Изнанка Палий Сергей
Уже.
Тех, что бросили тебя, как неряшливая гулящая девка, которую когда-то очень хотел полюбить.
Давно.
Тех, что никогда не обернутся, не позвонят, не напишут.
Лжешь.
Тех, с которыми невозможно встретиться мимолетным взглядом в уличной толпе.
Вскользь.
Тех, что сны отнимают безвозвратно и теряют в артериях чужого времени.
Словами...
Почти человеческими словами шепчет ветер в этом полном призраков лесу о застывших в темноте секундах.
Очнулся Рысцов от того, что шея затекла чуть ли не до самого темечка. Он дернулся и заорал в голос – боль ударила острым зубилом в правое предплечье.
– Не дергайся, гонщик!
Кто-то с силой развернул его в прежнее положение. Чрезвычайно, кстати, неудобное: он полулежал на заднем сиденье машины между двумя громоздкими мужиками.
– Сережка... – простонал Валера, стискивая зубы.
– Здесь твой пацан, успокойся... Целехонек, в тулупе родился. Спит... Да не рыпайся, говорю! Руку сломал уже...
Рысцов, преодолевая зуд в шее, повернул голову и посмотрел на говорящего. Что-то в его голосе было знакомое... Изображение подрагивало и расплывалось. Валера прищурился, напряг зрение и вдруг с удивлением узнал мужчину... Не может быть! Это бред, галлюцинации, травматический шок...
– Гоша?
Вчерашний болтливый сосед по купе слегка улыбнулся:
– Ну что, очухался?
Рысцов попытался привести в порядок расползающиеся мысли. Спросил:
– Ты откуда?
– Родом я из Подмосковья. Не думаю, что название деревни тебе о чем-нибудь скажет.
– А как... – Валера совсем запутался. – Где мой сын?
– Говорю же, здесь... Ты чуть не разбудил его своим воплем. Идиот ты конченый, Валера. Едва не угробил пацана! И мы чудом... с автобусом взасос не поцеловались.
На пассажирском сиденье кто-то зашуршал, и назад просунулась голова... нет, это глюки... однозначно... На Рысцова хмуро глядел Андрон Петровский.
– Привет, – злобно сказал он без обыкновенной своей крепкозубой улыбочки. – У меня на руках Сережка спит, поэтому пока ты еще не в нокауте. Вот приедем, и тогда лучше не подходи ко мне ближе чем на пять метров.
Голова Андрона вновь исчезла за спинкой. Рысцов, морщась от боли, подался вперед и убедился, что его сын действительно дрыхнет на руках у Петровского. Вместо ушанки его голову венчала голубая шляпа, съехавшая на одно ухо.
– Что здесь происходит? – беспомощно прошептал Валера, окончательно теряя связь реалий.
– А мне дико интересно твою версию для начала услышать. – Гоша жестко взглянул на него. – Ты какого хера навертывал от нас?
– Думал, вы мордовороты... – Рысцов осекся. А дьявол, собственно, их знает? Да нет, быть не может. Кто угодно, но не Андрон...
– Ну, предположим, мы мордовороты и есть, – с острой усмешкой сказал Гоша. – И что?
– Думал, вы на Больбинскую работаете, – выпалил Валера, вперив взор в свои поцарапанные пальцы, на которых кровь уже запеклась коркой вокруг ногтей и на фалангах. – За сына испугался.
– Поссорился, значит, с госпожой?
– Пошел ты! Не госпожа она мне!
– Ой ли?..
Рысцов срифмовал удачно и дерзко, но асболютно нелитературно. Руку ломило все сильнее.
– Ты, капитан продажный, не хами мне, – спокойно ответил Гоша. – Я подполковник все-таки.
Валера недоверчиво уставился на него. Что-то здесь творится и вовсе запредельное...
Широколицый Гоша аккуратно, чтобы не травмировать его сломанное предплечье, залез своей ручищей во внутренний карман куртки, достал удостоверение и развернул его на пару секунд. Рысцов успел уяснить следующее: подполковник ФСБ Таусонский Павел Сергеевич...
– Мы тебя уже два дня пасем, мент ты бывший, нерадивый. Так тебя сяк, – обидно сказал Таусонский, убирая ксиву. – Это ж надо было из отеля так удочки смотать! Я еле просек, на какой ты поезд сел...
– Стоп. – Валера потихоньку собирал паукообразные кусочки мозаики произошедших событий. – Гоша... то есть Павел... А ванна...
Павел Сергеевич неоднозначно покачал головой.
– Грязно, согласен. Но никак к тебе, сволочь, не подступиться было. – После этого он морозным тоном добавил: – Я двух своих ребят потерял.
– Извини... – растерянно начал Рысцов.
– Засунь себе вонючие сопли в жопу, гнида! – рявкнул Таусонский. И сказал уже тише: – Подкаблучник.
– Прекрати, в конце концов, унижать меня! Нашелся тут... Я не заказывал, между прочим, ангелов-хранителей!
– Больно нужен, так-сяк! Тебя забыли спросить, как нам работать!
– Останавливай тачку!
– Отсоси у меня сначала...
Рысцов задохнулся от такой наглости и боли в неловко повернутой руке... Между спинками снова появилась голова Андрона. Он хищно оскалился и язвительно заявил:
– А вы подеритесь. У тебя, Паша, фора. Этот-то... грач перелетный... со сломанной лапкой!
– Надо бы ему, конечно, с пристрастием устроить... – остывая, сказал Таусонский. Потом неожидано резко повернулся к Рысцову и прошипел: – Я тебе в анус табуретную ножку вобью, если сам все не расскажешь.
Валера искренне испугался. Не семантики фразы, а эмоциональной окраски интонации, с которой она была произнесена. Задница явственно ощутила острые колючки заноз.
Широко посаженные, с полопавшимися сосудами глаза подполковника словно пробили череп Рысцова насквозь, заставив отстраниться и упереться затылком в молчаливого бугая, сидевшего по другую сторону.
Наконец он взял себя в руки.
– Что ты хочешь узнать? И зачем?
– Зачем, говоришь? – Таусонский устало откинул голову назад. – Ты, видимо, не в курсе, что вчера в двадцать три сорок семь по...
Павел Сергеевич вдруг замолчал, нахмурившись.
Валера посмотрел тем временем в тонированное окно. Рассвело окончательно. «Тойота» довольно быстро мчалась по какому-то шоссе, видимо, в сторону столицы. Движение по встречной полосе было очень плотным. Странно, обычно люди утром, наоборот, в Москву едут. Даже теперь, в такое... смутное время...
– Давай вот что, – решил Таусонский. – Ты мне расскажи все по порядку, так-сяк. А потом я тебе расскажу. Только сначала надо решить одну вещь: ты куда хочешь пацана спрятать?
– Со мной будет, – быстро ответил Рысцов.
– Не рекомендую. Опасно.
– Тогда его нужно вернуть обратно... В Чукондово.
– Времени нет. Если б ты не дал деру... – Подполковник горько усмехнулся: – Дурак, ей-богу. Заставил меня брюхом трясти, бегать за ним! Нашел савраску!
– Куда ж Сережку девать? – раздраженно спросил Валера.
Павел Сергеевич осторожно покосился на него:
– Матери отдадим... Она сейчас у нас. Я охрану выделю.
– Ни за что!
– Понимаю, что баба она психованная, так-сяк, но больше некуда. Я тебе попозже объясню почему. Все, разговор окончен!
– Слушай, я не у тебя в отделе работаю! Я вообще гражданский. Чего раскомандовался?!
– Ты хочешь, чтоб твой пацан жив остался? Вопрос риторический. Поэтому будешь слушать меня. А теперь рассказывай с самого начала: с того момента, как тебя завербовали на работу к Кристине Николаевне Больбинской. Ты мент бывший, поэтому учить, думаю, не надо. Все, что помнишь и не помнишь, так-сяк: имена, объекты, связи, детали... Саша, сколько у нас осталось еще времени до ближайшего отдела по Волгоградскому?
Высокий чернявый водитель глянул в салонное зеркальце и отозвался:
– Минут двадцать – двадцать пять, Пал Сергеич.
– Успеешь?
– Попробую. – Рысцов утомленно облизнул губы, чувствуя на языке соленый привкус кровавой корки. – Не до последней детальки, конечно...
– Как же ты пошел в услужение к этой сумасшедшей? – спросил Таусонский Рысцова после его пятнадцатиминутного сжатого монолога.
– Тут дело темное, – откликнулся Валера. – Меня вчера утром, в отеле, словно наизнанку вывернуло. Как околдовала... Глупо, конечно, звучит, но по-иному и не скажешь. Будто все эти недели под гипнозом был. Скорее всего тут не обошлось без влияния эса...
– Ты сука, – коротко сказал Андрон, не оборачиваясь.
– Местами, – признался Рысцов.
– Уж лучше с одиннадцатого этажа на коляске...
Валера не понял, к чему это было сказано. Он болезненно поморщился, собрался с духом и выговорил наконец:
– Я вчера, когда немного оклемался, хотел к тебе пойти, да подумал... не простишь.
Петровский промолчал.
– Но президента как она зазомбировала?.. – вздохнул подполковник. – Ладно, сейчас неважно: оклемался вроде наш вождь, порядок наводит – столько дерьма наворочено за это время, так-сяк... А Больбинская исчезла махом. Он объявил ее и в федеральный розыск, и в международный; объясняется с другими странами... Только теперь уже поздно выкобениваться...
– Почему?
– Ты же видел, что на Алтуфьевском «капля» вылезла недавно? – Валера кивнул. – Ну так вот... Вчера в двадцать три сорок семь по московскому времени она начала расти.
– То есть как... расти?
– Дешево и сердито.
Павел Сергеевич замолчал. Рысцов переваривал чудовищную информацию добрую минуту.
В это время их «Тойота» проскочила МКАД; блокпост был раскурочен: на обочине, возле въезда на мост, валялись бетонные балки, переломанные доски и сваленные в кучу указатели. Из Москвы тянулась бесконечная пробка, осатаневшие водители выскакивали на разделительную, буквально через каждые двести метров валялись смятые в ДТП останки машин, асфальт был усеян битым стеклом.
– Значит, все-таки началось... – наконец промолвил Валера.
– Что началось? – поднял бровь Таусонский.
– Дура... – Рысцов прикрыл глаза и сжал разбитые губы от подступившей к руке боли. – Безумная дура. Я ей говорил еще накануне, когда капля впервые в эсе появилась, что это последнее предупреждение. А она плела что-то про новую эпоху... Умалишенная.
– Дура не дура, а дело свое поганое она сделала! И ты, желая того или нет, Больбинской активнейшим образом способствовал, так-сяк. Хочется верить, что не желая... Не начни вы эпопею с «Изнанкой», С-пространство бы так не охамело.
– Что делает «капля»?
– Растет. – Павел Сергеевич хмыкнул. – Движется во все стороны, глотает все, что попадается на пути, просачивается в любые дырочки.
– Господи... – прошептал Валера, ужасаясь. – И быстро она... движется?
– Километра полтора в час. Может, чуть поменьше. Уже до Тимирязевской, наверное, добралась. Ночью, пока мы за тобой бегали, на севере города, как сам смекаешь, полный триндец был. Паника... В шесть утра должны объявить всеобщую эвакуацию населения. К Москве стягивают военные силы, ну и все прочее. А дальше можешь самостоятельно додумать... Сейчас приедем в отдел, узнаем последние сводки.
Рысцов не хотел додумывать. Просто-напросто подобная информация в голове укладываться никоим образом не намеревалась, сознание напрочь отказывалось принимать факты. Поэтому пока еще не было страшно.
Это же – конец. Ведь если черная субстанция «капли» сжирает людей так же, как зажигалки в эсе...
– В эсе что происходит? – спросил он.
– Не знаю. По этой части ты у нас спец... Все, приехали, вылезаем живо.
Машина остановилась возле трехэтажного здания на Ташкентской.
Вокруг суетились люди: кто в форме, кто в гражданке. Сновали менты и даже военные. По улице проскочил БТР, плотоядно поводя стволом туда-сюда и плюясь гарью из выхлопных труб. Где-то над головой застрекотал вертолет...
И еще бесконечными потоками по тротуарам бежали люди. Быстро, медленно, волоча за собой пожитки, катя тележки, перебрасываясь словами, крича, ругаясь, крестясь, шевеля посиневшими губами, испуганно глядя на бледное небо, плача, смеясь, падая и отшибая о лед колени...
Беглецы...
Ветер трепал их волосы, срывал плохо закрепленные вещи с тюков, развевал полотнища газет, которыми была обмотана утварь, несся сквозь их сердца – он сегодня был сильный.
Если б люди могли хоть на миг забыть о страхе и прислушаться к бесконечной заунывной мелодии пролетающих вдоль мостовой потоков воздуха, то они разобрали бы, о чем говорил этот ветер.
Он рассказывал о мгновениях.
Он, надрываясь, кричал о секундах...
Выбравшись наружу, Павел Сергеевич первым делом достал мобильник и набрал какой-то номер.
– Алло? Илязов, как обстановка? Да мне насрать на рапорты! Ты моего попугая забрал? Другое дело. Хвалю. В общем, так, собирай ребят, и быстренько дуйте в... – Он повернул голову и прочел надпись на казенной табличке, висевшей около тяжелых дверей подъезда: – Дуйте в семнадцатый. Это на Ташкентской. Сядем, так-сяк, обсудим по-быстрому ситуацию. Кренделя? Да взяли мы кренделя. Всю ночь, гад, бегал по Рязанской области, до Мордовии чуть не доплюхал! Давненько я так не катался... Да, еще... Вези сюда его пассию бывшую, сынишку бабе вернем. И подсуетись, так-сяк, чтобы где-нибудь нашли врача с коробкой гипса. Ну как зачем?! Этот дебил умудрился, удирая от нас на мотоцикле, чуть не вписаться в автобус, слететь в канаву и предплечье поломать. А? Перелом-то? Нет, закрытый вроде...
Из передней дверцы выкарабкался заспанный Сережка, цепляясь тулупчиком за все подряд.
– Папка! – обрадовался он, увидев Рысцова, понуро стоявшего неподалеку в истерзанном плаще, кожаные обрывки которого полоскал озверевший вконец ветер. – Папка... Я так испугался, когда мы перевернулись на мотоцикле! А потом нас дядя Андрей подобрал – ты спал в это время... А после я и сам уснул... Но зато теперь все пацаны в классе передохнут от зависти, когда я расскажу про наши приключения! Особенно Чемкаев... А мы где? – Мальчуган огляделся, недоуменно проводил взглядом нескольких пробежавших мимо прохожих. Ткнул пальчиком в трехэтажное здание гэбистов: – Это что?
– Видимо, наш временный штаб... – улыбаясь, ответил Валера, осторожно прижимая сына к себе здоровой рукой. Заскрипел зубами от боли в поврежденной конечности, но все же добавил: – Игра продолжается, Сережка...
Андрон направился к ним решительным шагом, желая, по всей видимости, многое высказать Рысцову, а потом дать гнусному изменнику в ухо. Но, не дойдя нескольких метров, бывший гений freak-режиссуры остановился, поглядел на радостного мальчишку, выгнул бровь. Сильнее надвинул на глаза шляпу, чтоб ненароком не сдуло. Сплюнул, досадливо махнул накачанной рукой. И, широко ощерившись, пробормотал:
– Ну и генотип...
Кадр пятнадцатый
Бартер
В голливудских фильмах городские канализации выглядят романтично и загадочно. Синеватый свет, звук капающей воды, эротично изогнутый поворот тоннеля. Герои, попадая туда, резво бегают, перестреливаются и катаются по слегка влажному полу. Они там даже едят, без особой брезгливости наблюдая за дрессированными, лоснящимися от собственной важности крысами. Они там страстно занимаются любовью, прижимая друг друга к отполированным стерильным стенам и опираясь ладонями на трубы, до блеска отдраенные каким-то редким шизофреником-чистюлей...
На самом деле сточные каналы, перекрещивающиеся под улицами мегаполисов, выглядят иначе. Что у нас, что в Лос-Анджелесе.
На самом деле канализация – это мрачная цитадель дерьма, а не романтичный, выскобленный до скрипа и хорошо освещенный плацдарм для любовных утех...
Трубу прорвало основательно. Респираторы в таких случаях помогали постольку-поскольку, поэтому, чтобы хоть как-то притупить обонятельные ощущения, дежурная бригада сантехников, перед тем как приступить к исполнению служебного долга по деговнизации подземных трущоб, распила на троих литровочку.
– Руки б поотрывал, – произнес Григорий, волоча за собой длинную гибкую проволоку, скрученную в кольцо. – Осенью не проверят, а потом ищи эти свищи.
Он оступился, слетел с бетонного бордюра и по колено провалился в теплый поток отходов современных прямоходящих, населяющих Москву. Посветил фонарем вниз. Вытащил ногу, затем вторую, бросил инструменты и наконец окончательно выбрался обратно на возвышение.
Левый сапог дал течь.
Обнаружив этот факт, Григорий очень сильно выругался.
Шедшие позади него сантехник и водопроводчик замедлили движение и шумно задышали, стараясь индивидуальными перегарными парами вытолкать из легких невыносимый запах канализации.
– Гриша, нельзя так резко останавливаться. Люди могут на тебя наскочить. По инерции, – порциями выдавил худенький водопроводчик Игорь, который в их троице всегда пьянел первым. – Вдруг начальник смены был бы рядом... Что тогда? Недарозум-мение.
– Не шебуршись, – серьезно сказал второй сантехник, которого все слесари в каптерке РЭУ звали Колбаса, мотнул головой и положил руку на плечо Игорю. В знак чисто мужского доверия. Колбаса был добродушным, но странноватым слесарем.
Григорий молча приладил фонарь на скобу, торчащую из склизкой стены, и, щелкнув замками, открыл тяжелый ящик с инструментами. Сбросив прохудившийся сапог, он внимательнейшим образом осмотрел конечность, словно на ней должна была тут же образоваться гангренная опухоль.
Игорь и Колбаса терпеливо ждали, пока шеф закончит сакральное шаманство.
Недоверчиво потыкав кривым пальцем в излучину вспухшей на лодыжке вены, Григорий нахмурился и решительно извлек из ящика моток пакли и баночку с солидолом. Тщательно смазав вокруг щиколотки темно-желтой суспензией, он выверенными движениями обмотал лодыжку паклей и напялил на ногу сапог. Посмотрел на соратников снизу вверх и уверенно заявил:
– Теперь не протечет.
– Перевод казенных маретиал-лов... опять же... – косо пожал плечами Игорь.
– Не шебуршись, – наставительно повторил Колбаса. – Паклю спишем на прорыв трубы, а смазки у нас и так полно.
– Понял.
Григорий поднялся, подхватил инструменты и проволоку, снял подвешенный фонарик и коротко скомандовал:
– Вперед.
В это время смрадный поток, бурлящий внизу, стал урчать заметно тише. И через несколько минут вовсе смолк.
Все трое в недоумении глядели, как он мельчает. Уровень жидкости на дне стока стремительно падал, будто пробоину в трубе, которая находилась где-то впереди, кто-то наспех заделал. Это было странно. Кому пришло в голову выполнить их работу?
– То есть нам не надо трудиться? – озадаченно спросил Игорь, почесав тонкое запястье.
– Не шебуршись...
– Колбаса, ну-ка слетай вперед, глянь, чего там, – дал ценное указание Григорий. – А я пока за такое дело по пятьдесят разолью. Обернешься – пригубим.
Без лишних комментариев Колбаса растворился во тьме загаженного тоннеля. Игорь, оставшись без опоры, угловато взмахнул руками и, ойкнув, сел на трубу. Тут же заорал и вскочил, хлопая себя по заду.
– Это ж горячая, дуб, – поучительно сказал Григорий, глядя, как тощий водопроводчик подпрыгивает. – И не ори так. Колбасу спугнешь.
Шмыгнув носом, Игорь успокоился и подошел ближе к заветному ящику, внутри которого, между молотком, плоскогубцами и коловоротом, в специальной кожаной петле помещалась поллитровка.
– Ты налей пока, – посоветовал он Грише и махнул ладонью куда-то в тыл: – Я травму производ-ственную получил.
Григорий глубокомысленно насупился. Достал стаканчики, бутылку и с филигранной точностью отмерил три по пятьдесят.
– За неизвестного сантехника, – провозгласил Игорь, хватая свой стаканчик и косясь на окончательно затихший поток дерьма. – За взаимоводочку... то есть выручку.
Григорий точным движением пресек его попытку проглотить содержимое стопки.
– Без Колбасы нельзя.
– Мы же совсем по чуть-чуть, – расстроился Игорь.
– Будем ждать Колбасу, – отрезал Григорий.
Худенький водопроводчик с сожалением поставил стаканчик и крикнул в темноту:
– Колбаса, вернись!
Его слова глухо шмякнулись о бетон и замерли неподалеку. Эха не было.
Была вонь. Она снова подступала к горлу и желудку, почуяв слабину не укрепленного очередной дозой спиртного организма.
Так прошло пять минут. Григорий начал беспокоиться. Он, оставив Игоря у сымпровизированного столика, прошелся по тоннелю до развилки, водя лучом фонарика по грязным стенам, переплетениям труб и влажным махрам какого-то полусгнившего тряпья, свисающим с вбитых в бетон скоб, которые служили лестницей в уходящей наверх шахте колодца.
В одном из широких ответвлений канализационного лабиринта он заметил какие-то непонятные мутные отблески. Направил туда фонарик. Свет уперся в стену. Бывалый сантехник сдвинул редкую, но длинную поросль бровей и подошел ближе, стараясь не споткнуться.
Стена показалась ему необычной. Гладкая, без трещин и подтеков. Но главное, ее здесь никак не должно было быть – это же магистральный тоннель. Несколько толстых труб исчезали в ней... Он расстегнул фуфайку и достал из кармана спецовки карандаш. Поднес, чтобы постучать по упругой на вид поверхности...
Гладкая стена слегка покачнулась. Карандаш пропал, оставив ощущение присутствия на пальцах.
Григорий был хорошим, опытным сантехником. Он уже сталкивался с подобными явлениями в подземных катакомбах и прекрасно знал их природу. Однажды его приятель, один из немногих, окончивших все классы средней школы, сказал, что это называется «делириум тременс». Григорий запомнил причудливое словосочетание и частенько ввертывал его при удобном случае, чтоб поразить коллег эрудицией, хотя про себя все-таки предпочитал называть диагноз по старинке – белая горячка.
Ничуть не смутившись, он развернулся и зашагал обратно к Игорю.
Уходя, у него, конечно, были подозрения, что нерадивый водопроводчик не вытерпит и опустошит свою стопку... Но когда Григорий, подойдя к мирно храпящему на зловонном бетонном бордюре Игорю, обнаружил, что пусты не только все три стаканчика, но и в бутылке уровень жидкости упал на добрую половину, он сильно осерчал.
Сквернословя, топая и щипаясь, сантехник попытался растолкать предателя, но нахлебавшийся в немогу недотепа-водопроводчик лишь сладко похрюкивал и пускал слюнявые пузыри.
Колбасы меж тем так и не было.
Оставшись, таким образом, в одиночестве – разумеется, только фактически: де-юре тело Игоря никуда не делось, – Григорий решил, что нужно допить остатки водки, пока еще не поздно. Почему может вдруг стать поздно, он как-то не задумался. Напротив. Он осознал, что в создавшейся ситуации необходимо срочно принимать меры...
Первые две чарочки он залил себе в пищевод одну за другой, а вот перед третьей позволил организму короткую передышку. Совсем крошечную... Всего, как оказалось, оставшийся после наглого поступка Игоря объем водки в бутылке уместился в шести стаканчиках...
«Хорошего, к сожалению, помаленьку...» – подумал Григорий, удрученно дунув в горлышко.
Пьянело...
Сначала из-за угла появился Колбаса. Он что-то крикнул, состроил на редкость комичную гримасу и запрыгал в луже сточных вод, брызгаясь кусками какашек в разные стороны. Вскоре вслед за ним выползла гладкая стена. Почему-то Колбаса не стал убегать от нее, а развернулся и принялся дразниться, то и дело обидно приговаривая: «Не шебуршись, козявка...» Он вел себя так, будто во время своего отсутствия успел где-то приляпать...
Спустя какое-то время стена съела Колбасу.
«Она должна была зачавкать, – пронеслась смешная мысль в голове Григория. – Колбаса-то, поди, вкусный».
Затем стена подползла чуть ближе. Стало заметно, как по ее поверхности стали бродить какие-то пятна... Глаза защипало. Григорий сморщил нос и часто-часто заморгал.
Тем временем стена проглотила Игоря, который с блаженной улыбкой спал, свесив одну руку вниз, в дерьмо. «А вот это правильно, – громко сказал Григорий. – Поделом предателю. Будет знать, как водку общую хлестать!» Глаза уже резало невыносимо... Скорее всего где-то неподалеку была утечка газа...
Бывалый слесарь попытался встать, но тело слушалось очень неохотно. Наверное, он все же чуток перебрал этим утром...
Стена выгнулась линзой и на миг замерла. Смотреть на нее Григорий уже не мог, но это его не смутило. Сантехник нащупал ватной рукой ящик, вытащил оттуда гаечный ключ 34 на 37 и запустил его в противно гладкую поверхность. Стена слопала ключ незамедлительно.
Григорий заволновался. Горячка, несомненно, горячкой, но зачем же так грубо мешать спать? Тем более работа сделана. Течь ликвидирована. Стеклотара пуста... Зашевелив ногами, он постарался отодвинуться назад. В такой не очень, надо отметить, удобной манере получилось проползти метра полтора. Дальше силы почему-то покинули его нижние конечности. Тогда сантехник, не привыкший отступать перед трудностями, стащил сапог и со всей силы запустил им в стену. Однако тот отчего-то не полетел со свистом, а шлепнулся совсем рядом.
«Точно, перебрал», – утвердительно кивнул Григорий, исподлобья глядя, как стена заглатывает сапог и выбившиеся из его голенища просолидоленные кисточки пакли.
Сантехник сделал еще одно тщетное усилие отдалиться от прожорливой гадины, выбросив налившуюся свинцом руку и зацепившись за скользкий вентиль. Он напряг бицепс, стараясь подтянуть свое беспомощное тело, но годы пьянства дали о себе знать. Мышцы одрябли.
Он так и остался лежать, распластавшись на бордюре.
Стена сначала скушала пустую бутылку. Махом смела стаканчики, открытый ящик с инструментами. Потом пододвинулась еще на полметра, и в ее невидимом бездонном чреве исчез фонарик...
Наступила тьма.
И вот тогда изрядно захмелевшему Григорию стало по-настоящему страшно. Но сделать он ничего не мог. Только вздрогнул и стукнулся затылком о шершавый бетон...
– Коммуникации не все еще повырубало?
Руководитель федерального агентства по СМИ поднял внушающие доверие глаза на президента. Ответил:
– Основные пока в порядке. Массовое оповещение населения можно осуществить через телевидение, радио и Интернет. С-видение в данной ситуации я не беру. Ведущие телеканалы транслируются через Останкино... Максимум через полчаса... «капля» будет у башни. Удивительно, что она до сих пор не добралась до нее, будто выжидает...
Президент ослабил узел галстука и с силой провел ладонями по лицу.
– Значит, выходим в эфир немедленно. Текст готов?
– Да.
– Дайте гляну...
Помощник протянул несколько листов главе государства.
Цепко выхватывая каждое слово, президент пробежал глазами по строчкам. В голове оседали фразы. Он машинально шкрябнул ручкой по нескольким из них и вернул помощнику.
– Вообще-то президенту положено по должности сказать не больше одной пятой из всего тут понаписанного, – недовольно буркнул он. – Остальное – задача министров и экспертов. Свалили под шумок все в кучу...
Камера была установлена прямо в рабочем кабинете, и ее объектив темным зрачком смотрел на него в упор. Вспыхнул свет, оператор поправил наушник с микрофоном, режиссер, суетливо жестикулируя, выкрикнул:
– Эфир через тридцать секунд...
На несколько мгновений, пока гример размахивал над его лицом мягкой кисточкой, президент прикрыл глаза...
Кошмар. Это был самый безобразный кошмар в его карьере. Да что там... в жизни! Надо же! Лег под какую-то самозванку! И бросил под нее всю страну. Радостно так, с феерическими искорками перед мордой... Будто всегда только и ждал подходящего момента, чтобы все просрать! Противно даже вспоминать, как он сох по ее блудливому телу! Тьфу! Сучка! И ведь ладно бы купился на идею или еще что-нибудь в этом роде... Это история – современники и потомки могли бы оправдать. Но какой там! Он сох по бабским сиськам!.. Кто там против? Дума? Пинка! Парламент? Купим. Кто не продается? Ты? В отставку! По собственному желанию не пойдешь? Ну, брат, как знаешь... Какой еще импичмент? А военное положение вам нравится? Недоверие мировой общественности и международных организаций? Да гадил я на вас с высоты ядерных боеголовок! Тем более вы уже прогнулись под эти потрясающие сиськи... Кошмар. Впервые он ощутил всю бескомпромиссную мощь вертикали власти, которую так долго выращивал сам, взяв за основу тщательно отобранные саженцы предшественников, могущество госаппарата, подконтрольных средств формирования общественного мнения и плодородную почву беспросветной народной глупости. Вот она, твоя титановая вертикаль. Жри. А понадобилось-то совсем чуть-чуть, чтобы развернуть ее на сто восемьдесят, – две симпатичные сиськи... Кошмар. Чувствуешь осиновый кол в заднице, который сам скрупулезно затачивал?..
– Пять секунд до эфира!
Читать бесплатно другие книги:
