Последний контакт 3 Ильичев Евгений
– По той же причине, по которой я не отстранил вас, Серова, Верещагина… По вашей логике, я должен усомниться во всем офицерском составе.
– Есть разница, капитан, – возразил Володин. – Мы не настаиваем на своих бредовых идеях. Да, вы правы, каждый из нас имел «удовольствие» испытать на себе это страшное психотропное оружие. Но, в отличие от Павленко, мы все пришли в норму. И вы, и я, и остальные.
– И я? – Кольский бросил на Володина хитрый взгляд. – Как вы можете говорить за меня? Откуда такая уверенность в других членах экипажа?
Володин смутился.
– Что вы имеете в виду?
Но капитан поспешил успокоить связиста.
– Нет, Евгений Павлович, не переживайте. Я не имел в виду, что по-прежнему испытываю нечто подобное, – Кольский всеми силами пытался увести Володина от мысли, что его командир все еще недееспособен, а потому решил напустить в свои слова туману. Володин, по его мнению, был тем еще «сапогом» и мыслил прямолинейно, хоть и слыл профессионалом в своей области. – Я просто хочу донести до вас простую мысль: после того, что мы все пережили, никто не может быть уверенным в себе. В себе самом, вы понимаете? Я уж молчу о том, чтобы быть полностью уверенным в других людях. Нас всех окунули с головой в наше же дерьмо, в самые темные глубины нашего подсознания. Мы все испытывали стресс, галлюцинации, бред, навязчивость. Мы все видели то, чего быть не могло. И наоборот, не замечали того, что перед носом. Так вот, моя задача как капитана – отделить одно от другого. И поскольку вся ответственность за миссию лежит на мне, я должен сделать это в отношении себя самого и в отношении каждого из вас. Да, Павленко может ошибаться, более того, я, как и все вы, уверен в этом, но это никак не умаляет его заслуг как профессионала в своем деле. Не забывайте, нам все еще нужны реакторы. Кому, как не Павленко, с этим разбираться?
– Тут соглашусь. В конце концов, это он обнаружил то вещество на «Осирисе».
– И предположил, что сбои в работе наших реакторов и главного компьютера происходят по причине их заражения неким вирусом, – добавил Кольский.
Речь шла о странном веществе, которым были пропитаны буквально все системы пропавшего «Осириса-3». Павленко обнаружил это вещество при первой же вылазке на мертвый корабль, там оно было буквально повсюду. Странная субстанция, в жидком состоянии напоминающая ртуть, а в твердом похожая на отполированное серебро, была обнаружена на платах центрального процессора «Осириса», в его серверной, в системах связи, в проводке. Другими словами, это вещество присутствовало во всех ключевых узлах многострадального звездолета. Самым же странным открытием того дня было обнаружение своеобразного саркофага над крышкой реактора «Осириса». И саркофаг этот был отлит все из того же вещества.
Несмотря на поразительную твердость серебристого металла, Павленко все же удалось получить его образцы и изучить их в лабораториях «Прорыва». После своих изысканий Дмитрий высказал свое мнение: «Осирис-3» потерял ход, а затем и реактор именно из-за этого вещества.
– И да, кстати, насчет Дмитрия Фроловича… – Володин словно того и ждал, чтобы разговор окончательно перешел к Павленко. Капитан сразу заметил это, но вида не подал. Кольскому было известно, что кап-три Володин недолюбливает кап-три Павленко, причем капитан частенько пользовался этим обстоятельством, стравливая своих подчиненных. Из их перепалок (если пикировки двух офицеров можно было так назвать) Кольский часто извлекал собственную выгоду. Зачастую она заключалась в доносах, которые Володин практиковал с завидной регулярностью.
– Поступили данные, – продолжил меж тем Володин, – о том, что капитан третьего ранга Павленко планирует провести ряд исследований с участием задержанного репликанта. Вам что-нибудь известно об этом?
Кольский пожал плечами. Он знал, что Варвара Касаткина работает с задержанным и что себе в помощники она выбрала именно Павленко. Дмитрий первым обнаружил связь между сбоями на корабле и тем странным веществом, первым приступил к его изучению и пришел к выводу, что без помощи репликанта обойтись не получится. Именно поэтому он присоединился к работе Касаткиной. Хотя была вероятность и того, что Павленко просто высосал из пальца повод сблизиться с Варварой Сергеевной. По его словам, нужно было вывести упрямого репликанта на откровенность, выпытать все, что он знает об этом веществе. Кольский знал обо всем этом, поскольку лично дал добро Павленко на работу с Романом – именно так себя называл репликант.
К слову, эта работа уже дала определенные результаты. От репликанта стало известно, что вещество называется амальгит, что оно является краеугольным камнем в технике инопланетян (их, кстати, Роман назвал странным словом «ваэрры»). Информацией репликант делился неохотно (видимо, безопасники все же перестарались, допрашивая задержанного), но даже то, что уже удалось от него узнать Павленко и Касаткиной, сильно приблизило экипаж «Прорыва» к пониманию сути происходящего на борту. К примеру, совсем недавно стало известно о том, что оболочка малого шара, или, как его называл Павленко, маяка состояла именно из амальгита. Из этого же вещества была оболочка и большого шара, существование которого подтвердил Роман. Разумеется, верить потенциальному серийному убийце никто на «Прорыве» не спешил. Кроме, разве что, Варвары Касаткиной, которую Кольский попросил поиграть в доброго копа, и самого Павленко, заинтересованного в том, чтобы его слова были подтверждены хоть кем-то.
К слову, об этом амальгите… С самого начала исследований стало ясно, что это вещество уникально и на Земле ему аналогов нет. В зависимости от своего агрегатного состояния, которое, по мнению Павленко, произвольно программировалось инопланетянами, оно могло приобретать ряд особых свойств, таких как прочность, тугоплавкость, минимальная теплопроводность, пластичность, текучесть и так далее. В твердом состоянии оно не магнитилось, не проводило электрический ток и ничего сквозь себя не пропускало – ни волны, ни частицы. В то же время это вещество одинаково хорошо взаимодействовало как с живыми организмами, подчиняясь их воле, так и с электроникой. О способности «понимать» намерения живых организмов Павленко догадался в первый же день работы с этим материалом. Поначалу он даже поцарапать это вещество не мог, не то что взять образцы. Но стоило ему, как он выразился, захотеть это сделать пинцетом, как металл послушно изменил свое агрегатное состояние с твердого на жидкое и перекочевал в виде ртутной капли сперва на пинцет, а затем и в пробирку. В пробирке вещество вновь превратилось в металл и в следующий раз стало жидкостью, лишь когда Павленко загрузил его в спектрограф. Павленко хотел изучить состав амальгита, однако результатов это исследование не дало. Вернее, результат был, но не тот, на который рассчитывал Дмитрий. В самом начале исследования прибор попросту вырубился, а само вещество из камеры анализатора пропало. Ни сам Павленко, ни его лаборанты объяснить исчезновение амальгита не смогли, однако после детального изучения самого спектрографа стало ясно: никуда амальгит не делся, он попросту перекочевал на микросхемы прибора, загубив его. Павленко попытался подключить к сложному прибору свой ноутбук и провести диагностику, но уже совсем скоро пожалел и об этом. Амальгит проявлял себя, как истинный хищник. Ноутбук, как до него спектрограф, приказал долго жить и вырубился. Вскрыв его, Павленко обнаружил на контактах материнской платы и процессоре все тот же амальгит. Всего одной капли этого вещества было достаточно, чтобы дорогостоящая сложная электроника, работавшая на полупроводниках, прекратилась в груду мусора.
Спектрограф и ноутбук Павленко от греха подальше изолировал, однако на этом не успокоился. Неудачный эксперимент, испортивший земную электронику, навел его на одну мысль – что, если «Прорыв» подвергся атаке амальгитом? Что, если реакторы и главный компьютер крейсера сходят с ума именно из-за него? Своими первыми выводами Павленко поделился на летучке с капитаном и другими офицерами, чем сильно всех озадачил. То, о чем говорил Дмитрий, просто в голове не укладывалось. Однако его версия, хоть и была фантастической, все же имела под собой основания. Выведенные из строя приборы красноречиво доказывали теорию Павленко, однако скептиков на мостике хватало. Кольский хорошо помнил тот роковой брифинг двухмесячной давности, на котором кап-три открыл всему экипажу страшную правду.
– Погодите, Дмитрий Фролович, – задал тогда вопрос Серов, – но проблемы на корабле начались задолго до того, как мы посетили «Осирис».
– Я ждал этого вопроса и подготовился, – спокойно ответил Павленко. – Помните то ЧП, когда наш носовой шлюзовой отсек был полностью разгерметизирован? – все переглянулись. – Тогда мы не разобрались в причинах повреждения шлюза, – продолжил Павленко, – рабочей версией так и остался метеорит или другой космический мусор. Но меня насторожило тогда два факта: во-первых, на момент поражения Виктор Сергеевич успел выставить носовые щиты на шестьдесят процентов, а этого более чем достаточно для защиты от любого метеорита. Поправьте меня, если я не прав.
Серов утвердительно кивнул.
– Все именно так. Стандартная защита от космических объектов работает уже на двадцати процентах от мощности щитов.
– Спасибо, Виктор Сергеевич, – Павленко сделал паузу и посмотрел на старпома. – И во-вторых, Владимир Ильич, вспомните, что произошло после того инцидента.
Старший помощник Сорокин, замещавший Кольского в тот день, прекрасно помнил, как после устранения разгерметизации на «Прорыве» полностью вышла из строя вся энергосистема.
– Мы два часа были без связи и энергии, – ответил Сорокин.
– Именно так, Владимир Ильич, – кивнул старпому Павленко и продолжил. – Да, после мы восстановили и связь, и всю энергосистему крейсера, однако причин сбоя такого масштаба до сих пор не установили. Кроме того, похожая ситуация была и на «Ксинь Джи», они даже выражали свой протест в открытом эфире. Все помнят этот неприятный разговор с капитаном Ли Ксяокином, когда он обвинил нас в нападении на их корабль.
– К чему вы это все, Дмитрий Фролович? – утомительный экскурс в историю недельной давности тогда очень сильно утомил Кольского, он хорошо это помнил. Павленко это почувствовал и поспешил подвести черту под своим выступлением. Собственно, именно эта черта тогда и перечеркнула все надежды экипажа «Прорыва» на благополучное завершение миссии.
– Я изучил всю проводку в носовом шлюзовом отсеке и обнаружил это, – кап-три достал из внутреннего кармана кителя пробирку, на дне которой катался маленький серебристый шарик. – Господа, боюсь, проблема куда серьезнее, чем казалось ранее. Мы заражены амальгитом. Это он блокирует работу искина и реакторов.
– Есть доказательства? – сухо поинтересовался Кольский.
– Мои ребята сейчас разбирают один из терминалов управления реакторами. Думаю, там мы тоже обнаружим амальгит.
Да уж, трудным был тот брифинг. Капитан потер пальцами виски и вернулся к реальности, где его ответа ждал Володин.
– Да, Евгений Павлович, я знаю о том, что Павленко периодически помогает Варваре Сергеевне в работе с репликантом. Я сам дал добро на это. Что именно вас смущает?
– Время, выбранное для исследований. Для работы с репликантом Павленко забронировал поздний вечер.
– И что тут необычного?
– Я говорю о грядущих сутках, командир. Дело в том, что завтра Павленко заступает на дежурство по кораблю. Вам не кажется странным, что для работы с подозреваемым Дмитрий Фролович выбрал именно время своего дежурства?
– Время, когда за все на корабле будет отвечать именно он? – Кольский задумался.
– Кроме того, мне доложили, что Касаткина вчера тоже работала с нашим репликантом. Ночью. Если точнее, в четвертом часу ночи.
– Так, и что? – Кольский не совсем понимал, к чему именно клонит Володин. – Не вижу ничего необычного в том, что Варвара Сергеевна перебирает различные варианты. Мы тоже допрашивали этого репликанта ночью, пару недель мы вообще ему спать не давали. Вам ли не знать о психологическом давлении на допросах.
– О позднем визите Касаткиной мне доложил один из матросов, заступивших сегодня утром на дежурство. Одно обстоятельство мне показалось странным.
– И какое?
– Матрос, которого он сменил, спал как сурок, его насилу добудились. Как вы понимаете, матрос попался, как говорится, на горячем говне. Сон на посту – грубейшее нарушение устава. Матроса, разумеется, наказали, но на разборе полетов выяснилось, что вырубился он как раз после визита Касаткиной – во всяком случае, он вообще ничего не помнит о том, что было после того, как она пришла к репликанту. Девушка пыталась пронести в камеру какой-то пирог. Матрос, естественно, попытался воспрепятствовать этому, после чего Касаткина, по его словам, надавила на него, сославшись на ваш, капитан, приказ. А для пущей убедительности она дала этому матросу попробовать тот самый пирог. Так вот, матрос убежден, что его усыпили.
– Касаткина и Павленко были за то, чтобы дать репликанту связь… – наконец сообразил капитан. Удовлетворенный Володин кивнул. – Думаешь, сговор? – Кольский сурово посмотрел на Володина, но тот лишь плечами пожал.
– Не могу знать, Борис Владимирович, но выглядит это все подозрительно.
– Ясно, – капитан прошелся по каюте. Володин встал и вытянулся по стойке смирно. – Значит так, Женя, с китайцами я разберусь сам. Подготовь мне связь минут через сорок. Что касается Павленко, я тебя услышал. Действуем так: во-первых, никому ни слова, ни одной живой душе. Если на корабле тлеет заговор, бунтовщиков нельзя спугнуть. А во-вторых, есть у меня одна идея… Да, и вызови ко мне Ратушняка.
Из каюты капитана Володин выходил в прекрасном настроении. Кольский под конец беседы опять перешел на «ты», что уже было хорошим знаком. Стало быть, командир верит именно ему, кап-три Володину, а не этому выскочке Павленко. Связисту удалось посеять зерно сомнения в душе капитана. И еще что-то подсказывало Евгению, что его посевная была не единственной – капитан уже давно точил зуб на Павленко и только и ждал момента, чтобы эти зерна проросли.
Глава 6
На «Прорыве» наступили очередные сутки. Павленко уже успел заступить на дежурство по кораблю, сменив командира БЧ-4 Володина, и сейчас просматривал сводку. День обещал быть насыщенным. Для начала Дмитрий ожидал на мостике командира корабля – Кольский наверняка захочет лично провести переговоры с китайцами, а уж чем эти переговоры завершатся – одному богу известно. «Прорыв» получил с Земли однозначный приказ – первыми выйти на контакт с инопланетной расой. Точно такой же приказ наверняка имели и китайцы, иначе с чего бы им вообще ввязываться во всю эту авантюру. Павленко сомневался, что какая-то из сторон горит желанием уступить второй пальму первенства.
Сам Дмитрий, будь он капитаном, отдал бы инициативу в руки китайцев. По его мнению, рисковать учеными, военными, истребителями и шаттлами с ценным оборудованием ради простого маяка – пусть даже инопланетного – было глупо. Самих инопланетян на его борту, скорее всего, нет. Технологии, которыми инопланетяне обладают, заведомо непостижимы для земной науки (только глупец утверждал бы обратное), а следовательно, никто их просто так не отдаст. Павленко оставался непреклонным в оценке ситуации и был убежден в том, что основной крейсер ваэрров покинул данный квадрат, оставив вместо себя необитаемую станцию. А раз так, то и выполнить приказ Земли не удастся – никакого контакта не состоится, не с кем контактировать. А вот получить по щам от ваэрров за попытку изучить их дрон можно было запросто. Наверняка этот с виду безобидный шарик имел в своем арсенале все необходимые средства защиты. Людям, по мнению Дмитрия, оставалось лишь одно – наблюдать за этим шаром, изучать его на расстоянии и пытаться понять принцип его работы, исходя из наблюдений. На худой конец, можно было понаблюдать за потугами китайцев. Лезть на рожон самим было абсолютно ни к чему. Впрочем, мнения Павленко никто особо не спрашивал, и Дмитрий оставил решение этого вопроса на откуп руководству.
День был примечателен еще по одной причине – Павленко наконец-то принял решение. Речь шла ни много ни мало о самом настоящем бунте на корабле – назвать иначе задуманный Павленко план было нельзя. Дмитрий прекрасно осознавал, на какой риск идет, понимал, что за прямое нарушение приказа капитана его отстранят от должности, арестуют и будут судить на месте по законам военного времени. Но иного выхода он не видел. Командир корабля Кольский и почти все его офицеры оставались равнодушными к словам Павленко и никак не реагировали на очевидные факты. А факты – вещь упрямая, с ними не поспоришь, и говорили они о том, что самые важные события в противостоянии ваэрров и людей теперь будут происходить не здесь, а на Земле. Вражеский крейсер узнал о вооружении землян, об уровне их технологического развития все, что только можно было узнать. Их уникальный материал заблокировал все основные системы корабля, и пока с этим земляне справиться не могли. Кроме того, после нескольких бесед с репликантом Павленко пришел к выводу, что безумие, творившееся не так давно на «Прорыве» (и, вероятно, на «Ксинь Джи») было спровоцировано ваэррами только с одной целью – это была репетиция. Репетиция того, чем они займутся там, на Земле. От Романа Дмитрий узнал, что экипаж рудовоза «Марк-10» погиб именно по этой причине. Почти все на «Марке» сошли с ума под влиянием ваэрров. Выжила только Валерия Мирская, она и рассказала Роману всю эту историю.
Впервые встретив на своем пути людей (речь шла именно о человеке как виде), ваэрры в первую очередь провели биологические исследования, то есть изучили биологию и физиологию человека, а затем занялись изучением его психических возможностей. Первым подопытным для них был Роман – репликант, выращенный на «Осирисе». Но один человек, к тому же еще и неполноценный, – это не показатель. И тут люди совершили самую грубую ошибку – они подали ваэррам на блюдечке целую группу людей, то есть социальную ячейку – мини-общество. Воздействуя на их психику, ваэрры поняли, что могут покорить людей, вообще не прибегая к вооруженному конфликту с ними.
Размышляя на эту тему, обсуждая свои мысли с Варварой Касаткиной, Павленко пришел к выводу, который полностью изменил его мировоззрение. Люди, то есть сам вид человека разумного, слишком юны для межпланетных контактов. И уж тем более человечество слишком инфантильно, для того чтобы на равных тягаться с таким врагом, как ваэрры. Зрелый представитель разумной цивилизации не лез бы на рожон, не кричал бы о себе на всю галактику, не пытался бы вступить в контакт с малоизученной цивилизацией. Будь человек достаточно зрелым, размышлял Павленко, он, узнав о присутствии в двух световых годах от Земли инопланетного крейсера, не послал бы туда свои самые совершенные корабли. Зрелый вид не полез бы в эту ловушку.
«А мы полезли, – заключил Павленко. – Полезли, да еще и наперегонки друг с другом».
Как человечеству ответить на такой беспрецедентный вызов, если само человечество не может договориться между собой? Как воевать с врагом, способным подчинять волю и влиять на психику? По сути, ваэрры изучали человека только на примере Романа. Над экипажем «Марка-10» они уже ставили социальные эксперименты. Они ставили своих подопечных в нетривиальные условия, проверяли степень их прочности, степень сопротивляемости, их уровень устойчивости к стрессу и прочие психические функции их мозга. Наигравшись вдоволь, они убили их. Убили, даже не задумываясь, так же, как человек, не задумываясь, убивает лабораторных крыс или мышей, проводя собственные научные изыскания. Но и на этом ваэрры не остановились. Они поняли, что человек – существо социальное, что, несмотря на все разногласия, люди нуждаются друг в друге. Благодаря экспериментам с космонавтами «Марка-10» ваэрры вывели некую формулу сопротивляемости людей. Оказалось, что в группе, в социальной ячейке, в обществе каждый индивидуум имеет более высокую степень резистентности к воздействию на их психику. И эта устойчивость тем выше, чем больше и сплоченнее коллектив, чем крепче в нем межличностные связи отдельных особей. Ваэрры, видимо, пришли к некоему парадоксу: если поодиночке люди слабы, то в толпе они способны усиливать сопротивляемость. Но, с другой стороны, толпу легче направить в нужное экспериментатору русло – достаточно определить в ней лидера и сделать его основной целью воздействия. В итоге лидер в человеческом обществе становится самым слабым звеном, воздействуя на которое, можно воздействовать и на общество в целом.
Очевидно, что после работы с экипажем «Марка» ваэрры имели больше вопросов, нежели ответов. Эксперименты нужно было продолжать, а у них кончились подопытные. И тут русские с китайцами присылают два огромных военных крейсера с экипажами по триста человек. Изучай – не хочу!
И ваэрры изучили. Они избрали ту же стратегию, что и в случае с «Марком». С учетом разве что новых вводных, ведь свежий материал для изучения был куда организованнее и сплоченнее. Люди с «Марка» были гражданскими, а теперь в лапах ваэрров оказались те самые люди, с которыми им придется иметь дело на Земле, – военные.
Павленко ожидал командира крейсера и мысленно подводил итог своим размышлениям. К текущим суткам расклад был следующим: оба земных корабля, «Прорыв» и «Ксинь Джи», потеряли ход и дрейфовали в полутора километрах от малого шара. Это было предельное расстояние, на которое могли удаляться от своих носителей шаттлы и истребители. «Прорыв» вычислил эту цифру опытным путем, как, впрочем, и китайцы. За их потугами преодолеть невидимую преграду, окутавшую «Ксинь Джи», офицеры российского крейсера следили с особым пристрастием – кто их, китайцев, знает, как они распорядятся своими истребителями. Сейчас оба крейсера были беззащитны, их щиты были деактивированы, любая торпеда или ракета, выпущенная исподтишка, могла привести к катастрофе. Китайцы не удосужились предупредить своих визави о грядущих маневрах, а потому после их внезапного начала на «Прорыве» была объявлена боевая тревога, и командирам БЧ-2 и БЧ-6 Серову и Иванову пришлось попотеть. К счастью, все обошлось. Китайцы, хоть и пощекотали нервы русскому экипажу, за рамки дозволенного все же не вышли.
И теперь, с учетом всех вводных, Павленко задавался вопросом: а случайно ли вышло так, что ваэрры остановили земные звездолеты в полутора километрах от своей автоматической станции? Имея в своем распоряжении технологии, многократно превосходящие земные, они могли остановить землян на безопасном для себя расстоянии. Как бы ни пыжились земные челноки и истребители, они не смогли бы подлететь ни к «Осирису», ни к малому шару. Тем не менее экипажу «Прорыва» удалось навестить «Осирис», а китайцы смогли приблизиться к маяку ваэрров. Павленко сомневался в том, что инопланетная раса просчиталась. Вывод: они хотели, чтобы люди сунулись к шару. А зачем?
Размышления Павленко прервал Кольский, вихрем влетевший на мостик. Его сопровождали офицеры Володин, Иванов и Серов. Стало быть, грядут переговоры, и никто не уверен в их миролюбивом исходе, заключил Павленко. Именно поэтому с капитаном явились связист и оба силовика.
– А, Дмитрий Фролович, сегодня вы дежурите… – поприветствовал капитан Павленко. Тот козырнул и начал доклад:
– Товарищ капитан первого ранга, за время…
– Ай, оставьте, Павленко, я уже все знаю. Китайцы на связи?
– Да, командир.
– Евгений Павлович, – обратился к связисту Кольский, – ваш выход. Сергей Михайлович, Виктор Сергеевич, вы знаете, что делать.
Офицеры кивнули командиру, заняли свои места за пультом управления, сменив своих подчиненных, и приступили к работе. На корабле была объявлена боевая тревога.
– Командир, – напомнил о своем присутствии Павленко, но Кольский лишь отмахнулся:
– Не сейчас, Дмитрий Фролович. Капитан на мостике, вам и другим дежурным офицерам пока вольно. Заступите после сеанса связи.
Капитан вел себя странно. Нет, в том, что командиру «Прорыва» вдруг захотелось порулить, ничего особенного не было. Просто в норме всем на корабле распоряжался именно дежурный офицер. Капитан отдавал команды – дежурный по кораблю их выполнял. А сейчас в его, Павленко, присутствии на мостике вроде как и не было никакой необходимости. Павленко кивнул капитану и отошел в сторону. Мало ли чего он там задумал.
Уже через минуту связь с «Ксинь Джи» была установлена. Капитан лично провел переговоры с капитаном китайского крейсера Ли Ксяокином. Итог этих переговоров, мягко говоря, удивил Павленко. Дмитрий рассчитывал увидеть жесткую реакцию со стороны Кольского на ультиматум, который посмели выдвинуть китайцы. Павленко, да и все офицеры на мостике были готовы к любому повороту, вплоть до открытия огня на поражение обеими сторонами. Однако переговоры прошли… спокойно. Кольский словно прислушался к мнению Павленко насчет изучения малого шара и договорился работать с китайцами сообща, так сказать, на взаимовыгодных условиях. На ультиматум Ли Ксяокина Кольский ответил довольно жестко: мол, российская сторона не позволит говорить с собой с позиции силы. Капитан указал на то, что в данных условиях ни один из земных звездолетов не имеет решительного преимущества. Ли Ксяокин согласился с коллегой и подтвердил свою готовность придерживаться вооруженного паритета в обмен на право первыми изучить шар. И тут случилось то, чего никто не ожидал – Кольский согласился на условия китайской стороны.
– А мы посмотрим, что из этого выйдет, – вслух сказал капитан, когда связь с «Ксинь Джи» прервалась. Сказать, что Павленко был удивлен таким маневром капитана – не сказать ничего. Дмитрию даже показалось, что и сам Ли Ксяокин не ожидал от Кольского такого.
К слову, ни от Павленко, ни тем более от Кольского не ускользнул тот факт, что китайцы не характеризовали цель как малый шар. Это не было на руку Павленко, упорно придерживавшегося своей позиции, состоящей в том, что изначально было именно два шара. Большой пропал, оставив вместо себя малый – в это верил Павленко. Но китайцы, судя по всему, никакого большого шара не видели и рассматривали имеющуюся цель как единственную.
– На этом все, Дмитрий Фролович, – сказал капитан, покидая мостик. – Передаю управление «Прорывом» в ваши руки. Глаз не спускать с китайцев. Фиксировать все, что они делают с шаром. Докладывать обо всем, что покажется вам странным. Утром жду подробный отчет.
– Есть, капитан! – взял под козырек Павленко и открыл было рот, чтобы задать еще один вопрос, но в самый последний момент передумал. Кольский уловил этот порыв. Он даже на секунду задержался на мостике и пристально посмотрел на Павленко.
– Что-то еще, Дмитрий Фролович?
На самом деле, Павленко колебался. Ему хотелось еще раз переговорить с Кольским, поскольку Дмитрий прекрасно понимал, что его действия за спиной командования могут стоить ему карьеры и даже свободы. Но по взгляду капитана он понял – нет, не пойдет он на это. Не позволит он Роману связаться с Землей. Не того склада характер был у капитана Кольского. Он уже высказал свою позицию и дал понять, что не верит в россказни задержанного репликанта.
Дмитрий сглотнул комок, застрявший в его горле вместе с доводами, и решил промолчать.
– Никак нет, командир, я вас понял. Завтра доложу по форме обо всем, что сегодня выяснится.
Кольский поджал губы (видимо, тоже хотел что-то сказать Павленко, но раздумал), сверкнул глазами и вышел с мостика, оставив кап-три наедине со сделанным им выбором. Ох, и не добрым был этот взгляд. Дмитрия кольнуло дурное предчувствие.
«А, может, все-таки еще раз переговорить с капитаном? Может, подбить других офицеров на эту авантюру? Нет, – Павленко покачал головой, – на разговоры уже нет времени».
С капитаном на эту тему он говорил дважды. Второй раз, кстати, он подходил к Кольскому уже вместе с Касаткиной. Молодые люди надеялись сообща убедить упрямого космического волка в том, что и он сам, и его офицеры ошибаются насчет Романа. Но капитан был непреклонен. С упорством барана он твердил одно и то же: «Словам репликанта верить нельзя! Его версии побоища на «Осирисе» нет никаких подтверждений!» Никакие упоминания о презумпции невиновности, никакие доводы о том, что прямых доказательств причастности Романа к тем смертям нет и быть не может, на капитана не действовали. Не действовали доводы Павленко и на других офицеров, но тут все было проще – они попросту ненавидели своенравного сослуживца. Раньше Дмитрия мало заботил собственный имидж в коллективе. Он считал, что для успешной карьеры достаточно быть профессионалом своего дела и чтить устав. Как оказалось, баллы авторитета нужно было набирать с маленьких звездочек, сейчас же высший офицерский состав «Прорыва» уже ничто не переубедит. Даже если Павленко каким-то образом и раздобудет доказательства невиновности Романа, им не поверят. Ни фактам, ни видеозаписям, ни логам «Осириса» – ничему. Не поверят только по одной причине – Павленко был для большинства офицеров «Прорыва» костью в горле, выскочкой, считавшим себя правым всегда и во всем.
«Что ж, поделом тебе, – сокрушался Павленко. – Говорили тебе в училище добрые люди: иди на контакт, не выделывайся, не унижай других своими компетенциями…»
Да, Павленко сейчас все понимал – и отношение к себе со стороны сослуживцев, и настроения матросов и старшин, и многое другое. Не понимал он только капитана Кольского. Ему-то он что сделал? Где перешел дорогу? С чего вдруг Кольский на него так взъелся? И было бы не так обидно, если бы такое отношение к Дмитрию капитан выказывал изначально. Но нет же! На «Прорыв» Павленко приволок именно Кольский. Приволок под дружное шипение всех этих прихлебателей и охотников до чужой славы. Притащил за шиворот со словами: «Только такой энергетик мне нужен в походе».
Долго Дмитрий ломал голову над этой проблемой, даже с Касаткиной советовался. Оба в конечном итоге пришли к одному выводу: с бегством большого шара воздействие на умы экипажа «Прорыва» не завершилось. Пусть в малых дозах, но малый шар все еще отравлял людям разум. Допускали они также вариант, что и сами подвергаются этому воздействию, однако перед очевидными фактами все инопланетные фокусы пасовали. Роман говорил правду. Павленко верил в то, что говорит. Его история хоть и звучала, как фантастический роман, но все же была абсолютно логична. Кроме того, репликант ни единого раза не ошибся на перекрестных допросах с пристрастием.
В конце концов Павленко устал сражаться с ветряными мельницами и решил перейти от губительной пассивности к активным действиям. Выбраться из западни, в которую угодили «Прорыв» и «Ксинь Джи», без посторонней помощи не представлялось возможным, следовательно, нужно было сделать все от него зависящее, чтобы предупредить Землю о надвигающейся угрозе.
План действий созрел сам собой. Дождаться собственного дежурства на корабле, то есть суток, когда на всем крейсере Павленко был начальником, и воспользоваться своими полномочиями – если потребуется, надавить на нижестоящих офицеров и матросов и отправить сообщение на Землю по ЧСДС. Проблемой было лишь одно: Роман отказывался сообщать кому бы то ни было суть сообщения, которое планировал передать. Не говорил он и того, кто будет адресатом. То есть Павленко рисковал не только карьерой, не только жизнью всего экипажа «Прорыва», но и будущим человечества. По его твердому убеждению, сообщение, каким бы ни было его содержание, должны были принять на уровне не ниже начальника генерального штаба. Лучшим вариантом были бы кандидатуры верховного главнокомандующего или министра обороны страны. Даже премьер-министр не годился на роль координатора действий «Прорыва» и всего военно-космического флота. Сведения, которые Роман планировал передать на Землю, наверняка содержали какие-то тактико-технические характеристики главного крейсера ваэрров. Как минимум это могли быть сведения об их слабых местах. Как максимум – принцип работы таинственного вещества амальгита. С такой информацией могли справиться лишь военные, на худой конец, ученые-физики. Но Роман попросил Касаткину заполучить личные вещи Валерии Мирской, чем, собственно, сам себя дискредитировал. С его же слов, Мирская проводила эксперименты над собственным организмом и к прибытию «Прорыва» была практически на сто процентов ваэрром – как в физическом плане, так и в более широком смысле. По рассказам Романа, она полностью переняла мировоззрение враждебной расы, слилась с их кораблем, могла управлять им, постоянно контактировала с их родной планетой – Сцерном.
Было очевидным, что личные вещи Мирской нужны Роману для того, чтобы передать сообщение не на Землю, а именно ей, Валерии Мирской. Но та, по его же словам, уже была ваэрром, то есть врагом всего человечества. И как тут поспоришь с логикой капитана? Все указывало на то, что Роман пытается саботировать всю миссию «Прорыва», потратив большую часть энергии на сообщение по ЧСДС.
Павленко указал на очевидные нестыковки Роману, но тот был непреклонен и утверждал, что не собирается связываться с Мирской. Приводил он при этом железобетонный аргумент: если Мирская превратилась в ваэрра, то принять сообщение, основанное на ее человеческом генетическом коде, она попросту не сможет. Но тогда кому он собирался его отправить? Почему не мог открыться? Почему не мог ответить на три основных вопроса, а именно: с кем он планирует связаться, что именно хочет рассказать и почему это нельзя рассказать тут, на «Прорыве»?
Глава 7
В последние дни он все чаще думал о матери. Как бы ни старалась Валерия Мирская обмануть саму природу, ей это не удалось. Чем дольше Роман находился среди людей, тем меньше ощущал себя человеком. Кроме того, одно дело – пытаться обмануть именно человека, и совсем другое – обмануть искусственно выращенное существо. Роман не был человеком, не был продуктом миллионов лет эволюции. Он представлял собой суррогат – некое подобие человека, но никак не полноценное человеческое существо.
Именно поэтому в военных космических флотах всех земных государств имелся строгий запрет на использование труда репликантов. Никто не хотел допускать неполноценных гуманоидов к оружию. Да, их могли использовать в научных целях, и Роман был тому живым свидетельством. Однако испытывать прототипы новых космических аппаратов или на собственной шкуре апробировать условия неизученных планет, будучи полностью подконтрольным людям, это одно, и совсем другое – давать таким недолюдям волю.
Сейчас Роман осознавал это куда яснее. Большое лучше видится на расстоянии, а частное лучше изучать в сравнении с другим частным. Здесь, на «Прорыве», Роман получил возможность сравнить себя с другими людьми – с существами, к которым, по мнению матери, он относился. Но чем больше он наблюдал за своими создателями, тем больше находил в себе различий с ними.
Одним из самых очевидных отличий репликантов от людей Роман считал неспособность последних сопротивляться влиянию ваэрров. Валерия догадывалась, что ваэрры не могут подчинять своей воле искусственно созданных людей, но там, на «Юкко», доказать это не могла. Сама она была неподвластна влиянию Добряка, поскольку изменила свой генотип, а Роман был просто ее спутником, управлять которым ваэррам было попросту незачем. Ее собственные попытки управлять сознанием Романа не увенчались успехом. Он хорошо откликался на обучение, легко усваивал материал и даже мог быть запрограммирован на какие-либо действия посредством вербального контакта. Но взять под контроль сознание Романа, как она делала это с аватарами на «Юкко», Валерия так и не смогла. Провоцировать же на это Добряка Мирская не хотела, и Роман теперь понимал, почему. Очевидно, это обстоятельство было частью ее плана по спасению Земли. Разумеется, афишировать свои намерения мать не желала, а потому действовать ей приходилось осторожно. К примеру, они никогда не обсуждали с матерью различия между людьми и репликантами. Напротив, она всячески убеждала Романа в том, что этих различий попросту нет, что Роман полноценный человек, такой же, как она сама, как миллиарды других людей на планете. Однако чем дольше Роман находился на «Прорыве», тем отчетливее понимал – обмануть она хотела не его, а ваэрров.
Тем не менее Валерия была убедительна в своих речах. Ей почти удалось убедить Романа в том, что он мало чем отличается от людей – внушить ему это было лишь делом времени. Но где-то глубоко внутри себя Роман знал правду: он не человек. И сейчас эта правда слишком уж сильно бросалась в глаза. Люди – имеется в виду, настоящие люди, земной выделки – имели слишком тонкую настройку нервной системы и обладали неким трансцендентным мерилом человечности. Душой.
В наличии души у себя самого Роман сильно сомневался, поскольку так и не смог постичь сути этого понятия. Валерия часто говорила с ним о душе, пытаясь объяснить то, что, по мнению самого Романа, объяснить было невозможно. Объяснять смысл слова «душа» существу бездушному было равноценно тому, как объяснять слепому, что такое свет.
К тому же для Романа суть слова «душа» была столь же непостижимой, как и суть слова «вера». Нет, сам глагол «верить» Роману был понятен по той простой причине, что к этому слову можно было подобрать синонимы. Верить означало доверять, убеждаться, полагаться, вверять – то есть верить кому-то или во что-то. Проблемы начинались, когда Валерия пыталась извлечь из этого слова иной смысл. Так Роман узнал о тяге людей к вере в некое всемогущее и непостижимое существо – в бога. Быть верующим, по мнению Валерии, означало быть чистым душой. А само слово «душа» у Романа не вызывало никаких ассоциаций, а стало быть, ни о какой чистоте или черноте человеческих душ он не мог ни размышлять, ни судить, ни дискутировать. Получался замкнутый круг, из которого выбраться самостоятельно Роман не мог, его мозг попросту отказывался принимать такие понятия и оперировать ими. Это ли не доказательство того, что его мать заблуждалась, называя Романа человеком? Или же это означало, что Мирская не смогла убедить в этом его? Вопрос был в другом: смогла ли она убедить ваэрров и зачем, собственно, ей было нужно их убеждать?
Роман напряг память и вспомнил те слова, которые он должен был передать на Землю. Слова эти он слышал лишь единожды. Валерия заставила Романа выучить этот текст наизусть и заставила поклясться, что он передаст их ее сестре Дарье. Происходило это как раз в тот момент, когда Добряк был временно отключен, а Валерия занималась энергосистемой «Юкко». С точки зрения ваэрров, это была победа над человеком. Они заставили ее встать на их сторону, смогли изменить ее физические параметры и со временем рассчитывали – и не безосновательно – превратить ее в ваэрра и ментально. Они обманули доверчивую землянку. Но так ли проста была Мирская? Может, она хотела, чтобы ваэрры поверили в свой триумф? Может, именно в том и состоял ее план – заставить врага поверить в его победу?
Как бы то ни было, но Валерия, похоже, перехитрила саму себя. Да, с одной стороны, ей удалось сохранить информацию для землян, и Роман был дня нее не более чем накопителем этой информации, временным хранилищем – флешкой, если говорить проще. Но с другой стороны, за возможность передать эту информацию Валерия заплатила слишком высокую цену. И самым обидным было то, что непомерная цена была заплачена, а информацию передать все равно было нельзя.
Да, Роман не верил ни Касаткиной, ни тем более Павленко. Слишком уж примитивно они действовали. Он был уверен, что эти двое ничем от остальных военных Земли не отличаются, что они попросту придумали коварный план, имеющий цель добраться до информации, которой он владел. И, по сути, самому Роману было плевать на то, кто именно получит эту информацию и каким образом она отправится на Землю – был бы результат. Проблема заключалась в том, что на «Прорыве» эту информацию нельзя было озвучивать вслух. Крейсер был атакован амальгитом, и в данный момент ваэрры практически в реальном времени имели доступ ко всему, что творится на корабле. Пророни Роман хоть слово, хоть как-то пролей свет на ключ к спасению Земли от вторжения – ваэрры об этом узнают незамедлительно. Действовать нужно было только тайно, только через систему ЧСДС, которая на военных крейсерах никак не пересекалась с другими системами связи и не контролировалась главным компьютером. А для этого нужно было, чтобы люди поверили в то, что Роман пытается помочь, а не навредить.
День пролетел незаметно. Сегодня Романа никто не допрашивал и не навещал. Кормили его только утром, что свидетельствовало о запланированных на вечер исследованиях. Все говорило о том, что слова Касаткиной не были простым сотрясанием воздуха. Эти двое, Касаткина и Павленко, действительно что-то задумали. Роману же оставалось все меньше времени на то, чтобы решить для себя непростую дилемму – верить им или нет.
С одной стороны, только эти двое из всех, с кем Роману приходилось общаться на «Прорыве», не делали ему ничего плохого. Но с другой – не уловка ли это? Опять же, размышлял Роман, где гарантия, что Павленко действительно решится преступить закон? За два месяца общения с военными Роман хорошо изучил эту касту. Людьми они были образованными, каждый в своей области слыл экспертом, но вот в целом… Было в представителях этой профессии нечто такое, что роднило их с репликантами. А именно – слепое подчинение приказам начальства и механизмам регулирования службы, или, как они его называли, уставу. Складывалось впечатление, что эти четкие рамки, разработанные с целью создания из множества уникальных личностей одного большого и слаженного организма, никто преступить не может и, более того, не хочет. Люди на «Прорыве» соблюдали субординацию и следовали уставу даже тогда, когда все их нутро кричало об абсурдности происходящего.
Вот и попробуй, реши тут, что именно движет капитаном третьего ранга Павленко. Сумел ли этот странный человек перешагнуть через себя? Решился ли действительно поверить в Романа? Или же ему приказали поверить? Правда ли он хочет помочь Роману, хочет спасти Землю, или же все его действия направлены на то, чтобы вынудить репликанта открыть правду его начальству? Как вывести его на чистую воду, как понять, что есть истина?
Времени оставалось все меньше, Роман чувствовал это. Вот уже и свет погасили – стало быть, прошли очередные стуки, на крейсере наступила ночь. А он все еще не решил, верить ему Павленко или нет.
Так, за своими внутренними терзаниями и тревожными мыслями, репликант не заметил, как уснул. Глаза его по-прежнему были открыты, однако мозг перешел в самый приятный режим работы – сон. Именно во сне Роман мог полностью отрешиться от всех своих насущных проблем, расслабиться и посвятить время себе и своим внутренним переживаниям.
Роман обожал спать. Было в этом процессе нечто таинственное и завораживающее. Особенно странным ему казалось то, что он не выбирал, о чем именно он будет думать во сне, что именно решит, какое сновидение увидит, с кем будет в нем общаться. Парадоксы изменения сознания во сне всегда его волновали. Почему, скажем, в момент бодрствования Роман сам управляет своими мыслями, а во сне теряет контроль над собственным сознанием? И если контроль над сознанием теряет он, то резонно предположить, что кто-то другой в этот момент контроль приобретает. И Роман задавался логичным вопросом – кто именно? Кто думает вместо него во сне? Кто выбирает темы для размышлений, сюжеты для сновидений, мотивацию поступков? Было такое впечатление, что во время сна настоящий Роман покидает свое тело, теряет над ним контроль, позволяет своему мозгу жить собственной жизнью. Получается то, что делает Романа Романом, это мозг? Тогда почему во сне он не способен контролировать себя?
На этот раз Роману снилась мать. Вернее, даже не она, а ее голос. Валерия твердила одну и ту же фразу:
– Запомни это. Запомни и передай Дарье. Запомни, Роман!
Эти события происходили больше года назад. Роман сидел спиной к Валерии и смотрел в смотровое окно «Осириса», в котором не было видно ничего, кроме черной пустоты. Они находились внутри «Юкко», сам же «Юкко» был на время обесточен и готовился к запуску реакторов. Долгих полгода Валерия и Добряк готовились к этому дню. Были протянуты километры кабелей из «Осириса» в «Юкко», получено и изучено море информации о «Юкко» и технологиях, которыми обладали ваэрры. Было сформировано бессчетное количество амальгитовых связок между двумя чуждыми друг другу системами. Наконец, день, когда «Осирис» послужит донором энергии для оживления гиганта «Юкко», настал. И именно в этот день, когда Валерия отключила Добряка и осталась с Романом наедине, он в первый и последний раз услышал фразу, которая должна была спасти Землю. Конкретная фраза, сказанная конкретному человеку в конкретный момент – только так и никак иначе. Строго, слово в слово, четко и без колебаний.
Роман напряг память и произнес про себя эти слова: «Ключ не в нас, сестренка. Ключ в твоей борьбе». Вот и все. Два коротких предложения, сказанные Дарье Мирской, должны были решить исход войны миров. Что означали эти слова, почему их нужно было сказать именно Дарье? Кто она? Кем на Земле была сестра Валерии, какой властью обладала? Как вообще абстрактная, на первый взгляд, фраза, могла помочь людям в борьбе с ваэррами? Как ни старался Роман найти в этих двух предложениях потаенный смысл, как ни переиначивал их, как ни крутил эти слова, понять хоть что-то он не смог. Эти слова точно не были шифровкой, они не содержали технических характеристик «Юкко», не открывали завесу тайны, которой был окутан краеугольный камень всех технологий ваэрров – амальгит. В этих словах не было и намека на стратегию, которой будут придерживаться ваэрры в войне с людьми. Ровным счетом ни-че-го! И тем не менее именно это Роман и должен был передать Дарье Мирской. Именно она должна была возглавить сопротивление. И не просто возглавить сопротивление – она должна была одержать победу.
В каюте зажегся свет. Роман так крепко уснул, что даже пропустил момент, когда открылась дверь. Он медленно перевел взгляд на вошедшего.
– Вы не спите, Роман? – по лицу Павленко невозможно было догадаться, пришел он исполнить задуманное или же передумал и лишь проведет стандартный ночной допрос.
Роман отрицательно покачал головой.
– Хорошо. Тогда на выход.
Роман встал, накинул на себя больничную робу и вышел в коридор. Там его ждали двое вооруженных матросов, перед ними левитировала медицинская каталка. Значит, будет не допрос, а медицинское исследование, подумал Роман. На допросы обычно водили пешим порядком. И, кстати, с каких это пор охранников двое? Не со вчерашним ли визитом Варвары Сергеевны связано усиление? Чего же она натворить-то успела?
Следом вышел Павленко. Он кивнул узнику на каталку, и Роман послушно улегся на холодный лежак. Его руки и ноги тут же потяжелели – сработали силовые держатели.
– Дальше я сам, – тихо сказал Павленко матросам и тут же добавил, предвосхитив тем самым их вопросы. – Он уже зафиксирован. Никуда не убежит. Да ему, собственно, и бежать-то некуда. Ждите тут, мы через полчаса вернемся.
Роман почувствовал повисшее между офицером и матросами напряжение. Павленко, кажется, что-то упускал из виду. Охранники колебались и явно не планировали подчиняться старшему по званию.
– Но приказ капитана… – начал было один из них.
– Сейчас я на корабле и царь, и бог! – жестко отчеканил Павленко. – Я старший вахтенный офицер, матрос, и мне решать, как и где допрашивать этого гаврика, – немного подумав, Павленко понизил тон и добавил. – Ребята, все в порядке. Капитан у себя, он отдыхает после трудных переговоров.
Видя, что уговоры не помогают, Павленко вновь включил начальника. Лицо его посерьезнело, и он решил надавить на матросов иначе:
– Значит так, тугодумы, устав гласит…
– Товарищ капитан третьего ранга, мы прекрасно знаем устав, – вступил в диалог второй матрос. Говорил он спокойно, но в его голосе сквозил металл. У Романа больше не было сомнений – никто из матросов не собирается беспрекословно выполнять приказы дежурного офицера.
– И согласно уставу, – продолжил матрос, – старший вахтенный офицер во время своего дежурства обязан находиться на центральном посту.
– Яйца курицу не учат! – рыкнул Павленко, не собираясь сдаваться. – Сильно сомневаюсь, что устав ты знаешь так же, как знаю его я. Ко всем прочим обязанностям вахтенных офицеров относится еще и инспекция отсеков. Сейчас на ЦП старпом, он меня и послал осмотреть отсеки и разобраться с заключенным, – Павленко навис над матросом, всем своим видом показывая, кто тут начальник, и процедил сквозь зубы. – Матрос, ты место свое знай. Не с девкой ведь по Арбату гуляешь!
Казалось, слова офицера произвели на матросов впечатление. Оба парня вытянулись в струну, но, к удивлению Павленко, от своего не отступили.
– Товарищ капитан третьего ранга, говорите, что хотите, но приказ капитана был удвоить охрану задержанного и не спускать с него глаз даже на допросах. Делайте с ним, что хотите, но мы будем присутствовать.
Павленко отступил на шаг, опустил голову и тяжело выдохнул.
– Ладно, черт с вами. Со мной пойдете.
«Вот те раз! – удивился Роман. – Офицер – и так легко сдался? Видимо, его тут не особо кто жалует, раз уж даже матросы не боятся ему перечить».
– Только принеси одеяло. Видишь, – Павленко кивнул на Романа, – продрог, бедолага. Нам его еще в томограф пихать.
Один из матросов козырнул, отчеканил «Есть!» и нырнул в камеру. Второй же матрос поднял руки и начал пятиться назад. Роман извернулся так, чтобы увидеть, что происходит, и только сейчас понял – Павленко взял второго матроса под прицел какого-то оружия.
– Правильно понимаешь. Иди-ка в камеру. И не шуми…
Тут из каюты Романа донесся голос первого матроса.
– Товарищ капитан третьего ранга, тут нет никакого одея…
Павленко лишь на секунду отвлекся на голос, но и этого было достаточно, для того чтобы второй матрос решился на бросок. Раздался тихий треск, затем еще один, и оба матроса рухнули на пол без чувств. На ближней дистанции против стазера особо не повоюешь. Павленко разоружил противников, сунул их стазеры куда-то под каталку и закряхтел, оттаскивая безвольное тело оглушенного в коридоре матроса в камеру. Послышалось шипение гермодвери, а затем каталка с репликантом плавно заскользила над полом. Сказать, что Роман был в шоке – ничего не сказать.
По уже знакомым коридорам ехали недолго, парень успел хорошо изучить этот маршрут. Метров через десять будет развилка, откуда есть только два пути: направо медицинский отсек, налево – жилой. Допрашивали Романа, как правило, либо в камере, либо в одном из помещений жилого отсека, а дальше него никогда не увозили. Сейчас Павленко повернул налево. Это уже было интересно – неужели Павленко действительно решился осуществить задуманное? Или же все это было частью плана? Роман склонялся ко второму варианту. Коридор наверняка был под прицелом видеокамер, стычку офицера с матросами по любому кто-то заметил бы. Однако тревога поднята не была, стало быть, все, что сейчас происходит, лишь часть спектакля.
Весь путь занял около пяти минут, однако за это время им никто не встретился, что для корабля таких размеров было странно. Обычно коридоры «Прорыва» не пустовали. Павленко, очевидно, хорошо подготовился к этому спектаклю и спланировал все так, чтобы никто не смог помешать осуществлению задуманного. Оставалось понять, что же именно он задумал.
– Первая каюта в жилом отсеке пустует, – прошептал Павленко на ухо Роману. – Там ты переоденешься в офицерский мундир, и мы с тобой пойдем в рубку связи. Ты готов к передаче?
– А камеры? – так же тихо спросил Роман.
– Искин вырублен. За камерами следят вахтенные матросы. Сейчас они спят непробудным сном, об этом позаботилась Варвара Сергеевна. Так, еще поворот – и мы на месте…
– Добрый вечер, Дмитрий Фролович! – начальник медслужбы, казалось, появился из ниоткуда. Его голос не показался Роману настороженным, скорее, удивленным. – А вы, товарищ капитан третьего ранга, куда это направляетесь с задержанным, да еще и в столь поздний час?
«Так-так, – мысленно улыбнулся Роман, – а этого Павленко тоже вырубит или до антракта подождет?»
Глава 8
Пожалуй, впервые за все время своего пребывания на «Прорыве» Роман был по-настоящему заинтригован. До этой самой минуты все люди на борту казались ему если не врагами, то как минимум соперниками – его, Романа, антагонистами, то есть организованной силой, которой он ничего не мог противопоставить. Ничего, кроме молчания. Сейчас же в этой организованной силе, похоже, намечался разлад. Ратушняк был типичным представителем так называемых «ястребов» – стороны, действующей с позиции силы, уверенной в своем превосходстве над ним. Павленко же из всей этой шайки выделялся своим оригинальным подходом к решению их общих задач. Нет, Роман не питал иллюзий на его счет. У всех людей на этом крейсере была одна общая цель – выжить. А для этого они должны были понять, кто такой Роман и какой информацией он обладает. Просто каждый из представителей людей действовал своими методами, и методы Павленко являлись пока для Романа загадкой. Сам же он до сих пор и не думал видеть в Павленко друга. Да, этот офицер отличался от своих начальников и коллег, но играл он все же за них, добивался тех же целей, что и они.
Теперь же все изменилось. Эта стычка Павленко с охранниками, равно как и текущее вербальное противостояние с майором медслужбы заставили Романа сомневаться в верности своих выводов. Ситуацию он видел как вилку из двух возможных вариантов – либо он действительно сильно ошибался насчет Павленко, либо все, что сегодня творилось, есть не что иное, как прекрасная актерская игра. Что же, поживем, увидим.
– Везу нашего молчуна на допрос, Юрий Николаевич, – как можно небрежнее ответил Павленко. Он улыбнулся и попытался объехать вставшего на пути майора, но начмед и не подумал уступить дорогу.
– А почему вы один, без охраны? Капитан же ясно дал понять…
– А, это? – Павленко, наконец, оставил свои попытки проехать мимо начмеда и начал выкручиваться. – Да мне всего-то и надо его на «нейроне» проверить. Ребятам из охраны я дал пару часов отдыха.
– Так аппарат же там… – Ратушняк красноречиво указал на коридор, ведущий к медицинскому отсеку. – Я, кстати, туда и шел. Могу сопроводить вас.
– Да, – улыбнулся Дмитрий, – я знаю, только сперва я хотел допросить нашего таинственного друга «обычным»… – Павленко выделил это слово кавычками и подмигнул Ратушняку, – способом. Ну, вы понимаете, о чем я. А уж после можно и мозги ему прожарить.
Роман, наблюдавший за всей этой картиной с каталки, окончательно запутался. Даже ему с его маленьким опытом общения с людьми было понятно, что в данный момент происходит нечто странное. Оба офицера явно играли друг с другом, но при этом делали вид, что все нормально. Судя по тому, как вел себя начальник медслужбы, о потенциальном предательстве Павленко он знал, однако по какой-то причине не поднимал тревогу, а просто тянул время. Павленко же, в свою очередь, явно понял, что Ратушняк все знает, но при этом и он играл какую-то нелепую роль, стараясь увильнуть от дальнейшего диалога с майором. За этой скромной и крайне странной дуэлью наблюдать было забавно, а потому Роман расслабился и постарался извлечь из ситуации как можно больше информации. Не каждый день видишь, как двое взрослых мужчин, военных, лучших (по идее) специалистов в своих областях пытаются обдурить друг друга. Меж тем странная беседа продолжилась.
– Два месяца обычных допросов ровным счетом ничего не дали, Дмитрий… эмм, как вас по отчеству, все время забываю?
– Можно просто Дмитрий. Знаете, майор, – Павленко подошел к Ратушняку ближе, положил ему на плечо руку и зашептал так, словно их мог кто-то услышать, – я все же хотел бы еще раз побеседовать с этим репликантом. Кто знает, что с ним будет после нейронки? Метод этот, говорят, ненадежный, много побочек. Наши аппараты не под то заточены, ну, вы же знаете…
– Да уж побольше вашего знаю, Дмитрий, – Ратушняк не планировал сдавать позиции, хотя эта словесная дуэль начинала его напрягать.
Вида он не подавал, но Роман уловил в его интонациях некую фальшь. Складывалось впечатление, что оба собеседника знают, что происходит, и пытаются переиграть друг друга без применения насилия. Причем карты на руках Павленко начмед, судя по всему, знал, а вот Дмитрий, напротив, понятия не имел, что у того на уме. Роман заметил, как свободная рука Павленко потянулась к поясу, туда, где в узенькой кобуре его дожидался стазер. Ратушняк же сделал вид, что не видит этого движения, однако руку Павленко с плеча убрал и отошел на пару шагов, пропуская каталку.
– Что же, нейрон действительно еще не отлажен. Раз уж вы настаиваете, Дмитрий, проведем процедуру после стандартного допроса. Я пока настрою частоты. Буду ждать вас у себя минут через… – Ратушняк красноречиво посмотрел на свои часы, – сколько вам потребуется времени на допрос?
– Думаю, полчаса будет достаточно. Мне еще дежурство сдавать.
– Прекрасно, тогда жду вас минут через сорок у себя.
Офицеры кивнули друг другу, Павленко осторожно убрал руку с кобуры и продолжил толкать тележку. Ратушняк же проводил взглядом беглецов и спокойным шагом направился к медотсеку.
– Он знает, – тихо сказал Роман, когда Павленко миновал камбуз и вкатил тележку в маленький кубрик.
– Плевать. Пока он сообразит, что да как, пока доберется до каюты капитана, все будет уже кончено.
– Что, если он просто свяжется с капитаном по внутренней связи? Он наверняка уже и так это сделал.
Павленко выключил силовые поля, освободив тем самым Романа, бросил ему форму, заранее припасенную в кубрике, и сказал, заговорщически подмигнув:
– Знаешь, этот амальгит довольно странное вещество. Оно то одну систему вырубает, то другую… Сегодня, как назло, барахлит внутренняя связь. Поторопись.
Намек Роман понял. Павленко отвечал на корабле за энергию, ему ничего не стоило отключить на время ту или иную систему. Ничего не оставалось, как подчиниться. Он быстро скинул с себя больничную одежду и начал натягивать офицерский костюм.
– А что за «нейрон»? – поинтересовался он.
– Прибор такой специальный, автодок с особым программным обеспечением, – ответил Павленко, помогая Роману с застежками на кителе. – Они его переделали. Взяли из операционки «Осириса» уцелевшие части кода и воспользовались ими, чтобы воссоздать управляющую программу нейроинтерфейса. На «Прорыве» репликанты не служат, а потому системы нейроинтерфейса здесь нет. Они хотят подчинить себе твою волю и сделать своего рода взлом твоей ментальной установки. Это идея Володина. Помнишь того злющего связиста?
Роман кивнул – он прекрасно помнил Володина. Допросы с этим малоприятным офицером были самыми жесткими.
– Они хотят вновь сделать из меня послушного раба?
– А ты разве против? – Павленко удивленно уставился на Романа. – Погоди-ка, ты действительно обладаешь самосознанием или же это последняя программа, которую тебе заложили на «Осирисе»?
– Моим воспитанием занималась Валерия Мирская. Я без преувеличения могу называть ее своей матерью. Существо, которым я стал, продукт ее влияния на меня. Нейроинтерфейс «Осириса» тут ни при чем.
Павленко как-то странно посмотрел на переодевшегося репликанта. Тот выглядел сейчас, как обычный среднестатистический человек, разве что прослеживалась в его взгляде некая холодность.
– А почему ты нам об этом не рассказывал?
– Вы не спрашивали, – пожал плечами Роман.
– Это многое… – Павленко вдруг осекся. – Ладно, сейчас у нас другая задача. Ты готов? – парень кивнул. – Тогда слушай план. У нас есть еще несколько минут, прежде чем меня хватятся на ЦП. Сейчас ты один из моих инженеров. Если понадобится, говорить буду я. Ты же помалкиваешь, следуешь за мной, как хвостик, и повторяешь в точности все мои действия. Вопросы есть? – Роман покачал головой. – Тогда выдвигаемся. Если повезет, минут через десять ты отправишь свое послание на Землю. Но после ты все нам объяснишь.
– Если вас до того момента не арестуют, – Роман зачем-то улыбнулся. Эта улыбка смутила Павленко. Не мог он пока осознать тот факт, что Роман действует и размышляет самостоятельно.
– Разумеется.
Павленко открыл дверь, первым выглянул наружу и, убедившись, что путь свободен, вышел в коридор. За ним вышел и Роман. Они быстрым шагом двинулись по ветвистым проходам жилого отсека. На пути им попадались какие-то матросы, офицеры, гражданские служащие. Павленко постарался придать своему лицу безразличный вид и просто шел к цели. Роман следовал за ним и в точности повторял все его движения. Где было достаточно кивнуть, отвечая на приветствие, он так и делал. Где Павленко прикладывал руку к виску, Роман повторял воинское приветствие. Как ни странно, двое офицеров, транзитом миновавшие жилой отсек, ни у кого не вызвали подозрений. Его заговорщики пересекли довольно быстро, а затем спустились на лифте на технический этаж.
– Так будет безопаснее, – пояснил выбор более длинного маршрута к рубке связи Павленко.
Роман не противился, поскольку не был знаком с компоновкой отсеков на «Прорыве». Хотя похожим образом был построен «Осирис», а его-то Роман знал прекрасно, поскольку много времени проводил с Валерией, перенастраивая его энергосистему под нужды «Юкко». Там технические отсеки изобиловали приборными панелями, терминалами управления и связи, всевозможными рычагами и кнопками. Правда, в отличие от «Осириса», на технических этажах «Прорыва» все силовые кабели, водопровод, системы охлаждения и вентиляции были спрятаны под обшивку.
Миновав пару технических уровней, беглецы вновь поднялись на лифте в обитаемую часть крейсера, где тут же наткнулись на сменившихся офицеров и матросов БЧ-4.
– Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! – вслед за старшим офицером-связистом по стойке смирно вытянулись и его подчиненные.
– Вольно, – лениво козырнул Павленко и заслонил собой Романа. – Вы уже сменились?
– Так точно!
– А чего так рано? У вас еще двадцать минут дежурства…
– Внутренняя кухня, товарищ капитан третьего ранга. Наш командир велел всем нарядам приходить за полчаса до дежурства.
И действительно, Володин как-то раз в кают-компании упоминал о своем нововведении. Это было еще на выходе из Солнечной системы. «Таким образом, – говорил он, – моим архаровцам не нужно мгновенно включаться в работу. Передача смены происходит в спокойном режиме, без истерик и дерготни». Павленко даже вспомнил, что капитан тогда похвалил нововведение командира БЧ-4. А вот почему он, Павленко, забыл о таком нюансе несения службы у связистов «Прорыва» – большой вопрос.
Читать бесплатно другие книги:
