Стеклянный занавес Арбатова Мария

– У меня и быта-то нету. Дочь замуж вышла, муж свалил,– почти весело сказала женщина.– И так и так пробовала вернуть, и в бедную прилежную играла, и в богатую капризную. Ладно бы к бабе, а то – в никуда!

– В никуда? – Валя делала ей массаж шеи и спины.

– Якобы у него кризис «самого себя». Но, как говорится, пускай рыдают те, кому мы не достались, и сдохнут те, кто нас не захотел.

– Думали, почему он так сделал?

– Мне и самой всё обрыдло, но новые отношения уже не запустить, все траектории окаменели. Готовила, стирала, убирала, давала на все сто. У нас был пятизвёздочный секс! – Она пожала голыми плечами.– Сказал, с тобой не расту духовно. Живёт на даче, два часа пилит на работу, жрёт пакетные супы, читает книжки.

– А что он имел в виду под духовным ростом?

– Ерунду всякую. Про душу, про реинкарнацию. Тыкался во всё, как подросток.

– А вы не тыкались? Вам всё ясно про жизнь и смерть?

– Знаете, какие тыкаются? Немытые, больные, недотраханные… Даже не боялась, что он там бабу найдёт,– презрительно призналась она.

– Я, по-вашему, немытая, больная, недотраханная? – засмеялась Валя.– Тоже ходила, искала, думала.

– Но я – земной человек.

– И я. Просто в опредёленном возрасте человек начинает разбираться со смыслом жизни. И ему с тем, кто не ищет, не про что быть вместе.

– Смысл жизни – делать людям добро,– раздражённо возразила женщина.

– Но жизнь однажды кончится и начнётся новая. Или обнаружится, что раньше была какая-то другая. И поступки в них связаны. Понимаете?

– Нет.

Потому он и ушёл, подумала Валя, тем более что её диалог с Горяевым выглядел аналогично. Он огрызался: «Как говорит Людмила Пихоя, не лезь в мою подсознанку некипячёными инструментами!» Людмила Пихоя была спичрайтером Ельцина, её имя произносили с благоговением.

– Думаете, если пойду по этим шаманским притонам, он вернётся? – усмехнулась женщина.

– По крайней мере, поймёте, зачем он ушёл.

– Говорите его словами,– поморщилась женщина.

И было ясно, что больше она на приём не придёт.

После неё были дети и старики, а последним – издёрганный мужик. На его правой руке синела наколка «ИГОРЬ», на левой – наколка «ТЫНДА». Сперва пыжился, рассказывал, как заработал на квартиру в Москве на стройке в местах, где три месяца холодно, а девять месяцев «очень холодно».

Потом разнюнился по поводу пропитой печени. Лежал на кушетке, ныл и вдруг продолжил агрессивно начатый с кем-то спор:

– Думают, я робот… У меня семь охранников, а магазин здоровый. Бомжара приходит, весь аж гниёт, говорит: «Дай денег, а то ночью приснюсь!»

– Даёте?

– Даю. Когда денег, когда в харю. Директор велел обыскивать подозрительных. Метут же с полок как снегоуборочные машины, нас потом на бабки ставят за недостачу в зале. Мы обыскивать не имеем права, можем только ментов вызвать. Это в КГБ бдят за каждым, а у нас охранник у камер слежения сидит – порнуху листает и яйцами играет.

– Нарушаете закон, обыскивая людей?

– Девчонка вчера зашла, лет десять. Покрутилась, игрушку под куртку сунула. Гошка с Лёнькой её хвать и тащить в подсобку. А тут бабёнка: «Я юрист, по какому праву ребёнка тащат в подсобку?» Главное, игрушку у девчонки не обнаружили, маленькая сучка, но опытная. А юристка – вызываю милицию, открываю на вас дело!

– Десятилетнюю два охранника тащат в подсобку? – ужаснулась Валя.

– Какие они охранники? Алкаши, для острастки.

– У вас дочка есть? Представьте, что её два алкаша тащат!

– Моя дочка не ворует. А эта одета хорошо. Поймать бы – жопу надрать!

– Может, она и не крала, а вашим алкашам показалось?

– Говорят, игрушку под куртку засунула…– растерянно повторил он.

– И весь магазин спокойно смотрит, как два мужика тащат ребёнка?

– Достали воры! Хорошо, если в подсобке от…им, в основном так отпускаем.

– Всё-таки считаете, что можно тащить ребёнка в подсобку?

– Ничё я не считаю. Две семьи кормлю на свою зарплату, голуба. А эта юристка попёрлась к директору, говорит, ментов вызову, чтоб вы видео не стёрли, засужу магазин, телек позову. Директор ей, давай договоримся, а она, падла, денег не берёт! Согласилась заткнуться, если при ней охранников уволит, он приказ подписал, ей копию вручил. А я ж их инструктировал в подсобку тащить, подставил из-за какой-то сопли!

– Подставили их, а не девочку? – пробовала пробраться к его мозгам Валя.

– Забить мне на девочку! Меня нанимали сторожевой собакой. Гошка с Лёнькой говорят, мы на тебя пахали! А теперь нас в говно, а ты – весь в белом!

– У вас крест на шее. На Страшном суде тоже скажете, что вы сторожевая собака?

– Знаете, голуба, вы хоть и всемирная телезвезда, но я вам деньги плачу, чтоб печень лечить, а не душу.– Он чуть не заскрипел зубами.

– Напрасно думаете, что они не связаны. Одевайтесь,– разозлилась Валя, приоткрыла дверь и крикнула: – Маргарита, верните ему деньги! Это не мой больной, ему к священнику на исповедь.

Когда выходила на улицу после приёма, думала, зачем так подробно расспрашивает? Можно лечить молча. Как говорит Ада, меньше будешь знать, позже будешь вставлять золотые нити.

Но Лев Андронович учил их в духовном университете, что, подкрутив крохотную гайку, можно восстановить всю внутреннюю механику. А вылечив мизинец, поменять человеку биографию.

Дома мать возилась на кухне, оттуда волшебно пахло пирогами. Вика и Шарик выбежали встречать в коридор, и Валя ошеломлённо застыла. Вместо зализанных назад волос Викино личико обрамляла стильнейшая стрижка.

– Ничё хаерок? Типа пикси. Как у Деми Мур! У нас так все герлы подстриглись. Но ты не врубишься, ты не видела фильм «Призрак».

– Не видела, но тебе идёт,– похвалила Валя./p>

– А ещё вот.– Вика задрала халатик.– Зацени чулочки! В Луже купила!

На её ногах были тёмные чулки на широкой кружевной резинке.

– Красивые,– залюбовалась Валя.

– Тебя померю, такие же куплю. Герлы с актёрского сказали, в них трахаться удобно, а то пока колготы стянешь…

Валя с отвращением вспомнила хлопчатобумажные чулки в «рубчик», какие носила в старших классах и медучилище. Они пристёгивались грубыми резинками к специальному поясу, который мать шила из ворованной ткани, украсив перламутровыми пуговками.

Полоска тела между чулками и трусами зимой обмерзала, и на девочек напяливали байковые трико с начёсом. А увидев в журналах импортные колготки, бабы из городка прозвали их «чулки с трусами».

И кулёмали самостоятельно, пришивая хлопчатобумажные чулки к панталонам. Зрелище получалось не для слабонервных, но эстетическая сторона мало кого занимала.

Хлопчатобумажные чулки называли «толстыми», а тех, кто достал через спекулянтов гэдээровские «капронки» и «дедеронки», считали проститутками. Эти чулки примерзали к ногам при минусовой температуре, и снять их было можно, только поливая тёплой водой. Первые капронки Валя купила на свадьбу, а о колготках тогда и не мечтала…

Как Вика сказала про чулки? «В них трахаться удобно, а колготы пока стянешь…» И эта стрижка? Пикси? У неё роман? Почему молчит? Как к этому тактично подступиться?

– Прикинь, Ельцин поздравил пипл с контрактной армией! – объявила Вика.– Кто играет с динамитом – тот придёт домой убитым. Гонит про контрактную армию?

– Когда-нибудь будет…– Передача, которую Валя вела с генералом Воробьевым, не свидетельствовала о быстроте перехода армии на контракт.– Давай не про выборы, и так завтра съёмка с доверенным лицом.

На съёмку с Голубевой Валя приехала пораньше. Ада, Лариса и Катя сидели в кабинете за накрытым к чаю столом.

– Держи, Лебёдка, Ларискин сценарий. Сперва эту Голубеву как бы мни, размягчай вопросами,– протянула Ада папку.– Потом поглаживай: «как вы уже сказали», «как я поняла благодаря вам». Вопросы, подчёркнутые красным, задашь, когда она двумя лапами схватится за сыр. Голубеву надо отработать на высшем уровне!

Из всего этого следовало, что за передачу Аде хорошо заплатили, а сценарий нулевой.

– Катя, Лариса, чтоб ни одного провокатора в студии не было! Эфир прямой! За каждого провокатора вычту из зарплаты! Ты, Лебёдка, не смотри на меня зверем! Всё на мне! Реклама на мне, рейтинги на мне, выборы на мне! – внезапно заголосила Ада.– Горяевские люди велели снять в скоропомощном режиме интервью с губернаторами! А поди поймай их трезвыми!

Валя, не откликаясь, листала сценарий.

– Поймала одного трезвым, сидит в расстёгнутой рубахе, на груди золотая бляха с полкило брюликов,– продолжила.– Прошу, снимите на время интервью, отвечает – она мне душу греет! И место ему в «Чёрном дельфине», а не в губернаторском кресле!

Валя знала от Тёмы, что «Чёрный дельфин» – колония особого режима, считающаяся самой страшной из зон. И снова промолчала.

– Ты мне передачей с Голубевой одолжение делаешь?

– Не тебе, а Виктору! – отрезала Валя и пошла на грим.

– Ну, просто сказка о золотой рыбке…– прошипела вслед Ада.

В гримёрке ждали своей очереди две попсовые певицы, Валя знала их в лицо, но не могла запомнить по фамилиям и тем более по репертуару. Их трескотня не давала сосредоточиться на тексте сценария:

– Как ни включишь телик, сплошняком твои рожа и жопа!

– Ну, ты сама себе Гэллап!

– Слышь, а я со своим рассталась. Прикинь, он при живой мне с другой бабой!

– Так ты по нему не сохла, ты сохла по его кредитке.

– И по кредитке тоже. Видишь, как мне губы передули?

– Можешь за эти вареники снять с клиники бабки.

– Сказали, это моя реакция на вторжение в организм! Организм железный, в него только дулом танка не вторгались.

– А волосы наращивала?

– У меня все запчасти не родные…

Диалог настолько выбешивал, что Валя потребовала загримировать себя без очереди, сославшись на прямой эфир. А потом спряталась в артистическую, где мурчала трёхцветная кошка, а костюмерша Антонина Львовна аккуратно лепила на подошвы четырёх ультрамодных сапог бумажную клейкую ленту.

– Девчонкам, что в гримеркё, на музыкальной передаче два часа по сцене топать. А там и грязь, и пыль, и шляпки от гвоздей. Потом же обратно в магазин сдавать как новые,– пояснила она.– Лентой клеить придумала, как окошки на зиму. Чтой-то вы как в воду опущенная?

– У меня доверенное лицо Ельцина – какая-то ректорша,– призналась Валя.– Засыплет агитками. Сценарий мёртвый, а эфир прямой. Антонина Львовна, Ельцин победит?

– Чего ж не победить? Мужик сильный. Пьяному море по колено, а лужа – по уши.

– Голосовать пойдёте?

– Мне зачем? Я жизнь прожила. Костюм ваш на вешалке. Подгладила чуток. В фирмах ваших не понимаю, но материал с пошивом дорогущий.

Костюм был песочного цвета с наглухо застегивающимся френчем и юбкой ниже колен. Он идеально сидел на Вале, хотя казался слишком тёплым.

Однако при входе в студию прилип Федя Кардасов:

– В этом пойдёте или всё же переоденетесь?

Валя не удостоила его взглядом. Лариса Смит сидела в углу, теребя бахрому очередной псевдорусской шали в крупных розах, и при виде Вали отвела глаза, чего нельзя было сказать о Кате и Корабельском.

Те уставились так, словно видели её впервые. Рудольф стояла у мониторов и всеми зубами улыбалась даме в модных очках, на которой Валя увидела тот же самый песочный костюм с френчем и юбкой до колен.

– Будущее выборов означает будущее России! Чтоб приготовить уху в аквариуме, достаточно поставить его на огонь, а чтоб сделать наоборот, надо быть Господом Богом! На вас колоссальная ответственность! – пафосно вещала Ада Голубевой.– Одна проблема – сдохли кондиционеры, в студии будет Африка…

«Кто эта Голубева, что Ада так пляшет перед ней, и как глупо мы будем выглядеть в одинаковых костюмах»,– успела подумать Валя.

Кивнула Голубевой, и та доброжелательно улыбнулась в ответ.

Ада перевела взгляд на Валю и вскрикнула, словно её ударило током:

– Твою мать, сговорились?! До прямого эфира четыре минуты! Зюгановцы напишут, что ельцинский штаб выписал вам обмундирование! Лебёдка, бегом расстегни пиджак!

– Там комбинашка.

– Цвет?

– Чёрная.

– Запомни на всю оставшуюся жизнь, бельё на тебе может быть только бежевое! Это закон телевидения! Елена Георгиевна, а у вас что под пиджаком? – Аде было не до хороших манер.

– Бронежилет,– пошутила Голубева.

– Это полный обвал картинки! Над нами уржутся свои и чужие! Эй! Со скоростью света организовать что-нибудь! Блузку, футболку, майку! С себя снимите! Иначе все уволены! – заорала Ада так, что Голубева отшатнулась.

Сотрудники засуетились, оглядывая друг друга. Катя вцепилась в Ларису, стаскивая с неё шаль в огромных розах.

– Океюшки, океюшки… Это… авторская работа…– залепетала Лариса.

– Х…вторская! – в рифму заорала Ада, держась за виски.– Твой, Лариска, сценарий! Ты жопу не подняла глянуть на костюмы! Не спи, Лебёдка, заматывайся в эту похабщину! Хоть пиджак прикроем!

Подскочила к Вале, расстегнула верхние пуговицы френча, подвернула борта, организовав вырез, выкрикнула:

– Брошку, булавку, бегом!

Молоденькая администраторша сняла с себя и подала дрожащей от страха рукой брошку с голубым оленем. Ада закрепила шаль оленем, который был тут ни к селу ни к городу, помогла Вале закатать рукава, и пиджак был замаскирован.

Валю затошнило от пропитавших шаль Ларисиных духов, как тошнило от самой Ларисы. И при всём отвращении к Аде она оценила её скоропомощную реакцию, хоть и выглядела теперь как огородное пугало. Но пусть журналисты лучше оттопчутся на этом, чем на одинаковых костюмах в кадре.

Ректоршу Голубеву Валя представляла пожилой занудой, а она оказалась полноватой милашкой из тех, кому категорически не стоит худеть. И хоть была лет на десять старше Вали, оцепенела от мизансцены.

– Елена Георгиевна, душечка! Работаем в условиях, приближённых к боевым! –бросилась успокаивать её Ада.– Соберитесь, моя хорошая! Лебёдка, чеши под камеры! Сядешь в кресло, юбку подтяни, чтоб коленки сверкали! Х… они тогда поймут, что на вас одинаковые костюмы. Елена Георгиевна, миленькая, глоточек коньяка для разрядки?

– Вот уж увольте,– попятилась от неё Голубева.

– Здравствуйте! С вами передача «Берёзовая роща» и я – Валентина Лебедева. Наша сегодняшняя гостья – ректор Педагогического университета Елена Георгиевна Голубева,– произнесла Валя.

Подтянув юбку с коленок, чувствовала себя неловко, сроду не носила короткие юбки. Из-за сломанных кондиционеров в студии была жарища, и зрители обмахивались пригласительными билетами.

– Елена Георгиевна, исход президентских выборов важен для каждого жителя страны. Не по сценарию спрошу, почему вы стали доверенным лицом Ельцина? Вы – ректор университета, у которого на счету каждая минута,– спросила Валя, демонстративно отложив Ларисин сценарий.

Голубева улыбнулась, заиграв чудесными ямочками на щеках, и глазами дала понять, что сцена с одинаковыми костюмами сделала их сообщницами:

– Тогда и я отвечу «не по сценарию». Три года руковожу университетом, всеми силами делаю его атмосферу свободной и праздничной и опасаюсь, что победа коммунистов вернёт нас в прежнюю тусклую и бесправную жизнь.

– Как объяснить это людям, выбитым из привычной колеи? Они, с одной стороны, злятся на разбогатевших, с другой – не хотят обратно в социализм,– выговорила Валя, представив лицо Горяева, шокированного шалью с розами и выставленными напоказ коленками.

– Люди понимают политику как волшебную палочку и хотят отдать её в надёжные руки. За нагромождениями лозунгов от них ускользает реальный человеческий образ, так что расскажу о Борисе Николаевиче без агитации,– ответила Голубева с домашней интонацией.

– Так уж и без агитации?

– Попробую. Моё образование, мои успехи, моя энергия – заслуга родителей. И я преклоняюсь перед людьми, которые сделали себя сами. Борис Николаевич родился в семье кулаков, разорённых советской властью. Деда выслали, отца отправили в ГУЛАГ строить канал Москва – Волга,– начала Голубева.

И Валя буквально застыла, она этого не знала.

– Он учился в Березняках и в седьмом классе был исключён из школы за то, что вступил в конфликт с учительницей, которая била детей и заставляла работать у неё дома. Он пожаловался в горком партии и доучился в другой школе.

– Семиклассник пожаловался в горком партии? – изумилась Валя.

Но тут старушка в старомодном бархатном платье выкрикнула из первого ряда:

– Банду Ельцина под суд! Банду Ельцина под суд!

Она была дебютанткой, нанятой за три копейки, а не профессиональной провокаторшей. Кто-то привёл её сюда, попросив надеть лучшее, и Валя представила, как старушка репетировала этот выкрик дома, усевшись перед трюмо. И как забивала духами запах нафталина, идущий от платья.

Ей было жалко старушку, но прямой эфир есть прямой эфир.

– Зюганов начинает выступления с этой примитивной кричалки, придуманной политтехнологами. Разве у вас нет своих слов? – обратилась Валя к старушке.

– Аплодисменты! – зашипела Ада из-за мониторов, и зал захлопал.

– Я продолжу,– в строгой преподавательской манере сказала Голубева.– Молодой Ельцин стал мастером спорта СССР по волейболу, играл в команде Высшей лиги страны и тренировал вторую сборную УПИ…

– Американцев позвали выбирать вашего Ельцина! Потому что своим противно! – перебил её пожилой мужчина в костюме и широком галстуке, каких уже никто не носит.

И Валя увидела, что он пьян. Пьяных в студию не пускали, значит, хлебнул для храбрости в зале и не рассчитал силы.

– Ошибаетесь, в очереди стоят, чтоб поработать в его штабе! – повернулась к нему Голубева.– А когда Ельцин победит, все станут врать, что работали на него! Позволите мне продолжить?

– Союз развалили, народ обокрали! – откликнулся мужчина; мало того, что он был пьян, так ещё всё время теребил свой доисторический галстук.

Пьяный в прямом эфире – это засада, вывести его можно только в рекламную паузу. Да ещё и лица у Вали и Голубевой тут же заблестели из-за сломанных кондиционеров и тёплых костюмов, а гримёрша тоже могла войти только в рекламную паузу.

– Он успел поработать каменщиком, бетонщиком, плотником, столяром, стекольщиком, штукатуром, маляром, машинистом крана, мастером,– продолжила Голубева.– Поступил на стройфак Уральского института, дорос до директора лучшего в Свердловске домостроительного комбината… Но, не поверите, никто никогда не слышал от него слова мата!

– Вот бы и строил дальше! – встал из второго ряда худющий молодой человек с интеллигентной бородкой.– Кого он назначил губернаторами? Это же бывшие секретари обкомов!

«Яблочник,– подумала Валя,– привет от Юлии Измайловны». И вспомнила слова Ады про то, что место губернатору с золотой бляхой в «Чёрном дельфине».

– А кого б вы назначили, если ни у кого из демократов нет управленческого опыта в регионах? – мягко спросила его Голубева.

– Да просто компартию надо было запретить, как нацизм запретили в Германии! – пылко добавил молодой человек.

– Согласна! Компартия не только не ответила за содеянное, но и оказалась в оппозиции,– кивнула Голубева.– Я и сама там состояла, но не по любви. Просто без партбилета в моей профессии не допускали не только до защиты докторской, но и до защиты кандидатской! Но управлять регионами всё равно кто-то должен.

– Аплодисменты! – зашипела Ада из-за задника.

– Всё разворовали и валите на коммунистов! – снова активизировалась старушка в бархате.

И тут Голубева превратилась из милашки в валькирию и привстала с кресла, чтобы почти прокричать старушке:

– А вам известно, что коммунисты исчерпали валютные резервы и золотой запас? Что продовольствия к августу девяносто первого года оставалось на тридцать два дня? Что даже зерна своего не было и муку делали по мере поступающего импортного? Мэр Попов готовил спецотряды для борьбы с голодными беспорядками! И депутаты предоставили Ельцину и Гайдару чрезвычайные полномочия, потому что были напуганы до смерти!

Голубева налила в стакан ненавистной воды «Лесной источник», вволю напилась, и Валя представила, как навязчиво держат сейчас камеру на бутылке.

– Извините, очень жарко,– оправдалась Голубева и продолжила с прежним запалом: – Был выход – превратиться в Северную Корею, выдавать по корочке хлеба и бить прикладами тех, кому её не хватило! Никто не предлагал другого выхода! Ни белые, ни красные, ни зелёные!..

– Куда дели деньги? – гаркнул пьяный мужчина в широком галстуке, который его беспокойные пальцы зачем-то скатывали снизу вверх в трубочку.

И Валя ужаснулась, что всё это сейчас на крупном плане.

– Деньги при СССР истратило правительство Павлова, а Россия после девяносто первого года признала долги перед Западом, сделанные коммунистами, и стала их в одиночку выплачивать! – ответила Голубева, словно он мог это понять на своей дозе.– Без признания долгов нельзя было получить кредиты, выйти на финансовые рынки, вступить в МВФ, во Всемирный банк и так далее.

– И бог с ними со всеми! На что они нам тут? – выкрикнула старушка в бархатном платье.

– Если у них не занять, из чего было платить вам пенсию? Где взять на зарплату госслужащим, врачам, силовикам, учителям и остальным? – спросила её Голубева.

Она говорила без тягомотины и многозначительности. И то, что напротив друг друга сидели блондинки в похожих юбках с птичьими фамилиями Лебедева и Голубева, снижало пафос и делало тему домашней и касающейся каждого.

Когда передача закончилась, подкладка костюма была насквозь пропитана потом, а Валя – выжата как лимон.

– Не ожидала, что буду кричать,– повинилась Голубева в Адином кабинете за накрытым столом.– Но эти люди ведут себя хуже студентов.

– Они подсадные, у вас же нет подсадных студентов,– объяснила Валя.

– Выпить, подкрепиться, дорогая Елена Георгиевна! Вы сделали в этом формате невозможное и пробили зрителя током по кончикам пальцев! – Ада тряхнула пачкой газет.– Только почитайте заголовки нашх противников: «Беловежский преступник», «Главарь оккупационного режима», «Алкан в Кремле», «Ельцин и его жидовская свора», «Борух Элькин»!

– Да, штаб у них убогий,– кивнула Голубева и повернулась к Вале:– С вами очень комфортно в студии. Только жарко, как в бане.

Катя протянула ей салфетки, промокнуть лицо.

– Спасибо, но это моя последняя передача,– громко сказала Валя, скорее Аде, чем Голубевой.

Все на секунду застыли. Удивлённая Голубева хотела было задать вопрос, но Ада напала на неё с трескотнёй:

– Ваше появление – приз нашему каналу! Когда на переломе эпохи носители нравственности оглашают свою позицию, это становится для общества камертоном!

Было ясно, что эта патока неисчерпаема; Голубева посмотрела на часы, протянула Вале визитку и перебила Аду:

– Извините, у меня учёный совет!

Когда за дверью стих стук её каблуков, Рудольф выдохнула:

– Доверенное лицо с возу, кобыле легче! Катя, Лариса, почему в студии столько провокаторов? Если эти грёбаные кондиционеры не заработают, будете стоять всю следующую съёмку с опахалами! У меня от перегрева пульс сто! Лебёдка, ты открыла тему, как Колумб Америку, и сделала эту лису живой и честной.

– Она и без меня живая и честная,– откликнулась Валя.

– Голубева – лучшая из доверенных лиц. Олигархи на программу не пойдут, артистам никто не верит, остальные как заезженные пластинки. Не скажу тебе, с кем эта Голубева спит, но выбор правильный. С такой мёртвой хваткой дорастёт до министра или сенатора,– резюмировала Ада.

– Мне неинтересно, с кем спит она и с кем спишь ты. Но сценарий нулевой. А креатив туалета в парке даётся Ларисе лучше, чем креатив президента,– не удержалась Валя.

И Катя ей подмигнула.

– Я, Лебёдка, так замоталась, что туалет в парке из-под носа увели,– с досадой призналась Ада.

А Лариса стала обиженно запихивать в сумку шаль, словно не решалась надеть её после Вали.

– Не хочешь мне ничего сказать? – вкрадчиво спросила Ада.

– Всё уже сказала,– равнодушно напомнила Валя.– До свидания.

И пошла в артистическую снимать пропотевший песочный костюм.

Зазвонил сотовый, на нём вспыхнула надпись «Виктор». Понятно, что смотрел прямой эфир, хочет обсудить по горячим следам, но сил разговаривать ни капли. Не дожидаясь унизительного коллективного развоза на одной машине, Валя вышла из Останкино, остановила бомбилу и поехала домой.

Квартира благоухала сиренью, наломанной Викой в парке, и на душе у Вали потеплело. Бабушкин сад в мае утопал в сирени. Она настаивала цветки сирени от всех видов кашля, а промытые листья советовала класть на синяк и ранку, как подорожник.

– Что, доча, с этой пышкой кричали ровно агитаторы? – спросила мать.– Так надо?

– Так надо,– кивнула Валя.

– А пьяница там елозил, как вошь на гребешке, тоже так надо?

– Так получилось…

– Уж платком твоим налюбовалась. А что ж юбчонку тёмненькую под него не подобрали? Специально разножопицу сделали?

– Специально, ма.

– Реклама «Выбирай сердцем» – душевная. А всё ж Мавродий победил бы Ельцина, кабы на выборы пустили! Мавродий – голова! Да уж, бог своё, а чёрт своё,– с сожалением добавила мать.– Ключи на стол не бросай! Ключи на столе к ссоре!

И ушла в кухню.

– Ну-ка позырь на меня! – скомандовала Вика, она видела всё, чего не видела мать.– У тебя глаза цвета кремлёвских звёзд! Опять температура?

– Перегрелась, перепсиховала,– отмахнулась Валя и отправилась в ванную, полежать в прохладной воде.

Снова позвонил Горяев, взволнованно спросил:

– Что случилось? Ада сказала, ты час как уехала!

– О, ты меня не забыл? – решила покривляться Валя.

– Забудешь тут! Еду по городу, а ты отовсюду улыбаешься со своим «Лесным источником».

– Где? – По Валиному телу побежали мурашки.

– На Кутузе, например…

– Стыдобища какая!

– Стыдобища, как тебя вырядили на передачу с доверенным лицом. Просто купчиха у самовара. Хотя коленки затмили всё.

– Правда, Ельцина консультируют американцы?

– Что там журчит? Ты в «Нью-Васюках»?

– Где?

– Есть такой сумасшедший ресторан в Староконюшенном переулке. С водопадом. Свожу как-нибудь.

– С водопадом? Ничего себе! В ванне остываю после Голубевой… Вода льётся. Так что там с американцами?

– Приехали молотить три перца, которые восемнадцать лет назад пихали Клинтона в губернаторы Арканзаса. Срубили бабла, а толку как от козла молока. Мы не понимаем, что в стране творится, у наших политологов ум заходит за разум, а для американцев это вообще китайская грамота. Конкретно с Гарантом работают только Катя Егорова и Игорь Минтусов из «Никколо М»… Про остальных враньё.

– Виктор, я послала Аду и ушла с передачи,– начала было Валя.