Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной Лукин Евгений
– Много они там чего завезли! – угрюмо огрызнулся чародей. – Скажи лучше: вывезли. Сфеодализдили в нахалку да и расталдычили по всему Востоку! А уж поперепутали, попереврали… Обидно! – Голос Ефрема исполнился горечи. – Простофили мы, Глебушка… Иной раз зла не хватает! Прикинь: нашу же шамбалу нам же теперь и втюхивают… по сходной цене… – Кудесник уничтожающе посмотрел на лазерный диск – и тот сам собой раскололся пополам: одна половинка осталась в пальцах Глеба, другая, упав на пол, чудесным образом разлетелась вдребезги.
Юноша хотел было заметить учителю, что за диск, вообще-то, деньги плачены, но взглянул на суровый лик чародея, передумал – и, вздохнув, пошёл за веником. Осколки смёл под койку, где тут же поднялась энергетическая возня: брезгливая учёная хыка с омерзением заталкивала мусор в мрачные подкроватные глубины. Слышно было, как обломки носителя информации, шурша, проваливаются в отвесный лаз, ведущий в иное измерение.
Колдун тем временем присел на табурет, ссутулился. Дурной знак. Поскольку приступы мировой скорби у Ефрема завершались всегда с изумительной предсказуемостью, следовало, не медля ни секунды, чем-нибудь кудесника отвлечь.
– Шамбала – это ж священная страна такая… на Тибете… – с нарочитым недоумением напомнил Глеб.
– Священная… – укоризненным эхом отозвался старый чародей. Усмехнулся, дивясь людскому простодушию. – А ты послушай, что я тебе, Глебушка, расскажу. Было на Руси волшебство тайное, неназываемое, известное лишь кудесникам. А было ещё волшебство расхожее, простонародное: ругны да матерны. Потом пришли татары. Думаешь, из-за чего они на Русь приходили? Кудеса им наши были надобны… Не выгорело, однако. Триста лет пытали – не выпытали. Настоящее-то колдовство, неназываемое, вместе с градом Китежем всё под воду ушло. Как только басурманы приблизились – так и ушло. Одни матерны нехристям достались – короче, шамбала всякая. Проще сказать, барахло… – Тут колдун обратил внимание, что ученик слушает его с откровенным недоверием, осерчал и, властно вздёрнув бровь, прикрикнул: – Да ты вникни, вникни! Словцо-то – наше, исконное! В деревнях вон до сих пор им бранятся: шамбал ты, дескать, непутёвая…
Отчитав желторотого скептика, старый чародей сердито поджал губы и собрался уже вернуться в прежнее состояние, однако не тут-то было.
– Может, и чакры тоже мы придумали? – подначил рисковый юноша.
– И чакры тоже! – буркнул кудесник, то ли не уловив ехидцы в голосе воспитанника, то ли не пожелав уловить. – Слышал такое слово – «отчекрыжить»? Ну вот… Энергетическое тело человека делится – то бишь чекрыжится – на семь частей. Каждая такая часть называется чакрой…
– Ага… А мантры, значит, матерны… А ругны?
Опечалился колдун, закряхтел.
– Эх, судьба-судьбинушка… – проговорил он с тоской. – Придумаем паровоз – тут же скрадут и за границей внедрят. Придумаем велосипед – то же самое… А ругны у нас немчура слямзила. Все ругнические письмена до последней буквицы… Воряги, – пояснил он, словно бы извиняясь. – Что с них спросишь!
И как всегда, Глеб Портнягин не успел осознать мгновения, после которого разговор с наставником пошёл всерьёз.
– Погоди, – растерянно сказал он. – Это что ж получается? Мат, что ли, вправду заклинание? Не шутишь? – Поставил веник в угол и, сев напротив учителя, пытливо вгляделся в его загадочные желтоватые глаза. – Тогда у нас, куда ни плюнь, одни колдуны…
Мудро прищурясь, старый чародей сморщил губы в улыбке.
– А скажешь, нет? – кротко вопросил он. – Народ как говорит? «Не заругавшись, и двери в клеть не отомкнёшь…» А почему не отомкнёшь? Да потому, что как запирал, так и отпирай. А иначе ничего не выйдет… Или наш дом возьми. Поставлен кое-как, сто лет назад, давно развалиться должен, а вот стоит же! В чём причина? То-то и оно… С матом строен, с матом латан – матом держится… И если бы только дом, Глебушка! Что, по-твоему, тысячу лет наш народ сплачивало? Вот одни говорят: вера… Но ведь веры-то – менялись. До Владимира язычество было, потом – православие, а при советской власти – и вовсе безбожие… Другие говорят: язык… Так за тысячу с лишним лет и язык успел смениться. Был древнерусский, стал просто русский… А народ всё тот же…
– Неужели мат? – тихо спросил Глеб.
