Водоворот Уоттс Питер

– Да ладно вам. Сигнатура есть у чего угодно.

– Верно, но в данном случае она может не проявиться до тех пор, пока эта штука не размножится до эпидемической концентрации. Надо поймать ее до того. Ваши лучшие помощники – это косвенные указатели.

– Я бы все равно хотел увидеть лабораторные данные. И саму культуру, естественно. – Ахилл решил запустить пробный шар. – И в этом деле большую помощь может оказать Элис Джовелланос. Она по образованию биохимик.

– У Элис еще мало опыта… – начал Лерцман.

Роуэн деликатно оборвала его:

– Никаких проблем, доктор Дежарден. Берите любого, кто может вам помочь. Но не забывайте о том, что статус секретности этого задания может поменяться. Отчасти он будет зависеть и от результатов вашей работы.

– Спасибо. А культура?

– Мы сделаем все, что сможем. По очевидным причинам распространение живого образца может стать нежелательным.

«Так-так».

– Начинайте поиск по береговой линии Н’АмПацифика. Мы полагаем, что воздействие микроба ограничено северо-западным побережьем Тихого океана. Скорее всего, где-то на территории между Гонкувером и заливом Кус.

– Пока, – добавил Дежарден.

– Мы надеемся, что с вашей помощью, доктор, ничего и не изменится.

Он уже видел все это раньше. Какая-то фарма потеряла контроль над очередной разработкой. Из-за землетрясения где-то треснул инкубатор, и сторонники корпоративной секретности с противниками сельскохозяйственного армагеддона долго гвоздили друг друга в каком-нибудь конференц-зале, а из руин битвы восстала Патриция Роуэн – на кого бы она ни работала, – чтобы сбросить все проблемы прямо на Ахилла. При этом, разумеется, она не дала нормальных инструментов для работы: ко времени, когда они снимут все молекулы с патентами на них, образец переданной культуры станет похож на 20 кубиков дистиллированной воды.

Ахилл не удержался и издал нечто среднее между смехом и фырканьем.

– Прошу прощения? – Роуэн выгнула бровь. – Вы хотите что-то сказать?

Мимолетная катарсическая фантазия:

«Да, у меня и в самом деле есть вопрос, мисс Роуэн. Может, вас вся эта хренотень возбуждает, а? Вы там не течете, когда без всяких причин зажимаете информацию такой важности? Должны. В смысле, какого черта тогда было перестраивать меня чуть ли не на молекулярном уровне? Зачем? Вы с помощью биоинженерии превратили меня в образец честности и неподкупности, но стоило вам облажаться, и вы решили, что Ахиллу-то доверять не стоит. Вы же знаете меня, Роуэн. Я неподкупен. Я не смогу действовать в своих интересах, даже если от этого будет зависеть моя жизнь».

В повисшей тишине Лерцман коротко и панически кашлянул, прикрыв рот кулаком.

– Извините. Нет. Никаких вопросов. – Дежарден постучал пальцем по запястнику, безопасно сложив руки под столом, и схватился за первый заголовок, выползший на экране имплантата. – Просто, знаете, забавное название. Бетагемот. Оно откуда?

– Библейское, – ответила Роуэн. – Мне оно никогда не нравилось.

Впрочем, Ахилл не нуждался в ответах на невысказанные вопросы. Он и так понял, что у корпа были весомые причины скрывать информацию; разумеется, она прекрасно знала, что он не может пойти против общего блага.

Зато сама Роуэн могла.

Удар

Для Кларк выбор между акулами и людьми оказался не так уж прост. Сделав его, она заплатила свою цену: теперь Лени скучала по темноте.

Ночь, пусть даже безлунная и облачная, пасовала перед возможностями рифтерских линз. На земле существовало очень мало мест, способных ослепить их. Светонепроницаемые комнаты. Пещеры и морские глубины, где нет биолюминесценции. И нигде больше. Роговичные накладки обрекли Кларк на вечную зрячесть.

Разумеется, она в любое время могла их снять. Довольно простая процедура, едва ли отличающаяся от замены обычных контактных линз. Но Лени уже очень смутно помнила, как выглядят ее глаза от природы: они были бледно-голубыми настолько, что зрачки почти сливались с белками. Вроде как смотреть в морской лед. Ей говорили, что взгляд у нее холодный и сексуальный.

Кларк не снимала линзы почти год. Она носила их рядом с друзьями, врагами и любовниками. Не снимала даже во время секса и не собиралась сбрасывать сейчас, перед незнакомцами.

Если ей хотелось оказаться во мраке, то приходилось закрывать глаза. В миллионной толпе беженцев это было не так-то просто сделать.

Лени нашла пару квадратных метров пустоты. Бежи съеживались под одеялами и хлипкими навесами поблизости, спали или трахались в темноте, которая им приносила хоть какое-то уединение. Как и говорил Амитав, они оставили ее в одиночестве и даже предоставили ей больше пространства, чем давали друг другу. Кларк лежала на крохотном пятачке песка, на своей собственной территории, и закрывала глаза, спасаясь от блистающей тьмы. Шел легкий дождь; гидрокостюм не промокал, но капли стекали по лицу, словно ласкали.

Лени уносило прочь. Ей показалось, что в какой-то момент она задремала, но когда над головой дважды пролетели «оводы» – темные бесшумные эллипсы, слишком тусклые для невооруженных глаз, – Кларк их видела и каждый раз готовилась ринуться к океану, но дроны ее не замечали.

«Нет приказа, – подумала она. – Они видят только то, на что запрограммированы».

А может, Лени зря боялась, и сенсоры ботов не отличались особой тонкостью настройки, не видя ее имплантаты. То ли у тех была слишком слабая аура, то ли машины летели высоковато. Может, «оводы» не настолько глубоко проникали в электромагнитный спектр, и Лени суетилась зря.

«В тот первый раз я была совсем одна, – думала Кларк. – Весь пляж закрыли. Могу поспорить, в этом и дело. Они реагируют на посторонних…»

Как и Амитав. Он начинал ее серьезно беспокоить.

* * *

Старик появился у циркулятора на следующее утро с мертвым «оводом» в руках. Тот немного походил на панцирь черепахи, который Лени когда-то видела в музее, только его брюхо усеивали отверстия и торчащие инструменты. Бота раскололо по экваториальному шву, вдоль разлома шли черные кляксы.

– Вы не можете его починить? – спросил Амитав. – Хотя бы частично?

Кларк покачала головой:

– Я ничего не знаю об «оводах».

Но панцирь все же подняла. Внутри под слоем сажи гнездилась сожженная электроника.

Лени провела пальцем по маленькой выпуклости, под слоем грязи ощутила шершавость составных линз визуального узла. Какие-то детали казались смутно знакомыми, но…

– Нет, – подытожила Кларк, кладя рухлядь на песок. – Извините.

Амитав пожал плечами и сел, скрестив ноги.

– Я и не ждал. Но человек всегда питает надежду, а вы, кажется, очень близко знакомы с машинами…

Она слабо улыбнулась, по-новому чувствуя имплантаты, теснящиеся в грудной клетке.

– Я думал, вы отправитесь к ограждению, – сказал индус, немного помолчав. – Там вас пропустят, когда увидят, что вы – одна из них.

Лени посмотрела на восток. Там, вдалеке, из тумана человеческих тел и вытоптанных кустарников вздымались пограничные башни. Она слышала, что между ними были натянуты высоковольтные линии и колючая проволока. До нее доходили слухи о беженцах, отчаявшихся настолько, что они даже успевали взобраться на семь или восемь метров вверх, прежде чем умирали от тока и множества ран. Изувеченные останки оставляли гнить на проводах то ли в качестве устрашения, то ли от простой халатности. Истинных причин никто не знал, но так гласила история.

Кларк понимала, что все это сказки вроде крокодилов в канализации. В такую хрень не верил никто старше тринадцати лет, а у людей здесь, несмотря на все их количество, не хватило бы воли даже гаражную распродажу устроить, не говоря уж о том, чтобы укрепления атаковать. Какое там слово использовал Амитав?

«Покорные».

Но было даже немного жаль. Лени никогда не видела ограждений, и посмотреть на них хотела.

В жизни признанного мертвым куча мелких недостатков.

– У вас же есть дом, куда можно вернуться. Вы же не хотите остаться здесь, – принялся подстрекать Амитав.

– Нет, – ответила она на оба вопроса.

Он принялся ждать. Кларк тоже.

Наконец индус встал и посмотрел на мертвого «овода».

– Понятия не имею, почему этот рухнул. Обычно они очень хорошо работают. Вы же видели, как парочка тут пролетала, да? У вас пустые глаза, но они не слепы.

Кларк выдержала его взгляд, но промолчала.

Он пнул обломки носком ботинка, а потом бросил:

– У этих такие же.

И ушел.

* * *

То была дыра во тьме: окно в иной мир. Оно находилось на высоте детских глаз и выходило на кухню, Кларк не видела ее уже лет двадцать.

Окно к человеку, которого она не видела почти столько же.

Перед ней стоял на коленях отец, пригнулся, смотря Лени прямо в глаза с высоты взрослого. Выглядел он серьезно. Схватил за запястье одной рукой; в другой что-то держал, оно покачивалось, свисая.

Она ждала знакомой тошноты, подкатывающей к горлу, но та не пришла. Видение принадлежало ребенку, но зритель уже давно стал взрослым, загрубел, приспособился и привык к таким испытаниям, по сравнению с которыми детское насилие превращалось в банальное клише.

Кларк попыталась осмотреться: поле зрения меняться отказывалось. Мать она не видела.

«Ну естественно».

Рот отца двигался, только из него не долетало ни слова. Изображение оказалось полностью немым, световой пыткой без всякого саундтрека.

«Это сон. Скучный сон. Пора проснуться».

Она открыла глаза. Видение не исчезло.

Правда, за ним присутствовал другой мир, высококонтрастный пазл света и тени. Кто-то стоял рядом, на песке, но его лицо застилала греза из детства. Та парила перед Лени невозможной картинкой в картинке. Реальность смутным фоном мерцала позади.

Кларк закрыла глаза. Настоящее исчезло. Прошлое – нет.

«Уходи. Я с тобой покончила. Убирайся».

Отец по-прежнему держал ее за запястье – или не ее, а то хрупкое существо, глазами которого Лени смотрела на призрачный мир, – но она ничего не чувствовала. А потом взгляд сам по себе остановился на качающейся штуке в другой руке отца. Неожиданно испугавшись, Кларк резко открыла глаза, даже не успев рассмотреть, что же там было; но образ вновь последовал за ней в реальность.

Здесь, пред бесчисленными обездоленными ордами Полосы, отец протягивал Кларк подарок. Ее первый запястник.

«Пожалуйста, уходи…»

– Нет, – раздался голос совсем рядом. – Не уйду.

Амитав. Кларк, парализованная, тихо заскулила, как животное.

Отец рассказывал про возможности новой игрушки. Она не слышала, что он говорил, да это и не имело значения; видела, как отец голосом активирует маленькое устройство, перебирает функции доступа к Сети (она вспомнила, тогда они еще называли это «Сетью», единственной и неповторимой), указывая на маленькую антенну, соединяющую гаджет с фоновизорами.

Лени тряхнула головой. Видение даже не покачнулось. Отец аккуратно застегнул запястник у нее на запястье.

Она знала, на самом деле это не подарок, а первоначальный взнос. Символический обмен, бесполезный жест в компенсацию всего того, что он ей сделал за прошедшие годы и что хотел сделать прямо сейчас, того…

Отец наклонился вперед и поцеловал какое-то место прямо над глазами, которые Лени не могла закрыть. Погладил голову, которую Лени не могла почувствовать. А потом, улыбаясь…

Оставил ее одну.

Вышел в кухню, оставив играть.

Видение рассеялось. Внутрь хлынула Полоса, заполняя освободившееся пространство.

Амитав воззрился на нее:

– Ты ошибаешься. Я – не твой отец.

Кларк с трудом поднялась на ноги. Пропитанная водой почва превратилась в грязь, они находились недалеко от береговой линии. От станции, расположившейся дальше по пляжу, тянулся прерывистыми полосами галогенный свет. На склоне тут и там виднелись скопления неподвижных тел. Поблизости никого из беженцев не оказалось.

«Это был сон. Еще одна… галлюцинация. Ничего реального».

– Мне интересно, а что вы здесь делаете? – тихо произнес Амитав.

«Старик реален. Сосредоточься. Разберись с ним».

– Вы не единственный… человек, которого выбросило на берег после волны. Это понятно, – заметил беженец. – Их даже сейчас выбрасывает. Но вы-то далеко не мертвы, в отличие от остальных.

«Видел бы ты меня раньше».

– И странно, что вы пришли к нам вот так. Тут все начисто вымели много дней назад. Землетрясение на дне океана, так? Далеко в море. И тут выходите на берег вы, приспособленная для жизни на глубине, и едите так, словно очень-очень долго голодали. – Его улыбка стала хищной. – И не хотите, чтобы ваши люди узнали, где вы. И сейчас вы расскажете мне почему.

Кларк наклонилась вперед:

– Да ну. А если нет, ты что сделаешь?

– Пойду к ограждению и все им расскажу.

– Можешь идти.

Амитав уставился на нее, Лени чувствовала его гнев чуть ли не на тактильном уровне.

– Ну давай, – принялась подзуживать она. – Посмотрим, может, ты дверь отыщешь или никому не нужный запястник. Может, там оставили ящики для предложений, куда ты записочку положишь, а?

– Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я не смогу привлечь внимание твоих людей.

– Я думаю, ты этого не хочешь. У тебя и свои секреты есть.

– Я – беженец. Мы не можем позволить себе секретов.

– Ладно. Амитав, а чего ты тогда такой тощий?

Его глаза расширились.

– Глисты? Пищеварительное расстройство? – Она сделала шаг вперед. – Еда из циркулятора не подходит?

– Я тебя ненавижу, – прошипел он.

– Ты меня даже не знаешь.

– Я знаю тебя, – сплюнул индус. – Я знаю вашу породу. Я знаю…

– Ты ничего не знаешь. В принципе. А если бы знал – если бы у тебя был такой стояк на мою породу, как ты выразился, – то из кожи бы вон вылез, чтобы помочь мне.

Он воззрился на нее, и по его лицу пробежала тень неуверенности.

Лени понизила голос:

– Предположим, ты прав. Предположим, я действительно явилась прямо из глубины. Прямо от Осевого вулкана, если знаешь, где это.

Она замолчала.

– Продолжай, – ответил индус.

– Скажем – чисто гипотетически, – что землетрясение не было случайным. Кто-то заложил ядерную бомбу, и все эти ударные волны гирляндной цепью покатились к берегу.

– А почему кто-то решил так сделать?

– Уж они-то знают. А мы должны выяснить.

Амитав затих.

– Следишь за ходом мысли? Бомба взрывается на глубине. Большой глубине. Я приплываю оттуда же. И кем я оказываюсь в таком случае, Амитав? Плохишом? Это я потянула за рубильник? Но тогда я, наверное, продумала бы побег? Но нет, вместо этого я триста километров ползла по этой грязи, не имея ни хрена, даже сэндвича за пазухой. И для чего? Для того чтобы окунуться в ваш гадючник и сидеть здесь, жрать дерьмо из циркулятора и слушать твое унылое нытье? Это вообще у тебя в голове укладывается? Или, – тут ее голос понизился, и Лени взяла себя в руки, – я просто попала в переплет, как и все остальные, только сумела выбраться из него живой? И как думаешь, не может ли такой факт в биографии заронить некоторую враждебность даже в белой североамериканке, богатой сучке вроде меня?

«И кто-то, – пообещала она мысленно, – за все заплатит».

Амитав ничего не сказал. Только наблюдал за ней запавшими глазами, а выражение его лица вновь стало пустым и непроницаемым.

Кларк вздохнула:

– Ты действительно хочешь помериться со мной крутостью, Амитав? И с теми, кто на самом деле дернул рубильник? Когда доходит до уборки, им обычно не до тонкостей. Сейчас они думают, что я мертва. Хочешь оказаться поблизости, когда они поймут, что это не так?

– А что в тебе такого? – спросил наконец Амитав. – Почему по сравнению с тобой наши жизни настолько не важны?

Лени много об этом думала. И в результате вспомнила яркий, почти сверкающий момент озарения, который пережила в детстве. Ее невероятно поразило то, что на Луне существовала жизнь: микроскопическая жизнь, какая-то бактерия, подсевшая на попутку к первым автоматическим зондам. Она пережила годы голодовки в вакууме, невероятный холод, несусветную жару и непрекращающийся град жесткой радиации.

Тогда она поняла: жизнь может вынести что угодно. Тогда это дало ей надежду.

– Думаю, внутри меня что-то есть, – сказала она теперь. – Думаю…

Что-то коснулось ее ноги.

Рука ударила почти рефлекторно. Кулак Лени сомкнулся вокруг запястья подростка.

Тот пытался стянуть газовую дубинку, висящую у нее на бедре.

– А, – протянула Кларк. – Вот так, значит.

Мальчик уставился на нее, окаменев.

Она повернулась к Амитаву: парень хныкал и извивался в ее хватке.

– Дружок твой?

– Я, э…

– Небольшой отвлекающий маневр, да? Духу не хватает на меня наехать, от взрослых приятелей помощи не дождешься, значит, решил использовать молокососа? – Она дернула мальчика за руку: тот вскрикнул.

Спящие заворочались во сне, никто даже не пробудился, настолько все привыкли к постоянному шуму.

– А почему тебя это волнует? – зашипел Амитав. – Ты же сама сказала, это даже не оружие. Я что, идиот, верить в такую чушь, когда ты тут размахивала ею, как ятаганом? Что это? Разрядник? Шокер?

– Я тебе покажу.

Лени склонилась, все еще не отпуская ребенка. Деполяризующее лезвие выступило из кончика перчатки серым ногтем: от его прикосновения ножны на бедре распались, словно взрезанные скальпелем. Дубинка легко скользнула в руку: тупой черный жезл с флуоресцирующим кольцом у основания рукоятки.

Амитав поднял руки, неожиданно решив ее успокоить:

– Совершенно не нужно…

– Нет, нужно. Ну давай, подойди поближе.

Индус сделал шаг назад.

– Она срабатывает при контакте, – пояснила Кларк. – Впрыскивает газ под давлением. Очень удобная штука на рифте, где местная фауна так и норовит тебя сожрать.

Лени сдвинула предохранитель и ткнула наконечником жезла прямо в песок.

Пляж взорвался с таким треском, словно оказался в эпицентре громового раската.

* * *

Вселенная звенела, как камертон. Лени лежала там, куда ее отбросил взрыв. Лицо жгло, будто его обработали пескоструйным аппаратом.

Веки слиплись. Кажется, прошло немало времени, прежде чем она сумела их поднять.

Неподалеку зиял кратер диаметром три метра, уже заполненный грунтовыми водами.

Кларк поднялась на ноги. Вся Полоса вскочила в одну секунду, отбежала прочь, повернулась и застыла кругом ошарашенных и испуганных лиц.

К своему удивлению, Лени все еще сжимала в руке дубинку.

Она взглянула на устройство с тупым недоверием. Кларк пользовалась им так много, что уже давно привыкла к нему. Когда очередной монстр с источника намеревался ее расчленить, она парировала, прижимала дубинку к рыбьей туше и наблюдала за тем, как хищник раздувался и взрывался от ее прикосновения. Глубоководному населению дубинка несла смерть, но взрывов такой силы она прежде не давала. По крайней мере не там, внизу, на…

«Ох ты черт! На рифте».

Ее настроили так, чтобы она била насмерть на дне океана, где давление в пять тысяч паскалей казалось лишь нежным хлопком. Там дубинка представляла собой довольно действенное оружие.

На суше, без всех этих атмосфер, напирающих в ответ, она превращалась в бомбу.

– Я не хотела… Я думала… – Кларк огляделась. Бесконечная линия лиц уставилась на нее в ответ.

Амитав растянулся на противоположной стороне кратера. Он стонал, прижав руку к лицу.

Мальчик исчез.

Палочник

Раскат грома посреди ночи. Что-то взорвалось рядом с циркулятором Кальвина к югу от Грейс-Харбор. «Овод» летел вдоль мыса на юг; детонации он не увидел, зато слух имел хороший. Послал сигнал тревоги на базу и ринулся на разведку.

Перро была на дежурстве. Она перешла на ночную смену в день, когда узнала, что русалки выходят на берег по ночам. (Муж, недавно узнавший об особых потребностях жертв виртуального посттравматического синдрома, принял перемену без жалоб.) И теперь она скользнула в перцепционную сферу «овода» и оценила положение.

В межприливной зоне зиял неглубокий кратер. Оттуда шел сигнал: хаотические сплетения жара и биоэлектричества, беспокойные, словно перепуганный скот. Перро сузила электромагнитный спектр до усиленного в зрительном диапазоне: зарницы превратились в волнующуюся серую массу людей.

На Полосе существовали свои собственные районы, стихийно образующиеся гетто внутри гетто. Здесь, например, жили в основном те, кто прибыл с Индийского субконтинента; Перро выставила базовые фильтры на пенджабский, бенгальский и урду и начала задавать вопросы.

Да, взрыв. Причины никто точно не знал. Некоторые говорили, что кто-то кричал, спорил. Мужчина, женщина, ребенок. Слышали обвинения в краже. А потом неожиданно раздался бабах.

После этого все проснулись, попытались убраться подальше. Женщина размахивала каким-то шокером, похожим на дубинку. Толпы держались в отдалении. В круге с ней находился мужчина, лицо все в крови. Злой. Встал прямо напротив нее, словно и не заметил оружия в руке. Все согласились, что ребенок к тому времени исчез. Кто этот мальчик, никто не знал.

А вот взрослых запомнили все. Амитава и русалку.

– Куда они пошли? – спросила Перро; «овод» передавал слова с монотонным бесстрастием.

В океан. Русалка всегда уходит в океан.

– А другой? Этот Амитав?

За ней. С ней. В океан.

Около десяти минут назад.

Перро направила бота резко вверх, получив панораму Полосы с пятидесятиметровой высоты. Беженцы растворились броуновской ордой; пробиваясь сквозь толпу, один человек не мог опередить волны движения, распространяющиеся по людскому столпотворению. Вот: едва различимая, угасающая цепь колебаний, соединяющая кратер с линией прибоя. Частицы клубились, недавно встревоженные каким-то целенаправленным движением.

Су-Хон спикировала к кромке воды. Обращенные к небесам лица, серые и сверкающие в светоуловителях, следили за ее курсом, словно подсолнухи, поворачивающиеся за солнцем.

Кроме одного, он находился довольно далеко, по колено в пенистых волнах, и без оглядки бежал на юг.

Перро увеличила картинку: никаких механических частей в грудной клетке. Не русалка. Хотя были и другие аномалии. Она преследовала скелет, абсурдно истощенный пережиток тех времен, когда недоедание было характерной особенностью всех беженцев.

С голодом на Полосе разобрались много лет назад. Этот же решил уморить себя сам. По политическим причинам.

Неудивительно, что теперь он кинулся в бегство.

Перро отправила «овода» в погоню. Тот пролетел мимо добычи через несколько секунд, шустро развернулся и резко снизился, блокируя ей путь. Су-Хон врубила прожекторы и пришпилила беженца к земле спаренными лучами ослепляющего галогена.

– Амитав, – сказала она.

* * *

Разумеется, она о таких слышала. Попадались они редко, но не слишком, а потому им даже дали прозвище «палочники». До сих пор Перро никогда не видела ни одного из них вживую.

Индус. Запавшие глаза, напоминающие озера мрачных теней. Кровь каплями проступала на лице. Он поднял руку, закрывшись от света: свежая стигма на ладони сочилась красным. Конечности, суставы, пальцы, остроконечные и угловатые, как у оригами, проступали из-под порванной одежды. На подошвы вместо обуви спреем нанесен слой пластика.

Океан отрезал ему путь к отступлению справа; полосники с любопытством наблюдали со всех сторон, держась подальше от разлива галогенного сияния. Палочник напрягся, застыл, выбирая между равно бессмысленными попытками бежать или атаковать.

– Расслабьтесь, – сказала Перро. – Я просто хочу задать вам несколько вопросов.

– А. Вопросы от полицейского робота, – протянул он. Тонкие губы обнажили коричневые зубы, сверкая окровавленными трещинами. Циничная ухмылка. – Гора с плеч упала.

Су-Хон моргнула:

– Вы говорите по-английски.

– Это не самый редкий язык. Хотя сейчас и не такой модный, как французский, правда? Что вам нужно?

Перро отключила переводчика:

– Что тут произошло?

– Волноваться не о чем. Ваши машины не повреждены.

– Меня не интересуют машины. Произошел взрыв.

– Ваши замечательные механизмы не обеспечивают нас взрывчаткой, – заметил Амитав.

– Здесь была женщина, дайвер. И ребенок.

Палочник сердито взглянул на «овода».

– Я просто хочу знать, что случилось, – сказала ему Перро. – Я не желаю вам зла.

Амитав сплюнул: