Программируемый мальчик (педагогическая фантастика) Тюрин Александр

8

…прочувствованно сказал:

— Решив прийти ко мне, ты выбрал наилучшую схему поведения. Если хочешь, оставайся у меня хоть до понедельника. Изучай аппаратуру, пока у тебя восприятие свежее.

Саша сидел в гостях у Хлумова и кушал. Хозяин угощал его цейлонским чаем и китайской тушенкой, проницательно усмотрев в глазах гостя голодный блеск. На эти выходные Хлумов остался один: папа пребывал в заграничной командировке, а мама вчера улетела в Адлер немного позагорать, собираясь вернуться в понедельник прямо на работу. Родители вполне доверяли Хлумову — и квартиру, и все, что в квартире, и вообще.

— Ну, там видно будет,— по-светски небрежно ответил Саша. Но в душе ужасно обрадовался. Совершенно неожиданно он нашел желанное убежище, да еще какое! Причем не понадобилось даже делать постыдное признание в том, что он сбежал из дому и что ему просто-напросто некуда деваться. Саша объяснил Хлумову причину своего появления естественным интересом к персональному компьютеру, ведь у него в доме скоро должен появиться точно такой же. И как выяснилось, этого для одноклассника было вполне достаточно. Хлумов поправил только: “Точно такой же компьютер не появится. У нас очень дорогая модель и потому редкая для нашей страны. Импортная, разумеется” — “Мой папа тоже барахло покупать не станет”,— почему-то обиделся Саша.

По дороге к главе “биржи” Токарев понял: с этого неприятного похода можно поиметь кое-что не менее важное, чем просто возможность пересидеть житейскую бурю. Вдруг ему удастся выудить из хлумовского компьютера хоть какие-нибудь сведения, касающиеся Системы? В конце концов, надо с чего-то начинать поиски штаба вражеских сил! Во-вторых, он не наврал Хлумову: его действительно интересовал компьютер сам по себе. Полезно было заранее разведать повадки этой “сложнейшей техники, к которой поганца Сашку и подпускать-то нельзя”, по выражению Токарева-старшего.

Гость наконец отвалился от стола, расправившись с деликатесами, и сытым голосом спросил:

Ну как, много денег ты дал Жарову за бутылки?

Петр Жаров, к сожалению, не понял нашего принципа,— погрустнел Хлумов.— Деньги лишь средство для достижения общей цели. Кто не согласен с этим, тот не может быть с нами.

К хлумовской манере изъясняться надо было привыкнуть. После минутного обдумывания Саша догадался:

А-а! Так вы Барабана надрали?

Почему? Сданные бутылки были возвращены владельцу. Зачем мне их покупать? Деньги из нашей кассы предназначены ведь совсем для другого.

Саша представил себе потного Жарова, который тащит обратно проклятую сумку — плачет, а бросить жалко. Вспомнилась известная картина “Бурлаки на Волге”, и, не сдержавшись, он захихикал.

Зря смеешься,— строго заметил Хлумов.— Деньги расходуются не на мороженое или на кино. А только на цели Всевключа.

Какого севключа? — удивился Токарев.

Слушай меня внимательней. Говорю по слогам: Все-включ, что сокращенно означает…

Хлумов не успел закончить объяснение: неожиданно из прихожей прозвучала трель соловья. Он встал и выудил ногой из-под стола роликовую доску.

— Извини, кто-то звонит в дверь. Пойду взгляну. Оттолкнулся и, ловко виляя задом, выкатился из кухни.

Послышались голоса: “Опять ты? Я же четыре раза втолковывал…” — “Слушай, Хлумов, тебе нравится моя куртка? Бери, у меня еще есть”.— “Подожди, Лена, не снимай. Я что, похож на кретина? Представь, что сделают твои родители, когда ты вернешься без части одежды? Максимум через полчаса они будут здесь”.

Без сомнения, пришла Лена Печкина. Токарев тяжело поднялся и пошел культурно поприветствовать подругу детских игр. Застигнутая им сцена была достойна заголовка “Их нравы”. Печка, всхлипывая, пыталась вылезти из куртки, а Хлумов деловито запихивал девочку обратно, одновременно вытесняя ее за дверь. Заметив Токарева, хозяин отошел в сторону, невозмутимо покашливая. Гостья стащила верхнюю одежду и тоже увидела Сашу.

— Токинг! — закричала она.— Как здорово, что ты здесь! Скажи ты ему, скажи! — От радости она даже захлопала в ладоши.

Саша растерялся: Чего сказать-то?.. Ты, это самое, Хлумов, не надо. Ее-то зачем?

Скажи ему, чтоб куртку взял. Или пускай в долг разрешит. Я отдам, ты же меня знаешь!

Действительно, Хлумов,— согласился Саша,— я ей в прошлом месяце пласты давал. Так она даже вернуть хотела… Я их, правда, ей тогда подарил.

Они выжидательно посмотрели на Хлумова. Тот ответил не сразу. Будто бы прислушался к чему-то.

— Ладно, Печкина, раз Токарев за тебя поручился… Попробую поставить на завтра. Если не хочешь увеличить свой долг, можешь принести пластинки. Это очень хороший ресурс, очков много получишь. А теперь до свидания, Лена.

