раньше и будет изобретена снова. Аналогично медицинская техника, которую, как вы правильно предполагаете, мы хотим получить от вас. Человечество в целом находится в стационарном состоянии, хотя его ареал медленно расширяется. Да, по сравнению с вами я как мошка в лесу, живущая один день. Но я вижу столько же, сколько и вы, живу столько же, сколько и вы. Я изучаю свою историю и радиосообщения, плывущие среди звезд. Я вижу столько же побед и варварства, сколько видите вы, люди Кенг Хо.

– Мы собираем лучшее. У нас оно не погибнет никогда.

– Спорный вопрос. Когда я был молод, к Тригве Итре приходил другой торговый флот. Они были совсем на вас не похожи. Другой язык, другая культура. Межзвездные торговцы – это не цивилизация, это всего лишь ниша.

Сура тоже так говорила. Здесь, в древнем саду, эти тихие слова прозвучали куда сильнее, чем у Суры; голос Гуннара Ларсона был почти гипнотическим.

– У этих прежних торговцев не было ваших амбиций, капитан флота. Они хотели только сколотить состояние, найти себе место и основать планетную цивилизацию.

– Тогда они больше не будут торговцами.

– Верно; может быть, они станут кем-то другим. Вы были во многих планетных системах. Ваша грузовая декларация сообщает, что вы много лет провели у Намчена, достаточно, чтобы оценить планетную цивилизацию. У нас здесь сотни миллионов людей, живущих в световых секундах друг от друга. Локальная сеть, охватывающая Тригве Итре, дает каждому из граждан вид на Людской Космос, доступный вам лишь тогда, когда вы возвращаетесь в порт… Ваша торговая жизнь между звезд – это прежде всего Руритания Ума.

Выражения этого Фам не понял, но точку зрения собеседника уловил.

– Магнат Ларсон, мне странно, что вы хотите жить долго. Вы так точно все описали – вселенную, где нет прогресса, где все умирает и ничего хорошего не остается.

Слова Фама были лишь наполовину иронией, а наполовину – честным недоумением. Гуннар Ларсон открыл окна, и вид поблек.

Чуть слышно донесся вздох.

– Вы правда мало читаете, мой юный друг?

Странно. Фам не думал, что старик прекратил зондирование. Но в вопросе прозвучало что-то вроде грустного удивления.

– Достаточно.

Сура жаловалась, что Фам слишком много времени проводит за разбором инструкций. Но Фам поздно начал и всю жизнь догонял. Так что если его образование чуть сдвинуто?

– Вы меня спрашиваете, какой во всем этом смысл. Каждый из нас приходит к этому смыслу своей дорогой, капитан флота. У каждого пути свои достоинства, свои опасности. Но ради себя самого, человек, необходимо учесть: у каждой цивилизации свой срок. У каждой науки свои пределы. И каждый из нас должен умереть, прожив меньше полутысячи лет. Если вы по-настоящему поймете эти пределы… тогда вы готовы повзрослеть, понять, что почем. – Он помолчал. – Да… просто слушайте мир и покой. Это дар – уметь это делать. Слишком много времени проходит в горячечной спешке. Слушайте бриз в ветвях лестаров. Смотрите, как Фред пытается нас понять. Слушайте смех детей и внуков. Наслаждайтесь отведенным вам временем, сколько и насколько бы ни было вам дано в жизни.

Ларсон откинулся в кресле. Казалось, он смотрит в беззвездную тьму, в центр диска Тригве. Дуга света от затменного солнца тускло разлилась по всему диску. Молний давно не видно; Фам предположил, что они видны лишь под определенным углом зрения на грозовые поля Тригве.

– Вот вам пример, капитан флота. Сидите, чувствуйте и смотрите – иногда в середине затмения наблюдается невиданная красота. Смотрите в центр диска Тригве.

Шли секунды. Фам глядел вверх. Низкие широты Тригве были обычно темными… но сейчас они призрачно покраснели, сначала так тускло, что Фам решил, будто видит желаемое вместо действительного. Свет медленно усиливался, глубокая, темная краснота, как сталь меча, еще слишком холодная для молота. И ее пересекали полосы тьмы.

– Этот свет из глубины самой Тригве. Вам известно, что мы получаем от нее немного прямого тепла. Иногда, когда облачные каньоны ориентированы как надо, а наверху прекращаются бури, можно заглянуть очень глубоко – и увидеть ее сияние невооруженным глазом.

Свет стал чуть ярче. Фам оглядел сад. Все было в оттенках красного, но видно было больше, чем при вспышке молний. Высокие вытянутые деревья у пруда – это была часть водопада, разбивающая воду на дополнительные струи и водовороты. Между ветвями плавали облака летающих созданий, и несколько секунд они пели. Фред вылез из пруда совсем. Он присел на многочисленных лапах и поднял к небу более короткие щупальца.

Они смотрели в молчании. Фам смотрел на Тригве в мультиспек всю дорогу от астероидов. Сейчас он не видел ничего нового. Весь спектакль ставили геометрия и время. И все же… находясь на одном месте, курс которого человеку не подконтролен, он понимал, какое впечатление производит на Клиентов, когда вселенная решит что-нибудь им показать. Смешно сказать, но даже его самого охватило что-то вроде благоговения.

Потом сердце Тригве потемнело снова, и пение в деревьях затихло. Весь спектакль длился меньше ста секунд.

Молчание нарушил Ларсон.

– Уверен, что мы с вами договоримся, молодой-старый человек. В той степени, которую я не должен раскрывать, мы в самом деле хотим получить вашу медицинскую технику. Но все же я был бы благодарен, если бы вы ответили на мой начальный вопрос. Что вы сделаете с локализаторами Ларсона? Среди ни о чем не подозревающих они будут превосходными средствами шпионажа. Употребленные во зло, они сделают невозможной власть закона и быстро покончат с цивилизацией. Кому вы их будете продавать?

Почему-то Фам ответил откровенно. Медленно разгорался восточный край Тригве, а Фам объяснял, как представляет себе империю, империю Человечества. Такие вещи он никогда не говорил простому Клиенту. Он говорил это только немногим из людей Кенг Хо, самым талантливым, самым незашоренным. И даже тогда мало кто мог согласиться с Планом полностью. Большинство реагировали как Сура – отрицая конечную цель Фама, но более чем желая извлечь прибыль из подлинной культуры Кенг Хо…

– Так что мы, быть может, прибережем локализаторы для себя. Это будет стоить нам дорого, но даст преимущество, которое нам нужно перед цивилизациями Клиентов. Общий язык, синхронизированные планы рейсов, общедоступные базы данных – все это позволит нашей Кенг Хо создать скрепляющую культуру. Но приемы вроде этих локализаторов подвинут нас на шаг дальше. И в конце концов мы будем не случайными обитателями «ниши торговли», а выжившей культурой Человечества.

Ларсон молчал долго.

– Это восхитительная мечта, мой юный друг, – сказал он наконец. На этот раз без мрачноватой иронии в голосе. – Лига Человечества, которая сломит колесо времени. Прошу прощения, мне трудно поверить, что мы когда-нибудь достигнем вершины вашей мечты. Но ее подножие, нижние склоны… они прекрасны, и, возможно, достижимы. Светлые времена станут светлее и будут длиться дольше…

Хотя всего лишь Клиент, Ларсон был выдающейся личностью. Но почему-то были у него те же шоры на глазах, что и у Суры Винж. Фам откинулся на мягкую деревянную спинку скамьи. А Ларсон, снова помолчав, говорил дальше.

– Вы разочарованы. Вы достаточно меня уважали, чтобы надеяться на большее. Вы многое правильно видите, капитан флота. Невероятно ясно для человека из… Руритании. – По голосу казалось, что он ласково улыбается. – Знаете, родословная моей семьи восходит на две тысячи лет. Мгновение ока для торговца – но лишь потому, что торговцы почти все время проводят во сне. И помимо мудрости, накопленной нами непосредственно, я и те, кто были до меня, читали о других местах и временах, о сотне миров, тысяче цивилизаций. В ваших идеях есть многое, что вполне будет работать. Есть и такое, что намного более правдоподобно и внушает больше надежды, чем все со времен Века Несбывшихся Мечтаний. Думаю, у меня есть мысли, которые вам помогут…

Они проговорили весь остаток затмения, и восточный край Тригве разгорался все ярче, и солнечный диск возникал из толщи планеты и выбирался вверх в открытое небо. Небо светлело голубизной. Теперь уже у Гуннара Ларсона нашлось, что сказать. Он пытался быть понятным, а Фам записывал, что говорил старик. Но, быть может, аминский был не таким хорошим языком, как казалось – многого Фам так никогда и не понял.

Попутно они заключили контракт на всю медицинскую технику из декларации Фама в обмен на локализаторы Ларсона. Были и другие пункты – образец для размножения созданий, которые пели в затмении – но, в общем, сделку заключили на удивление легко… и Фам был ошеломлен многим, что говорил у Гуннар Ларсон, советами, которые могли ничего не стоить, и от которых тем не менее за километр несло мудростью.

Рейс Фама к Тригве Итре был одним из самых прибыльных в его карьере, но глубже всего врезался ему в память темно-красный разговор с итрейским мистиком. Потом он был уверен, что Ларсон использовал какие-то психотропные препараты, иначе Фам никогда не оказался бы таким внушаемым. Но… может быть, это было неважно. У Гуннара Ларсона были хорошие идеи – по крайней мере те, которые Фам смог понять. Сад и окружавшее его ощущение мира – это вещи сильные, производящие впечатление. Возвращаясь с Тригве Итре, Фам понял мир, исходивший от живого сада, понял силу простой видимости мудрости. Эти два наития можно было соединить. Биологические объекты всегда были ключевой позицией торговли… но теперь они получат и другое значение. У новой Кенг Хо этическое отношение к живым существам будет в самом сердце. Каждый корабль, в котором можно содержать парк, будет его иметь. Кенг Хо будет собирать лучшие из живых существ так же фанатично, как собирает технологию. Эта часть совета старика была вполне ясна. Кенг Хо заработает себе репутацию понимания живых существ, репутацию вечной привязанности к природе.

Так родились традиции парков и бонсай. Парки – это был огромный расход, но за прошедшее со времен Тригве Итре тысячелетие они стали самой любимой из традиций Кенг Хо.

А Тригве Итре и Гуннар Ларсон? Ларсон был мертв уже тысячу лет, разумеется. Цивилизация Итре еле-еле его пережила. Наступила эра повсеместного лютования закона и чего-то вроде массового террора. Скорее всего, локализаторы самого Ларсона этот конец предвидели. Вся его мудрость, вся невозмутимость мало помогли его родному миру.

Фам поерзал в спальном гамаке. Ему всегда тяжело было думать об Итре и о Ларсоне. Потерянное время, такие мысли… кроме как сегодня. Сегодня ему нужно настроение, то, что было после этой встречи. Нужна кинестетическая память работы с локализаторами. Их сейчас в комнате должны быть десятки. Какой же порядок движений и состояние тела включат их отзыв? Фам натянул на руки навес гамака. Руки его заплясали на воображаемой клавиатуре. Конечно, это было бы слишком просто. Пока не установится рапорт, никакие нажатия клавиш действия не возымеют. Фам вздохнул, снова изменил пульс и дыхание… и вспомнил восторг своего первого сеанса работы с локализаторами Ларсона.

Бледно-синий свет, синее синего, мигнул на краю поля зрения. Фам чуть приоткрыл веки. В комнате была полуночная тьма. Свет от ночника был слишком слаб, чтобы видны были цвета. Ничто не шевелилось, только медленно в дыхании вентилятора дрейфовал гамак. Синий свет был откуда-то извне. Изнутри. Из его зрительного нерва. Фам закрыл глаза и повторил дыхательное упражнение. Снова замигал синий свет. Это было был эффект синтезированного луча всей матрицы синтезаторов, наводимый теми двумя, что были у него на виске и в ухе. Пока что связь была очень примитивная, с виду не больше, чем случайные искорки в глазах, на которые люди и внимания не обращают. Система была запрограммирована обнаруживать себя очень осторожно. На этот раз он оставил глаза закрытыми и не изменил частоты дыхания и пульса. Пригнул два пальца к ладони. Прошла секунда. Свет мигнул снова, отвечая на движение. Фам кашлянул, подождал, пошевелил правой рукой. Синий огонек мигнул: один… два… три… последовательность импульсов, ведущих для него двоичный отсчет. Фам ответил, воспользовавшись кодами, которые сам когда-то давно установил.

Он миновал модуль пароля/отзыва. Вошел! Огоньки позади его глаз замигали почти случайными стимулами. Килосекунды потребуются, чтобы научить сеть локализаторов той точности, которой требует такая связь. Зрительный нерв слишком велик и сложен, чтобы сразу было четкое изображение. Неважно. Сеть теперь разговаривала с ним надежно. Старые настройки вышли из укрытия. Локализаторы определили его физические параметры; с этой минуты он может говорить с ними многими способами. На этой Вахте у него оставалось еще почти 3 Мсек. Достаточно времени на самое необходимое: внедриться в сеть флота и задать новую историю прикрытия. Какой она будет? Да, что-нибудь постыдное. Настолько постыдное, что будет понятно, почему «Фам Тринли» все эти годы изображал из себя шута. История, которой Нау и Брюгель поверят и будут считать, что у них есть рычаг воздействия на него. Какая же?

Фам почувствовал, как у него лицо растягивается в невольной улыбке.

Замле Энг, да гниет в аду твоя душа работорговца! Ты мне причинил столько горя; может быть, после эксгумации от тебя наконец будет польза.