Колдун помолчал, потом утвердительно смежил веки:
– Он, Глебушка, он… То самое лыко, что всех нас вместе вяжет. Империя Российская только им и держалась. Как басурман первый раз сматерится – считай, что он уже не басурман. Считай, что русский…
Глеб встал, ослабил воротник рубашки, подошёл к окну. За мутными стёклами пушил снежок и темнела стена из красного кирпича, сплошь покрытая ругническими письменами.
– Нет, не понимаю, – глухо сказал Глеб. – Как это мат – сплачивает? Наоборот! Я – обругал, ты – обиделся… Разве нет?
– Э-э, Глебушка… – пропел за спиной вкрадчивый голос колдуна. – Не всё так просто… Вот, допустим, решил ты обложить ментовку. Так, мол, я и так твою внутренних дел министерства мать! А теперь подумай: что ты такое сказал? Ты ж, по сути, признал своё родство с министерством внутренних дел… Или вот тебе исторический пример. Белая гвардия! Могла ведь сидеть в Крыму хоть по сей день. Перекоп же! Нет, вздумалось барону Врангелю от великого ума издать приказ: запрещаю, мол, под страхом трибунала господам офицерам ругаться в Бога, царя, трон… ну и так далее… И сразу конец пришёл Белому делу. Красным-то никто в Бебеля-Гегеля крыть не запрещал… А почему, думаешь, народ интеллигенцию не любит? Вот именно поэтому. Отрезанный ломоть…
Глеб обернулся.
– Всё равно непонятно, – упрямо сказал он. – Кругом мат-перемат, а Союз развалился, Россия развалилась, Суслово – вот-вот развалится…
Колдун презрительно дёрнул углом рта, и в голосе его вновь зазвучала горечь:
– Перемат! Куда вам до перемата! Вставляете ругачку через слово – и рады… А того и не смекаете, что ключевые слова в одиночку не работают! В настоящей матерне, чтоб ты знал, вся соль в многоэтажности, в связности, в соразмерности… Это во-первых. А во-вторых, думать надо, когда материшься. Без мысли – это, знаешь, всё равно что стрелять не целясь. Один вред и никакой пользы… Нет, конечно, мастера ещё не все повывелись – встречаются, но редко, редко… Помню, ехал это я на подлёдный лов. Рыбаков – человек пятьдесят, ждём автобуса. Стали друг за другом, каждый за рюкзак переднего держится – без очереди не влезешь. И – тётка. Крутилась-крутилась – ну не влезешь, и всё тут! И начала она нас костерить… «Чтоб вам эта очередь, – кричит, – на причинное место намоталась…» Я, как услышал, о рыбалке забыл – и давай Бог ноги…
– Правда, что ль, намоталась бы? – всполошился Глеб.
– Физически – нет. А астрально – запросто… – Помолчал, пожевал губами. – Сантехники тоже неплохо заклинают… Ну сам суди: труба проржавела, заменить нечем, а чинить надо. Ежели бездуховно, одним цементом – ни за что не залатаешь. А с матом – глядишь, худо-бедно продержится… денька четыре…
– А почему ты его сам в заклинаниях никогда не пользуешь? – прямо спросил юный чародей.
– С ума сошёл? – испуганно сказал Ефрем. – Этак я, пожалуй, всех клиентов распугаю… – Поднялся с табурета, вздохнул. – Расстроил ты меня своим лазерным диском… – признался он. Доковылял до окна, открыл форточку и сбросил в неё избыток отрицательной энергии.
За краснокирпичной стеной что-то грохнуло, во дворах взвыли собаки. Одновременно щёлкнул и выключился компьютер, а под кроватью недовольно завозилась учёная хыка. Будучи всеядной, она бы и сама не отказалась полакомиться энергетически, однако перекармливать её, право, не стоило.
Со спокойной душой отпустив наставника на прогулку (после избавления от неприятных эмоций на водку не тянет как минимум часа два), Глеб Портнягин некоторое время пребывал в задумчивости. Клиентов в комнате не наблюдалось, распугивать было некого.
Решившись, выдвинул ящик серванта, где среди мелкого колдовского барахла таился уголёк из пепелища синагоги, размашисто начертал на полу ругнические письмена, затем усилием воли создал большую шарообразную мыслеформу. Оставалось придумать и произнести нечто стройное, соразмерное – и хотя бы в полтора этажа.
Глеб сосредоточил внимание на танцующем в воздухе энергетическом пузыре, с виду мало чем отличающемся от мыльного, – и внятно проговорил ключевое слово. Под койкой что-то панически пискнуло, но вдохновенного юношу не могло уже остановить ничто.
– …в демократическую жизнь кудесника мать!
И едва отзвенело это самое «мать», как парящая в центре комнаты мыслеформа вспыхнула, налилась синеватым электрическим светом и, приняв подобие шаровой молнии, оглушительно лопнула. Дом вздрогнул. Стены понизал треск коротких замыканий. Запахло гарью и прелью. Судя по тому что трубы разом прорвало от подвала до чердака, заклинание Глеба, наложившись на остаточные заклинания электриков и слесарей, лишило их ремонтную магию какой бы то ни было силы. Прав, прав был учитель: думать надо, когда материшься!
А потом с тектоническим вздохом просел потолок. Тоже, видать, единым матом держался…
Чему ухмылялся бес
…и кошмар уселся лапками на груди.
Михаил Булгаков
То ли с годами старый колдун стал мягче и уступчивей, то ли новый его ученик являл собою чудо упрямства и настырности, но с приходом Глеба Портнягина пропахшая зельями и травами квартирка на верхнем этаже дряхлой хрущёвской пятиэтажки пошла трещинами не только в прямом смысле. Переменами тянуло из всех щелей.
Персональный сайт Ефрема Нехорошева неуклонно наращивал рейтинг – к великой досаде кота Калиостро, которому теперь категорически запрещалось свешивать серо-белые лохмы на экран компьютера. Вот и теперь, получив щелчок по хвосту, котяра махнул с монитора на пол и уставил на Глеба бледно-зелёные неодобрительные глазищи.
– Мяу, – произнёс он с оскорбительной внятностью.
Следует пояснить, что друг другу кошки никогда не говорят «мяу» – ломаный кошачий употребляется ими исключительно для общения с людьми (английская пиджин-мява использует в подобных случаях не менее издевательское словечко «мью-мью»). Единственное отступление от правила – это разминка голосовых связок перед дракой, когда коты стоят носом к носу и каждый старается уязвить соперника пообиднее. Здесь «мяу» вполне уместно: чурка ты, дескать, человекообразная – как ещё с тобой говорить?
Глеб Портнягин на оскорбление не отреагировал – и Калиостро с брезгливым выражением спины прошествовал в самый тёмный угол, где произвёл нехитрый кошачий приём, а именно рассыпался на молекулы и собрался воедино уже за пределами комнаты.
– Во дурёха! – поделился Глеб, не отрывая глаз от монитора. – Послушай, что пишет… «Уже три года я пытаюсь самостоятельно выйти в астрал, и каждый раз меня останавливает моя девичья стыдливость. Ведь Вы говорите, что астральное тело на вид ничем не отличается от физического. Меня смущает даже не то, что я окажусь там совершенно голая, а то, что вокруг будут голые мужчины, возможно в их числе иудеи и мусульмане. Успокойте меня: скажите, что в астрале принято хоть чем-нибудь прикрываться…»
– Слышь! – вспылил колдун, с треском захлопывая ветхую чёрную книгу времён самиздата. – Ну вот куда она лезет и зачем, семиделка шутова? К высшим тайнам приобщиться или мужские причиндалы разглядывать?
– Тут от неё ещё один вопрос, – с ухмылкой доложил Глеб.
– Давай.
– «Вы пишете, – явно развлекаясь, огласил юноша, – что Мембрана, отделяющая астрал от Царства Небесного, играет также роль Преобразователя, поскольку пребывающие там души значительно превосходят по размерам души живых людей. На входе в ЦН душа увеличивается, на выходе – сжимается…»
– Дальше… – прогудел колдун, мрачнея на глазах.
– «Однако Христос сказал, что в Царстве Небесном „ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии“. Значит ли это, что, пройдя через Преобразователь, душа лишится также половых признаков?»
– Мужика ей надо, – хмуро заметил Ефрем. – Но это уже её проблемы. Значит, ответь этой дамочке так… Хотя нет, погоди! – Встал, приблизился. Сурово сдвинув брови, вперил тяжёлый взгляд в монитор. – Оставь без ответа!
– Почему?
Кудесник лишь загадочно усмехнулся. Заподозрив неладное, ученик всмотрелся пристальнее – и вдруг отпрянул от экрана.
– Ах ты, падла! – изумлённо выдохнул он.
Энергетика у буковок была мужская. И не просто мужская – знакомая была энергетика…
– Умник какой-то развлекается… – проворчал Ефрем.
Лихорадочно протерев кулаком третий глаз, юноша напряг астральное зрение – и отпрянул от экрана вторично:
– Он! Зуб даю на холодец – он!
Направлявшийся к табурету чернокнижник приостановился:
– Кто?
– Никодим! Приколоться решил, урод! – Портнягина душила ярость. На молодом виске изваялся иероглиф вены.
Старый колдун Ефрем Нехорошев насупился. Несмотря на возраст и злоупотребление спиртными напитками, память у него была отменная.
– Это тот твой друган, с которым ты склад брал?
– Ну да! В православные коммуняки подался, колдунов с демократами кроет – почём зря… Давно кошмары по ночам не мучали? Сделаем!
– А кто он там у них в партии? – задумчиво спросил кудесник.
– Лидер, – с отвращением выговорил Глеб. – Авторитет…
Кудесник с кислым видом покосился на пылкого своего ученичка и покачал головой.
– Слышь… – скрипуче предупредил он. – Ты смотри только, чтобы как тогда с Президентом не вышло. Лидеров, знаешь, тоже охраняют…
Юноша вспыхнул, набычился, однако крыть было нечем. Дело в том, что недели полторы назад, возмущённый каким-то очередным указом главы государства, он по наивности решил разобраться с ним астрально. Добром это, разумеется, не кончилось: в физическое тело Глеб вернулся с безжалостно оттоптанными чакрами и подбитым третьим глазом. Секьюрити – оно и в тонких мирах секьюрити.
Учинить недругу ночной кошмар можно как минимум тремя способами. Проще всего, конечно, возбудить заклинанием подкроватную фауну, известнейшими представителями которой являются знакомые нам с детства хыки. Однако в данном случае этот способ не годился: из достоверных источников было известно, что Никодим Людской имеет обыкновение подвижнически спать на голом полу.
Возможно также науськать на спящего собственно кошмар – мохнатую голенастенькую нечисть с пузырчатыми глазками, но по нашим временам, когда явь уродливее снов, эта астральная зверушка иностранного происхождения способна скорее вызвать симпатию, нежели ужас.
Итак, оставался старый, как мир, и простой, как шпала, способ – нагрянуть во сны Никодима собственной персоной, устроив ему там весёлую жизнь.
Для начала, однако, необходимо было провести разведку.
Поднаторев за полгода в колдовском ремесле, одарённый питомец Ефрема Нехорошева мог теперь выходить в астрал из любой позиции: стоя, сидя, с похмелья, во сне, наяву, – достаточно было расслабиться и, выдохнув, полностью отключить мыслительные процессы на несколько секунд. Всё, как видите, довольно просто, и тем не менее подобный трюк далеко не каждому под силу. Если верить слухам, опытные путешественники, матёрые астральные волки способны воздерживаться от мыслей часами. Но конечно, высший пилотаж – это когда человек перестаёт думать вообще.
Первая же ночная вылазка в тонкий мир подтвердила правоту старого чародея: сновидения Никодима Людского охранялись. Сторожей насчитывалось трое. Двоих принимать во внимание не стоило, оба – недоучки из местных: один – с Лысой горы, другой – с Новостройки. А вот третий… Зловещая фигура в балахоне внушала оторопь даже издали и явно представляла собой негативную энергетику с высоким потенциалом. Приблизиться к такому охраннику Глеб не рискнул.
– Бес, – с уверенностью определил старый колдун, выслушав сбивчивый рассказ вернувшегося ученика. – Интересные вышибалы у твоего другана…
– Бес? – не поверил юноша. – Как это бес?
Восклицание осталось без ответа. Лицо Глеба Портнягина постепенно принимало задумчивое и несколько злодейское выражение.
– Слушай, а сфоткать его можно? – с замиранием в голосе спросил он.
– Да почему ж нельзя! – удивился кудесник. – Сам аппарат ты туда, понятно, не пронесёшь, а вот астральную сущность аппарата – запросто. Лучше всего «мыльницу» с чёрно-белой плёнкой…
– Вспышка нужна?
– Со вспышкой не выйдет. Засветишь…
Ефрем Нехорошев с любопытством поглядывал на ученика, но тот уже замкнулся, уйдя в тайные и, судя по всему, недобрые замыслы. А приставать и выпытывать было не в обычае старого колдуна.
– Ну-ну… – Ограничившись этим осторожным высказыванием, он помолчал и добавил ворчливо: – Только, слышь, реактивы на святой воде разводи, под иконой…
Карточки получились мутноватые, любительские, но всё равно кое-что на них различить было можно. Кстати сказать, попадание в кадр потусторонних тварей – явление в фотографии весьма распространённое, просто обычно эти изображения принимают за брак при печати и проявке. Известно даже такое древнее правило: чем выше мастерство и лучше аппаратура, тем меньше астрала на снимках.
– Ну и зачем тебе оно было надо? – не без язвительности осведомился старый чародей, раскладывая фотографии на манер гадальных карт. – На добрую память?
– Это ж компромат готовый! – обиделся Глеб. – Борец против зла, а самого бесы охраняют… Он у меня из партии своей птичкой вылетит! Запечатаю в конверт – да пошлю…
Кудесник взглянул искоса на астрального папарацци и задумчиво ущипнул козлиную бородёнку.
– Хм… – глубокомысленно молвил он, снова склоняясь над снимками. – А бес-то, обрати внимание, не из шестёрок… Барон. А то и маркиз… Ох, чует моё сердце, Глебушка, грош цена твоему компромату, – с прискорбием подытожил Ефрем.
– Это как же? – ощетинился тот.
– А так… Допустим даже, доказал ты, что фотки твои не подделка. А тебе скажут: на то он и бес! Ему лишь бы праведника очернить… Ладно. Допустим, прижал ты и тут своего Никодима к стенке. Так ведь опять выкрутится: вон архиепископ новгородский Иоанн на бесе в Иерусалим летал – и ничего, святой!
С угрюмостью на челе юный ученик чародея медленно сгрёб компромат со стола.
– Да не горюй ты, – жалостливо глядя на него, ободрил Ефрем. – Дело-то всё равно тёмное. Так что ты его, слышь, не бросай. С людьми поговори, по астралу пошастай – глядишь, и выудишь что пригожее…
Пригожее Глеб выуживал в течение недели. Шастал по астралу, говорил с людьми. Беседа с тем недоучкой, что проживал на Лысой горе, поставила точку в его частном расследовании.
На улице лепил лёгкий снежок – и таял, коснувшись влажного асфальта. Окрылённый удачей, Глеб не шёл – летел. Душа его пела и пританцовывала. Наконец, не устояв перед соблазном, юноша поставил физическое тело на автопилот (благо до дома Ефрема Нехорошева оставалось всего полквартала) – и прянул в астрал.
Скользнув над заснеженным парком, он очутился во чреве громоздко обставленной квартиры, где мрачная энергетическая сущность в нелепом балахоне, чем-то напоминая стоматолога за работой, сосредоточенно расшатывала третью чакру мужчине по фамилии Карабастов, возлежавшему в кресле перед орущим телевизором. При виде свидетеля нечистый выпрямился, нахмурился и, вытерев ладони о балахон, с угрожающим видом шагнул навстречу.
– Погоняло твоё – Децибел, – раздельно произнёс Глеб. Услыхав свою кличку, бес приостановился, неприятно поражённый. – В позапрошлом воплощении ты ходил в шестёрках. Потом дослужился до барона. Есть шансы стать маркизом.
Лукавый безмолвствовал.
– Полгода назад, – неумолимо продолжал гость, – ты был внедрён в хозяина этой квартиры Дмитрия Карабастова. А осенью тебя в ходе экзорцизма расколол и перевербовал Никодим Людской. Рассказать, как было?
Бес молчал – лишь энергетика его становилась всё негативнее и негативнее.
– Полчаса тебя кропили святой водой и отчитывали «Капиталом», – безжалостно напомнил Глеб. – Полчаса! Дальше ты запричитал женским голосом и, как последняя сявка, пошёл колоться на раз. Стал предлагать Никодиму свозить его на себе к святым местам, в Ульяновск…
– Не докажешь, – угрюмо сказал бес.
– Возможно, – отозвался Глеб. – Но пока будут разбираться, повышения тебе не видать. А с Никодимом вы сговорились так: днём ты по-прежнему сидишь в Карабастове, а ночью работаешь охранником. И всё шито-крыто. Начальство твоё уверено, что ты охмуряешь Никодима – вот-вот охмуришь…
– Короче, – грубовато прервал его бес. – Чего надо?
– Ничего серьёзного. Немножко халатности на посту. Ты отвернулся – я проскочил…
– Зачем?
– Да вот хочу устроить кое-кому парочку страшных снов, – решив быть откровенным до конца, предвкушающе молвил Глеб. – Догадываешься кому?
Нечистый размышлял. Неподвижное лицо, натруженные руки, усталые глаза. Обычный работяга-бес, каких тысячи, замотавшийся в чёрной реинкарнации, чудом вылезший из шестёрок в бароны.
– А дальше? – равнодушно спросил он.
– А дальше разбежались. Я тебя не знаю, ты меня – тоже…
– Ладно, сделаем, – буркнул бес и снова двинулся к креслу.
И то ли показалось Глебу, то ли в самом деле мелькнули в сумрачных запавших глазах нечистого насмешливые искорки. Однако продолжать разговор, когда тебе уже предъявили спину, было неловко – и молодой чародей поспешил вернуться в физическое тело, преодолевавшее на автопилоте последний лестничный пролёт. Слава богу, добралось нормально – в ментовку не загребли…
За окном было черным-черно. По стёклам мазало мокрым снегом. Нагулявшийся котяра Калиостро возлежал на выключенном мониторе подобием небольшого серо-белого сугроба. Неровно тикали стенные ходики.
– Нет, подвох он, конечно, подстроит… – размышлял вслух старый колдун Ефрем Нехорошев. – Тут ты даже не сомневайся…
– Никодиму сдаст, например, – мрачно предположил Глеб.
– Да ни в жисть! – взгоготнул кудесник. – На крупную гадость ему идти не резон. Так, по мелочи…
– Ну, это мы переживём… – успокоил Глеб.
Ходики пробили два часа ночи, приврав минут на сорок. Неделю назад, отчаявшись приспособить зациклившегося барабашку в перегоревшем электрокамине, Ефрем попробовал оживить с его помощью часовой механизм – и тоже не очень успешно.
– Пора, – сказал колдун. – Друган твой уже, наверное, третий сон смотрит… Может, проводить тебя?
– Вот ещё! – оскорбился Глеб. Расслабился, убрал мысли – и без перехода очутился в астрале.
Смутно мерцали сны. Неподалёку маячил знакомый балахон.
– Вовремя, – заметил бес и огляделся. – Давай пошустрей! Пока никто не видит!
Портнягину вновь почудилось, что в глазах нечистого мелькнула насмешка, но медлить и впрямь не следовало – огласка была невыгодна обоим. И юный чародей, не раздумывая, нырнул во сны Никодима Людского.
…Толпа. Толпа до горизонта. Глеб ошалело вскинулся на цыпочки. Головы, головы, головы. Брусчатка из голов. И все смотрят в одну сторону. Лица напряжённые, ожидающие. Повернулся и он. В десятке шагов чёрно-красная трибуна, напоминающая эшафот, а на ней – Никодим. Держит речь. Вернее – паузу…
– Посторонись ты… трах-тарарах! – Кто-то незнакомый бесцеремонно отпихнул Глеба и вскинул крохотный автомат с несоразмерно длинной обоймой. Полыхнуло, загрохотало. В лицо полетели горячие астральные гильзы.
Страшный людской вопль – и не менее оглушительная тишина. Никодим Людской медленно переваливался через перила. Перевалился. Глухой удар тела о мостовую. Кровь. Много крови. Убит? Нет, ползёт, приподнимает бледное искажённое лицо… Толпа куда-то делась. Их двое. Двое на всём свете. Глаза Никодима на миг проясняются. Узнал. И умоляющий, исполненный боли стон:
– Гле-еб…
В следующую секунду Портнягина вышибло из астрала. Старый колдун Ефрем Нехорошев сидел напротив и с любопытством всматривался в ошалелое лицо ученика.
– Что-то быстро ты… – заметил он.
– Слушай, Ефрем… – переведя дыхание, вымолвил Глеб. – Там уже кто-то до меня поработать успел. Кошмар какой-то…
В двух словах он изложил увиденное. Колдун удовлетворённо наклонил редеющие патлы.
– Теперь понятно, чему этот твой бес лыбился… Надо же, без подвоха околпачил! – Чародей хмыкнул, покосился из-под косматой брови на сбитого с панталыку воспитанника – и, снизойдя, пояснил: – Никакой это, Глебушка, не кошмар… Нормальные сны политика.
– Это что ж у него, каждую ночь так?!
– Ну, не каждую, наверно…
Юноша представил – и обмяк.
– Тогда зачем охрана? Да ещё и с бесами!
– Затем и охрана, что секрет. А то вдруг кто со стороны подсмотрит! Неловко же, сам понимаешь…
Дрыхнущий на мониторе Калиостро дёрнул ухом и нагло свесил бело-серый хвост на слепой экран.
Произведение искусства
Я беру глыбу мрамора и отсекаю от неё всё лишнее.
Огюст Роден
В ночь на первое ноября скверик, примыкающий к площади имени известной французской ведьмы Жанны д’Арк, густо опушился инеем и стал немыслимо красив. Светлые стихиали поработали на совесть: каждая веточка была искусно оправлена в рыхлое серебро, а уж когда утреннее солнце, проплавив лиловую тучу, тронуло розовым светом узорчато кованые дебри, захотелось пойти и выпить. Не напиться, упаси боже, а именно выпить. Чуть-чуть. В честь добра и красоты.
Поэтому, несмотря на относительно ранний час, в стеклянном кубике под вывеской «Старый барабашка», притулившемся у самой ограды скверика, было довольно людно. За одним из столиков местный забулдыга самозабвенно морочил голову приезжему, а тот знай отшатывался и округлял глаза, не замечая, что вокруг давно уже обмениваются ухмылками. Приезжие – они ж как дети: всерьёз полагают, будто в Баклужино живут одни колдуны.
– Менты? Они меня за квартал обходят, – взахлёб завирался пьянчужка. – Если он сюда войдёт, если он дубинку подымет – ты увидишь!.. Хотя лучше тебе этого не видеть… Я сквозь себя пули пропускал. У меня электрический разряд такой…
Вовремя поперхнулся и умолк. В стеклянном кубике порхнул понимающий смешок. На пороге перед прозрачной дверью обозначились два молодых человека: один – упитанный, улыбчивый, с девичьим румянцем во всю щёку, другой – рослый, плечистый, с надменными скучающими глазами. Оба – личности, хорошо на Ворожейке известные и, в отличие от зарапортовавшегося выпивохи, имеющие самое прямое отношение к кудесничеству.
Поздоровавшись, юноши уединились за угловым столиком, где, подчёркнуто не обращая внимания на окружающих, вполголоса продолжили свой обычный, не сегодня начавшийся спор. Дело в том, что улыбчивый румяный Игнат Фастунов был учеником чёрного мага, а сумрачный плечистый Глеб Портнягин – белого. Один старательно затирал границу между добром и злом, другой не менее старательно её восстанавливал.
– Покажи мне такое зло, чтобы не называло себя добром! – запальчиво требовал Игнат. – Невежество – вот это действительно зло! Помнишь Левшу? Вроде и добра хотел, и руки нужным концом приделаны, а блоха-то в итоге танцевать перестала!
– Танцевать?.. – прищурился Глеб. – Я гляжу, английские спецслужбы с этой блошкой-вошкой не только Лескову, но и тебе мозги запудрили… Операция «Нимфозория»! Неужели не читал? Ну вот, а ещё нигромант! Там ведь не одна механика, там и магия была задействована. Кстати, чёрная…
Игнат крякнул, зарделся пуще прежнего и, должно быть, ругнул себя втихомолку за то, что опрометчиво помянул тульского чародея.
– Тот же компьютерный вирус, только из железа, – несколько свысока объяснил Глеб. – Как на металл наткнётся – начинает из него ещё одну блоху мастерить. По образу и подобию. Англичане ж её нарочно царю подсунули! Он-то думал – танцует, а она сборку блох вхолостую отрабатывала… Так что если бы Левша эту пакость вовремя не обезвредил – размножилась бы и всю оборонную промышленность сожрала…
Развить успех ученику белого мага помешал официант, поставивший на столик пару стопок, графинчик и упаковку томатного сока. В «Старом барабашке» все немедленно притихли и повернулись к молодым людям. Глеб Портнягин с точностью алхимика наполнил из графинчика стопки до половины. Упаковку вскрывать не стал. А вот далее произошло нечто такое, от чего выпивоха завистливо причмокнул, а приезжий ахнул. На глазах присутствующих уровень водки в стопках пошёл сам собой повышаться, вытесняемый снизу слоем непонятно откуда берущегося томатного сока. Затем содержимое стопки Игната Фастунова разом замутилось, став однородным и непрозрачным. (Чёрные маги в отличие от белых предпочитают взбалтывать «Кровавую Мэри», что тоже является одной из причин их давней глухой вражды.)
Тем не менее, чокнувшись, бывшие одноклассники приветливо кивнули друг другу и лишь после этого схватились вновь.
– Ладно, проехали! – бросил Игнат. – Чёрт с тобой, согласен: с Левшой пример тухлый, но сути это не меняет. Как можно отвергать столько возможностей? И главное, почему? Якобы зло…
– Ничего себе «якобы»! – хмыкнул Глеб. – Бесы – это, по-твоему, не зло? Вы же с бесами работаете…
– Да?.. – лукаво усмехнулся Игнат Фастунов. – А у кого это бес в ту пятницу на стрёме стоял, когда кое-кто (не будем указывать стволом автомата) ночной кошмар своему другану устраивал?
Портнягин побагровел. Всё-таки подсмотрели, собаки…
– Нет, ну… у меня ж с ним как бы разовый договор был…
– У всех разовый.
– Сравнил! Вы им душу продаёте…
– Это кто ж тебе такое сказал? Не продаём, а сдаём в аренду! На определённый срок, с учётом амортизации… Есть разница?
Глеб почувствовал, что теряет преимущество, и решил резко изменить направление удара:
– С бесами ладно! А с боссами? Кто типографскую краску заклинает для предвыборных листовок? Кто в этих листовках начертательную магию использует? Из-за кого пиар чёрным назвали? Исключительно из-за вас…
Теперь уже побагровел и принялся выпутываться ученик нигроманта:
– Н-ну… с политиками – тут, конечно, да… тут… – Быстро нашёлся – и ринулся в контратаку: – Вы, что ли, с ними не работаете?
– Никогда! Уж лучше с бесами…
– Ну вот, никогда… А улыбалка?
– Че-го?
Игнат снисходительно осклабился и в свою очередь с колдовской точностью разлил водку по стопкам. Процедура повторилась.
– Так что это – улыбалка?
– А это, Глеб, резинка такая заговорённая – вживляется перед выборами в рот кандидату. Они ж улыбаться ни черта не умеют: ощерится – и аж страшно становится, как будто укусить хочет. А тут скажешь заклятие – и улыбалка им изнутри губы правильно растягивает… Так вот штучку эту белый маг выдумал. Имени называть не буду, но ты уж мне поверь: белый… Белее некуда!
– Так, может, он ему как частному лицу…
– Жди! Частному! А вчера мне шепнули, что якобы этот белый джентльмен (не будем указывать стволом автомата) сейчас работает над расстекленением глаз тех же кандидатов, причём, если не врут, достиг определённых успехов. Так-то вот…
– Ну, знаешь, в семье, как говорится, не без урода… – Портнягин нахмурился. Взгляд его упал на чёрно-белый от инея памятник посреди площади. – Вот тоже… – с горечью молвил он, глядя сквозь слегка запотевшее стекло на изваяние трагически погибшей колдуньи. – Чего, спрашивается, в политику лезла? Глядишь – не сожгли бы…
Друзья со вздохом выпили за Жанну д’Арк, светлая ей память, и вернулись к истокам спора.
– Даже на бытовом уровне! – настаивал Игнат. – Каждый наш поступок (каждый!) кому-то приносит добро, а кому-то зло… Согласен? Тем более колдовство! Скажем, пришёл к тебе клиент: неудачи достали. Но ведь его неудача – это чья-то удача, а? Я потерял – ты нашёл. Так или нет?
– Вот в том-то всё наше и отличие, – назидательно втолковывал Глеб. – Мы-то стараемся, чтоб пользы было побольше, вреда – поменьше… А вам это – по туттуту!
– Волкосытость и овцецелость! – язвительно провозгласил ученик нигроманта. – Значит, чтобы вреда поменьше, да?.. А фамилия Стратополох ничего тебе не говорит? Артём Стратополох.
– Ничего, – с искренним недоумением отозвался Глеб.
На упитанном румяном лице Игната отразилось недоверие.
– Хорошо, напомню, – сказал он. – Года три назад попросили одного колдуна (белого, что характерно, мага) порчу навести… А? А?.. У кого это глазки забегали?..
– Иди ты к лешему! – взбеленился Глеб. – Не знаю я никакого Стратополоха! Кто это?
– Литератор.
– Кто?! – не поверил Глеб.
Игнат повторил.
– А этих-то чего портить? Они сроду порченые!
– Ну вот тем не менее…
– И колдун согласился? – с сомнением спросил Глеб.
– Не просто согласился! – вскричал Игнат. – Он на Стратополоха этого за символическую, обрати внимание, плату «аркан» из астрала накинул… Бела кость!
– И? – в тревоге осведомился Глеб.
– Что «и»? Загремел мужик на год в тюрягу ни за что ни про что. А пока срок мотал, жена (тоже, заметь, не сама собой!) ушла к тому ублюдку, который порчу заказывал. Думаешь, этим кончилось? Отсидел бедолага, вышел, устроился ночным сторожем в фирму… Согнали. Теперь какие-то дровяные склады, что ли, сторожит… Уж на что я чёрный маг, а посмотришь, как этот белый и пушистый (не будем указывать стволом автомата) третий год бедолагу со свету сживает, – не по себе становится… Главное, за гроши!
– Нет, почему же не указать?.. – медленно, не разжимая челюстей, проговорил Портнягин. – Укажи…
– Да это ж учитель твой!.. Ну чего смотришь? Твой учитель. Ефрем Нехорошев. А теперь снова сделай удивлённые глаза…
– Проверю… – с ненавистью пробурлил Глеб.
Юный нигромант догадался взглянуть на собеседника повнимательней – и понял наконец, что тот и впрямь ничего не знал про Артёма Стратополоха. Ну вот… Указал стволом автомата! Хотел в неискренности уличить, а в результате заложил учителя ученику.
Началась оттепель – и всё испортила. Рыхлое серебро оплывало, капало, шлёпалось с развилистых веток на мокрые асфальтовые дорожки.
Мрачный питомец колдуна шёл сквозь оттаивающий скверик. Как это ни прискорбно, приходилось признать, что в нынешнем споре ученик нигроманта разделал Глеба под орех. Особой беды, конечно, в случившемся не было (сегодня ты, завтра я), да и сами споры, честно говоря, носили не более чем принципиальный характер: ничего личного, ничего насущного, поболтали – и разошлись. Каждый прекрасно отдавал себе отчёт, что при нынешнем смешении понятий разница между чёрной и белой магией весьма условна, местами неуловима – точно так же, как, скажем, разница между разведками двух государств, когда уже не поймёшь, кто на кого работает.
Что-то вроде «Кровавой Мэри» в стопке Игната Фастунова.
А вот мысль о том, что некто с подачи учителя угодил на зону, не укладывалась в голове. На собственной шкуре Портнягин испытал в своё время, каково это – безвинно попасть в тюремную камеру за взлом продовольственного склада. Глеб действительно не был ни в чём виноват: не он, а его подельник имел неосторожность уронить на складе ящик с водкой и тем привлечь внимание милиции.
Игнат сказал: «Аркан». Портнягину этот приёмчик был хорошо знаком: опутываешь кому-нибудь в астрале ноги верёвкой с гирями и смотришь потом, как он спотыкается на ровном месте. Относительно безобидный, чтобы не сказать прикольный вид порчи. За исключением одной её разновидности…
Трудно судить, какие тайные соображения заставляют оккультистов стыдливо умалчивать о том, что у каждого человека, помимо астрального, ментального и некоторых других тонких тел, имеется ещё и юридическое. Невидимое простым глазом, оно, как и все вышеупомянутые тела, обитает обычно в нашей материальной оболочке, хотя способно покидать её и в течение бесконечно долгого времени существовать отдельно, оставляя следы на документах разными почерками. В деловых бумагах такое явление иногда уклончиво именуют юридическим лицом, однако даже малым детям известно, что лицо должно к чему-то крепиться.
Роль юридического тела очевидна. Постоянно перемещаясь в тонких мирах, именно оно влечёт за собой нашу бренную плоть от дома до офиса, от Лондона до мест не столь отдалённых. Являясь матрицей человеческого организма, оно, развиваясь, неустанно меняет наш облик (пластические операции, травмы при задержании и прочее). Некоторые мистики относят юридическое пространство к числу инфрафизических структур и серьёзнейшим образом предостерегают начинающих от неосторожного проникновения в эту гибельную для духа сферу.
Читать бесплатно другие книги:
