Люди солнца Шервуд Том
Это ложь. Мы с Ричардом Ченслором бывали на службах и видели, что русские внимают своим священникам с благоговением искренним и знают наизусть всё, что говорит священник, ибо многие из них немо вторят ему, в один лад шевеля губами. И они никогда, нигде не сидят в храмах! Это решительное их отличие от иудейской и католической веры, где делаются скамьи для удобства. Русские в этом отношении говорили мне: "Мы, когда приходим к земным королям и царям – стоим! Так как же сидеть, когда приходим к Царю Небесному?!"
Тот, кто написал эту вставку, вполне умело и успешно очернил перед англичанами образ московитов. Но он никогда сам их не видел, а воспользовался лишь своим видением службы иудеев или католиков, где верующие сидят!
И далее я следую за неведомой злою рукой и читаю:
"Русские по природе склонны к обману, сдерживают их только сильные побои. Что касается разврата и пьянства, то нет в мире подобного, да и по вымогательствам это самые отвратительные люди под солнцем. Судите теперь об их святости".
Я, в ответ на это злодейское лжесловие, могу указать на сокрушительный факт. Когда наш корабль "Эдуард Благодетель" разбился у берегов Шотландии, что стало с имуществом и товарами? Местное население растащило их! А что сделали с имуществом кораблей "Благая надежда" и "Благое упование" русские? Согласно отчёту второго посольства, "на них не пропало и нитки".
И вот я стал думать, кому и зачем понадобилось очернять русских перед англичанами? И вот что я понял. Среди облечённых властью и силой английских дворян есть гнездо чёрных невидимых пауков. И пауки эти сказал друг другу: "Зачем торговать? Можно снарядить армию, завоевать те богатые земли и иметь все их ценности и товары бесплатно". Но как заставить английских солдат убивать неведомых русских, которые так добры и благочестивы? О, это просто сделать. Нужно от имени умершего Ричарда Ченслора написать, что русские отвратительные обманщики и лицемеры. И, ссылаясь на уважаемого Ричарда Ченслора, говорить об этом во всех домах с тем, чтобы ложь эта надёжно овладела умами.
И вот я делаю страшный для себя вывод: кто-то из имеющих силу и власть в Англии готовит против московитов войну. И, дабы вернуть русским долг за их доброту и радушие, я, дерзнув исполниться скрытой решительности, надёжно укрываю на время своё имущество и под видом торговли еду снова в Москву, чтобы предупредить царя Ивана об этой опасности.
Да поможет мне Бог».
Старый знакомый
Ярослав дочитал, отложил мелко исписанные листы. Странная тишина соткалась за столом. Людей было много, но тихо так, что из дальнего угла слышался шорох огня в камине.
– Готлиб! – сказал я негромко. – Вот, стало быть, какое поручение тебе, братец.
Он с готовностью встал.
– Нужно съездить в Бристоль. Привези сюда Генри, нашего библиотекаря. Пусть тщательно скопирует это письмо. Одну копию отдадим Ярославу, пусть отвезёт в Москву. Там, верно, есть научное собрание, которое интересуется историей дипломатии и торговли. Может быть, письмо будет им интересно.
Ярослав, привстав, с выражением благодарности кивнул.
– Вторую копию пусть отправит в Лондон, с такой же целью. Затем. Найди Давида и попроси его разузнать что можно о семье англиканских иудеев с фамилией Торн. Если отыщется хоть какой-то наследник, я передам ему сундук Исаака.
Ярослав быстро перевёл мои слова друзьям, и кто-то из них удивлённо охнул.
– Ничего особенного, – поднял я взгляд на этот возглас. – Если есть хоть один наследник Торна, всё золото – по праву – его. Затем. Давиду придётся перелистывать имеющие записи о рождениях церковные книги, так пусть он ищет также наследников некоего Джека Дарбсона.
Я перевёл дыхание, положил ладони на стол.
– Ну а теперь что же. До вечера ещё далеко, а работы у нас много. Пит, твои все довольны обедом?
Встав, Пит поклонился и сказал:
– Вкуснейшие колбаски, какие только мне приходилось есть, мистер Том. У Милого Слика, например, таких никогда не бывало. Но мы благодарны вам не только за удовольствие от обильной и вкусной еды, а ещё и за приятную компанию, и за необыкновенные чудеса, которые мы здесь видим. Это был волшебный обед, без преувеличений.
Привстав, я ответно поклонился. Сел и сказал:
– Сегодня мы нашли вход в большую башню, где имеются жилые апартаменты. Так ты теперь отправь своих – пусть на втором этаже займут комнаты, застелят кровати, принесут воды и всё чисто вымоют. Потом принесут дров и протопят печи, чтобы к ночи все апартаменты были сухие и тёплые. Да, и комнаты для гостей так же пусть приготовят. Ведь мы все будем сейчас заняты тяжёлыми брёвнами.
– Исполним старательно, – заверил Пит.
Он кивнул малышам, и они, встав из-за стола, устремились к чудесной, резного красного дерева, двери.
Дружно, разом перекрестившись, немедленно встали и русские моряки и, поклонившись мне, вышли.
Встали и дамы, и старательно, с любовью собрали обед на подносе – для Алис, она оставалась с малютками наверху.
Ярослав подошёл ко мне и сказал:
– Позволь посоветоваться, Томас.
– Да, конечно.
– Во втором этаже двенадцать комнат, а у тебя вряд ли возникнет потребность иметь гарнизон в пятьдесят человек.
Я кивнул.
– Так ты разреши нам снять в двух дальних комнатах железные печи. Они отличнейшим образом встанут в бане.
– Охотно разрешаю и даже прошу. Действуйте!
Он улыбнулся и вышел к своим. Подошёл Готлиб, подал мне дневник тарджумана Торна.
– Готов ехать в Бристоль, – сказал он. – Добавятся ли ещё какие поручения?
– В Бристоле, – чуть задумавшись, сказал я, – нужно ещё собрать небольшой фуражный воз для Себастьяна, и ещё найти его семью… Так что едем вместе!
– Седлаю лошадей, мистер Том! – радостно сказал Готлиб и быстро вышел.
Поспешив переодеться в дорожную одежду и взять шпагу, я поднялся в свои (о, мой добрый Боже! Уже говорю «свои»!) апартаменты. Проходя по коридору третьего этажа, услышал звук торопливых шагов, за стеной, – в спальне – кабинете – гостиной… Эвелин, узнав мои шаги, спешила, оставив дам, мне навстречу.
Да, я вошёл в нашу гостиную, и в ту же минуту быстро вошла Эвелин. Шагнув к ней, дрогнув от радости, что рядом никого нет и можно не соблюдать этикета, я нежно обнял её. Она замерла, прижавшись к мой груди, как птичка, спрятавшаяся в домике, тихом и безопасном.
– Поеду в Бристоль, за семьёй Себастьяна…
– Я буду скучать…
– Я скоро…
Быстро переменив одежду, я сел за свой новоявленный стол в кабинете. Подровнял стопочку листов Исаака Торна, аккуратно поместил их в верхний ящик стола. Эвелин положила передо мной нашу домашнюю книгу, показала, сколько денег выдала Луису на приобретенье поместья для сэра Коривля и на взятки в Лондонском адмиралтействе. Я сам вписал новый расход – сколько сейчас беру с собой, и через минуту Эвелин положила в мой карман снаряжённый указанной суммой портфунт.
Мы вышли в коридор. Эвелин заперла дверь (мягко стукнул ригель замка).
– Нашла где-то ключи?
Она кивнула.
– Хозяйственная.
Смеясь, она сжала мою руку повыше локтя. Мы спустились в каминный зал, вышли во двор. Здесь стояли не две, а три оседланные лошади. Я не без радости увидел, что Луис тоже приготовился ехать. Мы поднялись в сёдла.
– Часа через три или четыре вернусь, – сказал я жене. – Привезу семью Себастьяна. Если захочешь, пригласи Власту съездить на ферму. Но тогда возьмите какой-нибудь женский подарок – уютную скатерть или занавески – чтобы их комнаты оживить. Апартамент стоял запертым, нежилым, почти год.
– Я бы хотела съездить, – сказала она, я кивнул, и мы тронулись.
За въездным мостом сразу и дружно взялись в галоп.
Хлестал в лицо ветер, бил в ноздри запах тёплой лошади, разбрасывали тяжёлый грохот копыта. Двое друзей мчались рядом, и я вспомнил вдруг то ощущение, когда от разбитого «Дуката» подплывал на плоту к острову с пиратствующими моряками. Вспомнил, как некая огромная невидимая сила тяжело шевелилась вокруг меня. Есть, очевидно, необъяснимое присутствие какого-то доброго рока в моей жизни. Какие прекрасные друзья окружают меня! Какие умелые, отважные и надёжные люди!
Домчавшись до пригорода, мы подняли в приветствии руки и разделились. Готлиб направился к дому Давида, Луис – к продавцу поместья, а я – в свой дом, к Генри.
Войдя в прихожую, на миг встал и дождался весёлого приглушённо возгласа из-за тайной стены:
– Всё в порядке, мистер Том! Без происшествий!
– Доброго здоровья, братцы! – радостно ответил я и вошёл в мебельный салон.
Четверо матросов «Форта» возле небольшого станка гнули заготовки для будущих дверных петель. Подойдя, я крепко пожал им руки. Спросил:
– Кто спроворил вам столь непривычное для моряка дело?
– Ваш начальник столярного цеха, – ответили мне. – Говорит, от безделья человек превращается в обезьяну. Так насел, что мы думаем – не служил ли он боцманом в военном флоте.
– Не служил. Но работник толковый! Как решительно бесплатной рабочей силой распорядился!
Все рассмеялись.
– Вот деньги.
Я выложил обомлевшим морякам немного золота.
– В порту разменяйте. Купите самую надёжную, на хороших рессорах карету. Двух здоровых и красивых кобыл. Запрягите. Закупите бочками разнообразных продуктов долгого хранения – муки, овощей, сушёных фруктов. Соль, сахар. Бочку овса. Ещё свечей, вина, табаку, сладостей. Себе купите по необходимости из одежды, обуви. Тщательно запомните или запишите расходы. И подгоняйте карету сюда. Погляжу, толковые ли вы работники.
Оживлённо переговариваясь, моряки вышли.
И тотчас вошли Давид и Готлиб: встретились на улице, когда Давид ехал сюда. Я поручил Давиду спуститься в сушилку, позвать Генри и приготовиться ехать в замок. Готлиб кое-что успел рассказать ему по дороге, и Давид был красен от волнения, но, видя, что мы спешим, расспросы отложил до неизбежного часа езды в карете.
Приехав по адресу, указанному в записке Себастьяна, мы нашли небольшой доходный дом. Вошли в коридор, пронзительно воняющий кислой капустой. Нашли номер. Я остановился. За дверью плакали. Дав знать Готлибу, чтобы погулял в коридоре, постучал и вошёл.
Мне открылась крайне закопчённая комната с двумя лежаками из досок, положенных на полуразвалившиеся сундуки. Грубый стол между двух окон, высоких и узких. В углу стоял свёрнутый в трубу тюфяк, который, очевидно, раскатывали на полу на ночь.
– Офицер! – услышал я испуганный вскрик.
Женщина, сидящая на дощатой кровати, торопливо обняла и прижала к себе двоих детей – мальчика и девочку, лет пяти и восьми. Юная девушка, сидящая на стуле возле стола, попыталась сдержаться, но от этого заплакала ещё сильнее.
– Добрые вести! – как можно громче сказал я и отвёл за бедро так испугавшую их шпагу. – Не нужно страха и слёз, милые дамы! Я привёз добрые вести!
Быстро достал лист с адресом, прошёл и протянул его женщине. Он взяла, всмотрелась.
– Почерк мужа, – сказала она. И почти простонала: – Так он жив?
– И здоров, – сообщил я ей приятную новость. – Его покинули на ферме на год, но теперь приехал новый владелец имения и распорядился привезти к нему его семью и жить вместе. И он передал для вас деньги.
– Симония, – устало и тихо сказала женщина. – Ты спасена.
– От чего это она, простите за вопрос, спасена?
Я прошёл и сел за стол по другую сторону от девушки.
– Владелец дома, – пояснила женщина, – насчитал нам невыносимые проценты за долг. И перевёл нас из хорошей комнату, нанятой мужем, вот в эту. И требует теперь или немедленно расплатиться, или Симонии пойти к нему в кухарки. Но кто же после этого её возьмёт замуж?!
Девушка, представшая моему взгляду, была столь бедна, что не имела платка и вытирала слёзы руками. Достав кружевной голландский платок, я через стол протянул его девушке.
– Вы – племянница Себастьяна?
Нерешительно приняв платок, она кивнула. Немного отодвинула стакан воды, которой пыталась, очевидно, недавно себя успокоить.
– Сегодня же вы увидите его. Собирайтесь.
– Но долг! – с болью в голосе сказала женщина. – Нам нужно владельца дома дождаться!
– А когда он…
И дверь без стука, рывком, распахнулась.
Тяжело, властно шагнули в комнату двое крепких ребят. С бесцветными рыбьими глазками. Отменно сытые. Судя по изящно составленной и хорошо выглаженной одежде – местные горожане. А за ними вошёл, – я понял по тому, как девушка коротко всхлипнула, – владелец дома. Мой старый знакомый.
– Значит, вот как! – мгновенно взъярившись, проорал он. – Ты ещё и гостей, нищенка, здесь принимаешь!
Ну а что, любезный читатель, сделал бы ты на моём месте?
Пружинисто встав, я шагнул и, никоим образом не сдерживая силы руки, хлёстко дал ему в зубы.
Дёрнулась голова. Клацнули зубы. Вытянув руки, он качнулся вбок, как бы ослепнув. Тяжело пал на четвереньки. Я вернулся и сел. Спросил у пришедших с ним, увидев их лица:
– И вот, если бы на мне не было шпаги, вы сейчас, конечно, переломали бы мне рёбра. Во всяком случае, попытались бы. Верно?
Они молчали. Мой знакомый глухо мычал, раскачиваясь и пытаясь встать.
– Итак, вы старательно служите этому гаду. Итак, вам нравится, когда грубая сила возводится в степень закона. Ну так я ею вас сполна накормлю. Сегодня, не возвращаясь домой, отправитесь в порт. Найдёте, если повезёт, торговый корабль. Если не повезёт – военный. Наймётесь в матросы и выйдете в море. Теперь имя, – каждый, – и где живёте.
Один из ребят вдруг дёрнулся и с удивительным для его массивного тела проворством выскочил в дверь. Вернее сказать, попытался, потому что в ту же секунду мелко засеменил, спиною вперёд, обратно в комнату. Сильно отклонившись плечами, раскинув руки, как если бы поскользнулся на льду, в последний миг поймав равновесие и не упав. И, казалось, не падает он потому, что держит его воткнувшийся ему в лоб длинный стальной ствол пистолета.
Вернув несостоявшегося беглеца, Готлиб опустил пистолет и загородил собой дверь. И не возможно мне здесь изобразить словами его лицо. Я сам ощутил колкое прикосновенье озноба при виде человека, который однажды бил пулями сквозь алый шёлк, бил умело и беспощадно, что вполне могли бы подтвердить те, кто лежал сейчас на дне океана. На лице его было то, что нельзя вызвать искусственно, чему нельзя притвориться: опыт работы по крови.
– Имя и где живёте, – повторил я.
Они назвали.
Тогда я встал, подтащил владельца дома к столу и посадил на скрипнувший под ним стул. Взял стоящий перед девушкой стакан с водой и коротко плеснул ему в лицо. Дождавшись осмысленности взгляда, сказал:
– Первый раз я тебя увидел, когда ты заставлял Леонарда делать потаж. Хорошего повара заставлял кормить людей свинячьим пойлом и грозился отдать полиции. Помнишь? Теперь ты тиранишь эту бедную семью. Намереваешься изломать жизнь этой девушке. Для меня – довольно. Вместе с помощниками пойдёшь в порт и наймёшься матросом. Впрочем, можешь сбежать. Но тогда тебя будут искать и ловить все ищейки графства, и все свободные от работы команды, и последние портовые пьяницы. Я Том, капитан «Дуката».
Владелец таверны, а теперь ещё и владелец доходного дома вздрогнул.
– Сколько они должны тебе за комнату? Полностью, со всеми твоими процентами?
С трудом шевеля челюстью, он назвал. Я отсчитал и переправил в его карман полную сумму.
– А теперь скажи, – глядя прямо в глаза, отчётливо произнёс я, – сколько стоят её слёзы.
Он замычал, замотал головой.
– Тогда я определю это сам.
Кивнув Готлибу, чтобы он вывел бледных от пережитого волнения громил, я повернулся к женщинам.
– Не берите с собой ничего. На ферме у вас будет всё новое. Давайте, малыши, ручки. Пошли.
Поспешно, словно опасаясь чего-то, женщина, дети и девушка покинули комнату. Мы вышли в улицу. Двое, поддерживая владельца дома под руки, повели его к стоящей возле входных дверей роскошной лёгкой карете.
– Стойте, – сказал я им.
Они мгновенно остановились.
– С этой минуты карета принадлежит Симонии. Столько стоят её слёзы.
Готлиб посмотрел на меня и одобрительно кивнул головой.
Глава 5
Семья Себастьяна была едва ли не в большем оцепенении, чем владелец дома и его слуги. Женщины и дети послушно, подчиняясь моему жесту, забрались в мягкий, атласный мирок кареты и затихли. Готлиб влез на сиденье кучера и тронул двух крепких, один-в-один, мышиного цвета жеребцов. А я прошагал с будущими матросами до их домов. По дороге рассказал, как поступил Каталука на плантации Джо Жабы.
– Такому человеку жить бы да жить, – железным голосом говорил я. – Но он умер. А вы здесь, сытые, не имеющие нужды, из людей кровь пьёте. Так что перемен в моём решении не будет. Даю вам один день, приведите в порядок дела. А послезавтра я приду в твой трактир и прослежу, чтобы вы были взяты в команду. Хлебнёте жизни – вернётесь к семьям. Если, конечно, не хлебнёте прежде воды со дна океана.
Приобретение слуг
На двух каретах выехав из города, мы обогнали медленно ползущий воз, составленный из трёх телег, который тащили три впряжённые цугом лошади. На возу лежало всего лишь одно бревно: ствол исполинского кедра. Один из возниц, сияя счастливым лицом, привстал и крикнул:
– Скажи, друг, в сторону замка «Шервуд» я правильно еду?
Готлиб с кучерской скамьи подтвердил:
– Точно по этой дороге. Через два часа будете.
И сам спросил:
– А ты, друг, отчего довольный такой?
– О! – восторженно крикнул он. – Эти русские купцы здорово платят!
«Не пять, – подумал я, – десять бочонков специй подарю Ярославу».
Да, воз мы обогнали, но поплелись так же медленно, как и три портовых лошадки: на ухабах покачивался привязанный к крыше и угрожающе раскачивал купленную матросами карету огромный котёл-ванна. Те же два часа мы добирались до замка и приехали перед самыми сумерками.
Эвелин и Власта поднялись в карету к семье Себастьяна. Я передал четверых новых работников форта «Шервуд» Носатому, чтобы он накормил их и устроил на отдых. Сам влез на кучерское место в большой карете, Готлиб взялся править роскошным аристократическим экипажем, и мы двинулись к ферме.
Во дворе фермы уже не было ни одной коровы. У дверей в дом стоял Себастьян с бледным от волненья лицом. Сверху, с кучерского места я ему указал и крикнул «там!», и он неуклюже побежал к сверкающему в лучах заходящего солнца роскошному экипажу. Нелепый бегун, ходульно переставляя ноги, отчаянно спешил, и лицо его мучительно раскраснелось.
Готлиб остановил мышастых коней. Себастьян подбежал, с усилием выпрямил костистое, длинное, согнутое от долговременного сидения под коровами тело. Медленно раскрылась дверца, и сейчас же раздался отчаянно-радостный детский визг, и тут же громко заплакала женщина.
Я и Готлиб взялись перетаскивать покупки из кареты в коридор. Сунулся было к нам и Себастьян, но я махнул ему – «Иди размещай семью!». И вот мы перенесли всё и вошли в апартамент управляющего. Здесь горели десятка два свечей, и Эвелин ещё зажигала и ставила на подоконниках и на столе.
– Вот это правильно! – громко сказал я. – Праздник должен быть ярким!
В плите был разведён огонь. Эвелин, Власта и жена Себастьяна готовили ужин. Симония и дети бережно сворачивали привезённые дамами подарки – три чудесные покрывала из крашеной шерсти: жёлтое с зелёным травяным узором, очень большое, для спальни; розовое – для детей; и небесно-голубое – для девушки. «Эвелин! – мысленно сказал я. – Какая ты умница!»
Спросил у Себастьяна:
– Ты где воду держишь?
– Если для кухни, – взволнованно потирая руки, сказал он, – ношу из реки. Поить телят и коров – вдоль крыши стоят бочки с дождевой водой.
Понимающе кивнув, я вышел, и со мной вышел Готлиб. С большим трудом, взобравшись на крышу кареты и медленно стравливая верёвки, мы опустили на землю котёл. Тут же у входа в дом установили его на ножки и наполнили водой из бочек. Потом торопливо – уже ощутимо катились сумерки – нахватали старых досок и прочего деревянного хлама и разложили под котлом огонь. Вышла Симония и с сильным почему-то смущением дрожащим голоском пригласила нас к столу.
Стол, за которым днём Себастьян писал бумаги, – голый, с трещинами, серый стол теперь был совершенно закрыт блюдами, бутылками с вином, свечами, посудой. Все уже разместились на лавках. Мне было оставлено место во главе стола, у стены, где стоял старинный резной стул. Но я вытянул в направлении это стула палец и заявил:
– Это место управляющего. Садись туда, Себастьян. А я всего лишь гость, я на лавке.
И сел рядом с Эвелин.
Сел, посмотрел в блюдо. Варёный картофель, печёный лук, соус. Три отварные куриные грудки. На отдельной тарелочке – хлеб, травы, лук, холмик соли. Себастьян, заняв командорское место, надламывающимся, звенящим голосом прочёл молитву. «Аминь!» – сказали мы все, и Готлиб расторопно наполнил вином красноватые медные кружки.
– Алле! – громко и радостно сказал он, и мы выпили.
– Хорошее вино у тебя, Себастьян, – доброжелательно заявил я, и все рассмеялись.
Только сейчас я почувствовал, как голоден. Стараясь не спешить, взялся за трапезу. Эвелин склонилась ближе, полила из судочка ломти моих куриц маслом и уксусом. И я услыхал её жаркий быстрый шёпот: «Я тебя обожаю». Жар хлынул в лицо. И, чтобы спрятать от окружающих жгучее, выдавливающее слёзы счастье, я быстро поднял кружку с вином, и на те несколько секунд, потребовавшиеся мне для того, чтобы скрыть волну этого жара, закрыл кружкой лицо.
Готлиб незаметно встал и вышел. Вернувшись, он кивнул мне: «Горит хорошо».
– Себастьян, – сказал я. – Мы привезли большой железный котёл. Он сейчас во дворе и полон горячей воды. Вымоетесь перед сном во дворе, а завтра решишь, где ему постоянное место. Днём приеду – перенесём.
– Где бы вы ни появились, мистер Том, – вдруг звонко сказал Власта, – вы несёте людям спасение, изобилие, счастье! Я вас обожаю.
И она, лучась улыбкой, посмотрела на Эвелин.
– Иначе и быть не может, – слегка кивнув, отвечала она.
– Я тоже его обожаю, – улыбаясь и кивая со значением головой, сказал Готлиб.
И вдруг Симония негромко сказала:
– И я…
Голосок у неё сорвался и пискнул, и все снова рассмеялись – доброжелательно, сладко.
– В твоём хозяйстве ещё прибыток, – преодолевая смущение, продолжил я. – Два серых жеребца и карета. Они принадлежат Симонии как возмещение владельцем дома за нанесённый ей моральный ущерб. Бочку овса мы привезли, и привезём ещё, когда она опустеет. Но ты уже сейчас определи поле, которое весной нужно будет распахать и овсом засеять.
– Завтра же сделаю, – ответил он и добавил: – Эти серые жеребцы такие красавцы… Даже жалко в плуг запрягать.
Отужинав, мы тепло попрощались. Эвелин и Власта обняли детей, жену Себастьяна и Симонию и поднялись в карету. Сел с ними и я, а Готлиб сел на кучерское сиденье. Медленно, по тёмной дороге, мы покатили домой.
Когда мы въехали в северную башню, я не поверил глазам: вдоль главной улицы замка были развешены и зажжены масляные фонари. Каменные стены строений были покрыты янтарно-жёлтыми пятнами. Ветерок слегка качал фонари, и пятна двигались и мерцали, и делали улицу волшебной, сказочной, невероятной.
Карета ощутимо качнулась: на подножку вспрыгнул Тай и в раскрытое окно проговорил:
– Тридцать два фонаря нашёл в подвале, мастер. В солому обёрнуты, стёкла целы. Залил масло, подвесил, зажёг. Это будет теперь моё дело. Оно мне нравится.
И спрыгнул. Карета снова качнулась.
– Какой хороший слуга, – очарованно произнесла Власта.
– Это даже странно, – тут же откликнулся я, – каких судьба мне посылает помощников. Тай, Готлиб. Теперь вот ещё Себастьян. Знаете, почему он не пришёл в замок, чтобы узнать о причинах своей покинутости, хотя до замка час примерно ходьбы? Потому что не имел и минуты свободного времени. Приготовленье еды, кормление телят, дойка коров, выпас их, уборка навоза, вечерняя дойка, а уже глубокой ночью – переработка молока в творог и сыр. Он голодал, ничего не имея из еды, кроме этих молока и сыра, но ферму, доверенную ему, не покинул. Надёжность такого человека много ценнее, чем всё то, что мы сегодня ему привезли.
Но я забыл упомянуть ещё одного преданного и старательного слугу и вскоре для себя это отметил.
У мостика я помог дамам сойти, и мы выехали на ристалище. Докатили до конюшен, остановили коней. Носатый вышел из конюшен навстречу, и с ним вышли двое моих матросов. Быстро выпрягли новых, купленных матросами кобыл и повели в конюшни. Я был удивлён – почему с такой охотой, даже поспешая, они пошли в чужое, незнакомое место. Вошёл в конюшню сам и недоверчиво втянул воздух: оглушительно сытный запах! Хлебный, волнующий, тёплый.
– Что это за аромат, Иннокентий?
– Котёл овса с фунтиком мёда запарил, – ответил Носатый. – Для вечерней кормёжки. Вон стоит, войлок наброшен.
– А зачем войлок?
– Чтобы кобылы не пошли сразу к котлу, а пошли бы к загону. Вон, я раскрыл все пустующие загоны, а кобыла идёт свободно, и как только какой понравится, она сама войдёт в этот загон – и, стало быть, там и жить будет.
Вдоль конюшни полетело заливистое громкое ржание: обжившиеся уже лошади немного нервно приветствовали новых жильцов.
– Рысью не пускали? – спросил Носатый и тут же сам ответил: – Нет, сухие. Тогда я сейчас же их напою.
И он, торопливо семеня ногами, потащил к новичкам два ведра с тёплой водою, забелённой грубого помола мукой.
– Иннокентий! – громко сказал я ему вслед.
– А? – с готовностью остановился он.
– Ты хороший друг, Иннокентий. Я очень доволен, что ты ушёл из матросов и живёшь вместе с нами.
И, не дожидаясь ответа, вышел.
Рыцарь в бочке
Утром, раскрыв глаза, я тотчас закрыл их: солнце, заполнившее спальню, мерцало так ярко, что больно было смотреть. «Уже позднее, очень позднее утро. Почему же я спал так долго? Ах, да. Устал вчера неимоверно». Забросив за голову руки, предельно вытянулся – с хрустом, стоном.
Выметнулся из-под одеяла. Встал в центре своей новой, такой огромно-солнечной спальни. Раскинул руки. «Хорошо как!» Прошлёпал босиком в ванную комнату. Жарко натоплено. Большой котёл умеренно горячей воды. «Не-ет, так жить можно!»
Спустя полчаса, крепко затянувшись поясом, поскрипывая ботфортами, сошёл вниз.
– Оми-и-и-личка! – пронзительно завопила сидевшая на скамье у стола Ксанфия. И, вытянув пальчик, сообщила на весь каминный зал: – Мистер Том!
Омелия и Грэта метнулись к камину, с лязгом опустили на подрешётник букан. В ту же секунду колбаски, лежавшие на нём, запотрескивали и зашипели. Я прошёл к своему месту, сел. Поднял конус накрахмаленной белой салфетки. Точное повторение вчерашнего утра! На золотом блюде выложена шпалера из листьев салата, несущих продолговатые ломтики поджаренного хлеба, на которых белели ровные полоски сыра, увенчанные холмиками мелконарезанных тушёных овощей. Рядом золотой же судок с томлёнными в сметане жареными грибами. И рядом тяжёлая серебряная корабельная кружка с золочёной крышкой на рычажке. На белой салфетке – серебряная двузубая вилка с костяной рукоятью и такой же, в пару, серебряный нож. В кружке – эль, терпкий, янтарный.
Простучала каблучками через весь зал Омелия и на разделочную доску водрузила букан с огненными колбасками.
– Доброе утро, мистер Том!
– Доброе утро, драгоценные барышни!
Буйная сила жизни лучилась и распирала меня изнутри. Войдя в трапезу, я сдерживался изо всех сил, чтобы не показать суетящимся в кухне кухарочкам своё звериное удовольствие от неописуемо вкусной и сытной еды.
Всё съев, встал, широко перекрестился. Со словами горячей благодарности поклонился кухарочкам. Лёгким кивком принял их неуклюжие реверансики. Вышел.
Возле мостика стоял воз. Высоко нагруженный, обтянутый канатами и парусиной. Рядом – Давид и Эвелин. Подошёл, тепло обнял обоих. У Эвелин – хозяйственная книга в руках.
– Что здесь? – спросил, указывая взглядом на воз.
– Сыр, – ответила Эвелин, показывая записи в книге.
– Что ещё за сыр?
– С твоей фермы, Томас, – пояснил Давид. – Сыр, в который Себастьян целый год усердно перегонял молоко. Который я сейчас везу в Бристоль, чтобы с наивозможной выгодой продать. Чтобы наконец-то рядом с чудовищной суммой выплат за лошадей, провиант, лесопильню, взятки в Лондоне, покупку имения сэру Коривлю появилась строчка дохода. Хотя бы и небольшая, за сыр. Ты ведь понимаешь, Томас, что любой замок должен быть самоокупаем?
– Я мало что смыслю в этом…
– Не беда, когда у тебя есть Давид и Эвелин. Но скажи мне, Томас, почему ты не поднимаешь деньги, которые лежат у тебя под ногами?
– Это как?
– Взгляни вокруг.
Я взглянул.
– Какое огромное количество добротных каменных помещений! Ещё у тебя есть работники, лошади, уголь в горе и песок на берегу речки.
– При чём здесь песок?
– А при том, что через месяц, не позже, я бы хотел возить в Бристоль на продажу «Шервудское» стекло.
– Стекло?!
– Ну да, стекло. Оконное, столовое. Зеркала.
Читать бесплатно другие книги:
