Полуночный прилив Эриксон Стивен

Весь дрожа, он вскочил на ноги и, схватив корзинку, помчался к воротам.

Королевский зал представлял собой просторное круглое помещение. Потолочные балки из черного дерева придавали ему вид шатра, верхняя часть которого терялась в дыму. По краям зала стояли нечистокровные воины из знатных семей, образуя внешний круг тех, кому дозволялось присутствовать на совете. Далее шли ряды скамеек со спинками, на которых устроились замужние женщины и вдовы. Незамужние и невесты, скрестив ноги, восседали на шкурах. В шаге от них начиналась яма глубиной не более двух локтей. Там на утрамбованном земляном полу сидели воины. В самом центре зала располагался помост шириною в пятнадцать шагов, на котором в окружении пятерых принцев-заложников стоял Ханнан Мосаг, король-колдун.

Пока Трулль и Фэр спускались в яму, чтобы занять свои места среди чистокровных воинов, Трулль украдкой взглянул на правителя. Внешне – ничего примечательного. Среднего роста, обычного телосложения. Самое заурядное лицо, только разве что чуть бледнее, чем у большинства тисте эдур. Вдобавок король был косоглазым, отчего его физиономия всегда казалась удивленной. Ханнан Мосаг не отличался телесной силой. Настоящая его сила таилась в голосе, низком и глубоком. Для того чтобы заставить себя слушать, этому человеку вовсе не требовалось повышать голос или тем более кричать.

Король стоял молча. Казалось, Ханнан Мосаг обрел власть по чистой случайности, а теперь и сам удивляется: как же это он вдруг попал на помост в самой середине громадного зала? Одеждой Мосаг совершенно не отличался от остальных воинов. На его поясе не висели трофеи. Да и к чему они, когда вокруг сидят живые трофеи – пятеро старших сыновей пяти покоренных им вождей?

Но стоило приглядеться к королю-колдуну попристальнее, как всякие сомнения тут же исчезали. Глаза замечали странную тень, отбрасываемую Ханнаном Мосагом. Тень эта принадлежала не столько ему, сколько духу-телохранителю. Внешне тот напоминал рослого воина в доспехах и шлеме, в руках которого застыли два смертоносных меча. Защитник сей всегда бодрствовал. Скользнув по нему взглядом, Трулль поспешно отвел глаза.

Телохранитель короля был порождением собственной тени Ханнана Мосага. Такое удавалось лишь немногим чародеям и требовало изрядного умения обращаться с магической силой Куральда Эмурланна. Молчаливый, недремлющий страж был весь пропитан ею.

Трулль перевел взгляд на королевских к’риснанов. Они не просто представляли здесь своих отцов. Принцы также являлись учениками Ханнана Мосага, которых он обучал премудростям чародейства. Король-колдун взамен прежних имен дал заложникам новые, тайные, связанные с ним особыми магическими заклинаниями. Наступит день, и к’риснаны вернутся в родные племена, чтобы стать там вождями. Но и тогда их верность королю останется безраздельной.

Трулль сидел напротив заложника, происходившего из мерудов. Самое многочисленное из шести племен тисте эдур, оно держалось до последнего. Их насчитывалось сто тысяч, причем сорок тысяч из них были чистокровными воинами или же теми, кому в самом скором времени предстояло сделаться таковыми. Меруды всегда утверждали, что они должны стоять во главе всех тисте эдур. У них больше воинов, больше кораблей, а у их вождя столько трофеев, сколько еще никогда и ни у кого не было. Следовательно, власть должна принадлежать мерудам.

Возможно, так и случилось бы, если бы не исключительное умение Ханнана Мосага черпать магическую силу из доступных ему осколков Куральда Эмурланна. Ханрад Халаг – вождь мерудов – был искусным воином, но по чародейским способностям значительно уступал королю-колдуну.

Только Мосаг и Халаг знали все подробности окончательной капитуляции мерудов. Воины непокорного племени стойко держались против сил хиротов и подчиненных ими племен: арапаев, соллантов, ден-ратов и бенедов. Ритуальные законы ведения межклановых войн трещали по швам. На смену им приходила невиданная прежде жестокость, порожденная отчаянием. Казалось, еще немного – и древние каноны будут окончательно опрокинуты.

В одну из ночей Ханнану Мосагу удалось незамеченным проникнуть в родную деревню вождя мерудов и явиться к нему в дом. С первыми лучами пробудившейся Менандоры Ханрад Халаг и его племя сдались.

