Доктор Джонс против Третьего рейха Тюрин Александр

1. НЕСКОЛЬКО СОВЕТОВ НАЧИНАЮЩИМ

— Итак, господа, я очертил вам круг тем, которыми мы займемся в ближайший месяц, — сказал лектор. — Какие вопросы?

Он уперся руками о кафедру и строгим взглядом осмотрел аудиторию.

— Разрешите, сэр? — руку подняла девушка, сидевшая за столиком в первом ряду.

— Разумеется, мисс…

— Сара Бартоломью, сэр. Вот у меня записано: «Пятое Небо, как стержневое понятие космогонических концепций древних ацтеков». Я не ошиблась? Пятое, а не седьмое?

— Пятое Небо — это то место, где мы с вами обитаем, мисс Бартоломью, — улыбнулся лектор. — Есть у него и другое название: Пятое Солнце или Солнце Движения, Наоллин. История Вселенной, господа, делится на пять великих Солнц. Первым было Солнце Ночи, оно изображалось в виде головы кошки и воплощало царство безнадежности. Вторым было Солнце Дыхания — чистый дух, возрождающий жизнь. Затем Солнце Огня и Солнце Воды. Надеюсь, вы понимаете, что все это миф, современная наука несколько по-иному видит возникновение нашего мира.

— Профессор, а когда вы расскажете о каком-то там Змее? — спросил пухлый круглощекий коротышка, помещавшийся возле окна. — Я, кстати, люблю драконов и прочих рептилий. А вы, профессор?

— Ваше имя, юноша?

— Джек. То есть Джон Ким, а что?

— В следующий раз шутить будете в коридоре, мистер Ким. По личному опыту скажу, что полюбить рептилий несложно, очень грациозные создания, гораздо сложнее добиться ответной любви. Что касается Крылатого Змея или Кецалькоатля, Змея-В-Перьях, то этот персонаж — центральный в цикле наших лекций. Он присутствует во всех культурах Центральной Америки — Кукулькана на языке майя, Кукумаца на языке киче, — так что мы уделим ему достаточно внимания. И самому божеству, и жрецам, носившим то же имя. В качестве дополнительного материала могу рассказать вам также о географии земель, составлявших владения Крылатого Змея. Удивительные страны, господа…

— Я знаю, — кинул реплику студент из средних рядов. — Разрешите, сэр?

— Вы уже что-то знаете? — широко улыбнулся лектор. — Прошу вас, сэр.

Студент встал.

— Я там был. Ну, в этой долине. У моего отца в Мексике ранчо есть. Пирамиды видел, «проспект мертвых», мне очень понравилось…

— Пирамиды Солнца и Луны?

— Наверное.

— Завидую вашему отцу. А вы, значит, решили учиться у нас, мистер… ээ…

Студент почему-то покраснел.

— Я хочу сначала стать историком, — ответил он невпопад, зато с неодолимой силой искреннего упрямства. — На юридический я потом пойду.

— Да-да, любопытно, — согласился лектор. — Юристом вы обязательно станете, в этом я не сомневаюсь, и вообще адвокатам принадлежит будущее… Еще вопросы?

Студент, отец которого имел ранчо в Мексике, все не садился:

— Вы сами были в тех местах, профессор? Вы ведь археолог, я прав?

Аудитория зашумела. Было ясно, что эта тема интересует присутствующих гораздо больше, чем мифические Солнца и драконы, придуманные невежественными индейцами. «А правда, что вы все лето в джунглях воевали?» — послышались возгласы. «Он только что с самолета, и сразу на лекцию, точно тебе говорю… А зимой он из Магриба привез Коран, который еще Гарун аль-Рашиду принадлежал… А теперь вы куда поедете, профессор?» Лектор снял очки, молча подошел к окну и замер, долгим взглядом изучая проснувшийся университетский городок. Его лицо отвердело. Что он видел в этот момент, было неизвестно, но аудитория вдруг стихла, замерла вместе с ним.

— Разрешите, сэр?

— Да? — спросил лектор.

Сара Бартоломью встала.

— Не могли бы вы нам рассказать… — звонким голосом отличницы начала она.

— Да? — повторил он, не оборачиваясь.

— Извините, пожалуйста, — тихо сказала девушка и села.

— Я был южнее, — неохотно сообщил он, поглаживая свежий шрам на щеке. — В Гватемале.

Студенты вновь ожили.

— На каких раскопках вы работали сэр? — включился в беседу следующий собеседник. — На могильнике или на городище?

— Я был не на раскопках. Расскажу как-нибудь в другой раз, договорились?

— Я уже ходил в экспедицию, в июле нанимался, — с гордостью сказал студент. — На Эри ходил. Думал, меня на расчистку поставят, а в результате два месяца отвалы[1] просеивал. Говорят, вы что-то интересное привезли, профессор?

Лектор медленно, тщательнейше поправил широкополую шляпу, ладно сидевшую на голове, — он вел лекцию, не снимая головного убора, — после чего развернулся к своим ученикам.

— Милый юноша, вы собираетесь стать действующим археологом?

— Да, сэр.

— Тогда рекомендую вам никогда не задавать подобных вопросов.

— Спасибо, сэр.

— А сколько за это платят? — тут же заинтересовался кто-то.

— Некоторые платят за это жизнью, — буднично ответил профессор. — Членами тела, внутренними органами…

Наступило общее молчание. Громко скрипела авторучка: мисс Бартоломью что-то аккуратно записывала.

— У меня вопрос, — нарушил тягостную паузу пухлый малыш Джон Ким, он же Джек. — Вернее, проблема.

— Разумеется, юноша.

— Я ведь тоже стану археологом, как вы.

— Не рекомендую, — улыбнулся профессор. — Это чертово занятие не любит веселых людей, а вы, судя по всему, веселый человек. Впрочем, отговаривать также не буду.

— Я следующим летом обязательно поеду в экспедицию, только пока не понял куда. Поэтому я и хотел спросить. Вот мне предлагают подержанный «Айвер Джонсон», парень один продает. Как вы думаете, а?

— Револьвер «Ай-джи»?

— Ну, да.

— Добротное оружие. Подражание системам Смит-Вессон, если вы не знаете. Почему бы не приобрести оригинал?

— Дорого, сэр.

— Действительно, проблема, — хмыкнул лектор. — Я вас очень хорошо понимаю, мистер Ким. Можете принести мне покупку, я проверю, что вам подсунули. Но, конечно, не на занятия. Найдете меня в кампусе.

Из задних рядов раздался голос:

— А вы сами какой револьвер предпочитаете, профессор?

— Кольт, — сказал профессор. — Только кольт.

— Недавно фирма Смит-Вессон изобрела новый револьвер, называется «Магнум». В тридцать пятом году. Калибра только какого-то странного — 0.357 дюйма. Между прочим, жуткая штука, слыхали?

— Во-первых, не револьвер, а патрон «0.357 Магнум», который на самом деле 38го калибра, во-вторых, отнюдь не господа Смит и Вессон из Спрингфилда его изобрели. Да, согласен, патрон мощный. Но и модель револьвера под него слишком тяжела. И рукоятка мне не нравится, щечки какие-то нелепые…

— Вы отрицаете научный прогресс, профессор? — со сдержанным ехидством поинтересовался прыщавый наглец, сидевший под портретом Вашингтона.

— Я отрицаю модные веяния, мистер… впрочем, познакомимся в другой раз. Мода — удел слабоумных. Я уверен, что новоявленный «Магнум» не проживет и десятка лет, а если вы не согласны, то лет через пятнадцать мы можем вернуться к этому разговору.

— Да разве смит-вессоны делают у нас в Иллинойсе?[2] — удивился ктото.

— В штате Массачусетс. Там тоже есть город Спрингфилд, уважаемый знаток географии.

— Какое оружие лучше брать на раскопки, военное или гражданское? Мы вчера спорили насчет «бульдогов»…

— Кольт, — твердо повторил лектор. — Сорок пятый калибр, ударно-спусковой механизм двойного действия, откидывающийся барабан, одновременное экстрактирование гильз. Что еще нужно? Это — Америка.

Придерживая шляпу, он неспешно спустился с кафедры к студентам и дружелюбно улыбнулся:

— Занятные, прямо скажем, у вас вопросы. Мы в свое время больше латынью увлекались. Латынью, музыкой, велосипедными прогулками… Какие еще темы интересуют будущих историков, кроме сравнительных характеристик ручного огнестрельного оружия?

Встала хрупкая симпатичная девушка и, трогательно смущаясь, сказала:

— Я понимаю, сэр, для археолога главное — это умение выжить в любых ситуациях: в джунглях, в тайге, в пустыне. Нужно уметь маскироваться, оборудовать жилье, добывать пищу, как животную, так и растительную, изготавливать инструменты из подручных средств. Скажите, вы этому где учились, в армии?

Профессор сразу посерьезнел.

— Обязан вас разочаровать, милая леди. Главное для археолога — знать. А для этого прежде всего нужно уметь работать с архивами и в архивах, точнее, не работать, а выживать — очень точно вы сказали, именно выживать. Но не в джунглях, а в библиотеках. Терпение и знания, друзья.

Аудитория расцвела противными скептическими улыбочками.

— Вы с чем-то не согласны, господа?

— Если не владеешь, например, техникой борьбы без оружия или разным там холодным оружием, можешь не выходить из библиотеки, — пробасил мускулистый крутоплечий здоровяк.

Аудитория покивала, целиком согласная. Профессор вновь потрогал шрам на щеке — шрам явно саднил, чесался, мучительно напоминал о себе.

— Надеюсь, вы понимаете, что рукопашному бою учатся не на обзорных лекциях по культурам доколумбовой Америки, — устало возразил он.

— Я в спортзал буду ходить, — хрупкая девушка до сих пор стояла. — В группу женской самозащиты. Потому что ужас как не люблю револьверы…

— Покупай пистолет, — посоветовал неугомонный Джон Ким. — Кстати, профессор, я забыл у вас спросить — почему вы не пользуетесь автоматическим оружием? Кольт ведь пистолеты тоже делает.

— Некоторые мои проблемы совпадают с вашими, — улыбнулся тот краешком рта. — В частности, финансовые. Пусть пистолеты покупают владельцы ранчо в Техасе, Гондурасе или Саудовской Аравии. Простите, мисс, вас перебили.

Однако девушка уже села.

— Главное — это сила, — вместо девушки продолжил крутоплечий знаток. — Атлетическая подготовка. Чтобы мышцы были, как железо в спортзале… — он непроизвольно напряг руку, превратив ее в шарнирное шаровидное соединение, и победно спросил. — Я прав, сэр?

Профессор мягко прохаживался по рядам.

— Как вас зовут юноша?

— Боб Макроу, сэр.

— Лично я предпочитаю бокс, дорогой Боб, — он пожал плечами. — По-моему, человечество пока не придумало ничего лучше бокса, по крайней мере, в обсуждаемой сфере деятельности. Вы, юноша, знаете, что такое апперкот?

— Подумаешь, апперкот! — басовито фыркнул Боб.

— Смотрите, мисс, это я для вас говорю, — повернулся профессор к девушке. — Точнее, показываю. Апперкот делается вот так, снизу вверх, — он медленно показал, — снизу вверх, снизу вверх… Запомнили? Если вы попадете таким образом Бобу в подбородок, обязательно снизу, под зубами, он наверняка грохнется в нокаут. Достаточно минимального усилия. Если сбоку в челюсть, то нужно ударить посильнее, но тоже много силы не требуется. В скулу лучше не бейте — только раззадорите его. Бейте первой, мисс, неожиданно и желательно точно, и скептически настроенный к боксу Боб никогда вас не забудет. Если, конечно, очнется.

— Да я заранее упаду, — отшутился студент.

— Вы правы в одном, господа. Ради торжества научной истины приходится иногда делать так, чтобы зубы оппонента оказались на полу.

— Чтобы зубы оказались в шляпе… — отчетливо прошептал кто-то.

Профессор круто развернулся.

— Кому не нравится моя шляпа? — упруго спросил он.

Ответом была тишина. Невинные взгляды застенчиво уткнулись в учебные столы. «Чего это он?» — зашелестело по аудитории. «Он никогда не снимает свою шляпу, представляешь!» «Врешь!» «Чтоб я доллар потерял!» Тогда профессор подошел к столу спортсмена Боба и попросил с обманчивой кротостью:

— Встаньте, прошу вас.

Тот почему-то испугался:

— Это не я.

Но просьбу выполнил.

— Как вы полагаете, мистер Макроу, какое чувство нужно испытывать к своему сопернику, чтобы победить его? К своему смертельному врагу?

— Ну, ненависть. Я всегда хочу врага порвать, как газету.

— Неправильно. Нужно испытывать нежность, где-то даже любовь. Только так можно слиться с ним в одно целое, понять его мысли, только так можно заранее узнать, какое действие совершит ваш соперник в следующий момент. Вам тоже не нравится моя шляпа?

— Нет, сэр. То есть да. Ну, не в том смысле, что «нет, не нравится», а в том, что «да, нравится».

— Будьте искренни, юноша. И смелее. Попробуйте сбить шляпу с моей головы на пол, прошу вас.

Студент стоял, не двигаясь, глаза его растерянно бегали по аудитории. Он был выше профессора почти на голову.

— Ну же, не бойтесь. Доверьтесь своим желаниям.

Студент неуверенно взмахнул рукой, пытаясь зацепить головной убор своего собеседника, и промахнулся.

— Что вы как мочалка на веревке, — спокойно сказал профессор. — Еще раз, пожалуйста.

Молодой человек попробовал еще раз — резко, в полную силу. Но почему-то опять промахнулся. Потеряв равновесие, он едва не кувырнулся через свой же столик.

— Что здесь происходит? — раздался удивленный возглас.

Дверной проем занимала туша декана.

Аудитория молчала.

— Итак, что происходит? — повторил вопрос декан. — Я спросил вас, доктор Джонс.

— Мы разбираем некоторые из ритуалов древних ацтеков, — как ни в чем не бывало сказал лектор. — Например, Танец Ветра — ритуал, в конце которого танцору отрубали сначала руки, затем голову.

— Я был в коридоре, ждал, что вы вот-вот закончите занятие, но потом решил зайти, — неприязненно объяснил декан. — Сожалею, если помешал. Когда освободитесь, профессор, зайдите ко мне в офис, неожиданно возникло очень важное дело.

Гость торжественно покинул помещение.

— Действительно, я вас слегка задержал, — лектор посмотрел на часы. — Сейчас закончим. Простой эксперимент, который мы провели с мистером Макроу, надеюсь, убедил вас, леди и джентльмены, в моих чувствах ко всем вам. Мне помогла нежность. Надеюсь также, что и преимущества бокса теперь не вызовут у кого-либо сомнений. Но все же хочу в заключение повторить вполне очевидную мысль. Вы, как я подозреваю, несколько превратно представляете себе работу археолога. Романтика наших поисков, друзья, совсем не в том, чтобы опередить всех и найти клад, а в том, чтобы опередить всех и найти истину.

Он возвратился на кафедру и надел очки.

— Ну что ж… Поздравляю всех присутствующих с началом учебного сезона. Рад, что вы успешно решили проблему оплаты обучения и проживания в кампусе. До встречи в следующий раз, господа.

2. СЕНТЯБРЬСКИЕ НАСТРОЕНИЯ

Истории бывают короткие — длиной в одну человеческую жизнь, и длинные — в одну бесконечную ночь. Истории бывают смешные, страшные и странные, добрые и злые. Наконец самое главное — они бывают достоверными и придуманными.

Эта история — настоящая.

В самом деле, что может быть естественнее? Был сентябрь. Ветреная чикагская осень, когда с Мичигана приносит по утрам гадкую муть, состоящую из остатков тумана, перемешанных с пароходными отрыжками, когда чудовищная громада Трибюн-тауэра прячется в тяжелом небе, когда даже особняки «Золотого берега» и негритянские трущобы «Бронзового города» объединяются в тщетных попытках стряхнуть струпья умершего лета.

1938 год. Тревожный 1938-й. Благодаря мучительным усилиям властей, Чикаго забыл кровавые беспорядки, случившиеся в День поминовения[3] год назад, когда рабочие «Рипаблик стил» сцепились с полицией. Благополучные, казалось бы, Соединенные Штаты Америки, едва оправившись от Великой депрессии, вновь неудержимо скатывались к кризису, вдруг перестав реагировать на «новый курс» президента Рузвельта. Окончательно погасла еле тлевшая мечта о грядущем Просперити.[4] Совсем недавно, в мае, Конгресс создал новую комиссию — по расследованию антиамериканской деятельности, — призванную заткнуть рты тем, кто тлетворно влияет на дух нации. В остальном же мире вообще черт знает что творилось. Страшная война в Испании, где немцы и итальянцы без особых проблем убивают испанских республиканцев; беспрепятственное вооружение вермахта; аншлюс Австрии Германией; захват Эфиопии итальянцами; претензии Германии на чешские Судеты; кошмар нанкинской резни, за которую прямую ответственность несет принц японского императорского дома; расчленение Китая японскими войскам и их вторжение на русский Дальний Восток, — и ни в чем германские и японские вояки не встречают противодействия западных держав. Скорее наоборот, англичане как будто поощряют немцев и японцев на дальнейшую агрессию…

И настроение у профессора Джонса было под стать времени года. Вернулся из экспедиции, потеряв двоих друзей, истратив чужие деньги, а привез только никчемную керамику да нефритового каймана. То есть практически вернулся ни с чем. Что может быть естественнее? Профессор Джонс был невезучим человеком — уникально, фантастически, неизлечимо невезучим. По крайней мере, сам он в этом нисколько не сомневался. И просьбу декана заглянуть в офис факультетского руководства он воспринял соответственно — с пониманием, с мудрым спокойствием. Очередная неприятность? Что ж, ему не привыкать.

Декан встретил его сидя. Впрочем, на мгновение приподнял тучное тело — вежливости ради.

— Откровенно говоря, — решительно начал он, — мне кажется, что вы даете студентам слишком уж спорный, непроверенный материал.

— Почему непроверенный? — возразил Джонс, без приглашения подсаживаясь к столу. — Уверяю вас, я объездил всю Месоамерику…

— Вот именно, доктор. Ваш курс составлен на основе собственных исследований. Когда вы намерены опубликовать их, чтобы все было, как положено?

— В течение двух-трех месяцев.

— Через два месяца я вынужден буду навести справки в университетской типографии, как вы выполняете свое обещание.

— Вы позвали меня, чтобы обсудить программу моего курса? — прямо спросил доктор Джонс.

— Что? — спохватился декан. — Ах, нет, конечно. Хотя, если снова быть откровенным, насчет вашего курса у меня есть определенное беспокойство. Вероятно, мне следовало бы поинтересоваться, сколько лекций вы намерены прочитать, прежде чем в очередной раз исчезнете.

Профессор Джонс грустно улыбнулся:

— До конца семестра в моих планах нет ничего, что могло бы вас огорчить.

— Хотелось бы верить. Знаете, мы тут здорово поволновались из-за вашей задержки, уже всерьез подбирали замену. Не сочтите за резкость, но сказать вам кое-что неприятное я все-таки должен. Видите ли… То, что прощалось вашему отцу, может не сойти с рук Джонсу-младшему, если вы меня правильно понимаете.

— Не нужно называть меня «младшим», — сдержанно попросил гость.

— Почему? — искренне удивился хозяин кабинета. — Боже мой, Инди, ну почему вы этого так не любите? Ваш отец — большой ученый, точнее сказать — был большим ученым, и я не вижу причин, которые мешают вам добавлять к фамилии гордую приставку…

— Джонса-младшего нет, — раздельно произнес гость, рывком встав. — Равно как и «старшего». Я — Джонс. Просто — Джонс. Послушайте, шеф, неужели меня вызвали ради того, чтобы отчитать, как мальчишку?

Декан также встал и застегнул все пуговицы своего пиджака.

— Собственно, вас вызвал не я. Меня просили передать, что вас срочно ждут у ректора. Пришли какие-то господа, очень похоже, что из полиции.

— Срочно, говорите? — хмыкнул Джонс. — Если ректор спросит, где я так задержался, я непременно перескажу ему наш разговор.

— У вас неприятности, Инди? Зачем вы могли понадобиться полиции?

— У меня все о'кей.

— Значит, не хотите объяснить, в чем дело? — спросил декан, пристально глядя в лицо подчиненного.

Пришла очередь удивляться Джонсу.

— Мои неприятности, а они у меня, разумеется, есть, никаким образом не связаны с полицией.

— Надеюсь, на факультет не ляжет пятно, — вздохнул декан. — Очень надеюсь, доктор Джонс. Иначе даже и не знаю, что с вами делать…

Гость молча повернулся, сделал несколько шагов и оставил кабинет хозяину.

В коридорах было тихо: шли занятия. «Срочно…» — думал профессор Джонс, перемещаясь по свежевыкрашенным магистралям главного корпуса. «Терпеть не могу всяких там “срочно”…» — размышлял он, приветствуя попадающихся навстречу коллег. «Полиция…» — катал он во рту малоприятное слово. «Терпеть не могу полицию…»

В самом деле, зачем он понадобился полиции? С этой грозной инстанций у него вроде бы не должно быть точек пересечения. А может, господа вовсе не из полиции? — похолодело у профессора в груди. Может, они из налоговой инспекции? Вот некстати! Впрочем, господа из налоговой инспекции всегда некстати. Неужели что-то связанное с магрибским проектом? Вот ведь не везет…

В офисе ректора его действительно ждали. Два человека — в штатском — энергично поднялись ему навстречу, а ректор с облегчением сказал:

— Это он, господа.

Итак, их было двое. Один — щуплый лысоватый блондинчик, похожий на всех неприметных клерков сразу. Неопределенного возраста, впрочем, ближе к зрелому, чем к молодому. Второй — баскетбольных габаритов дебил, очень напоминающий какого-то актера — из тех, что играют вышибал в увеселительных заведениях. Очень веско они выглядели, дополняя друг друга, как огонь и вода, как свет и тьма, как жизнь и смерть. Налоговая инспекция такими компаниями не ходит, — мельком подумал вошедший, — так что опасения были напрасны…

— Вы Генри Джонс? — первым заговорил маленький. Очевидно, главным был он.

— Доктор Индиана Джонс. К вашим услугам, господа.

Крепыш вопросительно оглянулся на ректора:

— Мне нужен профессор Генри Джонс, сэр, — он заглянул в записную книжку и добавил. — Исторический факультет, кафедра индейских культур. Работает у вас такой или нет?

Ректор вдруг засуетился — как-то сразу, неподобающе должности:

— Боже мой, это он и есть! Видите ли, в силу определенных причин, неизвестных мне, но, вероятно, вполне уважительных, доктор Джонс не любит имя «Генри», — руководитель университета растерянно улыбнулся.

— Так-так, — покивал головой человек. Он сделал пометку в своей записной книжке. — Второе имя — это по названию штата, мистер Джонс? В моих сведениях указано, что вы родом из Старфорда, штат Иллинойс, 1898 года рождения, в двадцать пятом году окончили Чикагский университет, остались здесь же работать, получили магистра, затем доктора… Мои сведения точны?

— С вашего позволения, я сохраню в тайне, откуда взялось имя Индиана, — сухо известил Джонс.

— Сохраните в тайне? — неприятно удивился человек. — Зачем? Ну, ваше дело. Итак… — он вновь оглянулся на ректора.

— Да-да, — заторопился тот. — Вы, полагаю, простите меня, господа, но я вынужден ненадолго отлучиться.

Он удалился. Доктор Джонс посмотрел ему вслед и спросил:

— Вы из ФБР, что ли?

— Сержант! — не потрудившись ответить, маленький кивнул своему дебилообразному спутнику. Тот, ни слова не говоря, переместился к выходу, выглянул в коридор, затем прикрыл дверь и застыл по стойке «вольно». Он жевал резинку, отрешенно двигая челюстями.

— И чтобы никто не вошел, — распорядился главный. Вдруг протянул руку Джонсу, широко улыбнувшись. — Здравствуйте, профессор. Извините, что пришлось таким вот образом вас побеспокоить. Дело в том, что у нас есть к вам вопрос чрезвычайной важности.

— Вы из ФБР? — повторился Джонс.

— Военная разведка. Подразделение «Сигма» при ВВС. Я — руководитель подразделения майор Питерс. Уильям Питерс, сэр. К сути, мистер Джонс.

— У нас есть разведка? — по-детски заинтересовался профессор археологии. — Здесь, в Штатах?

— Нет сомнений, — серьезно ответил майор Питерс. — У немцев — абвер, у англичан — военно-разведывательный департамент, а у вас есть мы. Присядем, пожалуй.

Разведчик естественно и непринужденно сел за стол ректора. После чего продолжил:

— Нас интересует вот что. Когда вы в последний раз видели профессора Орлоффа?

— Кого? — не понял Джонс.

— Орлоффа. Насколько нам известно, вы его ассистент. Или, по крайне мере, были его ассистентом, не правда ли?

— Я? — спросил Джонс, недоуменно вскинув брови. Даже пальцем указал сам на себя — для ясности.

— Вы хотите сказать, что наши сведения не точны? — неодобрительно нахмурился разведчик.

— Не знаю я никакого Орлоффа, — Джонс также нахмурился. — Я давно вышел из возраста, когда был чьим-то ассистентом. Я, мистер Питерс, работаю на себя, ассистирую себе и одновременно руковожу сам собой. Темы моих исследований совершенно самостоятельны, это всем известно, уверяю вас.

— А в прошлом? Вы упомянули, что все-таки были в том возрасте, когда…

— Хотя, постойте, — сказал Джонс. — Существовал такой человек. Но это попросту невозможно, — добавил он и засмеялся.

— Я вас слушаю, продолжайте.

— Каково полное имя вашего «профессора Орлоффа»?

— Александер Орлофф.

— Александер? — челюсть Джонса на мгновение отвисла. — Но ведь Эл… В общем, здесь какаято ошибка, майор.

— Может, и ошибка, — согласился разведчик. — Ошибки иногда случаются в нашей работе.

— Во-первых, Эл давным-давно умер, еще до того, как я родился. Во-вторых, этот человек не имел никакого отношения ни к археологии, ни к университетам, ни к науке вообще. Собственно, первого вполне достаточно, чтобы я не мог с ним видеться, вы не согласны?

— Подробнее, пожалуйста.

— О чем?

— Об Александере Орлоффе.

— Родственник по материнской линии, — пожал плечами Джонс. — Давно умерший, как я уже сказал. Двоюродный брат матери, работал механиком в мастерской игрушек. Я запомнил его имя, потому что от этого дяди мне досталось в наследство огромное количество ломаных игрушек, иначе, конечно, знать бы не знал об этом своем родственнике. А в чем дело, майор? Объясните вы наконец?

— Неужели совпадение? — задумчиво произнес майор Питерс. — Но ведь тот человек назвал именно ваше имя. Странное совпадение.

— О, Господи, — вырвалось у Джонса. — Вечно я во чтото вляпаюсь. Неужели вы подозреваете меня… как бы помягче выразиться… в шпионаже?

— Мы не из ФБР, — напомнил майор. — И не из Конгресса.

— Что же тогда?

— Для вас, судя по всему, ничего. Какой-то человек позвонил в наше консульство в Стамбуле, назвался профессором Александером Орлоффом и спросил, можно ли переправить очень важный пакет в США с дипломатической почтой. Секретарь переключил его на специального сотрудника — на нашего резидента, вы понимаете, — тот ему все вежливо объяснил, назначил встречу, но человек не пришел и больше не позвонил. Резидент пытался в ходе телефонного разговора расспросить о содержании посылки, о причинах столь необычной просьбы, и выяснил только, кому Орлофф собирался адресовать пакет. Своему ассистенту, профессору Чикагского университета Генри Джонсу, работающему на кафедре… — майор заглянул в записную книжку, — …на кафедре индейских культур исторического факультета. Вот так, сэр. Вас действительно зовут Генри Джонс, здесь нет ошибки?

— Формально, да, к сожалению, — неохотно подтвердил Индиана. — Почему бы вам не поискать пресловутого Эла Орлоффа в Стамбуле, а не в Чикаго?

— Мы поискали. Он исчез, точнее, кудато уехал. В телефонном разговоре он упомянул, что буквально завтра собирается улетать в Непал с экспедицией, в какой-то горный район. Вообще, резидент отметил, что звонивший явно чего-то боялся.

— Очень интересно, — кисло заметил Джонс. — Значит, покойник Орлофф стал профессором и решил со мной связаться.

— В этом чертовом мире все может быть, — зловеще улыбнулся майор. — Мне, впрочем, тоже не нравится такая версия.

— А почему ваш турецкий резидент обосновался в Стамбуле? Не в столице, не в Анкаре?