Точка отсчета Анечкин Михаил

Алекс Нейл. Морская пехота США, рядовой

Я, может, и не умею красиво выражаться, как тот же Дорн, например, потому как в школе учился такой, что если написал свое полное имя без ошибок, то тройку уже, считай, получил. Только кое в чем я разбираюсь получше многих. Так я им всем и сказал.

– Вы все тут олухи и маменькины сынки вчерашние. Пожили бы вы у нас Браунсвилле годок-другой – тогда бы я посмотрел, как бы вы запели. Кэп наш дело говорит.

Сказал и пожалел. Нет, вы не подумайте, я не испугался, что чересчур круто на парней наехал. Я вообще-то никого не боюсь. Но оттого, как ребята примолкли, я понял, что свою думку мне придется дальше объяснять. А вот говорить я не мастак. Если кому в дыню засветить, то это пожалуйста, всегда готов, а вот языком чесать – нет, это не ко мне.

– Слышь, Нейл, тебя какая муха укусила?

А вот и Дорн. Ну да, конечно, промолчать он не может, куда без него. Он у нас самый мозговитый. Вообще я к мозговитым парням ровно отношусь, без зависти, но Дорн страсть как любит повыдрючиваться. Вон, даже разгрузку после патруля не снял, павлин хренов, костопыжится. Было бы перед кем. Голливудская улыбка, бицепсы накачанные, хоть прямо сейчас на рекламный плакат «Морская пехота США ждет тебя, сынок».

Вообще не понимаю, что он у нас делает. Для таких дорога другая – колледж, университет, степень доктора, очечки в тонкой золотой оправе и годовой доход штук сто через пять лет. Не то что я, ниггер, пушечное мясо.

– А что, мне кто-то запрещал слово сказать?

– Да нет, только вроде ты молчал все время, вот я и удивился. Слушай, Нейл, расскажи мне, при чем тут твой Браунсвилл и этот вонючий русский следопыт?

Ну вот я и попал, и кто за язык меня тянул? Слова раскладывать, как Дорн, я не силен, вот он и решил, видать, меня запутать и заодно крутизну свою показать. А вот хрен тебе, папенькин сынок.

– Следопыт тут и ни при чем. Только ты… вы… ну не все вы, конечно… в общем, хорош на кэпа наезжать, парни.

Кэп – это наш ротный, мировой мужик.

– Да мы и не наезжаем. Так только, немного сомневаемся в целесообразности общения с представителями местной фауны, которую вроде как обязаны давить и уничтожать. Скажи вот мне, Нейл, был такой приказ, – отшивать это отребье куда подальше? А если оно будет гоношиться, то и в расход пускать на месте? Не слышу, Нейл, был такой приказ?

Ишь ты. Специально ведь умные слова вставляет, чтобы показать, кто он, а кто я.

– Ну был.

– А присягу ты давал? «Клянусь выполнять приказы президента и вышестоящих офицеров», ну и все такое?

– Ну…

– А вот и ну. Этого русского надо было минимум в наручники, а то и к стенке ставить. А ты сидел и в рот ему смотрел. А теперь про Браунсвилл чего-то говоришь, чего я никак в толк взять не могу. Не объяснишь, в чем цимес-то?

Все он понимает, сучий потрох, дурачка включил, что я не догадался, что ли? Я ведь что, я все соображаю, только не всегда могу складно рассказать. Дорн эту фишку мою давно прохавал, вот и хочет меня перед всеми недоумком выставить. Это потому что мы с Дорном еще с учебки на ножах.

– А то и не можешь понять, потому что не знаешь, как у нас там выживают.

– Так поделись.

– И поделюсь. Что, думаешь, если колледж окончил, только тебе одному можно говорить, да? А мне, значит, помалкивать и тебя слушать?

– Заметь, Нейл, не я первый это сказал. А вообще, ты, солдат, напраслину возводишь на своего верного боевого товарища.

– Так вот слушай, товарищ ты мой верный. Хочешь выжить в черном районе – живи не по тем законам, что белые господа принимают, а по тем, что на улицах правят, – понял? Так и тут. У русских есть поговорка – на заборе много чего написано, а там дрова лежат.

– А-а-а, извини, я забыл, ты же у нас спец по русским братьям.

Ну да, этого у меня не отнять. Чего-чего, а понимать чужую речь я умею здорово. Хоть тут Бог меня не обидел.

Хотя сами подумайте, как бы я еще в это блатное место попал, если б не языки. Формально тут деплоймент, зона боевых действий, только почти никто не гибнет, как в Ираке или в Афганистане, а местные дружелюбны и на людей похожи.

– Братья не братья, а иногда мне кажется, что с ними мне проще и легче, чем с такими, как ты.

– Это потому, что ты мне завидуешь.

Вот скажите, почему Дорн такой говнюк, а? К ак же кулаки-то чешутся в репу ему зарядить… Терпи, солдат, терпи и помни: не тронь дерьмо, вонять не будет. Интересно, а чем ему русский не угодил? Нормальный мэн, кстати, говорит дело, зря не понтуется. Держится с достоинством, не заискивает, марку, одним словом, держит.

Дорн, сидевший вразвалку, вдруг вскочил и занял стойку смирно, напряженно смотря мне куда-то за спину. Все ребята, сидевшие в комнате, следом за ним тоже спрыгнули со своих мест. Я развернулся, уже зная, кто вошел к нам в комнату.

– Вольно. – Кэп вошел в комнату. – Взво-о-од, в две шеренги… становись!

Наш кэп – мужик что надо. Взводный сержант Браун служил с ним в Афганистане. Говорит, толковый командир, потери у него всегда были небольшие. Сам ротный среднего роста, сухой, глаза колючие.

Вовремя кэп прервал наш спор. Однажды мы с Дорном так увлеклись, что потом… А, ладно, дело прошлое.

– Солдаты. Сегодня во время дневных теоретических занятий мне понравилось не все. Хочу кое-что объяснить.

Кэп, заложив руки за спину, не спеша прогуливался вдоль строя. Нравится мне, как он говорит. Негромко, фразы короткие, будто вырубает их, а не выговаривает. Когда-нибудь я тоже так научусь.

– Рядовой Дорн.

– Я, сэр!

– Вы, рядовой, невнимательно слушали лектора. Мне показалось? Ротный сделал заметное ударение на слове «лектор».

– Возможно, сэр.

– В чем дело, рядовой?

– Я старался, сэр.

– Вот что, солдаты. Сейчас слегка отступим от требований дисциплины. Только слегка и только на пятнадцать минут. Вы должны понять, что я вам скажу. Еще раз. Дорн, в чем дело?

– Я… я не понимаю, сэр. Чему нас может научить это чучело? Согласно приказу мы в оперативной деятельности руководствуемся местными законами. А по этим русским законам ему место на гарнизонной гауптвахте. Если вы, сэр, отдадите соответствующий приказ, то я его туда помещу, и не дай бог он по дороге будет дергаться.

– Рядовой Нейл!

– Я, сэр!

– Как у русских называется эта комната справа?

В качестве расположения роты мы использовали бывшую батальонную казарму русской армии. Жилье, конечно, еще то, не пойму, как русские жили в таком сарае? Ну и расположение комнат, конечно, не такое, к какому мы привыкли дома.

– Leninskaya komnata, сэр!

– Взвод, напра-а-аво! Левое плечо вперед, в Leninskaya komnata шаго-ом марш! Места занимать в произвольном порядке.

Комната, рассчитанная на небольшую русскую роту, вместила нас впритык. В комнате воняло грубо выделанной кожей, старыми газетами и средством д ля натирки полов. Дерьмо, конечно, но мы уже притерпелись.

– Нейл?

– Я, сэр!

– Ты вроде внимательно слушал, даже что-то записывал, помнится.

– Так точно, сэр.

– Что ты думаешь, прав рядовой Дорн?

– Я думаю, что в одиночку рядовой Дорн этого русского до гауптвахты бы не довел.

Ответом на мои слова был веселый смех товарищей по взводу.

– Отставить смех.

Ротный сделал несколько шагов к окну.

– А почему ты так думаешь, Нейл? – Зверье, о котором он там нам рассказывал, оно… в общем, русский знает все, о чем говорил, не по книжкам. Он ведь своими глазами все это видел. Видел и уцелел. Так что навыки выживания у него – будь здоров. А рядовой Дорн, он… говорит он красиво, сэр.

– Отставить смех была команда! – Кэп брови хоть и нахмурил, а сам-то едва сдерживается, чтобы не улыбнуться. – Садись, Нейл. Молодец. Напоминаю вам, что вы все считаетесь находящимися в зоне боевых действий. Это – деплоймент, солдаты. Как Ирак. Как Афганистан. И означает это не только деньги, звания и награды. Это еще и опасность, а значит, потенциальные потери. И если у нас потерь еще не было, то когда-нибудь обязательно будут.

Кэп внезапно замолчал и подошел к столику, за которым сидел рядовой Дорн.

– Мне показалось или вы, рядовой, что-то хотели сказать? Отвечайте, не юлите, наказывать не буду.

– Я не понимаю, как то, что рассказывал русский, поможет нам избежать потерь, даже если они, не дай бог, случатся, сэр.

– И ты хочешь, чтобы я тебе объяснил? – обратился к Дорну кэп, вдруг ослабив командный тон.

– Так точно, сэр.

– Так ведь и я этого не знаю, Дорн. Как же я тебе объясню, чего не знаю сам?

– Простите, сэр?

– Что простите, рядовой? Это война, а на войне все всегда идет не так, как планируешь, что тут вам не ясно?

– Сэр, я не понимаю, что вы хотите сказать. Зачем изучать внутренности пси-аномалии, если наша задача – патрулировать внешний периметр?

– Как называется эта штука у вас на разгрузке, рядовой? Вы, кстати, не сняли снаряжение, как положено, в уставной срок. Ладно, не пыжьтесь, Дорн, оставляю ваш промах без наказания. Ну так как?

– Это… фонарь тактический, светосила 300 люмен, ФТ-170. Может быть закреплен на штатное место…

– А зачем он вам в дневном патруле?

– Экипировка бойца морской пехоты предусматривает возможность реагировать на меняющиеся внешние условия, сэр!

– Боевой устав ты выучил, а смысл-то понял? Ну-ка своими словами. Зачем?

– Ну… а вдруг вовремя не сменят или там подвал какой, где солнца нет.

– Подвал и в лесу? Ладно, не старайся. Фонарь этот ты таскаешь на случай непредвиденных осложнений. А он ведь большой и тяжелый. Вот и представь, что знания об устройстве пси-аномалии – такой же фонарь. На всякий случай. Только он ничего не весит и всегда с собой.

– Но, сэр, если я не возьму с собой этот фонарь или возьму другой – нарушение будет небольшим, на замечание максимум. А этот русский сталкер… Ну вы меня понимаете…

– На войне, сынок, чтобы выжить, и не такое приходится делать. Дай-ка я расскажу вам одну историю. Видишь вот эту планку? Что это, расскажи, если знаешь.

– Конечно знаю, сэр! Это Серебряная звезда. Третья по значимости награда в армии США.

– Я ее получил в Афганистане. Мы тогда только-только туда вошли. Много еще чего еще не знали. Я был командиром взвода, ненамного старше тебя. Однажды во время разведки, вместе с ротным и всем отделением управления мы наткнулись на крестьянина, который мирно обрабатывал поле опийного мака аккурат в миле от нашего лагеря. Ты знаешь, что такое опийный мак, Дорн? Хорошо, слушай дальше.

Потрясающая наглость афганца требовала адекватного наказания. Я все ждал, когда ротный распорядится взять его, но тот, пошептавшись о чем-то с аборигеном, приказал возвращаться в лагерь. Знаешь, Брайан, сказал он мне по пути, ты отличный солдат. Но если хочешь стать отличным командиром, не задавай дурных вопросов, а смотри по сторонам и мотай на ус.

Признаюсь, я его тогда не понял. Но через пару недель, однажды ночью, к нам прибежал тот самый взмыленный крестьянин. Талибы устроили засаду на большой конвой с грузом, а наш афганец об этом проведал. Надо ли говорить, что мы, скрытно выдвинувшись, так крепко врезали талибам по заднице, что ребята в Вашингтоне даже прислали проверяющего, чтобы убедиться, что мы ничего не приврали в отчете о боевых успехах. Я смотрю, ты впечатлен, солдат.

– Но это же… – Противозаконно? Конечно. Обязательно скажи об этом м атерям тех солдат конвоя, которые вернулись домой.

– Сэр, разрешите с вами не согласиться.

– Пятнадцать минут еще не истекли, так что ваяй.

– Сегодня мы уходим из Афганистана, уходим, позорно договариваясь с талибами. Дядя Сэм проиграл войну. Может, из-за того, что солдаты слишком много думали, вместо того чтобы просто уничтожать всех, кто не с нами?

– Дядя Сэм проиграл войну тогда, когда сунулся в Афганистан. А вот я эту войну выиграл. Выиграл, потому что вернулся живой и вернул на родину почти всех тех, кто служил под моим началом. И тебя собираюсь вернуть твоему отцу, чтобы ты себе ни думал.

Дорн дернулся, как от удара, и побагровел. Что-то там у него с отцом. Папаша у Дорна конгрессмен, крутой перец.

– Пятнадцать минут закончились, так что держи свои комментарии при себе, рядовой. Последнее замечание. Отношения с аборигенами в деплойменте могут спасти жизнь. А ты, Дорн, даже назвал их русскими. Кто может объяснить рядовому его ошибку? Нейл, встаньте.

– Мы на территории Украины, сэр.

– В чем разница?

– Примерно как между Штатами и Канадой. Только отношения у русских и украинцев дерьмовые.

– Объяснить можешь, почему?

– Нет, сэр. Они и сами не могут, я у многих спрашивал.

– Что, совсем ничего не говорят?

– Да так, всякую чушь несут. Иногда говорят про Zagadochnaya russkaya dusha, сэр.

– А что это?

– Формально это что-то вроде «особенности русского менталитета, трудные для понимания иностранцем». Но я так считаю, что когда русские встречают в своей жизни очередную дурь, которую сами себе объяснить не могут, то вспоминают про эту dusha, сэр.

– Хорошо, Нейл. Больше смотри по сторонам и контактируй с местными. Не дай бог, пойдет что-нибудь не так, такие контакты помогут спасти жизнь многих американских парней.

Кэп демонстративно посмотрел на часы.

– Сержант, выводите людей на улицу для следования в столовую.

Александр Федоров. Охотинспектор Климовского района

Слава богу, все закончилось. А то я струхнул маленько. Ишь лбы наглые, сидят теперь, пригорюнившись. С ментами-то карабином не помашешь, особенно если командир экипажа мой кум. А все из-за Васьки, вот же тварь-то хитрая. Он мне давно не нравился, когда еще три мешка комбикорму у меня одолжил, а потом год отдавал. То нет у него, то спешит, а то просто уже и не помнит, брал или нет. Не любят таких хитромудрых у нас, я ему тогда так прямо и сказал.

Ну, а что, зарплата у меня маленькая, надо же как-то жить. Мне-то самому немного надо, детей вот поднять нынче недешево, младшая еще учится. Нынче вам, чай, не советская власть, за все тити-мити гони, за просто так хрен кто что будет делать. Я ведь много не беру – две-три тыщи с нормального хозяйства, а таких у меня всего-то пять штук. А этот козел решил, что и за бесплатно у него все пучком будет.

Весь сезон я смотрел, чтобы все лицензии у Васьки закрывались. А тут Васька сам мне помог – взял только одно разрешение на лося, пожадничал. Думал, что все зверье по-старому одной лицензией закрывать будет. А вот хрен ты, Василий, угадал. Я его в первую неделю подловил и заставил все закрыть. Тут-то он и задергался немного. Был бы поумнее – не стал бы жлобиться, договорился. Ну, а что делать, если своих мозгов нет? Танюха как от него ушла, так ему, дураку, и совета теперь не у кого спросить.

А пару дней назад разведка донесла, буржуи на большом джипе к нему приехавши. Я после этого, сразу как темнеет – проедусь, послушаю. Потом и на утренней зорьке также. И вот сегодня вечером слышу – ревет. Ревет-то так себе, сразу слышно, что человек. Значит, точно Васька, он охотник еще тот. Я, значит, сижу слушаю. Через пару часов выстрелы. Повезло ему, значит, попал на дурного лося. Да еще такая канонада, прямо война. Ну, я в уазик сел, и вперед. Только куму позвонил сначала.

Доехал быстро – смотрю, а там уже пьянка идет вовсю. Васька потеет, лося пластает, только не сильно ему кто помогает. Ну-ну, давай, Васек, старайся, тут тебе одному-то работы часа на полтора-два. Так и так, говорю, товарищи дорогие, не покажете ли лицензию. Товарищи, что потрезвее, смекнули, надо бы добром, да только главный боров ихний наклюкался взюзю и тычет мне своим карабином – типа вот те лицензия. Врать не буду, немного страшновато мне стало. Не стал я с ними спорить, пошел подмогу дожидаться. А чтобы Васька со своими клиентами наверняка не уехали, дерево подпилил и поперек дороги положил. Звоню куму, а тот, как назло, сломавши неподалеку, в ментуре ихней хорошие машины тока в столицах начальству раздают. Тут-то я и занервничал. Как бы не отхватить возле спиленного дерева. Слышу, едут. За пенек присел, страшно, блин. Приехали, матерятся. Хорошо, у Васьки-дебила даже бензы в багажнике не оказалось. Пока они суетились да примерялись, тут и кум подскочил, починивши.

На их счастье, боров посапывал на заднем сиденье, быковать некому было. Да только все равно гости ничего не поняли. Васька, видать, с три короба им наобещал, что у него все схвачено, вот они и понадеялись, что все само решится. Пьяные опять-таки, что с них взять. Ну, раз товарищи не понимают – повез их кум в райцентр. К утру приехали, а как в сознание буржуи пришли, сразу поняли, чем дело-то пахнет.

Вылазит, значит, боров сам и типа к ментам. Те ему чего-то такое объяснили, что тот сразу как-то и сник. Смотрю, ко мне лыжи вострит.

– Слышь, отец, расскажи, чё за кипеш.

– А то, что Васька вас подставил капитально.

– Поясни.

– А чё пояснять? Лицензии-то нет. А лось, это ни разу не административка, уголовное дело.

– У вас всегда тут все так строго? Как будто не в России.

– Ну, это кому как. Для Васьки – строго.

– Что так?

– А то, что если две тыщи в месяц зажал – то как в армии будет. Служи по уставу, завоюешь честь и славу.

– В армии служил, знаю. Постой-ка, а две тыщи чего?

– Рублей, конечно. Мне зайчики белорусские или хохлобаксы без надобности.

– Ру-у-убле-е-ей. Вот оно что.

Боров повернулся к джипу, где за рулем сидел долговязый Васька. Тот аж съежился так, что из-за руля не видать стало. Тяжелый у Васьки сегодня будет день.

– Слышь, отец, непонятка вышла. Мы ваших мастей не знали, с Васькой разберемся.

У борова аж кулаки хрустнули от злости.

– Я-то что. Пока в лесу были, нужно было решать, а теперь менты в курсах. Я им не командир.

– С ментами я договорился. Завтра к вечеру начальник их уедет, и оружие они нам по-тихому вернут. Надо только, чтоб от тебя заявы не было. А я тебе все, что Васька задолжал с начала года, компенсирую.

– Тогда давай за весь год.

– Заметано. Держи хрусты. Четырнадцать штук сразу, остальные десять, когда менты завтра оружие вернут. Идет?

– Идет. Вот так удача! Жалко, бабка к внукам уехала. Ладно, перекантуюсь в Доме колхозника, прикуплю кой-чего, а завтра домой.

Бритва. Сталкер, в миру Артем Быков

И чего Батя до меня докопался? Я никого никогда не обманул, как он меня и учил. Что обещал – всегда в срок выполнял. Что ему еще надо?

Батя – человек уважаемый, и если он дальше будет меня гнобить, то мне придется очень кисло. И хотя я не делаю ничего такого, чего не делают все остальные, Батя может повернуть так, что скоро на меня каждый приличный сталкер будет смотреть косо. Ну, и если начистоту, мне и самому неприятно, что Батя обо мне плохого мнения. Неприятно, потому что он крепко помог мне по жизни. Да и вообще Батя мировой мужик, только на голову немного больной.

Если бы тогда, два года назад, он не шел мимо, лежать бы мне в сырой землице Зоны. Кем я тогда был? Сопляк, мальчишка, закуска для кровососа. Родители алкоголики, брат уголовник. Стандартная биография. Для Зоны, конечно, стандартная, тут ведь каждый четвертый – вообще детдомовец.

Хорошо еще, я сам понимал, что сталкер из меня никакой. Понимал, осторожничал, крутого из себя не корчил, но таки вляпался в полное дерьмо всего-то в пяти километрах от бара. А вляпался так глупо, что и рассказать стыдно.

Я тогда мелочевкой промышлял, глубоко соваться не рисковал. Сопли по десятке за сто граммов идут, немного совсем, но если не лениться, то сотня в день гарантирована, а если повезет, то и больше. Скоро я заметил, что сопли часто кучкуются вокруг электрических линий, и навострился их собирать так, что скупщики стали поговаривать о снижении цен. В тот день, когда я набрел на целое поле, решил, что мне здорово подфартило. Сопли весят мало, поэтому, засучив рукава, я принялся за работу, пока перспективное поле не нашел кто-нибудь еще. В уме я бодро складывал цифры, прикидывая, что, наконец, могу себе позволить себе поменять ПМ на калаш и прикупить защитный костюм средней паршивости. Э то было неразумно, не костюм с калашом, конечно, а посторонние мысли в Зоне, ибо, пока ты внутри, ни на секунду нельзя оставлять без внимания, что рядом творится, особенно если один. Я остановился на минуту, чтобы вытереть пот, и тут краем глаза заметил вкрадчивое движение сбоку. Сердце екнуло, я крепко сжал рукоять «Макарова» и внимательно огляделся по сторонам. Трава вокруг была чуть выше колен и не могла скрывать никакого крупного зверя. Я немного приободрился, убаюкивая себя мыслью, что мне, должно быть, почудилось. Да и на самом деле не было там никакого зверя. Но ведь в Зоне не только звери смертельно опасны. Внезапно сзади я услышал явственный шорох и инстинктивно прыгнул вперед. Этот прыжок и спас мне жизнь. Ложнощупальце, выброшенное, а точнее, отстреленное черной орхидеей, скользнуло по позвоночнику, разрывая куртку и раздирая кожу на спине. Я закричал от боли и сделал еще несколько прыжков вперед, уходя от неведомой опасности. Тут же я заметил, что трава вокруг шевелится и со всех сторон ко мне движется тихая, скрытая травой угроза. Времени на размышления не было, и я рванул туда, где круг не сомкнулся окончательно, туда, где над травяным полем возвышался холм с небольшим деревом. Это была моя вторая ошибка. Будь я поопытнее, то смог бы понять, что мне угрожает медлительная плотоядная трава, а значит, нужно как можно быстрее разорвать расстояние между хищником и жертвой, которой я тогда являлся. Вместо этого я пулей взлетел на дерево, считая, что обезопасил себя от низкорослых хищников, нападению которых, как мне тогда казалось, подвергся. В следующий час я бессильно наблюдал, как мое убежище окружают странные кусты, унизанные листами размером с добрую лопату и красивыми лепестками черного цвета на вершинах мясистых стеблей. Один из кустов выбросил ложнощупальце, но радиус действия его оказался совсем невелик. Увенчанный шипами лепесток, напоминающий скорее кирпич, чем растение, бессильно стеганул по дереву подо мной и соскользнул вниз, оставляя неглубокие борозды на поверхности. Я забрался на всякий случай повыше и уселся поудобнее. Боль, вытесненная было страхом, снова навалилась на меня. Ничего, надо потерпеть и подождать.

А чего, собственно, ждать? Стоило мне осознать, что как раз-то ждать эти твари умеют намного лучше, чем человек, как ужас моего положения пронзил меня насквозь.

Тут-то я и понял, что такое настоящее отчаяние. Когда ужас сводит внутренности, когда от страха выворачивает наизнанку, человек даже не замечает, как начинает скулить, словно побитый пес. Сначала ты молишься всем богам, которых знаешь, потом начинаешь звать на помощь, пока голосовые связки не сядут, а потом впадаешь в ступор и только через часов семь-восемь понимаешь, что проще всего разжать руки и покончить с этим ужасом. И когда до меня наконец дошло, что самый простой выход – прыгнуть вниз самому, не дожидаясь, пока тело, скованное усталостью, само свалится в лапы охотников, я вдруг услышал далекий свист.

К тому времени мне уже мерещилось невесть что, так что еще одному глюку я совсем не удивился. И только когда через некоторое время свист повторился немного громче, я понял, что это, может быть, мой шанс.

К тому времени я не то что кричать – я уже говорить не мог. Слава богу, у меня еще оставались патроны.

Дрожащей рукой я, едва не роняя ПМ, выстрелил раз, другой и прислушался. Совсем недалеко раздался отчетливый крик. Я не мог понять, что он кричит, но догадался, что человек идет мне на выручку. Сил не оставалось ни на что, если что я и мог, так это только сидеть, обняв кору дерева, и плакать, глотая соленые слезы.

Через пять-семь минут (а тогда они показались мне вечностью) на опушке леса появился человек. Это был Батя. Самое приятное воспоминание в моей невеселой жизни – это его силуэт на фоне вечернего леса. Батя пошарил в мешке, достал несколько бутылок с прозрачной жидкостью и спички. Через полминуты емкость с бензином, подожженная Батей, полетела в самую гущу кустов, потом вторая, третья. Отвратные создания с визгом брызнули во все стороны. Поляна перед деревом очистилась, но я еще долго не мог разжать руки. Помню только Батин голос, уговаривавший меня расцепить объятия и спуститься вниз. Батя что-то говорил мне, но я ничего не понимал, хотя и кивал в ответ. Просто звуки никак не хотели складываться в слова, а слова – в осмысленные фразы. Потом как-то рывком, без перехода я очнулся. В ладонях у меня была зажата кружка с чем-то горячим и ароматным. Судя по горячему ощущению в животе, я какое-то время прихлебывал маленькими глотками содержимое. Рядом возился, собирая вещи, немолодой сталкер.

– …соплей. Вот они и любят где погуще. Симбиоз такой вот жутковатый. Так что видишь сопли в большом количестве – ищи черные цветки неподалеку.

– А что такое симбиоз?

– Ага, очнулся. Я Батя.

– Бритва.

Батя скривил лицо, как будто лимон проглотил.

– А другого имени что, не было?

– Да так…

– Ну ладно, раз Бритва, так Бритва.

– Батя.

– Да.

– Я должник твой. Не знаю, расплачусь ли когда. – Посмотрим. Только если так безбашенно шастать по Зоне – вряд ли когда расплатишься, потому как скоро сгинешь.

Я нашарил в кармане мятую пачку сигарет. Дрожащими руками попытался закурить, и с третьей попытки мне это удалось.

– А что, есть варианты?

– Есть. Про отмычку слышал что-нибудь?

Батя подошел и сел передо мной на корточки. Только сейчас я разглядел его как следует. На вид лет сорок пять – пятьдесят. Высокий открытый лоб с залысинами. Подбородок чисто выбрит, на щеке небольшой шрам. Ну, и взгляд, конечно. Глаза карие и теплые какие-то, что ли.

– Мне напарник нужен. Треть заработанного – твоя. Будем ходить вместе – учить буду. Деньгами на снарягу нормальную ссужу. Есть условия.

Ничего себе вариант. Шутит, не иначе?

– Какие условия? За такое шикарное предложение ты, наверное, душу потребуешь продать?

– А ты ничего малец, с юмором. Это хорошо. Условия такие. Первое. Ты идешь всегда впереди. Про отмычку слышал что-нибудь?

– Нет.

– Всякая шваль в Зоне неопытных сталкеров так использует втемную. Пускают вперед, и, если сами какую опасность прозевают, отмычка принимает удар на себя. Потом отмычка дохнет, а основная группа идет дальше.

– И что, соглашаются?

– Отмычки-то? А кто ж им правду расскажет? Я тебе сразу как есть говорю, потому как не вру никогда. Но ты не бойся, за шесть лет я только два раза своего напарника не уберег. Последний раз, когда вляпался, двое суток его вытаскивал. Ничего, оклемался, сейчас ходит в Зону. Я своих не бросаю, не ссы.

– А первый?

– Что первый?

– Первый раз, когда вляпался. Что было тогда с твоим напарником?

Батя тяжело вздохнул и посмотрел куда-то в сторону, вдаль.

– А первый раз, Бритва, я напарника так и не вытащил.

Не знаю почему, но после этих слов у меня к Бате такое доверие возникло, что я сам удивился. Никогда и никому я так не верил. Отцу с матерью, да и то разве что в детстве.

– Я согласен.

– Ну и славно. Второе условие – полгода должен отходить со мной по-любому. И за месяц предупредить, если надумаешь уходить.

– Не вопрос. А что, бывает, что уходят не прощаясь?

– Предыдущий напарник так и поступил. Зуб его звали.

– Я если чего обещаю, выполняю железно.

– Ну что, тогда приступим. Сопли соберем и возвращаемся. Тут не меньше трех кило валяется. Чего добру-то пропадать?

Так вот наши с Батей пути и пересеклись. Сейчас, когда мы сидели в баре за одним столом, мне это вспоминалось в деталях. Те же глаза, только теплоты в них немного. Ну, и хрен с ним. Я не доллар, чтобы всем нравиться.

– Что тебе мешало пройти три лишних километра?

– А зачем это мне?

– Там человек погибал.

– А на мне что, красный крест нарисован? Закон Зоны – каждый сам за себя.

– У тебя это отняло бы два часа.

– А может, и жизнь. Зона, она того – тут всякая нечисть водится, знаешь ли.

– С твоим-то опытом и так далеко от центра Зоны? Ты бы с закрытыми глазами прошел. Я сам тебя учил, если помнишь.

– Значит, не захотел, раз не прошел.

– Да, Бритва, скурвился ты совсем.

– Слышь, Бать, ты меня жить-то не учи. Если у тебя проблемы будут – я и на любой риск пойду, чтобы выручить. А всякой шелупони помогать, знаешь ли, жизни не хватит.

– Сам-то давно шелупонью был?

– Недавно. Ну и что? Мне вот повезло, я тебя встретил. А тому парню не повезло.

– Ага, он встретил тебя.

– Ну и пусть так. Слушай, Батя, отчего ты ко мне-то пристал, а? Вон сколько сталкеров сидят вокруг, и все бы так поступили. Ты мне скажи, я кого-нибудь обманул за свою жизнь? Или взял чужое? Или подставил?

– Нет.

– А половина сидящих здесь и этим похвастаться не могут. Что же ты их не воспитываешь?

– Мы в ответе за тех, кого приручили.

– А?

– Забудь, Бритва.

Это Батя. Вылетает из него много такого, что мало кто понимает. Он так и не раскололся, к ем был в прошлой жизни.

– Гордишься тем, что никого не обманул, не взял чужого? Могу сказать, у тебя это все впереди. И обманывать, и брать чужое, и много еще чего интересного ты научишься делать. Одумайся. Так поступать нельзя.

– Не научусь.