Магеллан. Часть 3. «Гаттак» Ильичев Евгений

Углубившись достаточно далеко в чащу и скрывшись в естественном овраге, он резко изменил направление движения и ускорился. Сейчас звук его шагов локализовать не получится, а значит, у Гаттака будет шанс зайти к преследователю за спину. Так он и поступил. Свою «бесшумную» походку Гаттак вновь применил сразу же, как только выбрался из оврага. Еще через минуту он опять стоял на утоптанной за день тропинке и прислушивался. Его визави, очевидно, понял, что допустил оплошность, и на этот раз передвигался бесшумно, но его усилия не принесли плодов. Натренированный слух Гаттака вычленил из сотни посторонних шумов парка инородный звук – еле уловимый скрип снега под ботинками. Преследователь Гаттака крался, стараясь разглядеть в кромешной тьме свою жертву. Ему и невдомек было, что жертва уже превратилась в охотника.

Шаг, еще шаг. Гаттак уже видел силуэт человека на тропике.

«Вопиющая некомпетентность», – подумал парень. Тень, которую он уже отчетливо видел, сейчас свернулась в небольшой комок – видимо, сидит на корточках и изучает следы на снегу как раз в том месте, где Гаттак свернул с тропинки. Что ж, самое время напасть.

Он умело воспользовался отвлекающим шумом проезжающего вдалеке грузовика и почти вплотную приблизился к человеку, изучавшему следы. Противник Гаттака понял, что объект его слежки ушел с маршрута, и теперь, очевидно, размышлял, стоит ли идти за ним в лес или дождаться жертву тут. Но Гаттак не дал ему возможности принять решение. Бесшумной кошкой он подкрался к незнакомцу и напал на него сзади как раз в тот момент, когда тот встал во весь рост. Кстати, противник был куда меньше Гаттака ростом и уступал ему в весе.

Парень применил самый простецкий захват, одновременно ударив незнакомца под колени. Ноги его противника подкосились, и тот начал мягко оседать на снег, издавая приглушенное сипение. Миг нападения Гаттак рассчитал таким образом, чтобы напасть на выдохе соперника. Он умело перекрыл доступ кислорода в легкие, не давая сделать вдох, и, что было еще более важно, одновременно с этим блокировал магистральные артерии, питающие головной мозг. Для этого ему понадобилось применить «руку мертвеца» – так перекрывались сразу две артерии на шее. Не лучший вариант для зимнего сражения, Гаттаку могла помешать одежда противника, но тот, к счастью, был одет легко. На всю атаку ушло не более секунды. Будущий разведчик навалился на соперника всей массой, и они оба рухнули в рыхлый снег. Незнакомец попытался сопротивляться, но чем активнее он использовал мускулатуру, тем больше тратил кислород, которого и так было в обрез. Возня в снегу продолжалась еще с минуту, после чего Гаттак начал ощущать, как слабеет сопротивление его противника. Еще десять секунд, и «рука мертвеца» сделала свое дело – тело соперника окончательно обмякло. Руки его, тщетно силившиеся ослабить крепкий захват Гаттака, повисли плетьми, а сам он перестал подавать признаки жизни и покорно уткнулся лицом в снег. Гаттак выждал еще десять секунд и только после этого рискнул убрать захват с шеи. Отпихнув от себя противника, он сел на колени рядом с неподвижным телом.

Первым делом Гаттак проверил у преследователя пульс. В захвате «рука мертвеца» были варианты, когда противнику продавливались хрящи трахеи – скажем, если противник был гораздо крупнее и точно оказал бы активное сопротивление. После таких повреждений шансов выжить оставалось немного, по сути – лишь прямая трахеостома. В процессе борьбы Гаттак понял, что имеет дело со слабым противником, а потому идти на крайние меры не рискнул. Убедившись, что его оппонент жив и находится в глубоком обмороке, парень перевернул его лицом вверх, достал небольшой фонарик из внутреннего кармана куртки и, лишь удостоверившись, что в поблизости никого нет, включил свет.

Берцы военного образца, ватники из грубой непромокаемой ткани, легкая облегающая тело куртка. Гаттак зафиксировал свет на груди. Женская (в этом у Гаттака сомнений не было) грудь мерно вздымалась. Девушка дышала самостоятельно, и это вселяло надежду, что в скором времени юная шпионка придет в себя. Еще доставая фонарик, Гаттак понял, кто именно решил за ним последить. Быстрое изучение измазанного слюной лица лишь подтвердило догадку: это была Корра, его сокурсница. Но какого демона она поперлась за ним в ночь? С чего увязалась за ним следить? И самое главное, что теперь делать с этой глупой девчонкой? На таком морозе даже десять минут в снегу без движения могли стать фатальными.

По сути, у Гаттака не оставалось иного выбора, кроме как начать приводить горе-разведчицу в чувство. Он зафиксировал ее голову между ног и с силой надавил ей костяшкой пальца в носогубный треугольник. Болевые рефлексы никто не отменял, и девушка уже через секунду начала вяло размахивать руками, пытаясь избавиться от назойливой боли, разливающейся по обмороженному лицу. Еще через мгновение она сделала судорожный вдох и открыла глаза.

– Лежи, не дергайся, – прошипел Гаттак. – Если встанешь слишком резко, вновь можешь потерять сознание.

Девушка, похоже, быстро сориентировалась и замерла. Ее затуманенный взгляд уже через пять секунд стал осмысленным и зафиксировался на ярком луче фонаря Гаттака.

– Зачем ты шла за мной?

– Задание, – выдавила Корра.

– Какое еще задание? – удивился Гаттак, посчитав, что девушка еще толком не пришла в себя и несет околесицу.

– Ты – мое задание, – спокойно повторила Корра, – я утром получила «индивидуалку».

– В таком случае ты провалила свое задание, – рыкнул Гаттак, поднимаясь на ноги и отводя луч света в сторону.

Девушка ничего не ответила. Она бессильно распластала руки на снегу, даже не пытаясь подняться. Похоже, ее мозг только сейчас понял, что испытывает острую гипоксию. Она запоздало начала дышать, часто хватая мокрым ртом холодный ночной воздух, ее лоб вмиг покрылся испариной, синие губы начали подрагивать от холода.

– Возвращайся на базу, Корра. Останешься лежать тут – замерзнешь.

С этими словами Гаттак выключил фонарик, без какого-либо зазрения совести развернулся в сторону красного маяка и зашагал прочь от места стычки. В его голове вертелась мысль о том, что программа обучения в разведшколе, по всей видимости, включала не только основы разведки, но и элементы контрразведки. Мало быть незаметным и обладать техникой слежки, нужно было осваивать и методы ухода от нее. И применять их предстояло не только против врагов Родины, но и против своих же сослуживцев. Во всяком случае, сейчас, на этапе подготовки.

Гаттак довольно быстро преодолел лесополосу и вышел на хорошо освещенную, но пустую улицу. Бегло оценив ситуацию и убедившись, что больше никаких сюрпризов не последует, он направился в сторону храма.

Пошел снег, крупные хлопья уже успели припорошить плечи Гаттака, когда он вошел через скрипучую калитку на территорию храма. Двое черных клириков, стоявших на посту возле ворот, приняли его поклон-приветствие и пропустили на территорию. Двери в сам храм были уже заперты, а потому Гаттак помолился перед образом Бора, висящим прямо над входом в исповедальню. Прикрыв глаза руками, он с минуту читал основную молитву, а когда закончил, услышал за спиной голос:

– Ты сегодня поздновато, Гаттак.

Разведчик узнал говорившего. Развернувшись, он увидел настоятеля храма.

– Благословите на покаяние, служитель Леонид.

Настоятель храма на Сорокалетней улице, крепкий мужчина средних лет, тепло улыбнулся Гаттаку и подошел ближе. Тот склонил голову, к его глазам прикоснулись ледяные пальцы служителя – должно быть, он долго трудился на воздухе и вышел к припозднившемуся прихожанину, услышав скрип калитки.

– Что привело тебя в храм на исповедь, сын Бора?

Служитель не стал удерживать Гаттака на улице и сам открыл дверь в исповедальню, приглашая молодого человека войти.

– Мне велено принять тридцатиминутное покаяние, служитель, – ответил Гаттак, проходя в жарко натопленное помещение.

– Ты опять натворил что-то? – улыбнулся служитель, запирая за собой дверь и отряхивая с себя крупные хлопья снега.

– Надеюсь, что нет, – улыбнулся Гаттак. – Мне просто необходима молитва и покаяние. Я задал один вопрос нашему капеллану, и тот велел мне…

– Покаяние не приносится по велению людей, – мягко поправил служитель Леонид Гаттака, – оно приносится нашему Богу по велению сердца. Не этому ли учит нас господь Бор?

– Да, служитель.

– Что именно тебя интересовало?

Гаттак поведал служителю свои мысли насчет избранности, и тот, слушая, закивал головой:

– Как же, знаем, знаем этот грех, сын Боров.

На лице Гаттака застыл немой вопрос. Он даже замер, не до конца сняв с себя куртку.

– Ну как же? – пояснил служитель Леонид. – Ты же подверг себя греху гордыни. Один лишь Бор знает твой путь, и не тебе судить о том, избран ты или нет. Кто, кроме Бора, ведает судьбами детей своих?

– Никто, служитель.

– А стало быть, ни одному смертному негоже делать выводы о своей избранности. Тебя избрал Бор не потому, что ты лучше или хуже других. Он избрал тебя, потому что лучше тебя самого ведает твою судьбу. Только Ему одному известна та грань, за которую тебя не следует пускать, и та ноша, тяжелее которой тебе не следует нести. Именно в том ты и должен покаяться: что возгордился, посчитав себя избранным. Не ты избранный, но тебя избрали. Просто прими это служение и никогда не кичись своим положением.

– Да, служитель.

– А теперь выбери кабинку и посвяти себя исповеди, сын Боров.

Гаттак еще раз поклонился служителю и прикрыл глаза ладонями в знак истинности и мудрости слов, которыми Бор наградил своего слугу. Затем он вошел в первую же кабинку (благо в это время в исповедальне было пусто), и запер за собой дверь.

Кабинка была типовой – два на два метра без каких-либо удобств. Приглушенный свет, разливающийся от тусклой лампочки под потолком, обитые звукопоглощающим материалом серые стены, такой же серый ковер на полу. Помещение было чистым и олицетворяло собой тишину и тайну исповеди. Все, что говорилось в этих стенах, должно было оставаться между верующим и его Богом. В кабинке было настолько тихо, что Гаттак начал слышать шум крови, бегущей по его артериям. Мерный стук сердца разносился по всему небольшому пространству, словно отмеряя время покаяния.

С минуту Гаттак просто созерцал и слушал тишину, погружаясь в нее всем своим существом. Затем, посчитав, что готов, он пал на колени и принялся вычитывать покаянные молитвы, заученные наизусть. С каждой новой молитвой он ощущал прилив сил и энергии, словно разверзлись небеса и благостное нечто начало изливаться прямо в душу Гаттака, наполняя его Божией благодатью.

Завершив все приготовления к покаянию, Гаттак вскинул руки к небу. Сейчас ему казалось, что нет никаких стен и потолка, есть лишь он и бесконечное пространство вселенной, где обитает сам Бор.

– Я виноват перед Тобой! Я каюсь в своих слабостях. Я готов принять Твою мудрость и Твою волю. Я возгордился. Я возжелал быть лучше иных. Я посчитал себя избранным тобой не по силам моим, но по качествам моим. Я посчитал себя сильным и возомнил, будто сам себя таким сделал. Каюсь перед Тобою, великий Бор, создатель всего сущего. Каюсь и понимаю, что ничтожен и слаб. Понимаю, что без Тебя я ничто и что кану я в ничто без длани Твоей. Прости меня за прегрешения мои.

Гаттак повторил эти слова еще дважды и к концу третьего покаяния почувствовал, как по его лицу градом покатились слезы. Слезы очищали. Слезы помогали понять всю слабость человеческой натуры, помогали осознать ничтожность собственного Я в сравнении с величием того, кто сотворил вселенную и всякую жизнь в ней.

Гаттак каялся истово, самоотверженно. Он верил в то, что говорил. В этой кабинке исповедальни он был с Бором один на один. Молчание Бора исцеляло. Молчание Бора помогало принять прощение. Более всего на свете Гаттак боялся во время исповеди покаяться неискренне, проявить слабость и позволить своим мыслям улететь в те далекие дали, из которых уже нет пути обратно. Но еще страшнее было не молчание Бора, страшнее всего было однажды услышать глас Бора. Услышать его отповедь и приговор. Говорят, именно это слышат перед смертью те, за кем приходят черные клирики. Приговор, оглашенный самим Бором. И в этот момент Гаттак услышал в своей голове громогласный глас Божий.

– Встань с колен, Гаттак, сын мой! Встань и узри свою судьбу!

У Гаттака внизу живота что-то оборвалось – он почувствовал страшную слабость в ногах, словно те налились расплавленным свинцом и более не подчинялись его воле. «Вот и все», – пронеслось в голове приговоренного к смерти. Как ни пытался Гаттак заглушить молитвами свои греховные мысли, Бор их увидел.

– Встань! – повторил Бор, и парень вопреки своей воле встал.

Вернее, это не он встал – его подняли. Он уже не владел своим телом, не чувствовал ни ног, ни тверди под собой. Он пылал изнутри в священном трепете перед Бором, создателем всего сущего. Он понял, насколько низменными были все его порывы и богохульные мысли. И Гаттак поверил в свой грех. Он хотел было во всем сознаться, выкрикнуть все, о чем думал часами там, в Пустоши, будучи еще кандидатом Гаттаком, но голос Бора опередил рвущуюся из груди Гаттака исповедь.

– Будет тебе, сын мой Гаттак, испытание суровое. По окончании разведшколы ты получишь от начальников своих пакет с заданием. Тебе нужно будет внедриться в стан врага и стать для них своим – только так ты исполнишь предначертанное. Найди для меня человека, который приведет демонов на порог мира сего. Найди и уничтожь! Любой ценой. Я избрал тебя, Гаттак, не по заслугам твоим, но по вере твоей и вере своей. Я верю в тебя столь же истово, сколь сильна твоя вера в меня.

И в одно мгновение все прекратилось. Глас Божий смолк, чувство присутствия Бора тоже испарилось. Гаттака словно отпустила невидимая исполинская рука. Ноги его подкосились, и парень рухнул на пол, благо стены и пол были мягкими, иначе Гаттак просто убился бы. Ему потребовалось не менее десяти минут для осознания того, что произошло, и для того чтобы прийти в себя. Дрожащей рукой он отпер дверь и вывалился из кабинки прямо под ноги изумленному служителю Леониду.

– Гаттак! Мальчик мой, что произошло? Гаттак? Гаттак?

Голос служителя удалялся. Гаттак слышал его все хуже и хуже, и, наконец, мир вокруг него потускнел и скукожился до одной микроскопической точки. Этой точкой был он сам, Гаттак, он парил в невесомости посреди бесконечной пустоты. Он ничего не мог поделать с этой пустотой. В этот миг парень подумал о том, что вот так, должно быть, парил в бесконечной пустоте и сам Бор перед тем, как сотворить вселенную. Какой же чудовищной силой обладал Великий Бор, если смог из этой пустоты сотворить все сущее? Гаттак же ничего сотворить не мог, даже крохотного пятнышка света не удавалось выжать из этой пустоты. А Бор создал и свет, и тьму, и твердь земную, и пылающие звезды. Миллиарды пылающих звезд. Бесконечное число миров. Бор населил все эти миры несчетным числом своих детей. Бор – всесилен. Гаттак – ничтожен. Бор – все. Гаттак – ничто. Ничто без своего Бога.

На этом все мысли Гаттака иссякли, и он провалился в бесконечную тьму.

Глава 6. Хочешь мира – готовься к войне

– Только одного не пойму, капитан, – сказал Ким Сергеев, в сотый раз просматривая видео с зондов, посланных на разведку к спутникам Юпитера. – Вы же говорили, что книга, которую вы написали для дочери, уникальна и выпущена в единственном экземпляре.

– Так и есть, – согласился Веровой. – По сути, это единственная книга-ключ, которой могла безопасно воспользоваться Мария. Все остальные книги на планете, вероятно, были оцифрованы и могли храниться в памяти Боровского.

– Это как раз понятно. Непонятно, как ваша дочь смогла написать такое послание, не имея при себе эту книгу.

Веровой покосился на худенький томик, лежащий на столе в его каюте. Вздохнул и ответил:

– Все просто, старпом. Она знала эту книжку наизусть.

Старпом счел за благо промолчать. Трагедия жизни капитана Верового не отпускала своих героев даже после смерти. Несмотря на это, Ким почувствовал в капитане «Магеллана» воодушевление, но в этом как раз не было ничего удивительного. Не каждый день узнаешь, что у тебя на Земле, возможно, есть внучка. Что ты в этой вселенной все-таки не одинок.

Капитан Веровой уже обсудил шифровку с остальными членами экипажа и решил взять паузу до третьего брифинга. Нужно было осмыслить ситуацию и оценить перспективы с разных сторон. Чем, собственно, экипаж и занимался в данный момент.

Ким же решил поговорить с капитаном раньше брифинга, запланированного на семь вечера по корабельному времени. Отчасти это решение было принято ради самого капитана. Ким чувствовал, что Веровому необходима поддержка. Да, размышлял про себя старпом, к счастью, даже такие люди, как Веровой, нуждаются в простом человеческом участии. Почему к счастью? Да потому, что иначе человек перестает быть человеком. Каждый нуждается в обществе. Человеку нужен человек – личность, индивидуальность. Нужен как цель общения, объект влияния, воздействия, реакции. Человек нуждается в другом человеке, поскольку видит в нем отражение себя самого. В хороших людях мы видим свои лучшие черты и качества или пытаемся взять чужие достоинства за основу своего собственного я. Таким людям мы пытаемся подражать, копировать их поступки, принимаем их мировоззрение. В плохих же людях мы видим те черты себя, которые следует избегать, искоренять, бояться. Но нужны нам и те, и другие. Оба типа людей для человека служат своеобразным нравственным ориентиром.

– Капитан, я хотел обсудить исправленную версию послания вашей дочери. Все ли верно я перевел?

– Да, – согласился Веровой, – лучше будет записать и озвучить итоговый вариант.

Ким Сергеев постарался с выражением зачитать обработанный текст послания:

«Отец, прости меня за все! Нам удалось выжить (вероятно, речь идет о ней и части экипажа «Ермака»). Не верь ложным богам. Они предали всю землю, и мы (потерпели?) поражение в войне с ними. Нам удалось спрятаться на долгие годы. Выживаем с друзьями. Организовали сопротивление и (вероятно) большую сеть (этого сопротивления) на планете. Я прожила долгую жизнь. Воспитала дочь. Моему другу (удалось) просчитать все решения богов на будущее. Самое главное, получилось спрятать на Земле лидера будущей войны».

– Тут дальше непонятно: «Помоги возвратить планету» или «этот лидер поможет возвратить планету». Далее идет эээ… вот: «Нельзя убивать людей» – вероятно, имеется в виду все население. «Они рабы ложных богов. Люблю тебя. Прости меня за все».

– Да, Ким, – похвалил капитан старпома, – ты достаточно точно интерпретировал послание. Я так его и понял, когда дешифровал.

– Получается, капитан, на планете не все так гладко, как это описывает Боровский. Есть люди, большая часть населения, которую не устраивает власть Боровского.

– А тебя устроила бы такая жизнь?

– Что вы имеете в виду?

– Боровский мертв. От его имени действует программа. Искусственный интеллект, если хочешь. Да, самый продвинутый на планете. Да, способный организовать огромную массу людей и развивать общество взрывными темпами. Но лично ты, человек Ким Сергеев, мог бы принять такого правителя? Действовать по его указке, жить по законам, написанным машиной?

Ким задумался.

– Капитан, если честно, это очень серьезный вопрос. Я не готов дать ответ сиюминутно.

– Именно поэтому я и выбрал тебя первым помощником.

Ким не ожидал такого ответа. Он стыдился своей нерешительности. Но вопрос, заданный Веровым, действительно не имел прямого и однозначного решения.

Капитан попытался озвучить то, что заставило старпома задуматься:

– Слепое отрицание общества, которым правит робот, скорее всего, чисто человеческая реакция. Она основана на гордыни человека. Человек действительно считает, да и всегда считал себя венцом творения природы – высшим существом. Существом, наделенным свободой мысли, свободой слова и свободой волеизъявления. Мы с легкостью подчиняемся другим людям или группе людей в случае стадного инстинкта, но принять главенство искусственного интеллекта, пусть и самого совершенного на планете, смог бы не каждый человек. Думаю, и не сможет никогда. Человек скорее уничтожит общество вокруг, сотрет в порошок все очевидные преимущества такой формы правления, будет сопротивляться и низвергнет себя до первобытнообщинного строя, нежели смирится с тем, что нечто искусственное, по сути, им же и созданное будет править миром.

– Но, если верить Боровскому, ему каким-то образом удалось захватить бразды правления. И общество при нем процветает, – возразил Ким.

– Во-первых, не все общество приняло эту идею, – продолжил вслух размышлять капитан. От возбуждения он встал и с заложенными за спину руками стал ходить по каюте. – Из письма дочери мы знаем, что на планете все еще идет гражданская война. Мария, скорее всего, погибла много лет назад, но ее послание, записанное заранее, кто-то отправил.

– Видимо, тот, кого она назвала лидером будущей войны.

– Я тоже так думаю.

– Но это не объясняет, почему одна часть общества приняла такую форму правления, а другая нет, – Киму передалось возбуждение капитана. Казалось, они сейчас думали наперегонки, и Веровой выиграл в этом маленьком состязании.

– В послании Марии, однако, есть ответ и на этот вопрос.

– Не верь ложным богам, – догадался Ким, и капитан с ним согласился.

– Да. Думаю, та часть людей, которая поддерживает Боровского, считает его богом. Существом несоизмеримо более умным и всеведущим. Существом, способным дать кров, пищу, технологии, порядок, четкие правила мироустройства. Они живут по его правилам, возможно, у них есть и заповеди, соблюдение которых ведет их общество к прогрессу и процветанию. Это ли не доказательство для них его, Боровского, божественной природы? Им невдомек, что Боровский – программа. Что он создал на основе своих вычислительных возможностей алгоритм, по которому и развивает подконтрольное ему общество. Он создал, по сути, игру-стратегию, только юниты в этой игре – реальные, живые люди. И перед остальными цивилизациями в этой игре Боровский пользуется неоспоримым преимуществом – он уже знает все, что нужно для бурного развития его цивилизации.

– Но как же с теми, кто не принял правила игры? Кто входит в сопротивление?

– А в сопротивление входят как раз те, кто знает правду. И правду эту сквозь годы, сквозь десятилетия пронесла моя дочь. Она и те выжившие с «Ермака».

– Но почему тогда Боровский не уничтожил сопротивление? Если он всесилен (а иначе их технологический скачок не объяснить), ему не составило бы большого труда просто вычистить общество. Стерилизовать его и тем самым обезопасить себя самого от возможных бунтов и революций.

– Любому обществу нужна цель. Любому живому существу нужна цель. Думаю, он не сделал то, о чем ты говоришь, лишь по одной причине – ему нужен внешний враг. Угроза, которая будет висеть над его благополучным обществом, как Дамоклов меч. Так он мобилизует своих людей, так он их сплотит, – Веровой поглядел на часы. – Однако нам пора на третье заседание.

Капитан и старпом застали экипаж в задумчивом состоянии. Было очевидно, что каждый из них проделал огромную работу и теперь пребывал в легком шоке от умозаключений, к которым пришел.

Верховой поделился со всеми выводами, которые сделал со своим помощником, и на мостике вновь воцарилась тишина.

Первым молчание нарушил сам капитан:

– Господа, я полагаю, пришло время наметить нашу стратегию.

Руку поднял научный руководитель полета. Всегда спокойный и флегматичный, Зольский выглядел сейчас несколько сконфуженным.

– Правильно ли я понял ситуацию, капитан? Мы сейчас должны решить не то, какое место займет «Магеллан» в обществе Земли, а планируем ли мы составить конкуренцию текущей власти на Земле?

– Я бы поставил вопрос более жестко, Сергей Аркадьевич, – вмешался начальник ОНР. – Нам нужно решить, будем ли мы подчиняться текущей власти на Земле? По сути, смиримся ли мы с главенством Боровского. Не человека Боровского, а программы!

– Полагаю, господа, – взял слово Веровой, – что среди нас нет людей, всерьез рассматривающих вариант полной и безоговорочной капитуляции перед искусственным интеллектом.

– Капитуляции? – удивился Поручнев. Инженер систем безопасности попытался уточнить у капитана. – Вы сказали «капитуляция», стало быть, подразумеваете войну с Землей?

Веровой кивнул.

– Есть у меня опасение, что любой наш шаг, кроме полного и безоговорочного подчинения воле Боровского, эта программа воспримет как акт агрессии. Не забывайте, господа, что это машина. Система алгоритмов. Умная система, обладающая безграничной властью и огромными ресурсами. Ресурсами целой планеты, фактически. И выпускать власть из своих рук эта программа не намерена.

– Откуда такая уверенность? – спросил Зольский.

Ему ответил начальник ОНР Орлов:

– Вспомните его послание. Он назвался правителем Родины – видимо, так он назвал свою страну. А нас он назвал лишь «подспорьем» для своей цивилизации. И что-то мне подсказывает, что это «подспорье» он попытается ликвидировать при первом же удобном случае.

– Но, господа, это же немыслимо! – возмутился научный руководитель Зольский. – У него нет возможности тягаться с «Магелланом»! Ведь так?

Мужчина заметил, как переглянулись руководитель ОНР и инженер систем безопасности корабля. Их невербальный диалог решился озвучить Вадим Поручнев.

– Пока – нет.

– Что вы имеете в виду? – не понял реплики Зольский. – Мы находимся на самом совершенном корабле за всю историю человечества. На борту «Магеллана» собран весь цвет нашей цивилизации: врачи, ученые, инженеры, социологи, психологи, терраформирователи. Я молчу уже о семи миллиардах эмбрионов.

– Вы все правильно говорите, господин Зольский, – ответил Поручнев. – Вы не учли лишь фактор времени.

– Фактор времени? О чем вы?

– В каком году был запущен первый спутник Земли?

Вопрос безопасника несколько обескуражил научного руководителя Зольского.

– В каком смысле? Эмм… В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, если мне не изменяет память. Но какое отношение…

– Вам не изменяет память, – перебил Зольского Поручнев. – А теперь потрудитесь вспомнить, кода человек высадился на Луне?

– В шестьдесят девятом.

– Вот именно. Прошло всего двенадцать лет между первым выходом в космос и первым космическим путешествием, господин Зольский. И учтите, что все эти достижения были в двадцатом веке. Человечество сделало это за столь короткий срок, не имея на руках ни технологий, ни сверхмощных компьютеров. Мы действовали на ощупь, и каждый шаг давался с огромным трудом, тем не менее для такого скачка в освоении космоса потребовалось тогда всего двенадцать лет.

Повисла тишина. Все уже поняли, куда клонит инженер Поручнев, но он все же озвучил свою мысль до конца.

– Лететь нам до Земли еще пять лет, плюс время на торможение и занятие геостационарной орбиты. Как вы думаете, какой скачок в технологиях может произойти на Земле Боровского за это время, если он обладает всеми знаниями, которыми обладаем мы? При этом не забывайте, что в космос он уже вышел.

Зольский невольно открыл рот:

– Вы хотите сказать…

– Я ничего не хочу сказать, господин Зольский, я лишь намекаю, что к моменту нашего прибытия мы столкнемся с технологически развитой расой землян. И я бы не поручился за то, что разница между нашим оснащением и возможностями Боровского будет такой уж колоссальной. Да, у нас на руках неоспоримый козырь – «Магеллан». В техническом плане – это шедевр, верх инженерной мысли. На борту есть вооружение и технологии, способные стереть с лица Земли все живое. Да что там живое – мы можем уничтожить даже Солнце. И Боровский знает это. Более того, Боровскому известны и наши слабые точки.

– К примеру?

– К примеру, у нас крайне мало истребителей и нет возможности запустить их производство. Что будет, скажем, если Боровский решит создать москитный флот из истребителей? Сотни пилотируемых и беспилотных дронов, способных к активному маневрированию и несущих на борту ракеты. Против такой угрозы у нас нет защиты. Наши энергощиты приспособлены к отражению метеоритного дождя, могут выдержать удар астероида, но они не предназначены для ведения войн. «Магеллан» – крейсер мощный, но создавался он для мирных целей. Не для войны.

– И что вы предлагаете? – понуро опустив голову, спросил Зольский.

– Я ничего не предлагаю, – ответил Поручнев. – Я лишь высказал вслух то, о чем господин Орлов, да и сам капитан Веровой уже подумали.

Эта небольшая пикировка между научным руководителем полета и инженером систем безопасности поставила перед экипажем вопрос о том, к контакту какого рода следует готовиться «Магеллану» по прибытии на Землю.

Выслушав всех по очереди, капитан Веровой встал со своего места и резюмировал:

– Господа, – сказал он, выдержав паузу, – как человек, отвечающий за вашу безопасность и успех всей миссии, я должен принять решение. Решение, в первую очередь основанное на том, что нашей приоритетной задачей является поиск дома для нашей собственной цивилизации. В нашем распоряжении пять лет полета. Попрошу каждого из вас потратить это время с пользой и предоставить мне все возможные варианты решения проблемы. Исходим из следующих вводных: власть на Земле принадлежит бездушной машине; плясать под дудку Боровского, думаю, ни у кого желания нет; нет никаких оснований думать, что Боровский будет воспринимать нас как угрозу своему существованию.

– Полагаю, – поднял руку старпом, – что такие основания все же есть.

Поймав на себе взгляды остальных членов брифинга, Сергеев пояснил свою мысль:

– Господа, давайте вспомним и еще раз проанализируем материалы, которые передавал нам Мечников с «Ермака». Я говорю о тех выводах начальника медицинской службы, которые он сделал в отношении Леонида Боровского. Если принимать его версию произошедшего за истину, мы можем с уверенностью сказать, что Боровский (я имею в виду человека Леонида Боровского) был личностью неординарной. Он был человеком острого ума, человеком прагматичным и расчетливым. Все его действия укладывались в рамки его собственной логики, в рамки его мировоззрения, если хотите. Давайте вспомним основной мотив геолога, побудивший его на столь радикальные действия.

– Боровский был ярым антиглобалистом, – сказал руководитель ОНР Орлов.

– Точно так! – кивнул ему Ким Сергеев. – Леонид был идейным вдохновителем и тайным руководителем антиглобалистов на нашей Земле. Он был против объединения людей в одну цивилизацию. Он был против их равенства, против единой системы правления. Боровский – консерватор, но в то же время он и трансгуманист до мозга костей. Он выступал за чистоту всех рас на планете и резко негативно высказывался о попытках земного правительства стереть границы между национальностями и расами. Он упорно не замечал тех положительных эффектов, которые были достигнуты нами благодаря этой политике. Войн стало меньше, расовой ненависти и дискриминации тоже. Мы упорно двигались к тотальному миру на всей планете. Да, ценой уничтожения национальных меньшинств. Да и не уничтожения, если честно, скорее, меньшинства были ассимилированы, поглощены более многочисленными расами, которые, в свою очередь, тоже стремительно перемешивались между собой.

– К чему ты клонишь? – перебил старпома капитан Веровой.

– Я к тому, что в нашей будущей стратегии нужно учитывать эту особенность Боровского-человека. Вероятно, Боровский-машина перенял эту мировоззренческую парадигму своего создателя. Этот бог, каким его видят земляне, наверняка сам насаждает им расовую борьбу и намеренно внедряет в свое общество противоречия. Он ведь хочет разнообразия, а раз так, то на планете, вероятно, есть определенное количество групп населения, имеющих существенные различия между собой. Я предлагаю обдумать мою гипотезу и попытаться на этих противоречиях сыграть.

Веровой кивнул старпому и встал из-за стола.

– Я не исключаю варианта мирного разрешения ситуации, но позвольте вам напомнить одну простую истину, благодаря которой мы выигрывали все наши войны, – сказал он. Все подняли головы на капитана, и тот закончил. – Хочешь мира – готовься к войне. И не важно, на какой почве семена этой войны взращиваются. Разойдись.

Глава 7. Задание

О своем контакте с Великим Бором Гаттак не рассказал никому. Памятуя о том, с каким подозрением отнеслись к нему сослуживцы после вмешательства Бора в итоговый экзамен, он счел за благо держать язык за зубами. В конце концов, это его личное дело. Его и Великого Бора. Догадался ли служитель Леонид о том, что на самом деле произошло в исповедальне, Гаттак не знал. Вполне возможно, он принял внезапную слабость парня за религиозный катарсис – такое нередко бывало с прихожанами. Во всяком случае, после этого инцидента служитель Леонид ни разу о случившемся не заговаривал.

С момента откровения прошло уже три месяца, близились итоговые экзамены. За все время обучения Гаттак так ни с кем и не сблизился. Если раньше эту потребность он просто заглушал в себе, боясь невольно выдать свои мысли или, того хуже, узнать чужие, то сейчас Гаттак не сближался ни с кем по иной причине. Он впервые в жизни испытал нечто вроде ревности. Будучи избранным самим Бором, Гаттак не мог смириться с мыслью, что кто-то еще может стать для его бога орудием в борьбе с демонами. Нет, Гаттак отнюдь не был глупцом и понимал, что в руках Великого Бора каждый высший может стать карающим мечом возмездия, орудием правосудия. Но Гаттаку дышалось легче, когда он оставался в неведении, кто именно.

Чтобы подавить в себе тревожные мысли, новоиспеченный избранник Бора с головой погрузился в учебу. Без особого труда он изучил язык низших и уже к концу второго месяца обучения приступил к полировке произношения. Для этих целей ему предоставили огромное количество видеозаписей допросов низших. Мало было понимать потенциального врага, нужно было уметь слиться с ним, раствориться в его массе, а для этого нужно было овладеть всеми диалектами Пустоши. Остальным слушателям академии языковая наука давалась с большим трудом. У Гаттака сложилось впечатление, что сам Бор помогает ему в освоении новых слов и идиом. Стоило ему прочесть список совершенно незнакомых фраз, как те намертво врезались ему в память. На следующее утро он уже мог употреблять новые слова так, словно всегда их знал. Поражала Гаттака и собственная трудоспособность. В день он запоминал до трех сотен новых слов и выражений. Мог бы и больше, но времени на язык в академии уделялось не так уж и много, большую часть обучения занимала ментальная тренировка и полевая практика.

Отдельно следует описать процесс ментальной тренировки. От слушателей разведшколы требовалось запомнить лица преступников, вероотступников и иных маргинальных личностей, представляющих угрозу безопасности Родины. Каждый день им приносили по три, а то и четыре десятка личных дел на изучение. Задачей было запомнить внешность каждого потенциального врага Родины, их отличительные черты и краткую биографию. Контроль знаний проводился на сеансах мнемотренинга, проходивших на компьютерах в закрытых комнатах. На экран монитора в течение часа выводились фотографии людей, среди которых были как преступники, так и абсолютно незнакомые люди. Задачей разведчика было выбрать из предложенных фотографий опасных субъектов, а потом дать им краткую характеристику. По этому показателю Гаттак также превосходил своих сокурсников. Память не подводила.

Запоминать лица было не так то и сложно – Гаттак выработал собственную методику, позволявшую ориентироваться среди сотен различных фотографий. Сложность была в ином. Раньше Гаттак и не подозревал, какое число людей находится «на карандаше» у служителей Родины. Это были люди самых разных возрастов и сословий: высшие, низшие, студенты, ученые, учителя, врачи, инженеры, военные, служители веры как желтого, так и черного порядков. Их было много, очень много. Целая армия вероотступников, несущих потенциальную или реальную угрозу Родине. Это были люди, позволившие себе крамольные мысли о Боре и о Родине. Люди, вступившие в запрещенные организации или уличенные в тесных связях с низшими. Перед глазами Гаттака мелькали фотографии простых работяг, миловидные женские лица, добрые глаза престарелых академиков… Однако приписки к этим фотографиям порой заставляли его содрогаться от накатывающей злости. Неужели Родина требует слишком многого? Разве не может человек просто честно выполнять свою работу, не подвергая сомнениям решения руководства, не ставя личные интересы превыше интересов общества?

Гаттак открывал дела и видел, к примеру, такие записи: «Борис Краун, 38 лет. Высший. Инженер-технолог на цементном заводе в пригороде Борграда». В графе «Инкриминируется» Гаттак прочел: «Критика службы логистики и службы сбыта завода. Попытка слежки за логистическими цепочками. Передача информации третьим лицам. Высказывался вслух о перепроизводстве продукции и нерациональном использовании резервов склада. Задержан».

Гаттак всматривался в утомленное мужское лицо, изрезанное глубокими морщинами, запоминал его и открывал следующее дело: «Марша Фарр. Высшая. 24 года. Выпускница педагогического университета. Учитель младших классов в школе для низших. Поселок Северный. Инкриминируется: Участие в подпольной организации. Грубые нарушения планов обучения. Поощрение инакомыслия среди учащихся. Открытая критика власти. Призывы к самоорганизации и самораспределению продовольствия. Вероотступничество. Находится в разработке».

Глаза сельской учительницы были полны тепла и нежности. Легкая улыбка притягивала взгляд. Нежные черты лица, чуть вздернутый носик, чистая кожа. Ангельская внешность, но демоническая сущность. Кто бы мог подумать?

Или вот еще: «Виктор Марс. 34 года. Пилот-истребитель». Закончил ту самую академию, куда должен был поступить Гаттак. Обвинялся в инакомыслии, вероотступничестве и пособничестве подпольным организациям, и это если не считать еще десятка мелких правонарушений. Также находился в разработке у черных клириков.

Чем больше дел просматривал Гаттак, тем сильнее ужасался. Общество Родины было насквозь пропитано гнилью. Десятки откровенных террористов. Сотни участников незаконных организаций, тысячи несогласных и сочувствующих им людей всевозможных классов и профессий. Среди тех, кого Родина держала под пристальным наблюдением, были и офицеры его военного училища. Даже командир Горр там был. Гаттак читал досье одно за другим и не понимал, почему все эти люди все еще на свободе. Почему Родина не спешит очищаться от этой скверны инакомыслия и произвола? Нет, Гаттак не ставил под сомнение методы работы с этими людьми. Клирики черного порядка отнюдь не сидели сложа руки. Ежедневно он видел их отчеты: сотни задержаний, вербовки, депортации, расстрелы. Чистки проходили по всей стране. Причем устранялись не только виновные, но и их семьи, и тем не менее всех этих усилий было недостаточно. Гаттак поражался тому, сколько грязи еще оставалось в казалось бы идеальном обществе Родины. Благополучное и сытое общество высших в большинстве своем и не догадывалось о деструктивных процессах, происходящих на периферии.

Но задавать вопросы Гаттак зарекся. Находясь в академии, он сделал для себя два важных вывода. Во-первых, любой посещающий его вопрос потенциально опасен для него самого. Задав его, он выкажет свои сомнения в самом мироустройстве своей Родины, а значит, усомнится и в мудрости Бора. А во-вторых, ответ на любой интересующий его вопрос рано или поздно сам находил Гаттака. Так, например, после двух месяцев упорного изучения дел преступников один из офицеров на тактическом занятии объяснил будущим разведчикам, зачем командование делает упор на изучении личных дел этих людей.

– Разведчик обязан знать врага в лицо! – говорил он, расхаживая взад-вперед перед пятью слушателями разведшколы. – Когда вас внедрят в стан противника, у вас не будет возможности порыться в архивах. Вам придется ориентироваться на месте, опираясь исключительно на память. Необходимо будет четко понимать, кто перед вами, в чем его обвиняют и на каких людей вы сможете выйти через этого человека. Конечно, можно было бы их всех переловить и избавить общество от этой скверны. Но в таком случае мы не будем контролировать ситуацию. До поры до времени эти вероотступники нужны нам на свободе. Пока они чувствуют себя в относительной безопасности, мы можем их контролировать, можем получать от них информацию о планах врага, понимать, где и как враг нанесет свой очередной удар. Думаете, время смуты завершилось? Или вы смели надеяться, что по завершении смуты завершилось и противостояние с низшими?

На этих занятиях разведчикам постепенно открывался весь масштаб текущей в стране войны. Иначе эту борьбу назвать было нельзя – то была настоящая война. Несмотря на пропаганду и феноменальные достижения, изнутри страну пожирал огонь гражданской войны. И с каждым месяцем это противостояние лишь ужесточалось. Отступники организовывали массовые забастовки на рудниках и шахтах, саботировали посевные кампании, вели подрывную деятельность в научных центрах и лабораториях по всей стране. Нередко они совершали и террористические акты. То тут, то там подрывались нефтяные танкеры, горели скважины и нефтеперерабатывающие заводы, шли под откос целые составы с готовой продукцией и сырьем. В центральной части страны горели леса, прорывались плотины, пропадали высшие, уничтожались администрации. В больших городах массово выводились из строя вышки связи и ретрансляторы.

Конечно, в масштабах всего государства все эти акции неповиновения и диверсии были лишь каплей в море. Родина развивалась семимильными шагами. Переход от нестабильных одноразовых твердотопливных ракет с громоздкими спутниками в качестве груза к ракетам с многоразовыми разгонными блоками на жидком топливе произошел за каких-то пять лет. Не отставала и сфера информационных технологий: каждый год выходили новые процессоры, вычислительные мощности множились. Это позволило ускорить строительство первой обитаемой космической верфи и начать строительство якорной станции для первого космического лифта. Оно заняло еще три года и сейчас вышло на финишную прямую, первые испытания были запланированы на осень. С запуском космического лифта скорость освоения космоса поднимется в разы, доставка грузов на орбиту станет рутиной. Начнут строиться новые космические верфи, появятся плацдармы для новых свершений. Складывалось впечатление, что Родина куда-то спешит. Родине нужен космический флот, и на достижение этой цели ресурсов не жалели.

Все предприятия космической отрасли строго охранялись черными клириками и представляли собой особые режимные объекты. Стоило ли упоминать, что самый дорогой и технически сложный объект Родины – космический лифт – охранялся особо тщательно? Обеспечением его безопасностью занимался особый отдел СОЗ (Совета Обороны Земли).

– …Именно поэтому вашей основной задачей при выпуске из академии будет выявление слабых мест в организации охраны лифта! – такими словами завершил последнее в жизни Гаттака тактическое занятие курирующий группу разведчиков офицер. – Вопросы?

Руку подняла Корра. Офицер кивнул, давая разрешение.

– К этому лифту нас доставят?

Гаттак чуть было не поперхнулся, услышав этот наивный вопрос. Кто ж тебе расскажет, где на самом деле располагается космический лифт Родины? Эта информация строго засекречена. Должно быть, и сами строители не в курсе того, на каком они объекте трудятся. Офицер нахмурился, но на вопрос ответил, полностью подтвердив версию Гаттака.

– Определение координат объекта и входит в понятие «Выявление слабых мест». Еще вопросы?

Глядя на то, как опростоволосилась Корра, никто больше вопросов не задавал.

– Тогда попрошу вас пройти последнюю ментальную тренировку. Обратите внимание на фотографии и личные дела новых объектов разработки. У нас есть все основания полагать, что эти люди имеют прямой доступ к руководству повстанцев.

Слово «повстанцы» впервые прозвучало в этих стенах. Гаттак понял, что тем самым Родина призналась им в том, что в стране идет реальная гражданская война. Есть две противоборствующие стороны, а это означало, что у противника есть руководители. Люди, координирующие действия террористов, люди, составляющие планы атак и намечающие цели. Верхушка, обезглавив которую, можно приблизить день окончательной победы Родины, день триумфа Бора.

– После ментальной тренировки, – завершил занятие офицер, – вам выдадут документы и персональные задания. От того, как вы справитесь с ними, будет зависеть не только ваше будущее в наших рядах. С этого момента вы станете действующими агентами Родины и отчитываться будете лишь перед Великим Бором. Вы не ограничены в средствах и методах, не ограничены в передвижениях по стране, у вас нет конкретных сроков выполнения задания. Ваша задача – сделать все возможное для обеспечения безопасности Родины. Да поможет вам Бор! Свободны.

Разведчики разошлись по своим комнаткам для изучения новых личных дел. На этот раз их было не так уж и много. Гаттака дожидалась худая стопочка из пяти папок. Все объекты были низшими, но занимали в своих городах высокие посты. Двое – руководители заводов, сталелитейного и нефтеперерабатывающего. Еще один был губернатором Шуйской области, где располагались урановые рудники. Четвертый, в отличие от первой тройки, на первый взгляд не был столь важной шишкой. Он служил оператором путепровода на железной дороге и занимался логистикой грузоперевозок на железнодорожном узле. Узел этот располагался на границе Бороградской и Шуйской областей в поселке Северном. Гаттак еще раз взглянул на имя подозреваемого – Владимир Фарр. Память тут же выдала еще одно имя, связанное с этим местом. Не там ли трудилась та самая учительница, Марша Фарр двадцати четырех лет? Возможно, они даже родственники.

Гаттак призадумался. А ведь эти имена, равно как и вина, инкриминируемая этим людям, могли навести его на район, в котором располагается космический лифт Родины. Если Гаттаку удастся внедриться в подполье, можно будет выйти и на их руководство.

Гаттак внимательно изучил личные дела первой четверки и их фотографии. Открыв пятое дело, он опешил. Папка была практически пуста. Там значилось лишь одно имя – Игорь Мечников. Ни фотографии, ни адреса, ни должности. Лишь имя и краткая пояснительная записка. Гаттак несколько раз перечитал материал.

«Игорь Мечников. Возраст – неизвестен. Социальный статус – неизвестен. Местонахождение – неизвестно. Должность – неизвестна».

Пояснительная записка к делу гласила: «По данным разведки, за этим именем скрывается лидер сопротивления низших. Этим именем подписаны все перехваченные планы сопротивления, приказы о ликвидации видных ученых и руководителей важнейших отраслей промышленности Родины. На его совести десятки крупнейших терактов и сотни диверсий. Устранение Игоря Мечникова – приоритетная задача контрразведки Родины. Устранение Игоря Мечникова – приоритетная задача СОЗ».

Гаттак перечитал пояснительную записку несколько раз. Вот оно – задание, о котором говорил Великий Бор! Именно этого демона Гаттак должен будет выследить. Его должен будет устранить. Ради этой миссии Бор и выбрал Гаттака!

Разведчик так сильно возбудился от этой мысли, что не заметил, как кисти его рук затряслись мелкой дрожью. Он осторожно положил трясущуюся папку на стол и прижал ее руками. Тремор прекратился. Гаттак мысленно сосчитал до десяти и сделал упражнение на дыхание. Затем вновь поднял руки и внимательно посмотрел на кончики пальцев: они были недвижимы. Он остался собой недоволен: слишком долго приходил в норму. Не должно разведчику быть столь эмоциональным. Эмоции лишают разум логики, мешают контролировать ситуацию, ведут к совершению необдуманных поступков. Разум разведчика должен оставаться беспристрастным к происходящему, только так можно построить свою работу максимально эффективно.

Успешно завершив ментальную тренировку и намертво записав на подкорку полученные от руководства данные, Гаттак посвятил остаток дня разработке плана и работе с архивом. Он понимал, что, как только разведчики покинут учебный центр, пути обратно у них не будет. Вся необходимая информация уже была вызубрена ими, вернуться к архивам не получится. Но для реализации его плана была необходима специфическая информация. Те сведения, которые интересовали Гаттака, невозможно будет раздобыть иным способом.

Гаттак работал до глубокой ночи, перелопатил огромное количество секретных документов. Лишь убедившись в том, что все данные надежно зафиксированы в памяти, он позволил себе расслабиться. Пресыщенный информацией мозг тут же выдал сигнал о необходимости отдохнуть. Зевая на ходу, Гаттак вернулся в свою комнату. Она уже была пуста – сосед, должно быть, не стал утруждать себя изучением матчасти и, бодро взяв под козырек, не медля ни секунды принялся выполнять задание. Что ж, не самый удачный ход, подумал Гаттак. Он понимал, что работа, которая ему предстоит, может растянуться на долгие месяцы, если не годы. Особой нужды в спешке нет, а другого шанса получить необходимую информацию может уже и не представиться.

Приняв душ и совершив вечернюю молитву, Гаттак собирался отойти ко сну. Завтра важный день – нужно было справить себе документы и выбить в канцелярии липовое назначение на должность преподавателя. Гаттак уже накидал план действий на ближайший месяц, а остальное будет ясно уже на месте.

Но заснуть в ближайшее время Гаттаку было не суждено. Только его голова коснулась жесткой подушки, как в комнату постучали. Стук застал его в тот самый момент, когда разум уже балансировал на грани яви и сна, и словно бы выдернул его в текущую реальность. Стараясь скрыть раздражение (кого могла принести нелегкая?), он открыл дверь и тупо уставился на хрупкую фигурку в коридоре.

– Тебе чего? – Гаттак не удосужился пригласить Корру. Девушка стояла в коридоре и смотрела на него исподлобья.

– Я сегодня сплю у тебя в комнате, – безапелляционно заявила она. – Пусти, я войду.

– И не подумаю, – холодно ответил Гаттак и даже не шелохнулся. – Это с какой такой радости ты собралась ночевать у меня?

Девушка, не сказав ни слова, протянула ему папку. В точно такой же папке несколько часов назад Гаттак обнаружил свое задание.

– Что это?

– Мое задание.

Парень недоверчиво взял бумаги, развернул, прочел.

– Это шутка?

– Спроси у Бора! – съязвила Корра. – Я сама не в восторге. Но, как видишь, мы с тобой теперь муж и жена. Я пройду, любимый?

И девушка, оттолкнув в сторону озадаченного Гаттака, прошла в комнату.

– Тут, должно быть, какая-то ошибка, – протянул Гаттак, разворачиваясь и возвращая девушке папку с заданием. – Я завтра утрясу этот вопрос. В любом случае, там не сказано, что мы должны спать вместе. Я попрошу тебя удал…

– Во-первых, – бесцеремонно перебила его Корра, – мне велено приступить к заданию немедленно. А во-вторых, я сама не в восторге от этого задания. Что это вообще за миссия – работать в паре с курсантом Гаттаком? Легенда – муж и жена. Бред! У меня такие же права на реализацию собственных идей, как и у тебя! Почему я вообще должна играть вторым номером?

– Успокойся, – выдохнул Гаттак, понимая, что девушку начинает нести не туда. Еще пара фраз в том же духе, и она наговорит себе на срок. Нельзя сомневаться в решениях начальства. Нельзя по одной простой причине – решения эти могли быть продиктованы волей самого Бора. Сомневаться в них означало сомневаться в самом Великом Боре, а это первый шаг на пути к вероотступничеству. – Можешь остаться здесь на ночь, займи койку Крона. А завтра мы вместе подойдем к куратору. Ты тоже не вписываешься в мои планы.

Гаттак отвернулся, чтобы запереть дверь, а когда повернулся обратно, девушка уже стояла перед ним абсолютно голая. Она с вызовом глядела на него, изучая его реакцию. Гаттак окинул Корру взглядом. Она определенно была хороша, даже по меркам высших. Ее почти идеальные формы могли вскружить не одну горячую голову, но Гаттак был готов к подобным вызовам. Естественно, их учили соблазнять и провоцировать представителей противоположного пола, Гаттак и сам мог соблазнить кого угодно. Он мастерски подмешивал к своей нелюдимой личности образ веселого, остроумного и образованного высшего. Вкупе с безупречными манерами, общей эрудированностью и потрясающим телом он был лакомым кусочком для любой женщины.

Не моргнув и глазом, Гаттак разделся догола под пристальным взглядом Корры и медленно подошел к ней вплотную. Своей кожей он ощутил тепло ее тела. Небольшая, упругая на вид грудь мерно вздымалась, не позволяя Гаттаку заподозрить в девушке возбуждение. Лишь слегка набухшие соски при каждом вдохе обжигали его тело. Несмотря на такую близость двух молодых тел, дыхание Корры не сбилось. Артерия на ее шее не стала биться чаще, зрачки не изменили диаметра. Гаттак был чуть ли не на голову выше девушки, а потому эту дуэль взглядов девушка приняла с гордо поднятой головой. С минуту они стояли недвижимы всего в сантиметре друг от друга. От Корры пахло женщиной. Уютный, теплый, пряный запах исходил, казалось, от всей ее кожи. Ее каштановые волосы доставали до поясницы и пахли яблоками.

Гаттак устоял. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Своим телом он владел столь же искусно, сколь и его соперница по дуэли, с той лишь разницей, что мужчине возбуждение скрыть гораздо труднее, чем женщине.

– А Крон не устоял, – облизнув губы, прошептала Корра.

– Индивидуалка?

– Да.

– Он и против меня не устоял.

У девушки получилось сдержать смех, рвущийся из груди, лишь на пару секунд. Не выдержав, она от души рассмеялась и наконец отошла от своего сокурсника.

– Ладно, ты победил. Поздравляю. Я давно не слышала таких шуток. Завтра, надеюсь, ты решишь нашу проблему.

– А я и не шутил, – безучастно ответил Гаттак и улегся в свою кровать.