Невеста без места Сапункова Наталья
– И впрямь любопытная. А у кого длинный нос, тому его когда-нибудь дверью прищемят, так у нас говорят. Или на торгу оторвут, – он легонько щелкнул ее по носу, – а носик у тебя загляденье, жалко его будет.
– Да погоди ты, – отмахнулась Велька, напоследок еще вглядевшись.
Все уже. Совсем ничего было не видать, кроме самих парней, мирно сидящих у костра.
– Пойдем-ка, – Венко, приобняв, отвел ее в сторону, – ты поглядела, выполнил я твою просьбу?
– Не совсем, – усмехнулась она, понимая, чего он потребует теперь, – сначала ответь на вопрос, ладно? Ты ведь в Карияре бывал, кое-что слыхал? Вы, купцы, много всего знаете, что вас вроде и не касается? Скажешь, нет?
– Скажу, что да, – улыбнулся Венко, – на том стоим. Иногда лишнее знание и жизнь, и мошну бережет, дело наше такое, торговое. Это у князя советников много, а у купца только своя голова.
– Скажи, княжичей кариярских всего четверо? Или больше?
– Всего четверо, – не помедлил он с ответом, – не больше и не меньше.
– А старший среди них который – знаешь?
– Лет больше всего Велемилу. Другое не скажу. Пойди сама да и спроси у них, тебе ведь не впервой, я видел.
– Видел, это где же? – вскинулась Велька.
– Да сегодня утром, на торгу. Я и другое видел, что похуже будет! – Он крепко стиснул ее плечи. – Я про купцов лесованских, поняла, про кого?
– Лесованских, говоришь. А раньше мне сказали, что оборотни это.
– Ну да. Лесованью землю их зовут, а живут там как раз оборотни: рыси, волки, еще кое-кто. Арьи еще… остались. А те твои знакомцы… они волки. Старшего Касметом зовут, он волчью суть имеет, и он колдун. Тебе бы лучше его поостеречься. Не понимаешь почему? – он запрокинул ее голову, заглянул в глаза, как ни мало это было возможно в потемках. – Ты ведь арья на какую-то часть?
– Кто я? – удивилась Велька. – Я о таком народе не знаю.
– А знаки их на шее носишь, около сердца, где самому дорогому место. Что, совсем ничего про арьев не знаешь? А по облику твоему я бы еще сказал, что и рысья кровь в тебе есть, а может, лисья, но только чуть. Но я не слишком в этом разбираюсь.
– И арья какая-то я, и еще лиса или рысь! – Велька расхохоталась, от удивления, быть может. – Не страшно тебе меня в жены звать?
– А чего страшного? Какая ты есть, такая мне и полюбилась. Моя, не отдам никому, – он широко улыбнулся, так, что блеснули его глаза и белые зубы.
– И у меня не спросишь, пойду ли?
– Так тут твой ответ, на ладони, вижу я его. А у батюшки твоего спросим, как же без этого.
– Ах ты! – Велька хотела было рассердиться, но вместо этого опять рассмеялась. – Расскажи мне еще про арьев, что это за народ?
Бабка Аленья была пришлая, чужая, и никогда о прошлом своем не говорила. Значит, она арьей была и пришла из земли, называемой Лесованью, где жила поблизости от оборотней. И ее обереги ясно об этом говорят тому, кто знает…
– Арьи пришли в Лесовань позже оборотней, – заговорил он негромко, с расстановкой, иногда задумываясь, как бы получше сказать, – точнее, оборотни говорят, что жили там всегда. Арьи пришли и заняли землю, которая пустовала, местные боги и духи их приняли, дав им право на землю. Так говорят, я сам в таких вещах смыслю мало. Но народы, бывает, множатся, и им становится мало земли. Арьи не разрослись, остались слабым племенем. Их главная сила в огневой волшбе, хотя и немногие из них ею владеют. Но самые сильные Огневые Хозяйки были арьями. Их вроде осталось совсем мало, даже не Хозяек, а просто огневых волхвовок, даже слабеньких, которые лишь немного сильнее тебя. Все оборотни почитают Кару, огневую богиню, все в Лесном Краю ее почитают, и в Карияре, кстати, тоже. Потому что лес боится огня, ты же понимаешь. У оборотней редко рождаются свои Огневые Хозяйки, чаще их огневые волхвы – из арьев.
– Все равно не очень понятно, – вздохнула Велька. – Почему он, тот купец, вздумал предъявлять права на меня? С какой стати?
– Да-да, – Венко опять крепко ее обнял, – я хотел тебе сказать об этом, но позже. Тебе надо снять те знаки и никогда не надевать их. И не ходить больше на торг, неважно, одной или с кем-то. Хорошо бы Касмет просто забыл о тебе, мало ли арьев-полукровок можно где-нибудь встретить. А насчет его прав, знай, что некоторые роды арьев находятся под полной властью оборотней. Они проиграли войну. Они практически принадлежат оборотням, как рабы, ничего не могут решать за себя. Оборотень может взять любую женщину у арьев, если пожелает. И только благодаря огневым волхвовкам с арьями еще как-то считаются, их у них по-прежнему больше, чем где-то еще. А служат эти волхвовки оборотням-лесованам.
– Вот как, – Велька кусала губы, осмысливая услышанное.
Получается, бабка Аленья и ушла из родного племени, чтобы не быть холопкой у оборотней-волков! Она не рассказывала о своем народе, как будто и думать о нем забыла, отдала дочь в жены вериложскому князю, которому поручила и судьбу внучки, и умерла, ни о чем не беспокоясь. И вот ее прошлое настигло Вельку, потому что та стала носить ее обереги.
– Здесь не Лесовань эта! – Велька вскинула голову. – Здесь у него права нет меня тронуть, кем бы ни была для него моя бабка, мало ли! Он, лесован, не в жены ведь меня взять задумал, как считаешь?
– Не знаю. Мне ты вот сразу полюбилась, может, и ему тоже? – он погладил ее волосы, пропуская между пальцев пряди. – Но не ходи больше на торг, ни за каким делом, обещаешь мне? Обещай, а не то…
– А не то что?
– Я подумаю, стоит ли мне некоторые свои обещания помнить! Тогда уже моя будешь, а не ему по глупости достанешься!
– А ты, купец, подумал, что сказал?! – тут уж Велька изо всех сил постаралась рассердиться.
Хотела, но не получалось.
– Обещаю я, обещаю, – сказала она уверенно, – ты меня напугал, вряд ли кто сумел бы лучше! Ни шагу на порог, пока они в городе, волки эти.
Так-то в самые ближние дни Велька надеялась уехать домой, в Синь. Но теперь, одной, пускаться в такой путь что-то расхотелось. И ладно, побудет она в Верилоге, сестру проводит. Отец не откажет.
И чего ей бояться, в самом-то деле, в отцовских хоромах за высоким забором?
– Вот и хорошо, – он привлек ее к себе и осторожно поцеловал в губы. И вдруг спросил: – А скажи-ка мне, лиска моя, сколько княжон в Верилоге вашем славном?
Велька моргнула от удивления, так не ждала подобного вопроса. Но с собой справилась, улыбнулась:
– Как сколько княжон? Одна-единственная, Чаяна Велеславна. Это все знают.
– Понятно, – кивнул Венко, – княгиня только одна бывает, и дочки ее княжнами зовутся. Но, помимо княгини, у князя ведь и меньшицы могут быть? А меньшицыных дочек как у вас зовут? Княженками? – и голос его так звучал, словно Венко улыбался хитро.
Вот так вопрос! Велькино сердечко тревожно застучало. Почему он об этом спросил, о чем догадался?
– Должно быть, так, – согласилась она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – А в других местах иначе?
– По-всякому, – Венко огляделся, снял с нее плащ и бросил под куст, – мы еще через костер не прыгали, а ведь надо? Не удержу тебя, тогда и говори, что не гожусь в мужья!
– А моя нога?
– Говорю же, удержу!
– Тогда подожди, только венок сплету.
Тот русалий венок остася то ли у озера, то ли в нем, а выходить к костру следовало в новом. Ну да на венок много времени не требовалось, Велька его в два счета скрутила из гибких березовых веточек, добавив к ним тех трав, что нашлись под ногами. Чтобы веточки березовые сломать, повинилась перед березой, разрешения попросила, как положено. Та пошелестела ветвями, позволяя. К костру княженка шла в обнимку с Венко, и было легко и весело. Хотелось с ним прыгнуть, хотелось, чтобы удержал, чтобы сумели они не разжать рук над священным пламенем. Как будто ей и правда за Венко замуж идти!
Не идти, конечно. Только в кощунах случается, чтобы купец княжескую дочь в жены взял, да и там купец ради такого должен большой подвиг совершить, Жар-птицу поймать или молодильные яблоки украсть, при этом железные башмаки стоптать, и еще чего только он не должен! Но хоть помечтать – можно? До рассвета, не дольше?
Через костер они прыгнули ловко, перенеслись так, будто были одним целым. А Вельке показалось, что ее заслуги в том было мало, это Венко прыгал, крепко держа ее, а она просто позволила перенести себя через огонь. И тут же они отошли прочь, от шума, от гвалта и радостных криков, не только затем, чтобы дать место следующей паре, а просто чтобы уйти вместе, в этой праздничной суматохе им было больше нечего делать.
– Что, пора нам папоротников цвет поискать? – предложил Венко, снова мягко сжав ее в объятиях. – А ну как найдем, и клад нам откроется ценою в весь Верилог? Ты не бойся, милая, я обещания не забыл. А ты, кстати, поцелуи мне без счета обещала – не забыла?
– Сначала – папоротников цвет! Это ты хорошо придумал! – смеялась Велька.
А до рассвета все еще долго было, так долго, что, кажется, и не будет его в этой жизни, рассвета…
Рассвет, конечно, наступил, но жизнь словно и впрямь стала уже другая, следующая. Или, может, просто во сне Велька гуляла с парнем по ночному лесу, забыв про какие-то там цветки папоротника, которые мало кто из живых когда-нибудь видал. А потом они вышли к речному берегу, поодаль от праздничного гулянья, и устроились за ивняком, на поваленном дереве, которое оказалось на диво удобным, не хуже лавки в горнице – если при этом прижиматься плечом к широкой, теплой груди Венко. Они говорили о чем-то, уже и забылось о чем! И целовались, а потом опять говорили, и опять целовались. А потом она задремала, а когда открыла глаза – уже был рассвет. А Венко рядом не было.
Они не попрощались. И ни о чем не условились. Вот был Венко – и пропал, нет его!
– Ах, княженка! – над Велькой заботливо склонилась челядинка с княжьго двора. – Княгинюшка уж беспокоится, всех погнала тебя искать! Леший не заморочил ли? Всю ночь где-то пропадала!
– Все хорошо… Ветелка, – не сразу вспомнила Велька имя женщины. – А леший… Может, леший то и был.
– Ох, Матушка Макошь! – Ветелка, не теряя времени, споро опоясала княженку поневой, остро стрельнув глазами по подолу ее рубахи – леший-то леший, а мало ли что, туго затянула гашник, а на плечи ей набросила большой платок. – Все ли ладно, княженка? – она пытливо заглядывала Вельке в глаза.
– Да все хорошо, Ветелка, не было лешего, – улыбнулась Велька, – пошутила я. Это я заплутала что-то, а потом сама не знаю, как заснула. Все хорошо.
– Заплутала? Значит, все же леший! – всплеснула руками женщина. – Не подходил, не показывался? А может?.. Ох, княженка!
– Да нет же, нет! – Велька засмеялась и поняла, что вот теперь проснулась окончательно.
А что случилось этой ночью, того больше нет. А есть рассвет. И все то, что всегда было и, надо полагать, будет еще долго. Значит, теперь первейшее дело – это косу заплести…
Глава 5
Сговор
Мало кто из добрых людей не приляжет поспать после купальской ночи. Когда Велька домой пришла, в их с Чаяной тереме тишина стояла, уставшие девки спали, кто в сенях, кто где. А Чаяна сидела у Вельки в горнице, ждала. Увидела – вскочила, подбежала, заглянула в глаза:
– Ну что? Видела?
Велька головой покачала.
– Не видела. Среди тех четверых ни на ком проклятья не видно.
Сестрица вздохнула.
– Матушка то же говорит. Что проклятого нет! Получается, и жениха моего среди них нет?
Выходит, и правда подрядила кого-то княгиня княжичей смотреть, и кого-то знающего, не то что княженка, волхвовка-недоучка. Может, и не стоило Вельке за это дело браться, пила бы русалий отвар и была бы как все.
Тогда бы она Венко не встретила. Не обнимал бы он ее всю заветную ночь, не целовал бы, не шептал бы ласковые слова…
– Ладно, сестренка, – потупившись, махнула рукой Чаяна. – Будь что будет. А ты где была-то, что тебя и не видали почти? – она придвинулась, заглянула в глаза. – А через костер с кем прыгала? Кто таков?
– Видела, значит? Купец один, – не стала Велька скрывать. – Сплоховала я, он меня изловил еще до озера. Так и ходил за мной всю ночь.
– Да ты что? – изумилась и развеселилась сестра. – Купец? И ты всю ночь с ним хороводилась? И через костер прыгнула! А ну как вообразит он себе лишнее да явится свататься? Что батюшка скажет?
Вот об таком Велька как-то не подумала. А ведь вполне возможно. Просить руку княжеской дочки Венко вряд ли решился бы, но ведь он ее челядинкой считает, она на ярмарке так называлась!
Вот тут все и откроется. Повеселятся люди. А отец осерчает, это и к ведунье не ходи.
– Что? – Чаяна не сводила с нее глаз. – Ничего ему не наобещала? А задаточка не дала, случаем, раз он – еще до озера?..
– Нет! – отрезала Велька. – А ты, сестрица, не скучала? Небось все четверо женихов проходу не давали?
– Да меня столько нянек пасли, как с озера вернулись, что куда там женихам! – хихикнула Чаяна. – Будто сама не знаешь, как бывает. Через костер прыгнула, правда. С каждым.
– И что?
– А ничего! – отчего-то княжна вдруг разозлилась. – Прыгнула, и все! Знаешь, я так спать хочу, что себя не помню. Давай-ка, что ли, отдохнем малость?..
Ушла она. Велька вытянулась на лежанке, подбив поудобнее подушки.
Завидует, что ли, сестрица? Ее сторожили. Кто бы ей наговорил сладких слов о любви, от которых у нее, у Вельки, до сих пор голова кружится? Княжичи, конечно, могли бы. А лучше, если тот, старший-проклятый, кому ее сватают. Да хоть бы и все сразу! Никто бы не сказал, что это неправильно…
Вспомнилось ей, как Венко-купец спросил, сколько княжон в Верилоге, и помянул, кто есть княженка. А ну как не просто так говорил? Знал ли он, что она и есть княженка?
Да нет, откуда?!
Он сказал, что на ярмарке ее видел. А про княженку ему кто угодно мог рассказать. Никакая не тайна, что у князя есть меньшая дочь, которая живет не в отцовском доме, а в дальней веси и которая княгине Дарице падчерица. Потому и не стоит спрашивать, сколько в Верилоге княжон, если хочешь узнать, сколько дочерей у вериложского князя.
А спрашивать, сколько княжичей в Карияре, – это можно?..
Так и заснула Велька, ни до чего путного не додумавшись. И сон ей снился чудной, птицы золотые, и много-много было их, целая стая, и будто рвались они ввысь, рвались, кричали, крыльями били, а улететь не могли. И жалко было Вельке этих птиц, так жалко, что словами и не расскажешь! Она даже заплакала от жалости к диковинным птицам, которым ни за что на волю не улететь. А когда проснулась, и наяву глаза были мокрые.
Ну что это за сон такой, к чему?..
Не торопясь, пробуждался княжий двор после Купалы. Столы пировальные стали накрывать, когда полдень уже миновал и красно солнышко покатилось вниз. Все столы – во дворе, и княжеский тоже, чтобы князя с княгиней всем издалека видно было. Которые столы для князя и самых почетных его гостей, те скатертями застелили праздничными, браными[15], дальние не застилали вовсе – ну, это как водится, где же столько скатертей напасти и как их отмывать потом, после пира, это одной ключнице княгининой ведомо. На княжеском месте на скамью ковер постелили с дивными птицами. Сперва пироги всякие поставили, да пиво и меды в корчагах, да душистый взвар, чтобы всякий пришедший сразу мог отведать, чего душа запросит.
Девичий терем[16], само собой, позади всех стоял, так что главного крыльца и площади перед стольной палатой из его окошек не увидеть. Потому Велька, наскоро умывшись и приодевшись, пробралась в сени возле кухни, отодвинула заслонку на окошке, выглянула – вот отсюда видно было все.
Народ на дворе уже собирался, бояре с женами, и нарочитые горожане[17], и старосты всех концов городских. А за воротами вовсе толпа стояла, из купцов, мастеровых, люда проезжего. Купцам, недавно прибывшим, перед завтрашним торгом положено было князю поклониться подарками, а иным и дело какое разобрать, и о нужде своей попросить. А после и про то, что дочь отдает в Карияр, князь сударю-Верилогу, городу своему стольному, и объявит. Вон сколько дел, только и названия, что пир. А Вельки там, сказано уже, опять не будет. Но теперь это ее, скорее, радовало. И купцов-оборотней она боялась, могут ведь явиться с подарками, увидят – и куда глаза девать? И что Венко рассказал про оборотней и про арьев, ей совсем не нравилось. Лучше уж больше ни с какими оборотнями не встречаться, недаром и бабка Аленья их не жаловала. Другая тревога – Венко. А ну как все же он сюда заглянет нынче?
Сон не сон, леший не леший, кто бы ни был он, а только не сомневалась княженка Велья, что не будет в ближние дни у нее дум желанней, чем об этом молодом купце. И в то же время она не сомневалась, что видеться им больше не нужно. Чаяна верно тогда говорила: дочери у князя рождаются не для своего счастья, а для долга. Замуж им выходить за кого отец велит, а уж чтобы за купца – никогда. Так пусть лучше и не узнает парень, что за русалку поймал он на нынешнюю Купалу. А потом, со временем, все и забудется.
– Княженка, – окликнули ее негромко.
Велька отпрянула от окошка, обернулась. На нее смотрела высокая худощавая старуха в темном платке, опершаяся на длинный, выше ее роста, резной посох, – Даруна, старшая волхва из Ладиного святилища. Видно, только что вышла из кухни.
– Матушка Даруна, – Велька поклонилась.
Волхва протянула сухую, как ветка, руку, погладила Вельку по плечу. Глаза ее, несмотря на старость, смотрели, как всегда, светло и ясно, и – горестно, и впервые Велька поежилась под этим взглядом.
Волхва качала головой.
– Смотрела, девонька, я на воду для сестрицы твоей, и для тебя тоже. Непростая у тебя дорога. Ты поосторожничай, милая.
У Вельки холодок пробежал по коже.
– Мне в дорогу отправиться предстоит, матушка? А куда же?
Тонкие губы старухи дрогнули в еле заметной улыбке.
– Может, и предстоит. Я не про то. Я про судьбу твою говорю. И год, и два назад не видела я злого, а теперь вижу. Может, время пришло, вот и открылось. Ты в возраст вошла. Судьба ведь, она как река, редко сворачивает с того, что положено.
– И что же будет? – осторожно спросила Велька, не очень рассчитывая услышать определенный ответ.
Так и вышло.
– Может, помогут тебе, – вздохнула волхва, – так ты не отказывайся. А не то к нам приходи, в святилище, поживешь до будущей весны, а там, глядишь, что-то и изменится. У нас безопасно, никакая злая судьба не достанет, – она посмотрела пристально, повторила: – Никакая не достанет. Подумай.
Жить год с Даруной и другими волхвами, их там три сейчас, в избушке при капище, за высоким тыном, она самой молодой была бы. Как птичкой в клетке, взаперти. Будто не жизнь жить, а быть около жизни. Ничего не случится, ни плохого, ни хорошего. Да и то, кто знает?..
Не хотелось такого Вельке.
– Спасибо, матушка Даруна, – сказала она, – да только ведь от судьбы и на коне не ускачешь.
– Это верно, – закивала волхва, – тебе ведь может и по силам все оказаться. Если помогут, – опять добавила она, глядя на Вельку со значением. – Так ты всякую помощь принимай, не отказывайся.
– Хорошо, матушка, – пообещала Велька.
Да уж, небось не станет она отказываться от помощи-то.
– Ты жар-птиц бойся, – добавила волхва тихо, – чтобы не разорвали и не заклевали. Они такие, девонька. Ненасытные бывают, злые.
Велька так и застыла.
Живо вспомнились золотые птицы из сна и как их жаль было. А они ее – разорвут?..
– Ну, гляди, – Даруна кивнула, – надумаешь, так приходи, не прогоним, – и повернулась, пошла к выходу.
– Матушка, – не удержалась Велька, – а эти птицы, я где их встречу? Неужто тут, наяву? Они – что?
– Не знаю, милая, – волхва обернулась, качнула головой.
И ушла.
А Вельке безумно захотелось к себе в горницу, забиться там в самый темный угол и сидеть долго. Да за что же ей это? И любимого изволь забыть, и оборотни что-то от нее хотят, и судьба впереди злая, и птицы прожорливые…
Любимого – забыть? Вот так, само сказалось, само назвалось. Венко, значит, ее любимый. Хотя это еще посмотреть, если забудется через пару дней, как морок дурной, так оно и ладно. А прятаться в горнице она не станет, не дело это. Тут, за окошком, столько всего интересного случиться может, нельзя ведь пропустить.
А волхва Даруна чего приходила-то? Конечно, удивительного в этом нет, и почет Даруне полагается всегда и всюду в Верилоге, и лучшее место, само собой, – с княгининой стороны, поперед боярынь. Только нечасто приходила она раньше за княжеский стол, если только по обряду не полагалось, а нынче пришла. Значит, княгиня звала? Или сама Даруна захотела – поговорить, упредить?
А во дворе тем временем зашумели, загомонили. Отец, князь, с высокого крыльца спустился, у стола встал со своей стороны, княгиню поджидая. И та уже шла, боярынями окруженная, от другого крыльца, и Чаяна с ними. Встали князь и княгиня рядом, народу поклонились, и все, кто во дворе собрались, поклонились тоже, куда как ниже.
Ворота на княжий двор, и так незапертые, распахнули теперь настежь: дескать, всякому тут сегодня рады. Однако кмети из стражной дружины у ворот выстроились – рады-то всем, но за порядком смотреть надо.
Толпой зашли купцы. Взгляд Вельки заметался по множеству незнакомых лиц, отыскивая среди них одно, то, что и хотела увидеть, и боялась того до дрожи. Но нет, не было Венко. Зато…
Других она сразу разглядела, тех, кого и боялась видеть, и не хотела. Оборотней. Они пришли, трое. Впереди стоял старший, он держал в руках блюдо, накрытое полотном. Касмет. Так вроде Венко его называл?..
Все купцы подарки принесли, у всех что-то да было в руках: блюда накрытые, мешки, ларчики. Может, и оборотни просто князю поклониться пришли и не помнят уже про встреченную на торгу девку? Мало ли их, девок.
Вот первый купец подошел, поклонился, связку мехов из мешка достал. Отец благосклонно кивнул. Словами перемолвились: да откуда едете, и все ли ладно, и да будет добрый торг вам и хорошая дорога. Все как обычно. Слышно было Вельке не так чтобы хорошо, однако разобрать можно. Вот Чаяна поднялась, подала купцу рог резной с медом, и князь тоже свой рог приподнял, выпили. Велька давно знала, что у отца в роге не мед, а взвар густой налит из сухих прошлогодних яблок. Это понятно, если отец с каждым купцом хмельной мед распивать станет, то ясную голову долго не сохранит, а она ему нынче до самого заката надобна.
Вот другие купцы подошли, с резным ларчиком, и за ними следующие, и всем Чаяна рог хмельной подавала. К вечеру сестрица и ног чуять не будет, и лица различать перестанет, а улыбаться будет гостям все так же ласково, каждому, будто ему одному рада – не подведет многолетняя выучка.
Вот и оборотни к князю приблизились. Слова говорят обычные, как все…
Касмет полотно с блюда снял, князю с поклоном протянул то, что простая тонкая ткань больше не скрывала. Что-то длинное, обернутое в красное.
Отец даже привстал, принимая в руки редкий дар: драгоценный клинок, замотанный в красный шелк. Меч.
Вот он отвернул ткань, но совсем не убрал, продолжая держать через нее, всмотрелся, и лицо его осветилось восторгом. Вокруг переглядывались, локтями друг дружку толкали. Давненько князю ни с того ни с сего таких вещиц не дарили! Не простой дар, за такое наверняка что-то попросят.
Вельке и самой взглянуть захотелось. Самые лучшие, дорогие досские клинки лишний раз стараются в руки не брать, чтобы не портить, а берут через ткань, особенно у купцов в лавках это принято. Только шелк для этого дела, конечно, баловство. Старый дядька Хорт, оружейный княжеский, считает, что чистая льняная тканина самое то будет. А шелк… Может, и правда меч совершенно особый, а может, пыль в глаза…
Только девку-холопку во много раз дешевле купить можно.
Вот отец сказал:
– Хотел бы и я вас подарком порадовать, гости дорогие. Может, подскажете каким?
Тут Велька вся превратилась в слух. И недаром.
– По душе мне одна твоя девка-челядинка, княже. Если подаришь, о другом и мечтать не стану.
Не ожидали за столами такого, загомонили, многие засмеялись – а что, дело молодое, дескать! И батюшка-князь улыбался, и княгиня, и боярыни переглядывались.
– Я-то не против, – сказал князь, – только не вся моя челядь холопы. А вольную как же я тебе отдам? Это тебе полюбовно с ее родителями решить надо. Я в этом деле неволить не могу. Что за девка-то, как зовут?
– Имени я не знаю, – сказал Касмет. – Не позовешь ли сюда всех?
Переглянувшись с княгиней Дарицей, князь кивнул, подозвал отрока, приказал. Хоть и было это происшествие ненужной задержкой, но, похоже, многим стало любопытно, кого желает иноземец получить так задорого. Да и Купала только прошла, подогрев кровь даже седым отцам, что уж говорить про молодежь. Пригожий и богатый купец ищет полюбившуюся девку и за ценой не стоит – будет про что вечерами байки сказывать.
Приказ исполнили быстро, все девки со двора выстроились перед купцами. Оборотень только мазнул по ним взглядом и отвернулся:
– Нужной мне здесь нет, княже.
– Так и у меня других нет, – развел руками князь и махнул, отпуская девок, – не обессудь, гость дорогой, найди в городе свою любушку, а там и решим.
И Чаяна по знаку княгини взяла рог с медом, шагнула к купцам, чтобы подать. По-всему, теперь следовало бы оборотню мед выпить и в сторонку отойти, другим не мешать. Но Касмет на княжну-красавицу и не взглянул.
– Девка эта моя, светлый князь! – заявил он, повысив голос. – У меня на нее права, кровью скрепленные. Ее род принадлежит моему роду!
Все умолкли, тишина повисла, смеяться, зубоскалить никому не захотелось.
– Ты говоришь, что я прячу у себя твою холопку? Или как?.. – удивился князь Велеслав.
– Нет, княже, – не опустил глаз оборотень, – ты можешь того и не знать. Она, полагаю, дочь или внучка той, что принадлежала мне… то есть нам, и право это, повторю, кровно закреплено.
– Услышал я тебя, гость дорогой, – медленно, мягко сказал князь. – Только ведь, знаешь ли, мы тут по своим законам живем, не по вашим. Ты о договоре каком-то говоришь, когда целый род в холопах у твоего рода? Не в ходу у нас такое. У нас, если холопка от вольного родила, то дитя ее вольным считается и роду отца принадлежит. И спустя семь лет прав на холопку ту предъявлять нельзя. Но полюбовно можно выкуп и спросить, и получить, хоть и больше лет прошло, чтобы обиды не было, – желаешь? Опять же, сначала девку найти надо.
Упрямый купец отступать не стал.
– Прости, княже, – сказал он резко, – вот эти гости твои, знатные кариярские мужи, могут подтвердить, что вчера утром девка с торга сюда пришла, мой человек видел, – и он показал на кариярцев, что сидели рядом с князем, Велька ясно видела Иринея и пожилого бородатого боярина с ним рядом.
Ириней глядел хмуро и даже не шевельнулся, чтобы подтвердить или опровергнуть услышанное. Да и князь уже легко мог бы заподозрить, о какой девке-челядинке речь, стоило бы ему лишь вспомнить, кого на его глазах привели кариярцы с торга вчерашним утром. Во всяком случае, улыбаться князь перестал.
– Что ж, – сказал он громко, опершись ладонями о стол, – раз отдариться не могу, то и подарка вашего, не обессудьте, принимать не стану. Пусть боги найдут того, кто меча такого достоин, а у меня и так в оружейной не пусто. Мир вам, добрые люди, – и Касмету подали его меч.
Вернули подарок. Оборотень меч взял, резко поклонился князю, повернулся и ушел прочь, спутники едва за ним поспевали. Велька взглядом его проводила до самых ворот.
Да, ушел. И откуда напасть такая, Матушка Макошь?
Подарок у купца князь не принял, значит, и торговать ему в Верилоге разрешения нет. Если Касмет того еще не понял, завтра на торгу ему мытник[18] объяснит. Да только оборотень этот тертым калачом кажется, наверняка знает все. Теперь уедет он из Верилога немедля, делать ему тут нечего больше.
Что-то коснулось ее ноги, Велька обернулась, радостно всхлипнула: Волкобой! Пробрался в сени и теперь терся о ее ногу – хотел, чтобы погладила, должно быть.
– Ох, Волкобоюшка, – Велька бросилась, обхватила собаку обеими руками, обняла. – Хороший мой. Они ведь ушли, оборотни, совсем ушли, да? Больше не вернутся?
Пес лизнул ее в щеку, потом в нос, языком горячим, шершавым.
– Ладно, Волкобоюшка, – всхлипнула Велька в последний раз. – Помоги нам Светлые Боги, чтобы не вернулись они больше никогда. Давай дальше посмотрим. Вдруг Венко придет? Ох, Волкобоюшка, вот бы еще разок его увидеть, самый последний. А он чтобы не видел меня! Как считаешь, он придет?
Надежда на это оставалась, многие купцы еще за воротами стояли. Венко мог бы сопровождать кого-то из своих. И Вельке вдруг неистово захотелось еще разок на него взглянуть, только чтобы он не вздумал никаких челядинок искать и тем паче свататься!
А Волкобой на этот счет, похоже, мнения не имел. Только лизнул Вельку разок в ладонь.
Долго еще шли купцы, а Венко и не было. Вот и последний торговый гость вручил свой дар князю и Верилогу и выпил свой мед. Настало время к другим делам переходить.
Князь встал, руку поднял – стало тихо. Кашлянул князь в кулак и заговорил:
– Сами видите, люди вериложские, что Светлые Боги на нас вроде не гневаются. И закрома не пустые у нас, и торговля добрая, и ловы[19] не напрасные, и детишек здоровых да крепких рождается много! Мы за это Богов наших и чуров-заступников благодарим и благодарить не устанем! Так ведь?
Одобрительный гул волной пробежал по толпе и быстро стих. Все правильно князь сказал, только ведь это, как говорится, только присказка.
– И вот думаю я, люди вериложские, как бы не разгневать мне их, Богов наших и чуров, тем, что голубку, в моих палатах выросшую, все взаперти держу! А ей давно уж пора лететь отсюда, свое гнездо вить! И внуками порадовать меня, и чуров моих, и весь Верилог. И дружба наша чтобы с добрыми людьми, у которых она гнездо совьет, крепкой была, всем на счастье и на достаток. Вот такая весть у меня для вас!
Народ во дворе зашумел радостно. И то сказать, весть была вполне ожидаемой, мало какую «голубку» в Верилоге до семнадцати лет «взаперти держали». Княжна, конечно, не то что другие девки, но и у нее ведь сроки есть, с которыми ничего не поделать.
– Княжна ваша, Чаяна Велеславна, в Лесной Край поедет, в Карияр, по давнему уговору с князем тамошним, чтобы когда-нибудь княгиней кариярской стать. И чуры это благословили, и жертвы, что мы принесли, приняты были хорошо!
Добавление про чуров и жертвы казалось кстати. Хотя многим было без разницы, кому отдавать княжну, князю-то виднее, немало нашлось и таких, кто вспомнил про проклятье на Карияре и не порадовался грядущему родству. Да-да, князья роднятся – это и земли их роднятся, и удача, милость Богов Светлых! Не шутки это! А у кариярцев проклятье…
Все равно, люди шумели, переглядывались. На Чаяну глядели, нарядную, сверкающую, как на птицу из сварожьего сада[20], та стояла, побледнев и потупившись. Вот сейчас все слова будут сказаны, и обратно не повернешь.
Встал боярин, что сидел рядом с Иринеем, старший над кариярским посольством, поклонился князю с княгиней и хотел было уже заговорить, чтобы довершить дело, как вдруг княгиня Дарица тоже поднялась со своего места. И даже князь Велеслав поглядел на нее удивленно – не ожидал.
– Все так, люди вериложские! – заговорила княгиня негромко, но голос ее в тишине слышен был далеко. – Но ответь сначала, боярин Мирята Веденич, здесь ли тот, за кого сватают мою дочь? Приехал ли с тобой старший сын твоего князя?
Боярин перед ответом малость помедлил. Сказал вкрадчиво:
– Да, княгиня, приехал он. Дело молодое, не захотел парень ожиданием маяться. И так затянули со свадьбой, верно, княгинюшка? Отпустил его наш князь, хоть и, видят боги, забот у него дома хватает.
Княгиня кивнула, но, видя ее недоверчивый взгляд, боярин продолжал:
– Да только не укажу я его тебе. Так у нас полагается. Мы ведь тоже хоть чужие законы уважаем, но живем-то по своим, и к ним уважения хотим.
Сдержанный ропот пронесся по двору, как волна, и снова стало тихо. Возразить боярину было нечего, все, им сказанное, казалось хоть и не совсем обычным, но простым и правильным. И то, что среди приехавших княжичей, молодцов хоть куда, один был женихом княжны, пожелавшим сократить ожидание, тоже было понятно. Дело-то молодое! А если законы в Карияре малость не те, что тут, и жениху до возвращения домой даже назваться невесте нельзя, то вроде ничего страшного в этом и нет. Так или иначе, приехали бы послы да увезли княжну, и она бы увиделась с женихом уже в Карияре – невелика разница.
А боярин добавил:
– Сединой своей клянусь, и еще поклянусь, чем хочешь, не о чем тебе беспокоиться, княгиня. Живем мы богато. Какие сыновья рождаются у наших князей, ты сама видишь, – он показал на четырех парней, – а что до проклятья одной сумасшедшей волхвы, то мы не лыком шиты и с ним живем не тужим, не больно оно и мешает. Но не обессудь, всю правду про то проклятье невесты княжеские узнают, когда женами становятся. И то, бывает, долго не догадываются, – боярин лукаво усмехнулся, – не бойся, княгиня, не будет от этого никакого убытку твоей дочери!
– Что ж, верю тебе, боярин! – кивнула Дарица. – Только скажу еще кое-что важное! Ведь знаешь ты, что муж мой дочь вам пообещал, когда она родилась только-только. И меня не спросил. А судьбу дочерей не след без матери решать, был у наших чуров такой обычай, и у ваших, наверное, тоже был! Так, Мирята Веденич?
– Так, – не стал спорить боярин, напротив, он доброжелательно улыбался. – Да только уже решенного этим не отменить. То ваши с князем дела, княгиня!
– А я и не хочу отменить! – быстро сказала княгиня Дарица, коснувшись руки князя и этим как бы умоляя его не вмешиваться и дать ей договорить. – Муж надо мной закон, и если он слово дал, я спорить не буду! Поедет моя дочь в Карияр, и быть ей там женой вашего княжича. Об этом договор ведь был? Но я своей материнской властью условие поставлю. Княжичей у вас, гляжу я, достаток, жениха назвать не хотите, так пусть моя дочь из них сама себе суженого и выберет. Из своих рук я в руки богов судьбу дочки своей отдаю, пусть они ее решают, пусть Лада Светлая за ее выбором присмотрит. Это моя воля, боярин, иначе благословения моего не будет!
Никто, как видно, такого не ждал. Тихо стало во дворе, так тихо, что, казалось, каждую муху услышать бы можно, если пролетит. Князь, тот только крякнул и усы ладонью погладил. Если ему и не понравилось что-то, то при народе своевольную жену не увещевают, да и как тут возражать, если судьбу дочки не абы кому, а самой Ладе, светлой и животворящей богине любви и доли женской, поручили. И верно, получается, что хоть обещание будет выполнено, но за проклятого княжича Чаяна может и не выйти.
Как боги решат, а им наперекор все равно не пойдешь.
Княгина добавила:
– Я, люди, с волхвами Лады Пресветлой и Макоши, Матери нашей, советовалась, они перед ликами их[21] резы[22] бросали и на воду смотрели! В моих словах воля богинь наших!
Люди кивали, переговаривались, и, кажется, большинство из собравшихся такой расклад одобряли. И в самом деле, Лада уж присмотрит! А то ну их, проклятых этих, пусть даже если их проклятье здоровью и не вредит.
Велька и дышала через раз, боясь пропустить хоть слово. Она тоже была рада. Значит, такой совет дала Даруна княгине? А боярин Мирята вроде как должен быть недоволен, должен возразить, княгиню уговаривать начать, ведь ему-то не должно быть все равно!
Однако боярин огорченным не казался и возражать-уговаривать не стал.
– Добро, княгиня! – тут же сказал он, широко улыбаясь. – Мудро ты решила, свет Дарица Стояновна! Раз уж сама Матушка Макошь и Лада Пресветлая нас в Карияр сопровождать будут и в пути беречь, то это куда как хорошо! Пусть с их помощью Чаяна Велеславна суженого себе по сердцу выбирает, а выбирать, видишь, есть из кого! – он широким жестом указал на притихших княжичей.
Княгиня опять кивнула, и довольная и малость сбитая с толку, потому что не рассчитывала на столь легкую победу. А боярин добавил:
– Мы рады будем, княгинюшка, дочкам твоим. В довольстве станут жить, и уважение им от нас будет всяческое.
– Что ты сказал, боярин? – встрепенулась Дарица, а князь лицом потемнел.
И Велька застыла у своего окошка. Потому что боярин вдруг заговорил не о дочке, а о дочках! Неужто лишь оговорился?
– Позволь, князь Велеслав, напомнить уговор твой с нашим князем, – боярин слегка поклонился в сторону Велеслава. – Свидетелей ведь ему было немало, и каких! Князья за столом сидели! И я там был. Ты обещал, княже, хоть всех своих дочек в Карияр отдать, если твой поединщик против нашего не устоит. А если ты слово нарушишь, то пусть Моровая Девка на твоей земле хоть зимует. А боги нашему поединщику победу отдали, помнишь, княже? Так ответь же нам теперь, почему твоя меньшая дочь от нас будто прячется и за стол ни разу не вышла? Или она кривая, что ли, у тебя, и потому ты людям ее не показываешь?
Велька так и застыла, прижавшись к бревенчатой стене сеней, и холодно ей стало, словно зимним сквозняком потянуло. Ох, что наделал родимый батюшка! Да кто же не знает, что такие слова да зазря говорить – это лучше без языка родиться! А раз кариярский боярин за столом, при всем честном народе об этом сказал, то он твердо уверен, что увезет ее, Вельку, в Карияр. Как же теперь не увезти! Князь и слова против не скажет, даже больше того, ему бы ее самому вслед кариярцам отправить да умолять, чтобы не отказывались. Ведь если, Боги сохрани, на самом деле придет злой мор в Верилог, хоть и через десять лет, людей или скотину косить начнет, виноватым станет князь Велеслав, не простит его народ. Своя дружина, свои ближние люди и то отвернутся. Нет, не жить больше Вельке в Верилоге!
Читать бесплатно другие книги:
