Красношейка Несбё Ю
– Письма есть? – спросил Гюдбранн.
Эдвард сел и дал Гюдбранну связку бумаги.
Дале по-прежнему ухмылялся, но выражение лица оставалось таким же пустым. Эдвард схватился за его винтовку и встал, оказавшись с ним прямо лицом к лицу.
– У нас там кто-нибудь есть внутри, Дале?
Он хотел сказать это нормальным голосом, но получился грубый, хриплый шепот.
– Он не слышит, – сказал Гюдбранн, рассматривая письма.
– Я не думал, что он так плох. – Эдвард помахал рукой перед лицом Дале.
– Ему уже нельзя здесь оставаться. Вот письмо от его семьи. Покажи это ему, и сам поймешь, о чем я.
Эдвард взял письмо и сунул его Дале прямо в лицо, но увидел, что на его лице не отобразилось ни малейшего чувства, он только коротко ухмыльнулся, а потом снова вытаращил глаза, устремив их в вечность или куда еще там.
– Ты прав, – сказал Эдвард. – Он готов.
Гюдбранн протянул Эдварду еще одно письмо.
– Как там дома? – спросил он.
– Эх, ты сам знаешь, – ответил Эдвард и стал разглядывать письмо.
Но Гюдбранн ничего не знал: они с Эдвардом не так много разговаривали с прошлой зимы. Удивительно, но даже и в таких условиях два человека могут ухитриться не разговаривать друг с другом, если им это неприятно. Не то чтобы Гюдбранну не нравился Эдвард, как раз наоборот, ему нравился командир, которого он уважал за ум, отвагу храброго бойца и заботу о молодых и новичках в их отделении. Осенью Эдварда повысили до шарфюрера, что соответствовало сержанту в норвежской армии, но ответственность оставалась той же самой. Как-то Эдвард пошутил, что его повысили, потому что всех остальных сержантов уже убили и у начальства остались лишние сержантские фуражки.
Гюдбранн часто думал, что при других обстоятельствах они с Эдвардом могли бы быть хорошими друзьями. Но то, что произошло прошлой зимой – исчезновение Синдре и этот труп Даниеля, который каким-то странным образом появился снова, – это все время стояло между ними.
Глухой далекий звук разорвал тишину, потом затрещали пулеметы, будто переговариваясь друг с другом.
– Становится туго, – произнес Гюдбранн, больше спрашивая, чем констатируя.
– Да, – сказал Эдвард. – А все окаянная оттепель. Наше снабжение увязло в грязи.
– Нам надо отступать?
Эдвард пожал плечами:
– Может, на несколько миль. Но мы вернемся.
Гюдбранн из-под ладони посмотрел на восток. Ему вовсе не хотелось возвращаться. Ему хотелось уехать домой: может, там он сможет жить?
– Видел норвежский указатель на перекрестке рядом с лазаретом, тот, со свастикой? – спросил он. – И стрелку, которая показывает на восток, на которой написано: «Ленинград, пять километров»?
Эдвард кивнул.
– Помнишь, что там написано на стрелке, которая указывает на запад?
– «Осло», – ответил Эдвард. – «Две тысячи шестьсот одиннадцать километров».
– Далёко.
– Да, далёко.
Дале оставил свою винтовку в руках Эдварда, а сам сел в сугроб, зарыв руки в снег перед собой. Его голова повисла между узких плеч, как сломанный цветок. Послышался еще один взрыв, на этот раз уже ближе.
– Спасибо, что…
– Не за что, – быстро проговорил Гюдбранн.
– Я видел Улафа Линдви в лазарете, – сказал Эдвард. Он не знал, зачем сказал это. Может, потому что Гюдбранн, как и Дале, был единственным в отделении, кто пробыл тут столько же, сколько и он сам.
– Он был?..
– Думаю, только легко ранен. Я видел его белый мундир.
– Я слышал, он хороший человек.
– Да, у нас много хороших людей.
Они некоторое время стояли молча, глядя друг другу в глаза.
Эдвард откашлялся и сунул в карман руку.
– Я раздобыл пару русских папирос на участке «Север». Если у тебя найдется огонек…
Гюдбранн кивнул, расстегнул куртку, нашел коробок спичек и чиркнул по серной бумаге. Подняв глаза, он сначала увидел лишь огромный, безумно вытаращенный глаз Эдварда. Он смотрел на что-то за спиной Гюдбранна. Потом он услышал визжащий звук.
– Ложись! – закричал Эдвард.
В следующее мгновение они уже лежали на льду, а небо над ними с треском распоролось. Гюдбранн увидел хвост русского истребителя, летящего вдоль их окопов так низко, что с сугробов поднимался снег. Он пролетел мимо, и снова стало тихо.
– Он как будто… – прошептал Гюдбранн.
– О господи! – простонал Эдвард, повернулся к Гюдбранну и рассмеялся. – Я даже видел пилота, как он открыл кабину и высунулся из нее. Иван сошел с ума. – Он смеялся до икоты. – К чему все катится?
Гюдбранн смотрел на сломанную спичку, которую он все еще держал в руке, и вдруг сам начал смеяться.
– Хе-хе, – сказал Дале и посмотрел на товарищей из сугроба на краю окопа, где он сидел. – Хе-хе.
Гюдбранн взглянул на Эдварда, и тут они оба начали хохотать. Они икали от смеха, так что поначалу не услышали отчетливого звука, который приближался к ним.
Звяк-звяк…
Как будто кто-то медленно рубил лед киркой.
Звяк…
Потом послышался удар металла о металл, Гюдбранн и Эдвард повернулись к Дале – тот медленно упал в снег.
– Ради бога… – начал Гюдбранн.
– Граната! – закричал Эдвард.
Услышав его крик, Гюдбранн инстинктивно сжался в комок и, уже лежа, увидел металлическую штуку, которая все крутилась и крутилась на льду в метре от него. Он чувствовал, как тело примерзает ко льду, и вдруг понял, что сейчас произойдет.
– Уход и! – кричал сзади него Эдвард.
Так оно и было: русские летчики и вправду кидали гранаты с самолетов! Гюдбранн лежал на спине и пытался подняться, но руки и ноги скользили на мокром льду.
– Гюдбранн!
Так вот что это был за звук: граната, которая катилась по ледяному дну окопа. Похоже, она стукнула Дале прямо по шлему!
– Гюдбранн!
Граната все крутилась и крутилась, катилась и пританцовывала на льду, и Гюдбранн не мог оторвать от нее взгляд. Четыре секунды от выдергивания чеки до детонации – кажется, их так учили в Зеннхайме? Наверное, у русских другие гранаты, может, у них шесть секунд? Или восемь? А граната все крутилась и крутилась, как красная юла, – отец делал им такие в Бруклине. Гюдбранн вертел ее, а Сонни и младший братик смотрели на нее и считали, как долго она простоит: «Twenty-one, twenty-two…[30]» Мать, бывало, в третий раз кричит, что обед готов, пора идти домой, скоро уже вернется отец. «Ну еще чуть-чуть, – кричит он в ответ. – Юла вертится!» Но она не слышит, она уже закрыла окно. Эдвард больше не кричал, и вдруг все стихло.
Эпизод 22
Приемная доктора Буера, 22 декабря 1999 года
Старик посмотрел на часы. Он просидел в приемной уже четверть часа. Раньше ему никогда не приходилось ждать в те дни, когда он ходил к Конраду Буеру. Обычно Конрад не принимал больше пациентов, чем позволяло расписание.
В другом конце комнаты сидел мужчина. Темнокожий, африканец. Он листал еженедельник, и старик удивился, что даже с такого расстояния может различить каждую букву на обложке. Что-то про королевскую семью. Неужели африканец сейчас читает об этом, о королевской семье? Эта мысль казалась абсурдной.
Африканец перевернул страницу. Его усы, спускавшиеся к подбородку, были совсем как у курьера, с которым старик встретился этой ночью. Это была короткая встреча. Курьер приехал в порт на «вольво», которое, конечно, взял напрокат. Остановился, стекло с гудением опустилось, и он сказал пароль: «Voice of an Angel». И у него были совершенно такие же усы. И грустные глаза. Он сразу сказал, что не взял с собой оружия по соображениям безопасности, и предложил поехать с ним в одно место и забрать его. Старик был в замешательстве, но подумал, что если бы его хотели ограбить, то сделали бы это прямо тут, в порту. Он сел в машину, и они поехали – куда б он думал? – в гостиницу «Рэдиссон САС» на Хольбергс-пласс. Он увидел Бетти Андресен, но та не смотрела в их сторону.
Курьер пересчитал деньги в конверте, почему-то называя числа по-немецки. Когда старик спросил его об этом, тот сказал, что его родители были из Эльзаса, и старик почему-то рассказал ему, что бывал там, в Зеннхайме. Странная причуда.
После того, что он прочитал о винтовке Мерклина в интернете в Университетской библиотеке, само оружие скорее разочаровало его. Оно походило на обычное охотничье ружье, только побольше. Курьер показал, как разбирать и собирать его, называя старика «герр Урия». Старик положил разобранную винтовку в рюкзак и пошел к лифту. Пока лифт ехал вниз, он размышлял, не попросить ли Бетти Андресен вызвать ему такси. Еще одна причуда.
– Алло!
Старик поднял голову.
– Я думаю, вам надо проверить еще и слух.
Доктор Буер стоял в дверях и пытался весело улыбаться. Он пригласил его в офис. Мешки под глазами у доктора набрякли еще больше.
– Я прокричал ваше имя три раза.
«Я забываю свое имя, – подумал старик. – Забываю все свои имена».
По тому, как доктор подал ему руку, чтобы помочь пройти в кабинет, старик догадался, что новости плохие.
– Да, я получил результаты тех анализов, которые мы брали, – поспешно сказал врач, не успев как следует усесться в кресло, будто желая выложить плохие новости как можно скорее. – К сожалению, она разрослась.
– Ну разумеется, она разрослась, – ответил старик. – Разве это не в природе раковых клеток – разрастаться?
– Хе-хе. В общем-то, да. – Буер смахнул с письменного стола невидимую пылинку.
– Опухоль – как мы, – продолжал старик. – Делает то, что может.
– Да, – ответил доктор Буер, с неестественно-расслабленным видом развалившись в кресле.
– Вы тоже делаете только то, что можете, доктор.
– Да, вы правы, вы правы. – Доктор Буер улыбнулся и надел очки. – Мы по-прежнему предлагаем вам курс лечения. Он, конечно, ослабит вас, но может продлить… э-э…
– Жизнь?
– Да.
– А сколько я протяну без этого курса?
Кадык Буера прыгал вверх-вниз.
– Несколько меньше, чем мы полагали вначале.
– А именно?
– А именно: из печени рак через кровь попал в…
– Хватит, назовите мне время.
Доктор Буер посмотрел на него пустыми глазами.