Трулль не знал, как относиться к упорным слухам о том, что с тех пор Халаг не отбрасывает тени, ибо сам никогда не видел вождя мерудов. Сейчас он смотрел на старшего сына Халага. Голова к’риснана была обрита наголо – знак того, что он порвал со своим родом. Лицо испещряли широкие и глубокие шрамы. Глаза заложника, внешне спокойные, тем не менее внимательно смотрели по сторонам, словно бы он опасался, что сюда могут подослать убийц.

Масляные лампы под потолком принялись мигать. Разговоры стихли, а глаза собравшихся устремились на Ханнана Мосага.

Королю-колдуну не понадобилось повышать голос; каждое его слово и так было отчетливо слышно в самых дальних уголках круглого зала.

– Минувшим днем Рулад, нечистокровный воин и сын Томада Сенгара, передал мне слова своего брата Трулля Сенгара. Тот побывал на берегу Калешского залива, где собирал зеленый нефрит. Неожиданно для себя Трулль стал очевидцем тревожного события, заставившего его в течение трех дней и двух ночей подряд безостановочно бежать сюда.

Ханнан Мосаг перевел взгляд на Трулля:

– Трулль Сенгар, поднимись ко мне, встань рядом и поведай о том, чему ты был свидетелем.

Сидевшие воины подвинулись в сторону, освобождая проход. Трулль запрыгнул на помост, отчаянно борясь с усталостью: ноги так и норовили подогнуться. Выпрямившись, молодой человек прошел между двумя сидящими к’риснанами и встал справа от короля-колдуна. Прежде чем начать говорить, он оглядел собравшихся. Лица воинов были мрачными от гнева и желания отомстить. Чувствовалось, многие готовы хоть сейчас выступить в поход.

– Я обращаю свои слова ко всем, кто собрался на совет. В этом году тюлени раньше обычного пришли на свое брачное лежбище. Там, где заканчивается мелководье, я видел скопище акул, предвкушавших добычу. Но не эти хищницы насторожили меня. На якорях стояло девятнадцать летерийских кораблей.

– Девятнадцать! – эхом пронеслось по залу.

Слова говорящего на совете полагалось слушать в полном молчании, но Трулль вполне понимал настроение собравшихся. Немного помолчав, он продолжил:

– Низкая посадка кораблей подсказала мне, что их трюмы битком набиты тюленьими тушами. Вода вокруг была красной от крови и внутренностей животных. Возле судов я увидел множество лодок. Оттуда на палубы беспрестанно поднимали десятки, нет, даже сотни новых туш. Еще двадцать лодок стояло на мелководье, пока семьдесят летерийцев на берегу безжалостно били зверей.

– Они заметили тебя? – поинтересовался кто-то из воинов.

Похоже, сегодня Ханнан Мосаг терпимо относился к нарушению правил, ибо даже не одернул спросившего.

– Заметили и на время прекратили бойню. Летерийцы что-то кричали мне, но ветер относил слова в море. Зато я видел их лица. Эти нечестивцы смеялись.

Воины начали в гневе вскакивать со своих мест. Тогда Ханнан Мосаг слегка махнул рукой, и зал успокоился.

– Трулль Сенгар еще не закончил свой рассказ, – напомнил король-колдун.

– Сегодня утром я вернулся в нашу деревню и теперь стою перед вами. Воины, вы знаете, что мое излюбленное оружие – копье. Можете ли вы припомнить, чтобы когда-нибудь видели меня без моего верного друга с железным наконечником? Но домой я явился безоружным. Мое копье осталось в груди летерийца, засмеявшегося первым.

Ответом на эти слова был одобрительный гул голосов.

Ханнан Мосаг дотронулся до плеча Трулля, и тот отступил назад. Король-колдун оглядел собравшихся. Вновь установилась тишина.

– Трулль Сенгар поступил так, как поступил бы любой воин тисте эдур. Его поступок воодушевил меня и наполнил гордостью. Сейчас Трулль Сенгар стоит перед вами. Представляю, как неловко опытному воину оказаться без оружия.

И с этими словами он опустил руку на плечо рассказчика. Рука не была тяжелой, однако Трулль весь одеревенел.

– Получив это известие, я, как и надлежит королю, погрузился в тщательные раздумья, – продолжил Ханнан Мосаг. – Я понял, что должен отодвинуть свою гордость в сторону и смотреть шире и дальше. Необходимо уяснить смысл случившегося. Копье, поразившее насмешника. Убитый летериец. Безоружный тисте эдур. Глядя на лица своих досточтимых воинов, я вижу тысячу выпущенных копий, тысячу мертвых летерийцев и тысячу безоружных тисте эдур.

Никто не осмелился возразить ему, произнести вслух ответ, который напрашивался сам собой: «Копий у нас хватит на всех».

– Я вижу в ваших глазах жажду отмщения. Летерийских грабителей надобно уничтожить. Убить, невзирая на близящуюся Великую встречу, ибо те, кто послал эти корабли, предвидели нашу реакцию. Это обычные игры летерийцев, в которые те испокон веку играют с нами. Должны ли мы поступить так, как они от нас ожидают? Разумеется, должны. Ответ на их преступление может быть только один. Наши действия окажутся вполне предсказуемыми и послужат неведомым для нас замыслам, которые непременно откроются на Великой встрече.

Теперь хмурые лица присутствующих сделались озадаченными. До сих пор все было ясно и понятно. Воинам казалось, что дальше разговор пойдет о подробностях грядущего сражения с летерийцами. Но вместо этого Ханнан Мосаг повел их по незнакомому пути.

– Грабители обязательно погибнут, – продолжил король-колдун, – но не вы прольете их кровь. Мы дадим надлежащий ответ, но ответим при этом так, как наши враги и представить себе не могут. Времена битв с летерийцами еще наступят. Позже. Воины, я обещаю вам кровь врагов, однако на сей раз дерзкие захватчики будут лишены чести умереть от ваших рук. Их судьбой займется Куральд Эмурланн.

Трулль Сенгар невольно вздрогнул.

Зал затих.

– Мои к’риснаны совершат полное раскрытие магического Пути, – громогласно объявил Ханнан Мосаг. – Никакое оружие, никакие доспехи не спасут летерийцев. Их чародеи будут ослеплены и сломлены. Ни о каком ответном ударе с их стороны не может быть и речи. Захватчиков ожидает ужасная, мучительная смерть. Они будут трястись от страха и громко плакать, точно испуганные дети. И все это запечатлеется на лицах врагов и послужит к устрашению тех, кто найдет их трупы.

У Трулля бешено заколотилось сердце. Во рту у него пересохло. Ничего себе заявление! На какие колдовские силы натолкнулся Ханнан Мосаг? В последний раз полное раскрытие Куральда Эмурланна совершал сам Скабандарий Кровоглазый, легендарный Отец-Тень. Но тогда Куральд Эмурланн еще оставался целым и невредимым. Между прочим, целостность магического Пути не восстановлена до сих пор. Трулль подозревал, что это вряд ли вообще можно сделать. Тем не менее одни осколки были крупнее и обладали большей чародейской силой, нежели другие. Так неужели король-колдун нашел новый фрагмент?

Перед Ведьминым Перышком лежала целая россыпь гадательных черепков – блеклых, щербатых, исцарапанных керамических плиток. Когда Удинаас вбежал в пыльный сарай, чтобы сообщить о страшном знамении и отговорить молодую рабыню от гадания, было уже поздно. Слишком поздно. Ведьмино Перышко начала читать то, что говорили ей черепки, принадлежащие к разным Обителям.

Посмотреть на гадание пришло около сотни рабов. Меньше, чем обычно. Остальные не явились по вполне понятной причине: их хозяева готовились к походу на летерийских захватчиков и рабы только успевали поворачиваться. Заслышав шаги, собравшиеся дружно повернули голову к вошедшему. Но сам Удинаас смотрел только на Ведьмино Перышко.

Ее душа уже путешествовала по Тропе Обителей. Голова девушки была опущена вниз, и подбородок упирался в острые ключицы. Густые золотистые волосы закрывали лицо. Худенькое, почти детское тело постоянно вздрагивало. Ведьмино Перышко появилась на свет в этой деревне восемнадцать лет тому назад. Летерийские рабыни редко рожали зимой, и еще реже дети их выживали. Но Ведьмино Перышко выжила, а ее магические способности обнаружились, когда малышке не было и четырех лет. Уже тогда ее сны наполнили видения и голоса предков. Последняя летерийская рабыня, умевшая гадать, умерла за несколько лет до ее рождения. Кто-то догадался разрыть ее могилу, достать оттуда гадательные черепки и отдать их ребенку. Однако научить девочку искусству гадания было некому. К немалому удивлению рабов, Ведьминому Перышку и не требовались смертные наставники. Ее учили духи предков.

Будучи служанкой Майены, девушка эта после замужества хозяйки должна была неизбежно переселиться в дом Сенгаров. Это очень радовало Удинааса, поскольку он давно уже любил Ведьмино Перышко.

Правда, увы, любовь его не находила взаимности. Девушку выдадут замуж за летерийского раба более знатного происхождения, чьи предки на родине обладают властью и занимают видное положение. Как ни странно, но подобные различия сохранялись и здесь, в деревне тисте эдур. В глазах летерийцев Удинаас по-прежнему оставался несостоятельным должником и не мог даже мечтать о женитьбе на Ведьмином Перышке.

Хулад, друг Удинааса, слегка коснулся его руки. Удинаас понял его жест и опустился рядом с другими зрителями.

– Что тебя тревожит, приятель? – шепотом спросил Хулад.

– Она уже разложила черепки…

– Да, и теперь мы ждем, когда она закончит странствовать.

– Я видел белую ворону. – (Хулад аж отпрянул в сторону, услышав подобное.) – Там, на берегу. Я воззвал к Скитальцу, но все было напрасно. Ворона лишь посмеялась над моими молитвами.

Его слова услышали, и в толпе зрителей начались перешептывания.

Неожиданно Ведьмино Перышко застонала. Собравшиеся разом смолкли. Теперь все смотрели только на прорицательницу, медленно поднимавшую голову.

Глаза девушки оставались пустыми, цвета льда в горном ручье. Зрачки и радужная оболочка исчезли, словно их никогда и не было. Из глаз Ведьминого Перышка проглядывала Бездна.

Ужас сковал обычно миловидные черты лица молоденькой летерийки. Ужас, какой всегда испытывает смертная душа, оказываясь на пороге небытия. Это место непередаваемого одиночества, ответом на которое может быть лишь такое же невероятное отчаяние. Но именно здесь родилась мысль о силе, впервые мелькнув над Бездной, еще не имевшей Творцов. Только разум способен проникнуть в глубины прошлого, и только порожденные им мысли способны обитать там. Сейчас гадалка находилась в эпохе, предшествующей созданию миров. Отсюда начиналось ее движение вперед, ко времени появления Обителей.

Как и любой летериец, Удинаас знал названия символов, изображенных на черепках, равно как и последовательность их возникновения. Вначале появились три черепка из числа Опорных, которых называли Создателями мира. Сперва Огонь – молчаливый поток света, дарованного звездами. Затем Дольмен – унылый, не имеющий корней и потому вечно странствующий сквозь пустоту. Вслед за этими двумя силами возник Скиталец, несущий свои собственные, никому неведомые законы. Он втянул Огонь и Дольмен в яростные войны. Начались бесконечные разрушения, грозящие уничтожить обе силы. Но иногда, очень редко, они уставали сражаться, и наступала полоса мира. Тогда Огонь согревал, не обжигая, а Дольмен прекращал свои странствия и обретал корни.

Затем Скиталец начал создавать сами Обители: Обитель Льда, Обитель Драконов, Обитель Азатов, Обитель Зверей. Вместе с ними появились и остальные Опорные черепки: Секира, Костяшки, Клинок, Стая, Искатель Обличий и Белая Ворона.

Постепенно созданный мир обретал все новые и новые очертания, мерцающий свет светил все ярче. Наконец возникла самая последняя Обитель. Правильнее сказать, она была создана прежде других, но до сих пор оставалась невидимой. Пустая Обитель – средоточие верований летерийцев. Она находилась в самой середине мира. Ее Пустой Трон никогда не знал правителя. По ее просторам вечно бродил Странствующий Рыцарь, которого напрасно ждала Возлюбленная, предаваясь мечтам в своей одинокой постели. Здесь жили Свидетель, все видящий и запоминающий, и Ходок, которому никогда не обойти границ Обители. А вместе с ними также Спаситель, напрасно протягивающий руку помощи, и Предатель, чьи ласковые объятия разрушали все, к чему он прикасался.

– Пойдемте же со мной к Обителям, – тихо произнесла Ведьмино Перышко.

Зрители дружно вздохнули, не в силах противиться ее зову.

– Мы стоим на Дольмене. Кругом – каменные обломки: от глыб до каменной пыли. На поверхности Дольмена копошится жизнь, но такая маленькая, что мне ее не разглядеть. Эта жизнь без конца враждует и воюет. Клинок… Костяшки… А теперь мы – в Обители Зверей. Я вижу Костяной Насест, липкий от крови и покрытый призрачными воспоминаниями о тех, кто пытался его захватить. Вижу Старика: он по-прежнему безликий и слепой. Рядом Старуха, уверяющая, что все проносящиеся мимо стада принадлежат только ей… А вот и Ясновидец, чьи пророчества падают в равнодушные уши. Теперь я узрела Шамана. Он ищет истину среди мертвых. Вот Охотник, что привык жить настоящим мгновением, не задумываясь о последствиях многочисленных убийств, которые совершает. Вот Следопыт: он занят поиском знаков неведомого, но все его пути ведут к несчастьям. Обитель Зверей занимает обширную долину, хотя в действительности она лишь царапинка на жесткой шкуре Дольмена…

Ведьмино Перышко умолкла. Зрители боялись дышать, ожидая, когда она заговорит снова.

– Костяной Насест пуст. Вокруг – сплошное истребление, и непонятно, кто, с кем и за что воюет. Из яростного вихря поднимаются новые враги, могущественные враги, и бойня продолжается… Эти силы требуют ответа. Возвращается Скиталец, он бросает семя в напоенную кровью землю. Из семени прорастает Обитель Азатов… Вечное пристанище для тиранов. Надо же, как просто их туда заманить. Так восстанавливается равновесие. Но какое же оно хрупкое! Войн стало значительно меньше, и все равно они не утихают. Постепенно становятся видны их жестокие причины…

Голос Ведьминого Перышка был подобен магическому потоку. Он завораживал, обволакивал, раскрывал в умах слушателей неведомые пути. Она оправилась от ужаса Начала Времен, и теперь ее слова звучали куда спокойнее.

– Но нить времени сама по себе является тюрьмой. Мы движемся вперед, сами не замечая, как обрастаем кандалами. И тогда вновь приходит Скиталец и появляется Обитель Льда со своими служителями, воюющими против времени. Ходок, Охотница, Кроитель, Носитель, Дитя и Семя. А на Троне Льда восседает Смерть, закутанная в свои ледяные одежды. Она умеет разбивать кандалы земной жизни. Это дар, но холодный и жестокий…

И снова надо вернуть нарушенное равновесие, для чего появляется Обитель Драконов. Хаос обретает плоть, драконью плоть. Обителью этой правит Королева, вынужденная принимать смерть от каждого рожденного ею потомка. Рядом – ее Консорт, любящий только себя самого. Их Вассал – служитель и страж, обреченный на вечные поражения. А вот и Рыцарь. Берегитесь же его меча, выкованного из хаоса!.. Что есть там еще? Врата – дыхание драконов. Вивал – ящер, порождение драконов. А также Госпожа и два ее брата – Кровопийца и Творец Пути. Все они – павшие драконы…

Теперь осталась лишь одна Обитель, самая последняя…

– Пустая Обитель, – вместе со всеми прошептал Удинаас.

Ведьмино Перышко вскинула голову и наморщила лоб.

– Над Пустым Троном кто-то кружит. Мне никак не разглядеть, но я чувствую эти кружения… Что это? Словно отрубленная рука. Она медленно падает вниз, пританцовывая в воздухе… Нет, это…

Девушка замолкла на полуслове и вся как-то странно сжалась. На ее плечах вдруг обозначились раны, и оттуда хлынула кровь. Дальше случилось то, чего никто не ожидал: Ведьмино Перышко оторвалась от пола и стала подниматься в воздух.

Зрители с криками вскакивали на ноги, пытаясь схватить гадательницу. Но было уже поздно: невидимые когти сжимали ее все крепче, а невидимые крылья молотили пыльный воздух сарая. Крылатое чудовище неспешно взлетало к самому потолку, не обращая внимания на крики жертвы.

Под потолком сарая имелся шаткий настил, куда вела приставная лестница. Расталкивая испуганных зрителей, Удинаас бросился к ней и полез наверх. Неструганое дерево занозами впивалось в его пальцы и ладони. Он не видел и не слышал ничего, кроме отчаянных криков Ведьминого Перышка, которая билась в невидимых когтях.

Только сейчас до Удинааса дошло: гадательницу удерживают отнюдь не вороньи лапы!

Выбравшись на помост, он побежал по скрипучим доскам. Оказавшись напротив плененной девушки, взмахнул руками и прыгнул в воздух, пролетев над головой ошеломленных рабов. Удинаас метил туда, где клубилась пыль, и со всей силой ударился о чье-то тело, крепкое и чешуйчатое. Оно было противно-липким, словно бы покрытым слизью, но очень мускулистым. Удинаас обхватил крылатого врага, бившего его своими перепончатыми крыльями. Послышалось громкое шипение, затем в левое плечо летерийца вонзились десятки острых иголок. Они впивались все глубже, словно бы норовили откусить ему руку.

Так вот кто это пожаловал! Вивал, отродье драконов!

Держась правой рукой за осклизлое тело, Удинаас принялся нашаривать левой рыбацкий крюк, висевший у него на поясе. А ящер все рвал и рвал ему плечо, откуда хлестала кровь.

Наконец Удинаас нащупал потрескавшуюся деревянную рукоятку и вытащил свое оружие. Внутренняя кромка крюка была остро заточена и предназначалась для обрезания узлов на сетях. Летериец стиснул зубы и, пока рука еще действовала, ударил крюком по задней лапе ящера. Крюк с глухим стуком пропорол кожу и вонзился в сухожилия. Вивал издал резкий, какой-то скрипучий крик и… выпустил Ведьмино Перышко. Девушка упала, и десятки рук тотчас же подхватили ее.

Теперь ящер рвал грудь Удинаасу. Превозмогая боль, тот нанес новый удар по лапе противника. Вивал дернулся, ненадолго разжал челюсти, но сейчас же сомкнул их опять на шее дерзкого раба.

Пальцы Удинааса выпустили крюк. Из носа и рта хлынули струи крови. Зрение помутилось. Он слышал, как вивал завопил снова, на этот раз от ужаса и боли. Удинааса обдало жарким дыханием. Челюсти монстра разжались.

Несколько мгновений Удинаас чувствовал, что падает. А потом все ощущения и звуки исчезли.

Полуночное собрание закончилось. Тисте эдур покидали зал.

– Погоди, – едва слышно произнес Ханнан Мосаг, касаясь плеча Трулля. – И твои братья пусть тоже останутся.

Трулль смотрел на расходящихся воинов. Лица всех были угрюмы и сумрачны. Многие, не скрывая своей досады и смятения, оглядывались на короля-колдуна и его к’риснанов. Подошел Фэр, за ним – Рулад. Лицо старшего брата хранило бесстрастное выражение. Младшему же не стоялось на месте. Он то и дело вертел головой, а пальцы его теребили рукоятку меча.

Вскоре последний воин покинул зал.

– Посмотри на меня, – обратился к Труллю Ханнан Мосаг. – Хочу, чтобы ты понял. Я не осуждаю твой поступок, ибо на твоем месте и сам бы тоже метнул копье в того летерийского шутника. Знаю: никакому воину не понравится, когда ему напоминают, что он вернулся безоружным. Прими мои извинения, Трулль Сенгар.

– Не стоит извиняться, государь, – ответил Трулль. – Наоборот, я доволен, что вы воспользовались моим поступком как точкой опоры и сумели переменить общее настроение совета.

Король-колдун вскинул голову.

– Как точкой опоры, – повторил он и натянуто улыбнулся. – Хорошо, тогда мы больше не будем говорить об этом, Трулль Сенгар.

Ханнан Мосад перевел взгляд на Рулада и уже более сурово сказал:

– Рулад Сенгар, нечистокровный воин, ты находишься здесь потому, что твой отец – Томад Сенгар, а мне необходима помощь всех его сыновей. От тебя требуется слушать и не раскрывать рта.

Внезапно побледневший Рулад кивнул.

Ханнан Мосаг прошел мимо застывших к’риснанов и повел сыновей Томада к спуску с помоста.

– Насколько я понимаю, Бинадас опять отправился странствовать. Он как лодка, не знающая якоря. Но таков его выбор. Когда брат вернется, вы передадите ему все, что я сегодня вам скажу.

Они пришли в жилые покои правителя. У короля-колдуна не было ни жены, ни рабынь. Ханнан Мосаг жил просто, довольствуясь обществом своего молчаливого телохранителя. Братьев поразили скромность обстановки и суровый порядок, который царил в комнатах.

– Три луны назад, – начал Мосаг, поворачиваясь к ним, – моя душа странствовала во сне. Я оказался на равнине, густо покрытой снегом и льдом. Место это находилось к северо-востоку от земель арапаев, за Голодным озером. В той снежной пустыне никто не живет, только ветры проносятся над нею. Однако там вдруг появилось нечто странное… не знаю, как это лучше назвать… Ледяная игла? Нет, скорее ледяное копье. Оно возвышалось над снегами, ослепительно сверкая на солнце. Но что-то темное таилось в его сердце.

По рассеянному взгляду правителя Трулль понял, что мысленно Ханнан Мосаг снова перенесся в те далекие холодные края.

– Это копье – великий дар. Дар для тисте эдур. Для их короля-колдуна.

Он снова замолчал. Молчали и братья Сенгар.

Неожиданно Ханнан Мосаг протянул руку и сжал пальцами плечо Фэра, глядя ему прямо в глаза:

– Четверым сыновьям Томада Сенгара предстоит отправиться в то далекое место и забрать сей дар. С собой возьмете еще двоих. Видение показало мне следы от шести пар ног.

– Братья Бун: Терадас и Мидик, – не тратя лишних слов, предложил Фэр.

– Одобряю твой выбор, Фэр Сенгар, – кивнул король. – Тебя я назначаю главным. Ты будешь выразителем моей воли, и никто не вправе тебя ослушаться. Но запомни: ни ты сам, ни кто-либо другой ни в коем случае не должны прикасаться к дару. Вы извлечете его из ледяного панциря, завернете, если получится, в шкуру и принесете сюда.

Фэр кивнул:

– Мы сделаем все в точности, государь.

– Рад слышать.

Ханнан Мосаг оглядел братьев.

– Многие уверены… может, и вы тоже так думаете… что объединение тисте эдур было моей главной целью. Знайте же, сыновья Томада: это всего лишь начало.

Тут в королевских покоях появился кто-то еще. Ханнан Мосаг и братья Сенгар повернулись и увидели, что на пороге стоит к’риснан.

Король-колдун кивнул.

– Досталось сегодня рабам, – пробормотал он. – Пойдемте же туда все вместе.

Возле его души толпились призраки Тени. Душа – это все, что у него осталось. Благодаря ей Удинаас видел без глаз, слышал без ушей и ощущал без тела. А хищные духи все кружили и кружили, будто голодные псы, почуявшие обессиленную добычу.

Они и впрямь были голодны, эти призраки Тени. Однако что-то сдерживало их, не позволяя наброситься на душу Удинааса. Они шумели, делали угрожающие выпады, но не переступали незримую черту.

Потом к нему кто-то приблизился, и призраки с большой неохотой стали разбредаться. Удинааса обдало теплой волной, сулившей защиту.

Ведьмино Перышко! На ней не было ни царапинки. Ее лицо сияло, а серые глаза внимательно разглядывали Удинааса.

– Сын долгов, – со вздохом произнесла она, – мне рассказали, что ты спас меня от вивала едва ли не ценой своей жизни. Может, ты думал, что после этого все переменится? Даже не надейся. – Девушка снова вздохнула. – Твоя любовь, Удинаас, жжет мне глаза. Ну что я могу поделать, если это правда?

– Не надо ничего делать, Ведьмино Перышко, – ответил он, дивясь обретенному дару речи. – Я понимаю, что мне бесполезно даже мечтать о тебе. Но я не могу перестать тебя любить.

– Знаю, – печально прошептала юная чародейка.

– Что случилось? Я умираю?

– Ты умирал. Но Урута, жена Томада Сенгара, откликнулась на наше… несчастье. Она открыла Куральд Эмурланн и прогнала вивала. А теперь хозяйка исцеляет нас обоих. Сейчас мы с тобой лежим рядом, и земля под нами обильно полита кровью. Сознание оставило нас. Госпожа очень удивляется, почему мы так не хотим возвращаться в мир живых.

– Разве мы не хотим этого?

– Урута изо всех сил старается исцелить наши раны, а я противлюсь ей… за нас обоих.

– Но почему?

– Мне тревожно. Урута ничего не чувствует. Вернее, она думает, что ее магическая сила чиста. А на самом деле это… не так.

– Я не понимаю. Ты же говорила про Куральд Эмурланн.

– Да. Но магический Путь потерял свою чистоту. Не знаю, в чем причина, но что-то изменилось. Для всех тисте эдур.

– И что же нам теперь делать?

Девушка в очередной раз вздохнула:

– Придется уступить ее воле и вернуться. Поблагодарить Уруту за вмешательство, за исцеление наших искалеченных тел. Она забросает нас вопросами, но мы мало что сможем ей рассказать. Скажем, что и сами толком ничего не поняли. Столкнулись с неведомым демоном. А про то, о чем мы здесь говорили, ни слова. Ты меня понял, Удинаас?

– Понял.

Ведьмино Перышко обхватила его руку своей. По телу Удинааса разлилась теплая волна. Он возвращался к жизни. В ответ на ее прикосновение у него забилось сердце. Потом он услышал биение другого сердца. Пока оно находилось еще далеко, но с каждым мгновением становилось все ближе. И это было отнюдь не сердце Ведьминого Перышка. Удинааса охватил ужас.

Урута поднялась с колен. Складка у нее на лбу постепенно разглаживалась.

– Они возвращаются к жизни.

Трулль смотрел на неподвижно лежащих рабов. Один из них – Удинаас, принадлежал семье Сенгар. Девушка была из служанок Майены – Ведьмино Перышко, известная своими способностями к гаданию на черепках. Одежда обоих была забрызгана кровью, но сами раны уже затянулись. Трулль заметил на груди Удинааса и другую кровь – золотистого цвета. Она до сих пор не застыла и блестела в свете масляных ламп.

– Давно уже пора запретить эти гадания, – проворчал Ханнан Мосаг. – Никто не знает, какие опасности для нас таит магия летерийцев.

– Но, государь, в их гаданиях есть определенная ценность, – возразила королю Урута.

Трулль заметил, что мать по-прежнему встревожена.

– И какую же ценность ты усмотрела в них, жена Томада?

– Лучше не отмахиваться от предупреждений, государь. А летерийские гадания способны предупреждать.

Ханнан Мосаг поморщился:

– На одежде раба я вижу кровь вивала. Как ты думаешь, она попала в его тело?

– Может, и попала, государь. Многое из того, что происходит с душами летерийцев, неподвластно моим магическим способностям.

– Не только твоим, Урута, – сказал король-колдун, назвав женщину по имени и тем самым воздавая должное ее искусству.

Он перевел взгляд на Удинааса и приказал:

– За этим следить постоянно. Если в него попала кровь вивала, рано или поздно она заявит о себе. Кстати, чей он?

– Удинаас – один из моих рабов, – ответил Томад.

Ханнан Мосаг нахмурился. Трулль понял, что король-колдун сразу же подумал о том видении, про которое им недавно рассказывал, и, возможно, пожалел о своем решении. Вряд ли это случайное совпадение.

– А эта рабыня… Ведьмино Перышко… она из служанок Майены? – уже более резко осведомился Ханнан Мосаг. – Скажи, Урута: ты чувствовала ее силу, когда исцеляла девушке раны?

Мать Трулля покачала головой:

– Ничего особенного я не ощутила. Разве что…

– Ты что-то заподозрила? – насторожился король.

– Разве что, даже раненная, Ведьмино Перышко умело скрывает свои способности. В таком случае ее сила превосходит мою собственную.

«Немыслимо, – сердито подумала Урута, – чтобы эта девчонка… рабыня и к тому же девственница… была могущественнее меня».

Ханнана Мосага одолевали схожие сомнения.

– На нее напал вивал. Удивительно, как девчонка еще вообще осталась жива. Надеюсь, хоть теперь поймет, что эти ее черепки – вовсе не безобидная забава… Глядите, она приходит в сознание.

Ведьмино Перышко растерянно оглядывалась, плохо понимая, что происходит вокруг. Однако глаза ее были полны неподдельного ужаса.

– Сейчас от нее мало толку, – вздохнул Ханнан Мосаг. – Оставьте обоих на попечение Уруты и других женщин.

Король-колдун повернулся к Томаду Сенгару:

– Как только Бинадас вернется…

Томад кивнул.

Трулль посмотрел на старшего брата. За спиной Фэра, опустившись на колени и упираясь лбом в пол, застыли рабы. В таком положении они оставались со времени прихода Уруты. Казалось, Фэр видит то, что недоступно взорам остальных.

Когда Бинадас вернется, сыновья Томада отправятся в ледяную пустыню.

С губ Удинааса сорвался стон.

Король-колдун даже не взглянул на него. Повернувшись, он направился к выходу. За ним последовали к’риснаны и дух-телохранитель. На пороге этот грозный страж почему-то задержался и оглянулся. Никто не знал, куда обращен взгляд его невидимых глаз.

Удинаас снова застонал. Трулль увидел, что раб дрожит всем телом. Сам не зная зачем, Трулль обернулся к выходу. Королевского телохранителя там уже не было.