1924 год. Наследница Тюрин Виктор
«Даже здесь, в криминальной колонке, нет никакой конкретики, зато политики накрутили – будь здоров».
Выкинув газету в урну, я отправился на встречу.
Встретились мы со Зворыкиным и Власовым у картинной галереи. У меня даже сомнений не было, что после вчерашних событий Власов придет вместе со своим старым другом. Если у Владимира был цветущий вид довольного жизнью человека, то Петр Сергеевич, судя по сердитому выражению лица, даже не скрывал того, что был зол на весь мир.
– Здравствуйте, господа. Как все прошло, Петр Сергеевич?
– Да это просто безобразие! – бывший следователь расстроенно махнул рукой. – Эта их народная милиция – просто насмешка какая-то над законом!
– Расскажите. Мне же интересно, как участнику событий, чем все закончилось.
– Не надо было слушать Петра, а расстрелять их там же, на месте! – неожиданно и резко высказался на эту тему Власов. – Мы таких сволочей без всяких разговоров к стенке ставили.
«Недавно совсем скучный был, а тут смотри, ожил. Интересно, где и кого он там к стенке ставил?»
– Владимир, думай, когда говоришь, – и Зворыкин бросил настороженный взгляд по сторонам.
– Что я такого сказал? Да тебе ли не знать, что у нас в России каждый пятый человек ставил кого-то к стенке. Так что не надо мне рот затыкать, Петр.
Зворыкин резко махнул рукой, этот жест явно говорил, что горбатого только могила исправит, потом повернулся ко мне и сказал:
– Хочу искренне поблагодарить вас, Александр! Вы спасли мне жизнь. Теперь я ваш должник и всегда это буду помнить.
– Давайте оставим это, Петр Сергеевич! Вы лучше расскажите, что там у вас было с милицией.
– Что там может быть! Привели нас всех в отделение, а там сидит молодой деревенский лапоть, изображая с умным видом дежурного следователя. Выслушав меня с деревянным лицом, он вместо того, чтобы задавать вопросы по делу, спросил меня: служил ли я в царской охранке? Я ему объяснил, что чист перед советской властью, что был следователем по уголовным делам и боролся с преступностью. И что бы вы думали? Он мне не поверил! Он заявил, что я «бывший», а значит, классовый враг, который пытается запутать следы, а гражданин Чернов, пусть и преступник, но близкий пролетариату по духу человек, так как мучился в тюрьмах еще при царе. Причем этот никчемный дурак нагло заявил, что раз я его сажал во времена гнилого царизма, то это говорит о том, что у меня к гражданину Чернову личная неприязнь, и я его оговариваю. Меня просто оторопь взяла, а эта сволочь Черный прямо закатывается от хохота. Представляете этот спектакль, господа?! Тогда я заявил, что хочу переговорить с его начальством, а он мне в ответ пригрозил тюрьмой. В общем, я все же добился своего: пришел мужчина в возрасте и представился старшим оперуполномоченным Варенцовым. Мне пришлось снова объяснять суть того, что произошло, и рассказать ему, что собой представляет бандит и убийца Сашка Черный. Стоило тому услышать, кого взяли, как этот пролетарский милиционер сразу схватился за телефон, а еще спустя пару минут в кабинет влетели оперативники и забрали Черного с подельником. Затем Варенцов меня с полчаса расспрашивал о прежних делах Черного, а потом сам поделился недавними «подвигами» бандита. Как оказалось, на счету у Черного только за последние три недели два налета с трупами, два из которых – сторож и милиционер. Знаете, что самое обидное во всей этой дурацкой комедии, так это то, что меня как бы признали своим и даже пару раз назвали товарищем.
– Да кто он этот Черный? – нетерпеливо поинтересовался я тем, что меня заботило больше всего.
– Первейшая сволочь, грабитель и убийца. Александр Андреевич Чернов-Бельский. Потомственный дворянин из хорошей семьи. Впервые убил человека в девятнадцать лет. Тогда Сашка проигрался в карты и вместо того, чтобы отдать долг, зарезал этого человека. За ним еще в мое время было два срока и семь трупов, и я просто думать боюсь, что эта тварь натворила за все эти годы, полные беззакония. Вот второго бандита мне никогда раньше видеть не доводилось, хотя, скорее всего, он уже проходил по делам. Кличка Лом. Как мне сказал товарищ Варенцов, им недолго жить осталось. Как только в милиции окончательно убедятся, что это те самые бандиты, их сразу к стенке поставят. Вот и вся история.
– Так это же хорошо?
– Просто отлично, – сразу повеселел Зворыкин. – Теперь я хочу сказать вам, Александр, что вы меня несказанно удивили. Я вас совсем по-другому представлял. Сначала как шустрого и наглого дельца, всплывшего на мутной волне. После того, как вы предложили нам… дело, то я заподозрил вас в связи с криминальным миром, а сейчас даже не знаю, что о вас думать. Вы настолько ловко сыграли роль труса, что даже я в тот момент вам поверил, а вы, оказывается, играли с ними, как кот с мышами, готовый их убить в любой момент, хотя никогда их до этого не видели. Такое хладнокровие я редко у кого видел. Отсюда можно сделать вывод: хотя вы очень молоды, но при этом очень опасны.
– Скажу вам так, Петр Сергеевич: A la guerre comme la guerre, messieurs.
– Знаете французский? – удивился Власов. – На войне как на войне. А знаете, господа, благодаря этой фразе мне только что в голову пришла мысль, что все мы так и не вышли из состояния войны. Скрываемся, прячемся, ждем удара в спину. Казалось бы, живешь на родине, а чувство такое, что ты здесь чужой. Ты как, Петр?
– Я русский человек и, надеюсь, всегда им останусь. У меня есть только одна родина – Россия. Здесь я родился, здесь и умру. При этом врать не буду, душа у меня, как у любого честного человека, болит за все то, что сейчас делается в стране. Все, что было с такими большими трудами создано, большевики развалили и разграбили. Сейчас, правда, они в ум приходить стали, специалистов на работу приглашать, торговлю наладили, промышленность поднимать стали. Вот только надолго ли? Ладно, наши переживания Александру не интересны, – Зворыкин снова повернул голову ко мне. – А французский язык у вас и правда хорош, только немного не так ставите фразы. И последнее. Помните, вы всегда можете на меня рассчитывать, Александр!
– Даже если мы пойдем грабить прохожих в темную подворотню?
Приятели весело рассмеялись. Было похоже, что они приняли меня в свою компанию.
– Вот и отлично, господа. Значит, у нас с вами остаются прежние отношения и договоренности, – я достал из кармана пачку денег и протянул Зворыкину. – Это вам для Николеньки.
Глава 4
Над массивным столом с резными ножками висел большой портрет Ленина. Впрочем, в этом кабинете вся мебель была большая и массивная. Кресло хозяина кабинета, большой кожаный диван, тяжелые стулья, массивная медная чернильница с львами. В его понимании все это должно было говорить о солидности и значимости его, как человека, занимающего ответственную должность, а вот пепельница, сделанная из гильзы артиллерийского снаряда, наоборот, должна была подчеркнуть пролетарское происхождение, показать его как выходца из народа, который на фронтах гражданской войны боролся за народное счастье.
Затянувшис в последний раз, начальник секретно-оперативного отдела затушил папиросу в пепельнице, после чего бросил недовольный взгляд на своего заместителя. Был конец рабочего дня, он чертовски устал, к тому же он не вызывал его, а значит, Семен Давиденко пришел к нему с каким-то делом.
«Надеюсь, это не очередной донос…» – недовольно подумал начальник.
– Товарищ начальник…
Хозяин кабинета барственно махнул рукой, дескать, не выделывайся, а говори как есть.
– Клим Маркович, сегодня мною были получены довольно интересные сведения. В Москве, прямо сейчас, находится наследница одного очень богатого человека. Судя по тем сведениям, что я успел получить, купцы Заварзины до революции входили в список самых богатых людей. Один из них, Николай Васильевич Заварзин, постоянно жил за границей и, судя по некоторым сведениям, за последние годы сумел составить себе приличный капитал. Если сам Николай Заварзин все это время жил там, то его сын принял наши идеи и остался в России. Женился, появился ребенок. Девочка. Потом они с женой умерли от испанки, а ребенок каким-то образом выжил. Как его нашли, тоже неясно, но суть не в этом. Эта девочка сейчас здесь в Москве, и ее дед, Николай Заварзин, чтобы вернуть себе внучку, согласен выложить за нее большие деньги.
– Откуда сведения?
– Есть у меня один полячишка в их посольстве. Полгода тому назад я его крепко посадил на крючок. Любитель малолеток испугался скандала и подписал бумагу о сотрудничестве. Это он мне о девчонке рассказал.
– И зачем ты мне все это рассказываешь, Давиденко? – лениво поинтересовался хозяин кабинета, хотя уже прекрасно знал, о чем дальше пойдет речь. Просто у него была такая манера вести беседу. Всю инициативу разговора он предпочитал отдавать сотруднику, заставляя его строить и развивать планы, но при этом, даже при одобрении начальника, вся вина, если что-то шло не так, ложилась на этого инициативного сотрудника. Сам предложил, сам провалил, а раз так – получи заслуженное наказание. Давиденко прекрасно знал о такой манере разговора своего начальника, поэтому продолжил излагать свой план.
– Поляки оформили официальные документы на девчонку и готовы вывезти ее за границу, причем не просто так, а за хорошие деньги. Нам, собственно, и делать ничего не надо, только взять у них девчонку, а затем вернуть старому буржую.
– А твой агент, он с какого боку к этому делу причастен?
– Так это он занимался для нее оформлением документов.
– Она сейчас живет при посольстве?
– Нет. Мой агент сказал, что для нее сняли квартиру, – и, предваряя вопрос своего начальника, добавил: – Никаких проблем с польским представительством у нас не будет. Возвращением внучки занимаются совсем другие люди. Думаю, что это агенты польской разведки.
– Даже так? Хм. Думаю, если пшеки подрядились на эту работу, то сумма, действительно, должна быть приличной.
Давиденко понял, что его начальник уже начал склоняться к задуманной им операции, поэтому решил подтолкнуть его к быстрейшему принятию решения.
– Поляк согласен нам рассказать все о ней, только это надо сделать как можно быстрее. Билеты куплены, и через два дня ее увезут.
– Что он за это хочет?
– Хочет вернуть себе подписанную им бумагу о сотрудничестве.
– Так пригрози ему этой бумагой.
– Пробовал, но он уперся, причем сказал, что его собираются отозвать в Польшу, после чего он собирается уйти из дипломатов и пойти по торговой линии.
– Врет, небось?
– Насчет торговли, может, и врет, но при этом чувствую, что от своего решения не отступит и пойдет до конца.
– Он ценный агент?
– Не особенно, но кое-какую информацию мы от него имели.
– Сколько лет девчонке?
– Десять.
– По твоим словам все просто получается, а как на деле будет выглядеть?
– Всего, Клим Маркович, не угадаешь. Каждый раз, когда планы строишь, думаешь, что все предугадал, а выходит….
– Так что ты предлагаешь?!
– Взять девчонку и определить на квартиру к Катьке, затем послать человека к ее деду и озвучить сумму, после чего получить деньги и отдать ему внучку. Обмен можно произвести прямо на границе.
Хозяин кабинета достал из коробки папиросу, прикурил, затянулся, думая о том, что дело, в принципе, несложное. Только и надо, что убрать из игры поляков, а в качестве продавца выступить самим.
– Какую сумму можно запросить?
– Поинтересовался этим вопросом. Полячишка полагает, что с деда можно затребовать сумму в сто пятьдесят – двести тысяч рублей.
– Солидно. К тому же хорошее дело делаем: поможем родственникам воссоединиться. Даю добро. Кого собираешься привлечь?
– Есть у меня два подлых человечка, бывшие анархисты. Проверены делом.
– Говоришь, подлые… Значит, ненадежные. Лишнее могут сказать. Понимаешь?
– Понял. Обрубим все ниточки. Так договариваться мне со Стефаном Подляским, Клим Маркович?
– Договаривайся. Но смотри, Семен! Все на тебе! Если что пойдет не так – у меня разговор короткий!
– Не сомневайтесь, сделаем все аккуратненько, Клим Маркович.
Отдел Культпросвета по выдаче разрешений и оформлению соответствующих бумаг находился в старом особняке, вместе с кучей контор и учреждений. По обе стороны от входа висело одиннадцать табличек с их названиями. Войдя в просторный вестибюль, мы сразу были остановлены пожилым вахтером в синей косоворотке, в галифе и сапогах. Встав из-за стола, стоявшего прямо у входа, он автоматически провел рукой по пышным буденновским усам и сразу поинтересовался:
– Вы куды направляетесь, граждане-товарищи?
– Нам нужен Разрешительный отдел Пролеткульта, – ответил ему Зворыкин.
– Вас там ждут? – снова поинтересовался дед.
– Нам назначено, – сухо и официально ответил ему Петр Сергеевич.
– Раз так, то вы должны зафиксировать в дежурном журнале цель своего визита! Подойдите к столу, граждане!
Было видно, он произносил эти слова сотни раз, так выпалил эти фразы автоматически, на едином дыхании. Мы подошли к столу, где кроме стопки газет лежал «журнал посещений» и стояла чернильница с ручкой. Нацепив очки, он открыл журнал и начал заполнять графы, предварительно спрашивая нас: кто мы и зачем пришли. После того, как мы расписались, вахтер отпустил нас. Поднявшись на третий этаж, я сразу отметил висящий на стене большой плакат, где снизу крупными буквами было написано «Смерть взятке!». На нем мужик с мечом рубил взяточнику руку, которую тот протянул за деньгами. Пробежал глазами по строчке над рисунком: «Кто сейчас самый грозный враг революции? – Взяточник!»
– Смотрите, Петр Сергеевич, – и я кивком головы указал на плакат.
– Ну-ну. Подобного лихоимства советской бюрократии даже царские чиновники не знали, а большевики вместо того, чтобы бороться с корыстолюбием, вот такие плакатики рисуют, – осуждающе, но очень тихо произнес Зворыкин, а еще спустя минуту мы подошли к двери, на которой была приколочена фанерная табличка с надписью: «Разрешительный отдел. Управляющий делами т. Смирнов И. А.»
Первое, что я увидел, когда мы перешагнули через порог, это была большая лысина, окруженная венчиком волос, склонившегося над столом человека. Над ним висел портрет Ленина. Управляющий делами то ли делал вид, что изучает бумагу, то ли действительно читал что-то интересное, но головы так и не поднял. Чтобы привлечь его внимание, я резко, со стуком, хлопнул дверью. Голова резко дернулась вверх, и мы увидели (это был колобок, в моем понимании) совершенно круглую физиономию с маленькими, близко посаженными к носу, глазками. Хозяин кабинета хитро прищурил глаза и спросил:
– Здравствуйте, товарищи. Вы по какому делу пришли?
– Здравствуйте, товарищ Смирнов. Позвольте представиться. Зворыкин Петр Сергеевич, историк-реставратор, а это мой помощник Александр. Мы представляем новую организацию – государственные центральные реставрационные мастерские. Причина, по которой мы здесь находимся, Иван Авдеевич, лежит на вашем столе. Там, в сопровождающем письме, отосланном на ваше имя, все должно быть указано.
Голова товарища Смирнова снова склонилась над столом, раздалось шуршание бумаг.
– Да, есть такая заявка. Все правильно, – после подробного изучения документа хозяин кабинета поднял голову. – Я так понимаю, что у вас есть соответствующие бумаги, которые подтвердят ваши полномочия.
– Конечно. Возьмите, товарищ.
Зворыкин подошел к столу и подал документы, которыми нас снабдил Николай Сухин. Хозяин кабинета стал внимательно просматривать бумаги, а я в это время рассматривал кабинет. Стол, заваленный бумагами. Шкаф, в котором можно видеть, через полуоткрытые створки, полки, полностью забитые папками. Три стула, стоящие в ряд, для посетителей, которые нам так и не были предложены.
«Видно, мы не так ему представились».
– Все вроде соответствует, и печати, подписи. Да, здесь все правильно. Исходя из полученных мною документов, я так понимаю, вам надо попасть в Кремль, чтобы осмотреть исторические здания и решить все вопросы, связанные с их ремонтом. Все это хорошо, вот только у нас оттуда нет запроса соответствующих органов, а значит, получается, что теперь на меня ложится ответственность за принятие такого ответственного решения. Понимаете, товарищи?
«Что тут понимать? Взятку нагло требуешь! Дать бы тебе в рожу…» – мои мысли прервал голос Зворыкина:
– Вы, кажется, не поняли, товарищ, сути нашей работы. Мы реставраторы! Мы занимаемся восстановлением памятников старины. В Кремле находится много старинных зданий постройки тринадцатого-пятнадцатого веков, которые в данный момент находятся в очень плохом состоянии. Их надо тщательнейшим образом осмотреть, определить приблизительную стоимость ремонтных работ, а затем заняться их реставрацией.
– Да все я понимаю! – разозлился хозяин кабинета, начиная догадываться, что эти люди не собираются ему платить. – Ежели они такие ветхие, так надо снести их к чертовой матери! Чего с ними возиться! Зачем нам на это старье деньги тратить! А потому не вижу смысла выдавать разрешения на подобные работы!
«Ну, погоди, мразь!»
– Теперь, товарищ Смирнов, представьте себе такую картину: идет по двору Кремля ответственный товарищ с государственного совещания, а ему на голову падает кирпич. Бац! – и он умер! А упал он по одной простой причине: здание ветхое. Как ОГПУ отнесется к смерти коммуниста, занимающего высокий пост? А ведь такие ответственные товарищи в Кремле каждый день туда-сюда ходят! Вы следите за моей мыслью, товарищ Смирнов? – Судя по тому, как красные щечки хозяина кабинета побледнели, и он мелко и нервно затряс головой в знак согласия, мои слова его проняли. – Так вот, начнут соответствующие товарищи это дело расследовать и думать: это покушение на убийство ответственного работника или безответственные действия соответствующих организаций, которые это допустили? Сначала они, естественно, спросят с нас, людей, которые занимаются ремонтом и реставрацией исторических зданий. Спросят: почему вы такие-сякие вовремя не произвели соответствующие работы, раз у вас это есть в плане? Мы им в ответ честно скажем, что собирались реставрировать старые здания, но на эти работы был наложен запрет. И документики соответствующие покажем, за вашим отказом и вашей подписью. Причем все это, товарищ Смирнов, я говорю не с целью вас запугать, а показать суть нашей работы.
– Признаю, что не учел сразу всей ценности вашей работы, товарищи! – сразу дал назад советский чиновник. – Действительно, Кремль – это объект особой государственной важности, и он должен соответствовать нашим лучшим людям, которым советский народ доверил руль управления советским государством! Вы правильно сделали, что осветили свою деятельность с нужной стороны и указали мне на мою ошибку, а потому мне стала понятна ваша работа, а также ваша забота о здоровье и жизни советских граждан. Осознав ваши законные требования, я прямо сегодня выпишу требования на ваши пропуска. Сколько времени вам нужно на осмотр?
– Недели две понадобится для того, чтобы определить участки работ, требующие ремонта в первую очередь, ну и составить приблизительную смету.
– Вашим вопросом, товарищи, я займусь прямо сейчас, а пока ваши документы останутся у меня. Загляните ко мне в пятницу. Прямо с утра, к часам десяти.
– Спасибо, товарищ Смирнов.
– Не за что, товарищи. Мы одно дело делаем.
Мы вышли на улицу. Зворыкин внимательно посмотрел на меня, словно видел впервые, потом сказал:
– Вы меня, Александр, не перестаете удивлять. Не ожидал, право слово, не ожидал.
Стоило нам получить на руки временные пропуска, как мы со Зворыкиным отправились в Кремль. Хотя у нас был пропуск, выписанный на Власова, его Зворыкин решил пока не брать. Как он с Владимиром решил этот вопрос, я не знал, но мне он объяснил так: пусть побудет в запасе. Уточнять и спрашивать не стал, но, судя по некоторым высказываниям Владимира, мне было понятно, что у того намного более бурное прошлое, чем у его друга. Похоже, тот воевал до самого окончания Гражданской войны, потом перешел границу и жил в эмиграции какое-то время. Было странно только одно: что он после всего этого делает в Москве?
Выданные нам пропуска были действительны в течение двух недель, а как пойдут наши дела – мы не знали, поэтому не стоило терять время. Как мне уже было известно, на всех воротах Кремля стояли КПП с охраной, состоящей из курсантов первых московских пулеметных курсов по подготовке командного состава РККА. Именно на них были возложены задачи охраны и обороны Кремля, а также обеспечения безопасности руководителей государства. Мы подошли к Кремлю со стороны Троицких ворот. Меня удивил состав людей, входящих и выходящих из ворот. Это были мастеровые, домохозяйки, идущие за покупками (это было видно по корзинам), молодежь, матери с детьми. Кто-то из них здоровался, а кто-то просто улыбался молодым парням в наглаженных гимнастерках и начищенных до блеска сапогах, стоявшим на посту с винтовками с примкнутыми штыками. Одни из людей предъявляли удостоверения или бумажные пропуска, другие, как матери или домохозяйки, просто проходили мимо красноармейцев. Мне просто не было известно, что в Кремле в это время проживало около двух тысяч человек, помимо лидеров большевиков. Подойдя, мы направились к будке, стоящей у ворот, чтобы отметить пропуска.
Помкомвзвода, выполняющий обязанности начальника караула, забрал наши бумаги и ушел в будку телефонировать для уточнения, насколько соответствуют наши документы действительности. Так как дверь, по случаю жаркого дня, была открыта, мы слышали, как он произносит наши фамилии и просит их сверить с разрешительным списком. Прошло минут десять, когда он вернулся к нам с уже заверенными пропусками. После того, как мы его поблагодарили, он нам козырнул в ответ. Предъявив пропуска часовому на входе и пройдя под аркой ворот, мы оказались на территории Кремля. Бросив взгляды по сторонам, я сразу подумал, что не так представлял убежище вождей революции. Стоявшая у подъезда одного из зданий группка женщин, судачащих о своих делах, двое рабочих, в спецовках, тащившие куда-то несколько досок, весело галдящая стайка детей, пробежавшая мимо нас. В отличие от обычной городской улицы, здесь не хватало только вывесок и магазинов. Зворыкин, как и я, тоже удивленно оглядывался по сторонам, видно, как и я, он не так представлял жилище большевистских властителей.
– Думаю, нам надо сначала представиться коменданту, который выделит нам человека для осмотра Кремля, – наконец сказал он.
– Раз надо, значит, идем. Только где он сидит? Давай спросим…
– Петр Сергеевич! Вы ли это?! – неожиданно за моей спиной раздался чей-то вскрик. – Ох, радость-то какая!
Я резко обернулся. В нескольких шагах от нас стоял мужчина лет тридцати пяти – сорока, неприметной внешности, но при этом крайне худой. На впалых щеках играл нездоровый румянец. Он был одет в потертый английский военный френч и брюки, заправленные в сапоги. Что самое удивительное, на его лице прямо-таки светилась неподдельная радость.
– Федор Николаевич, здравствуйте! Вот уж не думал вас здесь встретить!
Я мазнул взглядом по сторонам. Так и есть! Нашу бурную встречу уже заметили местные жители.
– Извините, но вы привлекаете излишнее внимание, товарищи. Давайте пойдем в более спокойное место.
Мужчина цепко и быстро оглядел меня, потом кивнул головой:
– Да, вы правы. Идемте со мной.
Спустя пять минут мы оказались в каком-то старинном помещении, но что здесь было раньше – угадать я так и не смог. Толстые, мощные колонны поддерживали низкие своды в виде арок. Небольшие окна пропускали мало света, поэтому здесь всегда царил полумрак. Здесь стояла разнокалиберная мебель, лежали кучами, перевязанные веревками, кипы бумаг, стояли напольные металлические подсвечники. Увидев, что я оглядываюсь по сторонам, Федор объяснил:
– Раньше, при царях, здесь была трапезная слуг, а теперь склад номер четыре. Теперь это мое временное рабочее место. Разбираю все это по мере сил и определяю годность той или иной вещи. Если еще послужит, присваиваю инвентарный номер и заношу в журнал. Да вы не стойте, прошу, садитесь на эту лавку. Мебели здесь много, вот только почти вся она требует ремонта. Извините, что не сразу представился. Федор Николаевич Каргополов.
«Это мы удачно попали, – сразу подумал я, услышав эти слова. – С ходу птицу удачи за хвост ухватили».
– Рад знакомству. Александр. А почему временное? – с ходу поинтересовался я.
– Я здесь у Архипова Ивана Семеновича служу. Он здесь является заместителем коменданта по хозяйственной части. Да не смотрите на меня так. Я здесь мелкий человечек. Принеси-подай, разгрузи-погрузи. Когда надо, сижу, бумаги подшиваю, когда надо, по подвалам бегаю, помогаю крыс выводить или, как сейчас, определяю годность сваленной здесь мебели. Как раньше говорили: на все руки мастер. Петр Сергеевич, можно вопрос?
– Да ради бога, Федор Николаевич. Спрашивайте.
– Может, вы в их милицию устроились на службу?
– Как вы могли такое подумать, Федор Николаевич, – с возмущением в голосе открестился Зворыкин. – Я в большевистской милиции?! Это же нонсенс!
На нем явно сказалось недавнее посещение милицейского отделения и общение с сотрудниками, сразу подумал я.
– Извините меня. Я как-то не подумал. Ведь вы всегда были щепетильны в отношениях чести, не то что я, – ему видно давно хотелось выговориться, да случая подходящего не было, поэтому его мысли, сомнения и жизненные переживания чуть ли не потоком вылились на нас. Оказалось, что Каргополова со Зворыкиным когда-то связывала общая работа. Федор в свое время служил полицейским агентом, занимавшимся наружным наблюдением, причем был старшим филером, руководившим целой группой.
– Когда этот переворот случился, я растерялся, все никак в себя прийти не мог. Как быть, что делать? Предложения разные поступали от моих бывших коллег, но воевать я не хотел, да и особой приверженности к какой-либо власти у меня не было. Мне моя работа прошлая всегда нравилась, а больше я ничего не умел. Помыкался я какое-то время, а потом пошел в их милицию устраиваться на службу. Сказал им, по незнанию, сдуру, что в сыскной полиции служил, так со мной не то что разговаривать не стали, а сразу классовым врагом обозвали и в тюрьму кинули. Меня ведут в камеру, а у меня сердце заходится от страха. Ведь, не ровен час, какой уголовник признает, потому хоть не на виду был, а показания в суде давать приходилось, так что в лицо меня могли знать, а значит, со мной никто церемониться не станет, заточку в бок разом сунут, – и ты на том свете. Вот только попав в камеру, я понял, что все страхи мои оказались напрасными. Ни бандитов, ни воров там не было, за исключением спекулянтов и мелких жуликов, а в основном сидели в тюрьме люди положительные и солидные. Подполковник Сыроедов, мануфактурщик Коробкин, купец Манохин, дьячок церкви Воскресения Саватеев… Весь из себя худой такой, бороденка куцая. Мы с ним все время разговаривали, молились вместе, утешали друг друга, пока его не расстреляли. Не смотрите на меня так и не сомневайтесь в моих словах, я вам правду говорю. Там, в тюрьме, каждый день людей выкликали по списку и уводили на расстрел. Нет, на допросы тоже водили, но там как повезет. Кого обратно притаскивали без сознания, а кого – прямо там к стенке ставили. Первые дни я не мог ни есть, ни спать из-за страха. Как утром дверь камеры откроется, так у меня холодный, почти ледяной пот градом катится по спине. Сердце испуганно бухает в груди, а в ушах звенеть начинает и пальцы начинают дрожать. Уже потом, на четвертый день, после того как огласили список и стало понятно, что меня сегодня не расстреляют, пришло равнодушие. Вокруг меня словно затянуло серой мглой. Люди вокруг, звуки раздаются, а я словно здесь и одновременно меня нет. Вроде как спрятался, ан нет… – неожиданно Каргополов шмыгнул носом, и его глаза стали мокрыми. – Извините меня.
Читать бесплатно другие книги:
