Чужестранка Гэблдон Диана
— Ну и что… — начала было я, но голос прозвучал так хрипло, что пришлось откашляться, прежде чем продолжать. — Что же ты сделал?
— Я не стану лгать тебе, Саксоночка. — Джейми вздохнул. — Я очень призадумался, очень. Рубцы после первой порки были так свежи, что я едва терпел прикосновение рубашки. Когда я вставал на ноги, голова у меня кружилась. Вынести это еще раз… связанный, беспомощный, стоишь и ждешь следующего удара… — Он непроизвольно задрожал. — Я не имел об этом представления, но мне казалось, что мне по крайней мере не будет больно. Бывало, что люди умирали во время наказания плетьми, Саксоночка, и, глядя на его лицо, я понял, что стану одним из таких, если не соглашусь на его предложение. — Джейми снова вздохнул. — Но… я еще чувствовал поцелуй отца на своей щеке, я думал о том, что он мне сказал… нет, я не мог этого сделать, вот и все. Я, конечно, не мог не думать, что может значить для моего отца моя смерть. — Он как-то странно фыркнул, словно во всем этом было нечто забавное. — Но вместе с тем я помнил, что этот человек уже изнасиловал мою сестру, — дьявол его побери, чтобы он заполучил и меня!
Я не находила это забавным — ни в малой мере! Я увидала Джека Рэндолла в новом, еще более отталкивающем свете. Джейми потер себе шею сзади и опустил руку на луку седла.
— И я собрал немногую оставшуюся у меня смелость и сказал «нет». Я произнес это громко, во всю силу легких, и добавил все те прозвания, каких он заслуживал. — Джейми скривился и продолжал: — Я боялся, что переменю решение, если начну над этим раздумывать. Я хотел быть уверенным, что отступать некуда. Впрочем, я не думаю, — добавил он, помолчав, — что существует какой-либо тактичный способ ответить отказом на подобное предложение.
— Вот именно, — согласилась я. — Кроме того, я полагаю, он бы не обрадовался, что бы ты ни сказал.
— Он и не обрадовался. Ударил меня по губам, чтобы заставить замолчать. Я упал — я ведь был еще очень слабый, а он стоял надо мной и смотрел на меня сверху вниз. Я сообразил, что не следует пытаться встать на ноги, и лежал на полу до тех пор, пока он не вызвал солдат, которые отвели меня обратно в тюрьму. А у него даже выражение лица не изменилось. Он только-сказал: «Увидимся в пятницу», словно назначал деловое свидание.
Солдаты отвели Джейми не в ту камеру, где он находился вместе с тремя другими заключенными. Его поместили в маленькую отдельную камеру, где он должен был ждать пятницы в полном одиночестве, если не считать ежедневных посещений гарнизонного врача, который лечил его раны.
— Настоящим-то доктором он не был, — сказал Джейми, — но в доброте ему не откажешь. Когда он пришел на второй день с гусиным жиром и древесным углем, он принес мне маленькую Библию, она осталась после заключенного, который умер. Сказал мне, что хоть я и папист[35], но независимо от того, принесет ли мне облегчение слово Божие, я могу сравнить мои страдания с муками Иова. — Джейми рассмеялся. — Как ни странно, это принесло мне утешение. Господь наш тоже был подвергнут бичеванию, но мне по крайней мере не предстояло быть после этого распятым на кресте. С другой стороны, — заметил он рассудительно, — Спаситель не был вынужден выслушивать от Понтия Пилата непристойные предложения.
Джейми сохранил маленькую Библию. Он порылся в седельной сумке, достал книгу и протянул ее мне посмотреть. Это оказался потрепанный том в кожаном переплете, длиной примерно в пять дюймов, напечатанный на такой тонкой бумаге, что буквы на одной стороне листа проступали на другую. На форзаце было написано: «Александер Уильям Родерик Макгрегор. 1733». Чернила выцвели и расплылись, а крышки переплета покоробились, словно книга не один раз побывала в воде.
Я с любопытством рассматривала книгу. Должно быть, для Джейми она представляла ценность, если он пронес ее с собою через все странствия и приключения последних четырех лет. Я вернула ему книгу.
— Никогда не замечала, чтобы ты ее читал.
— Я храню ее не ради этого, — ответил он и убрал Библию на прежнее место, пригладив большим пальцем отставший край истрепанного переплета. — Это долг по отношению к Алексу Макгрегору… Как бы то ни было, — вернулся он к своей истории, — настала наконец и пятница, и я не знаю, был ли я этому рад или нет. Я считал, что страх ожидания хуже самой боли. Но когда время пришло… — Он сделал тот самый странный жест, каким обычно сопровождал воспоминания о перенесенном ужасе, — передернул плечами. — Ладно, ты видела рубцы. Знаешь, что это такое, как оно было.
— Только от Дугала. Он говорил, что был там.
Джейми кивнул:— Точно, он там был. И мой отец тоже, хотя тогда я этого не знал. У меня ничего в голове не умещалось, кроме моих собственных дел.
— Вот оно что, — медленно выговорила я. — И твой отец…
— Ммм… Тогда оно и случилось. Некоторые говорили мне потом, что на половине экзекуции меня посчитали мертвым, и я думаю, мой отец тоже так подумал. — Он помолчал, а когда заговорил снова, голос звучал глухо: — Дугал говорил, что, когда я упал, отец проговорил что-то невнятное и приложил руку к голове. А потом свалился как подкошенный. И больше не встал.
Птицы пробудились в зарослях вереска и начали утреннюю перекличку в еще темной листве деревьев. Голова Джейми была опущена, лица не видно.
— Я не знал, что он умер, — произнес он тихо. — Мне сказали только через месяц, когда решили, что я достаточно окреп, чтобы вынести это. Поэтому я не хоронил своего отца, как должен сын. И я не видел его могилу, потому что боялся поехать домой.
— Джейми, — сказала я. — О Джейми, милый… Наступило молчание, показавшееся мне очень долгим.
— Но ты не должен… ты не можешь считать себя ответственным за все, — снова заговорила я. — Ты ничего не мог поделать, и ты не мог поступить иначе.
— Нет? — переспросил он. — Возможно, что и так, хотя иногда я думаю, не выбрал ли бы я другой путь, повторись все это сначала. Я понимаю, но не могу не чувствовать того, что чувствую: я довел его до смерти своими собственными руками.
— Джейми… — начала я и замолчала, ощутив свою полную беспомощность.
Некоторое время он ехал молча, потом выпрямился и расправил плечи.
— Я никому об этом не рассказывал, — произнес он отрывисто. — Но решил, что ты теперь должна это знать — я имею в виду Рэндолла. Ты имеешь право знать, что стоит между им и мной.
«Что стоит между им и мной». Жизнь хорошего человека, честь девушки, грязное вожделение, нашедшее выход в крови и страхе. А теперь, подумала я, ощущая спазм в желудке, к перечню надо добавить еще кое-что. Меня. Я впервые осознала со всей отчетливостью, что пережил он там, на окне комнаты Рэндолла, стоя с незаряженным пистолетом в руке. И я начала прощать ему то, что он сделал со мной.
Словно прочитав мои мысли, он сказал, не глядя на меня:
— Понимаешь ли ты… то есть можешь ли ты понять, почему я должен был побить тебя?
Я ответила не сразу. Понять-то я поняла, но оставалась все же одна загвоздка.
— Я понимаю, — ответила я. — И насколько возможно, прощаю тебя. Одного я простить не могу, — произнесла я громче, чем собиралась, — я не могу простить, что ты бил меня с удовольствием.
Он склонился в седле, вцепившись в переднюю луку, и очень долго смеялся. Он упивался освобождением от напряжения, но наконец откинул голову назад и повернулся ко мне, Небо уже сильно посветлело, и мне было видно его лицо, изнеможенное и одновременно веселое. Царапины на щеке казались черными в сумеречном свете.
— С удовольствием! Саксоночка, — задыхаясь, заговорил он, — ты даже не представляешь, с каким удовольствием. Ты была такая… О Господи, ты выглядела очень мило. Я был ужасно зол, а ты так бешено колотила меня. Мне было противно причинять тебе боль — и одновременно хотелось этого. Господи Иисусе, — произнес он, и замолчал, чтобы вытереть нос. — Да, я это делал с удовольствием. Но, по правде говоря, ты могла бы поблагодарить меня за сдержанность.
Я снова начинала злиться. Щеки так и вспыхнули, несмотря на прохладный предрассветный воздух.
— Так это была сдержанность, вот оно что! А у меня сложилось впечатление, что ты упражнял свою и без того сильную левую руку. Ты меня чуть не искалечил, ты, заносчивый шотландский ублюдок!
— Если бы я хотел изувечить тебя, Саксоночка, ты бы об этом сразу узнала, — сухо ответил он. — Я имел в виду — после. Я же спал на полу, если ты помнишь.
Сощурив глаза, я в упор смотрела на него, тяжело дыша носом.
— Так вот что ты называешь сдержанностью!
— Да, я решил, что не стоит наваливаться на тебя, когда ты в таком состоянии, но мне ужасно этого хотелось. — Он опять засмеялся. — Тяжкая нагрузка для моих врожденных инстинктов.
— Навалиться на меня? — повторила я — выражение меня позабавило.
— Ну да, нельзя же было в тех обстоятельствах сказать про это «заниматься любовью», верно?
— Можешь называть это как тебе угодно, — сказала я. — Хорошо, что ты не делал попыток, иначе пришлось бы тебе утратить весьма ценные части твоего организма.
— Мне это тоже, приходило в голову.
— И ты считаешь, что заслужил благодарность? За то, что благородно не прибавил к избиению изнасилование? — Я просто задыхалась от злости.
Примерно полмили мы проехали в молчании. Потом Джейми тяжело вздохнул:
— Зря я затеял этот разговор. Но я всего-то навсего хотел подготовить тебя к вопросу, разрешишь ли ты снова спать с тобой в одной постели, когда мы приедем в Баргреннан. На полу холодновато.
Минут пять я ему не отвечала. Когда решила, что и как ему скажу, натянула поводья и поставила лошадь поперек дороги, чтобы Джейми вынужден был остановиться тоже. Баргреннан был уже совсем близко — в свете раннего утра виднелись верхушки крыш.
Я повернула лошадь так, чтобы она встала рядом с лошадью Джейми, на расстоянии всего одного фута, не больше. Целую минуту молча смотрела ему прямо в глаза, прежде чем заговорить.
— Сделаете ли вы мне честь разделить со мной ложе, о господин мой и повелитель? — очень вежливо спросила я.
Он смотрел на меня с нескрываемым подозрением. Посмотрел, подумал, потом ответил сдержанно:
— Сделаю. Благодарю вас.
Он хотел было ехать дальше, но я остановила его.
— Есть еще кое-что, повелитель, — сказала я так же вежливо.
— Да?
Я вынула руку из потайного кармана платья, и утренний свет искрами заиграл на лезвии кинжала, который я приставила Джейми к груди.
— Если ты, — процедила я сквозь зубы, — еще когда-нибудь поднимешь на меня руку, Джеймс Фрэзер, я вырежу твое сердце и поджарю его на завтрак!
Наступило долгое молчание, только и было слышно, как переступают с ноги на ногу кони да поскрипывает сбруя. Потом Джейми протянул ко мне руку ладонью вверх.
— Дай мне его. — Я медлила, и он проговорил нетерпеливо: — Я не собираюсь использовать его против тебя. Дай же!
Он взял кинжал за лезвие и поднял так, что восходящее солнце осветило лунный камень на рукоятке, и он засиял. Джейми держал кинжал, словно крест, и что-то говорил речитативом по-гэльски. Я различила некоторые слова, которые звучали в зале замка Леох во время присяги, но Джейми тут же перевел свою речь на английский:
— Я клянусь на кресте Господа моего Иисуса и клянусь священным железом, которое держу в руке, что вручаю тебе свою преданность и обещаю тебе свою верность. Если я когда-либо подниму на тебя руку в гневе или озлоблении, да поразит меня священное железо в самое сердце.
Он поцеловал кинжал в том месте, где лезвие соединялось с рукояткой, и вернул его мне. — Я не делаю пустых угроз, Саксоночка, — сказал он, подняв одну бровь, — и не даю ничего не стоящих обещаний. Ну а теперь можем мы ехать туда, где нас ждет постель?
Глава 23
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛЕОХ
Дугал ждал нас возле входа в «Красный Кабан», нетерпеливо прохаживаясь из стороны в сторону.
— Ну, все уже в порядке? — спросил он, одобрительно глядя на то, как я сходила с седла без посторонней помощи, только слегка пошатнувшись. — Воспитанная барышня — десять миль без единой жалобы. Ложитесь теперь в постель, вы это заслужили. Мы с Джейми поставим лошадей в конюшню.
На прощание он шлепнул меня пониже спины — очень бережно. Я весьма была рада такому его предложению и уснула, едва положив голову на подушку.
Я не почувствовала, как Джейми улегся рядом со мной, но внезапно пробудилась поздним утром с таким ощущением, что забыла нечто важное.
— Хоррокс! — воскликнула я, сев на постели.
— А? — Разбуженный Джейми скатился с кровати на пол и схватил кинжал, который он, раздевшись, оставил сверху на куче одежды. — Что случилось?
Поглядев на него — скорчился на полу, взъерошенные волосы торчат, словно перья, — я невольно засмеялась:
— Ты похож на разозленного петуха.
Он взглянул на меня сердито, встал на ноги и положил кинжал на стул, где лежала одежда.
— Не могла подождать с этим сообщением, пока я проснусь? Решила, что оно произведет более сильное впечатление, если разбудишь, крикнув мне в самое ухо: «Еж!»
— Я вовсе не кричала «еж», я крикнула «Хор-рокс!». Вдруг вспомнила, что забыла спросить тебя о нем. Ты его нашел?
Он сел на кровать и опустил голову на руки. Энергично растер лицо, как бы желая восстановить циркуляцию крови.
— Да, — ответил он сквозь пальцы. — Да, я его нашел.
По тону голоса я поняла, что от дезертира получены не слишком добрые сведения.
— Он не захотел тебе ничего рассказывать? Такая возможность, конечно, была, хотя Джейми взял с собой для предполагаемой уплаты за сведения не только свои деньги, но и некоторую сумму, занятую у Дутала и Колама, и готов был в крайнем случае пожертвовать кольцом отца.
Джейми улегся на постель рядом со мной и устремил взгляд в потолок.
— Нет, — ответил он. — Он мне все рассказал. И за вполне разумную плату.
Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Ну и?.. Кто же, в конце концов, застрелил старшего сержанта?
Он посмотрел на меня и улыбнулся, но улыбка вышла невеселая.
— Рэндрлл, — ответил он и закрыл глаза.
— Рэндолл? — тупо повторила я. — Но зачем?
— Не знаю, — ответил Джейми, не открывая глаз. — Могу, разумеется, строить догадки, но это уже ни к чему. Никаких возможностей доказать это.
С этим нельзя было не согласиться. Я прилегла на спину возле Джейми и принялась разглядывать темные дубовые балки на низком потолке.
— Что же тебе остается делать? — спросила я. — Уехать во Францию? Или же… — Меня внезапно осенило: — Или же в Америку? Ты мог бы добиться успеха в Новом Свете.
— За океан? — По телу Джейми пробежала мгновенная дрожь. — Нет. Нет, этого я сделать не могу.
— Тогда что же? — спросила я, повернувшись к нему лицом.
Он приоткрыл один глаз лишь настолько, чтобы посмотреть на меня с брюзгливым недовольством.
— Для начала я бы подумал поспать еще часок, — сказал он, — да вот не получается.
Приподнявшись на постели, он затем вытянулся вдоль стены. Я перед сном не проверила кровать, потому что невероятно устала, а теперь вдруг заметила темное пятнышко на одеяле на уровне колена Джейми. Он говорил, а я все следила за этим подозрительным пятнышком.
— Ты права, — согласился Джейми, — мы могли бы уехать во Францию.
Начиная этот разговор, я как-то упустила из виду, что, принимая любое решение, Джейми теперь должен учитывать и меня.
— Но там для меня нет ничего особо привлекательного, — продолжал он. — Только солдатская служба, но ведь для тебя это не жизнь. Можно уехать ко двору короля Якова в Риме. Это уже лучше. Мои дядья Фрэзеры и двоюродные братья тоже там на хорошем счету, они могли бы помочь. У меня нет вкуса к политике, и еще менее я привержен принцам, но, в общем, это возможность реальная. И все-таки я бы предпочел остаться в Шотландии. Самое меньшее осел бы как мелкий фермер во владениях Фрэзеров, а самое большее и самое приятное — вернулся бы в Лаллиброх.
Лицо у него, затуманилось, и я поняла, что он думает о сестре.
— Самое лучшее для меня, — произнес он тихо, — но я не могу туда поехать, потому что дело не только во мне. — Он посмотрел на меня, улыбнулся и пригладил мне волосы мягким движением. — Я иногда забываю, что теперь со мной ты, Саксоночка.
Я почувствовала себя крайне неуютно. Как самый настоящий предатель. Он был рядом со мной и строил планы, которые должны полностью изменить его жизнь, но он при этом имел в виду и меня, мои интересы и безопасность, а я тем временем думала лишь о том, как избавиться от него, но своими поступками навлекла на него грозную опасность. Я, разумеется, этого не хотела, но факт остается фактом. Даже сейчас я размышляла, как бы мне отговорить его от поездки во Францию, потому что таким образом, то есть уехав с ним, я отдалилась бы от своей цели: круга каменных столбов.
— А есть возможность остаться в Шотландии? — спросила я, не глядя на него. Мне показалось, что темное пятнышко на одеяле двигается, но я не была вполне уверена, что это так. Пригляделась получше. Рука Джейми опустилась с волос мне на шею и начала ее поглаживать.
— Да, — сказал он. — Возможность намечается. За этим-то Дугал меня и дожидался, у него есть новости.
— Правда? Какие?
Я снова повернулась к нему лицом; от этого движения его пальцы натолкнулись на мое ухо и принялись за ним почесывать, отчего мне захотелось выгнуть шею и замурлыкать, словно кошка. Но я подавила такое желание — уж очень мне интересно было узнать, в чем дело.
— От Колама приехал посланный, — заговорил Джейми. — Он не рассчитывал найти нас здесь, но случайно встретился с Дугалом на дороге. Дугал должен немедленно вернуться в Леох, а налоги дособерет Нед Гоуэн. Дугал хочет, чтобы мы поехали с ним.
— Назад в Леох? — Это была не Франция, но немногим лучше. — Зачем?
— Скоро там ждут гостя, английского вельможу, который и прежде имел отношения с Коламом. Это влиятельный человек, и, может быть, удастся уговорить его помочь мне. Ведь я же не был судим и приговорен по обвинению в убийстве. Этот человек мог бы закрыть дело или добиться помилования. Мне претит быть помилованным за то, чего я не совершал, но лучше помилование, чем виселица.
— Да, это верно.
Пятнышко определенно двигалось. Я скосила глаза, пытаясь следить за ним.
— А кто этот английский вельможа? — спросила я.
— Герцог Сандрингем.
Я подскочила с громким восклицанием.
— Что с тобой, Саксоночка? — встревожился Джейми.
Дрожащим пальцем я показала на темное пятнышко, которое теперь уже переместилось Джейми на ногу и медленно, но настойчиво ползло по ней.
— Что это? — спросила я.
Он пригляделся и небрежно сбросил с себя ползуна ногтем.
— Это? Всего-навсего клоп, Саксоночка. Ничего такого…
Он не договорил, потому что я выскочила из постели. Выпуталась из одеяла молниеносно при слове «клоп» и прижалась к стене как можно дальше от гнезда паразитов, которым я теперь считала наше ложе.
Джейми глядел на меня испытующе.
— Как ты говорила? Разозленный петух, что ли? — Он наклонил голову, продолжая меня изучать. — Ммм, — промычал он и поднял руку, чтобы пригладить свои волосы. — Значит, разозленный? А ты, когда просыпаешься, выглядишь этакой пушистой малюткой, право слово.
Он переместился на край кровати и протянул руку.
— Иди сюда, мой маленький репейник. Мы уедем, отсюда не раньше, чем солнце сядет. Если мы не ляжем спать, то…
В конце концов мы все же немного поспали, устроившись на полу на твердой, но без паразитов постели из моего плаща и пледа Джейми.
Хорошо, что нам удалось поспать, пока была возможность. Дугал во что бы то ни стало хотел вернуться в Леох раньше, чем туда прибудет герцог Сандрингем, и придерживался быстрого темпа езды и жесткого расписания. Без телег, налегке, мы ехали достаточно быстро, несмотря на скверные дороги, но тем не менее Дугал подгонял нас, делая остановки лишь для самого короткого отдыха.
К тому времени, как мы въехали в ворота Леоха, мы были почти такими же грязными, как в тот день, когда я здесь оказалась впервые, и, конечно, столь же усталыми.
Я спешилась во дворе, но была вынуждена ухватиться за стремя, чтобы не упасть. Джейми поддержал меня за локоть, но, поняв, что я не в силах стоять на ногах, подхватил меня на руки. Он пронес меня под аркой, оставив лошадей на попечение грумов и конюхов.
— Саксоночка, ты голодна? — спросил он, остановившись в коридоре.
Кухня находилась в одном направлении, а спальня — в противоположном. Я что-то промычала и попыталась открыть глаза. Я, само собой, была голодна, но чувствовала, что упаду лицом в тарелку с супом, если усядусь за еду до сна.
Откуда-то сбоку послышался какой-то шум, я с трудом подняла веки и заметила массивную фигуру мистрисс Фиц-Джиббонс, возникшую словно из тумана.
— Что стряслось с бедной девочкой? — спросила она у Джейми. — Несчастный случай?
— Нет, она только вышла за меня замуж, — ответил Джейми. — Если вы склонны считать это несчастным случаем, воля ваша.
Он шел теперь близко к стене, пробиваясь сквозь толпу служанок, грумов, поваров, садовников, вооруженных стражей и прочих обитателей замка, которых привлекли в коридор громкие расспросы мистрисс Фиц-Джиббонс.
Джейми держался правой стороны, направляясь к лестнице, и по пути отрывисто отвечал на лавину вопросов, сыпавшихся на него отовсюду. Прижавшись к его груди и лупая глазами по-совиному, я могла лишь молча кивать в ответ на поздравления окружающих, на лицах которых светилось доброжелательство, смешанное с любопытством.
Когда мы свернули за угол по проходу, я увидела одно лицо, гораздо более приветливое, чем все другие. Это было лицо Лаогеры, которая прямо-таки засияла при звуке голоса Джейми. Но едва она увидела, что он несет на руках, глаза у нее так и распахнулись, а розовый ротик, похожий на бутончик, раскрылся непозволительно широко с точки зрения приличий.
Но ей не представилась возможность обратиться к Джейми с расспросами, потому что шум и суматоха вокруг нас внезапно оборвались. Джейми остановился. Я приподняла голову и увидела Колама, чье удивленное лицо оказалось как раз на уровне моего собственного.
—Что… —начал Колам.
—Они поженились, — объявила, сияя, мистрисс Фиц. — Какая прелесть! Дайте им своё благословение, сэр, а я пойду приготовлю для них комнату.
Она повернулась и заспешила к лестнице, оставив среди толпы заметную брешь. Я снова увидела Лаогеру, бледную донельзя.
Колам и Джейми говорили друг с другом, вопросы и ответы сталкивались на полпути. Я начала пробуждаться — ведь речь у них шла главным образом обо мне.
— Хорошо, — произнес наконец Колам не слишком обрадованно. — Поженились так поженились. Я должен потолковать с Дугалом и Недом Гоуэном, следует обсудить кое-какие юридические вопросы. Тебе кое-что полагается после женитьбы по условиям контракта о приданом твоей матери.
Я почувствовала, что Джейми слегка напрягся.
— Поскольку вы об этом упомянули, — произнес он небрежным тоном, — я полагаю, это так и есть. В частности, мне причитается некоторая доля доходов с земель Макензи. Дутал привез с собой то, что он собрал. Быть может, вы соблаговолите попросить его отложить мою долю, когда он подведет счет? А теперь, дядя, простите меня, пожалуйста, но моя жена очень устала.
И, подхватив меня покрепче, он направился к лестнице.
Я проковыляла по комнате на все еще подгибающихся ногах и с чувством благодарности рухнула на огромную кровать с балдахином, которую нам предоставили по статусу молодоженов. Она была такая мягкая, зовущая и — благодаря заботе вездесущей мистрисс Фиц — чистая. Я подумала, не стоит ли она того, чтобы я сделала над собой усилие и умылась, прежде чем поддамся искушению уснуть.
Едва я подумала, что поднять меня сейчас могла бы разве что труба архангела Гавриила[36], как вдруг увидела, что Джейми успел не только умыться, но и причесался и направляется к двери.
— Разве ты не собираешься лечь спать? — удивилась я, так как считала, что Джейми устал не меньше моего, разве что сидеть в седле ему не было больно.
— Я ненадолго, Саксоночка. У меня есть небольшое дело. — И он вышел, а я осталась сидеть, уставившись на дубовую дверь, с очень неприятным ощущением где-то в глубине желудка. Я помнила выражение радостного ожидания на лице у Лаогеры, когда она вышла из-за угла, услыхав голос Джейми, помнила и сменившее его выражение гневного разочарования, едва она увидела меня у него на руках. Помнила я и то, что Джейми на мгновение сам весь напрягся при виде Лаогеры, — какая досада, что я в тот момент не могла посмотреть ему в лицо! Мне бы очень этого хотелось! Похоже, что теперь он ушел не отдохнув, но зато умывшись и причесавшись, чтобы разыскать Лаогеру и рассказать ей о нашем браке. Если бы тогда в коридоре мне удалось увидеть его выражение, я бы сейчас представляла себе, что именно он ей скажет.
Полностью поглощенная событиями прошедшего месяца, я начисто забыла о девушке и о том, что она могла значить для Джейми, а он для нее. Правда, я подумала о ней, когда встал вопрос о нашем с Джейми скоропалительном браке, но он ничем не показал, что она может оказаться помехой в каком бы то ни было смысле.
Но, конечно, если ее отец не даст согласия на брак дочери с человеком вне закона, а Джейми нужна жена, чтобы получать свою долю доходов Макензи… ну, в таком случае ему все равно, что одна жена, что другая, он взял бы ту, какая подвернулась. Я считала, что достаточно хорошо узнала Джейми, чтобы представлять себе, насколько глубоко укоренилась в нем практичность: так и должно было произойти с человеком, который последние четыре года, по существу, провел в бегах. Он, принимая решения, не стал бы руководствоваться сантиментами по поводу привлекательности розовых щечек и волос цвета расплавленного золота. Но это не значит, что ни сантиментов, ни привлекательности не существует вообще.
Была же, в конце концов, та маленькая сценка в алькове, свидетельницей которой я стала: Джейми держал девушку на коленях и пылко ее целовал (мне вспомнилось, как он говорил мне, что ему приходилось обнимать женщин и что сердце у него при этом колотилось, а дыхание прерывалось)… Тут я обнаружила, что крепко сжимаю в руках и укладываю в складки край зелено-желтого одеяла. Я бросила это занятие и отерла подолом рубашки руки, только теперь, заметив, какие они у меня грязные, — два дня подряд я не выпускала из них поводья, а умыться возможности не было.
Я встала и подошла к лохани с водой, забыв о своей усталости. К собственному немалому удивлению, я обнаружила, что мне неприятно вспоминать, как Джейми целовал Лаогеру. Он сказал во время нашего разговора по дороге: «Лучше жениться, чем сгорать от вожделения, а я тогда именно сгорал от вожделения». Я и сама почувствовала этот огонь, вспомнив о том, как действовали на меня поцелуи Джейми.
Я плескала воду на пылающие щеки, брызгалась, стараясь охладить свои чувства. Твердо напомнила себе, что у меня не может быть никаких претензий по поводу привязанностей Джейми. Я вышла за него по необходимости. И он женился на мне по своим соображениям, одним из которых было откровенное желание расстаться с девственным состоянием.
Другое соображение тоже ясно: ему нужна была жена, чтобы получать собственное достояние, но сосватать девушку своего круга он не мог. Соображение куда менее приятное, чем первое, чтобы не сказать низменное.
Сон совсем прошел; я не спеша сняла свою грязную дорожную одежду и надела чистую сорочку, предусмотрительно доставленную в комнату— так же, как кувшин и лохань с водой, — прислужницами мистрисс Фиц. Как она управилась со всеми приготовлениями для двух новобрачных за то короткое время, пока Джейми разговаривал с Коламом, а потом мы поднимались наверх, останется загадкой в веках. Мистрисс Фиц, подумалось мне, управилась бы и с американской гостиницей «Уолдорф Астория», да и с лондонским отелем «Ритц», пожалуй, тоже.
Эта мысль неожиданно пробудила во мне более сильную тоску по моему собственному миру, чем во все предыдущие дни. Что я делаю здесь? — спросила я себя в тысячный раз. Здесь, в этом чужом для меня месте, в недостижимом расстоянии от всего близкого и знакомого, от дома, мужа и друзей, брошенная на произвол судьбы, одинокая среди людей, которые очень похожи на дикарей? Я начала себя чувствовать в безопасности, а порою даже счастливой в последние недели с Джейми. Но сейчас вот я осознала, что счастье это иллюзорно, если и остается безопасность.
Я не сомневалась, что Джейми будет верен принятым на себя обязательствам, он станет защищать меня и в дальнейшем от любых тревог и угроз. Но, возвратившись сюда после нескольких дней, похожих на сон и проведенных в полной обособленности среди диких холмов и на пыльных дорогах, в грязных гостиницах и на благоуханных стогах сена, он, как и я, попадет под обаяние прежних отношений. За месяц нашего брака мы постепенно сближались все сильнее, но в последние напряженные дни эта близость, как я чувствовала, дала трещину, и мне начало казаться, что она может полностью рухнуть после возвращения к обыденной реальности замка Леох.
Я прислонилась головой к каменному косяку окна и стала смотреть во двор. Алек Макмагон и двое его помощников на дальней от меня стороне двора чистили лошадей, на которых мы приехали. Животные, впервые за два дня накормленные и напоенные вдоволь, с явным удовольствием отдавались движениям рук, которые чистили скребницами лоснящиеся бока и оттирали пучками соломы грязь моего плотненького кургузого Фистла, который радостно последовал на заслуженный отдых в стойло.
Я подумала, что вместе с лошадью уходит от меня надежда на близкое бегство и на возвращение домой. О Фрэнк! Я закрыла глаза, и по щеке возле носа поползла крупная слеза. Я открыла глаза пошире, снова глянула на двор, а потом крепко зажмурилась и попробовала вызвать перед собой облик Фрэнка. Но в то мгновение, как я смежила веки, передо мной возник не мой любимый муж, а его предок Джек Рэндолл, полные губы которого искривила злобная усмешка. Испуганное этим образом воображение тотчас вызвало из глубин памяти облик Джейми, каким я его увидела на окне комнаты Рэндолла — с выражением страха и гнева на лице. Как я ни старалась, я не могла представить себе со всей ясностью, казалось бы, такие знакомые черты Фрэнка.
Внезапно мне сделалось холодно от страха, я обхватила себя ладонями за локти. А что было бы, если бы я сумела убежать и нашла дорогу к каменным столбам? Что было бы потом? Джейми, надеюсь, вскоре бы утешился — хотя бы с той же Лаогерой. Я тогда беспокоилась о том, как он отнесется к моему исчезновению. Но если не считать минутного приступа сожаления, охватившего меня на берегу потока, я, пожалуй, всерьез не задумывалась о том, как подействует на меня разлука с ним.
Задумавшись, я то развязывала, то снова стягивала концы завязки на воротнике моей сорочки. Если я и в самом деле собираюсь отсюда бежать, я должна вести себя так, чтобы связь между мной и Джейми не становилась теснее. Я не должна позволить ему полюбить меня по-настоящему.
Если у него вообще пробуждается нечто подобное, подумала я, снова вспомнив Лаогеру и разговор с Коламом. Если он женился на мне только по расчету — а похоже, что так, — то, скорее всего, его чувства в большей безопасности, чем мои.
Усталая, голодная, полная разочарования и неуверенности, я к этому времени довела себя до такого состояния, что не могла ни уснуть, ни просто посидеть спокойно на месте. Совершенно несчастная, я бесцельно бродила по комнате, хватая какие-то предметы и потом оставляя их где попало.
Ток воздуха из открытой двери нарушил неустойчивое равновесие гребешка, которым я балансировала на кончике пальца, и возвестил возвращение Джейми. Он слегка покраснел и был явно возбужден.
— А, ты не спишь, — сказал он, удивленный и почему-то смущенный тем, что нашел меня бодрствующей.
— Да, — ответствовала я сурово. — А ты надеялся, что я сплю и ты сможешь к ней вернуться?
Он на секунду сдвинул брови, но тут же поднял их вопросительно.
— К ней? Ты имеешь в виду — к Лаогере?
Это имя, произнесенное с типично шотландской певучей растяжечкой — Л-ээ-ра, — вызвало во мне необъяснимый гнев.
— Так ты все-таки был с ней! — прорычала я. Джейми смотрел на меня удивленно, с настороженностью и некоторой обидой.
— Да, — сказал он. — Я встретил ее возле лестницы, когда вышел. С тобой все в порядке, Саксоночка? Ты выглядишь немного неспокойно.
Я взяла зеркало, взглянула на себя и обнаружила, что волосы у меня торчат густой нечесаной гривой вокруг головы, а под глазами обозначились темные круги. Я положила зеркало с глухим стуком.
— Со мной все в полнейшем порядке, — заявила я, стараясь взять себя в руки. —А как Лаогера?
— Просто великолепно, — отвечал он, прислонившись спиной к двери, скрестив руки на груди и внимательно меня разглядывая. — Мне кажется, она удивилась, узнав о нашей женитьбе.
— Великолепно, — повторила я и глубоко вздохнула. Подняв глаза, я обнаружила, что Джейми смотрит на меня с усмешкой.
— Тебя почему-то беспокоит эта девчоночка? — спросил он не без иронии. — Она для тебя ничего не значит… и для меня тоже, — добавил он.
— Ах, не значит? Она не захотела бы — или не могла бы выйти за тебя замуж. А ты должен был взять кого-то в жены и взял меня, благо случай подвернулся. Я не вправе упрекать тебя за это, но я…
Он в два прыжка пересек комнату и схватил меня за руки, не дав договорить. Одним пальцем поднял мою голову за подбородок.
— Клэр, — заговорил он ровным голосом, — в свое время я скажу тебе, почему я на тебе женился… или не скажу. Я просил тебя быть честной со мной. Как я честен с тобой. В том числе и сейчас. Эта девушка может претендовать лишь на мою учтивость, не больше. — Он надавил пальцем на мой подбородок. — Но такое право у нее есть, и я его уважаю. — Он ослабил нажим и чуть-чуть потрепал подбородок. — Ты слушаешь меня, Саксоночка?
— Да, я слушаю! — Я высвободилась и возмущенно потерла свой злосчастный подбородок. — Я уверена, что ты был с ней чрезвычайно учтив. Но в следующий раз задергивай занавески алькова, потому что я больше не хочу этого видеть.
Медно-рыжие брови взлетели вверх, а лицо покраснело.
— Ты подозреваешь, что я веду с тобой нечестную игру? — недоверчиво спросил он. — Мы вернулись в замок меньше часа назад, я весь покрылся потом и пылью за два дня в седле, устал до того, что у меня дрожат колени, а ты считаешь, что я прямиком отправился обольщать шестнадцатилетнюю девочку? — Он ошеломленно покачал головой. — Не могу понять, то ли ты хочешь сделать комплимент моим мужским способностям, Саксоночка, то ли порицаешь мою нравственность, но ни то, ни другое меня сейчас не волнует. Мурта предупреждал меня, что женщины нелогичны, но Господи Иисусе! —Он взъерошил волосы, своей огромной рукой, и они встали дыбом.
— Я совсем не думала, что ты отправился ее обольщать, — сказала я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно спокойнее. — Я всего-навсего имею в виду… — Тут мне пришло в голову, что Фрэнк умел улаживать подобные проблемы куда изящнее, чем это собиралась сделать я, да я к тому же еще злилась. — Я просто хочу сказать, — начала я снова, — что ты женился на мне по своим причинам, и эти причины, разумеется, твое личное дело, — поспешила добавить я, — и у меня нет к тебе никаких претензий. Ты совершенно свободен вести себя, как тебе нравится. Если у тебя… словом, если есть какая-то привязанность где-то… то я не стану тебе мешать, — косноязычно закончила я двою речь.
Щеки у меня горели, и уши тоже. Подняв глаза, я увидела, что и у него уши горят, да и весь он покраснел, начиная от шеи и выше. Даже глаза его, покрасневшие от недосыпания, казалось, слегка пламенели.
— Нет претензий ко мне! — воскликнул он. — А как ты думаешь, милочка, что такое венчание и обеты? Просто разговоры в церкви? — Он с такой силой ударил себя в грудь большим кулаком, что закачался фарфоровый кувшин на столике. — Нет претензий, — пробормотал он как бы про себя. — Свободен вести себя как захочу. И ты не будешь мне мешать?
Он нагнулся, стянул с ног башмаки, потом поднял их и изо всех сил запустил в стену сначала одним, а следом и другим. Я даже вздрагивала, когда каждый из башмаков бухался о камень и отскакивал на пол. Джейми сдернул с себя плед и не глядя отшвырнул его назад. Потом подступил ко мне, сверкая глазами.
— Итак, ты не имеешь на меня никаких прав, Саксоночка? Предоставляешь мне возможность развлекаться, как я пожелаю, да? Так или нет?
— Н-ну да, — ответила я, невольно отступая на шаг назад. — Именно это я имела в виду.
Он сгреб мои руки в свои, такие горячие от волнения, что мне казалось, они обжигают мне кожу, и я попыталась высвободиться.
— Ну если ты не имеешь на меня прав, — продолжал он, — то я имею на тебя по крайней мере одно право. Иди сюда!
Он взял мое лицо в свои ладони и прижался губами к моим губам. В этом поцелуе не было ни нежности, ни просьбы, и я воспротивилась ему, попыталась уклониться.
Джейми нагнулся и подхватил меня одной рукой под колени, не обращая внимания на мое сопротивление. До сих пор я не знала, до какой степени он силен.
— Отпусти меня! — закричала я. — Что ты собираешься делать?
— Я полагаю, тебе это должно быть совершенно ясно, Саксоночка, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Он опустил голову, и глаза его горели передо мной, как раскаленное железо. — Но если ты хочешь, чтобы я сказал, то вот тебе мой ответ: я собираюсь уложить тебя в постель. Сейчас. И буду держать тебя там до тех пор, пока ты не узнаешь, какое право я имею на тебя.
И он еще раз поцеловал меня — намеренно жестко, заглушив мой протест.
— Я не хочу спать с тобой! — заявила я, как только он оставил в покое мои губы.
— Я и не собираюсь спать, Саксоночка, — ответил он спокойно. — По крайней мере теперь.
Он подошел к кровати и бережно уложил меня на затканное розами одеяло.
— Ты отлично знаешь, что я имею в виду, черт тебя побери! — Я повернулась, намереваясь, соскочить по другую сторону кровати, но он остановил меня, крепко ухватив за плечо и повернув лицом к себе. — Я не хочу заниматься с тобой любовью!
Голубые глаза уставились на меня с близкого расстояния, и дыхание застряло у меня в глотке.
— Я тебя не спрашиваю о твоих предпочтениях на этот счет, — проговорил он угрожающе низким голосом. — Ты моя жена, о чем я говорил тебе достаточно часто. Если ты не хотела выходить за меня, у тебя был выбор. Если ты не обратила внимания вовремя, то напоминаю, что твоя часть обета включала слово «повиноваться». Ты моя жена, и я хочу тебя, женщина, и возьму тебя, чтоб черти меня побрали! — Голос его все повышался, и под конец он почти кричал.
Я встала на колени, прижала кулаки к бокам и тоже закричала на него. Страдания последнего часа поставили меня на грань срыва, и я позволила себе взорваться:
— Будь я проклята, если отдамся тебе, ты, наглая свинья! Ты воображаешь, что можешь приказывать мне ложиться с тобой в постель? Употреблять меня как шлюху, как только войдешь в охоту? Не выйдет, ты, затраханный ублюдок! Сделай это, и тогда ты не, лучше твоего драгоценного капитана Рэндолла!
Он смотрел на меня всего мгновение, потом вдруг встал и отошел в сторону.