Вавилонская башня Семенова Мария

Катакомбная академия

У Кнопика, двор-терьера профессора Звягинцева, была теперь не жизнь, а малина. А то!.. Хозяин оставил пагубную привычку куда-то исчезать ни свет ни заря и появляться лишь к вечеру. Теперь он целыми днями сидел дома. И, понятное дело, выгуливал пёсика раза в три чаще обычного. Откуда было знать кобельку, что такое добровольно-принудительный отпуск без содержания?.. Он только понимал, что в жизни произошли перемены. И, естественно, к лучшему. А ещё к хозяину почти ежедневно приходили гости, добрые знакомые Кнопика, и, случалось, они отправлялись на прогулку все вместе…

Но об этом чуть позже.

Однажды утром, когда Звягинцев только-только привёл Кнопика с ритуального променада, профессору позвонили из Америки. Кто? Ну конечно же…

– Здорово, Изя!.. – чуть не до слёз обрадовался Лев Поликарпович. Одной рукой он держал трубку, другой снимал с терьера ошейник. – Да ничего, спасибо, живём – хлеб жуём… Ты-то как?

Рассказывать Шихману о передрягах в «Гипертехе» у него особого желания не было. Впрочем, тут же выяснилось, что и в благополучной Америке бардака было не меньше.

– А никак! Расслабляюсь, – довольно-таки зло ответствовал Ицхок-Хаим Гершкович. – Хотел было опять к вам приехать… но не с этой же идиоткой Сарой и гомиком Питером! – Шихман фыркнул так, что Звягинцев мог оценить всю силу его омерзения. Было слышно, как за океаном плеснулась вода в джакузи. – Я тебе как-нибудь расскажу на досуге, как эти двое вошли в большую науку… Вернее, кто и как вошёл в Сару Розенблюм… и сколько дерьма вышло из Питера О’Нила. В общем, как ни уговаривали, в эту комиссию я ни ногой. Ваши аномальные поля как-нибудь обойдутся без нас. Чудес, к слову сказать, и здесь хватает…

Лев Поликарпович насторожил уши.

– Я тут был в Иллинойсе по приглашению тамошнего университета, так у них такое, – продолжал Шихман. Видимо, «не телефонных» разговоров он в принципе не признавал. – Не знаю, как у вас, а там все законы физики раком встали. Какой Максвелл, какой Фарадей, какое что! Ни хрена понятного. Короче, Лева, всё катится к черту, грядёт конец света. И свернется небо в свиток, и погаснет солнце, и луна станет цветом, как власяница. А виной тому коммунисты, говнюки из Белого дома и ученые мудозвоны типа Пита О’Нила… Ладно, рад был тебя слышать. Позвоню на днях.

Чувствовалось, что настроение у без пяти минут нобелевского лауреата было не очень.

– Счастливо, Изя, – задумчиво проговорил Звягинцев в трубку, уже попискивавшую гудками отбоя, покачал головой и строго одёрнул Кнопика, стремившегося на кухню, к миске. – Куда? А лапы мыть?..

Скоро к Льву Поликарповичу должны были прийти его молодые сотрудники. Так же как их руководитель, обвинённые во всех бедах «Гипертеха» и отправленные вместе с ним в бессрочное автономное плавание. Звягинцев поначалу даже задумывался: почему Опарышев выпер всю его лабораторию в отпуск, вместо того чтобы взять да чохом уволить?.. И через некоторое время, как ему показалось, понял причину.

В ситуации вроде теперешней увольнение было бы дело бесповоротное. А стало быть, как на Руси принято, чреватое разрыванием тельняшек и битьём тарелок. О головы. И, понятно, Опарышев на такое подписываться не желал, а то мало ли чем в итоге может кончиться. Между тем человек в отпуске без содержания как бы балансирует на одной ноге, пребывая в неустойчивом равновесии. Может, всё-таки простят, может, примут обратно? А если с повинной головой явиться, вдруг смилостивятся? Допустят заново к любимой работе?.. «А вот тут-то я им новую тему подкину. Самую скучную и рутинную. Уж мой новый замдиректора по науке, Кадлец, что-нибудь да присоветует…»

И откуда было знать высокому начальству, что дома у профессора Звягинцева с недавних пор обосновался новый компьютер взамен погубленного неведомым вирусом. И был, пожалуй, даже мощней казённого лабораторного. Его приволок в дом ко Льву Поликарповичу загадочно ухмыляющийся Гринберг. Данные и программы, которые было строжайше запрещено выносить за институтские стены, несколько позже доставил лично замдиректора по режиму, Иван Степанович Скудин, профессорский тесть. Явился и без лишних слов вытащил из-за пазухи толстую пачку лазерных дисков. «Вот. Осваивайте». А ещё через сутки на кухне у Звягинцева сидела в полном составе вся тридцать пятая лаборатория: «Ну что, шеф, приступаем?..»

Десяток с лишним лет назад, когда в стране шли полным ходом реформы и учёным было натурально нечего кушать, Лев Поликарпович нередко замещал коллег и знакомых, работавших в различных питерских вузах и вовсю «халтуривших» в более денежных фирмах. Однажды он пришёл в Политех[10] несколько раньше времени. В аудитории ещё не кончилась предыдущая лекция, и он заглянул послушать – просто из интереса, как нынче физику студентам читают. К его удивлению, оказалось, что с кафедры велись речи вовсе не о кинетической энергии и не об упругом соударении тел. Лектор производил форменный «разбор полётов», подводя итог выступлениям на недавнем заседании студенческого научного общества – СНО, весьма модного в те времена. Вернее, всё внимание физика было посвящено одному конкретному докладу, сделанному каким-то Альбертом Головкиным. «Вы посмотрите только на этого сноба! – кричал лектор, и Звягинцев даже огляделся, ожидая увидеть провинившегося выставленным на лобное место. – Это же надо иметь подобное пренебрежение к работе своих же товарищей! Они, между прочим, под дождём и в грязи эту установку монтировали, плёнки проявляли, а потом за электронными микроскопами слепли…» Тут Звягинцеву сделалось интересно, он пропустил мимо ушей чисто нашенский сомнительный пафос грязи под дождём и безвременно испорченного зрения и стал слушать. Скоро оказалось, что хоздоговорная работа была посвящена расползанию железнодорожной насыпи под нагрузкой от поездов, идущих по рельсам. Пресловутые студенты, мокнувшие в грязи, работали «за зачёт». Научным руководителем являлся сам лектор. А криминал студента Головкина состоял в том, что он указал – и, по мнению Льва Поликарповича, вполне основательно – на бессмысленность данных, выдаваемых установкой в её нынешнем виде. Начиная с того, что измерения производились совсем не по тем осям, вдоль которых внутри насыпи происходило движение. Так что можно было и не портить глаза, расшифровывая крохотные кадрики киноплёнки, на которых помех было к тому же существенно больше, чем информации…

Что положительного предлагал сноб Головкин, надругавшийся над вымокшими товарищами, терялось в полемическом тумане. Но, видимо, предлагал, причём нечто толковое. Иначе стал бы физик так бесноваться!

Когда прозвенел звонок и студенты, уставшие от тягостной атмосферы аутодафе, облегчённо вздохнули, Звягинцев встал около двери и скоро выцелил в шумной толпе бледного взъерошенного парня, молча стремившегося на выход. «Это вы Головкин? – спросил Лев Поликарпович. Парень остановился, враждебно глядя на незнакомого преподавателя. – У меня сейчас здесь лекция, – представившись, продолжал профессор. – Сможете после неё подойти?..»

Спустя некоторое время уже в ЛЭТИ[11] Звягинцев проводил семинар по технической электронике. В тот раз он немножко схулиганил. Воспользовался своим безответственным положением подменяющего – и решил чуточку предвосхитить уровень подготовки доставшейся ему группы. А заодно проверить, не сыщется ли и тут какого таланта. Лев Поликарпович начертил на доске схему. Не самую простую, но и, по его понятиям, не самую сложную. И велел студентам вычислить коэффициент, определявший электрический ток в заданной точке.

Студенты срисовали схему и уткнулись в тетради. Большинство, конечно, просто делало вид, будто усердно корпит, но некоторые вправду пытались делать расчёты. По мнению Льва Поликарповича, им должно было хватить этого занятия до самого конца семинара. Однако уже минут через десять один из ребят, длинноволосый очкарик, неуверенно поднял руку. «Не посмотрите?..» Звягинцев, тогда ещё отнюдь не хромой, подошёл, заглянул в тетрадку… «Неправильно». Очкарик виновато улыбнулся, заложил за уши патлы и вновь согнулся над листом, перепроверяя свои рассуждения. Время шло… Больше попыток предъявить формулу коэффициента не сделал никто. «Эх вы!» – сказал профессор. Добавил пару фраз о великой будущности экономики, которая скоро получит таких вот молодых инженеров, и, взяв в руки мел, принялся выводить формулу сам. «Этим током можно пренебречь… и этим тоже… А здесь, видите, открывается транзистор…» Когда коэффициент приобрёл законченный вид, Звягинцев в некотором удивлении посмотрел на доску, потом оглянулся… и встретил робкую улыбку очкарика. Парень оказался полностью прав. А он, старый зубр, забывший об электронике больше, чем эти ребята успеют узнать за всё время учёбы, оплошал, когда сам делал прикидки. В одном месте пропустил знак. «Фамилия?» – строго спросил Лев Поликарпович.

«Крайчик…»

Ещё месяца через два профессора Звягинцева примерно теми же судьбами занесло в ЛИАП.[12] Его здешний коллега, проводивший лабораторные работы опять-таки по электронике, имел у студентов прозвище «Крокодил». Он мог, ведя пальцем по списку в журнале, вдруг с отвращением осведомиться: «Эт-то ещё что?» – «Пятёрка», – отвечал кто-нибудь из студентов, сидевший ближе других. «Откуда она тут?» – «Так вы же сами поставили…» – «Кто, я пятёрку поставил? Быть такого не может!..»

Судьбе было угодно, чтобы Льву Поликарповичу пришлось замещать Крокодила в достаточно ответственный момент. Шла сдача курсовиков. Сперва Звягинцев просматривал студенческие работы не без некоторого интереса, потом заскучал и наконец начал испытывать раздражение. У него складывалось отчётливое убеждение, что все курсовые проекты были сделаны одной и той же рукой. У кого-то в группе оказался технически продвинутый папа. А возможно, и муж. Все без исключения схемы были любопытны, некоторые вполне остроумны… Одна беда – многие так называемые авторы смотрели в собственные проекты, точно козы в афишу. Особенно, как водится, прекрасный пол. Каждому студенту Звягинцев задавал какой-нибудь вопрос и, не слыша мгновенного ответа, отправлял размышлять. Почти самой последней к нему подошла темноволосая девушка, полноватая и не слишком красивая. Лев Поликарпович бегло перелистнул курсовик, заглянул в схему… «Зачем тут у вас триггер Шмитта на входе стоит? Я, например, не понимаю, – бросил он раздражённо. И добавил: – Идите разбирайтесь!»

Он не понял, почему она посмотрела на него так, будто он прилюдно унизил её и всячески оскорбил, причём незаслуженно. Схватила свой курсовик и отошла… Звягинцев занялся со следующим студентом, но минуту спустя расслышал сдавленное всхлипывание, доносившееся из-за громадного лампового осциллографа. Он присмотрелся: несколько девушек, опасливо косясь в его сторону, утешали темноволосую. «Ну вот…» – недовольно подумал профессор, не ощущая, впрочем, никаких угрызений. Спецсредства вроде слёз или там обмороков во время экзамена на него не действовали уже давно. Однако ещё через минуту темноволосая решительно высморкалась и вернулась к его столу. В её глазах пылала мрачная ярость подвижника, идущего на костёр за идею.

«Триггер Шмитта стоит здесь как пороговый элемент с гистерезисом – от помех! А операционник с эр-це цепочкой в обратной связи – для частотной коррекции! А тиристор на выходе – для подачи мощности на исполнительный орган! А транзисторный каскад…»

Ещё не дослушав, Лев Поликарпович понял, кто был создателем всех просмотренных им сегодня курсовиков.

Он перевернул сшитые вместе листы и прочёл: «Башкирцева Виринея».

…Из прихожей раздалась трель звонка и сразу за ней – жизнерадостный лай Кнопика, прекрасно знавшего, кто пришёл. Профессор Звягинцев торопливо включил электрочайник и устремился открывать дверь. Что до компьютера, тот уже пребывал в полной готовности. Подпольной лаборатории предстоял напряжённый рабочий день.

«Бобик сдох!»

День выдался солнечный, ясный, даже не верилось, что не за горами зима. Воздух был полон утренней свежестью, запахом облетевших листьев, чуткой тишиной каменных, давно уже необитаемых джунглей. Ни тебе каких выхлопных газов, мерзкого бензинового смрада, шума двигателей, визга колес, скрежета включаемых передач. Машины здесь не ездили уже давно. Прямо не городской район, а дачный посёлок по окончании отпускного сезона.

– Погодка-то, Иван, точно как у нас в Колорадо! – Экс-отец Браун ухмыльнулся и, вытащив настоящий, не новгородского производства «Джуси-фрут», протянул Скудину. – Шепчет…

– Ага, и всё по матери, – буркнул Кудеяр. Взял жвачку и задумчиво сунул в рот. – Не нравится мне эта тишина. Нехорошая какая-то.

Они сидели в домике на курьих ножках, что у грибка на детской площадке, внимательно следили за происходящим и не спеша обменивались впечатлениями. Делать им покамест было нечего. Оцепление выставлено, посты проверены, системы связи, оповещения и сигнализации отлажены… Спецназовцы сидели вдвоём, своей компанией, и ни во что не вмешивались. Тем более что их мнения не больно-то спрашивали. Правильно же кто-то сказал, будто история повторяется дважды. Причём второй раз – в виде фарса… Скудин никогда не претендовал, будто разбирается в науке. Но всё-таки он достаточно потёрся с настоящими учёными, вроде Марины, Льва Поликарповича и его молодых гениев, чтобы ясно видеть: здесь и сейчас происходил именно фарс. Летом в Заполярье – удачно ли, нет ли – трудились люди науки. Люди, рядом с которыми он и сам ощущал себя причастным к чему-то значительному и большому. Если он их о чём-нибудь спрашивал, ему объясняли. Спокойно, понятно и терпеливо, не насмехаясь над его солдатской непроходимостью. А здесь… Здесь суетилось несколько квазиучёных, так или иначе дорвавшихся до возможности сделать себе имя. Причём Опарышев с Кадлецом и их американские подельники желали въехать в научный рай, мягко выражаясь, на чужом горбу, и это было самое прискорбное.

Американцы, естественно, притащили с собой необыкновенное количество техники. В том числе электронного робота-разведчика. Стоил он два миллиона долларов. О’Нил называл Кадлецу эту цифру столько раз и с таким выражением, как будто тот был виноват в подобных затратах. Ну, может, где-то как-то и был… Во всяком случае в том, что робот из-за периметра не вернулся, сгинул с концами. Так же как и самообучающаяся универсальная кибертанкетка. Сущий марсоход. Стоимостью уже не два миллиона долларов, а целых четыре… Как видно, с особенностями местного рельефа межпланетные аппараты не справились. Всем известно, какие у этих русских дороги. Куда там лунной поверхности.

После этого было принято решение. Абсолютно нашенское по духу, хотя инициаторами выступили американцы. Они предложили послать за периметр людей. На своих двоих небось не забуксуешь! И вот пошли – по всей науке, втроём… Двое американцев и один наш, не какой-нибудь местный бездельник, а лучший из лучших, из московской команды, приехавшей вместе с Опарышевым. Троицу облачили в полное защитное снаряжение от НАСА, зарядили дыхательные баллоны особой, разработанной для космонавтов гелиево-азотной смесью. Привязали крепчайшей – средний танк буксировать можно! – кевларовой веревкой. Верёвку подавала лебёдка с мощнейшим процессором.

Скудин только невесело вздохнул, глядя, как фигуры в скафандрах переваливаются через стену. Он вспоминал луч света, изгибавшийся над асфальтом, и его снедали самые чёрные подозрения. Расстрига отец Браун сморщился, присвистнул и с презрением сплюнул:

– Вот чёртовы засранцы. Их гонять и гонять. Да в бытность мою сержантом…

Он не договорил. Насторожился, повернул голову… Секундой позже послышались степенные шаги, и из-за облетевших кустов показались неразлучные друзья – майор Собакин, сантехник Евтюхов и туалетчик Петухов. Они шли неспешно, чинно, в торжественной тишине, словно в старые добрые времена – ни дать ни взять князь Участковый обходит свои владенья дозором с верной дружиной…

– Эй, это кто у нас там? – Майор с похвальной бдительностью устремился к детской избушке, не поленился подняться по лесенке, глянул. – А, это вы, товарищ полковник… Здравия желаю. Гражданин негр с вами?

– Здравствуй, майор. – Скудин протянул ему руку и укоризненно покачал головой. – Познакомься, это полковник Блэк. И учти: негров неграми не называть, они обижаются. Они афроамериканцы теперь.

– Собакин, – представился участковый. – Андрон. Майор.

Втроём на насесте стало тесно, пришлось спуститься на детскую площадку к грибочку.

– О, какие люди! – Сантехник и туалетчик поздоровались со Скудиным, ничтоже сумняшеся пожали руку Брауну, и Петухов несколько некстати, видимо в честь российско-американской дружбы, сказал:

– Тот, кто носит джинсы «Левис», будет спать с Анджелой Дэвис… – И вытащил пачку «Примы»: – Ну что, братцы, курнём наших?

Блэк дружески подмигнул и ответил русской пословицей:

– Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт.

– Святые слова, – обрадовался туалетчик, проглотил слюну и хлебосольным жестом указал на хорошо видимый с детской площадки сортир. – Так, может, двинем, дерябнем за встречу? По соточке «Абсолюта»?

– «Абсолюта»? – Браун вопросительно покосился на Скудина, сразу погрустнел и с обреченным видом повернулся к Петухову. – Impossible, my friend, impossible. Sorry.[13] Мы на боевом посту.

– А… так это никак ваши в оранжевых гондонах за стену полезли? – сплюнув через зубы, вклинился в беседу Евтюхов, и в голосе его послышались трагические нотки. – А зря. Дымка что-то не в себе, злая жутко. Можно запросто копытами накрыться… – Он замолчал, снова сплюнул и шумно потянул ноздрями воздух. – И вообще, братцы, не знаю, как вы, а я сваливаю. Пока гроза-то не началась.

Гроза? Ясным солнечным днем в преддверии зимы? Нет, право же, некоторым товарищам стоит меньше пить и больше закусывать… По крайней мере, нечто подобное читалось на лице полковника Блэка. Только ни Петухов, ни Собакин почему-то не удивились и никакого сомнения не выразили.

– Да, нам, пожалуй, тоже пора, – сразу и почти хором сказали они. – Дела.

И троица, попрощавшись, все так же чинно, степенно, с чувством собственного достоинства направилась к туалету. Как видно, слово Евтюхова здесь имело немалый вес… А спустя минут пять и Скудин, и экс-отец Браун получили прекрасную возможность убедиться в том, что сантехник глаголет веще. Как-то неестественно быстро, вопреки логике и законам природы, небо окуталось свинцовым покрывалом, послышались раскаты грома и пошёл дождь. Да какой! Форменный ливень! В английском языке существует не только всем известное выражение насчёт падающих с неба кошек и собак, но и более для данного случая подходящее – «вилами ручками кверху». Происходила натуральная Ниагара, разверзались небесные хляби. Тьма, пришедшая неведомо с какой стороны, была ощутимо плотной, свет возникал только во всполохах бесчисленных зарниц. Причем молнии били прицельно и исключительно в одно место – в башню многострадального института.

От первых признаков непогоды и до полного светопреставления прошли буквально секунды.

– Ни хрена себе, – в унисон, сугубо по-русски, сказали вслух Скудин с Брауном и хотели снова нырнуть в избушку, но в это время по рации послышался голос Глеба:

– Командир, у нас тут бобик сдох.

Это был условный сигнал, означавший: «случилось страшное».

– Вперёд, преподобный, у нас ЧП. – Иван тряхнул Брауна за плечо, и они стремглав, не разбирая дороги, кинулись к палатке, где стояла лебёдка с могучим процессором. Вымокнув до нитки, они прорвались через завесу дождя, откинули полог, одновременно влетели внутрь… и увидели растерянные глаза Сары Розенблюм, утратившей в эти мгновения всякое сходство с Маргарет Тэтчер. Увидели недоумённо открытый рот Питера О’Нила и белый от ужаса лоб Андрея Кадлеца. А ещё они увидели крепчайшую кевларовую веревку. Конец её лохматился кисточкой разрыва и был густо измазан грязью и чем-то радикально красным…

Особенности национальной самообороны

Дачный посёлок Орехово – не только самое лучшее место на свете. Это ещё и необыкновенно интересное место. Несколько лет назад нам уже доводилось описывать его достопримечательности. Вроде заборов, целиком сваренных из дверей от старых лифтов, и дорожек, выложенных списанными эскалаторными ступенями. Те неповторимые советские чудеса частью сохранились поныне, частью ушли в прошлое. Вместе с эпохой под девизами «сделай сам» и «голь на выдумки хитра». Ну в самом деле, кто нормальный попрёт в разобранном виде бывшую конюшню аж из-под Пскова, чтобы в Орехове её собрать заново и в ней поселиться, – ежели достаток семьи позволяет возвести домик из новеньких калиброванных брёвен, по удобному и не запредельно дорогому финскому проекту?.. Рите было известно, что внутри таких домиков присутствовали тёплые смывные сортиры, газовые плиты, столитровые котлы-водогреи и душевые кабинки. Не говоря уже о белёных потолках, моющихся обоях по стенам и всём таком прочем, что, конечно, придавало жизни добавочный комфорт, но, по твёрдому убеждению Риты, превращало дачный домик в ублюдочное подобие городской квартиры.

От которой ему не грех бы отличаться, причём по возможности радикально.

Помнится, три месяца назад, идя через лесополосу, отделявшую посёлок от железной дороги, они с бабушкой всё гадали, какой окажется дача «адмирала в отставке». Пожалуй, сразу отпадали только самые крайние варианты: «новорусский» коттедж с мраморными ступенями и плесневелая развалюха с драным полиэтиленом на окнах. В первом небось уже сидела бы охрана не чета двум женщинам с дворнягой. А вторая вряд ли запиралась бы на ключ вроде того, что принёс с собой Олег Вячеславович. Ключ соответствовал добротному замку из тех, которые ставят на железные двери.

Бабушка Ангелина Матвеевна в свои семьдесят восемь лет ходила уже не так быстро, как в молодости. Тем не менее топать от перрона до Рубиновой улицы даже её темпом пришлось едва ли десять минут. Чейз с энтузиазмом обнюхивал кусты вдоль тропинки и энергично задирал лапу, помечая новоосвоенную территорию: «Здесь был Вася!»

Тропинка вывела к поселковому шоссе и по ту сторону асфальта превратилась в улицу. Ещё сто метров по плотно утрамбованному песку…

Домик Олега Вячеславовича внешне ничего особенного собою не представлял. За сетчатым забором красовалось вполне типовое сооружение конца шестидесятых годов, попавшее, впрочем, в добрые руки. Блестела железом новая крыша, а стены были обшиты пока ещё не вагонкой – толстой и сугубо некрашеной волосатой доской. От этого создавалось впечатление, будто домик был облачён в неказистый, но тёплый и добротный тулупчик. А дверь при ближайшем рассмотрении оказалась в самом деле железная.

Бабушка отперла эту дверь и, отставив сумку, умилённо прижала руки к груди. Какой водогрей, какая, к бесу, газовая плита на вонючих взрывоопасных баллонах?! В центре дома красовалась могучая и удивительно уютная дровяная печь. А при ней – несколько чугунков, две доисторические сковородки и далеко не декоративный ухват.

Чейз деловито изучил на кухне все углы и отправился с ознакомительным визитом в комнату. Рита прошлась следом за ним, вернулась к печке… Ангелина Матвеевна уже нашла спички и кочергу и собралась разводить огонь.

– Бабуль, а бабуль, – задумчиво проговорила Рита. – Слушай, может, не будем на квартиру копить? Может, лучше такой домик купим? И будем в нём жить…

Что даёт хозяйке большой послушный пёс, доказавший свои способности телохранителя? Отвечаем: восхитительное ощущение полной свободы. И не требуется быть патологической трусихой, чтобы оценить это. Гуляешь ты, к примеру, в практически вымершем после первого сентября дачном посёлке. Осваиваешь незнакомую улицу. И вдруг видишь, что навстречу топает здоровенный мужик в потасканном ватнике. Или даже компания в два-три таких мужика. И единственная мысль, которая при этом посещает маленькую и слабую женщину, примерно такова: а нехай себе топает!

Потому что это ни в коем случае не разбойники, а, без сомнения, чьи-то строители, идущие в станционный ларёк за булочкой и кефиром! Нормальные, хорошие, добрые люди!

Рита здоровалась со строителями, выслушивала ответное «добрый день» и прекрасно отдавала себе отчёт, что без Чейза её посещали бы мысли совершенно противоположного свойства.

У Олега Вячеславовича, как и у большинства ближайших соседей, не имелось на участке ни грядок, ни парников. Только монументальные сосны с ёлками и под ними вполне дикорастущий черничник. Поэтому Рита без больших угрызений совести решила предоставить Чейзу в пределах забора то самое «дачное раздолье», о котором была премного наслышана и начитана.

И… потерпела сокрушительную неудачу!

Чейз оказался стопроцентно квартирным городским псом. До такой степени, что участок кругом дома вообще не рассматривался им как объект для проживания и охраны. Сам дом – это понятно, это та же квартира, хоть и с печкой посередине. Но двор? Соответственно, перспектива оставаться там в одиночестве, когда Рита с бабушкой скрывались за дверью, повергала кобеля в состояние, близкое к истерическому. Какое, на хрен, раздолье! Чейз прочно занимал позицию на крыльце и принимался скулить. Не слишком громко, но с похоронным страданием. «Забы-ы-ыли. Покину-у-у-ули. Бро-о-о-осили…»

Благо слишком хорошо знал, как это бывает.

Сердце не камень, дверь отворялась, и пёс в восторге растягивался под кухонным столом, на старом матрасе… «Не распалася семья!»

Зато сопровождать хозяйку на прогулках он был готов как угодно далеко и хоть круглые сутки. Очень скоро Рита выяснила, где тут озёра и в каком месте начинается лес. Между прочим, на берегу одного из озёр, между посёлком и лесом, обнаружилось небольшое кладбище домашних животных. Рита забрела туда в один из первых дней, проведённых в Орехове, и долго ходила между маленькими могилками, понятия не имея, что ровно в этот момент Скудин расспрашивал Наташу о её местонахождении и, получив вполне правдивый ответ, мрачно зачислил в покойницы. Могилки были самые разные, от простых зелёных холмиков до почти гранитных мемориалов, но все без исключения – невероятно трогательные. Мисочки, ошейники, фотографии…

Рита читала надписи, смахивала невольные слёзы и ловила себя на том, что испытывает гораздо более глубокое и душевное чувство, чем на иных человеческих упокоищах. Наверное, сказала она себе, это оттого, что устроителями могилок двигали очень искренние побуждения. И, должно быть, по этой же причине Рита запомнила дорогу на маленькое кладбище и стала время от времени его посещать. Тем более что в обе стороны как раз получалась хорошая прогулка для Чейза.

Вот и сегодня она собралась было побывать там, но не дошла. Небо хмурилось, а Чейз на каждом перекрёстке порывался свернуть в сторону дома. Рита поняла, что именно имел в виду пёс, когда верхушки сосен окончательно спрятались в тучах, а витавшая в воздухе влага стала приобретать черты сперва моросящего, а после и самого натурального дождика. Зонтика Рита с собой, естественно, не взяла, а посему возвращаться пришлось лёгкой трусцой.

Бабушка чистила печку совком на длинной металлической ручке, собираясь топить. Рита сняла с гвоздя обтрёпанное махровое полотенце и принялась вытирать Чейза. Тот подставлял ей голову и бока, блаженно сопя и брыкая задней лапой от избытка чувств. Потом упёрся чугунным лбом хозяйке в колени и принялся тереться, да так, что Рите пришлось хвататься за дверь, чтобы не потерять равновесия.

Бабушка высыпала золу в ведёрко, подняла голову и объявила:

– У нас сметана кончилась.

На обед нынче предполагалась жареная картошка. Со сметаной и с поздними грибами, собранными непосредственно на ореховских улочках. Рита посмотрела в заплаканное окошко, потом на свои спортивные брючки, вымокшие не столько под дождём, сколько от соприкосновения с кобелиной башкой… Помните, читатель, неувядаемый анекдот? Жена за каким-то делом посылает мужа на улицу, а тот, не желая идти, отговаривается ненастьем, дескать, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. «Ну так что? – преспокойно отвечает жена. – Иди без собаки!»

В общем, Рита вооружилась большим чёрным зонтом, сунула в карман кошелёк и отправилась за сметаной в магазин на углу. Идти было совсем недалеко. Самое большее – десять минут. И ещё десять – обратно.

Грязи в Орехове не бывает в принципе. Единственное исключение составляет ранняя весна, когда вовсю тает снег, а промёрзшая земля ещё не способна впитывать влагу. Да и то это не грязь, а что-то вроде зыбучих песков. Всё остальное время вода беспрепятственно уходит с поверхности. Лужи появляются только там, где человек попытался улучшить естественное покрытие местных дорог. Например, залив их асфальтом.

Рита шлёпала резиновыми сапожками по шоссе, мысленно пребывая где-то между кладбищем домашних любимцев и детективным романом, над которым ныне трудилась. Естественно, она уже снабдила свою постоянную героиню, Риту-книжную, огромным беспородным кобелём по имени Чейз. И отправила её – при сугубо вымышленных обстоятельствах – в дачный посёлок Желудёво караулить чью-то «фазенду». В каковом посёлке героиню, конечно, поджидало множество самых неожиданных приключений. Но покамест Рита-книжная смотрела в окно, за которым раскачивались мокрые, успевшие облететь ветки, и мечтала сесть в электричку и уехать далеко-далеко. И сойти на безымянной станции за пределами географических атласов. Там, где никто слыхом не слыхивал о решётках на окнах и о секретных замках, а защёлки в дверях существуют лишь для того, чтобы их не распахивало сквозняком. Там, где к людям безбоязненно подходят поздороваться добрые кошки, где никто не выкидывает на улицу надоевших питомцев, а на могучих ротвейлеров никогда не надевают намордники, потому что в намордниках неудобно облизывать виснущих на шее детей…

Вот про такое состояние и было сказано классиком – «пальцы просятся к перу, перо к бумаге». То бишь, минуя промежуточную составляющую, нашаривают клавиатуру компьютера. Рита до того увлеклась мысленным сочинительством, что не обратила никакого внимания на единственную автомашину, неопределённо-тёмную «восьмёрку», мелькнувшую навстречу. И, пребывая в блаженно-рассеянном состоянии, чуть не пролетела быстрым шагом мимо цели своего путешествия под дождём.

Полнотелая продавщица курила на крылечке, пользуясь отсутствием покупателей. Рита поздоровалась, отряхнула зонтик и юркнула внутрь. Продавщица докурила и величественно вплыла следом. В магазине, грех жаловаться, было множество всяких консервов, чёрный и белый хлеб, четыре сорта сыра и пять сортов колбасы. Не говоря уже о тридцати трёх разновидностях водки.

– А сметанки нет? – поинтересовалась Рита. Хотя и так уже видела, что поиски придётся продолжить. Продавщица молча покачала головой. На всякий случай Рита купила у неё баночку джин-тоника, которым они с бабушкой любили полакомиться вечерком возле печки, и отправилась дальше. По тропинке через лесополосу – в станционный ларёк.

Наверное, это было оборотной стороной нынешнего торгового изобилия. Заходишь в магазин – и всё вроде бы есть… кроме конкретно того, что ты надумал купить. Что ж, если бы всюду имел место один и тот же гарантированный ассортимент, ходить по магазинам сделалось бы скучновато. А так – можно в самом неподходящем вроде бы месте напороться на неожиданное сокровище. Например, ухватить по дешёвке говяжье сердце для Чейза в дорогом круглосуточном «мини-маркете». Или, вот как теперь, баночку вкуснейшей сметаны из совхоза «Мичуринский» – в замызганном ларьке у перрона, где вроде и быть-то не положено ничему, кроме пива, жвачки да сигарет!

– А пёсик ваш где? – спросил молодой продавец.

– Дома! – весело ответила Рита. – Бабушку охраняет!

Спрятала заветную банку в полиэтиленовый кулёк и побежала домой.

Лесополоса представляла собой длинный кусок соснового бора с густыми кустами посередине, там, где между шоссе и железной дорогой тянулись столбы с электрическими проводами. Летом кусты были покрыты пышной листвой, но теперь всё давно облетело, и лесополоса стала казаться прозрачной. В некоторых местах с шоссе в самом деле просматривались рельсы, а с рельсов – шоссе.

Поэтому мужчину, быстро шедшего навстречу, Рита увидела издалека.

Она до такой степени привыкла ходить по здешним тропинкам с Чейзом на поводке, что и теперь спохватилась в самый последний момент, когда рот уже открывался для оклика: «Не бойтесь, мы очень воспитанные, вам ничто не грозит!» Так она всегда говорила прохожим, если видела, что кто-нибудь замедляет шаг и жмётся к краю дорожки. Ибо люди продолжали делиться на две примерно равные категории. Одни утверждали, что пёс у неё – с первого взгляда видать – очень добрый и смирный. Другие, и тоже с первого взгляда, определяли в нём свирепого людоеда.

Пока Рита спохватывалась и подтрунивала сама над собой, мужчина заметил её… и вдруг, всплеснув руками, круто развернулся и чесанул в сторону. Рите бросилось в глаза его крупное сложение, блестевшая под дождём бритая голова, странно мешковатая одежда и… невероятная скорость, с которой он улепётывал по диагональной тропинке. Нечто подобное она видела всего один раз в своей жизни. В Питере, в очень ранний утренний час, возле гостиницы, куда приезжали напиваться граждане соседней страны, изнемогавшей под бременем сухого закона. Позже она сообразила, что забугорного вида дядька, выскочивший на проезжую часть, пребывал в белой горячке. Он ещё и вертелся на бегу, словно бы пиная ногами лишь ему видимых собак, а может быть, зелёных чертей.

Нынешний мужик ничем подобным не мучился, он просто удирал прочь, словно от смерти спасаясь. Невольно остановившаяся Рита проводила его глазами, чувствуя, как съезжает набекрень мироздание. Потом огляделась… «Господи, да что случилось-то?» Ошибки быть не могло, он и точно спасался.

Он бежал от неё.

Причём так, будто у неё рвалось с поводков сразу десять Чейзов, все разъярённые до предела, сейчас сожрут.

«Бабушка!!!» – ударило Риту. Она торопливо сложила зонтик и припустила по тропинке домой.

Неопределённо-тёмную «восьмёрку» она заметила сразу, как только вывернула из-за угла. Предчувствие не обмануло её. Машина стояла возле калитки «их» домика, и обе дверцы были открыты, но внутри никого не просматривалось. Калитка тоже оказалась распахнута настежь, проволочное колечко, надевавшееся на столбик, валялось посреди улицы. Кто-то вошёл сюда, вошёл нагло, не скрываясь и не рассчитывая встретить сопротивление…

И было тихо. Ни криков, ни разговоров, ни шума борьбы. Только журчала вода, стекавшая с крыши в синюю пластиковую бочку. Ритино сознание зарегистрировало этот факт, но не сделало никаких выводов. Молодая женщина плохо помнила, как миновала калитку и бегом одолела последние метры, оставшиеся до крыльца. Она даже не гадала о том, ЧТО сейчас может увидеть, и никакого понятия не имела, что бросится делать при том или ином раскладе. Она просто бежала вперёд.

Железная дверь, снабжённая специальным замком, тоже была открыта нараспашку. Она бы закрылась, потому что её тянул резиновый шнур, но мешала преграда.

Через порог на крыльцо торчали ноги в кроссовках сорок шестого размера. Далее простирались чёрные джинсы и кожаная куртка. Воротник стоял горбом, почти скрывая бритый затылок. Виднелась только рука, ещё сжимавшая связку отмычек… Впрочем, всё это пребывало в состоянии клинической комы и к тому же блестело от постного масла. А над поверженным телом в хмурой задумчивости стояла бабушка Ангелина Матвеевна. Она держала в руках исконно русское оружие национальной женской самообороны – увесистую чугунную сковородку. И, кажется, не спешила с нею расставаться.

– Ну слава Богу! – заметив перекошенную и зелёную от пережитого волнения внучку, с большим облегчением проговорила Ангелина Матвеевна. Со сковородки падали капли. – Риточка, тот телефон у тебя? Звони, чтобы скорее приехали!

Рита шагнула в дом… и увидела позади бабушки второго злодея. В отличие от первого, он стоял на своих двоих, но, как и собрат, ни малейшей опасности более не представлял. Он пластался по печной стенке, не смея ни пошевелиться, ни даже моргнуть, и рожа у него была цвета золы, ссыпанной в металлическое ведёрко, а внутренняя часть джинсов потемнела от влаги. Объяснение тому имелось очень простое. Перед ним, не сводя пристального взгляда, сидел Чейз. Из приоткрытой пасти капала слюна, кобелина время от времени облизывался – и смотрел, смотрел … Как гурман на кусочек лакомой ветчины, приготовленной к ужину…

Тем не менее крови нигде видно не было. Ни на разбойничке, ни – что для Риты было гораздо важней – на собаке. Рита выхватила из кармана мобильник и торопливо нашла номер, три месяца назад аккуратно записанный в память.

Соединение (она оценила это лишь впоследствии, задним числом) произошло мгновенно. На том конце не стали особо вникать в суть её путаных объяснений, велели ждать и по возможности не двигаться с места – и дали отбой. Сколько примерно предстояло ждать, невидимый собеседник уточнить не потрудился. Прошло, однако, совсем немного времени, распростёртый на пороге страдалец только-только начал постанывать и попытался поднести руку к голове, так что бабушка поудобнее перехватила сковородку… и в это время с улицы донёсся характерный рокот дизеля. Рита выскочила было наружу – и чуть не столкнулась с десятком совершенно бесподобных ребят, ринувшихся из голубенького микроавтобуса.

Ребята были действительно бесподобные. Все как один рослые, крепкие, отлично тренированные даже на вид. В камуфляже, в чёрных шапочках наподобие лыжных, и что-то подсказывало Рите, что неприметные шапочки умели разворачиваться в сплошные маски для лиц. Вот это и называется счастьем: наши пришли!

– Собачку уберите, – сказали ей.

– Он не тронет, – мгновенно отреагировала Рита. – Он знает…

Она в самом деле была в этом свято убеждена.

– Не тронет, – обращаясь к подчинённому, подтвердил командир. Голос показался смутно знакомым, Рита вскинула глаза и – очевидное-невероятное! – признала в подтянутом капитане татуированного «братка», с которым ехала в электричке.

– Так это вы! – ахнула она. – Нас провожали?..

– Провожал, – улыбнулся гэзэшник.

Двое его орлов уже тащили к автобусу коматозного, ещё двое надевали наручники на прилипшего к печке. Чейз, видимо посчитав свою миссию завершённой, не спеша поднялся, потягиваясь, как перед прогулкой. Подошёл к хозяйке и, добродушно виляя обрубком хвоста, принялся обнюхивать пятнистые штаны капитана.

– Ну до чего же приятно потрогать руками ротвейлера, – гладя лопоухую голову, сказал бывший «браток». – Вот бежит он к тебе, а ты не знаешь, какую позу принять, чтобы не сразу сожрал. А потом гладишь – и кажешься себе таким уверенным, сильным мужчиной!

Бабушка проводила глазами утаскиваемых арестантов, решила перекреститься, на середине процесса заметила, что крестится полупудовой чугуниной, и с лязгом водворила её на печку.

– «Мне учить тебя не надо – сковородка под рукой», – выпрямляясь, процитировал командир бессмертного Леонида Филатова. И вдруг спросил: – Ангелина Матвеевна, вы какого года у нас?

Бабушка, никогда не видевшая смысла в кокетливой женской привычке скрывать возраст, назвала год рождения. Рита не заметила, чтобы «браток» дал своим какую-то команду, но те вдруг бросили арестантов, выстроились поперёк лужайки и отдали честь – невероятно красиво и дружно.

– Честь вам и хвала, Ангелина Матвеевна, – вытянувшись «во фрунт», без малейшей иронии проговорил командир. – На таких, как вы, Россия держится. Удачи вам и здоровья!

Ещё через минуту микроавтобус отчалил, и следом покатилась «восьмёрка», пилотируемая одним из ребят.

Олег Вячеславович позвонил ближе к вечеру. По голосу чувствовалось, что хозяин дачного домика пребывал на седьмом небе.

– Риточка, – сказал он восхищённо, – вы даже не представляете, какие вы с бабушкой молодцы. Тут всё сложно, не по телефону рассказывать, но, в общем, с вашей помощью такую шайку накрыли!..

При слове «шайка» Рита вспомнила кое о чём, начисто вылетевшем у неё из головы от первоначального шока.

– Олег Вячеславович! – заторопилась она. – Я как бы не знаю, но там, может быть, третий был…

И она насколько могла подробно описала ему странного типа, удиравшего от неё в лесополосе. При этом она ругательски ругала себя за рассеянность, ведь гэзэшники его, может, и успели бы отловить. «Адмирал в отставке» выслушал не перебивая, но и без явного интереса.

– Риточка, – сказал он, когда она замолчала. – Я это, конечно, передам, пускай приобщат, но просто хочу, чтобы вы знали. Вам нечего опасаться, все ваши обидчики, уж простите за избитое выражение, узнали тяжёлую руку закона. И милиция никаких претензий предъявлять не намерена, даже совсем наоборот. Так что, если надумаете в город вернуться, возвращайтесь без всяких сомнений. А захотите ещё на даче пожить – ради Бога, сколько угодно. Вы для нас с Татьяной Павловной столько сделали, прямо не знаю, как вас благодарить.

Здравствуй и прощай, сестрёнка Айрин…

Что россияне в принципе знают о Бостоне? Ну, третий по величине город США. Ну, второй по уровню оптовой торговли. Ну, четвёртый по обороту денежных средств… Ах да, ещё университет какой-то знаменитый,[14] говорят, есть… Сколько мы в советские времена подтрунивали над серостью американцев, неспособных показать на карте реку Волгу и город Москву, а многие ли среди нас с первой попытки сразу ткнут пальцем в Бостон?..

Сейчас, вероятно, знатоков географии развелось побольше. Всё-таки путешествие в Соединённые Штаты в наши дни перестало быть сродни полёту на Марс, превратившись из дела совершенно несбыточного пусть ещё не в самое обычное, но всё-таки, при известном желании, вполне достижимое. А стало быть, и карта Америки из чертежа марсианских каналов превратилась в нечто вызывающее весьма практический интерес. Так что Бостон на ней, может быть, и найдут.

Теперь наш человек преспокойно ездит за океан, кто по работе, кто из туристического любопытства, кто к родственникам. Мы вполне допускаем, любезный читатель, что среди ваших родственников и знакомых отыщутся бывавшие в Штатах. И в том числе – конкретно в названном городе.

Так вот, спросите их: обращали они внимание на неприметное серое здание, что стоит на Алабама-роуд, а перед фасадом ещё растут клёны, такие аккуратно подстриженные?.. Спорим на что угодно – не обращали. Тем более вывеска на воротах принадлежит банальнейшей конторе по экспорту-импорту. И чего бы вы думали – туалетной бумаги!

И тот ненормальный, который вошёл бы в гостеприимную стеклянную дверь, увидел бы внутри рабочие комнаты, компьютеры, клерков и застеклённые стенды с образцами продукции. Вероятно, ему бы улыбнулись и лукаво предложили не теряя времени опробовать некоторые образцы…

Ха-ха-ха! Возьмите эту мягкую розовую бумагу и вместо лапши повесьте её на уши нашим парням из внешней разведки. В отличие от простых смертных, вроде нас с вами, они знают: говённая конторка на самом деле является не чем иным, как Бостонским филиалом центральной штаб-квартиры УППНИРа.[15] Никогда не слыхали про подобное заведение? И правильно, нечего вам про него слушать, крепче спать будете. Потому что по сравнению с этим УППНИРом всякие там ЦРУ, ФБР и АНБ[16] – это так, кружки мягкой игрушки, общества старых дев, дома престарелых.

Одним словом – жуткая тайна, ореол непроницаемости, завеса секретности. Густой туман над неприметным зданием на Алабама-роуд. Вернее, внутри, там, где открытая и общедоступная его часть смыкается с герметично закупоренной и неприступной. Неудивительно, что для прохода в цитадель роскошной блондинке в несуществующей мини-юбке пришлось вначале продемонстрировать пропуск и строго определённым образом ответить на десяток вопросов. Затем она предъявила специальным окулярам правую ладонь, радужки обоих глаз, правую ступню и наконец – ни за что не догадаетесь! – левый сосок. Это ещё счастье, что она была не мужчиной. Тем приходилось снимать штаны…

Причём всё это – в узком, сплошь металлическом тамбуре наподобие вертикального гроба, куда при малейшем несоответствии напускался усыпляющий газ.

Чужие здесь не ходят!

Блондинка терпеливо дождалась, покуда компьютер, дееспособность которого то и дело проверялась бригадой особо доверенных специалистов, удовлетворённо щёлкнет и зажжёт над дверью зелёную лампочку.

– Спасибо, родной, – улыбнулась она. – Ты сегодня тоже классно выглядишь.

Новый щелчок, и в подставленную ладонь выпал маленький стальной ключ.

Миновав тамбур, девушка шагнула в лифт, вставила ключ в прорезь замка и привычно, только ноготки застучали, набрала по памяти шестнадцатизначный код. Путь её лежал вниз, глубоко под землю, на пятнадцатый со знаком минус этаж, присутствие которого невозможно было заподозрить в недрах туалетно-бумажной конторы. Здесь блондинке пришлось почти полностью повторить опознавательную процедуру, доказывая уже новому компьютеру своё право на проникновение в тайны. Соблюдя ритуал, она прошла по длинному коридору и остановилась у двери, массивной и несокрушимой, словно люк галактического корабля. Снова набрала код, только теперь уже двадцатичетырёхзначный. Активировала электронный ключ. В третий и, надо полагать, последний раз продемонстрировала идентифицирующие анатомические подробности. Щёлкнул восьмиригельный замок, мощно загудел сервомотор… и блондинка вошла в просторный, аскетически обставленный офис, единственным украшением которого был звёздно-полосатый флаг. Её здесь ждали.

– Хелло, мисс Айрин, – махнул ей из-за письменного стола плечистый мужчина. – Как долетели? Отоспались после смены часовых поясов?

Он был из тех, кого в нашем отечестве именуют «шкафами». И место ему уж точно было не за письменным столом, а где-нибудь в джунглях, с камуфляжной банданой на голове. Или в тёмном переулке эпохи сухого закона, с надвинутой шляпой и недокуренной сигарой в углу рта. На голове топорщился стальной ёжик, прокуренные парцелановые зубы годились перекусывать проволоку, а левую щёку наискось к уху зловеще пересекал шрам. Он был в точности такой, какими изображают у нас матёрых диверсантов. Или уголовников времён Аль Капоне.

– Спасибо за заботу, сэр. – Посетительница тоже показала зубы, мелкие, очень белые и не менее опасные, чем у хозяина кабинета. Без приглашения уселась в кресло, изящно положила ногу на ногу. Поза получилась безупречно деловая, но в то же время сексуальная до невозможности. – Суточный ритм у меня в полном порядке… как и все прочие ритмы, если вам интересно. А вот проблеваться довелось. Что же такого срочного у нас стряслось, что пришлось посылать за мной истребитель? Итак?

Чувствовалось, что, хоть она и называла мужчину «сэр», разговор шёл на равных.

– Буду краток. – Шкафообразный нажал на кнопку, и свет в офисе погас, зато вспыхнул во всю стену огромный жидкокристаллический экран. – Узнаёте?

– А, генеральский ублюдок. – Девушка фыркнула, вытащила «Довидофф», ловко закурила, несколько манерно выпустила дым из безупречно очерченных ноздрей. – Вы, сэр, доставили меня сюда со скоростью в полтора Маха,[17] чтобы сыпать соль на мою незаживающую сердечную рану? Или я чего-то не понимаю?

– Все мы, милочка, постоянно чего-то не понимаем. – Хозяин кабинета прищурился и снова продемонстрировал зубы, то ли оскалился, то ли улыбнулся. – Нам вот, к примеру, совершенно не ясно, что произошло с данным конкретным тинэйджером. Мало того что он выжил и благополучно здравствует, поплёвывая на «Юболу Икс», которой вы его накачали, так с ним ещё и произошли вещи преудивительнейшие… Увы, русские, когда им надо, по-прежнему умеют соблюдать секретность, но кое-что просочилось в открытые СМИ… Так вот, тщательный анализ разрозненных публикаций показывает: все системы его организма вошли в какой-то гиперрежим. И в том числе мозги. Можете вообразить, его Ай-Кью равен шестистам двадцати![18]

– Хм, – сказала сестричка Айрин, и взгляд у неё сделался мечтательный. Читатель, знакомый с предшествующими похождениями белокурой красавицы, без труда проследит ход её мыслей. Внучка штандартенфюрера из «Аненербе»[19] откровенно прикидывала, какие ещё Эдиковы «системы» впали в гиперрежим. И какими ощущениями сие могло быть чревато на ложе утех.

Широкоплечий, знавший Ромуальду фон Трауберг как облупленную, конечно, тоже всё понял. Однако шутки не поддержал.

– Но главное даже не это. – Он хмуро засопел и в задумчивости уставился на свой кулак, очень тяжёлый, очень волосатый, в застарелых рубцах. – Кровь маленького недоноска ныне представляет собой, пожалуй, драгоценнейшую в медицинском мире субстанцию. За один грамм которой московский аптекарь Брынцалов знаете сколько мерзавцу отваливает?

– Ага, сэр, ясно. – Мисс Айрин ткнула сигарету в пепельницу, её лицо стало профессионально сосредоточенным. – Парень нужен живым.

– Вот что мне всегда нравилось в вас, детка, так это способность всё схватывать на лету. – Шкаф усмехнулся и, на мгновение дав себе вольность, бросил плотоядный взгляд на точёные шелковистые коленки. – Подготовку к операции начнёте немедленно. Всё как всегда – изменение внешности, вживание в образ, проработка деталей… Хочу сразу обрадовать: артистическая сторона в этот раз вам будет облегчена. Последнее достижение нашей прикладной медицины – нейронное психоповеденческое кодирование…

– Это ещё что такое? – Мисс Айрин кокетливо сморщила нос и потянулась к сифону. – Я девушка скромная, я таких и слов-то не знаю. Мне, часом, лишнего не отрежут?

– Да нет, милочка, все ваши прелести останутся с вами. – Хозяин кабинета откровенно и с облегчением заржал, сразу превратившись в радующегося жизни гангстера. – Это просто активное воздействие на психику. С целью достижения полного вживания в образ. Вы ведь у нас по легенде кто? – Толстые пальцы, которым сжимать бы гранатомёт или мачете, проворно заработали клавишами компьютера. – Вот, знакомьтесь. Простая русская девушка Женя Корнецкая. Резко положительная, социально близкая, как у них выражаются. Ну та, что может, по русской терминологии, не зная броду, с конём, в горящей избе… Из провинциального города Тихвина. Так точно, золотко моё, из того самого, где ваш дедуля Ганс Людвиг не сподобился второй раз побывать в сорок третьем… Короче, наше нейронное кодирование сделает вас во всех проявлениях совершеннейшей Женей. Вам не придётся ничего заучивать, судорожно вспоминать и бояться провала, в ваших мозгах просто нарисуют ещё одну личность рядом с нынешней. И положат вам в карман лифчика, ха-ха, переключатель.

Мисс Айрин заинтересованно слушала. Лифчиков она отродясь не носила, и уж кому-кому, а седому это было отлично известно.

– Ну а уж в плане внешности наши пластхирурги постараются приблизиться к российским стандартам. Вам ведь предстоит общаться с людьми, которые очень хорошо знали вас прежнюю…

Мисс Айрин загадочно усмехнулась.

– А кроме того, – продолжал шеф, – вы должны здорово задеть за живое этого генеральского сынка. Поэтому вас приведут в точное соответствие с его вкусами. Так, чтобы парень вернее взял вас к себе на работу. По нашим сведениям, у него скоро возникнет необходимость в замене прислуги. Нынешняя домработница, Зинка, дважды подаст ему пересоленный борщ. Это будет совсем нетрудно организовать…

– О’кей, сэр, я вас поняла, – выпрямила спину наследница Мата Хари.[20] – В о п р о с о в н е т.

– А это для начала. – Мужчина разблокировал сейф, вытащил длинную плотную бумажку: банковский чек. – На булавки.

Булавкам явно предстояло быть с бриллиантовыми головками.

Мисс Айрин взяла чек и отсалютовала по-военному.

Хозяин кабинета ответил на салют не вставая. Когда-то в его жизни действительно имели место и гранатомёт, и мачете, и пятнистая бандана на голове, и камуфляжная роспись на физиономии. Но это было давно. Вот уже пять лет он передвигался исключительно в инвалидной коляске. В которую, самое-то обидное, его усадила не вражеская пуля, а тихая, исподволь проявившаяся болезнь.

Он хмуро смотрел в спину мисс Айрин, выходившей из кабинета, и пытался отогнать дурное предчувствие. Хаханьки хаханьками, а ведь он посылал девчонку на труднейшее задание. Из которого она при малейшей оплошности, да просто по дурацкому стечению обстоятельств, вполне могла и не вернуться…

Два месяца спустя выяснилось, что он как в воду глядел. Пройдя весь курс подготовки, внешне и внутренне преображённая мисс Айрин села на самолёт и улетела в Россию. Но к месту назначения не прибыла. Сперва на Алабама-роуд пришло секретное сообщение. А ближе к вечеру сразу по нескольким телевизионным каналам показали запись, сделанную любительской видеокамерой. Весь мир заворожённо следил, как огромный аэробус, уже вышедший на глиссаду перед благополучной (и даже объявленной по трансляции…) посадкой в аэропорту «Пулково», вдруг окутался радужным сиянием, потом замерцал – и бесследно растворился в воздухе, в неправдоподобно чистом и ясном голубом небе.

Это была самая первая из множества «дыр», коим предстояло в ближайшем будущем серьёзно осложнить жизнь Северной столицы России, да и не только её…

В тот вечер седовласый проклял всё и напился так, как не напивался уже давным-давно.