Нелегал. Том 2 Корнев Павел

Глава 2

Встал затемно. Вроде бы ничего удивительного для зимы, только не во время сессии, когда больше нет никакой нужды просыпаться ни свет ни заря и тащиться на первую пару. Увы, покой нам только снится. Не могу сказать, будто так уж много хвостов после семестра осталось, но без дополнительных занятий по отдельным предметам шансов сдать грядущие экзамены не было ни малейших. Сегодня предстояло подтянуть математический анализ, высшую геометрию и физику, посетить практикум по прикладной психологии, а ещё сходить на консультацию по праву.

Карл не переставал дивиться столь необычному набору дисциплин и строить самые невероятные предположения о том, какую специальность укажут в моём дипломе, а я только и мог, что отшучиваться, поскольку сам этого не знал. Альберт Павлович и Георгий Иванович просто поставили перед фактом, вручив уже готовый учебный план, в котором на первых ролях были математика и физика, а ещё теория сверхэнергии во всех её проявлениях. Помимо этого, присутствовали право, экономика и психология с уклоном в её практическую плоскость.

С учётом того, что по субботам я так и продолжал стажироваться в травматологии, на воскресенье покидал зону активного излучения Эпицентра, понедельники проводил в учебном центре ОНКОР, а ещё был вынужден участвовать в жизни студсовета и выполнять задания доцента Звонаря, двадцати четырёх часов в сутках мне категорически не хватало. Но приспособился как-то, благо больше не приходилось ежедневно в одно и то же время заступать на дежурство в Бюро оперативного реагирования: оттуда я уволился по собственному желанию на следующий же день после ухода Вяза.

Что обещанного прапорщика так в итоге и не получил – ерунда. Отучусь, дадут кандидат-лейтенанта, то на то и выйдет. Главное, что все взыскания из личного дела вычистили, будто ничего и не было вовсе. Теперь запросит кто характеристику по месту прошлой службы, а я – чистенький. Вроде – пустяк, но нет, ничего подобного.

С Альбертом Павловичем мы пересеклись на подходе к столовой. Что эта встреча отнюдь не случайна, я понял по слишком уж радушной улыбке куратора, и точно – вопреки обыкновению он не проигнорировал меня, а протянул руку, ещё и поинтересовался:

– Как жизнь молодая?

– Не жалуюсь, – настороженно ответил я, но быстро совладал с эмоциями и в свою очередь спросил: – Если не секрет, когда пополнение семейства ожидаете?

– В начале февраля.

– Лизавете Наумовне от меня привет передавайте.

– Всенепременно, – кивнул Альберт Павлович. – Но ближе к делу…

Я тяжко вздохнул.

– Валяйте!

– Не в моих принципах вмешиваться в работу студенческого самоуправления, но для всех будет лучше, если материалы по Рогозе вернутся на доследование.

Мне даже память особо напрягать не пришлось, поскольку получил это дело на руки сразу после выхода из отпуска. Настроение мигом упало ниже плинтуса – прицепиться там было решительно не к чему.

– Для всех, говорите? Ну-ну… – буркнул я. – А на каком основании, позвольте поинтересоваться, я верну на доследование банальную драку, если там всё ясно, как божий день?

– Ты справишься. Я верю в тебя.

Альберт Павлович дружески похлопал меня по плечу и отправился восвояси безмерно довольный собой и жизнью, ну а я безо всякого аппетита пообедал и потопал на военную кафедру, где в кабинете за номером двадцать пять вёл приём студентов второй мой куратор – Георгий Иванович Городец.

Разнообразия ради тот оказался в приподнятом расположении духа и к писавшемуся вчера до позднего вечера отчёту о моём общении с заокеанскими соискателями придираться не стал, даже уточняющих вопросов задал всего два или три.

– Удовлетворительно, – сказал он в итоге, убирая листки в сейф. – Твои предложения?

– Думаю, имеет смысл им выпивку и дальше поставлять. На этой почве можно завязать приятельские отношения.

– Действуй, – одобрил эту мою идею Городец.

– Только я на Кордоне набегами бываю… Там бы резидента завести, чтобы постоянно их опекал.

– Есть и такие, – признал Георгий Иванович, не став разводить на пустом месте секретность, – но на прямой контакт с иностранцами они не пойдут. Это на тебе. – Он достал из сейфа перетянутую аптечной резинкой пачку банкнот, отсчитал десять пятидесятирублёвых купюр, после недолгих колебаний присовокупил к ним ещё две и кинул их на стол. – Держи на оперативные расходы. Но из роли не выпадай, торгуйся за каждую копейку.

– Думаете, понадобится? – уточнил я, пересчитывая деньги. – Револьверы я на себя оформил, сам за них рассчитаюсь.

– Понадобится, – с усмешкой подтвердил куратор. – Не сомневайся даже!

– Дают – бери, бьют – беги, – процитировал я народную мудрость, сунул стопочку сложенных надвое банкнот в бумажник и составил расписку о получении шестисот рублей, потом сказал: – Вот ещё что, Георгий Иванович! Сможете замолвить за меня словечко перед Вихрем?

Майор Городец усмехнулся в прокуренные усы.

– Никак в оперчасти вакансия появилась? А Звонарь в курсе, что ты от него уйти собираешься?

Я растянул губы в улыбке, показывая, что оценил шутку, и сказал:

– Да просто одно дело на доследование вернуть нужно. Возникли, понимаете, обстоятельства…

Куратор нацелил на меня указательный палец.

– Аспирант Рогоз, драка, лёгкие телесные повреждения. Так?

– Так, – подтвердил я.

– Работай, препятствий тебе чинить не станут.

– Та-а-к! – протянул я, набычившись. – А нельзя разве всё обстряпать было, пока расследование инцидента шло?

Георгий Иванович развёл руками.

– Аспиранту изменила девушка, и он поколотил товарища, наставившего ему рога, – что там обстряпывать было? Этот ревнивец подал заявление о переходе в структуру, которой, по мнению нашего общего знакомого, подобного рода специалисты совершенно ни к чему, когда дело уже спустили в студсовет. Формальные основания затребовать материалы обратно отсутствуют, а высасывать их из пальца мы не станем. Чревато ненужным обострением отношений с… Так скажем, с коллегами. Тут инициатива должна исходить с вашей стороны. И дам тебе один совет: даже не пытайся переквалифицировать телесные повреждения пострадавшего из лёгких в средние. Пакет документов изменению не подлежит, только лишь дополнению. Не подходящее нынче время для подтасовок.

– Ну здорово! – буркнул я.

Городец рассмеялся.

– А кому сейчас легко? – Он закурил, выдул к потолку струю сизого дыма и сказал: – Основания для пересмотра дела должны быть железобетонными. Чтобы комар носу не подточил.

– Да уж понятно, – вздохнул я, снимая с вешалки пальто. – Но Вихря вы всё же предупредите. Во избежание.

– Он в курсе дела. И Бражник тоже.

Владимир Михайлович Бражник вскоре после утверждения в должности директора Бюро пошёл на повышение и возглавил объединённую Службу охраны РИИФС. Ну а Евгения Вихря вернули из Зимска на прежнее место – руководить оперчастью, которую наравне с управлением физической защиты включили в состав новой структуры.

К слову, несмотря на объявленное неполное служебное соответствие, добровольно подавать в отставку Вяз не пожелал, избавиться от него помогла именно эта реорганизация. Должность сократили, ничего равноценного не предложили, вот и пришлось моему бывшему начальнику переводиться в Пограничный корпус. Почему именно туда, а не в СЭЗ – понятия не имею.

– По рукам тебя бить не станут, – приободрил меня Городец и вновь ухмыльнулся в рыжеватые от табачного дыма усы. – Разве что для виду.

– Ну это как водится, – хмыкнул я, попрощался с куратором и отправился в студсовет.

Перед нашим корпусом шёл митинг, выступал какой-то незнакомый мне усатый гражданин.

– Без модернизации трансконтинентальной магистрали нечего и думать ни о какой индустриализации! – вещал он присутствующим. – Мы очистили ряды от саботажников и вражеских агентов и теперь как никогда нуждаемся в приходе молодых специалистов!

Тут же велась запись в студенческие бригады – как понял, работа на железной дороге не только шла в зачёт производственной практики, но и оплачивалась в зависимости от объёма выполненных работ. С учётом того, что оператор легко мог заменить пару-тройку тракторов или десяток разнорабочих, набегать за смену даже с учётом пониженных тарифных ставок должно было весьма и весьма немало. Хороший стимул для тех, кто ставит во главу угла деньги.

Я поднялся в кабинет и застал Касатона Стройновича за опустошением ящиков его письменного стола. Ирина Лебеда наблюдала за этими манипуляциями с непонятным выражением лица.

– Это вы чего тут? – спросил я с порога. – Мы никак переезжаем? Новый кабинет дают?

– Дождёшься от них! – фыркнула Ира.

Касатон покачал головой.

– Нет, не переезжаем. Я в горком перехожу, молодёжную секцию там возглавлю.

Я аж присвистнул от изумления.

– Ну ничего себе! А вместо тебя кто будет?

– Поставят кого-нибудь. Пока Сева заключения подписывать станет, – сказал Стройнович и развёл руками. – Извини, Петя, тебя с собой забрать не получилось. Запретили направление оголять. После перевыборов в сентябре к этому вопросу пообещали вернуться.

Я вздохнул и пробурчал, расстёгивая пальто:

– До сентября ещё дожить надо!

Ира поглядела сочувственно.

– Совсем-совсем один, Петенька, остаёшься!

– А тебя, значит, Касатон с собой в горком берёт? – возмутился я.

– Замуж! – улыбнулась в ответ Ирина. – Он меня замуж берёт!

Известие это таким уж неожиданным не стало, но я всё равно округлил глаза.

– Ого! Поздравляю! Касатон – тебя вдвойне!

– Спасибо, Петя!

– А ты с какого числа уходишь? – уточнил я после традиционного похлопывания друг друга по спине. – Тут бы хвосты закрыть, чтобы к Севе лишний раз документы на подпись не таскать.

– Сегодня последний день, – разочаровал меня Стройнович и подмигнул. – Но пока суд да дело, завтра-послезавтра смогу тебе заключения подписывать.

– Спасибо, ты настоящий друг!

– Не дуйся! – попросил Касатон и вернулся к разбору вещей. – Всё ж отработано давно!

Я только головой покачал. Всё, да не всё.

Вот же озадачил Альберт Павлович, так озадачил!

Но делиться своими печалями со старшим товарищем я, конечно же, не стал, вместо этого отпер шкаф и вытащил из него стопку поступивших за новогодние праздники протоколов. Взял лежавшие сверху листы, сцепленные канцелярской скрепкой, и не удержался от тяжкого вздоха. Память не подвела, случай и в самом деле оказался однозначней некуда: драка на почве личных неприязненных отношений, сломанный нос, подозрение на сотрясение головного мозга и – ни малейшего намёка на использование сверхспособностей. Банальная потасовка. Ещё и характеристику драчуну в ректорате дали положительней не бывает, ну просто чистый ангел, а не человек.

Сложилось даже впечатление, будто на первоначальном этапе поступила команда это дело замять, очень уж всё было гладенько. Ну и как с этим прикажете работать?

Впрочем, одну зацепку я всё же углядел. Обвиняемый в нанесении побоев аспирант работал младшим научным сотрудником на кафедре пиковых нагрузок, а её бессменный руководитель профессор Чекан до сих пор находился под домашним арестом. Тут было о чём подумать.

– Ирина! – окликнул я нашего делопроизводителя. – Пройдись по всем секциям, поспрашивай о Вахтанге Рогозе, аспиранте. Если он ни с кем не сотрудничал, подготовь справку, что товарищ в жизни студенческого самоуправления участия не принимал.

Касатон Стройнович озадаченно хмыкнул.

– Мы так теперь работаем, да?

– Кот из дома, мыши в пляс! – отшутился я и отправился на поиски Якова Беляка.

Заместитель председателя студсовета отыскался в своём кабинете, на вопрос о Вахтанге Рогозе он недоумённо нахмурился.

– Зачем тебе?

Я поднял руку и пошелестел листами.

– Протокол на него пришёл.

– Побои? – догадался Яков, который и сам был выходцем с кафедры пиковых нагрузок. – Вахтанг – большой умница и настоящий учёный, но в личной жизни сущий неандерталец. Единоличник и страшный ревнивец. Как влюбится в кого, так и начинает кулаки распускать. Один эпизод даже на товарищеском суде разбирали. Но профессор его ценил, всё перевоспитать пытался, дело так ничем и не кончилось.

– О как! – прищёлкнул я пальцами. – Спасибо за информацию!

Товарищеский суд, значит? Очень интересно!

Вернувшись в кабинет, я сунул протокол в портфель и начал одеваться.

– Ты уже всё? – удивился Касатон. – Отработал на сегодня?

– Если бы! – вздохнул я. – Пойду с коллегами касательно этого типа пообщаюсь.

– А чего ты так в него вцепился-то?

– Сигнал поступил, – отделался я полуправдой и выскользнул из кабинета, поспешив предупредить сим немудрёным образом неудобные расспросы.

На улице порыв стылого ветра швырнул в лицо колючую снежную крупку, я пониже опустил кепку, поднял воротник пальто и отправился на кафедру пиковых нагрузок. Переговорил с активистами ячейки Февральского союза молодёжи, но секретаря на месте не застал, его сказали искать в лабораторном корпусе.

Я последовал этому совету, навёл справки на вахте и вскоре заглянул в кабинет, где хмурился у исписанной длинными формулами доски молодой человек в белом халате.

– Вахтанг Рогоз? – переспросил он, вытирая пальцы от мела замусоленной тряпкой. – В нашей ячейке Вахтанг не состоит.

– А звали?

– Конечно звали! – уверил меня секретарь. – Лично его приглашал!

– И что же он?

– Сказал, что в гробу и белых тапочках нашу общественную жизнь видит.

Я сделал пометку в блокноте и задал очередной вопрос:

– Говорят, он на почве ревности общественный порядок и прежде нарушал?

Секретарь ячейки с обречённым вздохом кивнул.

– Нарушал. Но это ещё до моего назначения было!

– Хорошо его знаете? Меня даже не он сам, а его бывшие девушки интересуют.

Молодой человек наморщил лоб.

– Пожалуй, смогу нескольких назвать. Но далеко не всех. Шибко он влюбчивый.

Имён набралось с полдюжины, заодно я выспросил фамилии тех, с кем у Рогоза случались конфликты, уточнил дату проведения товарищеского суда, а после попросил дать вспыльчивому аспиранту объективную характеристику.

– Сразу и напечатайте, – указал я на пишущую машинку.

Молодой человек в такой малости представителю студенческого самоуправления отказывать не стал, и очень скоро я шагал по коридору, по диагонали просматривая текстовку.

Политическая незрелость, обособленность, игнорирование общественной деятельности, беспорядочная личная жизнь, собственническое отношение к женщинам, конфликтность, систематические драки, а в довершение всего – высочайшая квалификация и особое отношение со стороны профессора Чекана.

То что надо! Жаль только должность у подписавшего характеристику не та, чтобы к ней всерьёз отнеслись. Но это дело поправимое.

Бюро институтской организации Февральского союза молодёжи занимало несколько помещений на верхнем этаже главного корпуса, расположение – престижней некуда, да только комнатушки те были откровенно крохотными, и людям приходилось в них не просто тесниться, а буквально сидеть друг у друга на головах. Впрочем, второму секретарю выделили персональную каморку, где при включённом радиоприёмнике можно было даже не особо опасаться, что разговор расслышат соседи.

Я постучал в дверь с табличкой «И.В. Снегирь, второй секретарь», сразу приоткрыл её и заглянул в кабинет с письменным столом, узким окном, шкафом и портретом Баюна рядом с республиканским гербом.

– Не помешаю?

Инга оторвалась от печатной машинки, откинула с лица русую чёлку и улыбнулась.

– Здравствуй, Петя! Давно не появлялся!

– В отпуск же ездил. Неделю в Зимске провёл.

– Новый год с родными встретил? – вздохнула барышня. – Везёт!

Я прикрыл за собой дверь и ухмыльнулся.

– Да я лучше бы вдвоём с тобой под бой курантов…

– Ой, брось! – рассмеялась Инга. – Чего пришёл?

– Считаю, нашим организациям надо теснее взаимодействовать друг с другом, – сказал я и многозначительно похлопал ладонью по столешнице. – Гораздо теснее!

Инга покрутила пальцем у виска.

– Ты о чём-нибудь другом думать способен вообще?

– Увы, только о другом и приходится думать, а тебя, вот, увидел и сразу накатило. – Я расстегнул портфель и принялся выискивать в нём нужный листок, попутно спросил: – Нога как?

– Ломит к перемене погоды, но терпимо.

– Не отнимается?

– Давно уже нет. Твоя техника отлично работает.

Я покачал головой.

– Она просто купирует симптомы и полноценную реабилитацию заменить не сможет.

– Уже всё хорошо! – отрезала Инга, ясно давая понять, что разговаривать на эту тему не расположена.

Она очень быстро восстановилась после полученных летом травм, но левая нога изредка отнималась, вот я и поставил бывшей однокласснице технику дублирования сигналов нервной системы. Ей бы вдобавок на курс реабилитации походить, да куда там! Инга с головой ушла в учёбу и общественную работу, словно что-то кому-то хотела доказать.

Кому-то, только не мне. Отношения у нас остались… ровными.

Пожалуй, именно так.

Инга приняла свежеотпечатанную характеристику, внимательно изучила её и поморщилась.

– На редкость неприятный персонаж.

– Других не держим, – развёл я руками. – Можешь заверить?

Бывшая одноклассница глянула остро, но ни о чём спрашивать не стала, шлёпнула в угол листа штамп и расписалась.

– Зайдёшь сегодня на чай? – спросила она, возвращая характеристику.

– С удовольствием бы, но вечер занят.

– Свидание?

– Если бы! – Я вздохнул. – Договорился с соседом, что он мне физику подтянет. Иначе точно на экзамене засыплюсь.

– Откуда на военной кафедре углублённое изучение физики?

– Не сыпь мне соль на раны! – попросил я. – Меня же по особой квоте зачислили с индивидуальным учебным планом. Вот и приходится отдуваться.

– Бедненький!

– И не говори!

Склонившись над столом, я поцеловал Ингу, пообещал на неделе заглянуть в гости и отправился на розыски молодых людей и барышень из окружения проштрафившегося аспиранта. Пробегал по студгородку до без четверти пять. Нашёл далеко не всех, к тому же попутно в списке прибавилось ещё полтора десятка персоналий, но картинка сложилась вполне определённая, и ситуация перестала казаться такой уж беспросветной. Пожалуй, что и выкручусь на сей раз.

В студенческое кафе «Под пальмой» я прибежал за пять минут до назначенного времени, быстренько избавился от пальто и кепки, наведался в уборную вымыть руки и вернулся в общий зал.

Там столкнулся с Валей и Яной.

– Здрасте! – с недовольным видом выдала в ответ на моё приветствие серая мышка и ушла к буфету.