Главред: Назад в СССР. Книга 1 Савинов Сергей

Пролог

Тверская область, 2024 год

Берега Любицы были непривычно высокими и крутыми. Как будто бы где-то на севере – например, в Карелии. У нас, конечно, тоже далеко не черноморский курорт, но пейзаж, раскрывшийся перед нами, внушал помимо легкого дискомфорта еще и смутную тревогу. Да, красиво, да, весьма живописно. Но при этом дико и первобытно. И вот как этого мальчишку угораздило исчезнуть именно здесь и именно в такую погоду?

– Сейчас еще пожилые грибники косяками пропадают, мы вообще зашиваемся, – словно угадав мои мысли, сказала Снежинка, потешно почесав нос огромной рацией, зажатой в руке.

– И много их бывает? – живо поинтересовался я, не забывая, что участвую во всем этом прежде всего как журналист, готовящий остросюжетный репортаж. – От чего зависит?

– Сразу видно, что ты не «тихий охотник», – рассмеялась в ответ девушка. – Давай вон туда. Если он сообразил вдоль реки идти, можем хоть какие-то следы обнаружить.

В ее голосе звучала слишком уж бодрая надежда, но я уловил, что на самом деле Снежинка уже не особо верит в успех. Пятиклассника, сбежавшего в Каликинский лес от родителей, искали уже больше суток, но пока что тщетно. А как говорил «корд» Василий с позывным Роберт, время всегда играет против людей.

«Корд» – это на поисковом жаргоне «координатор», то есть человек, который организует спасательную экспедицию. Распределяет пары, дает задания. Нам со Снежинкой, которую в обычной жизни звали Светой, доверили участок берега Любицы. Вернее, доверили ей, а меня дали в довесок. Потому что я в поисковых делах абсолютный нуль, и моя задача – узнать побольше самому, после чего рассказать аудитории нашего сайта. И печатного приложения под названием «Любгородские известия», которое в основном читают одни лишь пенсионеры. Хотя наша старая гвардия обижается, когда я так говорю. Для них все наоборот: это сайт и все ваши вконтакты с телеграм-каналами, мол, бесплатное приложение к нашей газете. Такая вот священная война в границах одной редакции.

– Так что там с охотой? – напомнил я сосредоточенно осматривавшей кусты девушке.

– А? – она обернулась, смешно прищурившись. – Тихая охота, точно… Ты ведь сам грибы никогда не собирал?

– В детстве только, – пожал я плечами, сокрушенно ловя сигнал сотовой связи. – Когда у бабушки гостил, старшие ребята с собой брали. Но я в основном только поганки находил.

– Оно и понятно, – хихикнула Света. – То есть… Извини, без обид. Так вот, количество пропавших грибников резко увеличивается в сезон. Как раз как сейчас. Бывает, что по десятку в неделю только в нашем районе. Бабушки и дедушки массово валят в лес с корзинками, некоторые потом дорогу обратно найти не могут, кому-то просто плохо становится… Жалко их очень всегда.

Жалко… Именно исчезновение очередного божьего одуванчика и сподвигло меня предложить нашему главреду репортаж о поисковом отряде «След». Его создали еще в начале две тысячи десятых по аналогии со столичными и тверскими отрядами. И вот уже больше десяти лет люди самых разных профессий вне зависимости от возраста и социального статуса в свободное время за собственный счет разыскивают других. Ищут, спасают или… приносят скорбные вести родственникам. Ох, чувствую, попал я именно в такую ситуацию – Каликинский лес не прощает ошибок, и паренька, скорее всего, уже нет в живых…

– Света, а почему ты Снежинка? – чтобы отвлечься от тягостных дум, спросил я.

– Да-а… – протянула она. – Знаешь, прилипло как-то. Пришла в отряд на один из поисков, зимой дело было. А у меня пуховик, шапочка и сапожки – все белое. Так и прозвали.

– А в обычной жизни ты кто?

– Медсестра в ЦРБ. А ты почему в журналисты подался?

Вот оно. Редко какой разговор проходит без выяснения, как я дошел до жизни такой. На дворе двадцать первый век, дети хотят стать айтишниками. Раньше в фаворе были менеджеры и юристы с банкирами. Еще раньше – бандиты. Или коммерсанты. А вот в моем детстве все мечтали стать космонавтами. То время я еще застал.

– Ты знаешь, – я сделал вид, будто задумался. – Когда был маленьким, хотел стать милиционером. Потом космонавтом, военным, врачом. Даже автогонщиком. А когда подрос, понял, что есть профессия, где можно все попробовать. И потом рассказать остальным.

– Интересно, – сказала Снежинка, посмотрев на меня уже немного другим взглядом.

Такая она, власть стереотипов. В районной журналистике чаще всего можно встретить пенсионеров, трудящихся в незабвенных «Любгородских известиях» еще с тех самых времен, когда они были «Андроповскими». Или девчонок сразу после филфака, которые не смогли укатить в Москву или Питер, да и в Твери у них зацепиться тоже не получилось. А тут целый мужчина чуть меньше сорока, не урод, не доходяга и не заучка-ботаник.

– И как? – Света неопределенно передернула плечами, однако по тону голоса было понятно, что интересуется она искренне. – Получается рассказывать?

– А вот почитаешь потом и узнаешь, – ответил я. – Главное, чтобы мальчика мы нашли.

