Эмма Остин Джейн

Глава 7

День отбытия мистера Элтона в Лондон явил Эмме новый повод к тому, чтобы оказать услугу Харриет Смит. Та по обыкновению пришла вскоре после завтрака и, проведя в обществе мисс Вудхаус некоторое время, отправилась домой с намерением возвратиться в Хартфилд к обеду. Однако возвратилась она ранее условленного, взволнованная и разгоряченная торопливой ходьбой: произошло нечто исключительное, о чем ей не терпелось скорее поведать. В каких-нибудь полминуты Эмма была во все посвящена: придя к миссис Годдард, Харриет узнала, что часом ранее о ней спрашивал мистер Мартин. Поскольку дома ее не оказалось, а в котором часу она вернется, никто не знал, фермер ушел, оставив небольшой сверток, переданный одной из его сестер. Кроме двух нотных тетрадок, которые Элизабет брала переписать и теперь возвращала, в пакете было письмо от самого мистера Мартина, в котором содержалось предложение руки и сердца. Ах, разве Харриет могла ожидать такого? Удивленная и растерянная, она совсем не знала, что делать: предложение, да еще изложенное превосходным слогом! Ей, по крайней мере, письмо пришлось по вкусу. Писано так, будто мистер Мартин в самом деле очень влюблен. Но она не знает… И потому поспешила к мисс Вудхаус, чтобы спросить, стоит ли…

Видимое удовольствие, доставленное Харриет признанием фермера, а также овладевшие ею сомнения, внушили хозяйке Хартфилда чувство, весьма похожее на стыд за свою подругу.

– Только поглядите на этого молодого человека! – вскричала Эмма. – Высоко метит! Уж он-то ничего не упустит от избытка скромности!

– Не прочтете ли вы письмо? Ах, прошу вас! Я очень бы хотела, чтобы вы прочли!

Эмма не заставила себя долго упрашивать, а прочитав послание, была весьма удивлена: стиль оказался много лучше, чем она ожидала. Писавший не только не нарушил правил грамматики, но и сумел сотворить сочинение, поистине достойное джентльмена. Изъясняясь просто, однако сильно и искренне, он передал чувства, делавшие ему честь. Письмо, хоть и короткое, свидетельствовало о здравом смысле писавшего, о теплой его привязанности к той, чьей руки просил, о широте его взглядов, о честности намерений и даже о тонкости чувств.

– Ну что же? Как? – спросила Харриет, нетерпеливо глядя на Эмму, в задумчивости застывшую с листком в руке, и, не удержавшись, прибавила: – Хорошо ли письмо? Не слишком ли коротко?

– Да, письмо в самом деле недурно, – произнесла мисс Вудхаус довольно медленно. – Очень недурно. Должно быть, ему помогала одна из сестер. Мне трудно вообразить, чтобы тот, с кем вы беседовали тогда на дороге, мог сам так хорошо изъясняться. Однако слог не женский: мысли выражены прямо и кратко. Женщины пишут пространней. Вне всякого сомнения, мистер Мартин разумный человек и, вероятно, довольно способный. Чувствует он сильно, думает ясно, и, стоит ему взяться за перо, нужные слова находятся сами собой. Такое подчас бывает у мужчин. Да, я поняла, какова его натура: энергична и решительна, но притом не лишенная чувствительности, не грубая. Письмо, Харриет, написано лучше, чем я предполагала.

При сих словах Эмма возвратила листок подруге. Та, однако, ожидала услышать больше, а потому промолвила:

– Так как же… как же мне поступить?

– Как вам поступить? В отношении чего? В отношении письма, хотите вы сказать?

– Да.

– В чем же тут сомневаться? Конечно, вы должны ответить, причем поскорее!

– Да, но что же? Дорогая мисс Вудхаус, прошу вас, посоветуйте мне!

– О нет, нет! Пускай письмо будет от первого и до последнего слова ваше. Уверена, вы сумеете выразиться как нужно, так, что ответ ваш будет вполне понятен, – это прежде всего. Прочь все сомнения, избегайте неопределенности. Не нужно быть слишком скромной. Что до приличествующих случаю изъявлений благодарности, а также сожалений о боли, которую причинит мистеру Мартину ваше письмо, то они, я убеждена, не замедлят сами излиться из вашего сердца. Излишне напоминать вам о том, чтобы вы сообщили ответным своим словам оттенок печали.

– Так значит, по-вашему, мне следует ему отказать? – произнесла Харриет потупившись.

– Следует ли вам отказать ему? Никак не пойму вас, моя милая Харриет! Неужто вы в этом сколько-нибудь сомневаетесь? Я думала… Но прошу меня простить: видимо, ошиблась. Очевидно, я заблуждалась на ваш счет, если вы не уверены в том, каким должен быть ответ, и полагала, что вы спрашиваете моего совета лишь касательно того, какие выражения лучше избрать.

Харриет молчала, поэтому, придав своему тону некоторую холодность, Эмма продолжила:

– Вы намереваетесь принять предложение, насколько я поняла?

– Ах нет, вовсе нет… То есть… Я не имела в виду… Что же мне делать? Как вы советуете мне поступить? Прошу вас, дорогая мисс Вудхаус, скажите!

– Я не стану давать никакого совета, Харриет. Вы должны действовать сообразно с собственными чувствами.

– Я и не знала, что так сильно ему полюбилась, – промолвила Харриет, остановив на письме задумчивый взор.

Сперва Эмма хранила упорное молчание, но подумав о том, каково может быть колдовское действие лестных слов Роберта Мартина, сочла наилучшим сказать:

– В подобных делах, Харриет, я придерживаюсь общего правила: если у девицы есть сомнения относительно того, хочет ли она сделаться женой, ей следует отказать. Если слово «да» не слетает с ее уст само собой, то пускай лучше скажет «нет». Замужество не то положение, в какое безопасно вступать без полной уверенности. Почитаю своим долгом напомнить вам об этом как ваш друг, тем более что я вас старше. Однако не думайте, будто я навязываю вам свою волю.

– Нет-нет! Вы, конечно же, слишком добры, чтобы… И все же не дадите ли вы простого совета, как мне поступить? Ой нет, я не то хотела сказать… Вы говорите, что нужна полная решимость… что не следует долго раздумывать… А вопрос пресерьезный. Похоже, и правда будет безопаснее, если я отвечу «нет». Полагаете, так правильнее?

– Ни за какие сокровища, – ответствовала Эмма, милостиво улыбаясь, – я не стала бы ничего вам советовать. В том, что касается собственного вашего счастья, лучший судья – вы сами. Ежели вы предпочитаете мистера Мартина всем остальным, ежели он приятнейший из всех мужчин, в чьем обществе вам доводилось бывать, то отчего же вы сомневаетесь? Вы покраснели, Харриет. Не пришел ли вам на память кто-нибудь другой, к кому вы скорее отнесли бы эти мои слова? Только не обманывайте себя, не позволяйте благодарности и состраданию властвовать над вами. О ком вы сейчас вспомнили?

Ответом явились симптомы довольно-таки благоприятные: ничего не сказав, мисс Смит в смущении отвернулась и задумчиво отошла к камину. Пальцы ее механически вертели письмо. Эмма ждала результата ее размышлений с нетерпением, но без особых надежд. Наконец Харриет, вполне, впрочем, уверенно, промолвила:

– Мисс Вудхаус, раз уж вы не хотите сказать мне ваше мнение, я должна сделать по-своему. Сейчас я убеждена… почти решилась… отказать мистеру Мартину. Как вы находите: права ли я?

– Совершенно, совершенно правы, дорогая моя, милая Харриет! Вы поступаете именно так, как должны. Покуда вы размышляли, я старалась не выказывать своих чувств, но теперь, когда вы вполне уже решились, не могу вас не одобрить. Дорогая, до чего же я рада! Прекращение знакомства с вами, которое явилось бы следствием вашего союза с мистером Мартином, очень бы меня опечалило. Пока вы хоть немного сомневались, я молчала, не желая на вас влиять, но как жаль мне было бы потерять друга! Ведь не могу же я делать визиты миссис Роберт Мартин, фермерше! Теперь я спокойна: вы остаетесь со мною.

Харриет, доселе не подозревавшая о том, какая опасность ей грозила, поражена была этой мыслью и в ужасе вскричала:

– Вы не смогли бы меня навещать?! О да, конечно, не смогли бы! Прежде я об этом не подумала, но как это было бы ужасно! Слава богу, я решила отказать мистеру Мартину! Дорогая мисс Вудхаус, ни за какие блага я не пожертвую удовольствием и честью быть вашим другом!

– Да, разлука с вами причинила бы мне боль, однако пришлось бы с нею смириться. Ведь вы исторгли бы себя из хорошего общества, а значит, я принуждена была бы расстаться с вами.

– О боже! Как бы я это вынесла! Я бы, наверное, умерла, если бы в Хартфилде мне отказали от дома!

– Милое нежное создание! Мне и самой страшно представить вас навечно запертой на ферме Эбби-Милл, в кругу грубых необразованных людей! Право, удивительно, что молодой человек смел предложить вам такое! Верно, он слишком высокого о себе мнения.

– Вообще-то я не нахожу в нем самодовольства, – возразила Харриет, чья совесть не могла не восстать против столь резкого суждения о мистере Мартине. – Во всяком случае, он очень славный человек, и я всегда буду ему признательна, всегда буду к нему испытывать… Ах нет, совсем не то чтобы… Видите ли, если он в меня влюблен, это же не значит, что и я должна… И конечно же (этого нельзя отрицать), с тех пор как я стала бывать у вас, я повидала людей. Ежели сравнивать его с ними лицом и манерами… Ах, и сравнения быть не может! Особенно с одним джентльменом, который так хорош собой и так обходителен… И все же я думаю, что мистер Мартин очень приятный молодой человек. Я очень его ценю. И если я приглянулась ему и он написал для меня такое письмо… Но покинуть вас – на это я никогда бы не согласилась.

– Спасибо, спасибо вам, любезный мой дружочек! Мы с вами не разлучимся. Женщина не обязана выходить за всякого, кто сделает ей предложение, только потому, что он в нее влюблен и умеет написать сносное письмо.

– Ах нет, не обязана, к тому же письмо-то слишком коротко.

Отметив про себя, что в этом вопросе подопечной недостает вкуса, Эмма предпочла согласиться:

– Вы правы. А даже если он и мог писать очень хорошо, это было бы ничто в сравнении с его неуклюжестью, которая оскорбляла бы вас ежечасно.

– О да, истинно так! Кому какое дело до писем? Куда важнее счастливо проводить время в приятном обществе. Я совершенно решилась отказать мистеру Мартину. Только как мне это сделать? Какие подобрать слова?

Эмма заверила Харриет, что составить ответ будет вовсе не трудно, и посоветовала приняться за дело безотлагательно. Та согласилась с надеждой на помощь мисс Вудхаус. Продолжая твердить, будто в помощи с ее стороны нет никакой необходимости, Эмма все же оказала ей весьма немалое содействие, сочинив письмо от начала и до конца. Перечитав послание мистера Мартина, Харриет до того смягчилась, что Эмме пришлось пустить в ход несколько решительных восклицаний, чтобы вернуть ей необходимую силу духа. Мисс Смит до чрезвычайности беспокоила мысль о том несчастье, которое она причинит мистеру Мартину, а также о том, как будут думать и говорить о ней его матушка и сестрицы. Видя, сколь сильна в Харриет боязнь показаться неблагодарной, Эмма подумала, что мистер Мартин, окажись сейчас здесь, верно, в конце концов получил бы согласие.

Так или иначе, ответ написали, конверт запечатали и отправили. Дело было сделано, а Харриет спасена. Весь вечер она сидела в печали. Понимая ее сожаления, вызванные добротой души, Эмма старалась облегчить их ласковыми речами, в которых порой мелькало имя мистера Элтона.

– На Эбби-Милл меня уж никогда более не пригласят, – горестно промолвила мисс Смит.

– Если б вас даже и пригласили, мой друг, я бы не вынесла разлуки с вами. Вы слишком нужны нам в Хартфилде, чтоб отпускать вас на ферму.

– А уж я, наверное, и не захотела бы туда поехать, ведь мне нигде не бывает так хорошо, как здесь.

Через некоторое время Эмма услышала:

– Полагаю, миссис Годдард очень удивится, ежели узнает, что произошло. Да и мисс Нэш, верно, тоже… Мисс Нэш находит, будто ее сестра весьма удачно вышла замуж, хотя жених был простой торговец мануфактурой.

– Школьной учительнице, Харриет, и не пристало проявлять больше гордости или утонченности. Не сомневаюсь, что мисс Нэш позавидовала бы такому предложению, какое вы получили. Даже такая партия была бы для нее успехом. О том же, насколько лучшая будущность, вероятно, ожидает вас, она едва ли может подозревать. В Хайбери пока не начали судачить о том внимании, которое оказывает вам некий джентльмен, однако от нас с вами не укрылись ни его взгляды, ни особенная любезность.

Харриет, зардевшись, с улыбкой пробормотала нечто вроде того, что ей и самой непонятно, чем она порой так нравится людям. Напоминание о мистере Элтоне приободрило ее, однако вскоре она снова принялась жалеть отвергнутого мистера Мартина.

– Сейчас он, должно быть, уже получил мое письмо, – произнесла мягко девушка. – Знать бы, что они все теперь делают, сказал ли он сестрицам… Ежели он огорчен, то и они тоже. Но я надеюсь, что не очень его опечалила.

– Подумаем лучше о тех наших отсутствующих друзьях, кто занят более приятным делом! – воскликнула Эмма. – Мистер Элтон в эту самую минуту, возможно, показывает ваш портрет маменьке и сестрам, говоря при этом, как красив оригинал. Когда его попросят раз пять-шесть назвать имя избранницы, он согласится, и будет не чье-то иное, а ваше.

– Мой портрет? Но разве мистер Элтон не оставил картину на Бонд-Стрит?

– Если так, то я совсем его не знаю! Уж поверьте мне, дорогая моя скромница Харриет, портрет окажется на Бонд-стрит лишь тогда, когда мистеру Элтону придет пора отправляться в обратный путь. Ну а весь сегодняшний вечер ваш образ будет ему и другом, и утешением, и отрадой. Имея портрет при себе, он раскроет свои замыслы родным и расскажет им о вас, а они, глядя на вашу красоту, преисполнятся приятнейших из всех человеческих чувств – любопытства и теплого предрасположения. Как живо и весело разыграются их нетерпеливые умы!

Харриет опять улыбнулась, и с этого момента ее улыбки раз от раза делались менее печальными.

Глава 8

Ближайшую ночь Харриет провела в Хартфилде. Поскольку в последние несколько недель она ночевала в доме Вудхаусов чаще, нежели у себя, в ее распоряжение отдали отдельную спальню. Эмма полагала, что для подруги будет во всех отношениях лучше и безопасней, если она пока будет проводить в поместье как можно больше времени. Наутро ей пришлось пойти на час-два к миссис Годдард, однако было решено, что затем она прогостит в Хартфилде несколько дней кряду.

В ее отсутствие Вудхаусов навестил мистер Найтли. Посидев немного в гостиной, он, горячо поддерживаемый Эммой, убедил ее папеньку не откладывать заранее задуманную прогулку, что, однако, противоречило правилам старика как учтивого и гостеприимного хозяина. Всякий заметил бы доходившее до смешного несходство между пространными извинениями церемонного мистера Вудхауса и короткими решительными ответами прямодушного мистера Найтли.

– Смею надеяться, вы меня простите и не сочтете мое поведение слишком уж бестактным, если я, воспользовавшись советом Эммы, выйду погулять с четверть часика. Полагаю, мне лучше сделать мой скромный моцион именно теперь, пока солнце светит. Ежели оно скроется, я лишен буду такой возможности. Вы уж простите меня, мистер Найтли, что обхожусь с вами этак попросту. Мы, люди старые и больные, порой позволяем себе быть неучтивыми.

– Мой дорогой, вы так церемонитесь со мною, будто я вам чужой.

– Оставляю вам дочь, которая преотлично меня заменит. Она счастлива будет развлечь вас. А засим покорнейше прошу меня извинить и отправляюсь на свой зимний моцион – разика три пройдусь туда-сюда по аллейке.

– Это правильно, сэр.

– Я просил бы вас, мистер Найтли, составить мне компанию, однако хожу очень медленно, и вам быстро наскучит меня сопровождать. К тому же впереди у вас другая прогулка, и весьма длинная – в аббатство Донуэлл.

– Благодарю вас, сэр, благодарю. Я и вправду собираюсь уходить – теперь же. Чем ранее вы отправитесь, тем лучше. Позвольте я подам вам пальто и открою дверь в сад.

Мистер Вудхаус наконец вышел, однако мистер Найтли, вместо того чтобы тотчас тоже уйти, снова сел, явно расположенный к продолжению беседы, и заговорил с Эммой о Харриет, причем благосклоннее, чем когда-либо прежде.

– Я не ценю красоту мисс Смит так же высоко, как вы, но она премилое создание, и нрав у ней добрый, насколько могу судить. Достоинства ее и недостатки зависят во многом от того, кто с нею рядом. Попади она в хорошие руки, из нее выйдет достойная женщина.

– Я рада, что вы так говорите. Ну а добрые руки, надеюсь, не заставят себя долго ждать.

– Полноте, Эмма, я знаю, как вам не терпится получить комплимент, а потому скажу, что вы в самом деле усовершенствовали вашу подругу. Теперь она более не хихикает, как школьница, и это, безусловно, ваша заслуга.

– Спасибо, я бы очень огорчилась, если б мне не удалось принести ей некоторую пользу. Однако вы не часто балуете меня похвалой.

– Вы сказали, что опять ждете мисс Смит сегодня?

– С минуты на минуту. Она уже отсутствует дольше, чем предполагала.

– Видно, что-то ее задержало. Быть может, к ней пришел посетитель.

– Ох уж эти хайберийские сплетницы! Несносные создания!

– Полагаю, не все окрестные жители так же несносны для Харриет, как для вас.

Зная, что спорить с этим означало бы грешить против истины, Эмма не ответила, и мистер Найтли, улыбаясь, прибавил:

– Не возьмусь с точностью назвать место и время, однако у меня есть все основания вас уверить: ваша маленькая компаньонка вскорости услышит нечто весьма для себя благоприятное.

– Неужели? И что же это будет за новость? Какого рода?

– Самого серьезного, – ответил мистер Найтли, не прекращая улыбаться. – Уж поверьте.

– Самого серьезного? В таком случае мне приходит на ум только одно: кто-то влюблен в нее и поверил вам свою тайну, – сказала Эмма, питая довольно сильную надежду на то, что джентльмен, намекнувший мистеру Найтли о своих чувствах к Харриет, не кто иной, как мистер Элтон.

К ее свойственнику многие обращались за советом, и тот, кого она прочила в женихи своей подруге, тоже питал к нему почтение.

– Скоро (говорю вам это с полным основанием) Харриет Смит получит предложение руки и сердца, причем из уст достойнейшего человека – Роберта Мартина. Дело, похоже, решилось, пока она гостила на Эбби-Милл. Он без памяти в нее влюбился и намерен жениться.

– Это очень любезно с его стороны, – молвила Эмма, – но уверен ли он, что она пожелает за него выйти?

– Ах да, я выразился неточно. Он намерен просить ее руки. Теперь вы довольны? Позавчера вечером он приехал ко мне в аббатство за советом. Зная мое доброе расположение к нему и к его родным, он, полагаю, считает меня одним из лучших своих друзей и потому пришел спросить, не будет ли это, на мой взгляд, неразумно, если он женится так рано. И не слишком ли она молода, чтобы выйти замуж. Да и вообще, одобряю ли я сделанный им выбор. Его отчасти смущает то, что Харриет (особенно с тех пор, как вы приблизили ее к себе) приобрела репутацию девицы из высшего круга. Слушать Роберта Мартина было для меня истинным удовольствием. Я не видывал еще человека более разумного: никогда не скажет лишнего, всегда выражается открыто и прямо, всегда прежде взвесит свою мысль. Он все мне поведал: свои обстоятельства и планы. Рассказал, как они все будут жить, если он женится. Роберт Мартин – славный молодой человек, отличный сын и брат. Я без колебаний одобрил его намерение, ведь он убедил меня в том, что может себе позволить обзавестись семейством. А ежели так, то к чему медлить? О даме его сердца я отозвался с похвалой, и он ушел от меня вполне счастливый. Он, смею сказать, и прежде ценил мое мнение, а теперь, покидая мой дом, и вовсе уверился, что лучшего друга и советчика ему не найти. То было позавчерашним вечером. Терять время даром он вряд ли станет, а потому, если он не объяснился с девицей вчера, то, уж наверное, объяснится сегодня. Отнюдь не исключено, что у миссис Годдард вашу Харриет задержал визитер, которого она вовсе не считает несносным созданием.

– Но позвольте! – воскликнула Эмма, украдкой улыбавшаяся почти все время, пока гость говорил. – Откуда вам знать, что мистер Мартин еще не открылся мисс Смит?

– Конечно, утверждать я не могу, но могу предположить, – несколько удивленно ответил мистер Найтли. – Разве весь вчерашний день Харриет не провела у вас?

– Что ж, тогда я скажу новость в обмен на вашу. Роберт Мартин вчера сделал предложение Харриет – письменно – и получил отказ.

Последние слова Эмме пришлось повторить, прежде чем их смысл дошел до мистера Найтли. Покраснев от неприятного удивления, он поднялся и негодующе произнес:

– В таком случае она еще глупее, чем я думал! Чего же эта девчонка хочет?

– О, разумеется, мужчине всегда трудно понять, как женщина может ответить отказом на предложение вступить в брак, – вскричала Эмма. – Мужчина вечно воображает, будто любая с радостью согласится стать женою, кто бы ее о том ни попросил!

– Чепуха! Ничего подобного мужчина не воображает! Но что все это значит? Харриет Смит отказала Роберту Мартину?! Если так, то это безумие. Надеюсь, вы ошибаетесь.

– Я читала ее ответ. Он вполне ясен.

– Читали? Да вы наверняка его и писали! Это ваших рук дело, Эмма. Это вы убедили ее отказать Роберту Мартину!

– Даже если бы так (чего я, однако, отнюдь не намерена признавать), моя совесть осталась бы чиста. Мистер Мартин – очень достойный молодой человек, однако Харриет он не ровня, и мне даже удивительно, что у него достало дерзости сделать ей предложение. Как следует из вашего рассказа, некоторые сомнения все же посетили его. Ему не следовало через них переступать.

– Не ровня Харриет? – с жаром воскликнул мистер Найтли, а затем более спокойно, но не менее сурово прибавил: – Да, Роберт Мартин в самом деле ей не ровня. Он много выше ее как по уму, так и по положению. Эмма, увлечение этой девушкой ослепляет вас. Что дает ей право ставить себя выше его? Рождение? Способности? Образование? Эта дочь неизвестных родителей не имеет, вероятно, никаких надежных средств к существованию и, уж конечно, никаких родственных связей с почтенными семействами. Она живет на правах квартирантки в доме школьной начальницы – вот все, что о ней известно. Ни здравомыслием, ни образованностью она не блещет. Ничему полезному ее не научили, а для того чтобы учиться без наставников, она слишком молода и слишком проста. Эта девочка совсем еще не видела жизни, но, даже приобретя опыт, она едва ли сумеет извлечь из него полезные уроки – уж очень скромен умишко. Да, она миловидна и покладиста, но не более. Одобряя замысел Роберта Мартина, я сомневался только в одном: не слишком ли молодой человек для нее хорош и не пострадает ли доброе имя его семейства от столь сомнительного родства. Он мог составить гораздо лучшую партию и по финансам, и тем паче по уму. Спутницы менее разумной и менее полезной, пожалуй, не сыщешь, однако мог ли я уязвить влюбленного таким суждением о предмете его чувств? Мне оставалось лишь надеяться, что она хотя бы ничем ему не повредит и что принадлежит к тому сорту женщин, из которых при надлежащем руководстве со временем выходят хорошие жены. Ежели кому-то и был бы выгоден этот союз, то только ей, и я нисколько не сомневался (как не сомневаюсь и теперь), что все подивились бы ее неслыханному везению. Даже вас я думал обрадовать таким известием. Я полагал, вам не будет жаль, если она покинет Хайбери, чтобы столь славно устроить свою жизнь. Помню, я сказал себе: «Эмма наверняка одобрит этот брак, несмотря на пристрастие к Харриет».

– Вы, видно, совсем не знаете меня, раз могли такое себе сказать. Я, право, удивляюсь вам. Подумать, будто фермер – при всей рассудительности и прочих достоинствах мистер Мартин им остается – хорошая партия для моей ближайшей подруги? И я должна радоваться, что она покинет Хайбери ради союза с человеком, которого никогда не смогу принять в свой круг? Просто диву даюсь, как можно было приписать мне такие мысли и такие чувства. Уверяю вас, подлинное мое мнение совершенно отлично от вашего. Ваши суждения я нахожу ошибочными. Вы несправедливы к Харриет. По моему мнению, как и по мнению других, она вправе гораздо больше ждать от будущего супруга. Мистер Мартин, возможно, богаче ее, однако по своему положению в обществе, безусловно, ниже. Она вращается в несравнимо более высокой сфере, а выйдя за него замуж, уронила бы себя.

– Незаконнорожденная невежественная девица уронила бы себя, выйдя замуж за фермера-джентльмена, человека умного и уважаемого?

– Что до обстоятельств ее рождения, то, вероятно, она действительно безродная, но лишь по бумагам, а не в глазах здравого смысла. Она не в ответе за чужие грехи, и было бы несправедливо, если бы те, в чьем окружении она выросла, смотрели на нее свысока. Едва ли следует сомневаться в том, что отец ее благороден и весьма небеден. Она получает вполне щедрое содержание, для ее удобства и пользы никогда ничего не жалели. Харриет Смит – дочь джентльмена, в этом я убеждена, а посему стоит выше мистера Роберта Мартина.

– Кем бы ни были родители и воспитатели Харриет, – возразил мистер Найтли, – они, очевидно, не готовили ее для общества, которое вы бы назвали хорошим. Она получила весьма посредственное образование, после чего ее оставили при школе, чтобы в дальнейшем жила как сумеет – то есть шла по стопам миссис Годдард. Благодетели девицы, по-видимому, сочли, что тот круг знакомств, который может иметь квартирантка школьной начальницы, вполне ей подходит. И он вправду ей подходил. Она сама ничего лучшего не желала. Пока вы не сделали ее своей подругой, она не чуждалась себе подобных и не стремилась над ними вознестись. Недели, проведенные у Мартинов, были для Харриет счастливейшей порой. Тогда она еще не воображала, будто они ей не ровня. Если она вообразила это теперь, то лишь благодаря вам. Вы сослужили Харриет Смит дурную службу, Эмма. Роберт Мартин не решился бы объясниться ей в любви, если б не замечал верных знаков ее расположения. Я хорошо его знаю. Он чувствует слишком искренно и глубоко, чтобы сделать девушке предложение, руководствуясь одной лишь слепой эгоистической страстью. Притом я не встречал мужчины, который был бы более чужд самонадеянности. Его обнадежили – уж поверьте.

Прямой ответ на последнее утверждение не принес бы Эмме преимущества в споре, а потому она предпочла вновь направить разговор в более удобное для нее русло.

– Мистеру Мартину вы большой друг, зато о Харриет, как я уже сказала, судите слишком строго. Ее шансы удачно выйти замуж совсем не дурны. Она не то чтобы умна, но умнее, чем вы о ней думаете, и не заслуживает таких пренебрежительных речей. Однако я уступлю вам, позволив себе допустить, будто у нее и впрямь только два достоинства: миловидность и покладистый нрав. Их одних было бы довольно, чтобы назвать девицу завидной невестой, если они выражены в ней так сильно. Девяносто девять человек из ста назовут Харриет Смит красавицей. А поскольку мужчины пока не научились относиться к красоте философически и влюбляются не в просвещенные умы, но в хорошенькие личики, такая девушка не может страдать от недостатка поклонников. Непременным следствием ее пригожести явится возможность выбирать из многих. Что до кротости, то и это отнюдь не малое достоинство. Кроткая женщина мила, имеет приятные манеры, не думает слишком высоко о себе и не требует очень уж многого от других. Я, верно, совсем не знаю вас, мужчин, если вы не полагаете, будто такая красота вкупе с таким нравом есть наивысшие женские добродетели.

– Вы, Эмма, так грешите против собственного здравого смысла, что я, чего доброго, соглашусь с последним вашим утверждением. Уж лучше вовсе не иметь ума, чем столь дурно им распоряжаться.

– Верно-верно! – усмехнулась Эмма. – Я знаю: именно так вы все о нас и думаете. Девушка, подобная Харриет, – отрада для всякого мужчины. Именно такая вмиг околдует его чувства, именно такую ищет его разум. Но ей не придется сетовать на скудость выбора! Она и вам бы непременно приглянулась, соберись вы жениться. Так стоит ли удивляться, если в свои семнадцать лет, когда едва вступила в жизнь и едва успела показать себя в свете, такая девушка не приняла первого же сделанного ей предложения? Ну уж нет, пускай сперва освоится и поглядит вокруг!

– Ваша дружба всегда казалась мне превеликой глупостью, хоть до сих пор я и молчал об этом, – жестко заметил мистер Найтли. – Теперь же я вижу: близость с вами для Харриет и вовсе губительна. Вы забьете ей голову такими мыслями о ее неземной красоте и о том, какую партию она может составить, что вскоре решительно все вокруг окажутся для нее недостаточно хороши. При слабом уме тщеславие способно повлечь за собой любые беды. Нет ничего проще, нежели внушить юной девице непомерные ожидания. Мисс Харриет Смит, при всей своей миловидности, рискует обмануться: едва ли ей предстоит так уж часто выслушивать предложения руки и сердца. Разумным мужчинам, что бы вы ни говорили, не нужны глупышки. Родовитые не пожелают связывать себя с девушкой неизвестного происхождения. Если же вдруг раскроется, чья она дочь, это, вероятней всего, повлечет за собой большие неудобства и даже позор, чего не может не остерегаться ни один здравомыслящий человек. Став женою Роберта Мартина, Харриет защитила бы себя от кривотолков, снискала бы всеобщее уважение и зажила счастливо. Но вы внушаете ей, будто она может составить блестящую партию, и учите ее отказывать всем, кто не знатен и не богат как Крез. С такими притязаниями она или навечно останется квартиранткой миссис Годдард, или, отчаявшись, почтет за счастье заполучить сына старого учителя чистописания (второе вероятней, ибо Харриет Смит из тех девиц, которые непременно выходят замуж хоть за кого-нибудь).

– Наши взгляды на этот счет столь различны, мистер Найтли, что от продолжения спора толку не будет: мы лишь еще больше друг друга разозлим. Скажу одно: я не позволю Харриет стать женой Роберта Мартина. Она отказала ему, причем решительно. Теперь он едва ли дерзнет просить ее руки повторно, и ей придется с этим смириться, даже если она о чем-то и пожалеет. Что до ответа, который она дала мистеру Мартину, то не стану утверждать, будто нисколько на нее не повлияла, но уверяю вас: мне не пришлось слишком утруждаться. Внешность и манеры Роберта Мартина так красноречиво свидетельствуют против него, что Харриет не может быть к нему расположена. Пожалуй, она и вправду терпела его прежде, когда еще не видела никого получше. Он брат ее подруг, он старался ей угодить, пока она гостила на Эбби-Милл, и потому она, за неимением предметов для сравнения, не находила его очень уж неприятным. Но сейчас все переменилось. Она видела джентльменов, и только истинный по образованию и манерам джентльмен может удостоиться ее расположения.

– Чепуха! Вопиющая чушь! От роду не слыхивал ничего глупее! – наконец не выдержал мистер Найтли. – Манеры Роберта Мартина рекомендуют его наилучшим образом, ибо свидетельствуют об уме, честности и доброте, а уж подлинного благородства в нем куда более, нежели Харриет Смит в состоянии оценить.

Эмма не ответила и предпочла сделать вид, будто нисколько не огорчена и не обеспокоена. В действительности же ей стало не по себе, и теперь она с нетерпением ждала, когда гость наконец уйдет. По-прежнему считая себя непревзойденным судьей в вопросах женских прав и притязаний, она не раскаивалась в том, что совершила, и все же ей было неприятно, что мистер Найтли, чье мнение она привыкла уважать, столь резко ее осуждает. Видеть его, разозленного, прямо перед собой казалось невыносимым.

Тягостного молчания, продлившегося несколько минут, почти ничто не прерывало. Лишь раз Эмма заговорила о погоде, но мистер Найтли ей не ответил, поскольку размышлял, после чего поделился результатом размышлений:

– Роберт Мартин не многого лишился. Вероятно, пока он не понимает, сколь ничтожна его потеря, однако, надеюсь, вскорости поймет. Вы вправе оставаться при своем мнении о Харриет Смит и прочить ей в мужья кого угодно (у вас, несомненно, есть план такого рода, ведь пристрастия к устроению чужих браков вы не скрываете), но я должен вас как друг предостеречь: если джентльмен, на которого вы возлагаете надежды, – мистер Элтон, то все хлопоты ваши окажутся, я думаю, напрасными.

Эмма рассмеялась и отрицательно покачала головой, а мистер Найтли продолжил:

– Помяните мое слово: Элтон не оправдает ваших ожиданий. Человек он недурной, занимает почетную должность хайберийского викария, однако не из тех, кто мог бы решиться на столь неразумный брак. Хороший доход он ценит ничуть не меньше любого другого трезвомыслящего человека. Как бы чувствительны ни были его речи, в поступках он будет руководствоваться здравым смыслом. Себя наш викарий ценит не меньше, чем вы – Харриет. Элтон прекрасно осознает, что весьма хорош собой и умеет быть душой любого общества. Из нескольких не вполне осторожных фраз, оброненных им в мужской компании, я заключил, что он намерен жениться выгодно. Я слышал, как он с большим воодушевлением рассказывал о подругах своих сестер – неких молодых леди из весьма обеспеченного семейства. За каждой дают по двадцать тысяч фунтов.

– Очень вам признательна, – опять рассмеялась Эмма. – Если бы я и правда намеревалась женить мистера Элтона на Харриет, ваше предостережение пришлось бы весьма кстати, но покуда в мои намерения входит оставить ее при себе. Сватовством я более не занимаюсь. Едва ли мне удастся вновь достичь такого успеха, какой случился с женитьбой мистера Уэстона. Лучше мне удалиться от этого дела в расцвете славы.

– Что ж, доброго вам дня, – произнес мистер Найтли и, резко поднявшись, направился к дверям.

Беседа с Эммой очень его раздосадовала, и тяжко было сознавать, что, одобрив замысел Роберта Мартина, он сам невольно подтолкнул молодого человека на путь разочарования. И еще более он сердился на Эмму, чья роль в произошедшем представлялась ему отнюдь не второстепенной.

Сама хозяйка Хартфилда также пребывала в дурном расположении духа, однако причина ее неудовольствия не казалась столь определенной. Не обладая той всегдашней уверенностью в своей правоте и в неправоте противника, какой обладал мистер Найтли, она осталась не вполне собой довольна. Причиненное ей огорчение было, пожалуй, не так велико, чтобы скорое возвращение Харриет не могло его излечить, но та все не возвращалась, и Эмма с тревогой вопрошала себя, уж не явился ли молодой человек и в самом деле к миссис Годдард, чтобы поговорить с девицей с глазу на глаз. Вероятность столь нежелательного завершения дела не на шутку обеспокоила хозяйку Хартфилда, однако терзаться долго ей не пришлось: Харриет возвратилась веселая и о мистере Мартине не поминала. Эмма тотчас успокоилась, уверившись в том, что, каково бы ни было мнение мистера Найтли, она не совершила ничего такого, чему дружба их и ее женские чувства не служили бы оправданием.

Поначалу немного напуганная предостережением, которое касалось викария, Эмма затем рассудила, что мистер Найтли едва ли наблюдал за ним так пристально, как она, и (уж себе-то она могла сказать это без ложной скромности) едва ли вообще имеет в подобных делах столь наметанный глаз. Слова, внушившие ей тревогу, были сказаны скорее всего сгоряча и выражали не действительное положение вещей, а лишь то, чего мистер Найтли отчаянно желал. В его присутствии мистер Элтон и вправду мог изъясняться свободнее, нежели в хартфилдской гостиной, однако если викария и занимали денежные соображения (как человек благоразумный он не должен был ими совершенно пренебрегать), мистер Найтли, конечно же, не учел силы его любви, способной победить меркантильность. Кто не замечает страсти, тот не предвидит и ее плодов. Она же, Эмма, твердо уверилась в пылкости чувств мистера Элтона, а потому не сомневалась, что он отбросит все сомнения, навязанные ему той расчетливостью, какая свойственна всякому рассудительному человеку. Чтобы мистер Элтон мог быть расчетлив сверх этой меры, она и в мыслях не допускала.

Веселость мисс Смит передалась ее покровительнице, которая теперь видела: девушка возвратилась в Хартфилд не для того, чтобы думать о мистере Мартине, а чтобы говорить о мистере Элтоне. Одна из наставниц сообщила ей новость, которую она тут же с восторгом передала Эмме: мистер Перри приходил в школу осмотреть больную девочку и сказал мисс Нэш, что по пути из Клейтон-парка повстречал мистера Элтона. Тот направлялся в Лондон и намеревался пробыть там до завтрашнего дня. Мистер Перри немало удивился, ведь вечером в клубе должны были играть в вист, чего прежде мистер Элтон никогда не пропускал. Он попенял ему, что в его лице компания лишится лучшего игрока, и попросил отсрочить поездку хотя бы на день, но уговоры оказались напрасны. Мистер Элтон весьма многозначительно ответил, что едет по делу, которое ни за какие сокровища не согласится отложить. Он говорил о каком-то лестном для него поручении и о какой-то чрезвычайно ценной ноше. Мистер Перри не вполне его понял, но догадался, что тут, верно, не обошлось без дамы, и сейчас же высказал свое предположение мистеру Элтону. Тот лишь смущенно улыбнулся и ускакал прочь, воодушевленный.

Пересказав этот случай, мисс Нэш еще долго говорила с Харриет о викарии и, помимо прочего, сказала, пристально на нее поглядев: «Я, конечно же, не могу знать, по какому делу мистер Элтон отправился в Лондон, но в одном уверена: та, кого он предпочел, – счастливейшая женщина на свете, ибо никто, вне всякого сомнения, не сравнится с ним ни красотою, ни приятностью манер».

Глава 9

Если сама Эмма не могла быть с собою в ссоре, то мистер Найтли оказался вполне способен на нее сердиться. По причине крайнего недовольства ею он дольше обыкновенного не являлся в Хартфилд. Когда же они наконец встретились, его сумрачные взгляды свидетельствовали о том, что она до сих пор не прощена. Ей было жаль, но раскаяния она не испытывала, а, напротив, лишь укрепилась в первоначальных своих мыслях и стала лелеять их пуще прежнего, воодушевленная событиями тех нескольких дней, которые последовали за размолвкой.

Портрет, вставленный в изящную раму, был благополучно передан ей мистером Элтоном вскоре по возвращении из Лондона и помещен на каминную полку в гостиной. Приподнявшись со стула, чтобы взглянуть на картину, означенный джентльмен, как ему и подобало, выразил свое восхищение несколькими вздохами и полуфразами. Чувства Харриет к нему с каждым днем делались видимо сильнее, обещая перерасти в такую крепкую привязанность, на какую только способно столь юное и нежное существо. Что до мистера Мартина, то он, к удовольствию Эммы, упоминался лишь как полная противоположность мистеру Элтону при их сравнении в неоспоримую пользу последнего.

В своем стремлении совершенствовать ум подруги чтением и учеными беседами мисс Вудхаус продвинулась не далее первых глав нескольких романов, которые она откладывала в сторону с намерением продолжить завтра. Болтать с Харриет о том о сем оказалось много проще, чем штудировать с ней книги, а рисовать себе картины ее блестящего будущего – много приятнее, чем сообщать ей факты, доказанные наукой. Единственным литературным упражнением, занимавшим мисс Смит в эту пору, единственным умственным сокровищем, запасаемым ею для утешения на закате жизни, были всевозможные загадки, которые она, от кого ни услышит, непременно записывала. Для этой цели Эмма подарила ей тонкую тетрадку, сшитую из атласной бумаги и изукрашенную причудливыми знаками.

В наш просвещенный век собирательство подобных коллекций занимает многих. Мисс Нэш, старшая наставница в школе миссис Годдард, также выписывала загадки и собрала уже не меньше трех сотен. Заимствовав от нее эту идею, Харриет предполагала набрать гораздо больше, если мисс Вудхаус ей поможет. Изобретательность, память и вкус Эммы вкупе с премиленьким почерком Харриет в самом деле сулили, что коллекция выйдет отменная – как в отношении каллиграфии, так и в отношении содержания.

Затея, овладевшая умами девиц, почти в той же мере заинтересовала и мистера Вудхауса. Очень часто он пытался вспомнить что-нибудь такое, что следовало бы записать. До чего же много занятных загадок было в пору его молодости! Неужто теперь он все позабыл? Ничего-ничего, немного погодя они придут на память, однако пока приходило лишь неизменное: «Кити, хладная красотка, пламя разожгла…»[4]

Его добрый друг Перри, которого он призвал на помощь, тоже не смог ничего припомнить, но пообещал держать ухо востро. Поскольку по роду своих занятий тот бывал во многих домах, мистер Вудхаус надеялся на скорое пополнение коллекции.

Эмма же, отнюдь не желая призывать к содействию умы всего Хайбери, обратилась к одному лишь мистеру Элтону с просьбой дополнить собрание любыми загадками, головоломками и шарадами, какие ему вспомнятся, ежели они в самом деле хороши. К ее радости, викарий принялся за дело с большим усердием и, напрягая память, к тому же строго следил, чтобы с уст его не срывалось ничего такого, что не восхваляло бы прекрасный пол. Благодаря мистеру Элтону коллекция пополнилась двумя-тремя исключительно галантными загадками. Когда же он с восторгом припомнил и с большим чувством продекламировал одно расхожее стихотворение, Эмме даже жаль было признаться, что оно уже есть в их тетради:

– Отчего бы вам, мистер Элтон, не сочинить для нас загадку самому? – предложила Эмма. – Тогда она, уж наверное, будет нова, а придумать ее не составит для вас большого труда.

Ах нет, он никогда, вернее – почти никогда, не писал ничего в таком роде и боится, что даже мисс Вудхаус – тут мистер Элтон помедлил – или мисс Смит едва ли сможет его вдохновить.

Однако уже назавтра вдохновение все ж посетило викария. Он заглянул в Хартфилд на несколько минут лишь для того, чтобы оставить на столе листок с загадкой, которую, по его словам, сочинил некий знакомый ему молодой человек для юной леди – предмета своего восхищения. По тону, каким это было сказано, Эмма тотчас узнала, что стихотворение написано мистером Элтоном самолично, хотя он и сказал:

– Я не вправе предложить его для коллекции мисс Смит, ибо оно принадлежит перу моего друга и для публичного чтения не годится, однако вам, возможно, угодно будет на него взглянуть.

Слова эти были адресованы скорее Эмме, нежели Харриет, чему первая с легкостью нашла объяснение: скованный застенчивостью влюбленного, мистер Элтон обращался не к той, что сделалась предметом его чувств, а к ее подруге.

– Возьмите, это для вас. Для вас одной, – сказала Эмма, едва гость ушел, и подвинула стихотворение к своей компаньонке.

Однако Харриет, затрепетав, не могла даже коснуться листка, и мисс Вудхаус, которая ни в чем не отказывалась быть первой, сама прочитала послание:

На мгновение задумавшись, она во второй раз пробежала строки глазами, чтобы увериться в правильности своей догадки, и с радостной улыбкой передала стихотворение Харриет. Пока та в недоумении его изучала, олицетворяя одновременно надежду и глупость, Эмма думала: «Недурно, мистер Элтон, в самом деле недурно. Написано довольно ловко. «Сватовство» – намек вполне ясный, надобно отдать вам должное. Этой загадкой вы выразили собственные чувства, откровенно сказав: «Прошу вас, мисс Смит, позвольте мне обратиться к вам с признанием. Одобрите единым взглядом мое сочинение и мои намерения!» «В глазах нежнейших…» – глаза Харриет и вправду очень нежны, вернее и не скажешь. «Твой быстрый ум уж видит это слово…» – ум Харриет представляется ему «быстрым»? Хм, тем лучше. Раз так, то он, верно, влюблен в нее без памяти. Ах, мистер Найтли, как жаль, что я не могу вам этого прочесть! Уж это бы вас убедило. Впервые в жизни вам пришлось бы признать себя неправым. Нет, загадка и правда превосходна! Отлично служит своей цели. Ждать счастливого разрешения теперь осталось недолго».

Вероятно, Эмма продолжила бы предаваться этим приятнейшим размышлениям, если б их не прервали нетерпеливые вопросы взволнованной Харриет:

– Что бы это могло быть, мисс Вудхаус? Какое слово? Я прямо-таки ума не приложу! Ах как бы я хотела угадать! Прошу вас, мисс Вудхаус, постарайтесь вы! Помогите же мне! В жизни не встречала ничего хитроумней! «Сын Адама» – это мужчина? Вот бы узнать, кто тот друг мистера Элтона и кто та девица! Как по-вашему – хороша ли загадка? Тут и девица, и океан. Уж не русалка ли? Да еще какая-то стрела… Дева со стрелою… Быть может, Минерва? Ох, до чего же трудно! Видно, сочинитель очень умен, если придумал такое. Мисс Вудхаус, удастся ли нам отыскать загадку?

– Русалка, Минерва? Милая моя Харриет, что за глупости у вас в голове? К чему мистеру Элтону приносить нам стихотворение, сочиненное его другом о русалке или Минерве? Вы взгляните-ка лучше внимательней. «К мисс…» читайте как «К мисс Смит». А теперь просто возьмите и сложите вместе все первые буквы. Что выходит? «Сватовство»! Да поглядите еще, какую картину он нарисовал: сильный и гордый муж, властитель суши и моря, «склоняется, как раб, к ногам девицы». Какой галантный комплимент! Далее он обращается к вам со словами, которых смысл, надеюсь, вам не трудно будет уразуметь. Перечитайте стихотворение без спешки. Не сомневайтесь: оно адресовано вам и толь- ко вам.

Харриет, не в силах долго противиться, позволила внушить столь отрадную мысль. Поглядев на последние строки, она лишилась дара речи от волнения и восторга. Да ей, пожалуй, и не нужно было говорить: с нее довольно и чувств, – а говорила Эмма:

– Этот комплимент исполнен столь определенно выраженного смысла, что я более нисколько не сомневаюсь в намерениях мистера Элтона. Вы предмет его чувств, в чем скоро вполне убедитесь. Я давно предполагала это и понимала, что едва ли могу сильно заблуждаться в таком деле, но теперь последние сомнения рассеяны. Мистер Элтон решился, и цель его ясна. Она в точности совпадает с тем, чего я и хотела для вас, Харриет, с самого нашего знакомства. Да, с тех самых пор я желала, чтоб все вышло так, как вышло. Пожалуй, и не скажешь, как вернее всего назвать взаимную вашу склонность: естественна она или желательна. И то, и другое в равной степени! Я счастлива и от полноты души поздравляю вас, дорогая! Всякая женщина может гордиться тем, что сумела внушить любовь такому мужчине. Этот союз будет для вас во всех отношениях благотворен. Вы получите все, в чем нуждались: заботливого мужа, независимое положение, хороший дом, – укрепитесь в кругу истинных ваших друзей, останетесь подле Хартфилда, подле меня, навеки утвердив нашу с вами дружбу. За такой брак ни вам, ни мне не придется краснеть.

– О, дорогая мисс Вудхаус!.. – Поначалу Харриет не могла промолвить ничего, кроме этого восклицания, многократно ею повторяемого и сопутствуемого нежными объятиями. Когда же пришла в состояние, позволявшее вести подобие беседы, Эмма убедилась в том, что ее мысли, чувства, предчувствия и воспоминания именно таковы, какими им следует быть. Полное превосходство мистера Элтона над фермером Мартином более не вызывало в ней ни малейшего сомнения.

– Вы всегда все говорите очень верно! – вскричала Харриет. – И потому я предполагаю, я думаю, я надеюсь, что и теперь не ошиблись. Но если б вы мне не сказали, сама бы я никогда такого не вообразила: для меня это слишком уж невероятно! Мистер Элтон, за которого с радостью пойдет любая барышня! О нем не может быть двух мнений: во всем превосходен! Вы только взгляните на это очаровательно: «К мисс…» – ах как умно! Неужто это в самом деле для меня?!

– Нисколько в этом не сомневаюсь, Харриет, и вы не сомневайтесь. Все ясно как божий день. Доверьтесь моему суждению: эти стихи – пролог к пьесе, эпиграф к главе. А скоро мы услышим само повествование.

– Такого, уж верно, никто не мог ожидать. Месяцем ранее я и сама бы не поверила! До чего странные происходят вещи!

– Когда джентльмены, подобные мистеру Элтону, встречают девушек, подобных вам (а они встречают друг друга, и это действительно чудо), им вправду нечасто удается так скоро претворить в жизнь то, что для всех столь очевидно и столь желанно. Вам с мистером Элтоном судьбой назначено соединиться. И положение ваше, и все обстоятельства жизни располагают к тому, чтобы вы стали его женою, а он – вашим мужем. Этот союз будет не меньшей удачей, чем женитьба мистера Уэстона на мисс Тейлор. Видно, в самой атмосфере Хартфилда есть нечто такое, что направляет чувства в верное русло.

Увы! Я никогда еще не слышал И не читал – в истории ли, в сказке ль, – Чтоб гладким был путь истинной любви[5].

В хартфилдском издании Шекспира эти строки пришлось бы сопроводить пространной оговоркой.

– Подумать только! Мистер Элтон влюбился в меня – в меня одну из всех молодых девиц! А ведь еще на Михайлов день[6] он и знать меня не знал! Сам мистер Элтон, который всех превосходит красотой и на которого все глядят с почтением, как на мистера Найтли! Все ищут его общества. Говорят, он и дня не обедает в одиночестве, ежели только сам того не пожелает. Приглашений ему присылают больше, чем на неделе дней. А каков он в церкви! Мисс Нэш записывает все его проповеди с тех самых пор, как он приехал в Хайбери. Боже мой! Как сейчас помню тот день, когда впервые его увидала. Разве я могла подумать… Он шел мимо окон нашей гостиной, а мы с девицами Эббот подбежали к окну и стали глядеть из-за штор. Мисс Нэш выбранила нас и прогнала, а сама осталась смотреть. Меня, однако, она подозвала обратно, ведь душа у нее очень добрая. Ах как хорош он нам показался! Он шел под руку с мистером Коулом.

– Кем бы ни были ваши друзья, они не могут не радоваться такому браку, если только в них есть хоть капля здравого смысла. Мнения же глупых людей мы и спрашивать не станем. Тот, кто желает вам счастья в замужестве, может быть спокоен: с человеком такого чудесного нрава вы не будете знать огорчений. Тот, кто хочет видеть вас рядом с собой, в своем кругу, опять же останется доволен – как и тот, кто искал для вас удачной партии в житейском смысле. Вы получите немалое состояние, сделаетесь хозяйкой почтенного дома и так подниметесь в глазах всего света, что все ваши доброжелатели будут вполне удовлетворены.

– Да-да! Как славно вы говорите! Так бы вас и слушала! И все-то вы можете растолковать. Вы равно умны с мистером Элтоном. Ах какую загадку он сочинил! Мне самой ни за что не придумать подобного, даже если бы я целый год корпела!

– По тому, как он вчера умалял свой поэтический дар, я тотчас поняла: ему непременно захочется себя испытать.

– От роду не встречала я ни одной такой славной загадки!

– А я по меньшей мере не встречала ни одной, которая пришлась бы более к месту и ко времени.

– И она, пожалуй, длиннее всех, что мы читали прежде.

– Не думаю, чтобы длина была главным ее достоинством. Таким сочинениям краткость только на пользу.

Харриет, чье внимание всецело поглотили стихи мистера Элтона, не слышала последнего замечания. В уме ее рождались самые отрадные сравнения. После нескольких секунд молчания она, раскрасневшись, произнесла:

– Одно дело – ежели разум у человека обыкновенный, как у всех прочих людей. Тогда он, если хочет кому-то что-то выразить, сядет и напишет – по-простому, коротенько. И совсем другое дело, когда он может сочинять стихи и хитроумные загадки.

Эмма и желать не могла, чтобы проза мистера Мартина была отвергнута с таким воодушевлением.

– До чего чудесные строки, – продолжала Харриет, – особенно две последние! Но как же мне вернуть стихотворение мистеру Элтону? Как сказать, что я знаю отгадку? Ах, мисс Вудхаус, как нам быть?

– Предоставьте все мне, а сами ничего не говорите. Ввечеру он придет. Я возвращу ему листок, мы обменяемся какими-нибудь пустячными замечаниями, а вы пока сидите молча. Поверьте, ваши нежнейшие глаза еще успеют сказать ему «да».

– Ох как жаль, мисс Вудхаус, что я не могу записать эту чудесную загадку в свою тетрадь! Она была бы лучшей во всем нашем собрании!

– Замените чем-нибудь две последних строки и, пожалуй, запишите. Отчего же нет?

– Но те строки…

– Пришлись вам по вкусу более всех остальных? Само собой. Однако написаны они для вас одной, вот и храните их для собственного удовольствия. Из вашей памяти они уж не исчезнут и смысла своего не переменят. Только в тетрадке вы запишете вместо них другие два стиха с теми же начальными буквами. Спрятав адресованную вам похвалу, вы получите премиленький акростих, годный для любой коллекции. Верьте моему слову: мистеру Элтону отнюдь не хотелось бы, чтобы его творением пренебрегли, как не хотелось бы, чтобы отвергли его страсть. Влюбленного поэта следует поощрять во всем: и в чувствах, и в сочинительстве – или же не поощрять вовсе. Дайте тетрадку сюда: я сама перепишу стихи, чтобы отвести подозрение от вас.

Как ни тяжело было Харриет пожертвовать двумя последними строками, она подчинилась, дабы не выставлять любовное признание на всеобщее обозрение. И даже переделанное Эммой, стихотворение казалось ей слишком ценным, чтобы его читали другие, поэтому она сказала:

– Теперь уж я не выпущу моей тетрадки из рук.

– Это ваше чувство естественно и даже похвально, – ответила ей Эмма. – Чем долее оно продлится, тем лучше. Однако вот идет мой papa. Вы ведь позволите мне прочитать загадку для него? Он так будет рад! Папенька обожает подобные штучки, особенно если в них содержится что-нибудь приятное для дам, поскольку сам он неизменно любезен с нашим полом. Позвольте же, я ему прочитаю!

Харриет вздрогнула, явно смутившись, испуганно глядя на подругу.

– Моя дорогая, – стала успокаивать ее Эмма, – не нужно так дрожать над этою загадкой. Не смущайтесь слишком явно, не то выдадите свои чувства и все разгадают скрытый смысл стихов. Пусть вас не обескураживает этот скромный знак восхищения. Если б мистер Элтон очень боялся посторонних глаз, то передал бы вам листок наедине. Между тем он не только не стал дожидаться, когда я выйду, но даже вручил загадку мне. Посему не будем относиться к этому делу чересчур серьезно. Ухаживания мистера Элтона и так принимаются вполне благосклонно. Ни к чему нам до изнеможения вздыхать над этой вещицей.

– О, разумеется! Я бы вовсе не хотела, чтобы мое поведение сочли глупым. Делайте так, как считаете правильным.

Мистер Вудхаус, едва вошел, обратился к барышням с излюбленным своим вопросом:

– Ну что ж, душеньки, как ваша тетрадь? Есть ли в ней прибавления?

– Да, papa, сейчас мы прочтем тебе совсем новую загадку. Нынче утром я нашла на столе листок (полагаю, его принесла нам фея), а в нем было премиленькое стихотворение. Мы как раз его переписали.

И Эмма прочитала стихи вслух – четко и с расстановкой, как он любил, – а затем повторила еще дважды и растолковала отгадку. Старик, что вполне отвечало ее ожиданию, остался доволен:

– До чего верно, до чего изящно сказано! «Склонится муж, как раб, к ногам девицы…» Загадка эта столь очаровательна, что я легко угадаю, кто была та фея, которая ее принесла. Только ты, мой ангел, могла сочинить такие прелестные стихи!

Эмма лишь улыбнулась и кивнула. Мистер Вудхаус, помолчав немного, вздохнул с нежной грустью и прибавил:

– Ах! Немудрено понять, от кого ты унаследовала свой талант. Твоя матушка была такая мастерица сочинять! Имел бы я ее память… Но, увы, ни строчки не могу припомнить. Забыл даже ту загадку, о которой давеча уже упоминал. Вот только начало:

Мистер Вудхаус вздохнул и повторил:

– А более ничего не помню. Помню только, что продолжается этак хитроумно. Но кажется, душенька, эта загадка у тебя уже есть?

– Да, papa, на второй странице. Мы взяли ее из «Изящных извлечений», а сочинил их Гаррик.

– Верно-верно… Как же все-таки жаль, что я не могу припомнить дальше… «Китти, хладная красотка…» Всякий раз, когда слышу это имя, мне на память приходит бедняжка Изабелла. Мы ведь думали окрестить ее Кэтрин, в честь бабушки. Надеюсь, на будущей неделе она к нам приедет. Ты уже решила, душенька, где мы поместим ее, а где детишек?

– О, конечно! Изабелла будет, как всегда, в своей спальне. И детскую мы устроим там же, где и прежде. К чему нам что-то менять?

– Не знаю, ангел мой, ведь она так давно нас не навещала: с самой Пасхи, – да и тогда погостила всего несколько деньков. То, что мистер Джон Найтли занимается юриспруденцией, создает изрядное неудобство. Бедняжка Изабелла! Жестокая судьба разлучила ее с нами! А как она опечалится, когда приедет и не найдет среди нас мисс Тейлор!

– По крайней мере, papa, удивлена она не будет.

– Вот уж не знаю, душенька. Я так очень удивился, когда впервые услыхал, что она собирается замуж.

– Мы непременно пригласим мистера и миссис Уэстон к нам отобедать, пока Изабелла будет здесь.

– Да, моя милая, ежели достанет времени. Ведь она приезжает всего на одну-единственную недельку, – с глубокой печалью произнес мистер Вудхаус. – За такой короткий срок ничего не успеть.

– Жаль, что они не смогут оставаться у нас дольше, но, очевидно, такова необходимость: к двадцать восьмому числу мистер Джон Найтли должен возвратиться в Лондон. Нам еще следует радоваться, papa, ведь они проведут у нас всю неделю, не уделив ни дня аббатству Донуэлл. В это Рождество мистер Найтли отказывается от своих родственных притязаний в нашу пользу, хоть у него сестрица с братцем и вовсе давным-давно не гостили.

– Бедняжке Изабелле, мой ангел, было бы очень тяжело жить где-либо, кроме Хартфилда.

Прав мистера Найтли в отношении брата мистер Вудхаус не признавал, как не допускал и мысли, чтобы кто-либо, помимо его самого, мог иметь права в отношении Изабеллы. Поразмыслив, он промолвил:

– Не пойму, к чему так рано уезжать ей, даже если должен ехать ее муж. Думаю, Эмма, я сумею уговорить твою сестрицу погостить у нас подольше. И ей, и детишкам это пойдет исключительно на пользу.

– Ах, papa! Прежде вам никогда не удавалось разубедить ее. Боюсь, не удастся и теперь. Изабелла не захочет разлучаться с мужем.

Последнее замечание было слишком бесспорно даже для мистера Вудхауса, которому оставалось лишь с сожалением вздохнуть. Видя, в какое уныние он пришел от напоминания о привязанности старшей дочери к супругу, Эмма поспешила переменить предмет разговора:

– Пока братец с сестрицей будут в Хартфилде, Харриет должна проводить у нас как можно больше времени. Уверена, дети ей понравятся. Мы ведь очень ими гордимся, верно, papa? Кто, хотела бы я знать, покажется ей красивее: Генри или Джон?

– В самом деле интересно! Бедные малютки! Как рады они будут у нас погостить! Они ведь очень любят Хартфилд, Харриет.

– Ах, сэр, разве можно не любить Хартфилд?

– Генри – славный мальчуган, но в Джоне больше сходства с матушкой. Генри, хоть он старший, назван в мою честь, а не в отцовскую. В честь отца назвали второго сынишку, Джона. Быть может, кого-то это удивляет, но Изабелле уж очень захотелось окрестить первенца Генри – мне кажется, это так мило! А мальчик он в самом деле очень смышленый. Все они на диво умны, и столько у них занятных повадок! Встанут, к примеру, подле моего кресла и скажут: «Дедушка, не дадите ли кусочка веревочки?» А однажды Генри попросил у меня ножик, но я сказал: «Ножики делают только для дедушек». Полагаю, отец частенько бывает к мальчикам слишком строг.

– Он лишь потому вам кажется строгим, – возразила Эмма, – что сами вы чрезвычайно мягки. Однако, сравнив его с другими отцами, вы перемените свое мнение. Он хочет, чтобы сыновья росли деятельными и выносливыми, поэтому, если проказничают, может иногда и побранить. Но ежели говорить вообще, то мистер Джон Найтли – нежный отец. В этом не может быть сомнения. И дети его обожают.

– А дядюшка, когда приходит, вовсе подбрасывает бедных крошек до самого потолка!