Ричард Третий и Генрих Восьмой глазами Шекспира Маринина Александра

Cцена 1

На улице Лондона Ричард, герцог Глостер, произносит свой монолог. Кто таков? Брат короля Эдуарда Четвертого, самый младший. У Эдуарда есть двое братьев, средний – Джордж, герцог Кларенс, и младший – Ричард, герцог Глостер. Был, как мы помним, еще один брат, Эдмунд, но он погиб вместе с отцом. И о чем же монолог?

Ричард сперва рисует благостную картину, дескать, как хорошо! Война закончилась, тучи разошлись, на голове у Йорков венок победы, и вместо крови и ужасов под орудийный грохот – веселье и танцы под сладкую нежную музычку. Однако сам Ричард для такой благости не создан. Нет, он не жалуется, он трезво констатирует: я, мол, не создан для любовных забав, я груб, природа обделила меня ростом и красотой, зато наделила горбом и хромотой; одним словом, я убогий недоделанный урод.

Отсюда – вывод: раз мне не суждено стать героем-любовником, то стану-ка я, пожалуй, подлецом. И тут же рассказывает об одной из своих последних подлянок. Оказывается, он оклеветал Джорджа перед королем и рассорил родных братьев до состояния смертельной вражды. Навел на Джорджа поклеп и теперь стоит в сторонке и с интересом наблюдает, что же выйдет. «Если Эдуард настолько же честный и порядочный, насколько я сам лживый и лукавый, то по идее он должен сегодня же отправить братишку Джорджа в тюрьму, – задумчиво рассуждает Ричард, стоя посреди улицы. – Тем более что королю предсказали, что его погубит человек, чье имя начинается на букву «Г». (В английском языке имя «Джордж» – George как раз на нее и начинается).

Ну, рассудил-то он правильно, потому что в этот самый момент на сцене появляются Джордж Кларенс и сопровождающий его комендант Тауэра по имени Брекенбери. Ричард, натурально, делает круглые глаза и изображает полное изумление:

– День добрый, брат! Что значит эта стража вокруг вашей светлости?

Джордж отвечает сперва с сарказмом:

– Король решил позаботиться о моей безопасности и отправляет меня в Тауэр.

Ричард продолжает изображать недоумение:

– Но почему?

– Потому что меня зовут Георг, – отвечает Джордж уже более серьезно.

Ричард решает поддержать шутливый тон брата:

– Ты же не виноват, что тебя так назвали! Все претензии – к крестным, которые выбирали и одобряли твое имя. Король что, хочет, чтобы тебя в Тауэре заново крестили и дали другое имя?

Потом тоже переходит на серьезный разговор:

– Ладно, шутки в сторону. В чем дело? Что случилось?

– Да если бы я знал! Вот вбил кто-то Эдуарду в голову, что буква «Г» его погубит и отнимет трон у наследников! То ли приснилось ему, то ли чернокнижник какой-то напел – фиг знает. А король сообразил, что меня зовут Георгом, и решил, что речь обо мне. Ну и велел закрыть в Тауэре по такой вот вздорной причине.

– Все ясно, – с понимающим видом заявляет Ричард, – это происки жены короля, леди Грэй. Это она ему мозги крутит, а он, глупец, слушает и верит. Она давит на него вместе со своим братцем Энтони Вудвиллом, внушает всякие бредни. Добились же, что лорда-камергера в Тауэр отправили, хорошо еще, что его сегодня уже выпустили. Но я уверен, что с лордом-камергером тоже эта парочка постаралась. Вот какова власть женщин над мужьями! Но при таком раскладе нам с тобой тут покоя не будет, оставаться при дворе небезопасно.

– А кому здесь безопасно? – удрученно возражает ему брат. – Здесь сейчас опасно всем, кроме родственников королевы. Ну еще, может, любовнице короля миссис Шор нормально, да еще тем слугам, которые покрывают их роман. Ты слышал, как Гастингс умолял эту Шор, чтобы она заступилась за него?

О чем же идет речь в этом диалоге? И о ком?

Все упомянутые лица – реальные исторические персонажи. Эдуард Четвертый был женат на Елизавете Вудвилл, по первому мужу – Грей, вдове с двумя детьми, сыновьями. Двор и семья этот брак не одобряли, поскольку Елизавета не принадлежала к достаточно родовитому дому, и союз с ее семьей не приносил Йоркам никакой политической выгоды. Эдуард заключил этот брак поспешно и тайно, без должного количества свидетелей и без согласования с высшими чиновниками, чем вызвал, разумеется, огромное недовольство, поскольку в тот момент планировалась его женитьба на французской принцессе, сестре короля Франции. А вместо французской принцессы страна получила в королевы низкородную англичанку. Вся многочисленная родня новоиспеченной королевы немедленно осела при дворе и стала разбирать себе самые «вкусные» должности и самых выгодных женихов и невест. Понятно, что Вудвиллов не любили очень многие. Брат Елизаветы, Энтони Вудвилл, был самым близким и надежным ее помощником и советчиком, посему и недоброжелателей у него при дворе было не меньше, чем у его коронованной сестры.

Несмотря на крепкий брак и большое число рожденных в этом браке детей, король Эдуард никогда не отказывал себе в удовольствиях, и Элизабет Шор действительно была его любовницей, о чем знали все придворные, и сама королева была в курсе. Так сказать, официальная фаворитка. В ряде источников эту даму называют «Джейн Шор», хотя настоящее ее имя именно Элизабет.

Что же касается Уильяма Гастингса, то этот человек с молодости находился при дворе Ричарда Йоркского, отца нынешнего короля, дружил с тогда еще совсем юным Эдуардом, затем сопровождал Эдуарда на всем его пути к трону и оставался его преданным соратником, участвовал в битвах, следовал за ним в изгнание, а после коронации Эдуарда был назначен лордом – верховным камергером Англии и начальником монетного двора. Более того, он стал родственником короля, поскольку женился на его двоюродной сестре (родство по линии матери Эдуарда Четвертого, Сесилии Невилл). А теперь подумаем: какой же силой влияния должна обладать любовница Элизабет Шор, чтобы вынудить короля в чем-то заподозрить и обрушить репрессии на такую фигуру, как Уильям Гастингс! Ведь Гастингс – его ближайший сподвижник и надежный давний друг! Мы-то с вами понимаем, что опала Гастингса, точно так же, как опала самого Джорджа Кларенса, – дело рук Ричарда, и то, что Ричард переводит стрелки на королеву, ее брата и Элизабет Шор, – вполне объяснимо.

Но вот почему Джордж ему так безоговорочно верит? Сам глуповат и излишне доверчив? Или у Ричарда такая уж безупречная репутация честного человека?

На вопрос Джорджа о Гастингсе наш Ричард отвечает:

– Он так перед Шор прогнулся, что она посодействовала, чтобы его выпустили. Я думаю, нам с тобой тоже надо перед ней лебезить («стать слугами, носить ее ливрею»[1]), чтобы заслужить расположение короля, иначе нам не выжить. Теперь в королевстве не король главный, а эти две бабы – любовница да перезрелая вдова королева.

Тут в разговор вмешивается комендант Тауэра, Брекенбери:

– Прошу прощения у ваших светлостей, но у меня строгое указание от короля, чтобы с герцогом никто не вступал в частные беседы независимо от звания и положения.

Но Ричарда никакими строгими указаниями не собьешь. Он делает невинные глазки:

– А что такого? Мы никаких опасных разговоров не ведем, вы, кстати, тоже можете присоединиться. Мы же обсуждаем мудрость короля, благородство королевы, расхваливаем ее характер. Про миссис Шор говорим, что она красавица и остроумная, и ноги у нее хороши. Про родственников королевы мы говорим, что их обожает весь двор. В чем тут измена-то? Вы что, можете опровергнуть хоть одно наше слово? Мы кого-то оболгали?

Такой поворот для Брекенбери чрезмерно сложен, поэтому он отвечает коротко и не по существу:

– До этого мне нет дела.

Типа «я не уполномочен». Так во все времена, включая и нынешние, отвечают те, кто поставлен «на страже», если вы пытаетесь им что-то объяснить.

Ричард еще делает потуги сально острить насчет миссис Шор, но Брекенбери непреклонен, демонстративно учтив и столь же демонстративно туп:

– Прошу меня извинить, милорд, но вам придется прекратить беседу с герцогом.

– Ну что ж поделать, раз такой приказ – будем выполнять, – покорно соглашается Джордж.

Ричард тоже больше не возражает.

– Мы с тобой теперь в опале, так что придется быть послушными. Прощай, брат! Пойду к королю, попробую как-то исправить ситуацию. Надо будет – даже сестрой назову королеву, если это поможет тебя освободить. Ты даже представить не можешь, как я за тебя переживаю! Все сделаю, чтобы тебя вытащить!

– Да ладно, всем нелегко, – вздыхает Кларенс.

– Потерпи, братишка, я уверен, что это ненадолго. Костьми лягу, но тебя освобожу, – обещает ему Ричард.

– Потерплю. Прощай.

Джордж уходит в сопровождении коменданта Тауэра и стражников, Ричард остается на улице один и удовлетворенно бормочет себе под нос:

– Мечтай-мечтай, доверчивый ты мой лох! Скоро я тебя на тот свет отправлю!

А тут – откуда ни возьмись! – появляется Гастингс и весело приветствует Ричарда.

– Рад видеть вас на свободе! – воодушевленно откликается Ричард и спрашивает участливо: – Как оно в тюрьме-то? Тяжко было?

– Ничего, вытерпеть можно. Знаете ли, желание разобраться с теми, кто это провернул со мной, очень прибавляет сил и заставляет выживать.

– Тут вы правы. Кларенс точно так же попал. Подозреваю, что и вас, и его упекли в Тауэр одни и те же недоброжелатели.

– Обидно, что такие люди, как ваш брат, в тюрьме, а эти сволочи злобные на свободе и правят бал, – сетует Гастингс.

Разговор переходит на здоровье короля Эдуарда Четвертого, который, как выясняется, серьезно болен, и врачи опасаются за его жизнь. (На самом деле между смертью-убийством Генриха Шестого и смертельной болезнью короля Эдуарда Четвертого прошло почти 12 лет, но пьеса – это не учебник, так что придираться смысла нет. У Шекспира вообще полно анахронизмов, что вполне естественно для художественного произведения.) Ричард сокрушается, дескать, король давно вел пагубную жизнь и подорвал здоровье пьянством и распущенностью. Гастингс уходит навестить лежащего в постели короля, Ричард собирается идти следом, но, оставшись в одиночестве, произносит заключительный в этой сцене монолог:

Ричард Третий в исполнении актера Фрэнка Бенсона (1858–1939)

– Надеюсь, он не выживет. Хорошо бы, чтобы он успел подписать Кларенсу смертный приговор, пока сам не помер. Надо будет сейчас подлить масла в огонь, добавить какой-нибудь компры на Джорджа, чтобы король уже ни в чем не сомневался и быстренько решил вопрос, прямо сегодня же. Кларенса казнят, потом, бог даст, и сам король отойдет в мир иной, и тогда я – следующий в очереди к престолу! Надо еще для верности жениться на Анне, дочери Уорика. Правда, я убил ее отца, и мужа ее тоже убил… Да ладно, фигня это, я ее уломаю. Любую девку можно уговорить на что угодно, если пообещать ей супружескую любовь и отцовскую заботу. Ну и что, что я ее не люблю? Мне она нужна для дела, а не для семейного счастья. Что-то я размечтался раньше времени… Эдуард пока еще король, и Джордж Кларенс пока жив. Вот помрут оба – тогда мой час и настанет.

Леди Анна, дочь графа Уорика

О чем речь в монологе? Придется снова отвлечься на исторические реалии, иначе смысл останется не понятым. Анна Невилл – дочь Ричарда Невилла, графа Уорика, двоюродного брата короля Эдуарда.

Отец Ричарда Уорика, граф Солсбери, был главным сподвижником Ричарда Йоркского, отца короля, в его борьбе за власть при Генрихе Шестом.

Более того, Ричард Йоркский был женат на Сесилии Невилл, сестре графа Солсбери. Если совсем просто, то Сесилия Невилл – мать короля (и его братьев заодно), Ричард Невилл, граф Уорик – ее племянник, кузен короля, а дочь Уорика, Анна, – двоюродная племянница короля Эдуарда и его братьев, Джорджа и Ричарда. Сам же граф Уорик обладал колоссальным влиянием при дворе, был главным советником короля Эдуарда и его наставником, выдал свою старшую дочь, Изабеллу, за брата короля, Джорджа Кларенса, потом стал врагом, переметнулся на сторону Маргариты Анжуйской и организовал брак младшей дочери Анны с претендентом на престол со стороны Ланкастеров, то есть с Эдуардом Вестминстерским. Ричард Невилл, граф Уорик, погиб в битве при Барнете, сражаясь на стороне Маргариты Анжуйской против Йорков, и случилось это за три недели до битвы при Тьюксбери, в которой был убит Эдуард Вестминстерский; этим и объясняются слова Ричарда Глостера о том, что он убил отца Анны и ее мужа. Возможно, имеется в виду, что не своими руками убил, а просто участвовал в тех сражениях на стороне Йорков. Но вполне может быть, что по воле Шекспира именно Ричард собственноручно порешил и графа Уорика, и сына Генриха Шестого, юного принца Эдуарда. Так что молоденькая Анна теперь вдова. Всего за месяц с небольшим девушка потеряла отца (14 апреля 1471 года), мужа (4 мая) и свекра-короля (21 мая). Можно только догадываться, в каком тяжелом психологическом состоянии она пребывала в момент, обозначенный в пьесе.

И для чего же Ричарду так нужен этот брак? Для денег. Граф Уорик был весьма и весьма богат, и Анне причитается огромное наследство.

Сцена 2

Вносят тело короля Генриха Шестого в гробу.

Дворяне с алебардами и леди Анна в трауре сопровождают гроб.

Анна убивается над телом свекра, просит опустить гроб и дать ей возможность еще какое-то время побыть с покойным Генрихом Шестым. Вообще-то это довольно странно: давно обезумевший и запертый под охраной Генрих вряд ли мог стать Анне близким человеком, они, скорее всего, вообще никогда в жизни не встречались. Анна утверждает, что Генрих был убит тем же человеком, который убил и ее мужа Эдуарда Вестминстерского.

То есть Анна считает (не без оснований), что короля Генриха Шестого убил все тот же Ричард Глостер. И папу, и мужа, и свекра – всех он порешил, негодяйский негодяй. В пьесе «Генрих Шестой» Шекспир и в самом деле сделал Ричарда убийцей короля, но это исключительно для красивости и драматизма. На самом деле точно не установлено, кто именно лишил жизни безумного короля Генриха Шестого, версии высказываются самые разные: и Ричард, и Эдуард, и Джордж, и все трое разом, и парами, и вообще никто из них, а нанятые убийцы.