– Найдем, – снова с преувеличенным энтузиазмом заверила девушка.

Раздался тяжелый стрекот, и я, инстинктивно завертев головой, увидел приближающийся вертолет. Ми-8, ярко-белый с сине-оранжевыми продольными полосами. Борт МЧС из Твери – в Любгороде своей авиации нет. Мама рассказывала, как они с отцом летали в областной центр на «кукурузнике» с местного аэродрома в тогда еще калининское Змеево. А потом наше местное летное поле закрыли, причем еще даже Союз не распался.

– Это по нашу душу? – уточнил я, кивнув на винтокрылую машину.

– Пока нет, насколько я знаю, – вздохнула Света. – Скорее всего, в ЦРБ полетел, кого-нибудь тяжелого в Тверь забрать.

– Снежинка! Ответь! – к голосам в рации я уже успел привыкнуть, но тут Роберт обратился напрямую к нам. – Как слышно?

– Снежинка – Роберту, слышу отлично! – доложила девушка, встав, опершись ногой в ярко-оранжевом туристическом ботинке о замшелый камень.

– Бери своего журналиста и двигайтесь вдоль реки до стрелки, – зашелестел «корд». – Пилоты Ми-8 заметили синее пятно на берегу. Проверьте, вы там ближе всех.

– Поняла! – воодушевленно закричала Света, да так, что рация даже взвизгнула. – Конец связи!

Она повернулась ко мне, ее раскрасневшееся лицо сияло. А я понял, что репортаж, кажется, удался. Потому что пятно, о котором сказали летчики…

– Мальчик был в синей курточке! – сообщила Снежинка. – Идем!

Мы заспешили по берегу, оскальзываясь на мокрой земле. Она не успела высохнуть еще с прошлого промозглого дождика, а тут еще, как назло, зарядил новый, гораздо сильнее. Фиговое у меня предчувствие, если честно.

– Свет, – позвал я. – А, Свет!

– Что? – откликнулась девушка, не оборачиваясь.

– Слушай, а ведь на стрелке там и медведей видели часто, – мне не давало покоя синее пятно, которое, судя по всему, не подавало никаких сигналов пилотам. – Да и вообще там черт ногу сломит…

Света внезапно остановилась и впервые за последние несколько минут посмотрела мне прямо в глаза.

– Пока мы не увидели труп, – тихо, но зло отчеканила она, – мальчика считаем живым. Ты понял меня?

– Извини, – я примирительно вытянул вперед руки. – Давай идти.

Девушка еще что-то неразборчиво бормотала, буквально продираясь сквозь ломкий кустарник как танк, а я понял, что все это время она убеждала сама себя. В том, что мальчишка жив, что его еще можно спасти.

– Снежинка! – вновь ожила рация. – Снежинка, внимание! На вашем участке обнаружен сход породы! Берег размыло дождями, возможны еще обвалы. Будьте поаккуратней!

– Я вижу его! – воскликнула Света. – Вон курточка!

Девушка рванулась вперед, развив приличную скорость, и я едва поспевал за ней. Река в этом месте делала крутую излучину, перепады береговой высоты напоминали пейзаж где-нибудь на Красной Поляне в Сочи. А вот и тот самый обвал, про который сказал Роберт…

– Света! – краем сознания я зацепился за земляной козырек, нависший над тропой. Высоко и опасно.

– Снежинка! – уловив что-то в моем голосе, встревоженно зашелестел Роберт. – Осторожнее! К вам идут Солдат с Темным, дождитесь! Что там у вас?

– Роберт, тут обвал! – крикнул я, надеясь, что звук догонит бегущую девушку. – Мы нашли его! Света!

Лежащее без движения тело в синей курточке и оранжевые ботинки, разбрызгивающие прибрежную грязь – яркие пятна в царящей вокруг промозглой серости. И странный гул где-то на границе слышимости.

– Назад! – заорал я, и мой вопль дополнил испуганный окрик Роберта. – Стой! Назад!

Оранжевые ботинки остановились, их обладательница растерянно посмотрела вверх, на качающийся земляной козырек, потом на меня. И тут я увидел, какая она на самом деле совсем молодая девчонка. Да, медсестра, спасатель, поисковик – но испуганная и беспомощная в данный конкретный момент времени.

– Назад! – вновь закричал я. – Давай ко мне!

Света словно не понимала, чего от нее хотят, испуганно округлив глаза. Потом взяла себя в руки, метнулась, но не в ту сторону… Я бросился к ней, с отчаянием осознав, что земляной козырек заваливается, а вместе с ним сверху на нас вот-вот полетит огромный валун. И если от этого еще можно попробовать увернуться, то следом может сойти кусок берега гораздо крупнее. Цепная реакция…

Раньше я довольно скептически относился к рассказам, когда в экстремальной ситуации человек словно бы видит все в замедленном темпе. Как будто бы само провидение или еще что-то непознанное дает время на принятие важного решения. И вот теперь я почувствовал и увидел подобное сам.

Земляной козырек с валуном медленно, словно нехотя, оторвался от высокого берега и полетел вниз. Прямо на Свету, которая еще могла отскочить, но замерла от страха при виде летящего вниз смертоносного обвала. Я догнал ее, схватил за руку, дернул и с нечеловеческой, как мне показалось, силой отшвырнул прочь. Туда, где земля и камни не причинят ей вреда.

А потом меня самого накрыло мокрой опрелой породой, приложило по голове чем-то твердым, сбило с ног, завалило, мешая пошевелиться и встать. Я уже ничего не соображал, а меня продолжало засыпать, после чего как будто уронили на голову тяжеленный шкаф, и я потерял сознание.

Глава 1

Очнулся я на полу в редакции, изрядно этому факту удивившись. Если меня завалило камнями, то везти мое безвольное тело нужно было в ЦРБ. Или хотя бы на станцию скорой помощи. Но зачем тащить меня на работу? Какой смысл?

Интересно, как там Света-Снежинка? Я помню, что откинул ее от летящей породы, и вроде как девушку не должно было зацепить. И еще… Там же было тело пропавшего паренька. Может, все-таки и он выжил? Не хотелось бы писать репортаж о том, как мы в итоге нашли мертвого мальчика и чуть не погибли сами…

– Он открыл глаза!

Испуганный девичий голос, в то же самое время переполненный облегчением. Кто это? Лера? Или Катя? Я повернул гудящую голову в сторону звука и попытался сфокусироваться – оказывается, в глазах у меня бешено плясали мушки. И наши столы, стоявшие в хаотичном порядке вдоль стен, я узнал чисто интуитивно. Вот только, похоже, я все-таки обознался.

На меня смотрели три пары внимательных глаз. Двое мужчин и молоденькая брюнетка. Абсолютно мне не знакомые. Один сильно располневший, настолько, что его живот бесцеремонно раздвигал в стороны подтяжки. Другой, напротив, невероятно худой и длинный, метра под два. В тонком свитере с треугольным воротом-мыском и торчащей из-под него рубашкой. На тонких ногах длинного сверкали ужасные джинсы-варенки, вроде тех, что в далекой молодости носил мой папа. А вот девушка оказалась довольно приятной. Только какой-то… старомодной, что ли.

Чересчур массивные для тоненького симпатичного личика очки, белая блузка с рукавами-фонариками и высоким тугим воротом. Черный галстук-жабо придавал ей одновременно вид строгой училки и любительницы аниме, а длинная юбка-карандаш скрывала ниже колен еще более длинные ноги. Черные лодочки на низком каблуке и стрижка а-ля семидесятые с накрученной бигуди челкой – образ ей, судя по всему, диктовала бабушка…

– Евгений Семенович, с вами все в порядке? – видимо, я слишком откровенно разглядывал девушку, и она смущенно зарделась. Только почему она меня на «вы» называет? Мы в редакции так только со старой гвардией разговариваем. Еще и отчество путает. Я ведь Сергеевич, а не Семенович.

– Ты, Женя, во время падения головой сильно приложился, – бархатным голосом сообщил толстый, а худой протянул мне руку, помогая встать. – Не болит ничего? Может быть, неотложку вызвать?

– А где я головой приложился? – чувствуя накатывающуюся тошноту, с подозрением осведомился я.

– Да вот тут прям, – худой осклабился. – Зойку бедную распекал, а потом как посинел, задыхаться начал и грохнулся затылком.

– Я?

Чувствуя себя полным идиотом, я обвел присутствующих растерянным взором. Творилась какая-то невообразимая дичь, и самое главное, что оставалось непонятным – как развивались события после того обвала на берегу Любицы. Кто эти два мужика и почему я распекал эту бедную девушку? Как там ее?.. Зойку, точно.

Пока я вертел головой, загадок добавилось еще больше. Кабинет точно был наш – в окне по-прежнему красовались здания районного архива и бывшего дома профсоюзов. Даже береза стучалась в стекло, только почему-то стала поменьше, как будто ее подстригли. Но… не было ни одного компьютера, вместо них на столах расположились допотопные печатные машинки. На стене висел огромный портрет Ленина, а рядом – поменьше – почему-то Михаила Сергеевича Горбачева. Первого и по совместительству последнего президента СССР.

– Ну да! – оживился тем временем толстый. – Ты ж ей задание выдал про молодежную культуру написать, так она вместо слета комсомольских поэтов в гаражи поперлась. Там наши местные оболтусы тяжелый рок играли. Вот об этом и понаписала.

Толстый осуждающе посмотрел на Зою, и та покраснела. Снова. Переминаясь с ноги на ногу, дрожащим голосом попыталась объясниться, глядя при этом только на меня.

– Но это ведь тоже молодежная культура! Кто-то стихи читает, а кто-то поет песни «Кино» и «Лед Цеппелин».

– «Лед Зеппелин», – машинально поправил я, потом спохватился. – А что, у нас в Любгороде разве еще комсомольцы есть? Еще и стихоплетствуют?

Зоя после моих слов почему-то принялась хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Толстый молча вытаращил глаза, тонкий же усмехнулся, со странным любопытством воззрившись на меня.

– Евгений Семенович, вы шутите? – неожиданно толстый, который называл меня Женей, перешел на официальный тон. И тоже почему-то промахнулся с моим отчеством.

– Арсений Степаныч, ему же плохо! – вдруг бросилась меня защищать девушка. – Он, похоже, головой сильно ударился.

– Да, что-то мне не очень хорошо, – признался я. – Голова болит, кружится… Но вы не беспокойтесь, коллеги, скоро все пройдет. Ничего страшного.

