Башня Казаков Дмитрий

Они приходят ко мне раз за разом. Век за веком, и ноги их пробили едва заметную тропку в несокрушимых, казалось, скалах. Мне не дано понять, зачем они приходят. Создатели не дали мне этого понимания. Но они идут и идут, и ни один не вернулся назад…

Камни противно скрежетали под ногами. Мелкие камушки то и дело срывались и падали, равномерно постукивая по уступам. Спина покрылась потом, дыхание отяжелело и это злило Скара. «Ничего, ничего, не зря же я лезу на эту верхотуру. Как там эти селяне болтают – несметные сокровища, что с неведомых времен там лежат. А сокровища – моя работа». Тьма мягкой кистью смазывала ужас высоты, но все равно он успел заметить, как высока скала. Но подьем был, об этом болтали в таверне. «Как удачно, что забрел я в эти края», – руки уже дрожали от напряжения, в животе поселилась пустота, но цель была близка. Снизу, да еще в темноте, он башню не рассмотрел – лишь стройный силуэт на фоне редких звезд. «Кто же ее здесь выстроил, не иначе колдун какой» – сердито подумал Скар и неожиданно провалился вперед. Мягко перекатился, мешок со снастью звякнул, впился острым углом в спину. Скар чертыхнулся, встал на ноги, восстанавливая дыхание: «Вот и забрался. Теперь внутрь».

Но сразу не полез, нашел плоский валун, присел. Мешок распахнулся, запахло мясом. Не стоит идти в незнакомое место усталым и голодным, кто знает, что ждет тебя там? Этому правилу Скар следовал всегда в своей воровской карьере, и не раз спасался от трудностей благодаря отдохнувшим мышцам и выносливости, дать которую может только добрая еда.

Поел, посидел немного, глядя на небо, на шумящий под ногами лес. «Да, тут локтей двести, не меньше» – подумал с опаской, – «А ведь еще спускаться…». Летучая мышь пролетела, закрывая крыльями звезды, в лесу заухал филин, в дальнем селении выли собаки. «Как по покойнику. Ну, пора за дело». Влез в мешок. На свет появился потайной масляный фонарь, за него Скар три года назад заплатил цену лошади, не торгуясь, но фонарь стоил того. Его свет был незаметен со стороны, масло никогда не выливалось, и пламя не мог погасить самый сильный ветер. За фонарем последовал короткий острый меч, его Скар снял с пояса. Закинул мешок за спину, приладил лямки, рукоять меча прилипла к левой ладони, зажженный фонарь – в правой. Прошептал про себя молитву Черному Лорту – покровителю ночных храбрецов, и шагнул к смутно различимой в темноте громаде башни.

В свете фонаря башня казалась сделанной из серого камня, щупать Скар не стал. Почти сразу нашелся и вход, – черное полукружье арки нависало прямо над пропастью. Вел к ней узкий каменный карниз. Скар еще раз помянул Лорта и шагнул вперед. Луч фонаря проплясал по серой, совершенно гладкой стене, и уперся в вязкую, густую черноту входа. Словно там, за аркой находится огромное помещение, а луч не достает до стен. Скар поводил лучом вверх-вниз, но ничего не обнаружилось. Делать было нечего, и сапоги мягкой кожи перешагнули невысокий порожек.

Сделал несколько шагов вперед, остановился, оглянулся. Выход был на месте, так же равнодушно светили маленькие ночные светила. Закрывая их, вновь пролетела летучая мышь. Скар облизал неожиданно пересохшие губы, и тут впереди, в непробиваемой светом фонаря тьме возникло движение. Словно заворочалось нечто огромное, волна воздуха коснулась лица Скара. Он отпрыгнул назад, поднял выше фонарь, меч выставил перед собой. Но из тьмы ничего не появилось, лишь далеко впереди почудился слабый блеск, искорка на грани видимости…

Сжал меч покрепче, чтобы не выскользнул из потной ладони, мелкими шажками двинулся вперед. Почти сразу фонарь высветил что-то, и сердце Скара едва не выпрыгнуло из груди – золото. Точно, золото, целая груда! Не забывая об осторожности, медленно подошел. Груда слитков играла искорками, кое-где светились разноцветными глазками драгоценные камни. «Нашел, нашел!» – душа пела майским соловьем, – «А эти тупые крестьяне боятся сюда ходить!».

Огляделся, вокруг никого. Осторожно поставил фонарь. Когда свет падал снизу, куча драгоценностей казалась еще больше. Мысли Скара потеряли стройность. В воображении, подогреваемом жадностью, рисовались картины, одна другой соблазнительнее, что он сделает с таким богатством. Когда вытянул руки перед собой, то кисти слегка дрожали. Выдержка изменила вору первый раз в жизни. Увидев кучу золота, забыл, где находится, даже не подумал о том, как спустится с таким грузом.

Попытался взять в руку слиток, формой напоминающий сердце, крупный, с красным отливом. Но рука встретила пустоту, кисть словно погрузилась в теплый воздух, как от очага. На лице Скара, не особо выразительном от природы, отразилось непонимание. Он раз за разом пытался ухватить то золото, то красный рубин, то травяного цвета изумруд. Золото искрилось, свет фонаря дробился в гранях драгоценных камней, но в руках не оставалось ничего! Скар трясся, словно в лихорадке, слезы текли по небритым щекам. Когда успокоился, в руке почему-то оказалась рукоять меча. Но он знал, что делать. Лезвие коротко блеснуло в свете фонаря, и тяжелое тело рухнуло на пол, уронив фонарь. Кровь темной пленкой расползалась под трупом, и пол, переставший быть каменным, жадно впитывал ее…

Те, кто создал меня, давно исчезли. Как, куда они ушли, мне не дано знать. Но их нет, а я есть. Я помню только, что они были другие, не такие, как эти, нынешние, что приходят сюда раз за разом. Но сегодняшние разумные столь же упорны, как и мои создатели. Они идут и идут, и ни один не вернулся назад…

– Не ходите туда, господин, – повторил толстый широколицый трактирщик, вытирая потное лицо грязной тряпкой. – Сгинете вы там, как есть, сгинете.

– Меня зовут Херьян Отважный. Человек с моим прозвищем и репутацией не может позволить себе не посетить какое-либо место, где пропадают люди. Я не побоялся сразиться с драконом, я убил тролля у озера Лох-Лей, и не побоюсь и сейчас, – рыцарь замолчал, а трактирщик покачал головой. – Как вы говорите? От мельницы по тропке, а как увижу озеро, сразу направо, так?

– Именно так, благородный господин. Вы все запомнили правильно.

– Тогда до свидания, – синий плащ закрутился вихрем, доспехи лязгнули, и вскоре со двора донесся стук копыт.

– Не послушал, а жаль, – вздохнул трактирщик. – Не вернется, как и остальные.

Тропка вилась среди красивого леса, небо с белыми перьями облаков приветливо синело сквозь листву, птицы пели беззаботно и заливисто. Рыцарь ехал медленно, спокойно, торопиться было некуда. Еще никто из тех, кто стремился в Башню, как рассказывали Херьяну, не опаздывал на встречу с ней. Что ждет его там, наверху, он не особенно задумывался. На счету Отважного был дракон, тролль, и несчетное число нечисти помельче. В Башне мог жить кто угодно, от черного мага до эльфа-мизантропа, а как поступить с ними, Херьян прекрасно знал. Меч привычно висел на крюке у седла, добрый, полутораручный меч, созданный специально на погибель нежити. Руны неровной лесенкой украшали сужающееся к концу лезвие, а в каких травах закаливали сталь кузнецы, какие заклинание шептали друиды, это тоже не особо интересовало странствующего рыцаря. С помощью этого меча он делал свою работу, и дела ее хорошо, остальное – неважно.

Скала выпрыгнула из-за деревьев внезапно, огромная, ощутимо враждебная. Словно каменный великан силился прорваться на свет, высунул кулак, а дальше сил не хватило. Серая башня на вершине смотрелась указательным пальцем. Странный, заостренный перст, горделиво указующий в небесную синь…

Прикинул высоту подъема. Да, лезть в доспехах по такой крутизне – непростое дело, но не зря же с семи лет отец гонял как сидорову козу, валун на плечи, и вперед, бегом на холм. И так за день раз пятьдесят, с ног валился после таких упражнений. Зато сейчас взобрался, почти не запыхавшись. Меч, чтобы не мешал, закинул за спину на кожаном ремне. Привязанный к лесине конь сверху казался маленьким, словно кот, поднял точеную голову, увидел хозяина, заржал тоскливо. Херьян помахал верному другу, взял меч в руку, и осторожно, медленно ступая, двинулся к башне. Вблизи серый палец казался таким же гладким, как и снизу, ни трещин, ни выбоин, камень стен поблескивает, словно шлифованный. Херьян помахал мечом, разминая руки, двинулся по каменному карнизу к входу. Странно, но казалось, что дневной свет не проникает сквозь арку входа. За ней лежала густая, серовато-черная мгла, даже пол почти не просматривался. Словно вход завешен темной и плотной тканью, которую свежий ветерок, что крутился вокруг башни, не мог даже сдвинуть.

Держа меч перед собой, Херьян перешагнул порог. Неосязаемый полог послушно расступился, пол оказался на месте. Кончик меча воин видел, а дальше нет, ничего не мог различить. Херьян слышал только свое дыхание, да там внизу, в лесу, ошалело верещала какая-то зверушка. Вдруг впереди, во мраке обозначилось движение, смутное, едва заметное. Рыцарь ждал, слегка согнув ноги, кончик меча чертил маленькие окружности в воздухе.

Гортанный рев неожиданно разорвал тишину, из тьмы возникла оскаленная морда, за ней выдвинулось огромное чешуйчатое тело. Маленькие глазки злобно блестели, слюна капала с острых клыков, пол ощутимо подрагивал под тяжкими шагами.

Рыцарь действовал без раздумий. Заученным движением ушел с линии атаки. Меч описал великолепную дугу, свистнул рассекаемый воздух, Херьян уже представил, как из распоротой шеи чудовища хлынет кровь, зеленая, отвратно пахнущая, как и у всех драконов. Но меч встретил лишь пустоту. Херьян едва не упал, судорожным усилием устоял на ногах. Дракон, невредимый, ревел и бесновался по-прежнему. Воин подошел, ткнул мечом прямо, без ухищрений. Лезвие вошло в живот твари мягко, без сопротивления, словно воздух разрезал… «Как же так, кто же людей пожирает?» – мысли бежали мелкие, отчаяние поднималось из глубины души. – «А я ничего не могу сделать? Что же мне делать, как жить после этого?» Пол гостеприимно оскалился невесть откуда взявшейся щелью. Рукоять меча устроилась в ней плотно, должна была выдержать. Херьян точно знал, что делает рыцарь в такой ситуации. Тело, наколотое на меч, словно жук на булавку, дернулось пару раз и затихло. Тишина вернулась в глубь Башни. Безгубый рот на полу разошелся шире, тело рыцаря вместе с мечом опустилось в черный провал. И вновь заржал под скалой верный рыцарский конь…

«Зачем я здесь?» – ответ неизвестен мне. Создатели ушли, оставив меня. Зачем-то я нужен в этом мире, для этих смешных двуногих, что считают себя хозяевами этой земли. Для них построили меня Создатели. Я стою, я жду, когда придет тот двуногий, что сможет ответить Создателям, и тогда меня не станет. Но пока никто не ответил правильно, и ни один не вернулся назад…

Он услышал легенду о Башне очень давно, когда еще был учеником у старого и желчного Торвальда в Стране Льда: мол, есть где-то на Оловянных островах башня, да не башня, а Башня! Кто построил, зачем – неясно, но все, кто туда ходил, пропадали. И что вроде ни драконов, ни иных чуд страшных, никто рядом не видывал. Рыбак, что рассказывал легенду, изложил массу жутких подробностей, а юноша, о, тогда еще юноша, Лейф слушал, затаив дыхание.

Вот она, легенда, перед глазами. Почти сорок лет потребовалось, чтобы эриль Лейф Седоусый, да, о боги, уже седоусый, смог добраться до мечты молодости. Ему всегда казалось, что в этой башне хранятся секреты немыслимой, седой древности, времен, когда людей еще не было, а лишь Инеистые Великаны, и другие, еще более странные существа, бродили по земле. Вот она, легенда, торчит обглоданной посеревшей костью на скале, и не пахнет от нее магией, совсем не пахнет. Почему другие маги никогда не интересовались Башней, Лейф не знал, подозревал просто, что коллеги слишком практичны, чтобы заниматься какими-то глупыми старыми легендами.

Лейф присел на камень, привычно нашарил на поясе мешочек с рунами. Боги вчера отказались отвечать, когда он пытался спросить про Башню. Боги не просто молчали, как бывало иногда, если вопрошающий неумел или слаб, они словно вообще не воспринимали вопрос, что пытался задать им маг. А без совета Сильных соваться в Башню Лейф опасался, так что оставались руны. Они никогда не откажутся дать совет, ибо рунами движет сама Судьба, для которой что люди, что бессмертные боги, словно фишки на доске для игры в мерилз [2]. Рука залезла в мешочек, деревянные кругляши, что сам вырезал еще в ученичестве, окрасил собственной кровью, легко проскальзывали сквозь пальцы. Стоп, один застрял, не хочет уходить. Значит тот. Маг вытащил непокорную деревяшку на свет, вздохнул, помянул Одина и только после этого посмотрел, что же подарила ему судьба. Рука словно светилась на светлой древесине, Перт, знак неведомого, знак Посвящения, тайны и могучей магии. Что же, не самый плохой результат, получить новые знания, раскрыть тайны – мечта любого мага. Лейф убрал руну назад завязал мешочек, и бодро зашагал к скале, постукивая посохом. С вершины деревянной клюки привычно скалилась на мир волчья голова – символ магов, служителей Игга.

Заклинание полета далось легко, лишь резануло болью виски. «Стар становлюсь, стар» – думал Седоусый, пока серая неровная стена медленно проплывала перед глазами. Поднял голову, слегка пошевелил посохом, направляя полет. Небо оказалось затянуто тучами, сентябрь – самые дожди. Лес, покрытый редким туманом, словно дырявым занавесом, оставался внизу, вместе с мокрой травой, запахом грибов, и желтыми листьями, что уже начали складываться в ковер, который ткет осень каждый год.

Наверху постоял, осмотрелся. Башня высока, не меньше ста локтей. Строили явно не люди, ни окон, ни бойниц, да и дверь над пропастью в свой дом никакой человек делать не станет. На ощупь стены Башни казались каменными, но маг не чувствовал внутри этого камня жизни, хотя возьми он в руку любой булыжник, сразу ощутил бы горящую в нем частичку силы матери-земли. А этот камень – мертв, пуст, ни жизни в нем, ни тепла.

Отошел от башни, осмотрел целиком вновь. Что-то в ней было не так, неправильно, но что, понять он не мог. Закрыл глаза, сосредоточился. Внутренним зрением мир всегда видится немного иным, становятся заметны те оттенки и детали, которых обычными глазами не увидишь. Но Башня и там возвышалась пугающим монолитом без малейших признаков магии, лишь цвет ее во внутреннем мире оказался черным.

Сандалии шаркнули по невысокому каменному порогу. Перед тем, как переступить его, Лейф долго пытался определить, как же неведомые строители создали карниз, по которому вел путь в Башню. Каменная дорожка была не вырублена, она была словно наплавлена на тело дикой скалы, что стоит здесь с сотворения мира. Камень еще помнил чудовищное пламя, что бушевало здесь когда-то. Но кто бы ни были могучие строители, сейчас они явно отсутствовали, внутри оказалось тихо и темно. Но что странно, мрак этот был непроницаем даже для внутреннего взгляда, словно именно он, этот мрак, составлял ее истинную сущность, как сущность рака составляет не твердый панцирь, а мягкая сердцевина.

Не успел Лейф додумать мысль до конца, как тьма пришла в движение. Стали видны стены, зажглись оказавшиеся на них светильники из светлого металла. На пыльном каменном полу у дальней стены обнаружилась стопка древних рукописей. Лейф подошел, не веря своим глазам. Взял в руки верхнюю рукопись, вернее попытался взять. Рука прошла сквозь пергамент, словно сквозь туман. Но свиток неожиданно упал, развернулся. Лейф опустился на колени, присмотрелся, едва не закричал от восторга. Это оказалась «Песнь о Имире», от которой к настоящему времени остались жалкие обрывки. Но здесь рукопись начиналась с самого начала, в прямом и переносном смыслах, ибо «Песнь» содержала тайны сотворения мира, летопись первых шагов мироздания. Да любой из колдунов от Гардарики [3] до Зеленого Острова [4] продал бы душу демонам, лишь бы раз, о боги, единственный раз прочитать эту песню.

Пожилой мужчина плакал, словно ребенок, катался по полу, усы его обвисли мокрыми мышиными хвостиками. Тайна не давалась в руке, свиток проскальзывал сквозь пальцы. Тайна показала красивый хвост и спряталась, оставив мага перед железной решеткой, которую ни сломать, ни открыть. Он испробовал все известные ему заклинания, но не одно не действовало, даже зажечь огонек на ладони, первое, чему научил его наставник, он не сумел.

Истерика закончилась неожиданно. Маг понял с кристальной четкостью, что он должен делать, чтобы добраться до знаний. Маленький нож из кости зверя, что находят иногда замерзшим в землях Северного Пути, легко перечеркнул запястья. Мужчина лег и закрыл глаза. Кровь медленно стекала с кистей на пол, светильники гасли один за другим…

Солнце, ветер, сама земля – все дает мне силу. Но моя главная пища – неудачники, не прошедшие испытания. Создатели были мудры, ведь зачем жить тому, кто не прошел испытание? Зачем? Но я не убиваю их, нет, они сами убивают себя, и ни один не вернулся назад…

Сумка немилосердно колотила по ногам, но Джонни это совсем не смущало, ведь набитая провизией сумка гораздо лучше пустой, хоть пустая и болтается сзади свободно, не мешая идти. Да, погуляли вечера на славу, вовремя он забрел в эту деревню. Бродячих певцов поселяне редко привечают, но в этот день в деревне играли свадьбу. Джонни наелся и напился от пуза, наплясался до упаду, ноги до сих пор гудят. Ну а про то, что часть провизии с праздничного стола удалось захватить с собой, уже и говорилось.

Куда он шел, Джонни и сам не знал. Ноги несли его дальше на север, от гостеприимной деревушки. Бродяжничал он с семи лет, обошел все англские и саксские королевства, и Уэссекс, и Сассекс и Нортубрию, бывал и в Уэльсе. Сейчас же неугомонные ноги занесли на север, в Каледонию [5], где косо смотрят на южан, да и говорят не совсем понятно. Однако песни вчера слушали, подпевали. Правда после кружки-другой доброго эля и немой запоет.

Лес оборвался неожиданно, Джонни даже замотал головой, куда, мол, подевался? Однако лес остался позади, а прямо по ходу высилась скала, огромная, могучая, от нее веяло древностью и несокрушимым величием. Пытаясь посмотреть, что наверху, Джонни шапку даже рукой придержал, вдруг упадет. Наверху обнаружилась башня, прямая, тонкая, такая же серая, как и скала. «Кто же там живет?» – любопытство высунуло острый нос и не спешило прятаться, – «Надо поглядеть». С детства любил Джонни лазить по деревьям, так что думал, и тут не сплоховать. Ан нет, скала высока, пришлось на половине искать уступчик, сидеть отдыхать. Джонни задумчиво болтал ногами, жевал краюху и смотрел вниз, на лес, на птиц, порхающих меж ветвей и новая песня сама собой складывалась в голове, вертелась, пытаясь улечься поудобнее.

Наверху скала оказалось гладкой, словно лысина монаха. Ни травы, ни кустов. Взобравшись, Джонни развернулся к миру, и гордо проорал что-то, извещая лежащий внизу мир о своей победе. Отдохнул еще раз. Пиво из предусмотрительно припрятанной вчера бутыли охладило раскаленное горло. «Эх, к девчонке под бочок бы сейчас» – подумал Джонни, вспоминая смазливых деревенских девиц, что на свадьбе не раз подмигивали голосистому певуну. От близкого знакомства Джонни удержало только присутствие могучих приятелей этих самых девиц, он бывал уже не раз бит за проделки подобного рода, и в этот раз решил ограничиться жратвой и выпивкой.

Полукруг входа встретил тишиной и темнотой. Крик «Кто здесь?» не породил даже эха. «Где наша не пропадала» – решил Джонни и бесстрашно переступил порог. После нескольких шагов тьма впереди расступилась, открыв стену из досок, с окованной железом дверью. Страха не было совсем, лишь любопытство. Когда Джонни протянул руку, дверь открылась сама. Шаг, и Джонни замер, пораженный увиденным. Посреди открывшегося помещения, хорошо видная в свете факелов, пылающих на стенах, лежала женщина, обнаженная женщина. Кадык Джонни дернулся, горло мгновенно пересохла. Женщина лежала в полоборота, и Джонни прекрасно видел и изящную линию бедер, и тугие полушария грудей. Черные как ночь волосы разметались по подушкам. Джонни не заметил, как сумка соскользнула с плеча, глухо стукнула о пол, кровь могучим потоком хлынула туда, куда и положено в таком случае, мозг затуманился. Женщина открыла глаза, голубые, как небо, зрачки глянули Джонни прямо в сердце. А когда прекрасная, словно богиня, женщина улыбнулась, томно выгибаясь, певец не выдержал и бросился вперед.

Разочарование оказалось чудовищным. Джонни пролетел сквозь продолжающую улыбаться женщину, влупился со всего маха в стену. Не поняв еще, что случилось, завыл волком, развернулся. Но руки проходили сквозь прекрасное тело, он не мог прикоснуться к женщине! Страсть искала выхода, но не находила его. Слезы, пахнущие пивом, потекли из глаз Джонни, не понимая, что делает, он вытащил нож из-за пояса, и вонзил в собственное горло. Кровь хлынула струей сквозь призрачную женщину, раздался удар от падения тела. Морок медленно растворялся, оставив лишь корчащееся на полу тело…

Они называют меня Башней. Я плохо представляю, что это такое, но может они и правы. Создатели мало дали мне, и новые знания я получаю лишь от двуногих, своих посетителей, своих жертв, вместе с их кровью. Они несут и несут мне новые знания, и ни один не вернулся назад…

– Не надо идти туда, святой отец, – наперебой галдели послушники, пытаясь остановить пастыря, но тот был непреклонен:

– Всяко место, демонами оживляемое, должно быть силой истинного бога очищено. А кому это делать, как не нам, слугам божьим? – говорил он, размашисто шагая по высокой траве, и тонзура сурово блестела, а крест на шее болтался, словно меч на боку рыцаря. – Али убоялись вы врага рода человеческого, что аки лев рыкающий ходит вокруг?

– Конечно, страшно, отец Петр, – чистосердечно ответил младший из послушников, Томми. Ему еще не исполнилось и шестнадцати.

– Чтоо? – взревел святой отец так, что послушники испуганно шарахнулись от него. – Боитесь? С нами сила Господа нашего Иисуса Христа, матери его, Девы Марии и мощь святой церкви в наших руках. Или вы плохо читали житие Мартина Турского?

– Читали, святой отец, – в разнобой и не очень уверенно ответили послушники.

– Так, и вы должны помнить, как дьявол в обличии пламенном явился и учинил пожар страшный в городе Туре. Но Святой Мартин не испугался, силой креста загнал он нечистого в глубокое подземелье, и погасло пламя. Чем же я хуже? Вера крепка, и крест животворящий со мной, так что, какие бы демоны не жили там, в башне, пришел их последний день.

Но когда отец Петр увидел скалу, на которую предстояло влезть, дабы добраться до означенных демонов, уверенности у него поубавилось, скала оказалась высока, а склоны ее – круты. Священник долго пыхтел, соразмеряя высоту и сложность подъема со своими возможностями, наконец, решился:

– Доставайте веревки.

Все четверо послушников ловко забрались наверх, прихватив с собой прочный канат. Вскоре змеящаяся полоса мелькнула вдоль склона. Отец Петр обвязался, перекрестился, и зычный голос его вспугнул стаю пичуг:

– Тащите!

Глаза во время подъема закрыл, шептал молитву Святой Деве, дабы сохранила от погубления в бездне. Мальчишки наверху пыхтели, весил святой отец немало. Самый старший даже пробурчал что-то вроде: «Вот отъелся, боров старый». Когда лысина монаха воздвиглась над краем обрыва, дрожащие руки вцепились в камни, послушники просто рухнули на камни, отдыхать.

Отец Петр вытер рукавом лысину, перевел дух, посмотрел на дышащих, словно рыбы на берегу, мальчишек, и махнул рукой:

– Ладно, оставайтесь, пойду один. Ждите с победой. Увидите что необычное, креститесь. Да оборонит вас Господь.

Башня встретила темнотой и тишиной. Да, не таким представлял отец Петр обиталище нечистой силы. Но истинный сын матери-церкви всегда найдет объяснение козням нечистого: «Затаились, гады!». Поднял крест повыше, откашлялся, и смело шагнул под темные своды. В стороне тут же кто-то мерзко захихикал. Выскочившее из угла эхо запрыгало по башне, усиливая звук, и хихиканье звучало долго-долго, затем, превратившись в еле различимый рокот, стихло. Отец Петр крестился раз за разом, его била мелкая дрожь. И тут тьма ожила.

Со всех сторон полезли мерзкие, кривляющиеся хари, сатанинский хохот загремел, как море в бурю. Демоны, ужасные, уродливые, рогатые и безрогие, волосатые и бесстыдно безволосые, закружились вокруг монаха в сатанинском хороводе. Сверкали острые клыки, слюна капала с высунутых языков, острые когти рассекали воздух.

От ужаса отец Петр едва не лишился чувств, осел на пол, закрыл глаза, и забормотал молитву. Однако это помогало мало. Хохот и визг не умолкали, он чувствовал, что когти исчадий ада вот-вот вонзятся в беззащитное тело. Не выдержав ужаса, вскочил и кинулся туда, где должен был быть выход. Но выхода не было, словно черный занавес закрыл арку выхода, сделав ее неотличимой от стен. Шабаш тем временем только усилился. Появились демоницы женского пола, при виде которых сыну святой матери-церкви стало совсем плохо, демонские дамы бесстыдно обнажали свои прелести, и делали, (в его, монаха, сторону!), явно призывные жесты. Закричал в ужасе, почувствовал, что по ноге стекает нечто теплое. «Вот и все», – мелькнула мысль. – «Куда мне до Мартина Турского». Сам не заметил, как в руке оказался нож, что монах обычно носил под рясой. Лезвие казалось черным во мгле Башни. «Вот и все» – клинок легко вошел в грудь, словно в масло. Не дождаться послушникам духовного пастыря, не дождаться…

Я не веду счета, но уже больше сотни двуногих, нет – людей, так они называют себя, приходили ко мне. Приходили, отдавали мне свою жизнь, свою кровь, немного от себя. Во мне становится все больше и больше от них, людей, я знаю как это – быть, и все чаще задумываюсь о такой человеческой проблеме, как это – не быть, и не нахожу ответа…