Лапочка для Демона Зайцева Мария

Внезапные родственные связи

Те, кто первый раз слышат мое отчество, очень удивляются. Не могут сдержать лицо, поднимают брови. Самые деликатные еще и вопросы задают. Почему Ольгович? Отца звали Ольга? Обычно сразу после этого деликатные огребают и учатся проявлять свое удивление более корректно.

А я никому ничего не объясняю.

Да это и не интересно, на самом деле.

Банальная, тупая до безобразия история.

Мой папаша, надеюсь ему икается сейчас, подонку, бросил мою мать. Мне было десять.

Случилось это неожиданно не только для меня, мелкого пацана, но и для мамы. Я кое-как пережил, хотя удивлялся и поначалу задавал вопросы. Недолго, правда. Потом перестал караулить входную дверь и смотреть на экран телефона. Детская психика – вещь гибкая. Нам проще.

А вот мать долго не могла оправиться.

Отец свалил к другой бабе, внезапно и пошло. Просто в один момент пропал, уехал на работу и не вернулся.

Я помню, как мать обзванивала морги и полицию. Потом напрягала своего старшего брата. Он тогда как раз прокурором был еще, не губернатором.

И именно он ей все и прояснил, нашел по своим каналам.

Отец ушел не просто к другой бабе. Он ушел в свою вторую семью, о существовании которой мы и не знали. В этой семье рос сын, на пять лет старше меня.

То есть, получается, что они были первой семьей, а мы – второй…

Короче говоря, можно представить уровень веселья, который мне пришлось пережить?

Мать, последовательно пройдя все стадии, от непринятия до принятия, очень долго задержалась на гневе.

И меня заразила этим.

Да так, что в четырнадцать лет, когда надо было получать паспорт, я заодно и отчество с фамилией поменял, официально отказавшись от всего, что связывало с отцом.

Был Беркутов Игорь Вячеславович, стал – Самойлов Игорь Ольгович.

Новое имя – новая жизнь.

А старую – нахуй!

И потому сейчас мне херово. Очень.

Жжет глаза. Нет, это не слёзы, плакать я не умею. Это что-то глубокое восстает изнутри. Далекое детство дает о себе знать, мерзостью воспоминаний душит.

Обидно, досадно, противно.

Смотрю онлайн трансляцию с камер видеонаблюдения внутри клуба, откуда я Лисенка сегодня утащил.

Смешная, кстати, защита, я за пару секунд подключился.

Ну и вовремя.

Наблюдаю, как моего друга, приятеля моего доброго, Митроху, пиздят прямо в дорогом кабинете директора.

Приятное зрелище.

Высокий мужик, белобрысый, как я. Лохматый, в рубахе белоснежной с расстёгнутым воротом и закатанными рукавами. Это, вероятно, чтоб в кровище не уделаться.

Причем, на дорогое ковровое покрытие, куда Митроха уже внутренности выхаркал, ему явно плевать.

Я внимательно слежу за движениями хозяина клуба, фиксирую интересную информацию. Он хорошо подготовлен. Надо уточнить, каким видом спорта занимается. Резкий, мощный, фигура хоть и стройная, но внушительная.

К тридцати восьми не раскабанел. Но тут ничего удивительного.

В нашей породе все худые и жилистые, словно гончие.

Бабка, мать отца, рассказывала, еще когда мы общались.

Я перестаю смотреть на избиение младенцев, потому что там ежу понятно, что Митроха попал. Так ему, скоту, и надо…

Нехер моего Лисенка обзывать…

Быстро ввожу данные, просматриваю вывалившуюся информацию.

У меня шесть мониторов. Стоят три над тремя. Хорошо расположены, мне удобно. На одном продолжает светиться хозяин клубешника, по совместительству – мой сводный брат, выбивающий Митрохе зубы, как я крысёнышу и обещал, за то что он Лапочку нехорошими словами называл. Ни капли бывшего одноклассника не жалею. Тянет поржать про семейный подряд, но… Нихера не смешно, на самом деле.

На другом мониторе работают по очереди камеры слежения вокруг дома, где у меня квартира. Ещё один монитор транслирует младенческий сон хрупкой девушки из моей спальни. Там камер не было, кстати, я не увлекаюсь хоум-видео, но быстренько вебку настроил, чтобы присматривать. Не стал девчонке желудок промывать, она уснула, вроде, без последствий, но следить нужно. На мониторе справа сверху кручу досье на сводного брата Святослава Беркутова, в народе просто – Славика Беркута.