– В отгул, Женя, – наставительно сказал тонкий. – Если что, я приму. До выхода номера еще неделя, состряпаем.

– Какого номера? – параллельно с разговором я осматривал внезапно ставший незнакомым кабинет и с каждой секундой холодел. – Что вы там собирались состряпать? Я сплю?

Ленин с Горбачевым уже не так смущали меня, как календарь на тысячу девятьсот восемьдесят шестой год. А еще – кубки и треугольные вымпелы с ликом вождя мирового пролетариата. Что еще за филиал краеведческого музея с советским уклоном?

– Я все-таки скорую вызову! – решительно воскликнула Зоя и принялась крутить диск допотопнейшего стационарного телефона. – Алло! Скорая? Человеку плохо! Упал, потерял сознание, теперь почти ничего не помнит!

Она продолжала взволнованно тараторить, а я ее слушал и постепенно почему-то успокаивался. Все банально: я или сплю, или смотрю «мультики» в медикаментозной коме. Иначе и быть не может, потому что меня завалило землей и камнями, приложило по голове. И никак меня не могли привезти в редакцию – в таких случаях только больница, причем явно ПРИТ.[1] А все то, что сейчас вокруг меня происходит, исключительно плод моего воспаленного лекарствами воображения.

Я сплю и вижу сон, ничего страшного. Просто, как любой журналист, брежу своей работой, а вся эта советская обстановка навеяна нашими ветеранами-газетчиками, бесконечно ностальгирующими по временам юности. Кстати, та же Зоя тогда должна быть одной из этой компании. Но никакой Зои лет шестидесяти в редакции «Любгородских известий» я не припомню!

– Что за шум, а драки нет? – в кабинет весело ввалился паренек, похожий на молодого Троцкого, однако, увидев взволнованную Зою и мое растерянное лицо, быстро осекся. – Что случилось?

– Евгению Семеновичу плохо! Скорая уже выехала! – доложила девушка. – Леня, ты можешь их встретить?

– Думаешь, они редакцию не найдут? – развел руками парнишка, и я увидел, что у него на поясе висит кофр с фотоаппаратом. – То есть… конечно же, встречу, Зой.

И тут меня неожиданно осенило.

– Леня? – позвал я юного Троцкого. – Леонид Яковлевич Фельдман?

– Да, – растерянно протянул фотограф, даже забывший, что он уже рванулся встречать докторов скорой. – Евгений Семенович, вы меня не помните? Ай-яй-яй… Потерпите немного, эскулапы уже в пути.

Теперь я точно узнал его. Наш легендарный фотокорреспондент, который даже в свои семьдесят с хвостиком продолжал бегать со своим пленочным «Зенитом» и снимать не хуже мальчишек с цифровыми «Никонами» и «Кэнонами». Леонид Яковлевич Фельдман в моем сне предстал молодым, подающим надежды репортером… А я – получается, сам я вроде как Евгений Семенович Кашеваров, главный редактор «Андроповских известий» в восьмидесятые. Вот ведь занесло полетом фантазии!

С другой стороны, какой у меня сейчас выбор? Если я и впрямь лежу в нашей любгородской районной больнице под капельницей, с развлечениями у меня точно беда. А так хоть во сне хорошо время проведу. Тем более что сон уж очень реалистичный получается, красочный.

Как бы то ни было, нужно принять правила игры. Главный редактор я, говорите? Что ж, извольте! Но для начала подыграем фантазии и дождемся врачей. Леонид Яковлевич… то есть Леня уже побежал вниз, заслышав сирену подъезжающей скорой.

А у кабинета уже толпились сотрудники редакции. Едва фотограф прошмыгнул в приоткрытую дверь, как его чуть не снесло потоком взволнованных журналистов. И не только их, кстати – в высоком чернявом мужчине с восточной внешностью я опознал молодого Сергея Саныча Доброгубова, нынешнего завхоза. А тогда он кем был? Вспомнил, Сергей Саныч ведь часто рассказывал, как называлась его должность – завгар. На современном русском – заведующий гаражом. Интересно, какими автомобилями располагала редакция в восьмидесятых?

– Евгений Семенович, вы совсем себя не бережете! – властно отодвинув пишущую братию вместе с завгаром, в кабинет вошла высокая бойкая женщина в буром костюме. Совсем как у Людмилы Прокофьевны, героини советского фильма «Служебный роман».

Кстати, сама дамочка и впрямь была на нее похожа. Только уже после преображения, так что для своего возраста чуть за пятьдесят выглядела очень достойно. И последняя мысль меня, к слову, смутила, потому что голова вдруг услужливо подкинула чужие воспоминания. Звали женщину Кларой Викентьевной Громыхиной, и была она в редакции газеты парторгом. А еще главлитом[2], в чьи обязанности входило цензурирование материалов, и по совместительству, кажется, тайной поклонницей Кашеварова. То есть меня.

– Расступитесь! – тоном, не терпящим возражений, скомандовала она и подошла ко мне. – А вы сядьте!

Я подчинился, тем более что присесть точно хотелось. Венский стул подо мной скрипнул, и я незаметно окинул себя подозрительным взглядом. Нет, до толстяка Арсения Степановича мне еще далеко, но вот спортом, пожалуй, надо бы заниматься почаще. И так постоянно тянусь к стадиону, однако что-то меня отвлекает. Работа, наверное. Кстати, это сейчас кто подумал – я сам, Евгений Сергеевич Кротов, или мое альтер эго Евгений Семенович Кашеваров? Впрочем, неважно.

– Улыбнитесь! – тем временем продолжала приказывать мне Клара Викентьевна. – Так, хорошо. Теперь расскажите скороговорку! Корабли лавировали…

– Лавировали, – подхватил я, – да не вылавировали.

– Фух! – выдохнула Громыхина. – Значит, все-таки не инсульт. И все-таки не бережете вы себя, Евгений Семенович. Шабанова, принесите воды немедленно!

Ага, это она к Зое так обратилась. Теперь будем знать, какая у нее фамилия. А то, понимаешь, главный редактор не помнит, кто у него сотрудники. Нехорошо. И, кстати, в этой реальности я вроде как просто редактор. Раньше такой должности не было, а был ответственный секретарь – в будущем это выпускающий редактор. Кстати, откуда-то у меня нашлось понимание, что я совмещаю оба поста. Наверное, для районки это нормально. Или все-таки нет?

Не прошло и пары минут, как девушка вернулась с граненым стаканом, наполненным слегка теплой водой. Видимо, налила из остывшего чайника. Я сделал пару глотков, с удивлением осознав, что чувствую знакомый с детства вкус воды с накипью. Это сейчас в бутылки разливают какой-то дистиллят, который пьешь и не замечаешь. А тут… Я даже зажмурился, выпив целый стакан одним махом и причмокнув в конце. За мной наблюдали с растерянным любопытством, видимо, не понимая, как можно получать такое удовольствие от простой воды. А я, между тем, не только вкус, но и аромат почуял, хотя во сне человек ничего такого различать не должен. Впрочем, после ковида я уже ничему не удивляюсь.

– Спасибо, Зоя, – я поблагодарил девушку и вернул ей стакан.

В этот момент в кабинете стало еще теснее – зашел Леня Фельдман, а за ним довольно молодая докторша в белом халате и колпаке в сопровождении лысого медбрата.

– Где больной? – деловито осведомилась она и, понимающе кивнув, направилась ко мне, цокая каблуками. – Выйдите все из кабинета!

Последнюю фразу докторша произнесла спокойным, но таким требовательным тоном, что все, даже Клара Викентьевна, убрались вон.

– Спасибо, – я улыбнулся. – А то что-то совсем шумно стало…

– Помолчите, – приказала она. – И раздевайтесь.

– Штаны тоже? – зачем-то уточнил я, чем заслужил разочарованный взгляд молодой докторши.

Нет, все же люди тогда на работе выглядели по-другому. Не помятые и не потасканные жизнью, как в наше время, а так, будто находятся на параде. В честь Первомая, к примеру. Для начала, сосредоточенно слушающая меня стетоскопом приятная женщина была в ослепительно белом халате и до хруста накрахмаленной высокой шапочке, из-под которой выбивались роскошные каштановые волосы. А еще она, работая врачом скорой помощи, умудрялась носить довольно высокие для СССР каблуки. Да и на лицо была очень и очень приятная…

– На молоточек смотрите, – докторша отвлекла меня от нескромных мыслей. – Сюда. Теперь сюда. Так, ноги на ширине плеч, руки вперед, глаза закрыть. Правым указательным пальцем дотроньтесь до кончика носа. Теперь левым. Открывайте глаза, можете одеваться. Во время приступа что почувствовали?

– Шел, упал, закрытый перелом, очнулся – гипс… – меня снова потянуло на неудачные шутки, и я тут же поправился. – Голова закружилась, потерял сознание. Пришел в себя – и вот. В целом все отлично, чувствую себя на все сто. Процентов, если что, а не лет.

– Раньше так падали? – сосредоточенно уточнила она, пропустив мимо ушей мою очередную попытку поюморить.

– Нет, в первый раз. И, надеюсь, в последний. Хотя, конечно, если на вызов будете приезжать вы…

– Прекратите паясничать! – докторша гневно сверкнула глазами. – Бюллетень нужен?

– Что? – удивился я. – А, больничный? Нет, спасибо, я лучше поработаю.

– Хорошо, – сухо кивнула она. – Тогда наблюдаете за своим самочувствием, а послезавтра ко мне на прием. Вам бы обследоваться. Городская поликлиника, подойдете в регистратуру к восьми утра, я предупрежу. Потом сразу на прием.

– А в какую поликлинику? – спросил я, разом вспоминая все любгородские медучреждения и кабинеты врачей общей практики.

– Городская поликлиника одна, – красавица-доктор вздохнула, посмотрев на меня как на умственно отсталого. – Врач Ямпольская Аглая Тарасовна.

– Спасибо, – с чувством сказал я. – Обязательно приду. Извините.

– До свидания.

Докторша развернулась, кивнула молчаливому медбрату и покинула мой кабинет. А я, тщетно пытаясь вспомнить, как мог выглядеть главред Кашеваров, подошел к зеркалу, закрепленному на слегка приоткрытой дверце платяного шкафа.

Твою ж дивизию! А я еще думаю, почему эта красотка Ямпольская на меня так смотрела?

Глава 2

На меня воззрилось мое отражение. Вернее, не мое, а того, кем я был в этом странном затянувшемся сне. Еще не старый, но уже обрюзгший и начавший лысеть мужик лет сорока. Точно, Кашеварову в восемьдесят шестом было примерно столько же, сколько и мне в две тысячи двадцать четвертом. Только выгляжу я, уж простите, Евгений Семенович, намного стройнее и симпатичнее.

И если это мое сонное приключение затянется надолго, мне бы, конечно, хотелось быть… скажем так, более привлекательным. А потому прям с сегодняшнего дня – бег от инфаркта, зарядка и велосипед. Если нет своего, значит, возьму в прокате. Решено!

– Евгений Семенович, уже можно? – раздался за дверью робкий голос Зои Шабановой.

– Да-да, коллеги, войдите! – ответил я.

В кабинет тут же ввалились толстый и тонкий, фотограф Леня, Зоя и – вот ведь незадача! – Клара Викентьевна.

– Итак, – я распрямился в струнку, одновременно пытаясь втянуть животик. – Прошу меня извинить за инцидент и… Отдельно хочу поблагодарить за беспокойство относительно моего здоровья. Отставим волнения и вернемся к работе. Заранее простите за перебои в памяти. И был бы признателен, если будете помогать, напоминать… Эм-м, перед моим обмороком мы чем занимались?

– Вы меня ругали за плохую статью, – густо покраснела Зоя, у которой это, судя по всему, было особенностью организма. – Даже из своего кабинета пришли специально.

– А я разве не тут сижу? – я покрутился на месте, потом вспомнил, как наша старая гвардия с трудом принимала в свои кабинеты новых сотрудников.

Сколько стонов и причитаний выслушал тогда наш гендир Сергей Антонович Рокотов, когда реорганизовывал доставшееся ему наследство! Некоторые пожилые корреспонденты даже просто не хотели переезжать в другие кабинеты. А уж сколько наши девчонки вроде Катьки с ее разноцветными дредами выслушали нравоучений!.. Эх, видимо, все же не просто так мне этот сон снится.

– Наши с вами кабинеты напротив друг друга, – с несколько фривольной улыбкой сообщила Клара Викентьевна. – С единой приемной. Пойдемте, я вас провожу.

– Благодарю, – кивнул я. – А давайте-ка, кстати, у меня в кабинете и посидим – обсудим ближайший номер. Когда мы его сдаем?

– В следующий вторник, – удивленно ответил толстый, которого, как я теперь знал, звали Арсением Степановичем Бродовым. Фамилия именно сейчас всплыла из подсознания. – Выход в среду утром, накануне сдача в типографию.

– Ага, ага, – задумчиво произнес я. – Что ж, пойдемте, обсудим план номера.

Я решительно вышел в коридор и направился к начальственному кабинету. Куда идти, мне теперь было понятно – за четыре десятилетия план здания не изменился, так что свое место я быстро найду. Мы сейчас на четвертом, значит, всего лишь нужно повернуть налево и пройти несколько шагов.

В моей обычной реальности на стене размещались стенды с историей газеты и всего маленького холдинга. Там же висели и фотографии известных людей, имевших то или иное отношение к нашей редакции. Журналисты-фронтовики вроде Александра Христофорова и Иосифа Кантора, наш местный писатель Владимир Павлентьев, автор романа «Зори над Любгородом», и главред перестроечных времен – Евгений Кашеваров. Тот самый, роль которого я исполняю в своем горячечном сне. А я ведь еще ходил мимо и не обращал никакого внимания на его портрет.

Но здесь, в этой реальности, были просто голые стены, выкрашенные светло-коричневой краской. Как в студенческих общежитиях и больницах – когда-то давно, в моем детстве. Так, теперь направо. Действительно, все та же большая приемная и две начальственные двери напротив друг друга. Моя и Клары Викентьевны.

– Евгений Семенович, – испуганная девочка-секретарь при моем появлении подскочила, – вам звонили из райкома, настоятельно просили зайти. Это по поводу слета комсомольских поэтов…

– Кхм, – позади меня раздалось покашливание, и я каким-то шестым чувством определил, что это Клара Викентьевна.

– Я перезвоню им, – решительно сказал я и застыл, мучительно вспоминая имя секретаря. – Э-э…

– Валентина, – шепнул тонкий, поняв, что у меня снова проблемы с памятью.

– Да, Валечка, сообразите нам кофе на всех, – благодарно кивнув подчиненному, я распорядился насчет поляны.

– Извините, Евгений Семенович, – секретарша все еще стояла, а в ее голосе появились панические нотки. – Но кофе нет… Есть чай, цикорий… Может, какао? Но его ведь варить надо…

Точно! Я же совсем забыл, что это в наше время кофе хоть отбавляй. А раньше его было не так уж просто достать. Тем более на такую ораву. А ведь кстати…

– Валечка, соберите мне весь журналистский коллектив, – я вовремя сообразил, что бумажный еженедельник вряд ли делали только толстый с тонким и молоденькая корреспондентка. – Подчеркиваю, только журналистов. И… возьмите себе в помощь Зою и Клару Викентьевну.

Мое предложение было встречено неоднозначно: если Валя облегченно вздохнула, а Зоя с готовностью бросилась ей помогать, то парторг явно не рассчитывала таскать чашки с ложками и заваривать чай.

– Мне кажется, девочки управятся и вдвоем, Евгений Семенович, – тихо, но строго сказала она. – И потом… Вы уверены, что планерку нужно проводить в вашем кабинете, а не в ленинской комнате, как обычно?

– Уверен, Клара Викентьевна, – я улыбнулся. – Начальство должно быть ближе к народу, разве не так? Вот все вместе посидим, распланируем номер… Поставим на повестку другие важные вопросы. А совместный труд, как вам хорошо известно, объединяет. Так что извольте все же помочь Зое и Вале.

– Хорошо, – ледяным тоном ответила парторг, а тонкий едва слышно захихикал.

– Ну, ты даешь, Евгений Семеныч, – прошептал он. – Так ее на место поставил!

– Потому что коммунизм наступил, слуг нет, – ответил я бытовавшей в моем студенчестве шуткой. – А господ, как известно, еще в семнадцатом прогнали. Жду всех через пять минут!

Когда я открыл дверь в кабинет, на меня буквально пахнуло историей. Старая бумага, потертая кожа, мебель из ДСП. Запыленные, несмотря на регулярную уборку, вымпелы и знамена. Как будто в детство попал, когда мама и папа время от времени брали меня на работу – в сельхозтехнику и на цементный завод. И там, и там были ленинские уголки, но тут, в редакции, их организовали как минимум два. В будущем конференц-зале, откуда в девяностые вынесут бюстики вождя с кумачовыми флагами, и здесь, в кабинете Евгения Кашеварова.

Я просто стоял и вдыхал в себя эту ностальгию. Как хорошо, что в коме я вижу именно такой сон. Да еще настолько реалистичный, что я снова чувствую запахи. Теперь нет никаких сомнений, они здесь повсюду, и я действительно их ощущаю, что с легкостью можно проверить в любой момент, просто поглубже вдохнув. Может, это фантомные ароматы, которые мой мозг пытается в бессознательном состоянии компенсировать? Я ведь после самого первого ковида, перенесенного еще в две тысячи двадцатом, так и не восстановился. А впрочем…

В дальнем конце кабинета, под огромным портретом Владимира Ильича, располагалось столь же громадное кожаное кресло. Все остальное пространство занимал Т-образный стол, явно рассчитанный на высокий прием партийных делегатов. И правда, зачем собирать людей в ленинской комнате, когда главный редактор сидит в таком удобном кабинете?

– Уже можно? – в дверь робко просунулась Валя, держащая в руках поднос с дымящимся чайником и кучей чашек, за нею топталась Зоя с еще одним подносом.

– Да-да, заходите, девчонки, – я опомнился и поспешил занять свое место.

А в кабинет тем временем вошли не только девушки, но и весь остальной коллектив. В том числе красная, как вареный рак, Клара Викентьевна с третьим подносом, на котором высились горы сушек и дешевых конфеток «дунькина радость». Бабушка, помню, их очень любила…

Стол очень быстро заставили чашками с блюдцами, Валя и Зоя разливали всем чай, парторг же молча подошла ко мне, пока я устраивался на кожаном троне, и протянула чашечку с крепким кофе. Именно кофе, его аромат я узнаю даже во сне и в коме. Значит, вот как? Народ и партия едины, но, как говорится, разные магазины? Ничего, я эту Клару еще пропесочу за подобное отношение. Жаль, если реальный Кашеваров этому потакал.

Мелькнула мысль, что парторгшу надо бы отправить восвояси, потому что я четко озвучил: только журналисты. Но мне и так придется говорить с каким-то важным дядечкой из райкома по поводу проваленного Зоей задания, а ссориться вот так сразу с редакционным парторгом было бы глупо. Если что, это именно она будет нашим щитом перед бонзами из КПСС.

А народ все рассаживался и рассаживался, вгоняя меня в белую зависть. В двадцать первом веке целый информационный портал с телеграм и ютуб-каналами делают гораздо меньше сотрудников. И даже если добавить нашу старую гвардию с ее принтом[3], все равно редакция образца восьмидесятых будет гораздо многолюднее. С другой стороны, я еще не знаю, кто насколько талантлив.

Вот сейчас мы это и выясним!

Глава 3

– Добрый день, товарищи! – бодро начал я и обвел внимательным взором притихший коллектив. Пятнадцать человек! И это не считая меня с Кларой Викентьевной, которая вообще не журналист, а кто-то вроде замполита в армии.

– Здравствуйте! Добрый день! – нестройно ответил коллектив, явно настороженный непривычного вида планеркой с чаепитием. Кстати, об этом.

– Не стесняйтесь, коллеги, наливайте себе покрепче, берите конфетки-бараночки, – все так же бодро продолжил я. – Нам с вами предстоит мозговой штурм…

– Какой, простите? – переспросил высокий иссохший старик с набрякшими мешками под глазами.

– Мозговой, – повторил я. – Как говорят американцы и англичане, brain storm.

– Вот и пусть говорят, как им нравится, – возмутилась Клара Викентьевна. – А у нас планерка.

– Планерка, – покладисто согласился я. – Итак, сдача номера у нас с вами в следующий вторник, и к этому времени нам нужно заполнить, – я быстренько вспомнил объем нашего еженедельника, – тридцать две полосы. У кого какие предложения, товарищи?

– Все по стандартной схеме, Евгений Семенович, – толстый Арсений Степанович поднял руку. – Зачем изобретать велосипед? Четыре полосы забьем телепрограммой, так что уже двадцать восемь. Разворот на второй-третьей – новости, милицейские сводки, несколько цифр из ЗАГСа.

– Принимается, – кивнул я. – Но нам еще нужно чтиво. Аналитика, репортажи, в конце концов – интервью.

– Шабанова еще может взять интервью у поэта Василия Котикова, – тут же вмешалась Клара Викентьевна. – На слете он получил овации худсовета.

– Я бы объединил материал Зои про кавер-группы… – я принялся думать вслух и тут же осекся. Что-то меня не в ту сторону понесло, начиная с «брейнсторма». Как там рок-группы-то назывались в то время? – Ансамбли! Вокально-инструментальные ансамбли Любгорода…

– Андроповска, – поправила меня парторгша, гневно сверкая глазами.

– Сейчас Андроповска, верно, – машинально сказал я, чем вызвал изумленный ропот. – Но скоро на волне перестройки начнется масштабная кампания по возвращению исторических названий.

– Это вам в райкоме сказали? – Клара Викентьевна даже очки сняла и протерла их клетчатым платком.

– У меня свои связи в партии, – уклончиво ответил я. – Но давайте, действительно, не будем все это бередить раньше времени. Итак, Зоя, ваша задача: подготовить материал на полосу о разнообразии молодежной культуры. Поговорите с этим, как его, Котиковым, потом возьмите интервью у пары фронтменов… Прошу прощения, солистов самодеятельных ансамблей.

– Поняла! – девушка расцвела словно пышная роза, явно оценив масштаб идеи.

– И поснимать не забудьте, – добавил я. – Леню возьмите, он хорошо ловит портреты.

– Вы мне льстите, Евгений Семенович, – смущенно пробормотал Фельдман, а меня уже несло дальше.

– Так, я жду новых идей, товарищи, – я даже хлопнул кулаком по столу, напугав Зою и еще парочку неприметных девчонок. – И на чай, коллеги, налегайте на чай.

Видимо, мой тон был совсем непривычным для Кашеварова, и журналисты скорее с опаской, чем с воодушевлением, стали наливать себе чаю и передавать друг другу конфеты с сушками.

– Дальше, – во мне неожиданно вспыхнул азарт, и я даже на время забыл, что все это мне снится, а сам я на самом деле валяюсь без сознания на больничной койке. – Нужны острые материалы. Репортаж со скорой, из милицейских рейдов… Поисковые отряды надо бы потрясти.

– Но у нас нет поисковых отрядов, – робко возразила Зоя Шабанова и опять покраснела.

– Значит, появятся, – я рубанул рукой воздух. – Ну?

– Репортаж из милицейских рейдов… – длинный, которого, как я вспомнил, звали Виталий Бульбаш, с интересом прищурился. – Есть у меня в отделе хороший знакомый – капитан Величук, Платон Григорьич. Могу с ним поговорить.

– И давно пора! – распалился я. – Договоритесь с ним, товарищ Бульбаш, чтобы его парни взяли вас с собой покататься в патруле. Желательно в ночном.

– Легко, – с довольной улыбкой ответил длинный.

Я понял, что мне необходим план номера, порыскал в ящиках стола, достал писчую бумагу и карандаш. Задумался, вспомнил, как работали опытные журналисты, у которых я начинал еще практикантом. Так, раскидаем весь тридцатидвухполосник по блок-схеме. Первая и последняя – по одной, все остальные – в разворотах[4]. Пока что у меня распределены только четыре.

– Без спорта никак, Евгений Семенович, – подняла руку и встала крепенькая девчонка с двумя косичками крендельком. – Наши с калининской «Волгой» отыграли, я репортаж пишу. Снимки Андрей сделал.

Она указала на худого чернявого паренька, сидевшего рядом с Леней Фельдманом. Точно, фотограф же в редакции не один. Значит, Андрей… А эту спортивную деваху, по-моему, зовут Анфисой. Анфисой Николаевой! А ведь я ее знаю… У нас она лет пять назад ушла на пенсию, тоже из старой гвардии. Говорили, что она очень круто пишет, но я, к своему стыду, ни разу ее статьями не интересовался. Просто не люблю спорт, если честно. Сам на велосипеде и на лыжах катаюсь, в бассейн хожу. Но так, чтобы следить за футболом, к примеру… Нет, точно нет.

– Анфиса, это очень хорошо, – одобрил я вслух. – Только давайте мы добавим к репортажу интервью с самым результативным игроком.

– С Чеботаревым? – уточнила спортсменка. – Но другие обидятся… Все-таки командная игра, футбол.

– И пусть обижаются! – рявкнул я. – Кто газета? Мы! Кто решает, у кого интервью брать? Мы решаем! Хотят, чтобы их портреты на первой полосе красовались – пусть догоняют и перегоняют Чеботарева! Понятно?

– Так точно, Евгений Семенович! – неожиданно гаркнула Анфиса, вытянувшись в струнку, словно солдат в строю.

– Вот и отлично, – удовлетворенно кивнул я. – Еще?

– Культура, – раздался тихий вкрадчивый голос. – Я имею в виду в самом широком смысле, не как у Зои.