Милостивое разрешение не вызвало восторга, как можно было предположить. Она покачнулась и, чтобы сохранить равновесие, привалилась спиной к дверному косяку. Руки у нее внезапно затряслись — она сцепила их в замок.

Хлумчик, я не могу завтра,— тихо сказала она.— Мне сегодня надо. Позарез, Хлумчик.

Об этом не может быть и речи.— Хозяин недвусмысленно указал рукой на выход.— Завтра жду с нетерпением.

Печкина оторвалась от косяка.

А вот никуда я и не пойду,— заявила она капризно и вдруг задрыгалась.— Хлумов, хочешь, потанцуем? Смотри, как у меня красиво получается. Сашка, ну скажи ты ему хоть что-нибудь! Тащите музон, сейчас дискотеку устроим, не пожалеете.

У тебя одной это лучше получится,— усмехнулся Саша и подначил: — А что, на столе не слабо сплясать?

Печкина сразу посерьезнела, замерла. Огляделась:

На каком столе?

На кухонном, среди тарелок — Саша засмеялся, поддерживая шутейный разговор.— Только калоши не забудь снять.

Хорошо,— легко согласилась Лена. На всякий случай уточнила: — Хлумов, так ты пропустишь меня сегодня без очереди?

Елена Петровна, я тебя официально предупреждаю…— В голосе хозяина прорезался металл.— Еще тридцать секунд недостойного поведения, и я поставлю вопрос о твоем исключении из Всевключа. Внимание, время пошло.

Для наглядности он поднес часы к ее носу. Это был крах надежд! Лена тут же скисла и поволоклась к дверям, бормоча:

— Что же делать?.. Что же делать?..

— Иди домой, покушай, почисти зубы и ложись спать,— предложил Хлумов.

— Гады… Несла хорошую вещь, думала — он человек…

На лестнице она гулко зарыдала. Хлумов вдруг спохватился:

— Куртка!

Он cгре6 забытую одежду и стремительно бросился на лестничную площадку. Раздался его возглас: “Печкина! Подберешь внизу, бросаю!” Затем щелкнули замки — Хлумов вернулся в квартиру.

Только что приняли ее, а уже так себя ведет,— горько заметил он.— Нет, с кадрами надо работать тщательнее.

Ты принял ее в свою шарагу? — поинтересовался Токарев.

Не шарага, а Всевключ. Я начал тебе рассказывать про наше общество, но Печкина мне помешала. “Всевключ” сокращенно означает “Всеобщее Включение”. Это совместное использование детьми Единого Источника Знаний, то есть ЕДИЗа.

Внеся ясность, он замолчал. Токарев устало вздохнул:

Объяснил называется… Ты лучше скажи, чего Печкиной-то все время нужно?

Лена Печкина, к сожалению, хотела всего-навсего поиграть с компьютером. Настоящая работа с ЕДИЗом ее не интересует. Как, впрочем, и работа с ресурсами. Вот она и таскает всякое барахло, чтобы заработать положенное число очков.

Хлумов нащупал ногой роликовую доску, принимая стартовую позицию.

— Саша, мы можем пройти в папин кабинет, я покажу тебе ЕДИЗ. Изучишь клавиатуру, узнаешь, как надо…

9

…узнал называется. Туман уже перед глазами. Как там в хлумовской инструкции сказано насчет тумана, ну-ка?.. Вот! “Если боковое зрение перестает воспринимать реальность в полном объеме, нужно выйти из игры нажатием клавиши “BREAK” (“СБРОС”) Для снятия психического напряжения следует повращать глазами, потереть мочки ушей и кончик носа. После чего обратиться к начальнику машины, то есть ко мне, с рапортом: “Номер такой-то игру закончил!”. Смешная у Хлумова инструкция — два десятка таких вот пунктов. Он сам ее сочинял, а потом с помощью штуковины, приделанной к компьютеру, напечатал… Вообще-то, я заигрался, увлекся, как свинья у помойки. Три часа просидел, в экран пялясь. Уже второй час ночи, а я еще и не пробовал прощупать этот электронный ящик! Ладно, воскресенье впереди, успею…

А Хлумов вел себя вполне прилично. Привел в отцовский кабинет, усадил перед своим хваленым ЕДИЗом, который оказался тем самым компьютером, и смылся. Дрыхнуть пошел. Дозволил играть без его присмотра — пока интереса хватит. Технику, мол, и выключать не надо, сама загаснет, если десять минут на клавиши не давить. Автоматика!

Значит, так, “BREAK” нажал,— по идее, игру закончил. Пойду-ка теперь оценю диван. Зря, что ли, там подушка и плед? Опять же Хлумов заботу проявил… Ой, пол почему-то качается! Хорошо хоть, койка рядом. Вот она, подруга моряка…

А игры, между прочим, у этого ЕДИЗа здорово заразные, сволочуги, затягивают покруче, чем мои когда-то. Особенно последняя. Что-то в ней такое есть, родное и близкое. По экрану бродят зеленые человечки — “свои” — и бесцветные треугольнички — это уже “враги”. У одного из человечков дубинка — он среди “своих” главный. “Свои” очень глупые, они расползаются из домика по полю, не замечая “врагов”, а те присасываются к ним и мало-помалу делают бесцветными. Главный обязан загонять человечков обратно в дом, а треугольники превращать ударом дубинки в кляксы. Причем обесцветившиеся становятся “предателями”, они прилепляются к главному и мешают ему двигаться…

Стоп. Куда это я проваливаюсь? Или я так засыпаю? Ладно, потом разберемся. Я…

10

… открыл глаза и закричал. Прямо над ним висела физиономия Хлумова. Физиономия жутко светилась в полумраке. Четким движением он спрятался под плед и уже оттуда спросил:

Хлум, ты что?

Без пяти восемь, Токарев. Саша откинул покрывало.

Слушай, так это ты у меня в голове ковырялся?!

В нем забурлило возмущение. Действительно, как не возмутиться! Ночью черт знает что творилось, до сих пор во лбу ломит. А тут пугают ни свет ни заря. Подушку забрать хочет, что ли?

— Тебе, Саша, очевидно, сон плохой приснился,— вежливо предположил Хлумов.— Просто мозг перевозбудился с непривычки. Для полноценной работы с ЕДИЗом необходимо тренировать психику.

Токарев немножко успокоился. В самом деле, ляпнул спросонья. Оно и понятно, спал всего шесть часов, к тому же с кошмарами. Всю ночь отчетливо чувствовал, что его голова открыта, как шкатулка, и чья-то рука там шарит, перебирает… Конечно, Хлумов здесь ни при чем, не хирург же он по части мозгов!

Саша окончательно пришел в себя. Выяснилось, что хлумовская рожа вовсе не сияет сама по себе — это на нее падает свет из коридора. И на часах действительно восемь. Заурядное воскресное утро. Спать да спать еще.

Ты чего в такую рань? Соскучился?

Время вставать, Саша.

Боится, что диван испортится? Он снова возмутился:

В школу же по воскресеньям не ходят! Или спущен новый приказ?

Ты выдвинут мной в актив. А сбор актива в девять. Я уже полчаса на ногах, вводил твои данные в ЕДИЗ. У тебя теперь свой раздел есть, в который никто не имеет права влезать. Пароль “ТОК”, пользуйся.

Вот так новость. Не спросясь, записывают его в мафию! Даже раздел какой-то завели…

— Не понял, Хлумов. Какой еще раздел? Чтоб играть, когда хочешь?

Одноклассник улыбнулся краешком рта:

Чтоб работать, когда надо, Саша. Введешь туда нужные для жизнедеятельности тексты, программы, статистику. А сейчас вставай, у нас всего сорок пять минут.

О! Как раз для успешного завершения ночного сна.

Ошибаешься, Саша, нам еще предстоит завтракать. Кушать надо внимательно, тщательно пережевывая пищу.

Если бы Токарев раздетый лежал, то наверняка послал бы его подальше. А так — достаточно ноги спустить, и ты уже пионер, ко всему готовый. Выполз он из-под пледа и пошел на кухню — тщательно пережевывать хлумовскую пищу. Мысли о том, что его вербуют в мафию, отложил на время. Решил посмотреть, как дальше дело пойдет.

Хлумов работал челюстями быстро и надежно, как хомяк. Токарев сидел за кухонным столом напротив хозяина и наблюдал, борясь со смехом. На каждые десять жевков тот делал одно проглатывание. Естественно, что и в беседу не вступал — на Сашины попытки заговорить лишь тыкал вилкой в плакат: “Каждое слово — это потерянные калории!”. Только покончив с завтраком и шумно прополоскав рот под краном, он заговорил снова:

— Родители у тебя когда встают? Саша прикинул:

— Папаша, наверное, уже сел видеомагнитофон проверять, не заработал ли.

— Думаю, тебе целесообразно позвонить домой. Ты же вчера не предупредил родителей, что остаешься здесь до утра? Скорее всего они вообще не знают, что ты находишься у меня, иначе еще вчера пришли бы за тобой. Следовательно, ты ушел из дому без разрешения.

Все было разложено по полочкам! Так верно, что хотелось дать ему по морде… А словечко это — “целесообразно” — просто убивало. Два месяца Токарев его не слыхал и надеялся больше не услышать…

Не успел Саша набрать номер и вякнуть в трубку: “Мама!”, как на него обрушился поток причитаний и выспрашиваний: где он, с кем, как посмел и так далее. Ему сообщили, что папа уже обегал всех его “дефективных приятелей” (с чем нельзя было не согласиться) и допросил их с пристрастием. А папу допросили в милиции, куда он заявил о пропаже ребенка. На прямые вопросы Токарев вежливо отвечал, не указывая своего местонахождения: “Да у товарища, вы его все равно не знаете!”, но это почему-то не помогало. Чтобы сменить тему, он поинтересовался, чем сегодня будут пороть — рейсшиной или, как обычно, журналом “Огонек”. Папа обнадежил, пообещал, что применит только старый добрый флотский ремень… Саша не очень-то вслушивался в их горячие речи, пока мама не стала защищать его многострадальную задницу от папиных посягательств. При этом она употребила странную фразу: “Нельзя его пороть, ему же в сидячем ехать”. Тут и Токарев оживился: куда ему в сидячем?! Выяснилось, что вчера принято окончательное решение отправить ребенка в Псков, под негласный надзор бабушки и прочей папиной родни. На годик-другой, а там в морское училище, на казенные харчи. Климат-де в городе сырой, воздух и вода загажены, всюду компании распущенные, и от этого — болезни, заторможенность в умственном развитии и, самое главное, полная Сашина невоспитуемость. В общем, светила ссылка в незагаженную местность, как Пушкину в свое время. Услышал Саша такое и ужасно обрадовался! Даже “спасибо” сказал. Думал ведь — в тюрягу, в колонию или в “психушку” его оформляют. А у бабушки жить можно. (Хотя она покруче будет, чем папа, все-таки капитан милиции в отставке.) И Псков не деревня. Наоборот… Токарев набрал побольше воздуха:

— Псков — это город, центр Псковской области РСФСР, расположен на реке Великая, узел железнодорожных линий — на Ленинград, Вильнюс, Бологое, Ригу — и шоссейных дорог…

11

…Долдоню прямо в телефон, подробненько — про железнодорожные линии, про псковские дороги, про население. Вся эта белибердовина возникла у меня в голове сама по себе, сразу после маминого сообщения о моей высылке. Во лбу будто зажглась лампочка и осветила справочную панель, вроде тех, что на вокзалах. Панель листается, а я читаю: “…развита также легкая, особенно льнообрабатывающая, и пищевая промышленность…” Читаю и думаю: ага, жратва есть, без одежки не останусь. А потом с гордостью закончил: “На 1 января 1974 года в Пскове было 11 больничных учреждений на 2,8 тысячи коек, что составляет 0,02 койки на одного жителя!” Моим знаниям удивились и мама, и папа, и особенно я. Только стоящий рядом Хлумов согласно покивал головой: правильно, мол, без ошибок. Мама стала меня успокаивать. “Зачем,— говорит,— тебе койка в больнице, ты у нас пока здоровый, а в Пскове и вовсе возмужаешь”. И папа пошутил слегка невпопад: “Только не женись сразу, там девки хваткие”.

Разговор закончился быстро. Причем неожиданным образом — Хлумов вынул у меня из руки телефонную трубку и сказал механическим голосом: “Внимание, извещение узла связи. Номер отключен, номер отключен, номер отключен…”

Затем нажал на рычаг. Я посмотрел на него с восхищением, а он пояснил:

— Времени осталось ровно столько, чтобы средним шагом дойти до места. Не забудь, тебе нужно внимательно наблюдать за обстановкой на улице.

Меня что-то насторожило в его словах, но я был слишком ошарашен своими невесть откуда взявшимися познаниями о Пскове и поэтому не стал уточнять. Случившийся со мной приступ неестественной болтовни очень напоминал “отходняки”, которыми я страдал не так уж давно! Тогда в меня пытался вселиться телевизор. А сейчас что со мной? И сон был подозрительный, как я сразу-то не сообразил! Но ведь ночные ковыряния в моей голове вовсе не означают, что меня пытались упорядочить,— просто поковырялись и захлопнули крышку… Ничего не понимаю.

Спохватился я, только выйдя из дома:

Хлумов, с чего ты взял, что мне по улице ходить сложнее, чем другим? Что там тебе натрепали про меня?

Я пользуюсь информацией из надежных источников. Если бы источники были ненадежными, то лежать тебе под малярной люлькой в расплющенном состоянии, что серьезно повредило бы твоему здоровью.

Черт, прямо в “яблочко”! Я даже поежился. И откуда он все знает? Я спросил:

— Хлумов, скажи, только честно: и откуда ты все знаешь? В разведке работаешь?

— Я работаю на Всевключ, говорил же тебе. Всевключ предоставляет каждому отдельный информационный канал. Я пока что умею пользоваться этим средством лучше остальных.

Опять темнит! Что ни фраза, то какой-то намек, полунамек— попробуй разберись. Я обиделся и остаток пути молчал. Следил за пейзажем — не подстраивается ли где-нибудь бяка. Система-то не дремлет, понимаешь. Все было тихо. Правда, это не показатель безопасности. Но и напряжения в воздухе не чувствовалось, у меня ведь нюх развился, как у дикого зверя. Может, рыжий так успокаивающе действует на агрессоров? Тогда oн выгодный спутник, хоть его и не любят мои чистенькие друзья.

Когда я увидел рожи одноклассников на фоне гаражей, догадался: мы пришли Их было семеро, как гномов из сказки, восьмым стал Белоснежка Хлумов. Прямо скажем, мои не самые любимые коллеги по учебе. Увидев нас, они слаженно выстроились в линейку, кто-то скомандовал: “Товарищи подключенцы, смирно!” Хлумов демократично махнул рукой, дескать, вольно. Линейка распалась, образовался полукруг. Этот самый актив начал работу. Первым заговорил Тугаринов — есть у нас в классе такой акселерат, ростом даже выше Алекса и толще Жарова. Выяснилось, что егo звено обнаружило вчера возле углового дома на Будапештской ресурс типа “холодильник” категории “выброшенный устаревший”. Вчера же вечером ресурс был слан человеку из списка “посредники и приемщики”. При переноске пострадал Иванов, точнее, его нога, и ему следует начислить на пять очков больше. Затем поочередно рапортовали остальные члены актива. Например, Сутягин наплел про каких-то “недожатых пенсов”, которые, владея большими бутылочными ресурсами, не желают с ними расставаться даже в обмен на расширенный объем услуг, и потребовал разрешения применить к ним меры особого воздействия. Хлумов скрепя сердце согласился. Глядя на радостно хихикающего Сутягина, я подумал, что “меры особого воздействия” — это запущенный в окно кирпич. Потом Хлумов, не называя виноватых, но многозначительно поглядывая на них, осудил разгильдяйство при сборе бутылок на помойках. В последнее время, мол, попадается непозволительно много битых, до двадцати процентов. И предупредил, что с сегодняшнего дня за каждую битую бутылку будет сниматься по очку. А на возмущенные вопросы ответил, что это далеко не личное дело сборщиков, поскольку страдает много рядовых членов Всевключа, переносчики зря тратят энергию, мойщицы зря тратят мыло, сдатчики незаслуженно оскорбляются на пунктах приема, а бутылки так и не реализуются…

Нет, здесь точно шизики собрались! На полном серьезе ведут с мусором пионерскую работу и даже разговаривают друг с другом на каком-то дебильном жаргоне. Очень часто повторялась фразочка “условия соцсоревнования”. Кому-то эти условия нравились, кому-то нет. Недовольные обращались к Хлумову с предложениями, называя его “товарищ начальник машины”, а Хлумов не уставал дружелюбно поправлять: “Ребята, здесь я просто секретарь актива”. Затем рассматривалось персональное дело Лены Печкиной. Хлумов поставил вопрос, основанный на ее личной просьбе: о переносе очереди на пораньше. И добавил, что он в принципе не против такого рода поощрений. Вот тут актив встал на рога! Беседа сразу вышла за рамки, правильный полукруг смешался в буйную толпу. Мало того, что активисты орали на Хлумова: “Подумаешь, попросила!.. Все хотят!.. А я как же, я ведь тоже больше терпеть не могу!..”, они почему-то начали выяснять отношения и между собой. Сборщики покатили бочку на сдатчиков: “Одни в любую погоду, подвергая себя опасности, ползают по свалкам и вонючим квартирам, а другие отдыхают в очередях, почитывая руководства по программированию!” Представительница мойщиц Кухаркина заявила, всхлипывая, что мойщицы самые обиженные: расценки низкие, хоть целый день корячься, а очков получишь с гулькин нос. Дело дошло до того, что разъяренный Тугаринов залепил Сутягину в ухо, не поделив с ним территорию. Сутягин отошел в сторону, сел на корточки и захныкал. Два переносчика, крепкие ребята, повалили за это Тугаринова на асфальт с помощью подката и, взявшись за руки, встали на него, не давая подняться.

Хлумов страшно разволновался. Я его первый раз таким увидел. Он рявкнул: “Хватит! Информационные каналы фонят!” Даже голос у него изменился, стал каким-то звенящим, незнакомым. Никто не обратил внимания: продолжали заниматься своими “разборками”. Тогда он резко обернулся, вскинул руку и неестественно звонко щелкнул пальцами. Морда у него вытянулась, как у хорька,— жуть, меня аж передернуло. Два здоровых парня, которые играли в ножички метрах в двадцати, снялись с места и быстро направились к нам. Это были восьмиклассники из нашей школы, я их давно приметил, только решил, что никакого отношения к Хлумову они не имеют. Парни подошли улыбаясь. На плечах у них зачем-то висели полотенца. Мыться собрались, что ли? Но полотенца им понадобились совсем для другого дела: они вклинились в толпу, скрутив на ходу толстые жгуты, и начали хлестать направо-налево. Хорошо, что я сразу отошел, а то влепили бы не глядя! Чухи были будь здоров, у крысенка Сутягина чуть голова не отвалилась. Порядок вернулся быстро. Образовалась линейка, раздалась команда: “Товарищи подключенцы, смирно!”, Хлумов стал зло прохаживаться вдоль строя. Два восьмиклассника встали за спинами скисших активистов, жуя резинку и лениво поигрывая полотенцами. Я отодвинулся еще на пару шагов: мало ли что? Хлумов остановился, поднял голову и заговорил…

12

…— Товарищи! — Голос его сорвался — Друзья! В час, когда решается наша судьба, когда мечта так близка к воплощению, вы своими руками рушите все, что было создано ценой огромных информационных и энергетических затрат! Вы подрываете саму возможность существования каналов, этих артерий нашего единого организма… Мне стыдно за вас. В ответ раздались нестройные возгласы:

Прости нас, Хлумов… Мы больше не будем…

Я-то прощу. Я много раз вас прощал, а что толку? Море хаоса обступает нас со всех сторон, я уже не в силах удерживать его в одиночку. Кроме того, множатся и крепчают явные враги. Сколько раз вы жаловались мне на банды конкурентов, которые отбирают ресурсы, наносят оскорбления и побои? Заметьте, мы не можем противостоять этим варварам, работающим исключительно ради денег, этим мелким стяжателям, не имеющим светлой цели. А почему? Они бьют нас организованностью и выучкой. Теперь же вы хотите подорвать наше дело изнутри! В таких условиях я вынужден уйти в отставку.

Он поднял воротник курточки и горестно сгорбился.

— Мы оказались недостойны великой цели. Я ухожу, прощайте.— Повернулся, но никуда не пошел.

Все принялись взахлеб просить Хлумова остаться, даже покалеченные полотенцем. А Кухаркина вообще выбежала из строя и попыталась поцеловать у него руку. Но тот не позволил, отпихнул руководительницу мойщиц и, растроганный, повернулся обратно.

Ладно, друзья, остаюсь. Только ставлю вас в известность: я отменяю демократические формы управления, как не отвечающие сложности момента, и ввожу чрезвычайное положение. Отныне вопросы очередности, начисления очков, приема и расстановки кадров переходят в ведение секретаря, то есть меня. Кто-нибудь хочет возразить, добавить?

Предлагаю дополнить список полномочий секретаря! — звонко воскликнула пионерка Кухаркина и подняла руку — Чтобы наш дорогой начальник машины мог единолично наказывать сборщиков! — И мойщиц тоже! — взвились присутствующие сборщики.

Хлумов свел брови, делая вид, что крепко обдумывает это предложение. Наконец кивнул…

“Вождь хренов! — усмехнулся про себя Токарев.— Устроил спектакль. На дурака всю власть заграбастал… Вообще-то, Хлумов молодец, на вид сопляк сопляком, а два десятка лбов каждый его плевок ловят. Плюс восьмиклассники какие-то. Хорошо бы и мне так научиться толпу заводить, чтобы все за мной пошли против вещей драться. И Алекс, и Мерецкая…”

“Товарищ начальник” тем временем раздавал подчиненным листы бумаги. Токарев успел заметить, что на них чего-то напечатано, да еще как — на компьютере! Ему стало интересно, он подошел к Сутягину:

— Дай-ка сюда! Да посмотреть, не боись, трухлявый! Тот сразу спрятал бумажку за спину.

— Это задание на сегодня. Посторонним показывать не положено.

Хлумов громко сообщил с другого конца строя:

— Токарев не посторонний. Своими полномочиями принимаю его во Всевключ и в актив одновременно. Он будет заниматься особыми операциями. Токарев, задание на сегодня получишь от меня устно.

Саша присвистнул. Неужто им здесь командовать собрались? Э-э, нет, рожа треснет! Хотя, конечно, “особые операции” звучит солидно. Это уже для его уровня. Листовки, например, сочинять. Или консультировать по вопросам фантастики и другого искусства — есть же такое, в чем Хлумов не блещет.

Актив закончился. Саша направился к “товарищу начальнику” — разбираться с заданием. По пути не удержался, наступил Сутягину на ногу, толкнул плечом: “Подвинься, отличник, всю дорогу загородил!” Ничего, пусть знают, что Токарев огибать их не собирается. Сказал Хлумову:

Ну как, послал свои полчища пенсов истреблять?

Что ты, у нас с товарищами пенсионерами дружественные деловые контакты! Они нам — ресурс, а мы им — равнозначный объем услуг: магазин, прачечные, уборка помещений и тэ-дэ…— Он взял мастера по особым операциям под руку.— Подожди минуту, Саша, сейчас все разойдутся.

Последней ушла хлумовская милиция — восьмиклассники с полотенцами. У гаражей осталось только двое. Токарев подумал: “А вот интересно, если сейчас врезать ему по зубам, кто-нибудь прибежит на помощь?” Хлумов будто уловил такие мысли и поспешно отодвинулся. Извини, что я при всех сказал про задание. Конечно, ты не подчиненный мне, а друг и союзник. И не задание у меня, а просьба…

Какому-нибудь пенсу нос вытереть? — перебил его Токарев.— Или воду у него в туалете спустить?

Разве такого человека, как ты, можно просить о подобной ерунде? Для тебя есть работа серьезная, чистая…

13

…Чисто сработано! Из окна повалил дым. Черный, жирный, казалось — по нему можно шагать, слегка утопая кроссовками. Какая-то женщина истошно завопила: “Там горят! Да горят же!” В окне снова появилось лицо того самого парня, только на сей раз оно не сияло здоровым румянцем, а было прокопченным, с потеками от слез. “Огнетушитель, товарищи!..” — Он закашлялся и исчез в клубах дыма. Токарев спросил у Хлумова:

Колонки тоже демонтировать?

Давай, только одну,— подумав, ответил тот.— Энергию необходимо расходовать рационально.

Колонки стояли на подоконнике динамиками наружу, чтобы всему кварталу было весело. Правда, они уже не извещали каждого прохожего, что “рок-н-ролл мертв, а я еще нет”, по причине безвременной кончины магнитофона. Просто хрюкали, как две перепуганные свиньи. Саша Токарев на секунду закрыл глаза, сосредотачиваясь. Возникло ощущение, будто вокруг позвоночника раскручивается вихрь, который поднимается вверх и врывается в голову. Он открыл глаза. Пробуждение энергии прошло успешно: мир был другим. Все окружающее утратило внешний вид — дома, машины и прочие предметы стали клетками различной формы и цвета. Маленькие образовывали большие, большие были поставлены друг на друга — в общем, они представляли собой гигантскую запутанную конструкцию, внутри которой что-то перетекало. А высоко-высоко была натянута сеть — так выглядело небо. Саша умело выделил в этом хитросплетении левую колонку, невзрачную клетку с пульсирующим внутри студнем, и выпустил из себя вихрь — точно в цель. Студенистое существо под напором вихря мелко задрожало, схватилось за решетку клейкими отростками, но было вынесено вон. Перед глазами поплыло..

И прежний мир вернулся. “Для такой сопли достаточно было меньшей дозы…” — озабоченно подумал Саша. Мысль прервал жалкий вопль: “Да что же это! Колонка тоже!” Из левой колонки выбивались язычки пламени, жутко воняло жженой пластмассой — дело было сделано. В окне металась черная физиономия с разинутым красным ртом: “Две тыщи рублей! Две тыщи!..”

— Назад! — вдруг сказал Хлумов.— Здесь стоять опасно. Токарев не стал спорить. Почувствовал — надо отойти.

У него даже макушка зачесалась — самый надежный барометр. И действительно, стоило переменить место, как через подоконник перелетел горящий магнитофон, оставляя в воздухе дымный след. Будто подбитый самолет. Он утянул за собой оба динамика. Маленький взрыв, и бытовая радиоаппаратура превратилась в россыпь тлеющих деталей. Следом в окне появился бывший владелец бывшего магнитофона. Превозмогая душевную боль, он объяснил неизвестно кому:

— Короткое замыкание! Пришлось выбросить, надо же…

Да, хороший магнитофон у вас был, есть о чем сожалеть,— принес соболезнования Хлумов.— Зато теперь нам не мешает громкое звучание записей и мы можем поговорить на интересующую нас тему.

Пошел вон, шкет, не до тебя,— огрызнулся парень.— Видишь же, горе у меня!

Кстати, то, что вы называете коротким замыканием, может случиться и с вашим телевизором, видеомагнитофоном, проигрывателем. Причем сейчас, немедленно. Я же вчера вас предупреждал, помните?

На лице парня отразились разные чувства — от недоверия до страха. Он со слезой оглядел обломки и надломленно произнес:

— Видеомагнитофон… Ладно, заходи минут через пять. Мне еще надо умыться и переодеться в чистое.

Отошел от окна. Из глубины комнаты донесся глухой возглас: “Да где ж тут чистое найдешь!”

— Подожди меня здесь, пожалуйста,— попросил Хлумов.— Я думаю, много времени не понадобится.— И юркнул в подъезд.

Саша проводил взглядом нового друга, прислонился к стене дома и вытер испарину. Ему требовалась минута-другая, чтобы восстановить силы,— как обычно. Он глубоко вздохнул и с обличением убедился, что угрызения совести его не тревожат. Действительно, наглый студент сам во всем виноват! Хлумов еще у гаражей рассказал про его гнусное поведение, а теперь Саша на собственном опыте убедился, какая это сволочь. Не захотел даже разговаривать! Пришли к нему, как к человеку, а он Хлумова в окно увидел, врубил музыку на полную и стал демонстративно балдеть. Само собой, и двери не открывал, и на призывы не откликался — якобы не слышал. Токарев был так возмущен, что вмазал бы по его супераппаратуре и без хлумовской просьбы.

Порядок,— улыбнулся появившийся Хлумов и показал пачку денег.— Я ему объяснил ситуацию, сказал, что ты экстрасенс и не дашь нас в обиду. Он немножко струсил… В общем, я не буду его вычеркивать из списка “приемщики и посредники”.

Я бы его в список “козлов” занес, но дело твое,— сказал Токарев.— Куда идем?

На автостоянку, я же тебе говорил.

А-а, того гада поджидать…

“Того гада” пришлось ждать недолго, минут двадцать. Хлумов, как всегда, рассчитал точно. В двенадцать начинала работу компьютерная игротека для детей — где-то на Охте,— и ее распорядитель должен был прийти за своим автомобилем максимум в полдвенадцатого, чтобы ехать на работу. Жил он в доме напротив стоянки. Вина же его заключалась в том, что он зажилил десять маленьких дисков — так называемых дискет,— предназначенных для ЕДИЗа. Этот человек, будучи всего лишь “посредником”, взялся достать тридцать дискет, но отдал только двадцать и остаток денег. Хлумов провел расследование, вышел на поставщика, который показал, что выполнил поставку в точности. Попытки забрать у начальника игротеки оставшиеся десять дискет окончились неудачей,— наверное, он нашел на них более взрослого покупателя. Пригрозил, что возьмет Хлумова за ухо и отведет в детскую комнату милиции, если еще раз увидит, и на том их любовь угасла…

— Вот он.— Хлумов тронул Токарева за плечо: улицу пересекал мужчина в черном кожаном плаще.— Встань за деревом. Операцию начнешь по моему сигналу.

И бросился наперерез:

— Вадим Петрович, а я вас жду!

Однако Вадим Петрович шагу не сбавил — шел мощно, как танкер. Хлумов стал отважно забегать ему под ноги и в итоге оказался на газоне лицом вниз. Правда, сразу встал на четвереньки, поднял лицо с прилипшим ко лбу листиком и как ни в чем не бывало прокричал:

— Вадим Петрович, зря вы не верите! Я ведь действительно меры приму — сломается ваша машина! Ремонт дорого будет стоить!

На что мужчина громко сказал, обращаясь к охраннику в воротах стоянки: — Трофимыч, хватит ворон считать! Смотри, у тебя шпана под носом бегает. Камень через ограду швырнут, раздолбают что-нибудь, а отвечать-то тебе.

Трофимыч погрозил Хлумову пальцем:

— Ты это, малец… Не ходи тут, а то вишь как бывает. Распорядитель детской игротеки по-своему понял угрозу

Хлумова. Несколько раз обошел вокруг новеньких “Жигулей”, постучал ногой по покрышкам, проверил стекла, двери, нырнул под днище. Не обнаружив ничего подозрительного, он сплюнул и залез в кабину. Прогрел двигатель. Включил “дворники”, потому что моросил осенний дождик. Наконец, поехал. У ворот тормознул, ожидая, пока поднимется шлагбаум.

Тут-то Хлумов и махнул рукой выглядывающему из-за дерева Токареву. Саша встрепенулся. Пришло его время! Он сжал кулаки, напрягся, на секунду прикрыл глаза, потом открыл и посмотрел на вражескую машину — будто выстрелил.

Через минуту владелец “Жигулей”, чертыхаясь, выбрался из кабины и сказал неизвестно кому:

— Ничего не понимаю.

Почему-то отказали “дворники” — бессильно замерли на полпути. Но Вадиму Петровичу очень нужно было ехать: его ждали дети. Поэтому он протер тряпкой ветровое стекло, сел обратно и включил левый поворот, готовясь вырулить на улицу. Лампочка не замигала. Вадим Петрович заволновался, проверил правый поворот, габаритные огни, фары, звуковой сигнал. Сплошной отказ. Он заколотил кулаком по мертвому клаксону, не в силах сдержаться, и заорал: “Паскуда!” — так вдохновенно, что его было слышно за оградой.

Работал только двигатель, кряхтя, выплевывал через выхлопную трубу отработанные газы.

— Спортилось? — заботливо поинтересовался Трофимыч.

— Все равно поеду,— сказал неудачливый автолюбитель.— Проскочу как-нибудь…

И поехал, упрямо твердя: “Ничего, проскочу. Все равно поеду, ясно?” Выехав за ворота, он остановился, пропуская идущий по дороге транспорт. В этот момент к нему и подскочил до смерти надоевший пацан. Вадим Петрович стал спешно поднимать боковое стекло, но тот успел крикнуть:

— Эй, будьте осторожны! Сейчас опять что-нибудь случится!

После чего махнул рукой своему дружку, стоящему под деревом неподалеку. “Как неудачно начинается день”,— подумал Вадим Петрович и нажал на газ. Дорога была уже свободна. Но машина почему-то поехала не вперед, как обычно происходит в таких случаях, а совсем наоборот. Рванулась назад, ударилась о распахнутую створку ворот и замерла, качнувшись. Посыпались фары, створка слетела с петель, багажник украсила похожая на шрам вмятина.

Охранник и водитель не сразу пришли в себя. Первым очнулся Трофимыч.

— Паскуда! — закричал он, использовав только что услышанное слово. Правда, на этот раз оно обозначало непосред ственно Вадима Петровича.

Распахнулась дверца, из взбунтовавшихся “Жигулей” стал медленно вылезать несчастный, обруганный автолюбитель. Единственный, кто пришел ему на помощь, был Хлумов:

— Вам дурно? Принести воды?

Вадим Петрович посмотрел на него пустыми глазами и зачем-то сказал:

— У меня же первая скорость была! Почему поехал в другую сторону? Слушай, наверное, коробка передач полетела!

Или первая скорость — это теперь назад? Чего-то не могу вспомнить…

Не волнуйтесь, первая скорость — вперед,— успокоил его Хлумов.— Я же говорил, что у меня есть товарищ, который ломает на расстоянии, а вы не верили. Уголовным кодексом, кстати, это не запрещено. Давайте, я вам помогу до дому дойти. Отлежитесь, в норму придете, заодно вернете мне дискеты.

Послушай, дружок,— измученно вздохнул Вадим Петрович,— нету у меня твоих дискет. Меньше я их получил, меньше! Ведь я тебе деньги отдал! Хочешь, еще трешник подарю?

Мне нужны дискеты,— терпеливо, как ребенку, объяснил Хлумов.— У меня производство. А дискет вам достали ровно пятьдесят, тридцать из которых для меня. Я вчера разговаривал с вашим знакомым. Если хотите, могу пленку прокрутить, я все на диктофон записал. Вы ведь у Евсюкова товар брали?

В деловой разговор неожиданно встрял охранник:

Ты это, Вадим Петрович, не уходи покамест. За повреждение рассчитаться надобно.

У меня машина!.. Ворота сломаны!..— в отчаянии закричал пострадавший и сжал голову ладонями.— А он со своими дискетами! Экстрасенсов, понимаешь, нанял!

Не расстраивайтесь так, Вадим Петрович, а то кровяное давление подскочит.— Хлумов нежно погладил капот.— Машина-то пока в хорошем состоянии.

Вадим Петрович взвился: