Ермак. Революция Валериев Игорь

Глава 3

Противостояние

Я дошёл до окна палаты, развернулся кругом и сделал четыре шага до кровати. Устало выдохнув, со стоном опустился на своё больничное ложе. Прошло десять дней, как я очнулся и пошёл на поправку. Все эти дни старался потихоньку увеличивать физическую нагрузку своему телу, чтобы быстрее восстановиться.

Признаться, этот процесс мне доставлял большее удовольствие, чем когда я приходил в себя после контузий, полученных под и в Инкоу почти год назад. Тогда головокружения и тошнота меня накрывали сразу при минимальной нагрузке. Сейчас же я терпел только физическую боль в районе раны, которая с каждым днём становилась всё меньше. А процедура перевязки – всё менее болезненной. Завтра обещали снять дренаж со спины, где рана после операции почти затянулась.

Передохнув, я вновь поднялся с кровати и в пятый раз сделал четыре шага до окна, а потом вернулся обратно. Ещё восемь шагов, а за пять раз – целых сорок. И как, оказывается, это много, аж в пот бросило.

«Всё, на сегодня шестой подход по пять раз закончен. Два подхода с десятиминутным перерывом перед завтраком, два – перед обедом и два – перед ужином. Завтра перед обедом сделаю три подхода», – подумал я и откинулся на подушку, с трудом удержав стон.

Расслабив тело, задумался о событиях в мире, которые касались Русско-японской войны. Основным можно было назвать полный разгром японских войск в Тэгу, где вновь отличились браты. Они умудрились выкрасть почти из центра города командующих японских армий генералов Куроки и Оку. Как результат, противник, лишившись руководства, не смог эффективно противостоять нашим войскам и потерпел поражение. В плен попало почти пятьдесят тысяч японских солдат.

Как сообщил Сандро, который постоянно навещает меня последние пять дней, Ренненкампф представил зауряд-хорунжих Лескова и Хиена к ордену Святого Георгия IV степени, хорунжего Верхотурова, который возглавил атаку своей сотни на японские войска через перевал Пхальджорён, к золотому оружию «За храбрость».

Шило, или вахмистр Подшивалов, стал заурядхорунжим и после утверждения Георгиевской думы представления на Георгия I степени станет обладателем полного банта Георгиевских крестов. Также кавалерами полного банта знаков отличия военного ордена Святого Георгия станут Савва, Шах и Сыч. Последний – посмертно. Наша первая потеря среди первого десятка Черняевской школы казачат.

«Эх, Женька, Женька! Как же ты так подставился под пулю. Но раненым ушёл из жизни очень достойно. После самоподрыва часть крепостной стены обрушилась, образовав тебе могилу, лейб-гвардии старший урядник Савин Евгений Иванович». – Я с трудом проглотил ком в горле.

Как сказал великий князь Александр Михайлович, генерал-лейтенант Ренненкампф приказал на этом месте установить большой православный крест с данными Женьки и описанием его подвига.

Вообще Павел Карлович своего никогда не упустит. Любит пропиариться, как говорили в моём прошлом-будущем. Но нужно отдать ему должное: на награды для подчинённых он не скупится. Офицеры и казаки его просто обожают. А он сейчас командует Забайкальской казачьей дивизией, плюс ему временно в Корее подчинили полки Амурского и Уссурийского казачьего войска. Их в полном составе бросили к Сеулу, а на замену им в Маньчжурию прибыла 4-я Донская казачья дивизия в составе 19-го, 24-го, 25-го, 26го полков и 3-й донской артдивизион. Можно сказать, что генерал командует сейчас сводным конным казачьим корпусом.

Одним словом, отметил, хорошо отметил Павел Карлович подвиг казака Савина. Разбирать образовавшийся завал крепостной стены, чтобы найти останки Женьки, времени не было. Так и осталось тело амурского казака замурованным под обломками стены старинной крепости древнего корейского города Тэгу.

Много теперь в Корее православных крестов на могилах русских стрелков и казаков. В боях на реке Ялу около десяти тысяч погибло, за Сеул полегло больше двадцати тысяч, под Тэгу и на его улицах больше пяти тысяч потеряли только убитыми.

Но результат получился ошеломляющим. 1-я и 2-я японские армии в Корее разбиты. Плюс к этому броненосного флота у Японии нет, Хоккайдо захвачен, дирижабль бомбит крупные города, а русский флот добивает остатки прибрежных военно-морских сил микадо, топя канонерки, вспомогательные суда, миноносцы.

Японская империя побеждена и должна в ближайшее время капитулировать. Сандро вчера сказал, что от нашего агента в Токио пришло сообщение о том, что император встречался с послами Великобритании и САСШ, а на сегодня назначил расширенное заседание правительства Японии.

Жаль, что у нас разведвозможности в Стране восходящего солнца слабые. С началом войны русское посольство вместе с посланником бароном Розеном покинули Японию. Из небольшой сети агентуры, которую смог создать Роман Романович, по телеграфу информацию имели возможность передавать только два разведчика. Один из них был журналистом-китайцем в Нагасаки, а второй – кореец-содержатель гостиницы в Токио.

Начавшаяся Русско-японская война породила новые проблемы в этой области, поскольку обе воюющие стороны сначала были вынуждены пользоваться одной и той же транссибирской линией связи, и Росия опасалась, как бы корреспонденция, шедшая из центра во Владивосток и другие дальневосточные военные базы, не просочилась в Японию.

Та, в свою очередь, тоже остерегалась пользоваться этой линией из соображений секретности, так как ее депеши могли быть перехвачены и расшифрованы на ретрансляционных пунктах, находившихся на русской территории.

В итоге с началом войны телеграфная линия Владивосток – Нагасаки перестала функционировать. По тем же соображениям, вероятно, японцы не использовали линию, проложенную из Берлина в Индию через Тегеран, поскольку часть ее проходила по территории России. Поэтому японские военные предпочитали пользоваться кабелем Восточной компании, шедшим через Кагосиму, Окинаву и Формозу.

Кроме этого, принадлежавшая Великой северной компании линия Нагасаки – Шанхай также продолжала эксплуатироваться, ибо только она напрямую связывала Японию с Китаем.

Япония стремилась в основном пользоваться телеграфными линиями английских компаний, так как находилась с Англией в союзнических отношениях.

Поэтому и людям, работающим на русскую разведку, приходилось пользоваться телеграфной линией Токио – Нагасаки – Шанхай, где располагался русский военный агент в Китае. От него телеграфом информация отправлялась в Пекин исполняющему обязанности посланника генерал-майору Вогаку, а дальше уже в ставку к Алексееву и во Владивосток к Сандро и мне.

На всё про всё уходило от шести до двадцати четырёх часов, учитывая, что до Шанхая информация шла как гражданская, а потом дешифровка, новое шифрование, военные бюрократические процедуры. Тем не менее скорость прохождения впечатляла. Хотя для сравнения до войны телеграмма через датскую Великую северную компанию по маршруту: подводный кабель через Балтийское море – Копенгаген – Либава, далее через надземный провод Либава – Москва – Омск – Иркутск – Владивосток, а затем вновь по дну моря до Нагасаки – Токио проходила за пять-восемь часов. И так же было ещё в начале восьмидесятых годов прошлого столетия.

В общем, связь была, только информация по этой линии шла ограниченно. Хотя для анализа и того хватало. Если император Японии после разговора с послами Великобритании и САСШ на следующий день назначает расширенное заседание правительства, значит, сегодня что-то произойдёт.

Император Муцухито, как и в день бомбардировки Токио, шёл по любимому дворцовому саду, пытаясь обрести душевное равновесие после расширенного заседания правительства.

Вчера состоялась встреча с послами Англии и Америки, во время которой те в очередной раз заверили в своём желании помочь Японии и не допустить её поражения в войне. Как уже повторялось несколько раз, вот-вот американская эскадра выйдет в океан, чтобы в короткий срок достигнуть Сингапура, где, объединившись с английским кораблями, придёт в Жёлтое море, чтобы уничтожить русский флот. Кроме того, Великобритания готова начать боевые действия в Бухарском эмирате и на Тибете.

Только какой в этом толк для Японии в её сегодняшнем состоянии и именно сейчас?! Когда было принято решение о начале войны с Российской империей, в Министерстве финансов победил ничем не обоснованный оптимизм. Чиновники посчитали, что боевые действия будут стоить не дороже трехсот миллионов иен. Эту сумму первоначально и выделили на финансовую подготовку к войне.

Генералы и адмиралы японской армии и флота оказались менее оптимистичны, чем чиновники, и предположили, что расходы на войну с Россией составят семьсот-восемьсот миллионов иен. Считавшийся «пессимистом» многоопытный премьер-министр Кацура Таро предположил расходы в миллиард. Но все они ошибались.

«Два с половиной миллиарда иен. Вот цена того, что Япония уже потеряла вместе со своим флотом и армией. Половину этих денег – миллиард с четвертью – империя получила в виде внешних и внутренних займов, которые надо будет ещё возвращать с процентами. За десять месяцев войны госдолг Японской империи вырос в два раза», – подумал император Муцухито, тяжело вздохнул и, подойдя к стволу сакуры, ткнулся в него лбом.

Простояв так некоторое время, микадо пошёл дальше, размышляя, что же предпринять. Хотя в душе решение он уже принял: надо договариваться с русскими. Именно с ними, и только с ними. Как бы ни юлили американский и британский посол, дальнейшая война не принесёт империи ничего хорошего.

«Что же, завтра призову маркиза Ито. Он будет вторым после премьер-министра уполномоченным при подписании договора о мире. Япония больше не выдержит войны с Россией. И лучше договариваться с императором Николаем Вторым напрямую, без всяких посредников», – с этими мыслями микадо резко развернулся и направился в сторону дворца.

Решение было принято.

– Ты звал меня, Ники?

– Да, Миша. Проходи и садись, – император Николай II показал рукой на стул, на который с маху шлепнулся его брат великий князь Михаил Александрович, имевший за такую привычку в семье прозвище Милый Floppy.

– Что-то случилось? – вытягивая ноги вперёд, задал вопрос Михаил Александрович.

– Случилось, Миша, случилось. Как ты смотришь на то, что я назначу тебя главой миссии и первым уполномоченным по подписанию мирного договора с Японской империей? – произнёс император, не отрывая взгляда от лица своего младшего брата.

После смерти родителей, брата, сестры и последующих событий, когда в крови был утоплен гвардейский мятеж Александровичей, Михаил, как и император, не покидал Гатчину. Почти четыре года затворничества, исполнение обязанностей командира сотни конвоя и постоянные тренировки, и стрельбы, стрельбы, стрельбы на полигоне.

Иногда казалось, что Михаил сам себя назначил личным охранником старшего брата, забыв о своей личной жизни. Когда-то великий князь был влюблен в юную английскую принцессу Беатрису. Но её матерью была родная сестра Александра III. Соответственно, Михаил и Беатриса были двоюродными братом и сестрой. Такого брака православная церковь и нормы морали допустить не могли. Александр III эту связь и переписку запретил, но вместе с супругой вплотную занялись вопросом выбора невесты для сына. Невесту искали в том числе и среди внучек английской королевы Виктории. У ее третьего сына была дочь Патриция Коннаутская. Даже планировалась поездка великого князя в Англию, во время которой он должен был встретиться с принцессой Патрицией.

И тут случились события в Ливадийском дворце, жёсткий ответ англичанам, в результате которого на трон взошёл Георг V, и Михаил постепенно стал тенью за спиной старшего брата. Он и до этого был хорошим стрелком и наездником, а теперь его высокую личную подготовку в вопросе охраны отмечали многие специалисты, на плечи которых лёг вопрос обеспечения безопасности его императорского величества и его семьи.

– Ники, какой из меня глава дипломатической миссии? Я всего лишь лейб-гвардии подъесаул твоего конвоя. А первым уполномоченным для подписания договора обычно премьер-министр выступает, – начал говорить Михаил, но тут же был перебит своим братом:

– К господину Витте и его родственникам, а также по их связям с зарубежными банкирами у меня накопилось много вопросов в финансовом плане. И как я думаю, очень скоро в Российской империи будет новый премьер-министр. А ты в первую очередь мой брат и регент в случае моей гибели, пока Александр не станет совершеннолетним. Пора тебе выходить на политическую арену. На кого, как не на тебя, мне положиться?!

– Ники, может, лучше тогда пускай кто-нибудь из наших двоюродных дедушек возглавит миссию. Михаил Николаевич – генерал-фельдмаршал и председатель Государственного совета, а Николай Николаевич – генерал от кавалерии и сейчас главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа. А тут подъесаул?! Ты не думаешь, что мы нанесём микадо оскорбление? – озадаченно и с сомнением в голосе произнёс Михаил.

– А кто тебе сказал, что они не будут тебя сопровождать. Точнее, Ник Ник в состав миссии войдёт, так же как и Сандро с Сергеем. Их отец Михаил Николаевич, к сожалению, болен, а то бы и он с тобой поехал, – император на несколько секунд замолчал, а потом продолжил: – Нашего дядю Сергея Александровича, сам понимаешь, я задействовать не могу. Доверия у меня к нему нет.

– А почему ты не принял у него отставку, как от Алексея Александровича и Павла Александровича?

– Понимаешь, Миша, в отличие от сведений про дядю Серёжу, у меня была информация о том, что дядя Алексей и дядя Павел точно знали о перевороте, который затеял их старший брат с сыновьями, и не донесли об этом. Таким образом, они совершили преступление, подпадающее тогда под статью двести сорок один «Уложения о наказания уголовных и исправительных», которая предусматривала наказание в виде смертной казни и лишения всех прав и состояний, – Николай скрипнул зубами и зло выдохнул: – Они же отделались легче лёгкого. Дядюшка Лёша живёт теперь в Париже со своей Элизой, а дядя Павел – в Италии. Как мне сообщили, он недавно женился на своей Ольге.

– И что ты сделаешь? – заинтересованно спросил Михаил.

Об отношениях великого князя Павла Александровича и графини Ольги фон Пистолькорс в Санкт-Петербурге ходило много сплетен.

– Как и положено, лишу всех чинов и отменю содержание. А дальше поглядим, как на это дядя Серёжа отреагирует. Он у нас теперь точка притяжения всех, кто недоволен в аристократии моим правлением, да и младшего братца сильно любит, – усмехнулся Николай. – В общем, ты понял, почему великий князь Сергей Александрович не поедет с тобой. Как говорится, держи друзей близко к себе, а врагов еще ближе.

– Сунь Цзы. Трактат «Искусство войны», – задумчиво произнёс Михаил.

– Ладно, мы несколько отвлеклись от темы. Вторым уполномоченным при подписании договора будет барон Розен. Он лучше всех разбирается в русскояпонских отношениях. Именно он сказал, что если договор о мире подпишет брат императора и регент, то для императора Муцухито это будет большая честь. Японцы в полной мере оценят этот жест. – Николай замолк и задумался, собираясь с мыслями.

Михаил смотрел на старшего брата, который за последние четыре года, взвалив на себя управление государством, сильно постарел. На вид ему можно было дать все пятьдесят лет, а не тридцать шесть. Именно столько исполнилось Николаю месяц назад. И Михаилу стало стыдно, что он начал отказываться помочь брату, приняв на себя часть ответственности за Российскую империю. А ведь именно этому его с детства учил отец, говоря о том, что он должен стать помощником Николаю, когда тот станет императором.

– Что я должен делать? – прервал вопросом молчание великий князь.

– Честно говоря, все дипломатические вопросы возьмет на себя Роман Романович. Ты же будешь представлять правящий дом Романовых на этих переговорах и при подписании договора… – Николай сделал паузу, постучав при этом пальцами по спинке стула-кресла, на котором сидел. – Поверь, великий князь Михаил Александрович, несмотря на кажущуюся простоту твоей задачи, она чуть ли ни самая важная. От того, как ты будешь вести себе во время переговоров, зависит, что получит Российская империя от этой войны.

– И что мы должны получить? – перебил брата Михаил.

– Первое – это капитуляцию Японской империи. Второе… Второе – за нами остаются Сахалин и Курилы.

– А Хоккайдо? – вновь младший брат перебил императора.

– Не переварим мы этот кусок, Миша. Пупок надорвём. У нас во всём Приморском крае населения меньше трёхсот тысяч человек, а на Хоккайдо уже сейчас проживает больше восьмисот тысяч японцев. Я тебе давал читать записку барона Розена о настроениях в японском обществе. Потерю Хоккайдо не примет в Японии никто, ни гэнро[3], ни буракумин[4]. За этот остров они будут биться до последнего японца, – Николай грустно улыбнулся. – Нам это надо?! Так что хватит Сахалина, Курил и контрибуции.

– С Хоккайдо понятно. А что ещё Российская империя должна получить? – Михаил внимательно посмотрел на брата.

– Остров Каргодо и Маньчжурию. Но это уже касается императора Коджона и императора Цзайтяня. Об этом можно во время переговоров тонко намекнуть как о сложившейся договорённости с правителями Китайской и Корейской империй.

– А эти договорённости действительно есть?

– Находятся в стадии положительного решения. Юань Шикай предварительно дал понять, что готов отдать Маньчжурию при условии организации Маньчжурского государства во главе с императором Цзайтяном под протекторатом Российской империи, так как маньчжуры и ханьцы на грани гражданской войны. А так и волки сыты будут, и овцы целы… – Император встал и подошёл к столу, на котором стояло несколько запотевших бутылок с яблочным квасом.

Открыв одну из них, Николай вопросительно посмотрел на брата:

– Будешь квас? А то сегодня жарковато для конца мая.

– Наливай. Действительно, сегодня жарко, – Михаил расстегнул крючок воротника мундира.

Император налил квас в два больших фужера, взял их в руки и вернулся к своему стулу-креслу. Отдав один фужер брату, сел и сделал большой глоток. Михаил последовал его примеру, так же с наслаждением сделал несколько глотков.

– Хороший квас делает Яковлев. Забористый, – оторвавшись от посуды, произнёс Михаил.

– Что есть, то есть. Вчера только новую партию прислал. Специально попросил сегодня с ледника принести. Мне тоже понравился, как и всегда, – император, допив квас, протер пальцем усы.

Михаил, подхватив у брата пустой фужер, отнёс посуду на столик и вернулся назад.

– Возвращаясь к нашему разговору, император Коджон не против отдать нам Каргодо с учётом обустройства на нём российской военно-морской базы. Также он готов предоставить концессии на строительство железной дороги от Мукдена до Мозампо, через Ы Чжоу и Сеул, а также достроить железную дорогу от Сеула на Пусан, которую начали прокладывать японцы, – продолжил император. – Об этом также можно будет намекнуть японской миссии.

– А Юань Шикай как отнесётся к этому? – взгляд брата императора выражал истинный интерес.

Не часто брат так откровенничал с ним по международным делам.

– Генерал Вогак прорабатывает этот вопрос. Мы в принципе не против, чтобы китайцы возобновили своё влияние над Кореей. Точнее, мы будем об этом говорить вслух, понимая, что реально у них вряд ли что получится. Нет уже той силы у Китая. А железные дороги в Корее выгодны и им, и нам. Вот такая примерная картина в целом. О частностях тебе более подробно расскажет барон Розен. Тем более ситуация будет меняться чуть ли не каждый день. Особенно она зависит от действий англичан. Боюсь, мой кузен Георг закусит удела, – император усмехнулся, замолчал, а потом тихо произнёс: – Может, и зря я не разрешил тогда Ермаку и с ним покончить.

Николай тяжело вздохнул, а Михаил, воспользовавшись паузой, задал вопрос:

– Как, кстати, он себя чувствует?

– Уже начал из палаты выходить на улицу, подышать. И раз уж о нём зашла речь, то генерал Аленин-Зейский будет отвечать за твою охрану, когда прибудешь во Владивосток. И заодно прислушивайся к его советам.

– Я понял, брат.

– Вот и хорошо, что понял. Давай ещё по фужеру кваса и продолжим…

Глава 4

Памир

– Что делать будем, Лаурус-ага? – тихо, одними губами произнёс Худайкули – туркмен, сопровождающий Корнилова во всех авантюрах уже шесть лет, начиная ещё с разведки крепости Дейдади в далёком уже 1898 году.

Тогда, после окончания Академии Генерального штаба, капитан Корнилов Лавр Георгиевич вновь попросился в Туркестан и был откомандирован в распоряжение начальника штаба Туркестанского военного округа генерал-лейтенанта Белявского Николая Николаевича.

Первой задачей, которую получил Лавр, было поручение собрать как можно больше информации по Афганскому Туркестану. Для этого его направили в Патта-Гиссаре[5], где дислоцировалась Четвёртая Туркестанская линейная бригада под командованием генерал-майора Ионова.

Михаил Ефремович был легендой Памира. Участник туркестанских походов, за которые был награждён орденом Георгия IV степени и Золотым оружием с надписью «За храбрость», он стал больше известен не своей храбростью, а эпизодом с Курбан-джан-датха – царицей кара-киргизов.

Во время экспедиции по завоеванию Алайского края при беседе с Курбан-джан-датха тогда ещё майор Ионов, предложив ей сдаться добровольно, дал слово о её полной безопасности. Позднее российские власти решили применить к царице иные меры, узнав о которых, Ионов официально заверил начальство, что в таком случае он тотчас застрелится, так как им было дано слово русского офицера. Не желая скандала, вопрос с Курбан-джан-датха был закрыт.

В том же 1876 году Михаил Ефремович был назначен начальником завоёванного Ошского уезда. И ему вместе с царицей кара-киргизов мы обязаны теперь русской частью города Ош с дорогами, жильём и озеленением, к тому же эта часть стала приграничным торговым центром Алайского края.

В июне 1891 года Ионов был назначен Начальником рекогносцировочной партии на Памире. Целью экспедиции было: «Прекратить хозяйничанье китайцев и афганцев на Памире, действующих при поддержке английских властей, и показать местному населению о принадлежности Памира России».

Михаил Ефремович в течение тридцати трёх дней объехал Восточный Памир с севера на юг вдоль китайской границы, объявляя памирским жителям о принадлежности Памира России. Дальше Ионов направился к хребту Хедар-Гурт, где, по словам местных жителей, в летнее время можно было найти перевал – кратчайший путь в Индию через Памир. Перевал нашли, но попали в снежный буран и чудом выжили. После этого на картах этот перевал стал носить имя Ионова[6].

Чуть позже Михаил Ефремович перешел хребет Гиндукуш и прошел сто вёрст по территории Британской Индии, а затем повернул назад, вернувшись через другой перевал. Афганский гарнизон небольшой крепости Сархад онемел от страха и удивления, когда перед ними появился большой русский отряд, идущий со стороны Индии.

В дальнейшем войска под командованием Ионова очищали от афганских и китайских постов территории бывшего Кокандского ханства. В результате этих действий были арестованы британские агенты Дэвидсон и Янгхасбенд, китайский пограничный чиновник Чань выдворен в Кашгар. Всё это вызвало широкий международный резонанс и заставило английских дипломатов признать государственные границы России на Памире. Вот под начало этого человека-легенды и прибыл молодой выпускник Николаевской академии.

– Наслышан, наслышан о вас, господин капитан. Не часто встречаешь офицера, отказавшегося служить в столице и выбравшего Туркестан. – Генерал Ионов с улыбкой и выраженным интересом рассматривал капитана Генерального штаба, который, войдя в кабинет, представился по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы.

– Ваше превосходительство, чтобы служить в столице, да ещё в гвардии, нужны покровитель и деньги. Ни того, ни другого у меня нет, а Туркестан я люблю. Манит меня Восток, сказывается кровь матери, – почтительно и в то же время твёрдо произнёс Корнилов, который уже несколько устал отвечать на вопрос, почему он не остался в Санкт-Петербурге, как ему предлагали после окончания академии.

Каким-то образом эта информация пришла в Туркестан раньше, чем он сам со своей семьёй прибыл в штаб Туркестанского военного округа.

Ионов посмотрел на худощавого, смуглого, небольшого роста офицера, больше похожего на калмыка или киргиза, чем на представителя славянского народа, и хмыкнул про себя. Переодень капитана в любую тюркскую одежду, и он сойдёт и за туркмена, и за узбека, и за киргиза, и за таджика, и за афганца. Хотя форма офицера Генерального штаба на нём сидит как влитая.

– Чем думаете заняться, Лавр Георгиевич? Что просил сделать в первую очередь Николай Николаевич? – сменил тему генерал.

– Первоочередная задача по приказу его превосходительства – собирать информацию об Афганском Туркестане. Насколько я уже успел узнать, для вашей бригады костью в горле стоит крепость Дейдади?

– Давайте без чинов, Лавр Георгиевич. Садитесь за стол. Сейчас я чаю попрошу принести. Вы, кстати, какой любите? – Ионов взял со стола колокольчик и позвонил в него.

– Зелёный, если можно.

– Чайник зеленого и чайник чёрного чая. И что-нибудь к нему, – скомандовал генерал своему адъютанту, появившемуся в дверях. – Сейчас всё принесут. А вот что касается крепости Дейдади, вы верно подметили. Если начнутся боевые действия, и мы пойдём в Афганистан, то эта крепость станет для нас ещё какой костью. Тем более мы про неё практически ничего не знаем.

– Почему? – не выдержал Корнилов и задал вопрос.

– Патта-Гиссаре – это небольшой кишлак, который стоит рядом со старинными развалинами города Термез, который в своё время завоевал Александр Македонский. Одиннадцать лет назад эмир бухарский Саид-Абдул Ахадхан безвозмездно передал Российской империи рядом с кишлаком одиннадцать гектаров земли для постройки здесь военного городка Амударьинской бригады пограничной стражи. Сейчас этот городок называют Новым Термезом, здесь даже есть большой парк с высаженными плодовыми и декоративными деревьями, меж которых вышагивают павлины, а в искусственном пруду плавают лебеди. Это теперь русский город, а на другом берегу Амударьи находится Мазари-Шариф – главный город Афганского Туркестана. А чуть дальше, в пятидесяти верстах от берега, у входа в ущелье Гиндукуш, стоит крепость Дейдади. Её для прикрытия путей и перевалов в Кабул афганцы, по имеющейся информации, построили с помощью британских инженеров. Но так это или нет, мы не знаем. Тем более не имеем её схемы, фотографий, – генерал замолчал, так в этот момент дверь отворилась, и в кабинет вошёл стрелок с подносом, на котором было два глиняных заварочных чайника, две пиалы, блюдо с какой-то выпечкой и сахарница.

Быстро и ловко расставив посуду на столе, солдат вышел, а генерал продолжил рассказ:

– Все попытки разведки обернулись крахом и гибелью охотников-разведчиков из казаков и местных жителей. Как нам удалось узнать, их всех посадили на кол, – генерал передёрнул плечами, – в Афганистане настоящее средневековье. То, что афганцы творили и продолжают творить с жителями Западного Памира, не поддаётся описанию и пониманию. Выжигают целые кишлаки, сельскохозяйственные посевы вытравляют, симпатичные девушки как рабыни отправляются в Кабул к эмиру и его окружению из знати, остальных насилуют и убивают. Мужчин казнят, предварительно выколов глаза. Маленьких детей бросают в костёр, сжигая живьём. И при этом они ведь все мусульмане!

Ионов замолчал и незряче уставился на посуду на столе. Корнилов взял заварочный чайник с затейливой, красивой росписью и налил в пиалу генерала ароматного черного чая. Себе же из другого налил зелёного. Взяв в руки пиалу, произнёс:

– Михаил Ефремович, причина этих зверств довольно проста: памирцы исповедуют исмаилизм, в то время как афганцы – суннизм, поэтому в их глазах жители Памира – еретики, а последних, как известно, на протяжении всего рода человеческого беспощадно уничтожали.

– Вы так спокойно об этом говорите, Лавр Георгиевич, – хмуро бросил фразу Ионов, беря пиалу в руки.

– Ваше превосходительство, сунниты и шииты-исмаилиты воюют между собой больше двенадцати веков, если мне не изменяет память, с ноября 680 года. Тогда произошло сражение при Кербеле между армией Омейядов и отрядом имама Хусейна. Сунниты уничтожили весь отряд вместе с Хусейном и другими родственниками Мухаммеда, не пожалев даже полугодовалого младенца – правнука пророка – Али ибн Абу Талиба. Головы убитых отправили омейядскому халифу в Дамаск, что сделало имама Хусейна мучеником в глазах шиитов. Это сражение считается отправной точкой раскола между суннитами и шиитами, а также началом войны между ними… – Корнилов сделал глоток из пиалы и поставил её на стол. – Хороший чай.

Взяв в руки чайник, капитан долил немного чая в посуду.

– Я смотрю, вы, Лавр Георгиевич, пьёте чай, как настоящий тюрок. Понемногу, но обязательно горячим, – произнёс генерал, осторожно беря в руки пиалу.

– В семье так приучили, Михаил Ефремович. Мне, честно говоря, Восток ближе своей культурой. Очень люблю персидскую поэзию. Хорошо говорю, читаю и пишу на тюркском, урду и фарси. А в местной одежде могу сойти за своего.

– Только не говорите мне, что вы собрались на ту сторону Амударьи. Это очень опасно. Я не могу отпустить вас.

– Ваше превосходительство, я прошу у вас три-четыре дня отпуска на семейное обустройство. И не подскажете, где здесь обитают контрабандисты и как на них выйти? – невозмутимо произнёс Корнилов и сделал глоток чая.

– Отпуск я вам предоставляю, а по поводу контрабандистов вам лучше всего расскажет полковник фон Штоквиш – командир Амударьинской бригады пограничной стражи, – Ионов внимательно посмотрел на капитана и добавил: – Лавр Георгиевич, я вам запрещаю переправляться на ту сторону без моего разрешения. Я не хочу вас потерять и получить выговор от Николая Николаевича. У нас очень немного грамотных офицеров Генерального штаба в Туркестане. И все они на вес золота. Вы меня поняли, господин капитан?

– Так точно, ваше превосходительство! – Корнилов вскочил со стула и вытянулся в струнку.

– Ассаляму алейкум[7], Худайкули сын Нарлы из Сиягырта, – поздоровался Корнилов с туркменом лет тридцати, сидящим под плетенным из тростника навесом на коврике перед разложенным товаром.

– Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллахи вабаракятух[8], господин капитан, – подняв голову вверх, с удивлением ответил продавец и дальше продолжил на неплохом русском языке: – Откуда господин так много обо мне знает?

– Господин полковник фон Штоквиш посоветовал обратиться к тебе с моей просьбой. Сергей Николаевич считает, что только ты сможешь мне помочь, уважаемый Худайкули[9].

Туркмен уставился на Корнилова остолбеневшими глазами, а потом захохотал, причём весело и задорно.

– Сам господин полковник сказал, что уважаемый Худайкули сможет помочь тебе, господин капитан, – сквозь смех с трудом проговорил он.

– Господин полковник называл тебя отпетым контрабандистом, Худайкули, по которому виселица плачет. Уважаемым тебя назвал я, немного узнав о твоей судьбе, – спокойным тоном ответил капитан.

Туркмен, резко прекратив смеяться, вскочил на ноги и, склонив голову, произнёс:

– Прошу пройти под навес, господин капитан. Я готов выслушать вашу просьбу. Эсен, замени меня.

Это продавец-контрабандист произнёс уже в глубину навеса, который примыкал к какому-то глинобитному зданию, которые были разбросаны на центральной площади кишлака Патта-Гиссаре, где чуть ли не каждый день образовывался стихийный рынок.

Из открывшейся двери выскочил молодой, загорелый до черноты парнишка лет четырнадцати-шестнадцати. Худайкули же, указав рукой на открытую дверь, дождавшись, когда капитан Корнилов войдёт в неё, оглянувшись по сторонам, нырнул следом.

– Итак я вас слушаю, господин капитан, – напряжённо произнёс контрабандист, глядя на Корнилова, который с любопытством рассматривал помещение, оказавшееся и складом, и домом одновременно.

– Мне необходимо сходить к крепости Дейдади. Ты лучший контрабандист в Патта-Гиссаре. У тебя родственники на той стороне, и ты очень не любишь афганцев с англичанами. Именно поэтому ты можешь мне помочь, – произнёс Лавр, смотря прямо в глаза туркмену.

– Ты прав, господин. Мне не за что любить афганцев, которые, устроив резню в Сиягырте больше двадцати лет назад, убили моего отца и мать, старших сестёр увели неизвестно куда, я же с младшим братом спасся чудом. Нас спрятали родственники. Вот из-за этих родственников я тебе помогать и не буду. Если тебя схватят, казнят не только тебя и меня, но и всех моих родственников, которые живут в Мазари-Шарифе, – туркмен закончил фразу и с вызовом посмотрел на Корнилова. – Благодаря моей торговле по обе стороны реки они живут достойно. Этим я отдаю свою благодарность за свою спасённую жизнь и жизнь брата.

– Я понял тебя, Худайкули. Но давай ты не будешь давать окончательный ответ сейчас. Сегодня вечером я ещё раз приду говорить с тобой, и там ты скажешь своё последнее слово. Хорошо?

– Хорошо, господин капитан. Куда же деться бедному торговцу?! Если только вернуться в Мазари-Шариф!

– Здравствуй, Худайкули, ещё раз. Мир твоему дому. Я пришёл за окончательным твоим ответом, – произнёс на тюркском Корнилов, глядя в расширенные от удивления глаза контрабандиста.

В мохнатой черной папахе, длинном стёганом халате, шароварах и сапогах капитан совершенно не походил на самого себя утреннего, одетого в форму офицера Генерального штаба. Сейчас перед Худайкули стоял настоящий тюрок, который к тому же говорил по-туркменски с небольшим акцентом, выдававшим, что он не памирец, а, вернее всего, текинец. Но представить себе, что этот невзрачный тюрок – русский офицер Генерального штаба?! Такое афганцам в голову точно не придёт.

– Разреши ещё вопрос, таксыр?[10]– туркмен почтительно склонил голову.

– Задавай.

– Зачем вам так нужна эта крепость? Вы собираетесь завоевать Афганистан или Индию?

– Нет, Худайкули. Мы собираемся отстоять Памир и защитить его жителей. Расспросных сведений о крепости Дейдади у нас имеется достаточно, но все они ненадежны, сбивчивы и часто противоречивы. Мы до сих пор не знаем, к какому типу крепости она относится. Азиатская кала или же крепость, построенная по правилам европейского инженерного искусства?! Узнав эти сведения, мы сможем ответить на вопрос, какие военные силы нам необходимо держать здесь для обороны границы. – Корнилов снял с головы папаху и почесал выбритую до синевы голову, которую ещё утром украшала причёска. – Чешется, зараза.

Нахлобучив папаху на голову, капитан достал из-за пояса два золотых червонца.

– Это плата за твоё сопровождение до крепости и обратно. Также могу обещать тебе, что не дам захватить себя афганцам в плен. Последнюю пулю пущу себе в голову. Поэтому никто не сможет связать меня с русской армией. Согласен на таких условиях выполнить мою просьбу? – Корнилов протянул руку с лежащими на ладони двумя золотыми кругляшами.

– Если вы, русские, дадите добро и поможете переправить моего брата и родственников из Мазари-Шарифа через Амударью, позволите им поселиться здесь, то согласен. И ещё, таксыр, возьми потом меня к себе на службу. Я чувствую, что ты – уллу бояр[11]. И я хочу быть рядом с тобой.

– Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим[12], да будет так.

Да, та экспедиция несколько раз чуть не стоила Корнилову головы. Первый раз – при переправе через Амударью с помощью плота из надутых козьих бурдюков. Ночью, когда не видно ни зги, сверху – противный моросящий дождь, снизу – мутная и холодная река. Всё-таки январь месяц. Температура воздуха вряд ли больше плюс пяти. Вместо нормального весла какой-то огрызок доски, а плот под твоим весом и напарника готов расползтись в разные стороны. Особенно страшно было за фотоаппарат, который капитан прихватил с собой. И, конечно, за плёнки к нему.

В 1898 году компания «Kodak» выпустила на рынок складной, можно сказать, карманный широкоплёночный фотоаппарат «Folding Pocket Kodak Camera». Этот фотоаппарат позволял получать негатив формата шесть на девять сантиметров, если использовать метрическую систему, и был очень удобен для скрытого фотографирования. Корнилов приобрёл эту игрушку перед самым отъездом в Туркестан в столичном фирменном магазине «Истмен Кодак», получив за это «внушение» от жены.

У него уже был фотоаппарат «Брауни» с запасом плёнок. И стоил тот два рубля, а пленка – тридцать копеек. А вот новый «Кодак» стоил уже двенадцать рублей, а пленки – по рублю. Для денежного содержания капитана и его семьи достаточно накладно. Да ещё перед переездом. Но… Не смог Лавр удержаться от такой покупки.

В общем, кое-как переправились, и до утра в обход пограничных постов Худайкули вывел Корнилова к Мазари-Шарифу, к дому родственников. Дальше уже передвигались на лошадях втроём. К Худайкули присоединился его младший брат, которого обрадовала новость о возможности перебраться к русским.

Родственники братьев в виде дяди, его жены, трёх дочерей и трёх сыновей также выразили согласие на переезд. Беспокоился отец за дочерей, на которых начали засматриваться парни. И если от соплеменников сестёр могли защитить старшие братья, то от афганских военных никакой защиты не было.

Ехали под видом нукеров из состава туркменской иррегулярной кавалерии, состоящей на службе у афганского эмира. Из вооружения – шашки, нож-бичак и кавалерийский карабин Бердана. Всё это нашлось у Худайкули, а у Корнилова зародилась мысль, что не только контрабандой промышляли братья. Вернее всего, и на дорогах разбойничали. Во всяком случае, к крепости тройка всадников ехала не скрываясь, по дороге.

Вот и мост перед крепостью, который охраняют афганские солдаты. Один из них задал вопрос на пушту, делая пикой знак остановиться. Худайкули, ехавший впереди, что-то ответил, и афганец освободил проход.

Цокот копыт по деревянному настилу, и вот она, цель похода – крепость. Корнилов подъехал к Худайкули и спросил:

– Что у тебя спрашивал сарбоз? А то мы далеко были, да и его пушту не совсем разобрал.

– Спросил, не назначены ли мы в караул и отчего так поздно едем на службу.

– И что ты ответил?

– Когда назначили, тогда и едем. И не ему спрашивать, чем занимаются нукеры Великого Абдурахмана, – улыбаясь, ответил проводник.

– Получается, – Корнилов сдвинул папаху чуть назад и почесал бритую голову выше лба, – туркменские всадники действительно наряжаются в разъезды вокруг крепости.

– Всё возможно, таксыр, но афганским офицерам лучше говорить что-нибудь другое. Они обладают куда большей информацией и могут знать вождей, которые командуют туркменской конницей.

Эти слова стали пророческими уже через час, когда Корнилов только закончил фотографировать крепость с южной стороны. Они втроём направились дальше, чтобы сделать фото с другого ракурса, как к ним подлетел верхом десяток афганцев, возглавляемый джамадаром[13].

– Кто такие?! Куда едем?! – буквально прорычал тот.

– Великий Абдурахман, эмир Афганистана, собирает туркменских всадников в конный полк, уважаемый джамадар, – полный достоинства, но с вежливым поклоном ответил Корнилов. – Я и мои люди едем к нему на службу в Кабул.

– Текинец? – уже дружелюбнее спросил офицер.

– Да. Мой род ведётся от Карама-бека, – вновь с достоинством ответил Корнилов.

– Да будет благословенно имя Абдурахмана! – сказал афганец и с места пустил коня в галоп.

Вслед за ним устремился десяток всадников.

Корнилов, проводив взглядом конников, посмотрел на своих провожатых, которые смотрели на него круглыми глазами.

– Ты и правда ведешь свой род от Карама-бека? – с каким-то благоговением спросил младший из братьев.

– Нет. Просто хорошо знаю историю туркмен. По матери я веду свой род от Аргун-ага – наместника внука Чингисхана Хулагу в Персии.

– А по отцу? – вновь не удержался от вопроса младший брат Худайкули.

– Мои предки по отцу пришли в Сибирь с Ермаком. Слышали о таком атамане?

– Нет, – ответил уже Худайкули.

– А про казаков?

– Этих знаем, – улыбаясь, хором ответили братья.

– По отцу я из казаков, – произнёс Корнилов и тронул коня.

Объехав часть крепости, Лавр сделал ещё несколько фотоснимков и зарисовок фортификационных объектов. На пути туда и обратно произвёл географическую съёмку двух дорог, ведущих к российской границе.

В общей сложности проведя на вражеской территории трое суток, намотав больше ста пятидесяти вёрст, вернулись в Мазари-Шариф. Ночью с помощью солдат пограничной стражи и двух лодок переправились вместе с родственниками Худайкули на свой берег Амударьи.

За ту разведку вместо предполагаемой награды Корнилов получил строгий выговор от начальника Туркестанского военного округа генерал-лейтенанта Иванова Николая Александровича. Но зато его умение мимикрировать под местных жителей позволило ему дальше работать под различными личинами в Афганистане, Китае, Персии. Во время всех этих разведвыходов Худайкули сын Нарлы сопровождал Корнилова и не раз выручал в сложных ситуациях, став надежным спутником, признавая верховенство офицера.

В 1903 году Корнилова направляют в Индию для изучения языков, нравов, обычаев и традиций народов Белуджистана. За время этой экспедиции Корнилов посещает Бомбей, Дели, Пешавар, Агру (военный центр англичан) и другие районы, наблюдает за британскими военнослужащими, анализирует состояние колониальных войск, контактирует с британскими офицерами, которым уже знакомо его имя.

С этими данными уже в чине подполковника прибывает в Генеральный штаб, где ему обещают должность начальника отдела, и вместо этого срочно направляется вновь в Туркестанский военный округ с целью выяснить, какие силы Британия готова направить на захват Южного Туркестана и Западного Памира с Тибетом.

«Надо же, сколько всего вспомнилось, а ведь после вопроса Худайкули и пяти секунд не прошло», – подумал Корнилов, после чего тихо ответил:

– Придётся идти по хребту, в обход. Перевал Шит-Рака[14]для нас закрыт. Мимо англичан нам не пройти.