Обвинив убийцу мужа и свекра, Анна шлет в его адрес изощренные проклятия, желает ему всяческих ужасных бед, и пусть его ребенок родится безобразным и ужасным уродом, желательно недоношенным, и пусть его вдове придется оплакивать мужа еще горше, чем сама Анна сейчас плачет по своим утратам. Потом разрешает нести гроб дальше, но тут подходит Ричард Глостер и требует, чтоб гроб с телом Генриха Шестого снова поставили на землю. Анна негодует, что кто-то тут смеет распоряжаться, кроме нее, Ричард в грубой напористой форме настаивает на своем требовании, дворяне, держащие гроб, растеряны, но все-таки в итоге подчиняются герцогу и опускают свою скорбную ношу. Анна упрекает дворян за то, что они испугались и подчинились, но затем удрученно признает:

Анна и герцог Глостер у гроба Генриха Шестого

– Увы, не осуждаю вас: вы – люди. А он – порождение ада, дьявол, вы перед ним бессильны.

И тут Ричард приступает к осуществлению задуманного плана. Вместо того чтобы продолжать демонстрировать силу и власть, он вдруг произносит:

– Молю тебя, святая, не бранись.

Он явно рассчитывает на эффект «разрыва шаблона», но эффекта нет: леди Анна продолжает осыпать его бранью, обзывает «проклятым дьяволом», призывает небеса жесточайшим образом покарать убийцу.

Но Ричард не отступает, он предпринимает следующую попытку:

– Миледи, – говорит он, – в вас нет милосердия. А ведь милосердие призывает отвечать на зло добром.

Анна, наконец, отвлекается от потока проклятий и вступает в диалог.

– Милосердие – это для людей, которые уважают человеческие и божьи законы. А ты эти законы попираешь, для тебя их нет, значит, и милосердия для тебя не будет. Даже лютый зверь может испытывать жалость, но ты – нет.

Ричард проявляет изрядную находчивость и выкручивается:

– Раз во мне нет жалости, значит, я и не зверь.

Ну, логично в общем-то… И даже Анна вынуждена это признать. Глостер чует, что рыбка попалась на крючок, и начинает развивать наступление. (А помните один из законов нейролингвистического программирования, который гласит, что партнера по переговорам нужно вынуждать произносить слово «да» и соглашаться по любому поводу? Вот это оно и есть. Оказывается, все модное на сегодняшний день уже давно придумано и широко использовалось).

– Хочу попытаться объяснить вам мои поступки и оправдаться, – говорит Ричард и начинает излагать свою продуманную версию событий.

Во-первых, мужа Анны, Эдуарда Вестминстерского, убил вовсе не он, а его брат Эдуард Четвертый. Анна не верит:

– Но Маргарита (Анжуйская) рассказывала мне, что видела у тебя в руках меч, еще теплый от крови моего мужа!

– Вранье, – убеждает ее Ричард. – Маргарита просто ненавидит меня и готова сама придумать то, чего не было, и поверить в это.

Типа «показания с чужих слов судом не принимаются», как в американских сериалах.

– Ну, допустим. А короля Генриха тоже не ты убил?

– Вот тут врать не стану, короля – да, я.

Анна торжествует, но у Ричарда и здесь заготовлено оправдание. И это уже во-вторых. По мнению герцога Глостера, человеку, потерявшему рассудок и трон, лучше покинуть эту грешную землю, ему самое место на небесах, поближе к ангелам. Эти резоны не озвучиваются Ричардом, но они как бы имеются в виду. Пока. Потому что уже через несколько реплик прорисовывается совсем другая идея, которую коварный Глостер изо всех сил старается пропихнуть в сознание Анны: оказывается, причиной смерти Эдуарда Вестминстерского и его отца, короля Генриха Шестого, является красота молодой женщины. Проще говоря, Ричард влюблен и имеет полное право радоваться гибели соперника, а также поспособствовать умерщвлению заодно и свекра Анны, который мог бы препятствовать их счастью.

Эк завернул! Показателен еще один момент в их разговоре: Ричард позволяет себе пошлости, а реакция Анны, как ни странно, вполне адекватная. Скорбящая вдова острит в ответ, а не дает ему по морде.

Каково? Вести подобные разговоры прямо над телом покойника – это как-то уж совсем не комильфо. Ну ладно Ричард, он и сам про себя говорил, что груб и не годится для светского обхождения. Но леди Анна… Насчет того, что Анна острит, – это мне не показалось, Ричард ведь тоже так считает, потому что говорит:

– Миледи, оставим остроумья поединок и к разговору мирному вернемся.

И снова завел волынку насчет того, что причина смерти Эдуарда Вестминстерского и Генриха Шестого – исключительно красота Анны, которая уж так сильно поразила его воображение, так будоражила ум герцога, что он готов был убить вообще всех людей на свете, лишь бы провести один час в ее объятиях. «Мне ваша красота – вся радость… Свет она и жизнь. <…> Ты – жизнь моя… <…>Нельзя мстить человеку, что тебя так любит» – вот перечень аргументов Ричарда.

Однако ж Анна хоть и позволила втянуть себя в диалог, но пока не впечатлилась и в ответ на каждую реплику Ричарда говорит ему грубости, шлет проклятия и твердит о своем желании отомстить за смерть мужа. И вот тут Ричард, пожалуй, сплоховал, хотя Анна этого отчего-то не заметила. Он говорит:

– Тот, кто лишил тебя мужа, поможет тебе выйти замуж более удачно. Он тебя любит больше, чем покойный, и он тоже Плантагенет, но нравом покруче.

Анна вроде как не понимает, о ком идет речь, а когда догадывается, что Глостер имеет в виду самого себя, плюет на него (только у Шекспира не указано, плюет в лицо или на ботинок). Из слов Ричарда вытекает, что Эдуарда Вестминстерского убил все-таки именно он, а не его брат-король. И совершенно непонятно, зачем было сделано это признание, если всего пару минут назад Ричард горячо уверял, что юного принца убил не он и что Маргарита Анжуйская все наврала. Оплошность автора? Неточность перевода?

Смотрим в оригинал:

Да нет, все точно, как Шекспир написал – так и перевели. Выходит, Ричард признался в убийстве. Для чего?

Анна, стало быть, плюнула на Ричарда (или в его сторону). А что же Ричард? Оскорбился? Разгневался? Да ничего подобного! Он прекрасно держит себя в руках и не выходит из образа «страстно влюбленного», он ласково (!) упрекает Анну, которая говорит:

– Тебя бы ядом оплевала я.

– Не место яду на губах столь нежных.

Если перевести с поэтического языка аллегорий на общепонятный бытовой русский, то получится примерно так: «Если б могла – убила бы тебя» – «Не может быть, чтобы такая чудесная нежная девушка решилась на убийство». Анна упорствует в своей ненависти и старается посильнее оскорбить герцога:

– Но место яду на гнуснейшей жабе.

И далее в том же духе, выражая желание убить Ричарда. Ричард перехватывает инициативу и начинает пространные рассуждения о том, что страдания по леди Анне заставляют его плакать, хотя прежде он не плакал даже в самые тяжелые минуты своей жизни.

– Я не плакал, когда Клиффорд занес меч над Ретлендом и мальчик жалобно стонал; мой отец и мой брат Эдуард рыдали, а я сдержался. Я не плакал, когда твой отец в слезах рассказывал о смерти моего отца. Горе не заставило меня плакать, а вот любовь к тебе – заставила. Я никогда никого не умолял и ни перед кем не унижался, но с тобой все иначе. Если не можешь меня простить – вот тебе мой меч, давай, убей меня.

При чем тут какие-то Клиффорд и Ретленд? Ну, здесь все не сложно. Вы же помните, что один из братьев Йорков, семнадцатилетний Эдмунд, граф Ретленд, погиб в сражении с войсками Маргариты Анжуйской во время битвы при Уэйкфилде? В той же битве был схвачен и впоследствии казнен и его отец, Ричард Йоркский, граф Марч. Сперва юношу Эдмунда взяли в плен, а вот что случилось потом – в точности неизвестно. То ли его при попытке к бегству убил Джон Клиффорд, то ли голову пареньку отрубили по приказу этого Клиффорда. Но одно установлено без сомнений: отсеченная голова, которая вместе с головами Ричарда Йоркского и Ричарда Невилла, графа Солсбери (деда Анны, между прочим) была увенчана бумажной короной и выставлена на воротах города Йорка. Этот реальный исторический эпизод запечатлен Шекспиром в пьесе «Генрих Шестой. Часть третья».

Похоже, в этом месте герцог Глостер «рвет на груди тельняшку». В буквальном смысле.

То есть обнажает грудь и встает на колени. Красиво, эффектно! И спустя четыре с половиной века этот кадр вполне успешно перекочевал в советское кино «про революцию».

Анна берет меч, но ударить им что-то не получается. То ли решимости не хватает, то ли силы, то ли умения. Ричард подзуживает ее, ловко изображая искреннее намерение умереть, если не удастся добиться любви. Он же прекрасно видит, что Анна вряд ли убьет его, так что вполне можно попридуриваться.

– Давай, смелее! Да, я убил короля Генриха, но убил из-за твоей красоты. И да, я заколол Эдуарда Вестминстерского, твоего мужа, потому что люблю тебя.

Смотрите-ка, он снова признается в убийстве принца Эдуарда! Где логика-то?! Зачем было обвинять Маргариту Анжуйскую во лжи и сваливать вину на своего братишку, правящего монарха?

Анна роняет меч и говорит:

– Встань, лицемер. Конечно, я хочу, чтобы ты умер, но грех на душу не возьму и палачом твоим не стану.

– Ну хочешь – я сам себя убью, – предлагает Ричард.

– Я же сказала, что хочу.

Леди Анна и герцог Глостер

– Нет, это ты на эмоциях говорила, в гневе. А ты подумай как следует и ответь спокойно. Вот смотри: из любви к тебе я убил твоего мужа, теперь из любви к тебе я убью себя. Тебе понравится быть причиной двух смертей?

И Анна начинает колебаться. Можно ли верить герцогу Глостеру? А вдруг он говорит правду? Она озвучивает сомнения – Ричард своими ответами решительно их отметает. Более того, Ричард дарит ей кольцо, и Анна его принимает, надевает на палец! Правда, говорит при этом, что ответного подарка делать не собирается (то есть своего кольца ему не даст). Ричард просит Анну об одолжении:

– Оставь похоронные хлопоты нам, мы сами все сделаем наилучшим образом, а ты уезжай в Кросби. Сразу после погребения короля я к тебе приеду. Пока не могу сказать, каков план, но он есть. Просто доверься мне.

– Хорошо. И я рада, что видела твое раскаяние.

Вот это уж совсем странный поворот. Анна только что сомневалась – и уже поверила в искренность раскаяния? И что же ее убедило? Кольцо? Вряд ли: ведь своего кольца она ответным жестом не дала. Тогда что? С какого перепуга она соглашается выполнить непонятное и ничем не объясненное требование Ричарда не присутствовать на похоронах свекра, уехать и покорно ждать его в Кросби?

Или же леди Анна вовсе не так простодушна и ловко притворяется, ведя какую-то свою игру?

Внимательного читателя может смутить еще одна малозаметная деталь: в начале сцены Анна говорит, что тело Генриха Шестого несут в аббатство Чертси, где оно и будет захоронено. Ричард, обещая организовать похороны, тоже говорит о Чертси, однако, когда Анна покидает сцену, командует дворянам, несущим гроб:

– В Уайт-Фрайерс, господа; меня там ждите.

Уайт-Фрайерс – тоже аббатство, только совсем другое. Очевидно, у Ричарда созрел какой-то очередной пакостный замысел. Это не совсем соответствует исторической правде, ведь прах Генриха Шестого был действительно захоронен именно в Чертси, но потом начались разговоры о том, что в месте упокоения благородного невинно убиенного короля, покровителя наук и искусства, происходят всякие чудеса. Так, через 13 лет Ричард, став королем Ричардом Третьим, перезахоронил останки (от греха подальше, а то мало ли что, сначала чудеса, а потом и народный мятеж против нового короля) в часовне Святого Георгия в Виндзорском замке. Правда, Азимов в «Путеводителе по Шекспиру»[3]утверждает, что «Ричард (к тому времени уже ставший королем) распорядился перенести мощи Генриха в другое место. Куда именно, никто не знает, потому что их так и не нашли». И кому верить?

Оставшись один, герцог Глостер разражается очередным язвительным монологом, который достоин того, чтобы быть здесь детально пересказанным. Разумеется, упрощенным языком.

– Ну? У кого еще получится так уболтать женщину? Надолго она мне не нужна, но сейчас она моя! Это же надо: я убил ее мужа и отца, она прекрасно знает об этом – и все равно поддалась, несмотря на горе и ненависть ко мне. Я справился один, без поддержки, никто мне не помогал, наоборот, все было против меня, все обстоятельства, но я смог. Я сделал это! Ха-ха! Она уже и мужа любимого забыла, которого я грохнул три месяца назад. А ведь какой был парень! И умный, и красивый, и смелый, и чистой королевской крови! И она готова променять такое сокровище на меня, убийцу, сделавшего ее вдовой, уродливого, хромого. Да я мизинца его не стою! Похоже, я себя недооценивал… Вот кто поймет этих женщин! Даже объяснить не могу, как так получилось. Может, мне пора начать смотреться в зеркало?

И модную одежду надо бы приобрести. Черт возьми, я начинаю сам себе нравиться! Хотя теперь, видимо, придется пойти на некоторые издержки, чтобы соответствовать своей новой самооценке. Вот разберусь с похоронами – и пойду к Анне изображать любовь.

«Сброшу этого в могилу… Пойду стонать…» Звучит цинично, согласитесь?

Сцена 3

Входят королева Елизавета, Риверс и Грей.

Про Елизавету Вудвилл, супругу короля Эдуарда Четвертого, мы уже говорили. А вот и один из ее сыновей от первого брака с лордом Греем: Ричард Грей, младшенький. Отцу Елизаветы был пожалован титул графа Риверса, и после его смерти титул унаследовал старший из сыновей, брат Елизаветы. Иными словами, Риверс в этой пьесе – тот самый Энтони Вуд-вилл, о котором тоже упоминалось в первой сцене.

Риверс утешает сестру:

– Потерпи, король скоро поправится.

Сын уверяет королеву, что от ее переживаний больному легче не станет, и лучше постараться развлечь его чем-нибудь веселым, чем расстраивать короля и этим усугублять его нездоровье.

Елизавета в отчаянии:

– Что со мной будет, когда он умрет?

– Потеряешь мужа, это единственная беда, которая тебя ждет, – оптимистично обещает брат.

– Такая беда хуже, чем все беды на свете…

– У вас с королем есть чудесный сынок, он будет тебе утешением, – говорит сын.

– Он совсем маленький, – сетует королева. – И король назначил Глостера его опекуном (протектором). А Глостер ненавидит и меня, и всех вас.

Граф Риверс, королева Елизавета, лорд Грей

– Что, его уже назначили правителем? – спрашивает Риверс.

– Пока нет, но решение уже принято. Как только мой муж умрет, Глостер станет правителем и опекуном принца.

Входят Бекингем и Стенли.

Еще два персонажа из реальной истории. Бекингем – дворянин с очень сомнительным бэкграундом, его дед и отец сражались на стороне Ланкастеров, то есть против Йорков. Семья была отнюдь не бедная, и когда осиротевший мальчик в пятилетнем возрасте унаследовал титул, земли и деньги, король Эдуард Четвертый пригрел «бедного сиротку», взял его ко двору и постарался воспитать в приверженности дому Йорков. Заодно и денежки его прибрал. А для верности спустя несколько лет женил его на одной из многочисленных младших сестер Елизаветы. Полное имя этого дворянина – Генри Стаффорд, второй герцог Бекингем. Несмотря на то, что он с раннего детства находился при дворе Йорков, ему все-таки не очень доверяли. Как выяснится впоследствии – не напрасно.

Стенли – это Томас Стенли, известный в истории тем, что вместе с братом Уильямом всегда ухитрялся получать политическую выгоду. При любом противостоянии братья занимали обе стороны (по договоренности), так что кто бы ни победил – семья не оказывалась в проигрыше. Упоминаемая чуть дальше в репликах графиня Ричмонд – не кто иная, как Маргарет Бофор, супруга Томаса Стенли, мать Генриха Тюдора, будущего короля Генриха Седьмого. Есть еще одно занятное обстоятельство: Томас Стенли – четвертый муж леди Бофор, графини Ричмонд, а вот ее третьим мужем был родной дядя Генри Стаффорда, герцога Бекингема. Таким образом, Маргарет Бофор считала Генри Стаффорда своим племянником и относилась к нему соответственно.

Появившись на сцене, Бекингем и Стенли приветствуют королеву и «молят бога радость ей вернуть». Елизавета относится к доброму пожеланию с нескрываемым скепсисом:

– Ваша супруга, лорд Стенли, вряд ли присоединится к вашим пожеланиям. Она нас не любит. Но это не влияет на мое хорошее отношение к вам.

Что, действительно не любит? Действительно. Маргарет Бофор – прямой потомок Джона Гонта Ланкастерского, а ее второй муж, отец ее единственного и горячо любимого сына, единоутробный брат короля Генриха Шестого Ланкастера. Как же она может любить Йорков?

Стенли кидается оправдывать жену:

– Это все клевета завистников! Но даже если вам показалось, что жена не очень душевно к вам относится, то будьте, пожалуйста, снисходительны к ней: она не вполне здорова, и ее поступки продиктованы болезнью, а не злобой к вам.

Стенли и Бекингем только что навещали короля и радостно сообщают, что государю явно лучше, он в хорошем настроении и намерен сделать все, чтобы примирить своего брата, Ричарда Глостера, с семьей королевы и наладить отношения всех их с лордом-камергером Гастингсом. Всех вызвал к себе, предстоит важный разговор.

– Дай бог, чтобы получилось. Но что-то я сомневаюсь, что получится, – говорит Елизавета. – Похоже, спокойная жизнь закончилась.

Входят Глостер, Гастингс и Дорсет.

Ричарда Глостера и лорда-камергера Гастингса мы уже знаем, а вот маркиз Дорсет – новая фигура. Это старший сын Елизаветы от первого брака, Томас Грей, которому король Эдуард Четвертый подарил титул маркиза Дорсета, специально для пасынка создал этот титул. Еще раз закрепим: Риверс – брат королевы, Дорсет – ее старший сын, Грей – младший сын (оба от первого брака). Это важно помнить, потому что в пьесе появятся и сыновья от второго брака, то есть от короля Эдуарда Четвертого.

Ричард сердится:

– Сколько можно это терпеть? Интересно, кто опять нажаловался королю, что я грубый и плохо к нему отношусь? Это ж надо так любить своего монарха, чтобы постоянно тревожить его всякой клеветой! Меня считают врагом только потому, что я не льщу, не подлизываюсь и не кланяюсь. Неужели простой и прямой человек не может спокойно жить, чтобы не стать жертвой бессовестных пройдох?

– Это вы о ком говорите? – спрашивает Риверс, брат королевы.

– О ком? Да о тебе, бесстыжие твои глаза! – взрывается Глостер. – Я что, вредил тебе когда-нибудь? Обижал тебя или твою родню? Да чтоб вы все пропали! Король дня прожить спокойно не может, чтобы ваша шайка не доставала его жалобами и клеветой на честных людей.

– Вы ошибаетесь, герцог, – успокаивает его королева. – Королю никто ничего против конкретно вас не говорил, но он же не слепой, он сам прекрасно видит, что между вами и моей семьей не все ладно. И он хочет собрать всех, поговорить, выяснить, у кого какие претензии, и помирить нас.

– Ну, не знаю, не знаю, – ворчит Ричард. – Теперь при дворе такие порядки, что не разберешь, кто есть кто, кто настоящий дворянин, а кто – из грязи в князи.

Не очень-то вежливо, но намек на новоиспеченного маркиза Дорсета читается вполне ясно. Да и Энтони Вудвиллу, брату королевы, досталось, ведь титул графа Риверса был тоже создан специально для отца Елизаветы и пожалован королем, а не унаследован от родовитых предков.

– Да вы просто завидуете нам, герцог Глостер, – отвечает Елизавета. – Вас злит, что мы, а не вы в такой милости у короля. Дай бог, чтобы мы смогли обойтись без вас и в дальнейшем, ваша дружба нам не нужна.

– Бог дал такую ситуацию, что мы, к сожалению, от вас зависим и нуждаемся в вашей дружбе, – сетует Ричард. – Мой брат в тюрьме, сам я впал в немилость, дворянство страдает от отсутствия внимания и уважения, а все почему? Потому что вы так влияете на короля, пользуясь своим положением. Титулы раздаривают каждый день, и кому? Тем, кто только вчера с печки слез!

Елизавета защищается:

– Клянусь, никогда ни единого слова против вас не сказала королю! И брата вашего Джорджа защищала, как могла. Ваши подозрения для меня оскорбительны!

– А Гастингс? Тоже будете отрицать, что его из-за вас в тюрьму упекли?

Риверс пытается вступиться за сестру, но Глостер его прерывает:

– Конечно, она все будет отрицать! А чего ж ей не отрицать? У нее хватает наглости помогать вам, Риверс, а потом сделать невинные глазки и заявить, что это вы сами всего добились и вам положена награда, а она ни при чем, это вы сами по себе такой заслуженный. Уверен, что она и не такое посмеет сделать…

Ричард на мгновение запинается, но Риверс наскакивает на него, аки бойцовый петух:

– Ну, договаривай! Что еще посмеет королева?

– У нее же хватило окаянства женить на себе милого юного мальчика королевского происхождения, хотя сама была низкородной вдовой с двумя детьми, к тому же на несколько лет старше! А чего еще ждать от такой женщины, мать которой вышла замуж вообще непонятно за кого? Стремление к мезальянсам – это у вас семейное.

В этом месте необходимо дать некоторые пояснения. Мать королевы Елизаветы и Энтони Вудвилла, графа Риверса, Жакетта Люксембургская, происходила из родовитой семьи, первым браком вышла замуж не за кого-нибудь, а за герцога Бедфорда, родного брата короля Генриха Пятого, дядю короля Генриха Шестого, регента Франции. Детей в этом браке не было, да и сам брак продлился недолго, около двух с половиной лет: Жакетте в момент свадьбы было всего 17 лет, ее жениху – на 26 лет больше. Овдовев, Жакетта тайно, не спросив согласия родни, вышла замуж за бедного рыцаря Ричарда Вудвилла, оруженосца своего покойного супруга, совсем-совсем низкого происхождения, чем снискала неодобрение света. Зато детей в этом браке появилось на свет видимо-невидимо, целых 14! И все они, кто остался жив, теперь паслись при дворе Эдуарда Четвертого.

Терпение у Елизаветы лопается.

– Лорд Глостер, я больше не намерена сносить ваши оскорбления! Я долго молчала, но теперь понимаю, что пришло время поставить короля в известность о ваших грубостях и насмешках над моей семьей. Честное слово, лучше уж быть батрачкой, чем королевой, меньше было бы на мою голову травли и пренебрежения!

И тут на сцене появляется – кто бы вы думали? Королева Маргарита Анжуйская собственной персоной! Жена, а теперь уже вдова короля Генриха Шестого, мать убиенного принца Эдуарда Вестминстерского, свекровь молоденькой Анны Уорик. Вообще-то она никак не могла там появиться, потому что давно уже отсиживается во Франции при дворе своего родственника, французского короля. Но у Шекспира чего только не бывает! Даже давно умершие или вовсе еще не рожденные действуют в пьесах, так что вполне себе живая королева, пусть и пребывающая далеко за морем, – это вообще ерунда.

Маргарита слышит последние слова Елизаветы: «Не радость быть английской королевой», и бурчит про себя:

– Вот бы и поубавить тебе этой радости! Корона должна быть моей по праву, а не твоей.

Но ее появления пока никто не замечает, и народ продолжает выяснять отношения. Ричард кидается в ответную атаку на Елизавету:

– Ты мне угрожаешь пойти и все рассказать королю? Давай, вперед! Я буду только рад. За каждое слово я могу ответить и доказать каждое обвинение, а там пусть хоть в Тауэр сажает, мне уже все равно. Я столько хорошего сделал для короля, но, видимо, оценивать поступки он не умеет, ему важны слова. Я всегда все делал молча, а теперь, судя по всему, пришло время заговорить и сказать правду, и я готов.

Невидимая для присутствующих Маргарита комментирует услышанное: