Победный ветер, ясный день Платова Виктория

– А я могу поговорить с вашим сыном, Калиствиния Антоновна?

Антропшина снова поправила жабо:

– Я знаю всех без исключения приятелей Вадима. Всех его друзей. Это очень специфический круг – спортсмены, моряки… Боюсь, что хореографа Романа Валевского среди них нет.

– И все же я хотел бы побеседовать с Вадимом.

– Это невозможно, – вцепившись пальцами в край стола, тихо сказала Антропшина. – Вадим погиб год назад. В Финском заливе, во время парусной регаты «Балтийский ветер». Вот так-то, молодой человек.

Калиствиния Антоновна надолго замолчала. Молчал и Бычье Сердце: пошлое «приношу свои соболезнования» от назойливого опера Антропшиной ни к чему. Муж – это муж, а сын – это сын. Родная кровь, травиночка, былиночка, мальчик любимый, нежный, сильный… Дурак ты, Антон Сиверс, отправился к вдове поэта, ничего о ней не выяснив, – вот и поделом тебе!.. Подобные ситуации Бычье Сердце терпеть не мог, в подобных ситуациях он чувствовал себя разрушителем храма, осквернителем могил, кладбищенским вором без креста.

Впрочем, вина майора Сиверса была не так уж велика: он получил на руки лишь официальные сведения, а запойный сторож кооператива никаких вразумительных показаний не дал. Он вообще утверждал, что в «Селене» бывают две-три персоны от силы. Да и постоянно пьющему человеку все люди кажутся на одно лицо – лицо с водочной этикетки «Столбовая».

– По документам дом принадлежит вам, – выдоил из себя Бычье Сердце после затянувшейся театральной паузы.

– После смерти мужа – мне. Я столько раз просила Вадима их переоформить… Он только отмахивался – терпеть не мог бумажной волокиты… Так ничего и не сделал. А я и была там всего несколько раз. В последний перевезла его вещи. Мебель кое-какую. Так, по мелочи… Он настоящий спартанец, обходился малым.

Так вот чем объяснялась гулкая пустота двухэтажной надстройки над эллингом! В четырех комнатах оперативники нашли лишь стол, два стула и старенький диван. Вещи бросовые и никому не интересные. А уж тем более Сиверсу с Дейнекой: наверх ни Валевский, ни его убийца не поднимались. Зато там побывал неугомонный Василий Васильевич Печенкин. Но вытащить стол и диван, по-видимому, не решился. А возможность (если учесть, что эллинг стоял открытым) была. Была возможность!

– Ключи от дома у вас?

– Одна пара у меня.

– А другая? – оживился Бычье Сердце.

– Другая у Сережи Кулахметова. Это друг Вадима, тоже яхтсмен. Он постоянно живет в «Селене», в соседнем блоке.

Бычье Сердце живо припомнил центральную часть дома, поделенного на три секции. Только одна – центральная – выглядела относительно жилой. Фамилию Кулахметов Сиверс тоже встречал – в домовой книге «Селены».

– Судя по всему, вы поддерживаете с ним отношения?

– Он был близким другом Вадима, – отрезала Калиствиния Антоновна. – Так что отношения мы поддерживаем. Естественно, когда Сережа бывает в Питере.

– Бывает в Питере?

– Он спортсмен, мастер спорта международного класса. Часто ездит на соревнования. Он и сейчас за границей. В Марселе, на гонках. Уехал десять дней назад. – Поразительная осведомленность! – Сережа звонил мне перед отъездом. Он меня не забывает, – с плохо скрытой гордостью произнесла Антропшина.

Плохо скрытой и вполне понятной гордостью: видишь, ментяра Сиверс, какие у моего сына настоящие друзья! Видишь, ментяра Сиверс, каким настоящим был мой сын! Его нет, а свет, идущий от него, остался.

– Я вот еще что хотел спросить, Калиствиния Антоновна. – Бычье Сердце оценил значительность момента и почтительно нагнул голову. – Яхта в эллинге…

– Это яхта моего сына. Он сам ее построил. Я не хотела ее продавать, хотя Сережа и говорил мне… Может быть, и стоило продать ее до того, как… – Антропшина осеклась.

«До того, как детище сына было осквернено случайным убийством случайного хореографа. Как будто другого места не нашлось», – мысленно закончил Бычье Сердце.

– А что за странное название – «Такарабунэ»? – На то, чтобы выучить этот бессмысленный набор звуков и произносить его без запинки, Бычье Сердце ухлопал два с половиной часа. И теперь имел полное право поинтересоваться.

– Такарабунэ в переводе с японского – «корабль сокровищ». Его команда состоит из ситификудзин… – Калиствиния Антоновна с сомнением посмотрела на низкий, как у питекантропа, лоб Сиверса. – А впрочем, не буду утомлять вас подробностями…

– Отчего же. Мне интересно, – промямлил Бычье Сердце с обидой в голосе.

Но Антропшина была непреклонна.

– Не думаю, что это относится к делу, которое вы расследуете. Вадим увлекался Японией, это у него от деда. Моего отца. Он был очень известным востоковедом, крупнейшим специалистом по истории Японии и Китая. Двадцать лет прожил в Харбине, работал в нашем торгпредстве в Токио…

И неплохо работал, судя по всему! Вон сколько антикварного барахла нахапал!

– Коллекция, которую я храню, принадлежит ему.

«А надо, чтобы народу», – с неожиданной злостью подумал Бычье Сердце.

– После моей смерти она перейдет музею этнографии. – Антропшина, похоже, прочла немудреные мыслишки Бычьего Сердца. – Надеюсь, я ответила на все ваши вопросы, молодой человек?

– Почти.

– Что-то еще?

– Скажите, ваш сын курил?

– Нет. Он вел здоровый образ жизни. Он был спортсменом, я уже вам говорила. А почему вы спрашиваете?

– Видите ли, в каюте яхты мы нашли пачку из-под сигарет «Вог». Тоненькие такие, женские.

– Я знаю, – неожиданно резко перебила Сиверса Калиствиния Антоновна. – Не нужно мне объяснять. Такие сигареты курила его… приятельница. – По тому, как было произнесено это слово, Бычье Сердце сразу понял: отношения Антропшиной и «приятельницы» Вадима катастрофически не сложились. По одной простой причине – ночная кукушка дневную перекукует. – Да. Его приятельница, – с нажимом повторила Антропшина.

Господи ты боже мой, каких только смыслов не вложила она в простенькое словцо! Вернее, смысл был один: «Бикса, шалашовка, развратная девка; потаскуха со Староневского; охотница до чужого добра; паразитка, которой лишь бы глаза залить да голой на столах краковяк отплясывать; пол-Питера оприходовала с грудью наперевес, а то и пол-России, а то и пол-Европы, тьфу, тьфу, изыди, сатана!!!»

– Приятельница? – прикинулся простачком Бычье Сердце. – Близкая подруга?

– Не знаю, насколько близкая, – скрипнула зубами Калиствиния Антоновна. – Я ее пару раз видела, не больше.

Но этого хватило, чтобы запомнить сигареты «Вог». Ничего удивительного, при такой клинической неприязни не то что сигареты запомнишь, но и стрелку на чулке. И потом это «Я ее пару раз видела, не больше»… Уж не в постели ли с сыном ты их застукала? С хитрыми приспособлениями из ближайшего секс-шопа?

– И как зовут приятельницу? Хотелось бы с ней побеседовать.

– Не помню, – поспешно солгала Антропшина. – То ли Фифа, то ли Эфа, то ли Афа…

– Афа? – Бычье Сердце был поражен. – Что за имя диковинное?

– Какое есть. За что купила, за то и продаю.

– А координаты у вас имеются?

– Нет.

– А у друга вашего сына? Сергея Кулахметова?

– Не знаю. Не думаю.

Судя по едва заметной одобрительной улыбке Калиствинии Антоновны, близкий друг семьи Антропшиных Сергей Кулахметов в порочащих связях замечен не был. А если и позволял себе расслабиться, то только со стерильными и богопослушными прихожанками баптистского молельного дома.

– Ну что ж, Калиствиния Антоновна, – Бычье Сердце поднялся со стула, – спасибо за информацию. И извините за беспокойство. Если возникнут какие-нибудь вопросы, я с вами свяжусь.

– Надеюсь, что не возникнут, – вполне искренне ответила Антропшина.

Чаем, на который по привычке надеялся Бычье Сердце, она его так и не напоила.

…Это был тот самый джип.

Черный «Лексус» 2000 года выпуска, номерной знак А028ОА.

Джип щурился на солнце и был единственным, кто не проявлял признаков беспокойства: островок стабильности в волнующемся море «Лиллаби». Для того, чтобы понять это, Бычьему Сердцу понадобилось пятнадцать минут. Пятнадцать минут он отирался у «Лексуса». И наблюдал за происходящим в садике у особняка, который занимало сейчас проамериканское гнездо современного балета.

Садик с десятком вычурных чугунных скамеек кишел народом. Народом специфическим и редко встречавшимся в мясницкой карьере Бычьего Сердца. Юноши, похожие на девушек, и девушки, похожие на птиц. На диких птиц. Или на ручных хорьков. Или на бесплотные, висящие на плечиках платья. У Бычьего Сердца рябило в глазах от серебра, воткнутого в уши, пальцы, носы и брови. У Бычьего Сердца чесалось в носу от духов и туалетной воды, растекшихся по запястьям, подмышкам и ключицам. У Бычьего Сердца сосало под ложечкой от тонких упругих балетных рук: сплетающихся, расплетающихся, обвивающих другие руки.

Не его, Сиверса, кое-как на глазок присобаченные к плечам грабли, – другие.

Они вообще были другими, все эти балетные мальчики и девочки. Не мальчики и не девочки, коню понятно, но все равно, предательски юные. Похабно стройные. Издевательски совершенные. В ярких немыслимых лосинах, небрежных платках, забавных гетрах. Конечно, у балетных была и другая одежонка, нерабочая – всякие там гуччи-шмуччи, кардены-мардены, версачи-фигачи… Бычье Сердце тихо вздохнул и посмотрел на себя глазами балетных: замызганная потнючая футболка, мятый пиджачишко и подстреленные джинсы никому не известной турецкой артели «Конс». Все это тряпье было куплено на Апрашке[3] с единственной целью – прикрыть кусок нездорового ноздреватого мяса по имени Антон Сиверс.

«Надо заниматься физкультурой. А лучше – акупунктурой. А лучше йогой, – подумал Бычье Сердце и принялся яростно чесать брюхо. – А лучше ничем не заниматься, а потрясти как следует всех этих балетных аскарид. Не ущучу, так хоть развлекусь».

…Развлекаться Бычье Сердце начал с кабинета директора «Лиллаби» Максима Векслера.

Максим Векслер оказался обладателем двойного подбородка и рыхловатой фигуры, что несколько утешило Бычье Сердце. Векслер отнесся к Антохе как к родному, усадил в кресло и даже предложил хряпнуть коньячку.

– Я на службе, – мягко запротестовал Бычье Сердце.

– Да-да, конечно, извините, ради бога, – сразу опомнился Векслер. – Просто голова кругом со всеми этими событиями. Рома, Рома… Уму непостижимо! У вас уже есть версии?

– А у вас?

Векслер посмотрел на Бычье Сердце с испугом.

– Что вы! Какие версии! Для меня это как гром с ясного неба. Что же теперь делать-то?

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Бычье Сердце.

– Вы понимаете… Наш проект «Русский Бродвей»… Он затевался под Валевского. И деньги давали под Валевского. В Америке его обожают. Да и в Европе тоже. Это же темперамент Барышникова и нежность Нуриева! Новый русский гений танца!

Новый русский – это точно, судя по тачке.

– Рома, Рома! – продолжал заламывать руки Векслер. – Просто в голове не укладывается! Милейший человек, все его любили… Да что там любили – боготворили! Что же теперь будет со всеми нами?!

– А что будет? Ничего. Работайте, как работали.

– Не получится! – затряс обоими подбородками директор «Лиллаби». – От Сороса уже звонили с соболезнованиями. И из американского консульства. Они, конечно, дипломатически помалкивают, но проект на грани. На грани проект!

Рыхлый космополит-директор, метущий подолом перед америкашками, стал несколько раздражать Бычье Сердце.

– Так уж и на грани? – ощерившись в иронической улыбке, спросил он у Векслера.

– Валевский не только исполнитель ведущих партий, он – хореограф. Блистательный хореограф. Без него мы пропали…

– Ну, пока не пропали, ответьте на несколько вопросов, которые интересуют следствие.

Максим Векслер тотчас же перестал причитать, нервно поправил шейный платок и уставился на Бычье Сердце с почтением.

– Готов помочь, вот только не знаю, смогу ли я пролить свет…

– У Валевского были враги?

– Какие враги?

– Ну, не знаю… Другие хореографы, например, – ляпнул Бычье Сердце. – Не такие блистательные…

– Что вы! – Векслер даже рассмеялся абсурдности предположения майора. – Враги у Романа? Это нонсенс!

– Я слыхал, что в вашей… так сказать, артистической среде люди не очень ладят между собой. Живут как пауки в банке, одним словом.

– Пауки в банке не живут, – проявил завидную осведомленность о мире членистоногих Векслер. – Пауки в банке умирают. Что же касается артистической среды, как вы изволили выразиться… Конечно, и у нас существуют завистники. Но завидовать можно таланту, который соизмерим с другим талантом. Или – с бесталанностью, если угодно. Валевский – не талант. Валевский – гений. А гениальность лежит в несколько иной плоскости. Талант – имеет человеческую природу, а гениальность есть промысел божий. И гению завидовать так же смешно и нелепо, как Иисусу Христу. Или солнцу, если вы материалист. Или Акрополю, потому что ему больше тысячи лет… Гений обречен либо на непонимание, либо на идолопоклонничество. О зависти и речи быть не может… Нет, у Романа не было врагов.

– Понятно. А когда вы видели Валевского в последний раз?

– Сразу скажу, что был не последним, кто видел его в… добром здравии, – моментально отбоярился от контактов с трупом Векслер.

– А кто видел его последним?

– Из наших?

– Из ваших.

– Лика Куницына и Женя Мюрисепп… Видите ли, произошла довольно странная история. Как раз вечером в прошлую пятницу… Они собирались на день рождения, сразу после репетиции. Все втроем… К одному из наших меценатов… Он американец, но человек русской, абсолютно русской души. Прекрасно разбирается в нашей культуре, сам женат на русской. Его зовут Грэг Маккой, и у него бизнес в России.

«Знаем мы этот бизнес, – с желчью подумал Бычье Сердце, – вынюхивать, высматривать, прикармливать потенциальных предателей и разваливать отечество изнутри. На пару с женой-шпионкой. Колобка Векслера тоже, видать, прикормили. И даже раскормили на нашу голову. Ишь как заливается, чуть из штанов не выпрыгивает».

– Мы все должны были встретиться у Грэга на вечеринке в честь дня рождения. Но Роман туда не приехал. То есть не доехал. Лика и Женя были с ним…

– Может быть, пригласим их?

– Да-да, конечно, – засуетился Векслер. – Я к тому и веду. Информация из первых рук всегда важна. Они все обстоятельно вам расскажут…

Через десять минут в кабинете директора появился молодой человек, представленный Сиверсу как Евгений Мюрисепп. Еще через пять подтянулась девушка – Лика Куницына.

– Не буду вам мешать, – интимно шепнул Векслер Бычьему Сердцу и с неожиданным для его комплекции проворством скрылся за дверью.

– Ну, – хорошо поставленным голосом произнес Бычье Сердце. – Будем знакомиться. Я майор Сиверс, из уголовного розыска. Расследую дело об убийстве вашего коллеги.

В гробу они видели это знакомство. В гробу они видели майора Сиверса. В гробу они видели уголовный розыск. Именно это было написано на их гладких отрешенных лицах – «в гробу». Бычье Сердце выждал секундную паузу, соображая, к кому бы из двоих обратиться. Девка была еще та, типичная балеринка, с тонкими, собранными в целеустремленный пучок волосами и костями, как у воблы. Эти кости самым гнусным образом лезли в глаза Бычьему Сердцу. Равно как выпирающие из-под трико ребра, с маху насаженные на позвоночный столб. Балеринка на Сиверса не смотрела, это было ниже ее одетт-одиллиевского, жизелевского, распротак его балетного достоинства. Она лишь слегка хмурила несуществующие, обозначенные серебряным колечком брови – тоже, нашли моду, кожу протыкать где ни попадя!

Парень был поприятнее. Если он и презирал Бычье Сердце за короткие рукава пиджака и жировой излишек в десять килограммов, то довольно удачно это скрывал. Во всяком случае, никакой брезгливости и никакой враждебности в его лице не было. Открытом, симпатичном лице со щегольскими тоненькими баками и такой же щегольской восточной бородкой.

– Значит, вы последними видели Романа Валевского? – Бычье Сердце всем корпусом повернулся к Мюрисеппу, и стул под майором предательски скрипнул.

Балеринка улыбнулась, показав острые зубки, затрясла колечком в брови и неожиданно сказала, глядя в пространство:

– Последним, я думаю, его видел убийца.

Ценное замечание, ничего не скажешь.

– Это понятно, – с трудом нашелся Бычье Сердце.

Фраза прозвучала простовато, да что там простовато – по-лоховски она прозвучала! Типичная фраза типичного землеройного мента, у которого лоб в два пальца. И-эх, вместо «это понятно» нужно было сказать «это софистика». Слово «софистика», слетевшее с губ милиционера, у любого выбьет почву из-под ног, и балеринка не исключение. Вот только применимо ли оно в данном конкретном случае?

– Это понятно, – еще раз пробухтел Бычье Сердце и почему-то залился румянцем.

– Лика! – добрейший Мюрисепп посмотрел на подругу по несчастью с укоризной. – Майор совсем другое имел в виду.

– Тогда он должен яснее излагать свои мысли, – парировала непреклонная балеринка.

Вот сука!

– Вернемся к прошлой пятнице, – вклинился Бычье Сердце. – Насколько я понял, вы должны были ехать на день рождения…

– К Грэгу, – охотно ответил Мюрисепп. – В пятницу у нас был тяжелый день. С утра кастинг для нового балета, который собирался ставить Роман.

– Кастинг? – переспросил Бычье Сердце, смутно подозревая, что в очередной раз совершает глупость.

– Подбор исполнителей, – с леденящим душу сарказмом перевела балеринка. И наконец-то взглянула на Бычье Сердце бесстрастными рыбьими глазами. – Не будем пугать дядю милиционера англицизмами, Женя.

– Ну, хорошо, – тут же согласился податливый Мюрисепп. – Подбор исполнителей. Основные роли утверждены практически все, остался кордебалет. Кастинг был до четырех. Потом репетиция до восьми. Грэг пригласил нас на девять, но мы подзадержались. Профессиональные споры по поводу концепции вещи, не думаю, что вам будет интересно… Выехали что-то около половины десятого.

– Девять тридцать пять. – Балеринка проявила завидное стремление к пунктуальности. – Я специально посмотрела на часы, когда мы выехали.

– И доставала нас этими девятью тридцатью пятью целую дорогу!

– Ты же знаешь, Женя, я терпеть не могу опаздывать.

Они стали мелко переругиваться, отлично!

– Выехали отсюда? – уточнил Бычье Сердце.

– Естественно. Все втроем. Я, Лика и Роман. На его джипе. Грэг снимает квартиру на Восстания, так что мы ехали через Невский. У «Маяковки» тормознулись…

– Зачем? – Бычье Сердце, парализованный начинающей мегерой, задавал вопросы один остроумнее другого.

– Чтобы вы спросили, – снова не удержалась балеринка.

– Мы же на день рождения ехали. – Он умел быть снисходительным, этот Мюрисепп. – Цветы купить надо? Надо. Подарок какой-нибудь на скорую руку…

– Что ж заранее не побеспокоились?

– Работы навалом. Завертелись. Роман выскочил за цветами, а мы остались ждать его в машине…

– И? – Бычье Сердце взглянул на балеринку. По всем правилам реплику подать должна она.

Реплика не заставила себя долго ждать.

– Что – и? И не дождались, – со смаком закончила балеринка.

– То есть вы хотите сказать, что Валевский вышел за цветами к метро и в машину больше не вернулся?

– Вот именно. – Теперь Мюрисепп стал заметно волноваться. – Мы прождали его битый час. Я несколько раз отправлялся на его поиски. Потом позвонил Грэг…

– Куда это он позвонил?

– На сотовый.

Мюрисепп посмотрел на Бычье Сердце с сожалением: из какого медвежьего угла ты вылез, парень? Весь мир давно перешел на мобильную связь.

– Роман оставил свой мобильник в джипе. Когда позвонил Грэг, я коротко обрисовал ему ситуацию – не вдаваясь в подробности, естественно. Объяснил, что ждем Рому… А Грэг сказал, что они ждут нас. Я снова отправился к метро – там работал один-единственный ларек с цветами. Как мог, описал продавщице внешность Романа… Внешность у него запоминающаяся, вы же его видели…

Внешность у Ромы-балеруна действительно была запоминающейся, хотя Бычье Сердце познакомился с Валевским в уже разделанном и несколько тронутом тлением виде. Смуглый брюнет с тонкими чертами лица, из тех, что нравятся стареющим женщинам, кинокамерам и производителям мужского белья. Типичный кокаинист или завсегдатай опиумного притона.

– Я спросил у продавщицы, не подходил ли он.

– Ну?

– Она ответила, что нет.

– И что же вы сделали после того, как не нашли его?

– А что бы вы сделали на нашем месте? Закрыли джип, благо ключи торчали в замке зажигания. И отправились на день рождения к Грэгу. Пешком. Там всего минут пятнадцать ходьбы.

– Лихо, – промурлыкал Бычье Сердце. – И вы нисколько не были удивлены происшедшим? Не забеспокоились?

– Поначалу нет…

– Даже когда не увидели его на дне рождения? – Бычье Сердце вцепился в Мюрисеппа, как клещ. – На дне рождения вашего америкаш… вашего американского приятеля он ведь так и не появился?

– Не появился.

– И вы посчитали это в порядке вещей? Человек выскакивает из своей машины… заметьте, очень недешевой новенькой машины… чтобы просто купить букет цветов. И исчезает. Вам не показалось странным такое исчезновение?

– Почему же, – неожиданно стушевался Мюрисепп. – Это достаточно странно, вы правы, тем более что Романа и Грэга связывают давние дружеские отношения… Но…

– Да брось ты, Женя, – не выдержала балеринка. – Никому не показалось странным, что Роман поступил именно так. Целый вечер все стебались по этому поводу. Грэг первый. Видите ли, капитан…

– Майор, – деликатно поправил Бычье Сердце. – А вообще, спасибо, что младшим сержантом не назвали…

– Видите ли, майор… Роман – человек очень специфический. Я бы сказала, эксцентричный. Что ему взбредет в голову, то он и делает. Ни с кем и ни с чем не считается. Подставляет на раз-два, только из спортивного интереса. Якобы гению все простительно…

– Ну, ты уж совсем, Лика! – Мюрисепп предупредительно поднял руку.

– В свободное от собственной гениальности время, я имею в виду, – нехотя поправилась балеринка. – В работе он безупречен. Работа для него свята.

А она терпеть его не могла, великого хореографа, всеобщего любимца, верховное божество «Лиллаби». Просто на дух не выносила! Это было так очевидно, что Бычье Сердце едва не рассмеялся: и у мегер на пуантах бывают слабые места. С другой стороны, ненависть не слабое, а сильное место любого человека. Вот только ее трудно держать в узде, особенно такой квелой балеринке. Заговорив о личных качествах покойного, Лика Куницына преобразилась. Даже румянец взошел на щеки, даже брови прорезались. Симпатичней она не стала, но значительней – уж точно. Интересно, чем вызвана такая неприязнь? На хвост он ей наступил, что ли (вернее, на балетную пачку)? Или зарезал главную роль при этом… как его… кастинге?

– А вы, как я посмотрю, не очень жаловали покойного. – Бычье Сердце являл собой сейчас образец милицейской проницательности.

Но через секунду от образца не осталось и следа.

– Отчего же не жаловала? Очень жаловала. Даже была его женой прискорбно долгое время. Идиотка.

Черт возьми, как же он сразу не понял? Так яростно могут ненавидеть мужчин только бывшие жены. Ненависть бывших жен вне конкуренции, тут даже суфражистки отдыхают!

– Лика! – снова подал голос Мюрисепп, стоящий на страже бесконфликтного, монолитного и процветающего «Лиллаби».

– Что – Лика? Я двадцать четыре года Лика!

– Лика… Романа больше нет…

«Не стоит вытягивать на свет наше заскорузлое грязное бельецо, Лика, да еще при посторонних. Да еще при майорах угро. О мертвых или хорошо, или ничего, Лика. Возьми себя в руки, Лика. Опомнись, Лика», – молчаливо взывали к балеринке глаза Мюрисеппа. И его съежившиеся баки. И его взъерошенная бородка. И балеринка откликнулась, взяла себя в руки. Ненависть, расцветившая ее лицо флагами, транспарантами и гроздьями салютов, обмякла, отступила, ушла в глубь ключиц.

– Простите… Роман был душой «Лиллаби». Мы все теперь на нервах…

– Я понимаю, – для виду скорбно похмыкал Бычье Сердце. – А как же джип Валевского оказался здесь, во дворе?

– Это Грэг его пригнал. – Проскочив узкое место, Мюрисепп перевел дух.

– Ваш американский приятель?

– Да. В ту же ночь. Мы все изрядно поднабрались, пошли гулять по Невскому. Джип так и стоял возле «Маяковки»… И поскольку у меня были ключи, а все, как я уже говорил, нарезались до соплей… Словом, мы решили подшутить над Ромкой. Погрузились в тачку и поехали. Как раз к сводке мостов успели… Часов около пяти… Так, Лика?

– Не помню, – после небольшой паузы сказала балеринка. Впервые ее пунктуальность дала сбой.

– Ну, неважно. В общем, доехали.

– И вас ни разу не остановили?

– Не помню, был выпимши, – ушел от ответа Мюрисепп. – Спал на заднем сиденье.

Как же, не остановили! На такой тачке – и не остановили? Такая тачка действует на гаишников, как красная тряпка на быка. Наверняка и палками махали, и денежки срубали, никакой принципиальности. А америкашка, поди, баксятиной откупался, подонок!..

– И сколько же вас… погрузилось в тачку?

– Ну, я, Грэг, Лика, жена Грэга Лариса… Еще кто-то из ребят… Человек семь-восемь набралось.

– А ваш директор? Максим Векслер?

– Он ушел раньше. Намного раньше. У него жена недавно родила, сами понимаете, маленький ребенок…

– А где теперь ключи от машины? – спросил Бычье Сердце.

– Я отдал их Максу… Сразу, как только… Как только стало известно, что Романа… больше нет.

Как успел заметить Сиверс, все эти балетные людишки старательно избегали слова «убийство». Оно шибало им в нос запахом полуразложившейся плоти, оно было неудобным, неуместным, постыдным. Валевский как будто совершил что-то непристойное, а всего-то только и сделал, что дал себя укокошить. Интересно, почему они не спрашивают про убийцу?

– Вам уже известно, кто это совершил? – тотчас откликнулся на мысли Бычьего Сердца Мюрисепп.

– Пока нет. Но, думаю, с вашей помощью…

Лицо Мюрисеппа приобрело ярко выраженный землистый оттенок.

– С нашей помощью?! – проблеял он. – Что значит – «с нашей помощью»? Вы намекаете, что… Что кто-то из «Лиллаби» причастен?

– Почему бы и нет? – снова не удержалась балеринка. – Думаю, у нас найдется немало людей, готовых отправить Рому на тот свет.

– Что ты говоришь, Лика! – бросив на Куницыну испепеляющий взгляд, взвился Мюрисепп. – Не слушайте ее, майор. Вы же видите, она не в себе.

Отчего же не в себе? Очень даже в себе. Ненависть к покойному муженьку снова выползла из тщедушного тельца Лики Куницыной, уселась на хвост и раздула капюшон.

– Если уж на то пошло, его смерть никому не выгодна. – Похоже, стильный юноша знал, что говорит. – Все проекты «Лиллаби» были завязаны на Романе. Теперь вообще неизвестно, что будет с нами со всеми. Может, мы вообще потеряем работу. Высокооплачиваемую, между прочим.

– Понятно. Будем подводить итоги. Вы ехали на вечеринку, остановились у метро купить цветы… Кстати, кому в голову пришла идея остановиться именно у «Маяковской»?

Мюрисепп и Куницына переглянулись.

– Никому. Просто решили, и все. Времени было около десяти, цветы в это время продаются только у метро. Это метро было ближайшее. По ходу. Вот и все.

– Логично. Значит, Роман Валевский отправился за цветами и исчез. Вы двое, прождав его около часа, решили добираться на вечеринку своим ходом. Валевского не оказалось и там. Это было воспринято обществом как одна из причуд вашего руководителя. И поднимать тревоги никто не стал. Пока все верно?

– Да.

– Ну, а на следующий день?

– На следующий день была суббота, – пояснила бывшая жена. – Дневная репетиция в график не забита, потому-то мы и позволили себе оторваться… Вечернюю проводил Женя, он часто подменяет Романа. Воскресенье вообще выходной. Спектаклей в городе у нас пока нет, готовимся к гастролям в Италию. Вот если бы Роман не появился в понедельник…

А он и не появился в понедельник. В понедельник трупу исполнилось два дня. В понедельник его и нашли. Так что никакого понедельника для гениального хореографа больше не существует – ни этого, ни всех последующих.

– Если бы он не появился в понедельник, тогда, естественно, мы бы забили тревогу.

– Почему же не забили?

Балеринка не нашлась что ответить. Действительно, сообщение о смерти Валевского поступило в понедельник, во второй половине дня, а в «Лиллаби» об убийстве узнали только во вторник утром. То есть сегодня.

– Мы пытались ему прозвониться, – вступился за Куницыну Мюрисепп. – Макс был на телефоне с самого утра в понедельник. А мне пришлось заменить Романа на кастинге.

– Ну что ж, спасибо за откровенный разговор. – Бычье Сердце приподнялся со стула, давая понять, что беседа закончена. – Вам придется приехать к нам в самое ближайшее время. Дать показания. Процедура недолгая и не очень вас утомит… Ваши телефоны я возьму, если не возражаете. И вам оставлю сво…