Последнее обещание плюща Мур Лина

© Лина Мур, 2023

ISBN 978-5-0053-0910-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Жизнь довольно непредсказуемая штука, а жизнь после смерти, вообще, миф. И я, как врач, прекрасно знаю об этом. Я вижу смерть чуть ли не каждый день, я с ней здороваюсь и прощаюсь, я с ней на «ты». И при каждой встрече она забирает у меня что-то, о чём я даже не подозреваю. Она сильна и в то же время слаба, потому что на живое у неё нет права. Но, а как быть, если ты в её власти? Она отметила тебя и хочет познакомиться поближе, она слишком часто навещает тебя, тем самым словно показывая будущее.

Врачи – скептики. Они живут от волнообразной с периодическими пиками линии до прямой полоски. Они не придают особого значения знамениям, которые проносятся мимо них. Они слишком устают морально, чтобы защищать себя. А смерть довольно интересный собеседник. Она молчалива, на удивление, и в этом её прелесть. Если кто-то находился рядом с человеком, издающим последний вздох, то наблюдал за тем, как на этот миг мир замирал. Это доля секунды, которую сложно уловить, но я вот видел. Не раз замечал, как пациент вдыхает полной грудью и происходит заминка. В ней разряжается воздух, а потом снова всё возвращается в норму. Вероятно, не должен был, но заметил, и как стрелки часов застыли, а затем вновь пробили полночь. Я тоже посчитал это просто случайностью. Жаль, что живые зачастую слепы и не могут предугадать своей последней минуты.

Вот и я, как оказалось, не смог.

Всё началось давно, слишком давно, чтобы точно я мог сказать – как так получилось, что я мёртв. У меня была потрясающая жизнь. Я был энергичным, весёлым и любимым. Я стоял у алтаря и не мог нарадоваться тому, что вот-вот эта прекрасная девушка в белом платье, которую ведут ко мне, станет моей навсегда. Я помню звон бокалов и напутственные тосты родителей и друзей, смех и танцы. Я наслаждался океанским побережьем и мечтал о будущем. Я смотрел на звёзды и загадывал желание на падающую звезду. Я любил жизнь. Я помню, как с гордостью ввёл свою жену в наш новый дом и кружил её в ещё пустой гостиной. Я помню, как таскал коробки после смены в больнице и чувствовал усталость, но один взгляд на улыбку жены, и я находил силы не спать сутками, только бы она была счастлива. Я помню…

Я помню ночь. Нашу большую кровать с белоснежными хлопковыми простынями, куда я бежал каждый раз после работы, чтобы обнять жену. Я помню, как мы её выбирали. Это был замечательный день. И я помню ту ночь. Жену, лежащую рядом со мной на кровати. Я помню, что мне захотелось открыть глаза, словно я выспался, хотя было ещё очень темно. Помню, как жена смотрела на меня распахнутыми от ужаса глазами и прошептала: «Уходи. Покойся с миром». Я помню её крик. Я помню, как она вскочила и бежала от меня, а я за ней, пытаясь убедить её, что ей просто приснился кошмар. Я здесь… Я помню предательство моего брата. Старшего брата, женившегося на ней через несколько месяцев после моей смерти. Это я понял по снимкам, стоящим на тех же местах на камине в моём бывшем кабинете, где раньше располагались наши свадебные кадры. Я запомнил её крик, выражение её перекошенного от страха, когда-то для меня красивого, лица и объяснения причин её состояния. Она говорила своему новому мужу, что видела мой призрак, не простивший её предательство. Она указывала на меня пальцем и вопила, а затем упала в обморок от переизбытка чувств. Я помню, как узнал, что умер.

Самое страшное для меня – ничего не понимать и не чувствовать. Словно я смотрел фильм со стороны и не принимал в нём участия, но так хотел. Размахивал руками, кричал, прыгал, но ничего не менялось. Ни у кого не было такой же реакции на моё появление, как у моей жены. Ещё я всё слышал. Слышал о том, что умер я три года назад от выстрела в висок. Слышал о том, как она просила меня не преследовать её и убираться из моего же дома, который я купил на все свои деньги, чтобы порадовать её и начать наше совместное будущее. Я слышал плющ, шуршащий на холодном ночном ветру. Я слышал недоумение брата и его убеждающие мою жену слова о том, что она слишком впечатлительна из-за беременности. И я помнил, что она просила меня подождать с детьми, ведь мы так молоды, всё это успеется. Она не готова к ним. Да и я постоянно был на дежурствах в больнице. Подождать надо было не меньше пяти лет. Но она не ждала пять лет без меня. Она носила ребёнка от другого мужчины через три года, ей не нужно было время, чтобы жить без меня. Наверное, именно это и заставило меня разозлиться. Обидно, как и любому другому человеку, что ты здесь, наблюдаешь за всем и слышишь ужасающие признания. Моя злость и ярость перевернули весь дом, разломали картины и рамки с их фотографиями, и мне удалось написать послание краской, которую они купили для детской: «Виновны».

Мне было страшно, очень страшно осознавать, что я умер. Я не живой, и никто меня не видит, кроме жены. Меня перенесло к своей могиле с засохшими цветами на ней. Мою могилу забросили и давно никто не приходил прибраться на ней. Меня даже уже не помнили. Затем я вернулся обратно в дом и обезумел от боли. Хотя моё сердце не стучало, но боль я чувствовал. Она была уничтожающей всю мою жизнь, мою любовь, моё счастье, меня. Я сходил с ума в тишине и одиночестве, поэтому пугал их, преследовал и требовал, чтобы они приняли тот факт, что я до сих пор здесь. Самое отвратительное для меня было – не иметь шанса преследовать брата и МОЮ жену, которую он украл у меня. Они сбежали. Я не мог выйти за пределы города, меня возвращало в дом, хотя я пытался очень много раз последовать за ними, найти их. Я знал, что они спрятались в родительском летнем домике в другом штате, так легко тоже забывших обо мне. Тщетные попытки. Злость копилась, превращая меня в разъярённый поток воздуха, летающий по городу и ломающий ветки деревьев, обрушивая их на дома. А потом мне хотелось плакать. Плакать, как мальчишке, ведь я не помнил, как так получилось, что я вернулся призраком, в которого никогда не верил. Да, сгусток энергии, имеющий прошлую внешнюю оболочку, сотворённую по памяти. И объяснений никто мне не мог дать. Никто. А я кричал. Каждый день кричал и просил проходящих мимо людей о помощи. Я падал на колени, умоляя их помочь мне. Одна тишина в ответ. Порой я даже не различал лиц людей, они как будто все были похожи друг на друга. Мне казалось, что это ад, один из кругов, где я должен раскаяться за самоубийство. А затем наступили холод и пустота. Я не в силах был понять, что от меня хотят и почему именно я стал вот таким через три года после своей смерти. Не сразу, а через некоторое время. Зачем? Почему я так мучился? За что? Я был хорошим человеком. Добрым. Отзывчивым. Любящим. Открытым. Мужем. Другом. Сыном. Братом. Кузеном. Живым.

Моя жизнь, хотя можно ли это назвать жизнью, перевернулась снова. Я потерял надежду, что что-то изменится. Непонимание, страх, боль от предательства и обмана терзали меня внутри. Я опустился на край фонтана, безынтересно глядя на проходящих мимо людей. Уже ни о чём их не просил. Это было бессмысленно. И вот в этот момент ко мне подошла она. Ребёнок трёх-четырёх лет с виду или около того со смешными заколками на тёмных кудрявых хвостиках. Она протянула мне конфетку в яркой упаковке и улыбалась. Она видела меня. Она чувствовала меня, а я смотрел в её доверчивые зелёные глаза и принял её за такую же, как я. Мне стало так грустно, что она тоже в аду, как и я. Её буйные каштановые кудри разлетались от порывов ветра, который создавал я из-за паники от невинного действия и конфетки, упавшей на землю от силы стихии. А она улыбалась мне и хихикала, показывая маленьким пальчиком на золотые листья, кружащиеся вокруг нас. Она хлопала и прыгала на месте, отчего её красное платье в цветочек вздымалось вверх. И я первый раз улыбнулся. Она была такой искренней. Не боялась меня. Не отшатывалась, а просто радовалась тому, что она не одна.

– Мужчины не плачут, – сказала она. Я дотронулся до своей щеки и ощутил влагу. Господи, я ведь труп. Я не имею слёзных желёз. Я врач и уж точно у такого, как я, мёртвого и наказанного за что-то призрака не могло быть слёз. Они были.

– Мужчины должны быть сильными. Так говорит папочка, – добавила девочка и, наклонившись, подняла угощение, вновь протянув мне. Ребёнок, просто невинный ребёнок, не видел во мне зло и ярость, как моя жена, да я и не испытывал сейчас этих эмоций. Лишь умиление и удивление. А её голос был чётким, звонким и похожим на перелив колокольчиков на парадной двери моего пристанища-дома, и я его понимал точно, словно со мной говорит взрослый человек.

Я протянул руку, чтобы коснуться её кудряшек, но мои пальцы становились прозрачными каждый раз, когда я пытался дёрнуть её за волосы. Я просто не мог дотронуться до неё. Это ужасало меня сильнее, а вот девочка не боялась. Она была живой. Она рассматривала меня с невероятным интересом и смеялась.

– Ты… ты видишь меня? – Прошептал я.

Она быстро закивала и, сделав шаг к фонтану, положила конфету рядом со мной. Она перегнулась через небольшой бортик и поиграла маленькими пальчиками в воде, радуясь яркому солнцу и тому, как лучи играют на брызгах. Я только мог наблюдать за ней, ведь до этого меня никто не видел, кроме жены.

В этот же момент я ощутил ветер, а затем понял, что его создала женщина, подлетевшая к нам и схватившая за талию ребёнка. Она потрясла девочку несколько раз, а затем крепко обняла со слезами на глазах.

– Ты что делаешь? Я же сказала, не убегать от меня! Нельзя! Слышала? Нельзя! Ты могла утонуть! – Она закричала на девочку. В зелёных глазах ребёнка скопились слёзы обиды.

– Монетка… я хотела достать монетку для дяди. Ему нужны одежда и еда. Он очень голодный и грустный, – прошептал ребёнок.

– Какая монетка, милая? К тебе кто-то приставал? – Женщина испуганно обернулась, и её взгляд прошёл сквозь меня.

– Дяде холодно… мама, ему очень холодно. Его надо согреть. Его никто не любит, а я буду любить, – малышка подняла руку, указав на меня.

Никто не любит.

Это врезалось в мою голову.

– Доченька, там никого нет. Хватит выдумывать глупости. Пошли. Нам нужно идти…

– Нет, мама, дядю нельзя оставлять! Я обещала ему не бросать его! Мама! Ему…

– Всё, пошли! Нет там никого! Никакого дяди! А если и будет, то ты никогда, слышала? Никогда больше не подходи к ним, да и, вообще, не убегай от меня. Господи, ты меня так в могилу сведёшь, – женщина схватила бедного ребёнка грубо за руку и потащила за собой. Я слышал плач и видел, как ребёнок тянул ко мне свои руки. Она плакала, кричала, что дяде холодно. И мне было очень холодно и страшно.

– Подождите… стойте… – подскочив на ноги, я быстро пошёл за ними.

Я проходил сквозь людей. Я просто входил в них и выходил, не чувствуя ничего, кроме настоящего холода. Раньше подобного со мной не было. Хотя и не умирал я, чтобы уверенно сравнивать свои эмоции. Но я встретил ребёнка, который увидел меня, и отпускать я его не собирался.

Я не успел. Я потерял их из виду. Женщина с ребёнком исчезли, оставив меня одного.

Конфета так и осталась лежать на мраморном ободке фонтана. Холодно… мне холодно, и раньше тоже было холодно, наверное. Но, когда девочка была рядом, что-то менялось.

Его надо согреть. Его никто не любит.

Она была чертовски права! Мне холодно и одиноко. Меня никто не любил, раз так легко предали, а я жил во лжи столько лет. Малышка быстро угадала все мои тайны, и она видела меня! Призрака!

Я должен найти этого ребёнка. И я рад тому, что заточён в тиски этого города. Она живёт здесь, а у меня полно времени, чтобы узнать, что случилось и почему только она и моя жена меня видят. Уж точно, если мне не дают нормально умереть, то я не оставлю в покое предателей. Они вернутся сюда. Когда-нибудь вернутся, а я их буду ждать. Мою изменщицу жену и козла брата, которые забыли о верности. Я буду мстить, но сначала найду девочку, чтобы передать им новое послание: «Я не уйду. Я добьюсь справедливости. Я не буду страдать в одиночку».

Глава 1

Настоящие дни…

Айви

Солнечные лучи припекают голову, и мне приходится приставить руку ко лбу, чтобы лучше увидеть детскую площадку. Мои подопечные в этом году последний день водят хоровод и прощаются друг с другом до сентября. И я, как их наставник и классный руководитель, каждому вручаю по медали за то, что они успешно закончили первый год начальной школы. Улыбаясь, пожимаю руку последнему из родителей и благодарю за фрукты в подарок за мою работу.

Устало рухнув на стул, я чувствую такое невероятное счастье, что у меня всё получилось. Это был сложный год. Мой первый год, когда мне дали класс начальной школы после случайных частных садов и временных замен коллег. Учителя без опыта работы никому не нужны. Их зачастую за людей не считают, но я очень упрямая. Слишком упрямая, как говорит папа, и если мне будет нужно, то даже мёртвых воскрешу, чтобы получить хорошую рекомендацию. Благо никого воскрешать не пришлось, и всё закончилось отлично.

Подписав все документы на летний отпуск до августа, выхожу из школы уже в сумерках и складываю в машину все подарки от детей и их родителей. Ноги гудят от постоянной ходьбы в лодочках на протяжении целых девяти месяцев, но сегодня всё. Я могу полноценно забыть о них на ближайшее время, как и о страхе, что более опытные учителя ткнут меня лицом в какую-то ошибку на пятиминутке перед началом рабочего дня. Свобода.

Нет, я люблю детей. Я просто их обожаю. Мне интересно обучать их новому, видеть восторг в доверчивых глазах, двигаться вместе с ними до того момента, когда у них получится выговорить длинное и сложное слово. Дети – самое доброе и искреннее население нашей планеты. Они заслуживают, чтобы их любили и помогали им стать достойными людьми.

– Пап, я дома! – Кричу с порога и, сбрасывая туфли, направляюсь на кухню, чтобы поставить все подарки на стол.

– Пап? – Оглядываясь, не замечаю отца, хотя в это время он обычно слушает радио на веранде.

Хмурюсь и обхожу небольшую гостиную, заглядываю в его спальню, в кабинет, но нигде его нет.

– Пап? – Открываю дверь в ванную, затем в кладовую.

Куда он мог уйти в начале десятого вечера? Мой отец, профессор и преподаватель в университете, затворник. Он ходит читать лекции три раза в неделю в первой половине дня, а потом находится дома. Исключительно дома. Даже за продуктами не выходит, потому что ему не нравится выполнять скучные дела. Когда я была маленькой, для него было адом самому ездить в супермаркет, и он нанял соседского парня, чтобы тот за него покупал продукты по списку и привозил.

Распахиваю дверь в свою комнату и удивлённо приподнимаю брови.

– Пап, ты что здесь делаешь? – Нахожу его, сидящим на полу возле моего шкафа среди множества детских вещей. Он словно отмирает и поднимает на меня голову.

– Папа, всё в порядке? Тебе стало плохо? – Испуганно опускаюсь на колени рядом с ним. Мой взгляд проходится по коробкам, и я замечаю спрятанные фотографии из моего детства. Те фотографии, которые я не хотела бы видеть. Я забыла о них, как и они забыли обо мне.

– Айви, я не слышал, как ты вернулась. Неужели, ты снова сбежала с уроков? – Он быстро собирает вещи и складывает их обратно в коробки.

– Вообще-то, мне двадцать пять и уж точно сбежать с уроков, которые я преподаю, не в моих правилах. Я стойко вынесла последний день занятий. И, к слову, уже очень поздно. Ты что делал со всем этим барахлом? – Кривлюсь, снова смотря на вещи.

– Я… надо приготовить ужин. Я забыл. Работал над новыми лекционными тетрадями. Раньше было удобнее, студентам нужны были только ручка, тетрадка и мозги. А сейчас? Модные компьютеры, интернет-связь с руководителем, файлы для скачивания. Безобразие. Обленились совсем. – Закатываю глаза и улыбаюсь.

Папе шестьдесят и его нелюбовь к технике довольно понятна. В его возрасте уже сложно обучаться чему-то новому, да и он такой же упрямый, как и я. Его считают в университете самым требовательным и жёстким преподавателем. Его боятся. Но студенты не видят, как он чертыхается и скулит о помощи с компьютером. Уж точно они бы, наконец-то, поняли, что он такой же человек, как и они. А не машина по убийству детей и добычи свежей крови на экзаменах.

Помогаю ему убрать все коробки и иду за папой на кухню, всё ещё волнуясь за его состояние. Он никогда раньше не доставал эти вещи. Он их убрал очень давно, а сегодня… это очень странно.

– Итак, расскажешь, что произошло, раз ты решил предаться не самым приятным воспоминаниям? – Осторожно интересуюсь я, открывая холодильник. Папа грустно улыбается, когда я протягиваю ему бутылку пива и достаю шницель на ужин.

– Здесь такое дело, Айви. Мне пришло письмо, – медленно говорит он.

– Какое письмо? Приглашение на похороны? – Он бросает на меня осуждающий взгляд, отчего я раздражённо передёргиваю плечами.

– Не надо так…

– А как надо? – Зло огрызаюсь я. – Как я должна реагировать на это? На письмо? Прыгать от радости? Благодарить Бога за то, что они вспомнили о нас?

– Пэнзи всегда старался поддерживать с нами связь, Айви, – напоминает отец.

Тяжело вздохнув, качаю головой.

– Последний раз он писал тебе девять лет назад. Да, он очень хорошо поддерживал связь. Прямо из кожи вон лез, – фыркаю я. – Ладно, что он хочет? Нас пригласили на похороны?

– Айви! – Повышает голос отец.

– Так ты ответишь? Или я буду думать, что это именно так, – упираю руки в бока, недовольно буравя его взглядом.

– Нет, никаких похорон, хвала Всевышнему. Никто не умер.

– Тогда не понимаю причин, по которым им что-то понадобилось от нас через столько лет. Деньги? – Презрительно морщу нос.

– Они не просят денег, Айви. Они просят кое-что другое, точнее, кое-кого, – папа красноречиво окидывает меня взглядом.

– Что? – Шокировано шепчу я.

– Мне написала твоя мама…

– Женщина, которая родила меня и бросила, – вставляю я. Папе неприятно слышать это каждый раз, когда я так говорю. Но это правда, чёрт возьми! Мне жаль его… так жаль, ведь он до сих пор любит эту наглую женщину.

– Она не бросала тебя. Это я тебя увёз с собой.

– А она просто отдала меня, словно я была лишним багажом, – язвительно шиплю я.

– Айви, ты не понимаешь. Между нами с твоей мамой…

– Не хочу больше это слышать. Так что? Она хочет, чтобы мы приняли её здесь, у нас? – Резко перебиваю его.

– Нет. Она просит приехать тебя в гости к ним.

– Что? – Уже кричу я.

– Айви, прошу тебя, угомони ядовитые плющи своего характера и выслушай меня. – Обиженно выпячиваю губы от его слов.

Меня назвали плющом. Айви. Да, чёртовым паразитом, который уничтожить практически невозможно. И папа постоянно, когда со мной ругается и требует что-то, делит меня на: «плющ комнатный», «плющ обыкновенный», «плющ ядовитый». Это жутко раздражает. Я даже думала сменить имя, но потом забыла об этом. Вот моего брата назвали в честь цветка «Анютины глазки» и это вдвойне обидно, потому что у него не голубые глаза, а карие, как у отца, у меня же… ненавижу свои глаза от неё.

– Прошло много времени с того дня, но я никогда его не забуду. Мы приняли решение с твоей матерью расстаться, потому что у нас… были проблемы. Мы не смогли их решить другим способом. Меня пригласили преподавать сюда и это было хорошим шансом подняться по моей карьерной лестницы, как и больше зарабатывать. Она же не могла оставить свою семью и мою. Она всегда ухаживала за нашими родителями и помогала им, пока они не умерли. Ты была очень развитым ребёнком, тебе был тесен родной город. И сначала мы решили посмотреть, как пойдут дела. Ты быстро освоилась здесь рядом со мной, и мы подумали, что если мы снова вернём тебя обратно, то это сильно ударит по твоей детской психике. Так и решили ничего не менять.

– Я слышала эту историю сотню раз. Но ни разу ты не говорил, почему они даже не звонили нам. Мне. Почему эта женщина никогда не присылала мне открытки на день рождения, Рождество и другие праздники? Почему она ни разу не навещала нас? Почему брат не хотел встречаться со мной? И у меня этих «почему» уйма, папа. Они и заставляют меня с презрением относиться к ним. После двадцати с лишним лет она присылает тебе письмо, словно королева, и даёт разрешение мне встретиться с ними? Ты уж прости, что я не прыгаю от радости, – горько говорю я.

– Айви, на это тоже были причины. Если бы они могли…

– А разве не могли? У них нет рук, ног, телефона? Есть. Всё у них есть. Хватит искать оправдания им, папа. Я понимаю, что ты любишь её до сих пор, но она тебя нет. Слышишь? Она не любила тебя, раз так просто позволила уехать и даже ни разу не поинтересовалась, а как ты здесь без неё. Нет таких проблем, которые невозможно решить. Нельзя воскресить человека из мёртвых, а вот найти время для общения с мужем и своей дочерью можно найти. Вы даже не развелись нормально. Ты перечеркнул всю свою жизнь, как мужчина, чтобы не опозорить её на весь город. И да, я злюсь на неё. Именно на неё, потому что брат был слишком мал, чтобы что-то понимать, но я не ищу и ему оправданий после шестнадцати. Им было хорошо все эти годы, так что пошли они к чёрту!

– Айви! – Отец ударяет ладонью по столу, и его лицо краснеет от ярости. Он никогда не кричит. Нет, может повысить голос, но потом сразу же улыбается, да и не спорим мы особо. Но сейчас он просто багровеет от ярости на меня.

– Неужели, я не права, папа? Неужели, ты до сих пор ждёшь её? – С болью шепчу я.

– Я…я…надеюсь, – выдыхает он. Господи, моё сердце сжимается от жалости к нему. Это ещё одна причина, почему я ненавижу вторую часть нашей семьи. Противных предателей.

– Доченька, я прошу тебя, поезжай. У тебя отпуск. Учебный год закончился и это шанс… шанс для вас узнать друг друга. Когда я умру, у тебя останутся только Пэнзи и твоя мать…

– Не манипулируй своей смертью. Ты ещё долго будешь жить.

– Это не манипуляция, а просто констатация факта. Я знаю, что тебе очень больно, но это и моя вина. Я схватил тебя и сбежал сюда. Я. Понимаешь? Я любил тебя до безумия. Я боялся оставлять тебя там. Мне казалось, что здесь, в большом городе, у тебя будет куда больше возможностей, чем там. Я думал только о твоём будущем, и я тоже совершил ошибку. Если бы я поступил иначе, поддерживал связь с ними, поощрял твою мать, но я… боялся, Айви. Боялся тебя потерять, как и её. Ты так похожа на неё и, глядя на тебя, я мог жить дальше. Прости меня, Айви, но мне придётся настоять на своей просьбе.

– Ты не сможешь насильно меня, как багаж, туда отправить, – прищуриваюсь я.

– Ты права, я не смогу. Но если я скажу, что там ты узнаешь причины того, почему они не позволяли себе связаться с тобой?

– Не позволяли? – Хмурюсь я.

– Да, именно так, Айви. Они хотели. Они любили тебя и до сих пор любят. Твоя мать страдала всё это время без тебя. Твой брат каждый день порывался приехать сюда и обнять тебя. Они не просто так остались в стороне, они тоже тебя оберегали. Хочешь знать причины? Спроси их, – предлагает отец.

– Ты загоняешь меня в психологическую ловушку. Ты используешь мою боль против меня. Я на это не куплюсь. Ты же помнишь, что я изучала в университете психологию и работаю учителем детей? А они самые искусные манипуляторы в мире. Если эта часть семьи хочет видеть меня и наладить общение, то пусть приезжает сюда сама. Я с места не сдвинусь, – категорично мотаю головой и сдуваю ненавистную завившуюся прядь волос из-за влажности. Никакие горячие щипцы меня не спасают. Причёски хватает только на первую половину дня. Это тоже меня раздражает.

– Они не могут. Твой брат собирается жениться, это отличный повод, чтобы познакомиться снова. Праздники сближают людей. К тому же он офицер полиции. У него есть работа. Твоя мать сложно переносит дорогу из-за постоянно скачущего давления. Это небезопасно для неё…

– Я, вообще-то, тоже работаю и у меня тоже может быть слабое здоровье, – бурчу упрямо я.

– Айви, – отец цокает и качает головой.

– Ну, почему ты так хочешь, чтобы я туда поехала? Я не хочу. Мне они не нужны. Они нас бросили, папа. Бросили. Я не верю в то, что были какие-то веские причины, кроме их нежелания с нами общаться. Это ненормально с их стороны. Ненормально и оправданий им нет. А сейчас. Вот что изменилось сейчас?

– Ты выросла.

– Я выросла уже очень давно. Если никто до сих пор не заметил, то мне очень жаль, – фыркаю я.

– Айви, – отец глубоко вздыхает и удручённо проводит ладонью по лбу. – Это важно, понимаешь? Надо было сделать это раньше, но всё не было подходящего случая. Сначала у тебя был переходный возраст, потом женские странности, а теперь ты выросла и можешь быть разумной.

– Раз так, то они выросли раньше меня и что-то не стали разумными, – язвительно замечаю я.

– Айви…

– Назови одну вескую причину, зачем мне это нужно? Только мне, папа. Не тебе и не ей. А мне?

– Она твоя мать, а он твой брат.

– Это не причина. Они были такими и пять лет назад, и десять, но что-то об этом не помнили. Слушай, я понимаю, что ты чувствуешь себя виноватым из-за того, что у вас с ней ничего не получилось, и она не захотела переезжать с тобой сюда. Но это не оправдание тому, чтобы забыть о ребёнке, которого она родила, а другого любить всё это время. Нет, я никогда этого не пойму. Нет, папа, – отрезаю я.

– Это я бросил твою мать, – мрачно произносит отец, отчего я закатываю глаза. И эту байку я тоже слышала. Он всегда пытается её выгородить. Два года мы о них не говорили, а до этого он пытался рассказывать мне о второй части семьи, которая даже не помнила о нас. Какого разумного человека это не обидит? Не оскорбит? Не ранит? Не сломает? Да вряд ли кто-то другой на моём месте бы кинулся в жаркие объятия к людям, бросившим его. К матери, напрочь забывшей о существовании дочери. Разве это нормально? Нет. Так матери не поступают.

– Ладно, закончим этот разговор. Отправь им письмо, что у меня эти женские штучки начались и будут продолжаться ещё пятьдесят лет. Вот после этого я обдумаю, хочу ли я их видеть, – отворачиваюсь к плите и достаю сковородку.

– Неужели, тебе даже не интересно вернуться туда, где ты была рождена? Где прошло твоё детство? Увидеть дом? Маму и брата? – Подавленно спрашивает папа. Шумно вздыхаю и поджимаю губы.

– Мне просто больно. Я не могу перебороть это чувство. Оно уже не такое острое, как в двенадцать лет, но оно до сих пор живёт в моём сердце. Они для меня незнакомцы. Детство моё прошло здесь с тобой. Мой дом здесь. Не важно, где человек рождён, важно, где он счастлив, папа. А я счастлива здесь с тобой, – бросаю на него печальный взгляд, выкладывая шницели на сковородку.

– Я понимаю, доченька. Понимаю тебя прекрасно, но дай им шанс. Поверь мне, просто поверь мне, как человеку, который тебя обожает всем своим сердцем, что у них были причины, чтобы так поступить, как и у меня. И если ты поедешь туда, то они тебе расскажут. Они поделятся с тобой своей болью. Им ведь тоже очень больно. Они тебя любят не меньше, чем я. И… может быть, я хочу иметь шанс, слабый шанс, снова собрать семью вместе. – Мои глаза слезятся от его надежд, но я быстро моргаю, не позволяя себе слабость.

– То есть ты не можешь встретиться с ней из-за меня? – Бросаю на отца напряжённый взгляд.

– Много времени прошло… много так. Айви, да, ты была причиной, почему мы расстались. Но я не виню тебя. Я люблю тебя, ведь я твой отец, и как отец принял решение забрать тебя от них, чтобы оберегать, – моё сердце ломается от этого признания.

– Что? – Шокировано шепчу я, хватаясь за стул, чтобы не рухнуть.

– Ты была очень активным ребёнком, и никто не мог угомонить тебя. У тебя были истерики, а большой город стал хорошим шансом показать тебя узким специалистам. Просто ты была гиперактивной, такое бывает, а мы боялись. Ругались часто. Потеряли веру и надежду. А потом мне поступило приглашение на хорошую работу и должность. Твоя мама отказалась уезжать, мы думали, что это временно, что сможем сохранить семью. Она не могла бросить наших родителей, им требовалась помощь, а я не мог потерять приличную работу и помочь тебе немного угомониться. Ты часто ранилась, падала, получала сотрясение и ломала ноги и руки, потому что не могла сидеть и пяти минут на месте. Я не знаю… может быть, мы ошиблись. Может быть, многое, Айви, но дело всегда было в заботе о наших детях. О тебе. Не вини себя, вини меня, потому что я тайно забрал тебя и оставил записку твоей матери, что со мной тебе будет лучше. Прости меня, Айви, и поезжай к ним. Ты должна узнать женщину, которая сходила с ума без своей дочери, и брата, который до сих пор ждёт тебя дома. Это твой путь, и ты пройдёшь его одна. – Отец поднимается со стула и подходит ко мне. Он ласково проводит ладонью по моей щеке, а я не могу двинуться от шока. Что это всё, чёрт возьми, значит? Почему он врёт мне? Почему обманывает меня, убеждая поехать туда? Почему так требует этого?

– Я просто хочу, чтобы ты была счастливой, доченька. Любимой и счастливой. Я не буду ужинать. Доброй ночи, мой дикий и необузданный плющ. – Он целует меня в лоб и уходит.

Мои ноги дрожат, и я падаю на стул, зарываясь пальцами в волосы. Слёзы катятся по щекам от боли и недостающей любви от матери и брата. Но я буду сильной. Я взрослая. Это будет только один раз, и я получу ответы на все свои вопросы. Если они причинят мне боль или моему папе, то я навсегда вычеркну их из своей жизни и больше никогда не буду вспоминать.

Я дам шанс им. Дам. Но в последний раз.

Глава 2

Принятие такого важного решения, как встретиться с людьми, забывшими о тебе, довольно сложное. Я то была уверена в том, что делаю, а через несколько часов обида вскипала с новой силой, и я отказывалась от намеченного путешествия. Папа никак больше не влиял на меня. Он делал вид, что ничего не случилось, словно того разговора не было и вернулся к написанию новых лекций для летних групп в университете. Груз негодования и отчаяния давил на меня с невероятной силой. Я не могла позвонить даже Пэнзи, чтобы хоть как-то понять, а стоит ли игра свеч? У меня не было его номера телефона, а к папе обращаться не хотелось.

Через неделю мучений я всё же купила билеты на поезд, а затем на автобус до небольшого и провинциального городка «Санни-Хиллс». Ехать на машине долгие часы абсолютно не хотелось, да я и не собиралась задерживаться там. Я дам этим людям только пару дней, чтобы они всё мне рассказали, я сделаю вывод и уеду, чтобы подумать.

Горько усмехнувшись своим мыслям, застёгиваю дорожную сумку и снова проверяю, достаточно ли еды я оставила для отца. Он не любитель готовить. Как только мне исполнилось двенадцать, то я начала сама заботиться о нас с ним. Он забывал о времени, когда изучал какие-то новые исследования эволюции человека и мог совсем не есть, что ухудшало его здоровье. Конечно, оставлять его одного не хочется. С годами он стал сложнее в общении и без меня он просто не сможет. Но он убедил меня, что с ним ничего плохого не случится. Ему как раз привезли новые книги для его оценочного мнения и с ним же ему предстоит выступить на семинаре через месяц, поэтому он будет крайне занят. Просить его ехать со мной было очень глупо. Признаться в том, что я боюсь увидеть мать и брата, тоже. В двадцать пять уже поздно бояться чего-то или рано, как посмотреть. Но уж точно не стоит бояться этих людей, они сами, наверное, меня боятся, ведь знают, сколько претензий у меня накопилось за двадцать лет. Чёрт возьми, двадцать лет! И им стало не всё равно на меня. Поражаюсь их возвышенным надеждам на то, что я рухну в их объятия и буду заверять в глубокой любви, как и в том, что всё хорошо.

Поднимаю солнцезащитные очки, внимательнее всматриваясь в небо. Оно затягивается плотными и грозовыми тучами на горизонте, прямо впереди по нашей извилистой дороге, по которой все пассажиры большого рейсового автобуса едут в разные города. Это был единственный маршрут, который я смогла найти. Городок «Санни-Хиллс» настолько неприметный и неинтересный, что туда никто не едет, кроме меня. Все предпочитают большие города, как и я. Я живу в таком, но вот мрачное небо, словно разрезает дорогу на солнечную сторону и теневую. Мы въезжаем в неё, и я оглядываю зелёные холмы, некоторые из них покрыты туманом, хотя очень жарко на улице. Автобус съезжает в долину, где и располагается моё место назначение. Для меня объявляют остановку, и я нехотя поднимаюсь из кресла. Это просто дорога. Самая обычная дорога рядом с вывеской: «Добро пожаловать в „Санни-Хиллс“. Солнце всегда улыбается каждому гостю». Поднимаю скептически голову на небо и усмехаюсь.

Ну да, особенно сейчас. Такое ощущение, что вот-вот начнётся тропический ливень. Влажность и духота ударяют по лицу, и я издаю приглушённый стон, спрыгивая на землю. Вся укладка коту под хвост. Я два часа выпрямляла волосы, чтобы они смотрелись презентабельно и сразу же сказали всем о том, что я не полоумная девчонка с копной буйных паразитов на голове, а взрослая женщина, с которой все должны считаться.

За спиной закрываются двери автобуса, и я едва успеваю отскочить от него, как он срывается с места. Из-под колёс летит мелкий гравий, а я, как дура, прыгаю на месте, чтобы он не поранил мои обнажённые ноги. Стоило надеть брюки, а не классические белые шорты и туфли на танкетке. Но я хотела выглядеть хорошо. Очень хорошо, чтобы утереть нос всем, кто на меня посмотрит. Как бы сказать своим видом: «Я живу прекрасно без вас». Но сейчас, сдувая вновь завившуюся прядь и покрываясь потом от влажности, отчего моя блузка прилипает к телу, а колье из жемчуга душит меня, я уже ненавижу этот город и эту минуту.

Оглядываюсь по сторонам и не замечаю машины Пэнзи. Я даже понятия не имею, будут ли меня встречать. Отец отправил письмо по почте, вместо электронного, но оно должно было уже дойти. Надеюсь. Очень на это надеюсь. У меня нет адреса. Нет никакой информации, и я очень сильно злюсь на себя, что, вообще, припёрлась сюда.

Не успеваю я развить плохие мысли в голове, как вижу полицейскую машину, летящую в мою сторону. Отхожу немного назад и крепко сжимаю сумку. В горле встаёт ком, а сердце, чёрт бы его подрал, начинает громко стучать в груди, оглушая меня страхом и горечью.

Когда машина останавливается в метре от меня, то я уже различаю внутри мужчину. Он поправляет значок на груди, окидывает своё отражение в зеркале изучающим взглядом, и выходит.

Его карие глаза сверкают даже при такой пасмурной погоде. Он высокий, крепкий и в полицейской форме. У него тёмные коротко подстриженные волосы и широкая улыбка. Меня словно ударяют по груди, когда я вижу в нём молодую копию папы. Мой брат…

– Айви, – он выдыхает моё имя и быстро приближается ко мне. Но я отшатываюсь от него, задыхаясь от боли и душащих меня слёз. Ожерелье теперь словно удавка стягивает шею. Не даёт нормально вздохнуть.

– Пэнзи? – Выдавливаю я. Мужчина кивает и смеётся. Он всматривается в моё лицо, оглядывает меня с ног до головы и снова впивается своим тёплым взглядом в глаза. А мои слезятся от эмоций.

Я же обещала себе, что не буду плакать. Не из-за них. Не поддамся их фальшивой радости. Они бросили меня. Они ни разу не навестили меня. Я даже не помню голос своего брата, а он такой мягкий и дружелюбный. И это ранит. От боли в груди мои мысли резко и быстро выстраиваются в ровную шеренгу, как мои подопечные ученики, чтобы я отвела их на обед.

– Я так рад тебя увидеть. Господи, Айви, сестрёнка, я безумно ждал этого момента. Час уже караулю автобус. Нервничаю сильно, – Пэнзи делает ко мне шаг и раскидывает руки, чтобы обнять, но я дёргаюсь в другую сторону и приподнимаю подбородок.

– Я очень устала с дороги. Не самый приятный и быстрый маршрут. Я бы сейчас хотела принять душ, если это возможно. Вероятно, ты мог бы подбросить меня в отель, чтобы я там сняла комнату и привела себя в порядок, – сухо произношу я.

Уголки губ брата разочарованно опускаются. Глаза становятся настолько печальными и грустными, что, кажется, он сейчас расплачется от моего тона и поведения. Но разве он заслужил хорошее отношение? Нет. И я здесь не для того, чтобы обниматься с ним. Я хочу узнать, какого чёрта они поступили так подло со мной.

– Мы подготовили для тебя комнату. Твою старую комнату в нашем доме. И приготовили твои любимые блюда, – сдавленно отвечает Пэнзи.

– А вы знаете, что я люблю? Вряд ли. Вы не знаете меня, и я не знаю вас. Но я приехала сюда по просьбе отца и готова пожить в вашем доме в знак благодарности и вежливости. Не более, – резко говорю я.

– Да-да, я понимаю, Айви, – брат опускает голову и качает ей, тяжело вздыхая.

– Тогда мы можем ехать? Очень душно и влажно. Мне хочется освежиться и отдохнуть, – напоминаю я.

– Конечно, я отвезу тебя. Пойдём. Давай, я помогу с сумкой?

– Я сама.

Разворачиваюсь и демонстративно тащу свою сумку, хотя из-за этой проклятой погоды она словно на несколько килограммов стала тяжелее.

Сажусь сама в машину и кладу сумку себе на ноги, наблюдая за братом. Он настолько расстроен, что когда опускается на водительское сиденье, я замечаю, как его руки дрожат от волнения и эмоций. Наверное, я веду себя, как дрянь. Избалованная городская дрянь, но мне больно. Мне так больно…

Нет, я должна дать шанс. Я сама себе это обещала. Один шанс.

– Прости, что была груба, но я не знаю, как вести себя с тобой, – тихо признаюсь я.

Пэнзи мягко улыбается мне, бросая взгляд в мою сторону, и кивает.

– Если честно, то я тоже. Вроде бы я знаю тебя, но в то же время нет…

– Ты не знаешь меня. Никто из вас не знает меня, – перебиваю его.

– Папа присылал нам каждый месяц письма с рассказами о тебе и твоих успехах.

– Что? – Удивляюсь я.

– Да. Он тебе не говорил?

– Ни разу.

– Наверное, не хотел расстраивать. Мы ждали каждое письмо с нетерпением, Айви. Нам было очень интересно узнать, какой ты стала, с кем встречаешься, в каком месте работаешь. Я поздравляю тебя с должностью учителя начальных классов. Тебе нравится?

Всё ещё обескураженная новостью, сглатываю и только могу кивнуть.

– Я люблю детей, – выдавливаю из себя.

– Я тоже. Обожаю карапузов, но когда они вырастают, то с ними становится сложно. Подростки неуправляемые. К примеру, вчера поймал выпускников средней школы, когда они хотели написать на водонапорной башне ругательные слова. А позавчера разгонял их и изъял коробку пива. Но всё равно это здорово. Мы тоже были такими, – смеётся брат, и я непроизвольно улыбаюсь.

– Значит, ты офицер полиции? – Уточняю я.

– Я заместитель главы полиции нашего отделения, обычно меня называют шерифом, но я зачастую помогаю патрулировать улицы. У нас маленький отдел. Да и город тоже маленький, – улыбается брат.

Мы уже въезжаем на центральную, как понимаю, улицу, и я замечаю большой белоснежный фонтан. Он выключен, но вокруг него много молодёжи.

– А почему он не работает? – Интересуюсь я, указывая взглядом на фонтан.

Брат смеётся и качает головой.

– Тебе понравится эта история, Айви. Неделю назад ребята из старшей школы решили устроить пенную вечеринку в нём. Канализация забилась, и чуть ли не весь город был в пене. Очищали трубы, но в ближайшее время фонтан заработает снова. Ты узнаёшь его?

– Нет. Я ничего не помню. Когда я уехала, мне было пять, – грустно отвечаю я.

– Зато ты вернулась, Айви, и сможешь наверстать упущенное. Основные магазины на этой улице. А также здесь есть два изумительных ресторана с американской и итальянской кухнями и бар с бильярдом, полицейский участок, здание администрации и библиотека. Три года назад отреставрировали кинотеатр, он чуть дальше, по ту сторону фонтана. В двух кварталах располагаются наша больница и футбольное поле. А это школы: начальная, средняя и старшая. Сейчас там начинается лагерь и, если ты хочешь, я мог бы узнать, вдруг для младших групп понадобится помощник.

– Ох… нет, я в отпуске, – натянуто улыбаюсь.

– Работать с детьми сложно?

– Нет, не особо, есть свои нюансы. Я не задержусь здесь, а ответственность за группу ребят не могу взять. У нас в средней школе тоже есть лагерь. Они длятся по две недели каждый поток, а я думаю, что уеду отсюда раньше. Будет неправильно с моей стороны давать обещание, которое я не смогу выполнить, – пожимаю плечами и рассматриваю одноэтажные небольшие домики.

– Ты собираешься уехать? Уже? Ты же только что приехала к нам! – Хмурится Пэнзи.

– Через пару дней. Папа очень безответственный, когда дело касается приёмов пищи. Хотя у него есть еда, я наготовила для него и всё подписала, но он попросту о ней забывает. Да и его возраст. Я ему нужна. – Мы останавливаемся у светлого двухэтажного дома, окружённого зеленью и цветами. Моё сердце сжимается оттого, что я даже его не помню.

– Но ты нам тоже нужна, Айви. – Поворачиваю голову к брату.

– С каких пор? Вы без меня прекрасно жили больше двадцати лет. Проживёте и остальное время, – колко бросаю я и выхожу из машины, но сделать дальше шаг не могу. Мои ноги прирастают к земле.

Пэнзи тоже выходит из машины и становится рядом со мной.

– Ты не права на наш счёт, Айви. Не надо с нами так, – говорит он печально.

– А как надо? Улыбаться, словно ничего не случилось? Смеяться над такой глупостью, как мои страдания столько лет? Чего вы ждёте от меня? Прощения? Любви? Семьи? Мы чужие. Я даже войти в этот дом не могу, потому что уже испытываю отвращение. Так как я должна себя вести? Убедить вас, что всё в порядке? Нет. Я не люблю лгать. Ни черта не в порядке. И эта ситуация меня злит. Я хочу развернуться и уехать домой, – честно произношу я, повернув к нему голову.

– Айви, мы не ждём от тебя всего, что ты описала, но хотя бы чуточку терпения и понимания для нас. Да, мы в твоих глазах ужасные люди, но мы не чужие. Были обстоятельства. Если бы я мог…

– Ты мог. Ты мог, ясно? У тебя есть руки и ноги. Ты не инвалид. Ты жив. Поэтому других веских причин я не вижу отказаться от общения с нами только, как нежелание это делать. И я пока не могу сохранять спокойствие. Я не готова к этому. Я… мне лучше снять номер в отеле, – сухо всхлипываю я, крепче хватаясь за свою сумку. Меня начинает трясти от желания расплакаться, ведь это так жестоко. Смотреть на дом, в котором я родилась и прожила пять лет, но ничего не помнить, ужасно. Абсолютно ничего не помнить. Не слышать сказок перед сном. Не знать, как пахнет выпечка по утрам. Что такое поцелуй матери перед школой. А как празднуют день рождения брата. Да сотня «почему», «как», «если бы». И я теряюсь в них.

Чувствую, как мужская ладонь ложится на мою спину, и брат притягивает меня к себе за талию. Но я не хочу этого. Не хочу жалости. Я взрослая. Я уже переросла тот возраст, когда нуждалась в них. Сейчас это просто люди. Незнакомые мне люди.

Отталкиваю Пэнзи и отхожу назад, сглатывая ком в горле.

– Останься с нами, Айви. Хотя бы на неделю и мы всё обсудим, хорошо? Мы поговорим. Дай нам шанс доказать тебе, что мы тебя любим и если бы всё было иначе…

– Что иначе? – Грубо перебиваю его. – Что именно иначе?

– Обстоятельства. Тебе нужно было лечение. Мама боялась, что ты себе навредишь. Погибнешь по неосторожности, понимаешь? Она страдала не меньше, чем ты, Айви. Не веди себя эгоистично. Мы ждали тебя. Мы каждый день говорили о тебе и мечтали, что ты когда-нибудь вернёшься к нам. И вот этот день наступил, а ты упрямо вертишь нос. Это тоже больно. Ты не знаешь ничего о нас, но мы живые, ты правильно заметила. Мы живые, и мы тоже чувствуем. Дай нам рассказать об этом и показать тебе. – Мне становится стыдно за то, что я тоже жестока к ним. Шумно вздыхаю и прикрываю глаза на несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

– Прости. Это так сложно. Очень. Бежать хочется. Мне страшно, Пэнзи. Просто страшно узнать, что я снова не нужна. Узнать больше о прошлом, которое я забыла. Я боюсь, – едва слышно признаюсь я с болью.

– Сестрёнка, я знаю. Поверь мне, я знаю, как это паршиво. Но я обещаю, что мы тебя не разочаруем. Мы, правда, любим тебя и любили раньше. Всегда любили. Пожалуйста, пошли в дом. – Брат протягивает мне руку, и я смотрю на неё, как на чёртову змею. Не люблю змей. Они скользкие, гадкие и противные. Но я перебарываю свои чувства. Вкладываю свою руку в его, и брат улыбается мне.

– Позволь, – хватая мою сумку, он ведёт меня в дом. А у меня ноги деревянные. Они практически не идут.

– Она там? – Напряжённо спрашиваю я.

– Мама? – Брат задерживается на крыльце. Киваю ему.

– Нет. Она в больнице. У неё ночная смена. Она до сих пор работает медсестрой и…в общем, она подумала, что тебе будет некомфортно, если вы встретитесь сегодня.

– То есть она прячется от меня? – Прищуриваюсь зло я.

– А ты не хочешь сделать того же, Айви? – Усмехается брат.

– Хочу. Ты прав. Очень хочу. Наверное, так лучше, – шепчу я, соглашаясь с верным решением.

– Она придёт завтра в обед. Я буду дома, и мы… хм, надеюсь, что ты отдохнёшь и немного привыкнешь прежде, чем вы встретитесь. Наверное, я буду вести себя так же, как ты, когда увижу отца.

– Ты собираешься с ним встретиться? – Удивляюсь я.

– Безумно хочу этого. Я так скучаю по нему. Скучаю по семье. Мне тоже не хватало вас. Я чувствовал себя обделённым. У меня забрали мою взбалмошную сестрёнку и отца. Ведь я был старше, и я вас помнил. Я вас знал. У меня отобрали часть моей жизни, и я хочу её вернуть, – он так искренне говорит это, отчего я проникаюсь его словами. Мы чувствуем себя одинаково одинокими в этой ситуации. Так паршиво.

Брат открывает дверь дома, и мне в нос ударяет аромат выпечки и сладкого ванилина. Моё сердце сжимается от боли.

– Добро пожаловать домой, Айви, – торжественно говорит Пэнзи.

Это будет слишком сложно.

Глава 3

Когда папа покупал наш дом, то он выбрал тот, где не будет деревьев вокруг, сада и минимум мебели. Я очень любила бегать и была, правда, активным ребёнком. С годами мы не особо обжились мебелью, да я и привыкла к тому, что у нас есть только самое необходимое. Никаких свечей, рамок с фотографиями, милых безделушек или чего-то в этом духе. Мне нравилось, что не нужно поднимать сотню маленьких фигурок, чтобы протереть пыль. Я привыкла к тому, что можно идти с закрытыми глазами в туалет и ни обо что не удариться, потому что нет ничего лишнего. Даже в моей спальне только кровать, шкаф, стол и стул. Ещё я повесила одну полку для личных книг. Всё. Никаких милых торшеров, пуфиков и зеркальных столиков. Ничего лишнего.

Сейчас же, стоя на пороге старого дома, о котором я ничего не помню, я ужасаюсь количеству мебели. Я даже ещё не вошла, а уже вижу три высокие узкие тумбы слева, выкрашенных в зелёный, жёлтый и малиновый. Они завалены какими-то книгами, газетами, салфетками и шарфами. Над ними вешалки для одежды, забитые этой самой одеждой, как и полно обуви валяется у порога. А дальше только хуже. Это какой-то склад чёртовых вещей.

Осторожно делаю несколько шагов, осматривая прихожую, а за ней большую гостиную, тоже забитую вещами. Их так много. Очень много. Несколько диванов коричневого, сиреневого и красного цветов, столько же кресел пурпурного цвета. Яркие пледы, разбросанные по всему пространству, множество картин, рамок с фотографиями, торшеров, даже ловцы снов. На журнальном столике стоят три кружки и все они грязные. Валяются рядом газеты, на которые пролили кофе.

Господи, мне становится дурно. Я ненавижу грязь. Я люблю порядок и мало мебели. У нас всё блестит от чистоты, потому что я прибираюсь несколько раз в неделю. А здесь, хоть и нет пыли, но так всё завалено, и пространство, довольно большое, давит на меня. Оно душит.

Страницы: 123456 »»