Каждому по заслугам Мартова Людмила

О случившемся ей рассказала Настя Пальникова, узнавшая о ночном происшествии от своей мамы-журналистки. Она очень рассердилась, услышав, что Тобик опять ночует у Нюси.

– Слушай, Беседина, ты что, ненормальная? Не смей больше брать собаку, которая ночами таскает тебя на прогулки. По крайней мере, пока в городе орудует маньяк. Ты что, хочешь быть следующей?

– Следующей я быть не могу, – рассудительно сказала Нюся. – Я – женщина, а он убивает только мужчин. Причем с первой группой крови. И, к счастью, Тобик сегодня ночью спал как убитый. Тьфу, сорвалось. А сегодня вечером Толик вернется с охоты и его заберет. Он обещал, что больше мне пса оставлять не будет.

– Ага, зная Болонина, верится с трудом, – Настя засмеялась. – Я вообще удивляюсь, что тебе за столько лет не надоело с ним возиться. Ладно, наплевать на Толика. Но ты все-таки будь аккуратнее. Маньяк – это серьезно.

В этом Нюся как раз не сомневалась, как и в том, что оказалась внутри водоворота событий не случайно. Ей думалось, что есть в этом какая-то предначертанность, сути которой она пока не понимала. Если верить тому, что пишет Настина мама, журналистка Инесса Перцева, то первой жертвой серийного убийцы стал Алексей Аркадьевич Гольцов, которого Нюся хорошо знала.

Когда-то он читал у нее в юридической академии курс мировой художественной культуры, и Нюся тогда так заинтересовалась, что она даже в научный кружок записалась. Гольцов уже давно был на пенсии, преподавать пошел оттого, что сидеть дома ему наскучило, и длилась эта история примерно месяца три. А потом, не дожидаясь зимней сессии, Алексей Аркадьевич вдруг от преподавания отказался и студентов, в том числе и кружковцев, бросил.

Нюся в сопровождении верного Толика тогда даже домой к нему ходила, чтобы узнать, что случилось, но Гольцов принял их довольно неприязненно, точнее, даже на порог не пустил, заявив, что отказ от преподавания – его личное дело и отчитываться он ни перед кем не намерен.

Нюсю же столь холодный прием удивил, потому что она считала себя любимой студенткой Гольцова, и не на пустом месте. Алексей Аркадьевич видел и ценил ее искренний интерес к искусству, давал почитать разные книги, иногда задерживался после заседания кружка, допоздна рассказывая внимательно слушающей студентке какие-то завораживающие факты, и все время ее хвалил. И вот на тебе. Такая метаморфоза.

За всем этим крылась какая-то тайна, и Нюся была полна энтузиазма ее разгадать, но Настя, как водится, узнала обо всем первой. Разумеется, от мамы. Выяснилось, что Гольцов так разволновался из-за вскрывшейся в картинной галерее недостачи, что фактически слег, а поправившись, возвращаться к преподавательской деятельности не стал.

В галерее в то время действительно пропало чуть меньше десятка картин, однако преступление вскоре было раскрыто, пойманный преступник во всем признался, а похищенное вернулось обратно. За исключением двух полотен, одно из которых несколько дней назад нашли в тайнике в кирпичной кладке стены картинной галереи. Вот что интересно: когда выявилась пропажа, Алексей Гольцов уволился из академии, а когда одну из пропавших картин нашли, был убит. Нюсе казалось, что два эти факта как-то связаны.

Второй труп нашли они с Тобиком, и хотя с Тимофеем Лопатиным она знакома не была, к преступлению отношение все-таки имела. И вот третья жертва. Скорее всего, Ивана Дубинина Нюся видела, и не раз, поскольку машину свою, подаренную родителями на двадцатилетие, переобувала именно на том шиномонтаже, где убитый работал. Ничего удивительного, располагался шиномонтаж неподалеку от ее дома. И что это? Совпадение или тенденция, как гласит бородатый анекдот про оленей?

Нюсе ужасно хотелось обсудить это с Настей, но она не решалась. Боялась, что институтская подруга поднимет ее на смех. Настя искренне не понимала, зачем было пять лет корпеть над учебниками и сдавать сложные экзамены, если потом не работать по специальности. Сама она грезила адвокатурой, работать в конторе у Аркадия Ветлицкого начала еще на четвертом курсе, упорно шла к цели, делая себе имя и завоевывая доверие клиентов, поэтому Нюсино увлечение фотографией считала блажью и придурью, а работу Толика в строительном магазине отца и вовсе презирала.

Нюся на подругу не обижалась, понимала, что у каждого свой путь и собственное представление о жизни, но и делиться какими-то своими подозрениями, касающимися совершенных преступлений, не хотела. Настя с высоты своего адвокатского опыта в пух и прах разметет ее подозрения, разрушит выстроенные в голове конструкции, и это окажется болезненно и неприятно. Лучше не начинать.

Однако накопившиеся сомнения настойчиво требовали выхода, поэтому Нюся вывалила их возвратившемуся с работы Толику, едва тот переступил порог ее квартиры. Бедняга даже опешил от ее напора.

– Погоди, мать, – сказал он просительно и присел, чтобы погладить выкатившегося им под ноги Тобика. – Я ничего не понимаю. У нас в лесу связи не было, да и новости я не читаю. Какие трупы? Ты же только один нашла. Или я чего-то не знаю?

Иногда тупоголовость Толика Нюсю бесила.

– А тебя что-нибудь, кроме сортов кафеля, интересует? – спросила она язвительно.

– Да, марки бетона, – кивнул Толик. Шутил.

Он вообще-то был неплохой парень, только сильно затюканный властным и авторитарным отцом. В семье Болониных никто, кроме отца, права голоса не имел. Ирина Геннадьевна мужа не то чтобы боялась, нет, просто никогда ему не перечила. За свою жизнь она не работала ни дня, от Сергея Борисовича зависела полностью, а потому, даже поймав его в молодые годы на измене, из семьи не ушла.

– Куда бы я пошла с двумя детьми, – рассказывала она как-то Нюсе.

А Нюся от такого мужа сбежала бы сразу. При ее-то характере. Впрочем, Нюсина мама говорила, что из-за этого самого характера на ней никто и не женится. Ну и не надо. И сами проживем. В общем, Ирину Геннадьевну Нюся жалела, а с Сергеем Борисовичем вела себя дерзко, на грани наглости. Он же подругу сына даже уважал. Среди его знакомых она была единственной, кто перед ним не пресмыкался.

– Ладно, шутник, проходи, раздевайся, мой руки. Буду тебя кормить. И рассказывать.

– Кормить – это хорошо, – обрадовался Толик, стягивая свою пятнистую охотничью куртку и пристраивая ее на вешалку. – Рассказывать хуже, но что ж поделать.

Нюся подождала, пока он протопал в кухню, сел на свое привычное место у холодильника. Поставила перед гостем тарелку с жареной картошкой, открыла упаковку с тоненько нарезанными пластиночками копченой колбасы, вытащила из банки несколько соленых огурцов. Ее друг предпочитал именно такую еду, простую и сытную, в то время как мама его была помешана на кулинарии и здоровом питании, отчего часами стояла у плиты, сотворяя очередное полезное, но малосъедобное блюдо. Оба ее сына спасались пиццей, да и Сергей Борисович, Нюся знала, нет-нет да и присоединялся к ним, старательно не замечая страдальческое лицо жены.

– Понимаешь, я практически убеждена, что все эти трупы связаны между собой, – начала Нюся с азартом.

– Какие трупы? – спросил Толик с набитым ртом.

Нюся вздохнула и вернулась к началу. Толик слушал внимательно, не забывая старательно работать челюстями и периодически опуская руку вниз – угощая собаку.

– Не давай ему копченую колбасу и жареную картошку, – возмутилась Нюся. – У него потом расстройство желудка.

– Да брось ты. Пусть ест, ему вкусно и мне тоже.

– Этой ночью, если что, на улицу идти не мне. И напомню, что в последующие тоже.

– Да-да. Я обещал.

– Ладно. Поверю, хотя ты совершенно ненадежный человек, Толик. Так как ты думаешь, я права или нет?

– В том, что копченую колбасу и жареную картошку вредно есть? Права абсолютно.

– В том, что жертвы нашего маньяка неслучайны, балда.

– А маньяк уже наш? – Толик доел картошку и аккуратно собрал растекшееся по тарелке масло хлебной корочкой. – Нюся, ты бы не выдумывала, а. Я понимаю, что ты у нас человек творческий, у тебя фантазия буйная и ищет выхода, но не настолько же.

Нюся снова вздохнула. Уж если Толик относится к ее аргументам так иронически, то Настя и вовсе не оставила бы от них камня на камне. Хорошо, что она ей об этом не рассказала. И все-таки что-то здесь не так. Как хороший фотограф, Нюся умела выстраивать кадр и видеть картинку целиком. Сейчас картинка не выглядела полной, рассыпалась. Что-то в ней было лишнее или, наоборот, чего-то не хватало.

– Толь, а ты его давно в последний раз видел?

– Кого? – уточнил Толик, прихлебывая теперь горячий чай из поставленной перед ним Нюсей кружки.

– Алексея Аркадьевича…

Видя, что Толик продолжает смотреть все с тем же непониманием, Нюся добавила с легкой досадой:

– Гольцова.

Ее гость поперхнулся и облился чаем. Со стуком отставил чашку на стол, кинулся стряхивать пролитый кипяток с обтянутых джинсами коленей, посмотрел с укором. Мол, видишь, что ты наделала?

– Да я его вообще уже сто лет не видел, ты чего? Зачем он мне сдался?

– Ты же тоже в кружок ходил! – Нюся вдруг возмутилась так сильно, что у нее даже уши запылали. – И тебе было со стариком интересно. Я же видела.

– Ну, было, и что? Он потом от нас сбежал и забыл. И почему тогда мы про него помнить должны?

– Наверное, не должны. Но я почему-то чувствую себя полной свиньей, что бросила его на произвол судьбы. Он же одинокий совсем был. Наверное, радовался бы, если бы мы его проведывали.

– Ага. Радовался. Ты вспомни, как он нас тогда чуть с лестницы не спустил.

– Ну и что? Просто у него было такое настроение. Нам бы в другой раз прийти.

– Ой, Нюся, и что ты все сочиняешь.

– Толь, я все думаю, зачем этот маньяк выпускает кровь из тел.

Толик снова поперхнулся:

– Слушай, тебе точно лекций по уголовному праву не хватает. Чего тебя на ночь глядя на ужасы потянуло? Тебе больше думать не о чем?

– Нет, я серьезно.

Он немного помолчал.

– Слушай, Нюсь, помнишь, мы с тобой где-то полгода назад читали про одну англичанку, которой нужна мужская кровь, потому что у нее какое-то редкое заболевание и без этой крови она не может жить? Я еще предположил, что она вампирша.

– Помню, – согласилась Нюся. – Я тогда прочитала тебе эту новость из интернета, ты сказал, что она вампирша, а оказалось, что нет. Из крови делают какую-то сыворотку, которую она капала в глаза, а без этого могла ослепнуть. И что?

– Вот! А вдруг кто-то убивает людей, потому что ему нужна кровь для такой сыворотки. Причем именно мужская, потому что в ней больше железа. У мужчин гемоглобин выше. Мужчины вообще – высшие существа. – Толик засмеялся. – Это и без интернета понятно.

– Да ну тебя… Но в целом вдруг ты и прав. Знаешь, тут в нашей округе живет одна женщина, ужасно неприятная… У нее что-то с глазами. Они красные, как у кролика, и сухие такие. Просто жуть. В общем, той ночью, когда мы с Тобиком труп нашли, я ее видела. Она шла по улице, как раз с той стороны, понимаешь. А в руках у нее был бидон. И я сейчас подумала: вдруг она в нем несла слитую кровь, чтобы лекарство себе сделать? Как у той англичанки.

Толик смотрел на Нюсю во все глаза. Как будто видел впервые.

– Слушай, Беседина, у тебя просто шикарный ход мыслей. И голова как дом советов. Нет, я серьезно. Я ничего в этом не понимаю, но если ты действительно так считаешь, то просто расскажи обо всем полиции, и все. Ты помнишь, как болезнь называется? Та, от которой нужна сыворотка из крови.

– Нет, не помню. – Нюся поникла. – Но, наверное, это можно найти в интернете по ключевым словам.

– Вот и найди. – Гость решительно поднялся и позвал собаку, давая понять, что им пора уходить. – Старуха с бидоном, ну надо же. Нарочно не придумаешь.

– Я не придумала, – бросила Нюся и вышла в прихожую их проводить. – И запомни, Болонин, до конца августа я больше с твоей собакой не останусь. Даже не думай.

– Хорошо, хорошо. Я понял. И это… Спасибо тебе. Мы пошли. Увидимся.

Нюся закрыла за ними дверь, вернулась в кухню, задумчиво принялась убирать со стола. Она точно знала, что Толик ей сегодня соврал. Вот только совсем не понимала зачем. Вымыв посуду, она выключила в кухне свет, вернулась в комнату, взяла ноутбук, влезла в интернет и, немного подумав, вбила в строку поиска: «Сыворотка из мужской крови».

Картина, найденная в стене, отчего-то будоражила воображение Насти Пальниковой. Почти четверть века рисунок Левитана провел взаперти. Это была не самая дорогая работа. Ну, минимум три миллиона рублей за нее можно было получить, ну, два, не так уж и много по нынешним временам. Да и по прошлым тоже. С чего идти на такой риск, чтобы украсть картину и не пытаться ее продать, а спрятать в тайнике, вмурованном в кирпичную вкладку? И кто это сделал?

Она была уверена, что смерть бывшего директора картинной галереи совершенно точно связана с находкой. Не бывает таких совпадений, вот просто не бывает, и все. Через маму она подкатила к Лилии Лавровой, с которой та была дружна, чтобы высказать свои соображения. Лиля, как ни странно, с ней согласилась.

– Настя, мы с Зиминым тоже считаем, что вся эта история с маньяком – просто для отвода глаз. Слишком многое в ней не сходится. Не похожи эти преступления на серийные. Но обсуждать это с тобой я, извини, не буду. Ты – дочь своей матери, а та – известный возмутитель спокойствия в нашем богоспасаемом городе. Как говорится, утром в куплете, вечером в газете. Что я не знаю, что ли?

– Лилия Юрьевна, зря вы так, – с упреком проговорила Настя. – Я с мамой секретами не делюсь, тем более чужими. У меня, знаете ли, работа такая, что быстро приучает держать язык за зубами. Ветлицкий меня сразу бы турнул, если бы заподозрил, что я информацию сливаю. У него же характер, вы наверняка знаете.

Сказав это, Настя прикусила язык, потому что адвокат Аркадий Ветлицкий приходился Лилии Лавровой первым мужем, так что про его несносный характер она знала больше других. Лиля же, видя ее смущенное лицо, рассмеялась:

– Брось, Настя. Это все такое древнее прошлое, что даже обсуждать глупо. Мы с Аркашей – родители взрослого и очень умного сына. И неплохие друзья, кстати. Так что на больную мозоль ты мне не наступила, потому что этой мозоли нет и быть не может. В том, что ты не сливаешь информацию, я уверена, но и мать твою давно и хорошо знаю. Она умеет узнавать то, что ей действительно интересно. Ей бы в следствии работать, а не в журналистике. Так что не расскажу ничего, не упрашивай.

Настя вздохнула и уронила на пол ручку, которую во время разговора крутила в руках. Ручка закатилась Лиле под стол, под него пришлось лезть, разумеется, стукнувшись головой о столешницу. Ойкнув, Настя плюхнулась на попу и потерла затылок, проверяя, не растет ли шишка.

Шишки не оказалось, но все равно было больно, и она какое-то время посидела под столом со страдальческим выражением лица, а потом вылезла, смущенно и виновато глядя на Лаврову, и во время всех этих манипуляций, конечно же, сумела рассмотреть открытые на экране Лилиного компьютера окна браузера. Лилия Лаврова изучала в интернете все, что было связано с фибринолизированной кровью.

Распрощавшись с неуступчивой знакомой, Настя вернулась в офис и тут же полезла в интернет. Фибринолизированная или, как ее еще называли, кадаверная кровь формировалась в организме человека, подвергаясь естественному фибролизу внутри человеческого организма после смерти. Главной ее особенностью являлось то, что она не сворачивалась.

После остановки кровотечения в грудной или брюшной полости скопившаяся кровь становилась фибринолизированной. То же самое происходило и после смерти человека, когда в первые минуты кровь густеет и сворачивается, а спустя полчаса-час разжижается. Несмотря на курс криминологии, который Настя Пальникова сдавала в юридической академии, она не помнила про то, что трупная кровь наряду с донорской может использоваться для изготовления плазмы и различных трансфузионных препаратов.

Первое переливание трупной крови в России успешно провел в 1928 году врач Шамов, а профессор Юдин двумя годами позже впервые использовал такое переливание в клинике. И оба ученых в 1962 году, то есть спустя тридцать с лишним лет, получили за разработку своего метода Ленинскую премию.

Настя с интересом читала дальше. Из-за отсутствия в ней фибриногена фибринолизированная кровь не сворачивалась, а потому для ее хранения не требовались консерванты и стабилизаторы. Достаточно простого холодильника. При этом она обладала повышенной фибринолитической активностью, а поэтому ее с успехом можно было применять для лечения больных с повышенным тромбообразованием.

Более того, негативные последствия, которые мог выдавать человеческий организм при переливании ему донорской крови, в случае с фибринолизированной возникали в два раза реже. Да и количество препарата, который можно взять у трупа, в десять раз превышало количество крови, которую могли за один раз получить у живого донора.

Заготавливали фибринолизированную кровь от трупов людей, погибших от внезапной травмы, огнестрельного ранения, асфиксии, электротравмы, сотрясения мозга или инфаркта, в первые шесть-восемь часов после смерти. Что ж, все сходилось. Кто-то убивал мужчин с определенной группой крови, а потом сливал ее, используя для каких-то неведомых целей. Впрочем, какая-то мелкая деталь в прочитанном мешала Насте, потому что упорно не укладывалась в схему совершенных преступлений. Но вот какая?

– Настасья, ты работаешь над делом Крымовой? Я уверен, что ты помнишь, но ей назначено завтра на десять, и я бы хотел до этого времени посмотреть все твои наработки, – к Насте в кабинет заглянул шеф, и она быстро закрыла все вкладки, свидетельствующие о том, что последний час адвокат Пальникова занималась чем угодно, только не делом Крымовой и вообще не текущей работой.

– Я помню, Аркаша, – виновато ответила она.

Ветлицкого все в офисе называли Аркашей, и в этом привычном панибратстве скрывалось огромное уважение персонала к своему патрону, начинавшему в лихие девяностые с защиты братвы и не боявшемуся никаких сложных экономических и уголовных дел сейчас, в непростые двадцатые годы двадцать первого века.

Подводить Ветлицкого не хотелось, а потому Настя погрузилась в рутинные обязанности, которые привыкла делать хорошо. Над кровавыми тайнами можно подумать и позже, на досуге, тем более что Денис сегодня обслуживал большой юбилей и домой собирался вернуться поздно, не раньше часа, а то и двух ночи. Опять не выспится, потому что завтра ни свет ни заря подскочит готовить ей завтрак.

Настя дала себе зарок, что вечером нажарит сырников и испечет шарлотку, чтобы Денис хотя бы одно утро смог отдохнуть, и с головой погрузилась в перипетии бракоразводного процесса клиентки Крымовой, который сопровождался сложным и болезненным дележом имущества.

По дороге домой Настя не забыла заехать в магазин за творогом. Раздевшись и приняв душ, решительно прошла на кухню, чтобы встать к плите, но щелкнула кнопкой чайника и потащила к себе стоящий на столе ноутбук. «Я только пять минуточек почитаю, – пообещала она себе, а потом обязательно приготовлю завтрак. Обязательно».

Опомнилась она, когда часы показывали без пятнадцати двенадцать, закрыла ноутбук и, зевая, отправилась в постель. От ее намерения приготовить сырники и испечь шарлотку не осталось и следа. Зато она успела узнать, что правила переливания трупной крови, открытые Сергеем Юдиным, в свое время утвердил Наркомздрав. По этическим соображениям из числа посмертных доноров сразу исключили детей.

Затем, но уже по соображениям физиологии, были исключены женщины. И этот факт вполне укладывался в схему. Неведомый убийца, на счету которого уже были три безвинных человека, нападал исключительно на мужчин. Возможно, именно потому, что женская кровь не годилась. Так и запишем.

В 1967 году в СССР функционировало более двадцати лабораторий по заготовке трупной крови, однако уже тогда стало понятно, что внедрить этот опыт повсеместно не получится. Слишком жесткими были критерии отбора. Донор должен был скончаться от очень узкого круга патологий, и доставить его в лечебное учреждение требовалось незамедлительно.

Медицина шла вперед. За сорок лет, прошедшие со дня Юдинского открытия, были выявлены новые опасные инфекции, а обследовать умершего донора было невозможно из-за отсутствия прописанного порядка. Итак, сегодняшняя медицина подобным методом не пользовалась. Наверное, исключительные случаи бывали, но Настя про них ничего в интернете не нашла. Закон, регламентирующий донорство тканей и органов, также оказался достаточно сложным и на кровь не распространялся. Так что было совершенно ясно – государственные лечебные учреждения сейчас от покойников кровь не заготавливали, пользовались донорской или кровезаменителями.

Но следствие шло именно по пути поиска человека, которому могла зачем-то понадобиться фибринолизированная кровь. Что ж, перечень ситуаций, когда она может использоваться, не такой уж и широкий, а значит, Лиля и ее коллега Зимин вскоре уже будут иметь на руках список пациентов, которым она может пригодиться. И вычислят нужного им человека до того, как он совершит новое убийство. Но это не маньяк, нет. Интуиция ее не подвела. Он совершает преступление с конкретной целью, а не для удовольствия.

Но при чем тут картина Левитана? Или все-таки это странное совпадение из тех, что редко, но все же случаются? По какому принципу преступник выбирал своих жертв? Откуда-то он же должен был узнать, что у всех трех мужчин, таких разных и незнакомых между собой, первая группа крови. По опыту работы Настя знала, что Зимин и Лаврова точно задаются теми же самыми вопросами и, возможно, в отличие от нее уже знают ответы.

Для начала Настя решила выспросить у Лены Золотаревой все, что той известно о погибшем Алексее Гольцове. Если кто-то из жертв и имел отношение к пропавшему и счастливо найденному Левитану, то точно он. Интересно, а то, что погибший Лопатин работал в автосервисе, а Дубинин на шиномонтаже – это совпадение или закономерность? Если последнее, то при чем тогда тут Гольцов, искусствовед на пенсии?

Вопросов было слишком много, намного больше, чем ответов. Да, завтра же с утра, как только станет прилично звонить по телефону в дом, где двое маленьких детей, она свяжется с Золотаревой, напросится на встречу и попробует раздобыть информацию. Конечно, следователи с директором картинной галереи уже встречались, но они могли же не заметить какую-нибудь деталь, которую она, Настя Пальникова, точно не пропустит.

Даже самой себе она не хотела признаваться в том, что отчаянно скучает по атмосфере расследования, в которое оказалась втянута несколько лет назад, когда познакомилась с Денисом. Тогда Настя даже не побоялась ночью вскрыть чужую опечатанную квартиру, чтобы забраться туда в поиске ответов на свои вопросы. Хорошо, что застукала ее там Соня, а не преступник или полиция. Неприятностей было бы не обобраться и в том, и в другом случае.

Конечно, когда преступник потом похитил ее и хотел убить, Насте было не до смеха, но плохое забылось, а ощущение адреналина в крови вспоминалось до сих пор, и иногда Насте его ужасно не хватало. Она знала, что ни мама, ни Денис, ни Соня не одобрили бы ее тяги к очередной авантюре, если бы об этом узнали, но Настя была уверена, что сумеет провести свое маленькое расследование тайно, не посвящая в него родных и близких.

С этой мыслью она и погрузилась в сон, а проснулась уже, когда ноздри защекотал аромат свежих сырников с малиной. Испек их, разумеется, Денис, который вовсю хлопотал на кухне, когда на пороге появилась заспанная Настя.

– Привет, несостоявшийся кулинар, – поприветствовал он любимую. – Я обнаружил в холодильнике миску с творогом и решил, что ты заказала мне сырники.

– Вообще-то я хотела сама их нажарить, чтобы тебе не пришлось опять так рано вставать, но сначала отвлеклась, а потом заснула, – покаянно призналась Настя.

– Ничего страшного. Ты же знаешь, мне это в радость, – откликнулся он и поставил на стол тарелку с воздушным чудом, очередным шедевром кулинарии. Впрочем, ничего другого Денис Менделеев делать не умел. Только шедевры. – А на что ты отвлеклась?

Все-таки он очень хорошо ее знал. Практически так же хорошо, как она сама, и Настя немного напряглась, понимая, что Дениса ей будет гораздо сложнее обмануть, чем, к примеру, маму.

– Читала про украденные и найденные картины Левитана, – отмахнулась она, увлеченно рассматривая сырники, чтобы не встречаться с Денисом взглядом. Сырники были чудо как хороши. Творение искусства. – Ты же знаешь, что меня Елена Николаевна Золотарева наняла, чтобы я представляла ее интересы в этом деле. Я решила, что надо немножко повысить общую грамотность, а то я так от нее отстаю, что прямо неудобно. Не люблю выглядеть дурочкой, ты же знаешь.

– А ты не финтишь, дорогая? – проницательно спросил Денис.

– С чего ты взял? – делано возмутилась Настя.

– Слишком много слов. Обычно ты так тараторишь, когда у тебя рыльце в пушку. Настюша, все в порядке? Ты ни во что не вляпалась? Я могу быть спокоен?

Настя соскочила со стула, подошла к Денису, взяла его за уши и серьезно посмотрела в глаза. Она не хотела, чтобы ее любимый волновался.

– Ты можешь быть совершенно спокоен, Дэн, – сказала она с нежностью. – Обещаю, что я не доставлю никаких проблем. Тем более что какие проблемы могут быть из-за Левитана?

– Тогда садись и ешь, – сказал Денис, смягчившись. – Сырники нужно есть горячими, иначе они потеряют всю свою воздушность. Садись, садись. Я тебе сейчас кофе налью.

Елене Золотаревой Настя позвонила из машины, по дороге в офис. Та если и удивилась, то виду не подала и поговорить согласилась. Они договорились, что Настя заедет в картинную галерею к концу рабочего дня, в шесть часов, и подвезет Золотареву до дома. Машину та не водила, и в отсутствие мужа это доставляло некоторые проблемы.

– Мне в детский сад нужно успеть до половины седьмого, – извиняющимся тоном объяснила Елена. – А он у нас довольно далеко. Мы же на берегу реки живем, у нас там свой дом. А садик во дворе нашей с дедом квартиры, так что концы довольно большие и логистически неудобные, особенно с двумя детьми и необходимостью зайти в магазин за продуктами. Вы очень меня выручите, если подвезете. А по дороге поговорим.

На том и порешили. Настя приехала к картинной галерее чуть раньше назначенного времени, припарковала машину, дошла до места, где был обнаружен тайник в стене. Кирпичная кладка зияла провалом, разумеется, пустым. Настя задумчиво оглядела валяющиеся на земле выпавшие кирпичи, подняла один, покачала на руке. Кирпич как кирпич. Ничего особенного. Если он и хранит какие-то тайны, то ни за что их не выдаст.

Она повернула голову и увидела выходящую из здания Золотареву. Помахала ей рукой. Елена Николаевна заметила ее, помахала в ответ и пошла навстречу.

– Интересуетесь обстоятельствами нашей находки? – спросила она, усмехнувшись краешком губ. – Понимаю. Однажды сама оказалась втянута в расследование и помню, как это было увлекательно. Но страшно. Ни за что бы не хотела повторить этот опыт.

– А я бы, кажется, хотела, – призналась Настя и, спохватившись, добавила: – Только я держу это в строжайшем секрете от мамы и моего молодого человека. Они бы не одобрили.

– Мой муж тоже не одобрил бы, – Золотарева засмеялась. – Если вы не против, пойдемте, Настя. А то у меня дети. Я не люблю заставлять их ждать.

– Да, конечно. – Настя сделала приглашающий жест в сторону своей припаркованной машины. – Елена Николаевна, а Алексей Гольцов имел какие-нибудь хронические заболевания?

Вот теперь ей удалось удивить Золотареву.

– Алексей Аркадьевич? – переспросила та и даже остановилась на мгновение, но тут же, видимо, вспомнив о детях, пошла дальше. – А при чем тут он и его болезни? Признаться, я про них ничего не знаю. Мы пересекались по работе всего пару лет, причем он был директором галереи, а я неопытной девочкой, только-только вышедшей на работу. Моим куратором и наставником была Мария Викентьевна Склонская. Удивительная женщина, мне так ее не хватает. А Алексей Аркадьевич, по-моему, даже не запомнил, как меня зовут. Он меня называл то Леночкой, то Ниночкой, то Жанночкой. А потом он вышел на пенсию, галерею возглавила Арина Романовна, и с ней уже мы вместе работали много лет. Простите, Настенька, но про Гольцова я совсем-совсем ничего не знаю.

– А с кем бы вы посоветовали мне переговорить?

– Если только с Ариной Романовной. Я знаю, что она периодически общалась со стариком, хотя и сама после выхода на пенсию ведет достаточно закрытый образ жизни. Да еще и болеет. Мне стыдно, но я уделяю ей не очень много времени. Своя жизнь затягивает. Работа, муж, дети. Не до посторонних людей, хотя я себя частенько за это ругаю.

– Вы предупредите Морозову, чтобы она со мной поговорила?

– Да, хорошо. Я ей позвоню, как только домой приду. Запишите ее номер.

Настя записала. В знак благодарности она довезла Золотареву сначала до детского сада, потом до продуктового магазина, а после – до дома. Дети (мальчик и девочка) у Елены Николаевны оказались чудесные: послушные, воспитанные и тихие. При этом сын был ее точной копией, а девчушка совсем другая, видимо, папина дочка.

Настя вдруг подумала о том, как будут выглядеть их с Денисом дети, когда они все-таки поженятся. Впервые за все время, которое они провели вместе, ей вдруг захотелось, чтобы это случилось как можно быстрее. И почему Менделеев не делает ей предложение? Зациклился на идее строительства собственного дома. А что, если на это еще лет десять уйдет? Ей внезапно стало грустно и немного страшно.

Высадив семейство у высокого забора добротного деревянного дома почти на самом берегу реки и мимолетно подумав, что земельные участки здесь, наверное, стоят целое состояние, Настя развернулась и поехала домой. Сегодня у Дениса должен был быть свободный вечер, и она радовалась тому, что они проведут его вместе. Пожалуй, она и про детей Золотаревой ему расскажет. Отправит сигнал, так сказать.

Она не доехала до дома пару кварталов, когда позвонила мама.

– Настеныш, – сказала та деловым тоном. Мама не умела разговаривать иначе. – У меня есть для тебя клиентка, но у нее не очень хорошо с деньгами. Сразу предупреждаю.

– Начало многообещающее. – Настя засмеялась.

– Когда я еще работала в редакции «Курьера», у нас была корректор Ольга Семеновна. Так вот речь идет о ее младшей дочери. Ты не поверишь, но она встречалась с тем самым молодым человеком, которому не повезло стать жертвой маньяка.

Настя насторожила уши. Надо же, какое совпадение.

– Ты про Тимофея Лопатина? – уточнила она.

– Да. Именно про него. Так вот Марина была его подругой, фактически невестой. После смерти выяснилось, что он готовился сделать ей предложение.

– Не повезло, – проговорила Настя, внутренне вздрогнув. Если бы что-то случилось с Денисом, то она бы это не перенесла. – И зачем ей понадобился адвокат? На часть наследства она претендовать все равно не сможет.

– Да бог с тобой, какое наследство… Просто Марина считает, что Тимофея убили не просто так. Не случайно. А в полиции, по ее мнению, не желают ее слушать. Жертв же три, и они никак между собой не связаны, так что поводов полагать, что преступник целенаправленно охотился именно за Тимофеем, нет.

– А может, и правда нет, – вздохнула Настя. – Кому мог помешать сотрудник автосервиса. Или ему мстят рассерженные клиенты? Или у этой Марины есть другие ухажеры, и она подозревает, что кто-то убил Лопатина из ревности?

– Вот встреться с ней и выясни, что она подозревает, – сказала мама. – Ей нужен юрист, чтобы проконсультировать ее, как правильно себя вести с органами следствия, чтобы те ничего не упустили. Но еще раз повторю, что денег у нее немного. Она работает менеджером в каком-то магазине, кажется, строительном. Живет на зарплату, еще и Ольге Семеновне помогает. Настя, ты же не откажешься с ней поговорить?

Мама даже не подозревала, насколько подобная встреча в интересах самой Насти и ЕЕ расследования. Впрочем, о расследовании маме знать совершенно не нужно. Что ж, кажется, удача сама плывет в руки. Настя улыбнулась своим мыслям.

– Не откажусь, мам, – сказала она бодро. – Дай ей мой телефон. Пусть звонит.

Следователь Зимин внимательно изучил всю информацию по использованию крови от трупов, которую насобирала Лилия Лаврова. Получалась какая-то чушь. В современной медицине никто такую кровь не собирал, метод этот считался устаревшим вот уж лет пятьдесят, но раньше им лечили самые разные заболевания.

Сбрасывать со счетов историю о том, что кто-то решил заняться самолечением и таким образом добывает за раз до двух литров несворачивающейся крови, было нельзя, поэтому Зимин, заручившись разрешением областного Министерства здравоохранения, отправил оперов, участвующих в расследовании, системно отрабатывать все городские поликлиники.

Перечень болезней, которые в середине прошлого века лечили переливанием фибринолизированной крови, оказался довольно расплывчатым, а следовательно, обширным, так что список фамилий рос словно на дрожжах. Сначала из этого списка хотели вычеркивать детей, женщин и слишком возрастных пациентов, которые чисто физически были неспособны на то, чтобы лишить жизни взрослого мужчину, однако, по здравому размышлению, решили этого не делать, ведь преступление могли совершить не сами пациенты, а кто-то из их родственников, решивших, что чужая кровь – это панацея.

Особенное внимание уделялось тем пациентам, кто не мог смириться с диагнозом, требовал от врачей немедленного улучшения и настаивал на использовании все новых и новых методов лечения. Таких было вполне достаточно. Списки, и более узкий, и широкий, сверялись с перечнем родственников и знакомых всех трех жертв. Как-то же преступник выбрал среди всех жителей города именно их – с первой группой крови, а значит, мог хотя бы отдаленно, но все-таки знать всех троих.

За три дня работы перелопатили огромное количество информации, но результат не радовал. Точнее, разумеется, среди огромного числа пациентов с подходящими диагнозами в маленьком городе нашлись знакомые трех потерпевших, но у всех из них на момент убийства было алиби, да и каждый пересекался в своей жизни только с одной жертвой, будучи незнакомым с остальными двумя.

Старший лейтенант Константин Малахов, назначенный ответственным за это направление, к концу третьего дня практически пал духом, чувствуя себя Сизифом, поднимающим в гору огромный камень, норовящий погрести его под собой, но тут ему явился ангел. В роли такового выступила свидетельница по убийству в сквере у гостиницы Анна Беседина, позвонившая лейтенанту Малахову по предусмотрительно оставленному им телефону и напряженным голосом сообщившая, что у нее есть некая информация, которая может иметь отношение к делу.

– А может и не иметь? – уточнил Константин, который умел вычленять главное.

– Да, – честно призналась свидетельница. – Возможно, я все это придумала, но мне кажется, что, когда речь идет о таких важных вещах, как расследование убийства, лучше сказать глупость, чем промолчать о важном.

С этим постулатом Костя согласился, тем более что на месте преступления и позже, когда она приходила в отдел давать показания, свидетельница ему понравилась. Маленькая, хрупкая и вся какая-то ладная. У нее было миловидное лицо с огромными глазами, такими темными, что они казались омутами. Выражение этого лица лейтенант Малахов охарактеризовал бы как независимое. Он знал, что свидетельница Беседина живет одна, работает фотографом, хотя имеет высшее юридическое образование.

На взгляд Кости, это казалось странным, потому что людей всех творческих профессий он не понимал и слегка побаивался, в глубине души считая бездельниками. Однако девушка производила впечатление вполне вменяемой и явно состоятельной. Джинсы и майки у нее были весьма приличных фирм, так же как и обувь.

Его наставник и любимый шеф Дмитрий Воронов всегда учил Костю обращать внимание на подобные мелочи и заставил неплохо в них разбираться. Рюкзачок у свидетельницы тоже был кожаный, фирменный и весьма недешевый. Так что то ли она хорошо зарабатывает на своих фотографиях, то ли у нее богатые родители, то ли есть человек, который за все это платит. На определенных условиях, разумеется. На этой мысли настроение у старшего лейтенанта Малахова заметно испортилось.

Что-то вспомнившую свидетельницу он пригласил зайти в отделение, она замялась, и как-то само собой получилось, что Константин пообещал вечером после работы заехать к ней домой, чтобы поговорить о терзающих ее сомнениях за чашкой чая. Он искренне надеялся, что к чаю будет прилагаться еще и бутерброд, потому что за всеми своими бесконечными делами закрутился и не успел днем поесть.

К чаю прилагались и бутерброды с семгой и копченой колбасой, и маленькие пирожные «Корзиночки», и сам чай был таким, какой Костя любил с детства: очень горячим, благоухающим листьями смородины, крепким, сладким и с лимоном. Так заваривала чай Костина бабушка, и больше он не встречал ничего подобного ни в одном знакомом доме, а у Анны Бесединой вот встретил.

– Меня моя бабушка так научила чай заваривать, – серьезно поведала она, когда он высказал свое удивление ее чайным мастерством вслух. – Меня все детство к ней в деревню отправляли на лето, и там мы с ней по вечерам всегда пили чай. Особенно я любила чаевничать после бани, но и в обычные дни она не ленилась священнодействовать над заварочным чайником, а я смотрела и училась. Мама моя эту науку так и не освоила, а я смогла.

Мысль, что у них были похожие бабушки, которые очень любили чай, почему-то вселила в уставшего за день Константина бодрость. Кроме того, в квартире, где он сейчас находился, ничто не указывало на наличие в жизни Анны Бесединой какого-то мужчины. Типичная «холостяцкая» квартира, хоть и женская. У Малахова на такие вещи глаз тоже был наметанным.

Небольшая двухкомнатная квартира располагалась в многоквартирном доме, соседнем с гостиницей, в сквере которой произошло одно из преступлений. Малахов помнил, что несколько лет назад именно в этом доме, только в соседнем подъезде, были обнаружены два мумифицированных трупа, но к тому расследованию он отношения не имел.

Да, Анна Беседина явно не нуждалась в деньгах. Ремонт в квартире был сделан качественный, мебель тоже выглядела недешевой, а уж количество всяческой техники и вовсе вызывало трепет. Одних только фотоаппаратов Малахов насчитал четыре, не считая двух больших компьютеров – «яблочного» моноблока и еще одного с огромным экраном, большого профессионального принтера и каких-то приспособлений, назначения которых он даже не знал.

– Выгодное, выходит, дело работать фотографом. – Свой не очень приличный вопрос он задал вслух.

– Не жалуюсь, – коротко ответила хозяйка. – Но я долго к этому шла. Делала себе имя и среди заказчиков, и в крупных фотобанках и стоках. Это нелегко – зарекомендовать себя настолько, чтобы с тобой сотрудничали мировые журналы и крупные рекламные компании. Но я хотела этого и добилась.

– А юрфак тогда зачем окончили? – спросил Костя, откровенно ею любуясь.

Когда Анна говорила о своей работе, у нее горели глаза, и отблески этого внутреннего огня, кажется, очень горячего, ложились тенями на лицо, делая его еще выразительнее. Ему вдруг стало интересно, как оно меняется, когда эта девушка занимается любовью. От этой внезапной мысли ему тут же стало неловко, жаркое пламя залило лоб, шею и щеки, но собеседница, казалось, ничего не заметила.

– Родители хотели, – просто ответила она. – После школы папа настоял, чтобы я пошла в юридический, а мне не хотелось ругаться, да и понимала я, что образование не может быть лишним, тем более такое академическое. Но, исполнив их мечту, я отправилась воплощать свою.

– Здорово, – искренне сказал Костя. – Ладно, Анна, давайте перейдем к делу. Что вы хотели мне рассказать?

Она на мгновение посмурнела, видно было, что заколебалась, говорить или нет. Интересно, что же такое важное она знает. Женщинам этого типа, смелым и решительным, редко что-то кажется. Раз она считает, что информация заслуживает внимания, значит, так оно и есть.

– Понимаете, Константин, некоторое время назад, месяца три, наверное, если точнее, я прочитала в интернете о том, что в Великобритании недостаток доноров.

– Так. – Костя стал слушать внимательно, потому что слово «донор» сейчас имело самое непосредственное отношение к тому, чем он занимался. Вот только при чем тут Великобритания?

– В общем, мне попалась на глаза переводная статья под заголовком «Сорокалетняя британка может ослепнуть без мужской крови». Суть ее в том, что некая женщина страдает неизлечимым заболеванием, которое называется «синдром Шегрена». Это аутоиммунное заболевание, при котором поражаются экзокринные железы: слюнные, потовые, сальные и в том числе слезные. Глаза не увлажняются, и на этом фоне теряется зрение. Единственным спасением от полной слепоты является сыворотка, которую делают из крови мужчин. У них она более богата плазмой и тромбоцитами, поэтому женская кровь не подходит. Однако число мужчин-доноров в Англии резко снижается, никто не хочет сдавать кровь, поэтому сыворотки для этой больной англичанки стало не хватать. Статья содержала призыв становиться донорами, но в нашем случае интересно не это.

– В нашем случае интересно то, что кому-то, имеющему такое же заболевание, может срочно требоваться значительное количество лечебной сыворотки, и этот кто-то может пытаться раздобыть кровь самостоятельно? – воскликнул Малахов.

Он точно помнил, что в перечне болезней, по которым они отбирали пациентов – кандидатов в подозреваемые, никакого синдрома Шегрена не было. Константин вообще впервые слышал о такой болезни.

– Как, вы говорите, называлась статья?

Анна уточнила название, и Костя вбил его в интернет, вывел статью на экран и прочитал с нескрываемым интересом. В принципе его собеседница изложила все достаточно близко к тексту. Интересно, и почему никто из медиков не назвал именно это заболевание? Россияне им не страдают? В их городе нет таких пациентов? А сколько еще потенциально важного они могли упустить при таком подходе?

– Спасибо вам, Аня, – сказал Константин с чувством в голосе. – Вы нам очень помогли. Это действительно важная информация.

– Правда? – Она так обрадовалась, что он даже умилился этой искренней, почти детской реакции на похвалу. – А я думала, что вы поднимете меня на смех. Даже подруге не стала рассказывать, она у меня такая серьезная, если припечатает словом, потом долго отходишь. Но Толик велел не стесняться и сообщить в полицию. Вот я вам и позвонила.

– Толик? – Настроение у Константина начало портиться.

– Да, это мой друг, еще с детских лет. Мы сначала в школе вместе учились, потом в институте. Это с его собакой я гуляла, когда труп нашли.

– А Толик ваш где был? Почему позволил, чтобы вы ночью по темным улицам ходили?

– На свидании. Или нет, на свидании он был до этого, а в ту ночь к родителям поехал, за город, у него бабушка заболела.

– На свидании? – Старший лейтенант Малахов решительно ничего не понимал.

Свидетельница вдруг засмеялась, словно хрустальные бусинки по полу рассыпались. Видимо, поняла, что вызывает столь явное недоумение гостя.

– Нет, мы не пара. Мы действительно просто друзья, поэтому свидания Толика ко мне никакого отношения не имеют, а за собакой я приглядываю по-товарищески. Впрочем, я вам об этом уже рассказывала. Той ночью, когда вы приехали по вызову и меня опрашивали.

– Вас следователь опрашивал, не я, – буркнул Костя, чувствуя, что настроение, пожалуй, и не портится вовсе. – Кто бы вам ни посоветовал, вы поступили совершенно правильно.

– Понимаете, Костя, дело в том, что это еще не все. В ту ночь, когда произошло убийство, я видела странную женщину. Она ночью шла по совершенно пустынной улице с бидоном.

– Бидоном?

– Да, у моей бабушки такой был. С ним ходили за молоком.

– И у моей бабушки бидон был тоже, – очередное житейское сходство наполнило старшего лейтенанта Малахова энтузиазмом. Все-таки свидетельница очень ему нравилась. Очень. – Только в нашей семье разливное молоко не покупали, а с бидоном ходили за квасом.

– Вот она несла именно такой бидон. Литра на два, наверное. И теперь я думаю, вдруг в нем была… кровь.

– А вы знаете эту женщину? В смысле, она вам знакома?

– Я не знаю, кто она и как ее зовут. Но периодически вижу на улице. Она живет где-то в нашем районе. У нее очень запоминающаяся внешность. Очень красные глаза, изъеденные уголки губ, сухая бледная кожа. И еще ходит она как-то странно. Движения такие, ломаные. Как будто у нее с суставами что-то или с костями. Она очень неприятная на вид. И каждый раз, как я ее встречаю, со мной происходит что-то нехорошее. То я ногу подверну, то труп найду. А как-то карточку банковскую потеряла. Просто вестник несчастий какой-то, а не женщина.

– Думаю, что по такому описанию найти ее будет нетрудно. – Константин допил чай и поднялся, с сожалением отмечая, что беседа со свидетельницей закончена. – Я обязательно передам все, что вы рассказали, следователю. И если он захочет что-то уточнить, то непременно с вами свяжется. И, если вы разрешите, я тоже обязательно вам позвоню. Чтобы рассказать, что мы узнали.

– Спасибо, – серьезно сказала она. – Мне очень важно знать, что преступник будет найден. То, что он сделал, это ужасно, даже если это ему было необходимо для лечения, и случившееся – акт отчаяния.

– Вы очень хорошая, Анна.

– Зовите меня Нюсей, – предложила она. – Меня все так зовут. С детства повелось, я привыкла, и пугаюсь, когда меня называют полным именем. Есть в этом что-то официальное, а мы же сейчас не на допросе.

– Хорошо, Нюся, – улыбнулся Костя, просто физически ощущая, как за спиной у него вырастают крылья. – Еще раз спасибо вам и до встречи.

О том, что он узнал от Бесединой, Константин Малахов доложил следователю Зимину по телефону, решив не дожидаться утра. Информация казалась ему важной. Зимин выслушал внимательно, не перебивая. Хмыкнул, когда Костя закончил. По опыту старший лейтенант Малахов знал, что это хмыканье может означать что угодно. От крайнего скепсиса до полного одобрения.

– Очень сухие и красные глаза, изъеденные уголки губ, бледная, практически пергаментная кожа, странная походка, скованные, ломаные движения. Старлей, а ты знаешь, чей портрет сейчас описал? – спросил голос в трубке.

– Нет, я никогда не видел никого похожего, – признался Костя.

– А я видел. Более того, разговаривал с этим человеком в своем кабинете. Под описание, данное Бесединой, как нельзя лучше подходит бывший директор картинной галереи Арина Романовна Морозова.

Малахов длинно присвистнул.

– Не свисти, удачу спугнешь. Потому что если твоя свидетельница не ошиблась и не выдает желаемое за действительное, в момент убийства Тимофея Лопатина неподалеку была давняя добрая знакомая Алексея Гольцова, у которой явные проблемы со здоровьем. Ты завтра с утра проверь, не пересекалась ли она хоть как-то с Иваном Дубининым тоже.

– Ладно, порою, – пообещал Костя.

Эта работа не заняла у него много времени. Уже в десять часов утра старший лейтенант Малахов докладывал следователю Зимину, что родная тетка Дубинина приходилась Арине Морозовой соседкой по дому и частенько захаживала к той на вечерний чай. Таким образом, связь между тремя потерпевшими сводилась к бывшей директрисе картинной галереи. И у следствия в связи с этим возникали к Арине Романовне новые вопросы.

Зачем она отправилась на похороны Тимофея Лопатина, Нюся не знала. Какая-то неведомая сила погнала ее на отпевание, хотя подобные мероприятия и царившую на них атмосферу она терпеть не могла. Почему-то ей казалось важным проститься с человеком, чье тело она нашла в кустах.

Обстановка в кафедральном соборе, разумеется, была гнетущая. Особенно Нюсе было жалко маму погибшего, которая плакала навзрыд, прижимая к себе девушку, сестру Тимофея. А вот невеста погибшего выглядела каменным изваянием. На неподвижном, словно замерзшем до состояния льда лице ни слезинки. Прямая спина, немного вздернутые, словно зажатые бесконечным горем плечи… Вид у нее был при этом решительный, как будто девушка поставила перед собой какую-то цель с твердым намерением идти к ней до конца.