Пациентка Кортес Родриго

– Пистолет, – резко остановился он. – Вы никогда не задумывались о том, что пистолет имеет фаллическую форму?

– Чего? – широко открыла глаза и растерянно моргнула Нэнси.

– Закройте глаза и слушайте, – властно распорядился терапевт и с воодушевлением продолжил: – Вы, а точнее, ваше детское начало, Нэнси, пытается присвоить себе типично мужские функции.

– А-а-а…

– Молчите! Я еще не кончил.

Нэнси послушно сомкнула губы и превратилась в слух.

– Так вот. В то время, как ваше взрослое начало, точно знающее о своей нормальной женской судьбе, боится и отговаривает вас от необдуманных действий, ваше детское начало до сих пор отчаянно завидует отцу и братьям, – голос терапевта все возвышался и возвышался, поднимаясь до самых патетических нот, – завидует их мужской силе, их власти и отваге, самой их фаллической природе…

Нэнси опасливо приоткрыла один глаз. Скотт Левадовски стоял к ней лицом, но ее не видел. Уставясь куда-то вверх, под потолок, он так энергично взмахивал руками, словно пытался жестами выразить всю красоту и мощь возбужденных мужских гениталий.

Она терпеливо ждала – пять минут, десять, пятнадцать, а он все говорил и говорил, все громче и громче, пока наконец его голос не возвысился почти до фальцета.

– Вам не нужно завидовать фаллосам, Нэнси! Вам нужно просто понять и принять свою женскую природу! Свою подчиненность, если хотите… и даже, я не побоюсь этого слова, свою вторичность! Только тогда вы постигнете счастье и гармонию! Только тогда!

Нэнси криво улыбнулась, а терапевт вдруг словно пришел в себя, растерянно огляделся и машинально поправил сбившийся на сторону галстук.

– Все. Приходите завтра и лучше, если прямо с утра. До свидания, миссис Дженкинс. И, кстати, вы оставили моей секретарше чек?

От мистера Левадовски, получив недвусмысленное поощрение всего, что делает, Салли вышел необычно воодушевленным. Не теряя времени, он съездил на прежнее место работы, после недолгой, но весьма экспрессивной дискуссии получил у грека полный расчет, а затем, разминувшись с новеньким «Фордом» Нэнси Дженкинс всего-то на две-три минуты, выехал из Хьюстона.

Вдоль дороги голосовали бесчисленные, разодетые во все яркое, словно канарейки, шлюхи, но Салли только улыбался и проезжал мимо. В день отгула он себе наметил дела поважнее случайных встреч.

Во-первых, следовало зайти в храм божий, а затем, с помощью и под прямым покровительством отца нашего небесного начать целенаправленное очищение указанного ему господом города от скверны. И главное: параллельно он должен был начать планомерные поиски этой блондинки.

Безмятежно напевая «Хвалу», Салли достаточно быстро миновал Сегин и Сан-Антонио, въехал в раскаленный от полуденной жары городок и сразу же отправился в храм. Долго и напряженно молился, а едва вышел из божьего дома, как сразу же увидел Знак. Смуглая – явно из «латинос», одетая в вызывающе праздничное светло-голубое платье девица стояла буквально в двухстах футах от этого святого места.

Салли перекосило, такого откровенного богохульства он не терпел. Он быстро и внимательно огляделся по сторонам. Белая от зноя улица была совершенно пуста, и вообще, на что в такой час рассчитывала эта глупая шлюха, было неясно, – разве что на исполнение предначертания своей судьбы.

«Ну, ладно… я тебе устрою…»

Он стремительно прошел к стоянке, сел в такой же раскаленный, как и весь этот город, автофургон и, утирая пот, подъехал к будущей жертве.

– Покатаемся?

– Пятьдесят баксов, – лаконично отозвалась шлюха, и Салли широко улыбнулся.

– Годится. Но делаешь все, что скажу.

Мокрая от пота девка окинула его усталым взглядом, на секунду задумалась и подошла к машине.

«Есть!» – понял Салли и, стараясь не показывать своих глаз, помог открыть помятую дверцу. Он уже придумал для нее свой, особый способ познать гнев божий во всей его мощи, но не хотел, чтобы она почувствовала это до срока.

– Садись. Ко мне поедем – там прохладнее.

В ее черных круглых глазах на миг мелькнул живой интерес.

– А душ есть?

Все так же стараясь не смотреть ей в глаза, Салли безмятежно рассмеялся и облизнул соленые горячие губы.

– Откуда в моем вагончике душ?! – он сделал вид, что задумался. – Разве что в гараж сходить – там труба… и правда, поехали в гараж… хоть ополоснемся.

Девка энергично закивала. Она была готова поехать куда угодно, лишь бы прочь из этого пекла.

То, что визит к именитому врачу снова оказался для нее напрасным, совершенно выбило Нэнси из колеи. Некоторое время она сама не своя бродила по городскому хьюстонскому парку, бессмысленно пересчитывая деревья, затем забрела в кофейню и, пытаясь привести себя в норму, пила крепчайший турецкий кофе почти до одурения.

– Фаллос… детское начало… – бормотала она себе под нос. – И почему я должна этому завидовать?

Да, она любила чувство риска, но при чем здесь фаллос ее отца? Или даже братьев…

Ответа все не было, и в конце концов Нэнси расплатилась, выбралась на горячий весенний воздух и решила, что нечего мучить себя тем, чего нет и никогда не было, а значит, пора ехать домой.

Чтобы не возвращаться из Хьюстона совсем уж без ничего, она все-таки разрешила себе зайти в магазинчик – «последний разок» и с самыми праведными намерениями. После двух часов примерок и борьбы с собой, со вздохом пересчитав нетолстую стопку двадцаток, она купила красные модельные туфли и уже собиралась уходить, как вдруг заметила тончайшее и тоже алое платье – из разряда тех, что она видела на жене губернатора штата.

По ее спине прошел мгновенный озноб. Затем ее бросило в жар, а сердце заколотилось чуть ли не вдвое быстрей. Нэнси хотела это платье, но она не хотела за него платить; она хотела его просто взять – своевольно и незаконно, так, как мужчина порой берет женщину.

«Чертов Левадовски! – раздраженно подумалось ей. – И здесь привиделся! Встречу – убью!»

А тем временем ноги уже вели ее к стеллажу, руки словно сами по себе ощупывали ткань, а глаза украдкой поглядывали в сторону собравшихся у кассы продавцов. И спустя еще пару секунд она стремительно сунула платье за пазуху и почувствовала, как по всему телу прошла сладостная томная волна.

«Господи, что ты делаешь, Нэнси?» – мелькнула запоздалая мысль, но она уже шла к выходу.

– Всего хорошего, я к вам еще заеду, – помахала Нэнси столпившимся возле кассы продавцам, обмирая от ужаса и восторга.

– Всегда будем рады, мэм, – синхронно, словно механические китайские болванчики, закивали те с фальшиво-дружественными лицами.

Нэнси медленно, растягивая удовольствие, вышла из стеклянных дверей, глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух и застыла. Высоко-высоко в бездонном синем небе висели тонкие перистые облака, пахло свежей весенней листвой, яростно сигналили застрявшие в пробке машины, и мир был прекрасен, как в первые дни творения.

И тут ее жестко взяли под локоток.

– Не торопитесь, мэм.

Нэнси медленно обернулась. Рядом стоял высокий крепкий мужчина с пышными черными усами и внимательным, цепким взглядом.

– Томас Квинси, служба охраны, – представился мужчина. – Покажите мне, что у вас за пазухой.

Нэнси оставалась в шоке долго – с четверть минуты, но едва цунами, смешанное с восторгом ужаса, отхлынуло, а сознание прояснилось, уперлась – так жестко, как могла.

– А почему только за пазухой? Может, еще и в трусы заглянешь? – зло поинтересовалась она.

– Вы не заплатили за вещь, мэм, – полностью проигнорировал выпад охранник.

– Ваше удостоверение, пожалуйста, – глотнув, потребовала Нэнси.

Охранник вытащил удостоверение и аккуратно, без хамства, поднес к ее лицу.

– Вы не имеете права меня задерживать, – понимая, что это лишь отсрочка, выпалила она.

– Хотите, чтобы я вызвал полицию? – спокойно предложил ей альтернативу охранник.

– Даже настаиваю, – уверенно кивнула Нэнси.

По рассказам Джимми она хорошо помнила, что именно на этом ломается около трети охранников. Боссы не любили создавать своим магазинам известность задержаниями покупателей, пусть и вполне законными.

– Хорошо, – кивнул охранник. – Полиция, значит, полиция. Пройдемте в служебное помещение; оттуда и вызовем.

Нэнси стиснула зубы и попыталась высвободить руку. Пройти в служебное помещение означало снизить свои шансы вырваться раза в три.

– Прошу вас, мэм, – охранник стиснул ее локоть еще жестче и потащил к магазину. – Не создавайте себе ненужных проблем.

В мгновение ока Нэнси представила себе, что подумает, когда узнает о происшедшем, Джимми. Что скажут в школе Рональду и Энни… Внутри все перевернулось, а в горле застыл комок, – Энни было особенно жалко.

– Постойте… Томас, – теперь уже пытаясь выглядеть милой, повернула она разговор в другую сторону. – Не торопитесь. Или вот что… хотите, я вам денег дам?

Охранник приостановился и недоуменно повернулся к ней.

– Вы не понимаете, мэм… Это моя работа.

Нэнси болезненно сморщилась, и перед ней вдруг ярко, до мельчайших деталей вспыхнула картина: собрание женского клуба перемывает ей кости – один год, второй, третий… а мистер Левадовски на каждой публичной лекции приводит ее в качестве примера острой и, увы, так и не преодоленной зависти к фаллосам.

– Ну как хочешь! – сквозь стиснутые зубы выдохнула она. – Только не говори потом, что я не предлагала по-хорошему.

Нэнси ухватила недоумевающего охранника за рукав, развернула «фасадом» к себе и – точь-в-точь, как она сама учила Энни, – сунула ему коленом в пах.

Мужчина охнул, выкатил глаза, и в следующий миг Нэнси выдернула руку из его клешни и рванула вниз по ступенькам магазина. На подламывающихся каблуках помчалась по тротуару, завернула за угол, к машине и забралась внутрь. Сердце отчаянно колотилось.

– Работа у него такая… – никак не попадая ключом в замок зажигания, бормотала она. – Значит, менять… работу пора!

Двигатель взревел, Нэнси выскочила на трассу и, нарушая все мыслимые правила дорожного движения и рискованно подрезая не в меру прыткую молодежь на хороших машинах, рванула так, словно уже уходила от полицейской погони. И – бог мой! – как же странно она себя чувствовала!

Содеянное в третий раз в жизни преступление словно взломало невидимую клетку и наконец-то раз и навсегда отрезало ее от нее же прежней – готовящей ужины, стирающей белье и выслушивающей жалобы. Это была свобода – и горькая, и желанная одновременно.

Бергман приехал на место убийства в четыре часа пополудни. Осторожно, стараясь не испачкать новенькие туфли, переступил через вытекшую из ворот заброшенного гаража лужу крови, подождал, пока глаза не привыкнут к полутьме, и наклонился над трупом.

– Бог мой!

Девчонке вряд ли было больше семнадцати. Она лежала на спине, раскинув руки в стороны и совсем без одежды – смуглая, стройная, может быть, даже красивая. Впрочем, утверждать это сейчас никто бы не взялся – лица практически не было: сплошная киселеобразная масса. А на животе… – Бергман склонился ниже и насторожился – это была раскрытая и уложенная обложкой вверх карманная Библия, простенькая, но неплохо изданная; из тех, что разносят по домам служители божьи.

«Странно…»

Глаза понемногу привыкли к полутьме гаража, и Бергман огляделся и невольно стиснул зубы. Разодранные клочки некогда голубого платья вперемешку с кровавыми сгустками были повсюду – на бетонном полу, на облупленных стенах, на старых дощатых ящиках в углу… Девчонка явно сопротивлялась.

– Ничего не трогал? – повернулся он к замершему рядом сержанту.

– Нет, сэр, – отозвался тот. – Но мне сказали, что эксперт из Сан-Антонио уже выехал. Так что пальчики снимем. Ну… и личность попробуем установить. Пока заявлений о пропавших не поступало.

– Знаю, – кивнул Бергман. – Как думаешь… чем убили?

– Удавка… Я смотрел.

Бергман оторопел. Женщин, особенно «латинос», в этом городе убивали ежегодно, но чтобы удавкой? Он прищурился; последний раз это случилось аж в 1952 году, когда в город стали возвращаться первые ветераны корейской кампании. И убийцу тогда так и не нашли.

Ему стало нехорошо.

– А где этот мальчишка, который ее обнаружил?

– В соседнем боксе. Проводить?

Бергман кивнул и, переступая через кровь, прошел вслед за сержантом. На несколько секунд вынырнул в пекло дня и тут же с облегчением погрузился в полутьму соседнего, такого же запущенного бокса.

Мальчишка – чернявый и курчавый, лет десяти – сидел на поваленной набок столитровой бочке и немного испуганно таращил глаза.

– Это ты ее нашел?

– Угу.

– Кого-нибудь рядом видел? Людей, машину… хоть что-нибудь?

– Не-а… – мотнул головой мальчишка. – Но я думаю, это кто-то из клиентов платить не захотел.

– Чего-о?! – оторопел Бергман.

– Это же Мария, – пожал плечами мальчишка. – Она на Карлоса работает. Ее все в нашем квартале знают.

Бергман схватился за сердце.

– Че-орт! Этого мне еще не хватало!

Как раз сегодня, когда он должен был встретиться в девять вечера с Карлосом и рассчитывал на установление, пусть и временного, мира между группировками, убийство проститутки могло отрицательно повлиять на переговоры. О том, что кто-то в полицейском управлении регулярно сливает Карлосу чуть ли не треть оперативной информации, Бергман знал.

Он повернулся к сержанту.

– Значит, так. Эксперты пусть работают, но уголовного дела до девяти вечера не регистрировать. А мальчишка… – Бергман глянул в сторону сидящего на бочке болтающего ногами единственного свидетеля, – мальчишку подержи здесь, а потом с собой возьмешь. И никуда от себя не отпускай.

– А что мне с ним делать? – возмутился сержант.

– В кино своди! – огрызнулся Бергман. – А ровно в девять отвезешь домой.

– Э-э! Вы чего такое говорите?! – возмутился малый. – Я еще с легавым в кино не ходил!

– Потерпишь! – оборвал его Бергман. – Дотерпишь до вечера без капризов, он тебе доллар даст.

Сержант крякнул, но промолчал.

Нэнси остановилась только у дешевого придорожного мотеля рядом с таким же дешевым, но с претензией на роскошь казино и небольшим рестораном – страшно хотелось есть. Припарковала машину, прошла в ресторан, пересчитала оставшиеся деньги и заказала салат и хорошо прожаренный бифштекс с зеленью.

Она вовсе не была уверена, что здесь хорошо готовят. Судя по яростной ругани, которой осыпала официантку занявшая соседний столик толстая тетка с тремя подбородками и огромными безвкусными сережками в мясистых ушах, то, что здесь готовят, есть вообще невозможно.

Нэнси немного подумала и попросила принести красного вина – запить, если еда окажется совсем уж несъедобной.

– Мэм останется в мотеле? – поинтересовался юный, до неприличия вертлявый официант.

– Не твое дело, малыш, – обрезала она мальчишку. – Лучше проследи, чтобы мясо хорошенько прожарили. Или нет! Стой…

До Нэнси вдруг дошло, что она всю жизнь придерживалась одних и тех же привычек.

– Бифштекс принесешь с кровью.

– Как скажете, мэм, – нагло улыбнулся официант.

Нэнси проводила его недовольным взглядом и стала есть салат. В ней что-то происходило, но пока она и сама не смогла бы сказать, что. Лишь одно Нэнси знала точно: она – настоящая – вовсе не та, кем ее видит ближайшее окружение.

Все они, включая именитого доктора Скотта Левадовски, были уверены, что Нэнси должна ходить по субботам в женский клуб, а по воскресеньям – в протестантскую церковь. Они знали, что миссис Дженкинс обязана быть примерной женой для давшего ей свою фамилию Джимми Дженкинса, вкладывая в это понятие необходимость ежевечерне ставить ему на стол цыпленка, а затем выслушивать его нытье. И они бы точно не позволили ей хранить в коробке из-под обуви черную, тяжелую «беретту», мстительно дразнить озабоченных водителей и бить мужиков коленом в пах.

Вертлявый официант принес бифштекс, и Нэнси осторожно разрезала его пополам и подумала, что самое большее, что они готовы ей позволить, – это есть бифштекс с кровью. Вот такой, как сейчас.

Она аккуратно отделила сочащийся красным кусочек и осторожно положила его в рот. С минуту пожевала и равнодушно пожала плечами: ничего особенного – сырое оно и есть сырое.

«А некоторые говорят, вкусно…»

Она всегда прислушивалась к тому, что ей говорят, и, как результат, вся ее жизнь так и осталась какой-то «недожаренной», что ли… – вот, как это мясо.

Нэнси отодвинула тарелку, задумчиво подняла бокал с ароматным красным вином и только теперь сообразила, почему официант решил, что она останется в мотеле, – она была за рулем.

«Да и черт с ним! – подумала Нэнси и пригубила запретного напитка. – Пока со всем этим не разберусь, никуда отсюда не тронусь!»

Номер мотеля, который сняла Нэнси, а по сути, малюсенькая комнатенка с душем за тонкой фанерной дверцей оказалась такой же убогой, как и весь этот мотель. Хуже того, прямо напротив ее номера – дверь в дверь – шумно орала на горничную та самая толстая тетка с тремя подбородками и огромными безвкусными серьгами в мясистых ушах.

Нэнси провела рукой по вытертому одеялу, разложенному на поцарапанной деревянной кровати, зашла в душевую и, пустив воду, с минуту наблюдала за тем, как еле теплая светло-коричневая от ржавчины вода постепенно превращается в прозрачную, потом быстро разделась и скользнула в душ.

Долго стояла, подставив лицо под ритмично бьющие струи, а затем провела тонкими красивыми пальцами по своему сильному, гладкому телу и замерла.

У нее так и не было ни одного мужчины, кроме Джимми, – ни до, ни после. И сегодня она, пожалуй, впервые не стала гнать от себя мысль о том, что, может быть, это было ошибкой. За свою относительно долгую жизнь она повидала немало женщин – и самых строгих, и вполне даже легкомысленных, и сегодня, с высоты своих тридцати двух лет уже не взялась бы утверждать, что вторые хуже первых. Или несчастнее. Для Маргарет, например, Бергман стал уже третьим и снова неофициальным мужем, но более достойной женщины во всем городе было не сыскать.

А что останавливало ее саму? Нэнси задумалась и уверенно кивнула: чужой страх. Она жалела Джимми, Рональда, маму, соседей – всех этих людей, боящихся украсть из магазина роскошное алое платье – кстати, надо померить – и, само собой, и в мыслях не допускающих, что психопату Тальботу можно просто прострелить колено, и проблема будет надолго решена. Они даже в казино не ходили, и не потому, что им чужд был азарт, – в картишки в этом городе играли все, – нет, они просто боялись чужого недоброго слова, греха, а может быть, и самих себя.

«Но ведь и я себя побаиваюсь, – еще раз признала очевидное Нэнси. – И что мне теперь делать?»

Она выключила воду, обтерлась большим махровым полотенцем и, как была, без ничего, подошла к окну. Там, внизу, стояли несколько дорогих машин.

«Завсегдатаи здешнего казино», – машинально подумала она и тут же поняла, что, как бы ни сложилась ее жизнь, она должна узнать, чего стоит на самом деле.

– И чего стоите вы все.

Платье оказалось не просто роскошным. Нэнси стояла перед старым, большим, в рост, зеркалом и не узнавала себя. Из зеркала на нее смотрела совсем еще молодая, красивая и очень самоуверенная особа. Неплохо смотрелись и туфли, хотя… Нэнси попыталась определить, что не так, и вскоре поняла, что прекрасно сочетающиеся по цвету с платьем туфли были хороши, но не роскошны. И это вносило свой диссонанс в гармонию образа.

– Хор-роша чертовка! – удовлетворенно цокнула она языком и полезла в сумочку – считать оставшуюся наличность. Пересчитала и приуныла: сорок семь долларов.

«А ведь я стою больше…» – мелькнула не слишком достойная для верующей женщины мысль.

Она попыталась отогнать ее, но мысль возвращалась и возвращалась, пока она не осознала, почему. Та, что отражалась в зеркале, не могла быть воспитанной в глубокой вере протестанткой.

– Шлюха, – вслух и очень осуждающе произнесла Нэнси и тут же улыбнулась. Сегодня это слово ее не пугало; оно вообще не имело никакого отношения к жизни, так же, как врезавшийся в память еще со школьных времен термин «конгруэнтность». Это было просто слово – красивое и бессмысленное, как психотерапия по Фрейду или речь губернатора на собрании женщин-патриоток.

– Я вам покажу, что такое настоящая конгруэнтность, – демонически рассмеялась она и, гордо тряхнув прической, вышла из номера.

Нэнси прошла в игорный зал и, подрагивая от греховности того, что собиралась делать, обвела его глазами. Там, в центре зала, стояли большие зеленые столы, красивые, как все по-настоящему запретное, а рядом нахально подмаргивали ей маленькими электрическими лампочками внутри раскрашенные игорные автоматы. Она прокашлялась и начала с автоматов. Кинула жетон и выиграла десять, кинула еще один и снова выиграла – пять… В животе сразу потеплело.

«А Джимми говорил, что выиграть у «однорукого бандита» невозможно», – пронеслось в ее голове.

Она сгребла жетоны в ладонь и, то ли преодолевая, то ли подогревая сладостное тянущее ощущение в животе, поменяла их у кассира на фишки и переместилась к покерному столу. Встала рядом с той самой толстой теткой с тройным подбородком и грузным лысоватым мужчиной в больших темных роговых очках, горделиво поставила стопку фишек – все, что было, – и приняла карты.

– Тоже любите это дело? – вскользь поинтересовался мужчина.

– Вы это мне?

– Конечно, Нэнси. Кому же еще?

Мужчина повернулся к ней, и Нэнси словно оборвалась в пропасть.

– Вы?!

За большими темными очками глаз видать не было, но эта улыбка могла принадлежать только одному человеку – самому прямому и непосредственному начальнику ее мужа – Теодору Бергману!

– Не знаю, что и сказать, мистер Бергман, – механически перебирая карты и холодея от предчувствий, пролепетала она и вдруг разозлилась – на саму себя и, стиснув зубы, враждебно процедила: – Не я одна.

– Верно… – миролюбиво вздохнул Бергман. – Я вот… тоже. В городе, сами понимаете, нельзя. Так я сюда приезжаю. Тайком.

Они переглянулись и дружно прыснули. Несмотря на разницу в общественном статусе, им обоим было нельзя здесь находиться.

– Смотрите, а вы ведь выиграли, – заинтересованно блеснул очками Бергман.

Внутри у Нэнси дрогнуло, и она торопливо сгребла фишки к себе. Сказать так сразу, сколько здесь, она бы не смогла, но уж на новые туфли – к этому платью – точно хватало.

Бергман глянул на массивные наручные часы и улыбнулся.

– Приятно было встретиться, Нэнси… и, кстати, как насчет того, чтобы как-нибудь навестить меня и Маргарет?

– Мне? – растерялась Нэнси. – К вам?

– Конечно. Маргарет о вас очень высокого мнения, – кивнул шеф полиции и вдруг словно вспомнил: – Ах, да! Разумеется, с мужем… С нас барбекю, с вас пиво… посидим…

Нэнси ошарашенно хлопнула ресницами и тут же зарделась. Пиво с Бергманом! Для Джимми это был шанс – и какой!

Шеф городской полиции встал из-за игорного стола, развернулся, чтобы уйти, как вдруг приостановился и снова улыбнулся – мягко и неожиданно застенчиво.

– Только не говорите никому, где мы… повстречались. Пусть это будет нашей маленькой тайной. Договорились?

Нэнси, безоговорочно соглашаясь, замотала головой. Она уже видела за этой просьбой встречное обещание молчать.

Встреча с Нэнси Дженкинс оказалась для Бергмана полной и достаточно неприятной неожиданностью. Украдкой оглянувшись в сторону игорного зала, он прошел мимо уже четвертый год работающего на полицию портье мотеля и поднялся на второй этаж. Прошел до конца коридора, повернул направо и требовательно постучал.

– Кого там черти несут? – недовольно проворчали изнутри.

– А ты что, сам не видишь? – недовольно проворчал Бергман. Он прекрасно знал, что прямо сейчас, в эту самую секунду его рассматривают в потайной, вмонтированный в стену рядом с дверью «глазок».

Дверь нешироко распахнулась, и начальник полиции быстро скользнул внутрь. Неторопливо, по-хозяйски огляделся и недовольно цокнул языком. Несмотря на царящий в номере полумрак, он уже видел, что Карлос не пришел. А это был дурной знак.

– Не уважает… – осуждающе покачал Бергман головой.

– Не в этом дело, капитан, – привстал навстречу невысокий худенький человек. – Просто Карлосу доложили, что в вашем городе итальянцы всех за штаны держат. А ему, сами знаете, рисковать не с руки.

– Ты что несешь, Рикки? С какой бы это стати полиция под итальянцев легла? – искренне удивился Бергман. – Двадцать лет сажать, а потом вдруг на поводок? Видно, плохо еще Карлос меня знает…

– Все одно, осторожность не помешает, Тедди, – показал гостеприимным жестом на кресло рядом с собой колумбиец. – Присаживайся. Я с тобой за Карлоса поговорю.

Бергман сокрушенно покачал головой и присел. Он никогда не любил разговаривать с человеком вот так, через посредника – ни глаз не увидишь, ни рук… А сейчас, в преддверии войны кланов, такие, с позволения сказать, «переговоры» были, как перебежавшая дорогу черная кошка, крайне нежелательной приметой.

– Я тебе сразу скажу, Тедди, – опершись руками в колени, доверительно наклонился вперед колумбиец, – эта перестрелка в карьере – просто недоразумение. Молодняк сцепился.

– Знаю, – деловито кивнул Бергман. – Иначе бы мы с тобой у меня в управлении говорили.

– Но если они на наших дернутся…

– Главное, чтобы вы сами не дергались, – жестко вставил Бергман.

– Если они дернутся, – упорно продолжил колумбиец и вдруг криво усмехнулся, – Карлос велел тебе передать, что мы терпеть не будем.

– Ты, Рикки, лучше не улыбайся, – сурово осадил его шеф полиции. – Это не смешно. И внимательно послушай, что я тебе скажу. И все, что услышишь, Карлосу слово в слово передай.

Колумбиец напрягся, хотя этой своей усмешечки не убрал.

«Смейся, сволочь, смейся, – подумал Бергман, – сейчас я тебя на место поставлю…» – и перешел к делу.

– Итальянцам мы все разъясним. Доступно. Так что с их стороны претензий быть не должно.

– Гарантируешь? – язвительно поинтересовался колумбиец.

– Нет. Я гарантирую только одно: кто в дело ввяжется, того и загребут. Надолго, – серьезно разъяснил ситуацию Бергман. – И Карлоса это в первую очередь касается – похоже, что слишком уж долго на воле он ходит…

Рикки продолжал улыбаться, но вот в глазах у него читалось совсем другое. Передать Карлосу все, сказанное начальником полиции, слово в слово означало серьезно рисковать, а не передать он не мог.

– Ну и что ты сделаешь? – отчаянно пытаясь спасти лицо – даже не перед полицейским – перед Карлосом, когда тот потребует отчета о встрече, напряженно развалился в кресле Рикки. – У нас все чисто, а наркотой мы в этом городе не торгуем. Сам знаешь, это все итальянцы.

– Насчет наркоты я в курсе – не новичок, слава богу. Но если стрельба начнется, ждите ФБР, – твердо пообещал Бергман. – Замазывать не стану.

Рикки замер. Бергман мог организовать визит фэбээровцев, и опасность была реальной. Но колумбиец знал и другое: ни мэр, ни тем более губернатор со своей кликой вмешательства центральных властей в свои дела не любят, и Бергману обращения в ФБР поверх их голов не простят.

– Блефуешь, – мотнул головой Рикки.

– Нет, – цокнул языком Бергман, – не блефую. И мой совет Карлосу: пусть головой думает, прежде чем кого замочить. Не те времена…

Видит бог, он не хотел, чтобы разговор повернулся так жестко, и, приди Карлос на эту встречу лично, это означало бы его готовность к мирным переговорам, и шанс на сохранение относительного нейтралитета был бы намного выше. Но сегодня Бергману не везло – Карлос не пришел.

То, что в лице Бергмана ее осенил знак самой Фортуны, Нэнси поняла почти сразу – как только дважды подряд сняла банк. Млея от предвкушений, тихо-тихо, чтобы не спугнуть этого странного чувства внутри, она переместилась к рулетке и так же тихо поставила все свои фишки на черное.

И выиграла!

Тогда она поставила на красное. И снова – выигрыш. Категорически запретив себе даже думать о том, как она потратит все эти деньги – на белье, на туфли, на костюмчик для Рональда, она ставила и ставила, на цвет, на цифры, на сочетания… и каждый раз это оборачивалось очередной победой и пьянящим до полубесчувствия всплеском безумного восторга.

Ее с детства пугали рассказами о молодых людях с нетвердой верой, сначала закуривших сигарету, затем согласившихся выпить вина и в конце концов проигравших чертям в карты свою бессмертную душу. Темными зимними вечерами эти рассказы действовали особенно сильно. Она представляла себе этих красивых – непременно красивых! – молодых людей, чьи лица по мере падения медленно, но верно превращаются в застывшую гримасу порока.

Нэнси до сих пор помнила, как в финале рассказа, когда черти дружной разбойничьей шайкой тащили грешника в ад, по ее телу пробегала нервная дрожь ужаса. Но вот что странно, само приводящее к такому финалу падение души воспринималось ею в детстве совсем иначе.

«Гре-хо-па-де-е-ение…» – мысленно проговаривала она и почему-то с необыкновенной ясностью представляла себе прыжок с протянутого над их речушкой подвесного моста – и страшно и сладостно.

– Вам сегодня везет…

Нэнси вздрогнула, обернулась и застыла. За ее спиной стоял мужчина – высокий, красивый, с аккуратным пробором темных сильных волос и твердым волевым подбородком. Он был настолько красив, что вполне мог служить иллюстрацией к ее детским мечтаниям о молодом человеке, когда-то начавшем со стакана вина и сигареты.

– Мне всегда везет, – с независимым видом усмехнувшись, соврала она и вдруг поняла, что на этой фразе ее везение и закончится. По крайней мере, в игре.

«Дура!» – мысленно ругнулась Нэнси и сгребла в кучу выигранные фишки.

– А вот мне в игре… как-то не очень… – мило улыбнулся мужчина. – Поэтому и не играю.

– Правильно делаете, – буркнула Нэнси и не выдержала – все-таки бросила в него – последний разок – быстрый вороватый взгляд.

Он и впрямь был хорош и выгодно отличался от полного, невысокого, белобрысого и уже лысеющего Джимми.

– Я, знаете ли, здесь проездом, – снова подал голос мужчина. – Через пару часов снова в путь. А тут такая удивительная женщина. Вы… позволите вас угостить?

Нэнси обмерла. Ее клеили – нагло и беспардонно.

– Я понимаю, что это бестактно, – поймав ее взгляд, немного отступил мужчина.

– Вот именно, – скорее по привычке буркнула она и вдруг испугалась, что на этом все и закончится.

– И все-таки…

Нэнси стояла перед ним в своем роскошном алом платье с полными фишек прижатыми к животу руками и чувствовала себя дура дурой – почти как у Левадовски на кушетке.

«А, собственно, какого черта? – мелькнуло в голове. – Сколько можно бояться?»