Особый отдел и око дьявола Чадович Николай
– Есть, есть! – подтвердил Цимбаларь. – Особенно в интонациях. Но главное, я вспомнил, кого мне напоминает Изольда Марковна. Именно сторожиху сгоревшего ресторана.
– Вы слышали два разных голоса, уловили между ними некоторую близость, но к общему мнению так и не пришли, – сказала Людочка, внимательно наблюдая за дисплеем ноутбука, где змеилась кривая, являвшаяся графическим изображением звуковых колебаний. – Сейчас акустические фильтры отсекут от первой записи всё лишнее.
Вновь прозвучала фраза «Поздравляю с успешным завершением операции». На дисплее от основной кривой отлетели тончайшие зигзаги посторонних гармоник. Раз за разом повторяясь, фраза меняла свой тембр. Мужской голос звучал всё выше и выше, пока не превратился наконец в женский, как две капли воды похожий на грудное контральто Изольды Марковны.
– Вот так номер! – воскликнул ошарашенный Кондаков. – Стало быть, она нам и в Москве звонила?
– Конечно. Только при этом применяла специальное устройство, до неузнаваемости изменяющее голос. Сторожиху тоже сыграла Изольда Марковна, причём весьма убедительно. Все мы тогда попались на её удочку… Да никакая она не Изольда, а тем более не Марковна!
Тут уж вопросы посыпались со всех сторон, и Людочка едва успевала отвечать на них.
– Как же эта сучка узнала номер нашего спутникового телефона?
– Включила тайком, вот и всё. Номер высвечивается на экране, – Людочка ткнула пальцем в дисплей. – Сделать это она могла и в гостинице, и прямо здесь, когда приходила за моим тулупчиком.
– А откуда она звонила? Неужто фольклористка имеет свой собственный спутниковый телефон?
– Вполне возможно. Но, скорее всего, она воспользовалась обыкновенным телефоном. Тем самым, который установлен в избе старосты.
– Ну и чего она этим звонком хотела добиться?
– В безвыходной ситуации люди способны на любую глупость, – сказала Людочка. – Впрочем, смысл игры, которую она затеяла, нам до конца так и не ясен.
– Я, пожалуй, пойду, – Цимбаларь встал. – Ложкин уже сорок минут меня ждёт… Как, кстати, его здоровье? – Этот вопрос, естественно, относился к Кондакову.
– Для такого возраста вполне сносно, – ответил тот. – Но впредь нужно воздерживаться от злоупотреблений. Напомни ему об этом.
– Обязательно, – направляясь к дверям, обронил Цимбаларь.
– А с фольклористкой что будем делать? – вдогонку ему спросила Людочка.
– Сегодня к вечеру решим. Именно об этом я и собираюсь говорить с Ложкиным.
Заранее обдумывая слова извинений, Цимбаларь вбежал на крыльцо опорного пункта. Неплотно прикрытая дверь моталась на ветру, но в спешке он не обратил на это внимания.
Пахло в избе как-то странно – то ли Парамоновна раньше срока закрыла трубу, то ли тлел матрас, подожжённый случайным окурком. Не снимая верхней одежды, он быстро прошёл на служебную половину, где уже ощущались ранние сумерки. Ложкин сидел на венском стуле, спиной к дверям, уронив голову на стол.
Испугавшись, что старику в его отсутствие вновь стало плохо, Цимбаларь осторожно тронул его за плечо и угодил пальцами во что-то липкое, как патока.
Затылок Ложкина, воротник его полушубка, крышка стола и даже пол были залиты свежей кровью. Старик уже отошёл, что подтверждало отсутствие пульса в сонной артерии.
Случившееся было настолько неожиданным, настолько неправдоподобным, что Цимбаларь на какое-то время растерялся. Следовало немедленно предупредить друзей, но рация, открыто лежавшая на сейфе, не работала. Преступник, расправившийся с Ложкиным, предусмотрительно вывел её из строя.
Опомнившись, Цимбаларь выхватил пистолет и бросился в соседнюю комнату – убийца мог прятаться в платяном шкафу или под кроватью. Однако там никого не оказалось, как и на чердаке, куда вела лестница из сеней.
Беда случилась от силы десять-пятнадцать минут назад, и надо было, не теряя времени, начинать розыск по горячим следам.
Цимбаларь бросился к дверям, но те сами распахнулись перед ним.
В избу ввалились встревоженные люди, позади которых виднелась целая толпа, запрудившая двор и улицу.
– Здравствуйте, товарищ майор, – с опаской косясь на пистолет, сказал Борька Ширяев. – Слух прошёл, что стреляют в опорном пункте. Вот мы и примчались… А кто это там у тебя? – Он вытянул шею, заглядывая участковому за спину.
– Ложкина убили, – с трудом выговорил Цимбаларь.
На мгновение наступило тягостное молчание, а потом люди вразнобой загалдели. Мужчины не стеснялись выражать свои чувства матерком, бабы подняли истошный вой.
– Кто же его так? – сдёрнув шапку, осведомился Ширяев.
– Не знаю… Я пришёл, а он уже мёртвый.
– А пистолетик тебе зачем? – прищурился Ширяев.
– Для самообороны, – ляпнул Цимбаларь.
– Позволь-ка на него взглянуть.
– Да ты ошалел! – возмутился Цимбаларь. – К служебному оружию лапы тянешь. Забыл, что за это полагается?
– Давай пистолет! – заорали десятки глоток. – Иначе силой отнимем!
Страсти накалились до такого предела, что каждый неверный шаг грозил непредсказуемыми последствиями. Поэтому Цимбаларь счёл за лучшее передать оружие Ширяеву, благо в этом взбесившемся стаде он выглядел наиболее вменяемым человеком.
Бывший зэк понюхал дуло и, сокрушённо покачав головой, констатировал:
– Попахивает пороховой гарью.
Пистолет пошёл по рукам, все его нюхали, словно рыбу на базаре, и все соглашались с первоначальным заключением.
Цимбаларю пришлось оправдываться:
– Я стрелял неделю назад и с тех пор не чистил оружия. Потому и попахивает… Но патроны-то на месте. Все до единого.
– Сейчас проверим, – Ширяев ловко передёрнул завтвор, извлёк из рукоятки магазин и стал выщёлкивать патроны в свою шапку. – Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… А где же восьмой?
– Да вот же он! – кто-то указал в глубь комнаты, и Цимбаларь, оглянувшись, увидел пистолетную гильзу, валявшуюся справа от покойника, у самой стены. И как он её сразу не заметил!
Гильзу сравнили с патронами, только что добытыми из магазина. Все знаки на донышке совпадали один к одному. Когда Ширяев с заметной неохотой объявил об этом, толпа взревела.
Десятки рук вцепились в участкового. Полушубок затрещал по швам. Люди неудержимым потоком хлынули с улицы в избу. Зазвенело оконное стекло. Все старались перекричать, а бабы ещё и переплакать друг друга. Происходящее напоминало дурной сон, и, как это часто бывает в кошмаре, на Цимбаларя просто-таки столбняк напал.
Сквозь общую давку к нему уже пробивались Кондаков и Людочка, но их безбожно затирали. Борька Ширяев и присоединившийся к нему Страшков пытались утихомирить толпу, но, похоже, она уже окончательно вышла из повиновения.
Цимбаларю заехали кулаком в грудь, разбили нос, расцарапали лицо. Он стойко терпел побои, понимая, что сопротивление ещё больше раззадорит погромщиков.
Кондаков, потеряв всякую надежду прорваться к другу, выстрелил в потолок. Это было далеко не лучшее решение. Толпа взревела ещё сильнее. В общем гвалте выделялся голос Изольды Марковны Архенгольц, неведомо как оказавшейся здесь.
– И фельдшер, и учительница – это одна банда! – вопила она. – Отберите у них оружие! Иначе Ложкиным дело не ограничится! Всех перестреляют!
Лишь сейчас Цимбаларь осознал, сколь опасную игру затеяла фольклористка, которую они и за серьёзного противника-то не считали.
Пока он вчера тряс голыми яйцами в бане, она стащила пистолет (валенок – это вам не сейф!), выстрелила где-нибудь в сторонке, подобрала гильзу, а потом преспокойно вернула оружие на прежнее место.
О предстоящей встрече с Ложкиным она узнала, подслушав их застольную беседу, а сообщение на спутниковый телефон послала специально для того, чтобы выманить его из опорного пункта.
Остальное было делом техники – подойти к Ложкину со спины, пальнуть ему в затылок из собственного ствола и подменить стреляную гильзу. После этого все стрелки поворачивались на участкового, и доказать свою невиновность он уже не мог.
На Людмилу и Кондакова навалились со всех сторон, сорвали верхнюю одежду, заломили руки, отобрали оружие, вплоть до маникюрных ножниц. Петру Фомичу вдобавок подбили левый глаз, а Людочке вырвали прядь волос.
– Смерть убийцам! – бесновалась фольклористка, и верные старухи вторили ей яростным воем. – Утопить их в проруби! Разорвать на части! Око за око! Зуб за зуб! Кровь за кровь!
Ширяев, Страшков и ещё несколько местных жителей, сохранивших человеческий облик, пытались помешать изуверским намерениям земляков, но их просто смяли. Толпа, волоча с собой истерзанные жертвы, повалила из опорного пункта. Вот-вот должен был свершиться самосуд, и, казалось, уже ничто не могло помешать этому. В избе остались только мёртвый Ложкин да рыдающая возле него родня.
Внезапно на пути разъярённой толпы встал отец Никита – простоволосый, одетый в своё самое лучшее церковное облачение. В одной руке он держал крест, в другой – икону Николая Угодника.
– Остановитесь! – повелительным тоном возгласил он. – Ни шагу дальше!
Кто-то пытался возражать, но священник вскинул крест над головой.
– Если не покоритесь, прокляну! Отлучу от церкви!
Для большинства жителей Чарусы это была нешуточная угроза. Толпа притихла, хотя Цимбаларя и его друзей по-прежнему держали мёртвой хваткой. Изольда Марковна продолжала кликушествовать, подбивая народ к неповиновению, но Борька Ширяев заткнул ей рот своей шапкой.
– В чём вы обвиняете этого человека? – священник указал на Цимбаларя.
Ему ответило сразу несколько голосов:
– Он застрелил старосту Ложкина.
– Этому есть неоспоримые доказательства?
– Да, его застали возле трупа с оружием в руках… В пистолете не хватало одного патрона, а недостающую гильзу нашли рядом.
– Он не мог убить Ложкина! – тоном, не терпящим возражений, заявил священник. – Я видел с крыльца храма, как в половине второго он бежал к школе. Староста явился на опорный пункт только полчаса спустя. Следом за ним прокрался человек, закутанный в долгополый зипун. К сожалению, я не мог опознать в нём никого из прихожан. Этот неизвестный пробыл внутри не больше минуты и сразу бросился наутёк. Я уже тогда почуял неладное, но отогнал от себя суетные мысли. Участковый вернулся назад лишь в третьем часу дня, и к опорному пункту сразу стали сбегаться люди.
Толпа в массе своей помалкивала, опасаясь пререкаться со священником, однако кое-кто продолжал огрызаться. Один разбитной малый даже заметил, что негоже попам соваться в мирские дела.
– Неужто вы мне не верите? – возмутился отец Никита. – Ну так смотрите, богохульники!
Он повернулся к храму лицом, широко перекрестился и торжественно произнёс:
– Клянусь муками Спасителя, слезами Богородицы и всеми святыми, что не покривил сейчас перед истиной ни единым словом.
Это не столько успокоило, сколько напугало толпу. Принудить духовное лицо к клятве – великий грех. За это на том свете шкурой отвечать придётся. Многие, прекратив орать, истово молились.
Развивая свой успех, священник обратился к Цимбаларю:
– Вы можете сказать что-нибудь в свою защиту?
– Могу. – Отбросив державшие его руки, он отёр с лица кровь и шагнул вперёд. – Настоящий убийца среди нас! Это женщина, которую все мы знаем как Изольду Марковну Архенгольц, фольклористку из Москвы. На самом деле она преступница, совершившая немало чудовищных злодеяний. Сюда она прибыла для того, чтобы отомстить мне и моим друзьям за разгром банды, длительное время занимавшейся грабежами и вымогательством. Всю эту историю с пистолетом она подстроила, воспользовавшись моими приятельскими отношениями с Ложкиным. Если вам будут нужны детали, я их обязательно расскажу… Ложкина она убила для того, чтобы навлечь на нас ваш гнев. Скажу прямо, это ей почти удалось.
– Он врёт! – неимоверным усилием Изольда Марковна отшвырнула от себя Борьку Ширяева. – Не могла я убить Ложкина. У меня и оружия-то нет! Не верьте этому легавому! Смерть ему!
Старухи вновь завыли, словно стая ведьм на шабаше, но из-за угла вдруг вылетела ватага школьников, возглавляемых Ваней. Одному богу известно, какими средствами он вдохновил их на этот подвиг, но молодое поколение Чарусы, действуя кулаками, палками и ремнями, быстро разогнало крикливых старух. Парамоновне, выделявшейся своей боевитостью даже среди товарок, Ваня дал под зад такого пендаля, что она с головой зарылась в сугроб.
Фольклористка хотела смыться под шумок, но Людочка вовремя сбила её с ног и придавила коленом к дорожному насту, жёлтому от лошадиных испражнений.
– А вот теперь мы узнаем всю правду! – В голосе Цимбаларя сквозило нескрываемое торжество. – Сделайте на квартире этой дамочки обыск. Уверен, что там найдётся не только оружие, но и многие другие криминальные игрушки.
На обыск отправилась целая компания в составе Ширяева, Страшкова, Людочки, полудюжины выборных лиц и зарёванной Вальки Деруновой.
Изольду Марковну связали, не забыв вывернуть карманы и прощупать лиф. Оружия при ней действительно не оказалось. Всем, в том числе и священнику, она грозила страшными карами – как земными, так и небесными.
Ваня развинченной походкой подошёл к Цимбаларю и ободряюще похлопал его по спине (до плеча не достал).
– Что приуныл, майор? Соображаешь, как бы быстрее поменять подштанники?
– Здесь это как раз-таки и не проблема, – невозмутимо ответил Цимбаларь. – Всё замерзает за считаные минуты – хоть кровь, хоть дерьмо. Вот только потом пешнёй придётся откалывать.
– То, что ты шутишь, это хорошо, – сказал Ваня. – А то, что за табельным оружием не следишь, плохо. Где она у тебя ствол слямзила? В постели?
– Нет, в бане, – честно признался Цимбаларь.
– Будет тебе урок на будущее. Идёшь с бабой в баню – оставляй пушку в сейфе.
– Черенков, царство ему небесное, тоже однажды оставил свою пушку в сейфе. Не хочу напоминать, чем всё это закончилось… Кстати, спасибо, что пришёл на выручку.
– Ты батюшке спасибо скажи. Если бы не он, болтаться бы всем нам на одной перекладине.
– Да, не ожидал я от отца Никиты такой отваги…
Тем временем вернулись люди, проводившие обыск. Изольда Марковна оказалась большой специалисткой по устройству тайников, но и Людочка, в студенческие годы писавшая реферат на эту тему, тоже была не лыком шита. Она заставила своих подручных поднять половицы, разобрать мебель и отодрать от стен обои.
В итоге улов оказался более чем обильным. Страшков нёс початую упаковку антибиотика. Ширяев – карманный пистолет «Лама», из которого по всем приметам стреляли не больше часа назад. Людочка – длинный ветхий зипун, служивший хозяевам для утепления крышки погреба.
Была и другая добыча, достойная скорее террориста, чем обычного бандюгана, – парочка ручных гранат, добрый кусок пластида, детонаторы, баллончик с нервно-паралитическим газом, элегантный портфель, битком набитый пачками стодолларовых купюр.
Люди вновь сбились в толпу, разглядывая этот никогда не виданный в здешних краях арсенал.
Цимбаларь хотел сказать им что-то нравоучительное, но перед его глазами всё вдруг поплыло, словно после третьей бутылки водки…
Глава 12
Ружьё и керосин
…Мир, распахнувшийся перед ним, был диким, пасмурным и, наверное, холодным. Низкое небо сплошь затягивали облака – серые, сизые, фиолетовые.
От горизонта до горизонта на ветру колыхались высокие, в человеческий рост, травы. Лишь кое-где редкими островками торчали купы низкорослых, корявых деревьев, больше похожих на кустарник.
Среди океана трав петляла медлительная равнинная река, чьё главное русло распадалось на множество рукавов и протоков.
Тот, кем сейчас был Цимбаларь, парил, словно птица, в вышине, медленно приближаясь к обширному человеческому поселению, занимавшему самый большой речной остров и находившуюся напротив него береговую полосу.
До земли было так далеко, что каждый отдельный человечек казался муравьём, но тем не менее он видел всё удивительно чётко, вплоть до мельчайших подробностей.
Селение было застроено круглыми островерхими хижинами, лепившимися друг к другу, словно ласточкины гнёзда. Его береговую часть со стороны степи защищал земляной вал, по верху которого шёл высокий плетень. Там же торчали примитивные сторожевые вышки.
Посреди островного посёлка возвышался резной деревянный столб, увенчанный изображением рыбы. Гладь реки была усеяна лодками-долблёнками, с которых закидывали в воду сети.
Сразу бросалось в глаза, что посёлок населяют исключительно чернокожие люди, одетые в звериные шкуры и накидки из растительных волокон. Но это была совсем не Африка, что ощущалось буквально во всём – и в неприветливом осеннем небе, и в тусклом свете невидимого солнца, и в порывистом ветре, безжалостно треплющем траву, и в самой траве, похожей на гигантскую осоку.
Внезапно посёлок охватила тревога, явно пришедшая со стороны степи. Костры, горевшие среди хижин, погасли. Дети и женщины переправлялись на остров. Туда же устремились и рыбачьи лодки. Мужчины, вооружённые копьями, дротиками и каменными топорами, лезли на вал.
Травы в степи странным образом шевелились, совсем как волосы у завшивевшего мертвеца. Огромные массы людей, пока ещё недоступные взору Цимбаларя, приближались к посёлку. Над зеленовато-серым океаном плыли лишь воздетые на шесты черепа лосей и медведей.
Но прежде чем первые ряды захватчиков достигли оборонительного вала, вдали показались стада бурых косматых чудовищ, чем-то похожих на слонов, но отличавшихся от них могучими крутыми загривками и иным изгибом бивней. На спинах мамонтов восседали бледнолицые воины, чьи головы украшали оскаленные волчьи морды, а голые торсы были разрисованы сажей и охрой. В отличие от чернокожих рыбаков, их вооружение состояло из луков, копьеметалок и медных топоров.
Светлокожие, сопровождаемые множеством злых лохматых собак, хлынули на вал. В считаные минуты они смели и сторожевые вышки, и плетень, и его защитников. Кровью мертвецов победители смазывали свои тела. Собаки терзали раненых. Отрубленные головы при помощи копьеметалок швыряли вслед тем, кто успел добежать до лодок и сейчас переправлялся на остров.
Как и в прошлый раз, сражение происходило в абсолютной тишине – воины беззвучно разевали рты, вопя от торжества или от боли, стрелы и дротики беззвучно вспарывали воздух, топоры беззвучно врубались в человеческую плоть.
Теперь противников разделяла речная протока, через которую в обоих направлениях тучами летели стрелы, дротики и каменные ядра пращей. Однако стрелы пришельцев разили дальше и точнее, чем оружие аборигенов.
Между тем к реке подошли боевые мамонты, и началась переправа. Косматые исполины бесстрашно входили в воду, которая даже на стрежне не покрывала их спины.
Чернокожие с берега бросали в мамонтов остроги, горящие дротики, а бледнолицые седоки в ответ пускали стрелы, каждая из которых в этой давке находила свою жертву.
Однако у самого берега захватчиков ждал неприятный сюрприз. Передовые мамонты с ходу напоролись на острые колья, врытые под водой. Серьёзно пострадали лишь два или три исполина, но они подняли такой вой (Цимбаларь, по-прежнему не слышавший ни звука, мог только догадываться об этом), что их товарищи впали в панику, смертельно опасную для всех окружающих.
Одни мамонты бросались назад, топя плывущих воинов, другие волчком крутились на месте, сбрасывая седоков. Положение спасли старые вожаки, бивнями вывернувшие колья и этим расчистившие путь к наступлению.
Началось побоище, исход которого был предрешён численным превосходством, лучшим вооружением и боевым духом пришельцев.
Цимбаларь, а вернее его новая сущность, обладавшая совершенно удивительными свойствами, опустилась к самой земле, и теперь все перипетии схватки были перед ним как на ладони.
Аборигены, защищавшие свои дома и свои семьи, сражались на удивление вяло, как бы из-под палки, словно заранее смирившись с неизбежным поражением. Бледнолицые, наоборот, рубились с остервенением, можно сказать, с пеной у рта, не щадя ни мужчин, ни женщин, ни детей. Это была война не за рабов и не за добычу, это была война на уничтожение.
Всё новые и новые толпы захватчиков переправлялись на остров. Упал тотемный столб, подрубленный бронзовыми топорами, а его место занял шест, украшенный медвежьим черепом. Хижины вспыхивали одна за другой.
Мамонты, поджимая легко уязвимый хобот, расшвыривали аборигенов огромными бивнями, а потом топтали ногами, похожими на дубовые стволы. Меткие стрелы догоняли тех, кто пытался спастись на лодках.
С высоты двадцати-тридцати метров Цимбаларю был прекрасно виден не только весь остров, но и дно реки, где в гуще водорослей лежали человеческие тела, из которых тёмным дымом вытекала кровь.
Тем временем небо на западе расчистилось, и среди туч показалось низкое неласковое солнце. Его блики заиграли на воде, окрашивая волны в багряный цвет. Вниз по течению плыли перевёрнутые лодки, трупы, ещё не набравшие в свою утробу достаточное количество балласта, бурые островки мамонтовых тел.
К шесту с медвежьим черепом привели седого человека в накидке из птичьих перьев, наверное, местного вождя. Он сам послушно лёг спиной на низвергнутый тотемный столб, дугой выпятив грудь и запрокинув голову. Сверкнул медный нож, и ещё трепещущее сердце, вырванное из вспоротой грудины, было поднесено на копье клыкастому кумиру.
Вновь, как и в случае с разгромом конвоя, ни одно чувство не тронуло душу Цимбаларя – ни ужас, ни жалость, ни отвращение. Он был сейчас кем-то вроде случайного прохожего, равнодушно взиравшего на сражение двух разных муравьиных видов.
Багряное сияние между тем становилось всё ярче и нестерпимее. В нём уже тонули и степь, и река, и небо, и посёлок. Затем из этого зловещего света возникли четыре циклопические фигуры, не имевшие лиц.
Они приближались.
Они были так ужасны, что крики окружающих вернули Цимбаларя из мира иллюзий в заснеженную, подёрнутую сумерками Чарусу.
Люди выглядели так, словно только что очнулись от кошмарного сна. Одни были ошарашены, другие подавлены, третьи вообще не соображали, как и почему они здесь оказались.
Фольклористка исчезла – не сказать, что бесследно. На том месте, где она стояла пару минут назад (прежде чем впасть в транс, Цимбаларь успел глянуть на часы), валялась верёвка, сохранившая все свои узлы. По-видимому, Изольда Марковна была талантливой последовательницей небезызвестного Гарри Гудини.
Слава богу, что оружие, добытое во время обыска, уцелело. Фольклористка, скорее всего, тоже подпала под влияние наваждения, хотя это и не помешало ей задать стрекача.
Невольно напрашивался вопрос: можно ли вообще сбежать из крохотной, утонувшей в снегах деревеньки, если до ближайшего жилья сотни вёрст, а студёная северная ночь только начинается.
Внезапно Валька Дерунова всплеснула руками:
– А у меня Настёна одна дома осталась… Она на печке спит. Ох, чую беду! Помоги-те!
Толпа, теперь уже возглавляемая полностью реабилитированным Цимбаларем, двинулась к избе почившего старосты (многие, правда, отстали по дороге, а в первую очередь – опозорившие себя старухи).
Однако стоило только забежавшему вперёд Борьке Ширяеву коснуться калитки, как окно в комнате квартирантки распахнулось и оттуда грянул выстрел, к счастью никого не задевший.
Людей от избы словно бурей отмело. Прячась за сугробом, под которым был погребён забор, Цимбаларь крикнул:
– Сдавайся, тварь! В этом случае обещаю, что перед судом ты предстанешь целой и невредимой.
– Сначала повяжи меня, мусор поганый, – в окне показалась фольклористка, в правой руке державшая ружьё, прежде принадлежавшее Ложкину, а левой прижимавшая к себе зарёванную Настёну. – Живой я тебе не дамся, даже не надейся. Но на тот свет, сам понимаешь, уйду не одна. Не много ли смертей для такой захудалой деревеньки?
– Ты же, сука, ребёнка простудишь! – завизжала Валька Дерунова. – Сейчас же прикрой окно!
– Лучше помалкивай, кошка драная, – хладнокровно ответила фольклористка. – Если надо будет, я твоей соплячке горло зубами перегрызу и не поморщусь. Поэтому лучше не нервируй меня.
– Что ты хочешь? – приподнявшись над сугробом, спросил Цимбаларь.
– Вот это совсем другой разговор, – усмехнулась фольклористка. – А хочу я совсем немного – покинуть вашу милую деревеньку. Как говорится, погостили, пора и честь знать. Ты вызовешь для меня вертолёт из райцентра. Тех денег, которые вы у меня изъяли, хватит на его оплату с лихвой. Улечу я, естественно, вместе с девчонкой и приземлюсь в удобном для меня месте. Девчонку вам потом вернут лётчики.
– Прямо скажем, несбыточные у тебя желания, – ответил Цимбаларь. – В такую погоду сюда никто не полетит.
– За двадцать тысяч баксов полетят… А впрочем, я не собираюсь тебя упрашивать. Выбор невелик. Или моя свобода, или смерть девчонки. Да и кроме неё я нескольких человек с собой прихвачу, – фольклористка погрозила ружьём. – После старика остался целый ящик патронов.
– Ради бога, спаси доченьку! – Дерунова вырвалась из рук державших её людей и кинулась Цимбаларю в ноги. – Век на тебя молиться буду!
– Я сделаю всё, что в моих силах, – он наклонился и обнял свою недавнюю недоброжелательницу. – Деда я не уберёг, а уж за Настёну жизни своей не пожалею.
Фольклористка между тем взяла ремень ружья в зубы и, держа Настёну под мышкой, словно неодушевлённый предмет, принялась поливать стены и занавески керосином из канистры (о том, что это именно керосин, а не, скажем, клюквенный квас, возвестил резкий, тошнотворный запах).
– Эй! – заорал Цимбаларь. – Не сходи с ума! Я согласен на все твои условия! Сейчас же свяжусь с райцентром. Вертолёт будет здесь, как только установится лётная погода. Но запомни, за ребёнка ты отвечаешь головой!
– Это ты сам за неё отвечаешь! – огрызнулась фольклористка, продолжая своё рискованное занятие. – Вокруг меня сорок литров горючего. Любая провокация с вашей стороны, любой выстрел, любая искра – и дом превратится в костёр! В погребальный костёр! А посему советую быть предельно осторожным. И поторопись! Сидеть в такой вонище не очень-то приятно.
Не спуская глаз с окна, за которым творились ужасные вещи, Цимбаларь отдавал своим соратникам короткие распоряжения:
– Пётр Фомич, остаёшься здесь за старшего. Дом окружить и держать под неусыпным наблюдением. Твой первый заместитель Борька Ширяев… Ваня, жми в больничку за медикаментами. Возьми фельдшерский чемоданчик и побольше стерильных бинтов… Отец Никита, уговорите людей отойти на безопасное расстояние. Вальку от себя ни на шаг не отпускайте… Никому не курить… А я вместе с Лопаткиной побегу звонить в райцентр.
Но его планам опять не суждено было сбыться. Девчонка, изловчившись, цапнула свою мучительницу за палец и вырвалась на свободу.
В то же мгновение взвывшая от боли Изольда Марковна выронила из зубов ружьё. Грохнул выстрел, и к потолку взметнулось ревущее пламя.
Лезть в окно было бессмысленно – за ним бушевал ад. Оставалось надеяться, что внутренние перегородки задержат огонь хотя бы на десять-пятнадцать минут.
Цимбаларь вскочил на крыльцо и со всего маху ударил плечом в дверь, но та даже не дрогнула. На помощь ему поспешил Борька Ширяев, однако кованые запоры не поддавались усилиям двух здоровенных мужиков.
Тогда Цимбаларь выхватил пистолет, совсем недавно вернувшийся к своему законному хозяину, и всадил все пули в те места, где предположительно находились дверные петли. После этого проклятая дверь не продержалась и пары секунд.
В сенях было дымно, а на кухне уже вихрем вилось пламя, перескакивая с обоев на занавески. Цимбаларь бросился в комнату, где вместе с дочкой обитала Валька Дерунова. Ширяев скрылся в спальне стариков.
Дым ел глаза, но Цимбаларю случалось терпеть и не такое. Он заглянул под кровать, разворотил постель, выбросил из шкафа всю одежду, однако девчонки нигде не было. Он уже собрался продолжить поиски в другом месте, но внезапно услышал сдавленный детский кашель.
– Настёна, ты где? – закричал он.
– Ау! – девчонка выглянула из стоявшей на шкафу плетёной корзины, в которой, казалось, и кошка бы не поместилась. – Я здесь от Изольды Марковны прячусь.
Цимбаларь сграбастал девчонку в охапку и хотел было пробиваться к выходу, но все щели дощатой перегородки ярко светились, словно бы за ней разверзлась преисподняя. Схватив самое тяжёлое, что подвернулось под руку – кадку с фикусом, – он вышиб оконную раму, вытолкнул наружу девчонку, завёрнутую в полушубок, а следом вывалился сам.
Холодный снег и морозный воздух показались ему чуть ли не райским блаженством.
Сбылись мрачные пророчества Изольды Марковны – изба превратилась в костёр. Оказалось, что сорок литров керосина вкупе с немереным количеством сухой древесины вполне могли создать иллюзию небольшого катаклизма. Вдобавок ко всему в избе рвались ружейные патроны.
– Где Ширяев? – встав на ноги, спросил Цимбаларь. – Куда он опять запропастился?
– Как вместе с тобой в избу вскочил, так с тех пор и не появлялся, – отвечали мужики и уже начинали понемногу креститься.
– Цыганка ему смерть в огне нагадала, – сообщил оказавшийся рядом Страшков. – Стало быть, сбылось предсказание.
Но тут в проёме дверей, где оранжевой птицей билось пламя, проявился Борька Ширяев. В единственной руке он нёс старинную икону в золочёном окладе. Всё на нём горело – одежда, волосы и даже валенки, намокшие в разлитом керосине. Говоря высоким стилем, это был человек-факел.
Его повалили в снег, накрыли полушубками, кое-как сбили огонь, а потом оттащили подальше от пылающего дома. Теперь это был уже не человек-факел, а человек-головёшка. Дымящаяся головёшка.
Отдавая икону отцу Никите, он сказал, имев в виду, конечно же, Ложкина:
– Его любимая… Сошествие святого духа на архангелов… Последнее время только перед ней и молился.
Лицо Ширяева было чёрным, как у негроида из недавнего видения, а там, где кожа висела лоскутьями, проступала нежно-розовая, сочившаяся сукровицей плоть. Губы обгорели почти до дёсен, обнажив два ряда желтоватых зубов, и было совершенно непонятно, как он вообще может говорить.
С тех пор как Ширяев покинул горящую избу, он не издал ни единого стона, но когда с него попытались снять тлеющие валенки, дико закричал. Сейчас войлок уже составлял единое целое с его кожей и мышцами.
Ища взглядом священника, Ширяев попросил:
– Батюшка, слёзно тебя молю: отпусти перед смертью грехи. Излагать подробности сил нет. Давай уж лучше чохом. Боженька на тебя за это не заругается.
Отец Никита несколько раз перекрестил его и скороговоркой произнёс:
– Во имя отца, сына и святого духа отпускаю грехи рабу божьему Борису. Аминь.
Прочтя напоследок коротенькую молитву, он приложил к его обуглившимся губам крест.
– А-а-а, – застонал Ширяев – Слышу пение ангельское… Благодать нисходит… Теперь хочу с участковым поговорить. Нагнись ко мне, майор.
Отказывать умирающему даже в мелочах непозволительно, и Цимбаларь послушно склонился над ним.
– Помнишь, я рассказывал тебе, как убил родного брата? – совершенно ясным голосом произнёс Ширяев. – Так это не единственное душегубство, которым я запятнал себя… В девяностом году задушил на охоте Володьку Автухова, зоотехника. Потом его смерть на волков списали… А в позапрошлом году утопил в проруби бригадира… Опёнкина Антона Демьяновича… Еле-еле затолкал его под лёд, бедолагу.
– Зачем ты это сделал? – спросил потрясённый Цимбаларь.
– Повеление мне было… Свыше…
– От бога?
– Не кощунствуй… Дьявол меня с детства к рукам прибрал. Не могу его воле противиться… Вы все тоже умрёте… Видел сегодня четыре персоны, в бесовском наваждении явившиеся? Так это были вы… Учительница, фельдшер, ты и пацан… Приговор оглашён, а за палачами дело не станет.
– А ты не загнул часом? – терпимость ненадолго оставила Цимбаларя. – Ведь те персоны даже лиц не имели. В честь чего ты решил, что это были именно мы?
– Не каждому дано читать знамения зла… Кому вас узнать полагалось, тот узнал. Уж будьте спокойны.
Наклонившись к самому уху Ширяева, вернее, к жалкому огрызку этого уха, Цимбаларь спросил:
– Скажи мне, кто убил Черенкова?
– Не я…
– А кто?
– За других не отвечаю. Бог им судья.
– Относительно Черенкова тоже повеление было?
– Было… – Ширяев, до этого лежавший бревном, заёрзал. – Кажись, полегчало мне… Дайте испить.
– Нельзя вам сейчас пить, – запротестовал Кондаков, не отходивший от умирающего ни на шаг. – Давайте я вам лучше обезболивающий укол сделаю.
– Пусть попьёт, – сказал отец Никита, со скорбным видом стоявший неподалёку. – Теперь ему уже всё можно.
Из ближайшей избы принесли кринку парного молока. Борька сделал два глотка, поперхнулся и испустил дух.
Глаза ему закрыть так и не удалось – веки превратились в огромные кровавые волдыри.
Поздно ночью Валька Дерунова, за один вечер лишившаяся сразу и дома, и свёкра (это уже не говоря о жути, пережитой из-за Настёны), прислала Цимбаларю бутылку армянского коньяка, извлечённого из каких-то неведомых закромов. По словам соседки, доставившей подарок, спасённая из огня девчонка с аппетитом поужинала и сейчас крепко спит, обнимая плюшевого медведя, к плечам которого самолично пришила нарисованные на картоне милицейские погоны.
Людочка только что закончила составлять опись имущества, обнаруженного при обыске в комнате фольклористки. И если с деньгами всё было более-менее ясно, то судьбу оружия и взрывчатки ещё предстояло решить. Чаруса, уже показавшая свою непредсказуемость и неуправляемость, совсем не подходила для хранения этих пагубных штуковин.