Вся подноготная, соцсети, связи, количество уголовных дел, заведенных и не закрытых на данный момент, количество уголовных дел, уже закрытых. Сроки заключения. Место заключения. Характеристики. Упоминания в сми. Короче говоря, все. Вся подноготная, до которой мне раньше дела не было совершенно.

Как и до самого братишки. И до папаши моего, и родни с его стороны.

Нахуй – это значит нахуй. Окончательно.

И вот кто ж знал, что в многомиллионном городе нас все же сведет судьба!

Братишка у меня – интересная личность. Не настолько, как папаша, уголовник со стажем, но все-таки. Яблочко от яблоньки.

Это я другой, потому что не Беркутов. И отношения к ним не имею и не хочу.

Но какое, однако, совпадение интересное! Блять!

Братишка похож на меня не только внешне, у нас еще имеются точки соприкосновения!

Муай-тай, тайский бокс.

Охереть можно. То есть, папаша, когда привел меня в секцию, проторенной дорожкой шел…

Ну правильно, а чего напрягаться?

Два сына, оба в один вид спорта, чтоб не путаться…

Не удивлюсь, если и мать Святослава зовут… Да ну нахер!

Ольга!

А почему меня зовут не Святослав?

Вообще папаша, похоже, напрягаться не хотел…

Интересно, а какого хера свалил? Вопрос… Он со мной после того, как исчез, даже не пересекался.

Ну, а я… Понятно уже все.

И вот теперь разглядываю информацию по братишке, усмехаюсь.

А на душе… Не буду я анализировать это дерьмо. Не буду погружаться. Нахуй, значит – нахуй.

Братишка отсидел три года по криминальной статье, не женат, воспитывает дочь.

Смотрю на фотку беленькой малявки. Анна. Шесть лет. Про мать ничего не известно. Девчонка – в нашу породу. Вернее, в их. Беркутовых.

Очень много ее фоток на странице бабки, продвинутой, кстати, тетки. Судя по всему, именно она в основном девчонку и воспитывает.

На центральном верхнем мониторе высвечивается инсайдерская инфа, даркнет… Прикольно. Ожидаемо, в свете происходящего на экране…

Слава Беркут имеет бизнес с Равилем Горцем. Общие подвязки, перепродажа краденных тачек. Наркота.

Скорей всего, на счетчик моего сводного брата никто не поставит, не тот уровень, но партнёра обижать – последнее дело.

Гнев Славика можно понять.

Правда, нихера не ясно, почему он сам из Митрохи инфу бьет. Или просто душу отводит? Потому что, зная Митроху, там уже все давно известно не только про меня, но и про мой школьный аттестат в третьем классе.

Ладно…

Фигурантов прояснил, и это хорошо.

А вот все остальное – плохо.

Потому что в свете полученной инфы… Я не могу привлечь родню. Чисто по человеческим показателям.

Маман ввязывать в конфликт нельзя, хотя её депутатик – тоже мужик серьезный, не лыком шитый.

И дядьку своего я поднимать не буду.

Почему?

Тот любит радикальные меры. Про отца моего он никогда слышать не хотел, там какой-то конфликт давний, и, в принципе, даже понятно, какой. Отец – бандит, а дядька мой – прокурор тогда был. Хорошего мужика мать нашла, ничего не скажешь… Хотя, в то время, по-моему, никто и не знал про теневой бизнес отца. Тоже, кстати, краденные тачки. Тогда это было золотым дном.

Я, пока не вырос и не стал сам соображать и собирать информацию по крупицам, считал, что папаша – просто бизнесмен, каких полно в столице. Поднялся в девяностые, наладил дело…

Потом-то, конечно, глаза раскрылись…

Это, кстати, было одной из причин, почему я не захотел с Беркутовым дела иметь и сменил фамилию.

Так что дядьке дай цепануться – с радостью всех разметает… Он тех, кто меня подстрелил в том году, наверно, в землю закопал… И это нифига не фигура речи. А я пока что не готов… Черт.

Ладно…

План действий, с учетом отсутствия поддержки родственников.

Черт, не особо уютно! Не то, чтоб я часто обращался, но ощутимая подушка безопасности, которую создавали дядька и маман, делала мою жизнь проще…

Пора взрослеть, Игорех?

Я, пожалуй, со Славиком Беркутовым попытаюсь поговорить и выкупить Ириску.

Почему?

Давай, Игорёха объясни, почему ты хочешь его видеть? Зачем тебе слышать совершенно чужого человека.

Это не моя семья, это другой полюс, и то, что мы со сводным братом на одной оси – нашем отце, не даёт повода желать с ним встречи.

Повода нет, а вот желание…

Хреново дело. Я, оказывается, все же во многом себе не могу признаться до конца.

Не могу признаться, например, что хочу рыжую девчонку, спящую сейчас в моей кровати… Именно в моей, хотя вполне мог положить её в другой комнате. Места дофигища, клади – не хочу.

Но, черт, мне было так нужно, чтобы Ириска – лапочка красиво смотрелась именно на моей подушке, на моём покрывале. Чтоб мной пропахла.

И теперь не хочу признаться себе, что желаю контакта со сводным братом.

Похоже, на то, что я тщетно пытаюсь заполнить пустоты, которые образовались в детстве, людьми, к которым тянет.

Но психоаналитику – тоже нахуй.

У меня есть его телефон. Он светится на ещё одном мониторе. Голоса моего Славик не знает, по номеру не найдёт… Интересно, он в курсе уже, что я – его сводный брат?

И как скоро выяснит? Вот и потестим…

Набираю номер, кручу нервно карандаш в пальцах. Смотрю, как Святослав Беркутов, владелец нескольких клубов и спортивных залов, брезгливо стряхивает кровь с пальцев и выходит в соседнее помещение, отвечая на звонок.

У него голос похож на отцовский. Сколько лет я не слышал нашего отца, а он всё в моей голове. Иногда, бывало, до отчаяния дойду, что-то не идёт, не прёт по жизни, а в голове слышу его слова: «Вставай, малой, бойцы не плачут».

Сам себя ненавижу в эти моменты. За то, что помогает мне его голос.

– Да! – рявкает Славик.

– Сколько рыженькая должна? – спокойно спрашиваю я.

– Оппа, – зло усмехается в трубку мой сводный брат, – это ты, смертник, моих друзей расстроил?

– Да.

Интересно.

Он смотрел, как я уложил волосатых горцев? Смотрел, гад, любовался. И технику узнал, наверно.

– Я ж всё равно тебя найду, – говорит Славик угрожающе, – город тесный, Демонов не так много. Да, Игорек?

– Чувствуешь себя Ведьмаком, Славик? – я закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла.

– Тебе лучше на личности не переходить, блядь. Начинай обратный отсчёт.

– Слав, я пытаюсь договориться, – говорю и улыбаюсь. Мне нравится, что он такой взрывной. Почему-то представляю нас на ринге. – Сколько девочка должна и сколько нужно твоим носатым друзьям. Они ж тебя всё равно не послушают, у тебя большая часть в уставном капитале.

– Ты кто, блять?

– Демон.

– Мне до шлюхи дела нет уже. Это принцип, сучара. Засекай время, тебя ищут.

Он бросает трубку.

– За «шлюху» – передние верхние на пол, – уныло улыбаюсь я.

Через три минуты Беркут выходит из клуба, накидывая на себя куртку. Садится в чёрный внедорожник и катит к центру города.

Думаю, как он может меня найти. Прихожу к выводу, что он быстрее найдёт то, что мы братья, и сто раз еще подумает, прежде чем соваться.

Мой отчим – депутат государственной думы, дядька – бывший прокурор и сейчас губернатор одной из самый крупных областей страны. Узнает, он всё узнает, насколько мы разные. Наши миры полярные и только ось…

Открываю фотографию отца.

И тут же закрываю.

Нахрен вы все мне сдались. У меня вон, Лисенок на кровати… Щурюсь на разметавшиеся по подушке волосы.

Пойду, гляну живьём.

Взгляд живьем

Все же как много в нас атавистичного… Вот, кажется, вполне современные понятия, и не был я никогда таким классическим мудаком-мужиком, которому прям необходимо присвоить понравившуюся женщину, ее как-то пометить, заклеймить, чтоб все видели – мое. Не трогать! Убью!

Всегда отношения к бабам легкое было.

Ключевое здесь – было.

Потому что, похоже, в прошлом те времена.

Я смотрю на мирно спящую в моей постели Лапочку и ощущаю… Удовлетворение. Словно все правильно. Все на своих местах. Так, как должно быть.

Должна быть эта рыжая Лисичка в моей кровати. Самое ее правильное и логичное сейчас место.

Логичнее только – на моем члене. Цинизм самих мыслей шкалит, но, в принципе, как раз эта херь мне привычна. Женщины – лишь инструмент. Всегда были.

И тут дело даже не во мне, а вообще в ситуации.

У нас, заядлых «игорьков», как называет нас один известный блогер, любителей просиживать за клавой ночи напролет, причем, не только в игрушки играя, но и работу работая, вообще с постоянными отношениями херово. И с уважением к женщинам.

Не видели потому что большинство из нас нормальных баб.

Ну кто такого терпеть будет? Вечно не здесь, мысли все там, в пространстве цифровом, разговоры – непонятные, если они вообще ведутся, эти разговоры. А в соновном такие, как я, одиночки. Мы работаем без команд, сами на себя. Социопаты.

И это хорошо, если еще есть хоть какие-то навыки в общение.

Мне повезло. У меня для общения был Питер, периодически вытаскивающий мою зеленую от отсутствия солнечного света тушку на поверхность, да еще спорт.

Повезло, два увлечения сложились в удачный паззл.

Кодить и тренить – мои самые любимые занятия! Ну, а почетное третье занимает секс.

Так что, по сравнению с другими «игорьками», я еще и очень даже крут.

Они-то, в большинстве своем, или бабу не нюхали пару лет уже, или вообще… Никогда. Последние, кстати, самые талантливые. Сублимация, бля.

Лапочка спит совершенно спокойно, настолько мирно, что и не поверишь, глядя на нее, что буквально час назад я ее из самой жопы вытащил.

Не до конца, кстати, вытащил, учитывая крестовый интерес моего сводного братишки.

Но это ничего, это мы порешаем.

Облокачиваюсь на косяк, смотрю, не отрываясь, на рыжий ворох волос на подушке, милый лисичкин носик в веснушках, выглядывающий из-под одеяла, тонкую ладошку, закинутую за голову.

Прислушиваюсь к дыханию, прикидывая, надо ли будить все же, да отпаивать хотя бы регидроном, или полисорбом…

Мало ли, чего за дерьмо она съела? Врача я не стал приглашать пока что, чтоб лишних телодвижений вокруг Лапочки не развивать. А то, как в немецкой пословице… То, что знают двое, знает и свинья…

Не надо пока этого.

Лисенок дышит спокойно, и я, полюбовавшись на нее, собираюсь выходить.

И тут она разворачивается вместе с одеялом, выпрастывает стройную голую ножку.

Платье ее блядское задралось выше талии, и мне прекрасно видно даже со своего места, что тонкая лямка впилась в кожу плеча. И там сейчас красная полоса.

Да и вообще… Настолько она неправильно сейчас выглядит, в этом дерьме. Настолько чужеродно!

Эта бежевая тряпка словно пачкает ее! Унижает!

Я, не задумываясь больше о своих действиях, подхожу, присаживаюсь на кровать и начинаю осторожно, чтоб не разбудить, снимать с нее платье.

Лисенок сонно бормочет, переворачивается на спину.

Мои руки замирают прямо на талии, застывают намертво на нежной коже впалого животика с аккуратной ямочкой пупка.

Черт…

Плохая была идея. Очень плохая…

Мысли у меня в голове примерно такие, а вот руки… руки вообще не согласны с тем, что идея – плохая.

По их мнению, прекрасная.

Кожа живота под моими пальцами, нежная-нежная, теплая, ее хочется гладить, трогать без конца. Целовать.

И я не могу остановиться. Наверно, впервые в жизни, отключаются панические сигналы мозга о том, что все неправильно. Что так нельзя. Она беспомощная и спит! Она столько пережила! Чего ты делаешь, скот?

Нихрена не помогает… Потому что руки сами по себе работают, гладят, не останавливаясь, от них по всему телу острыми разрядами проходит удовольствие, кайф, самый чистый, самый правильный…