Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола Калюжный Дмитрий
«Межи многими иными соблазны в епископиях митрополии нашеи обретеся некая соблазна, вымышленная паска злых еретических наук, яко в день Воскресения Христова носят до церкви хлебы и мясы посвящати, и взявши в домы своя, с набожеством великим уживают, яко бы некую святость законную, ругаючися Господу нашему Иисусу Христу (нанося этим оскорбление Господу. – Авт.), истинной пасце нашей, который за всех верных даде себе поживати, тело и кровь свою, а не так, як сии, уподобившеся неверным жидом (евреям. – Авт.) паску себе от хлеба и мяса составляют» (см. «Акты, относящиеся к истории юго-западной России», т. IV, с. 29–30).
Немудрено, что от такого внушения послушные своему патриарху члены Львовского братства вообще перестали приносить в церковь пасхальные снеди для освящения, после чего их епископ Геннадий был вынужден спешно дезавуировать запрет своего начальника: «Нехай будут по стародавнему обычаю христианскому приносы в церковь и посвящение брашен на Воскресение Христово…» (там же, с. 40), но это заявление содержит одну тонкость, а именно, вместо патриаршего «хлеба и мясы» Геннадий употребил слово брашно. А словом брашно в церковнославянской практике всегда обозначалась исключительно мучная пища. (Правда, теперь это слово применимо к любому кушанию.) Тем самым хитрый Геннадий сумел обойти впервые изданный запрет на освящение мясной пищи, то есть пасхального агнца иудеев, обозначавшего жертвоприношение.
Это жертвоприношение и имел в виду в своем осуждении патриарх Иеремия, употребив глаголы «уживати», «поживати», почему изобретательный Геннадий и заканчивает свое разъяснение так: «…жебы с посвящения тых брашен не волхвовали и чар не плодили, яко о том слышится». Иными словами: Ешьте, ребята, освященную пищу на здоровье, но не занимайтесь при этом ворожейством, как о том говорят. Вот с какого момента иудейская и христианская пасхи стали реально различаться! И это не 33 год, а 1591-й…
Приведенные пространные цитаты показывают, как на рубеже XVI–XVII веков на стыке латинского и греческого мира конфессиональные институты сражались за власть над паствой.
Православный монархист Н. Н. Воейков с возмущением пишет, что «в некоторых местах евреи-арендаторы требовали платы за совершение православных богослужений!» (см. Н. Н. Воейков. Церковь, Русь и Рим. С. 400, 452). А вот еще характерный пассаж, из «Истории Руссов» Конисского (С. 48–49), относящийся к 1625–1635 годам:
«Пасхальные хлебы, продаваемые в городах, содержались под стражею урядников польских. Имевший на груди своей надпись «уният» покупал паску (т. е. пасхальный хлеб) свободно, не имевший этой надписи платил пошлину в 38 польских грошей.
Во многих местах этот пасочный сбор был отдан на откуп евреям, которые взимали эту дань без пощады… В первый день Пасхи, когда православные приносили в церкви оплаченные уже паски, евреи, из опасения подлога, являлись на погост церковный, присутствовали при освящении пасок и тут же помечали мелом или углем как базарные, так и дома испеченные паски, оплаченные налогом».
Вот так-так! Мыслимо ли сегодня увидеть нынешних ортодоксальных иудеев на церковном погосте при освящении нынешних православных пасок?! Впрочем, дело совсем не в евреях, а в том, что таковой была ситуация с верованиями в Польше и Литве, – а именно, была она нестабильной и могла развернуться в любую сторону, – вот почему православное население ВКЛ стремилось воссоединиться с Москвой, ведь любая общественная структура желает выживать. И то, что солдаты Петра I притесняли православных, говорит лишь о том, что мы не все знаем о том православии. Кстати, Петр даже в России православную церковь «задавил» государственным авторитетом.
1764–1795. – Правление великого князя и короля Станислава Августа Понятовского.
1767. – Возникновение Слуцкой конфедерации православной шляхты, созданной с помощью России и к ее пользе.
1768. – Создание патриотической Барской конфедерации, выступившей за сохранение независимости державы.
1771. – Российские войска во главе с А. В. Суворовым победили около Столовичей силы барских конфедератов под командованием великого гетмана Михаила Казимира Огинского.
1772. – Первый раздел Речи Посполитой между Россией, Австрией и Пруссией, с переходом части Белоруссии к Российской империи.
1791, 3 мая. – Принятие Сеймом Речи Посполитой первой в Европе Конституции.
1792. – Торговицкая конфедерация магнатов и шляхты, недовольных принятием Конституции и реформами, обратилась за помощью к России, которая и ввела в Речь Посполитую свои войска.
1793. – Второй раздел Речи Посполитой, переход к России центральной части Белоруссии.
1794. – Восстание под руководством Тадеуша Костюшко.
1795. – Третий раздел Речи Посполитой и передача России западной части Белоруссии. Конец Речи Посполитой.
Новгороды Руси
История Новгорода – один из стержней традиционной историографии России. К нему «привязана» вся варяжская концепция образования Русского государства. Из русских летописей следует, что Новгород на Волхове стоял уже в 859 году, то есть хоть чуть-чуть, но он старше Киева (860). И хотя нынче легендарное основание Киева относят к VI–VII векам, Новгород не сдается. Карамзин писал о нем, что город основан после Р. Х., подразумевая, что он в любом случае древнее Киева.
Вообще с Новгородом связано много загадок и заблуждений.
Кажется, что само его название предполагает существование какого-то еще более древнего города; неудивительно, что безуспешные поиски оного велись с XVIII века, с начала научной историографии. Некоторые русофилы полагали, что такой город должен иметь название вроде Старгорода, хотя наличие Новгорода отнюдь не требует наличия Старгорда (так, при Нижнем Новгороде нет Нижнего Старгорода), и называли в качестве претендента на «Старгород» Старую Руссу. Но первое упоминание о ней относилось только к XI веку. Еще один кандидат – город Старица в Тверской губернии, считается известным только с 1297 года, да к тому же его название явно происходит от «староречья», отделившегося от реки части старого русла.
Добавим для любителей топонимических розысканий, что на севере Польши есть город под названием Старгард-Щециньский (XIII век), а остатки городища легендарной Великоморавской державы называются Старе Място (IX–X столетия).
Впрочем, и Новгородов немало. Новгород-Северский известен с 1044 года. Есть еще Новогрудок в Гродненской области – якобы с 1116 года (хотя сам город Гродно, по-литовски Гардинай, известен только с 1128-го), и хорватский Новиград.
Нижний Новгород считается основанным в 1221-м, причем первоначальное его название – Новгород Низовския земли, то есть Новый город «Низовских земель» = Владимирского клина междуречья Оки и Волги, что, кстати, снимает вопрос о каком-либо «Верхнем Новгороде» на Волге. Однако с XII века в Низовских землях известен Городец, где, по одному из преданий, в 1263 году умер Александр Невский. Новоград-Волынский известен с 1276-го, но носит это название только с екатерининских времен (с 1793), до этого он звался Звягель.
Понятие «Господин Великий Новгород», полагают, появилось в связи с образованием (в 1136) и последующим возвышением Новгородской республики на Волхове, вплоть до ее падения в 1478 году и присоединения к Москве Иоанном III. Мы написали здесь хитрое словечко «полагают», потому что точных данных об этом нет. Вообще не всегда понятно, что из легенд, упоминающих Новгород, относится к нашему реальному Новгороду, который и ныне стоит на Волхове.
О реальной же истории этого реального Новгорода впрямую говорят результаты тамошних раскопок. Раскопки начались еще в 1930-е годы и не были обойдены вниманием Сталина, выстраивавшего свою историю России. Когда же в начале 1950-х там обнаружили первые берестяные грамоты, это стало настоящей сенсацией. С тех пор найдено несколько сот таких грамот и масса предметов материальной культуры.
Грамоты Новгорода отнесены археологами к XII–XV векам. Но о чем же говорят результаты их изучения? Во-первых, резные тексты берестяных грамот содержат в основном бытовую информацию на русском, а не церковнославянском языке. Во-вторых, в текстах грамот, насколько нам известно, нет упоминания ни об одном из русских князей XII–XV веков, включая Иоанна III, который этот самый Новгород присоединил к Москве. (Про Москву там также ничего нет, хотя упоминаются, например, Ярославль и Углич.)
Зато в грамотах содержится весьма недвусмысленная информация о реальном времени их написания, и вот, неожиданно оказывается, что это отнюдь не XII–XV века. Например, в грамоте № 413 читаем: «…пересмотреть москотье дабы хорь не попортил…» (см. В. Л. Янин. Я послал тебе бересту… С. 184). Начертано, полагают, в XIV веке, но слово «москотье» означает москательные товары, а само это понятие появилось не ранее XVI века. Да и что за «хорь» может попортить такое «москотье»? В научных кругах возникли сомнения, но автор цитируемой книги их развеял, вычитав в словаре Даля, что слово «хорь», помимо обозначения зверька, имело также (в XVIII веке!) значение «платяная моль».
Но В. Л. Янин заглянул не в тот словарь. Самое смешное в этом суждении заключается даже не в интерпретации слова «москотье» в смысле «белье», а в слове «хорь», которого в XIV и даже в XV веках тоже не было, а было слово дъхорь, как и в других славянских языках – духорь, то есть вонючка. (См. например, М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка. Т. IV, с. 270). Написание же «хорь» относится, самое раннее, к XVI веку.
В грамоте № 500 упоминаются «сковорода, котлець и чепь котьльна». «Чепь» вместо «цепь» – обычное написание, но не для XIII–XIV, а опять же для XVI–XVII столетий (см. Фасмер), не говоря уже о сковороде, впервые появившейся в XVII веке. В грамоте № 354 (Янин, с. 117), датированной концом XIV века, при перечислении мехов прямым текстом написано «2 кози корякулю пятен», что значит 2 шкуры пятнистого (или клейменого, от пятно = клеймо) каракуля, а каракуль стал известен не ранее XVI века! Там же: «возьми конь за рубль», – по мерке слиткового рубля, за 170 г. серебра, – а это реальная цена лошади конца XVI – начала XVII, но никак не XIV века!
Приведем еще один выразительный пример. Грамота № 496 – из наиболее поздних. Характерно, что она не резная, а написана чернилами. По янинской датировке она относится к 1478 году, хотя и найдена в слоях якобы более ранних. Причиной этому ее содержание: в ней содержится жалоба, что пришли «люди деи осударевы» и всё пограбили. Упоминание о «людях осударевых» и побудило датировщиков привязать эту грамоту к Иоанну III и 1478 году, когда он лишил Новгород независимости. Но вот странность: вслед за Карамзиным принято считать, что Иоанн III уговорил новгородцев смириться: хотя и с позиции силы, но все же отнюдь не грабил их, а приказал забрать только вечевой колокол. Грабили, по тому же Карамзину, только лет через сто, уже при Иоанне Грозном, – то есть опять же в XVI веке.
Новгородские артефакты ученые находят в основном между слоями сосновых плах, которыми выстилались уличные мостовые. На основании глубины расположения слоя можно делать вывод о древности находки. Но археологи приняли за истину, что мостовые настилались заново примерно каждые 20–25 лет из-за поглощения их болотистым грунтом. Не есть ли эти расчеты поиском «условия задачи» (древности находки) по заранее указанному «ответу» (древности Новгорода в целом)? А, например, в г. Каргасок Томской области на аналогичном грунте в XX веке плаховые мостовые вынуждены были настилать каждые 5-10, а не 20–25 лет. И ведь никем не доказано, что город и его первая мостовая – ровесники.
Теперь о некоторых других находках. Совершеннейшим перлом среди них стала разведенная стальная пила длиной 39 см, содержащая 78 зубчиков и датированная XI веком! Сообщение о пиле попало даже в сталинское издание БСЭ. И невдомек горе-датировщикам, что, во-первых, такую пилу можно изготовить только из катанной, а не кованой стали, а катанки заведомо не было в XI веке, и, во-вторых, чтобы наточить такую пилу, нужен трехгранный напильник, а его изобрели в XVII веке.
В. Л. Янин (с. 201) на полном серьезе пишет, что в XI веке произошла замена стальных ножей X века, лезвие которых вварено между железными щечками, на более простые стальные же ножи, приваренные к железной полосе. И опять ему невдомек, что закаленную сталь вварить между железными щечками можно только сварочным аппаратом, а не кузнечной сваркой.
Обнаружив свинцовую чушку весом 151 кг с фабричным клеймом «К + одноглавый орел», будущий академик Янин долго мучался, пока его не осенила догадка: это же краковское производство, времена Казимира Великого, 1333–1370 годы! Отправив образцы в Польшу, он приятно удивил польских коллег, – они-то до этого думали, что подобное производство началось только при Казимире Ягеллончике в конце XV столетия и особенно развилось еще лет через сто-двести, а тут, поди ж ты, советские братья им такой подарок…
При этом никто не задался простым вопросом: а зачем новгородцам XIV–XV веков вообще были нужны такие чушки? Не были они нужны, а понадобились только в XVII веке, когда их даже специально возили в армейских обозах, для переливки на пули по мере необходимости. Конструкционного же применения свинец практически не имеет в силу своей тяжести и пластичности.
Еще интереснее, что эта свинцовая находка неожиданным образом перекликается с нумизматикой.
Историографы сочинили головоломную историю, суть которой сводится к следующему. Якобы в Новгороде XII века была вполне нормальная десятеричная денежная система – такая же, как позже и в Москве в XV веке. А в XIII–XIV столетиях от нее отказались: наступил «безмонетный» период, когда расчеты производились серебряными слитками, сначала гривнами, а затем рублями, и новгородцы вместо привычной им десятеричной системы зачем-то перешли на семеричную, а потом, под влиянием Москвы, вернулись к десятеричной.
Ученые мужи XX века выстроили целую систему пересчетов, чтобы связать концы с концами (интересно, а как новгородцы физически делили рубль на 216 частей?). При этом, сообщает Янин, рубль был беднее предыдущей гривны, поскольку должен был содержать 170 г. серебра вместо 196 г. в гривне. Гривна представляла собой прямоугольный брусок, а рубль – брусок покороче и горбатенький.
Каково же было изумление археологов, когда такой рубль точно уравновесил гривну на весах: в нем было тоже 196 г. Но не чистого серебра… И лишь после того, как под микроскопом на горбатом рубле был обнаружен шов, отделяющий нижнюю часть от горбатой верхней, был, наконец, сделан химический анализ рубля. И оказалось, что горбатый рубль отлит в два приема: сначала нижний брусок из низкосортного серебра, а затем к нему прилита горбатая часть из высокосортного серебра, причем такого же, как у гривны. Очевидно, что нижний брусок рубля – подделка более тяжелым металлом, но каким? Золото почти вдвое тяжелее серебра, но только идиот станет подделывать серебро золотом. Остается единственный доступный металл – свинец.
Плотность серебра 10,5 г/см3, а свинца – 11,3 г/см3. Читатель может сам определить соотношение свинца и серебра в смеси, необходимое для того, чтобы в нижнем бруске набрать недостающие до гривны 26 грамм, с учетом того, что верхний серебряный горбыль по объему примерно вдвое меньше нижнего свинцово-серебряного бруска. Нижний брусок вообще нельзя считать сплавом на основе серебра, это именно свинцовый сплав, по составу отвечающий черновому металлу переработки свинцово-серебряных руд и свинцово-серебряному припою.
И опять перед нами XVI век, ибо только тогда впервые появилась технология переработки свинцово-серебряных руд, как убедительно доказал английский археолог Джон Дейтон (см. J. Dayton. Minerals, Metals, Glazing amp; Man. London, Harrap amp; Co, 1978).
Совершенно потрясающую информацию несет надпись на сосуде с перегородкой, датированном XIII веком, но мимо нее прошли Янин и его коллеги. Там с одной стороны написано «масло», а с другой «МЮРО», обозначающее миро, которое по всем канонам должно было писатьсятолько через ижицу (греч. Y), а никак не через букву Ю! Также в одной из новгородских грамот содержится завещание некоего «раба божия Моисея», в написании имени которого тоже никакой ижицы нет… В текстах грамот ижица вообще отсутствует, как и фита в азбуке, написанной мальчиком Онсимом (грамоты № 200, 201). Там же мы видим слоговой метод обучения азбуке, типичный для XVI–XVII веков, не говоря уже о бурсацких шарадах, описанных Дм. Помяловским («Невежя писа, недума каза, а хто се цита…»).
Кстати, сам В. Л. Янин удивляется, что методы обучения в Новгороде XIV века «были такими же, как в XVI–XVII вв.» (с. 55), а «шведы употребляли бересту вместо бумаги в XVII–XVIII вв.». Чему он удивляется больше: что шведы такие «отсталые» или что русские такие «передовые», – непонятно. В действительности если и надо тут чему-то удивляться, так упорству, с которым В. Л. Янин пытается удревлять свои находки. Причем он даже не скрывает, что предметы, не вписывающиеся в его концепцию, не включаются в научные труды (как это было с грамотой № 354 в 1958 году). Как бы оправдываясь, академик пишет, что и до него «подретушировали» находки, – например, Е. Буринский «Кремлевские грамоты», обнаруженные в Москве в 1894 году.
Но цель должна оправдывать средства, в том числе и денежные средства, выделяемые археологам на раскопки. А в чем она, цель?… Как всегда, наука история подстраивается под политический интерес власти. Сегодня, когда «отец городов русских» Киев вновь оказался вне пределов России, возвеличивание «отца городов русских» Новгорода и его удревление – как нельзя более кстати…
Критика хронологических построений и толкований, полвека выдвигаемых учеными-историографами, отнюдь не умаляет ни колоссального труда археологов, ни, тем более, материаловедческой, культурной и исторической ценности самих обнаруженных материальных свидетельств. Просто они дают сведения об истории этого края не тех веков, к которым их приписывают: открытия в новгородской земле относятся не к XII–XIV, а к XV–XVII столетиям.
Но все же: был ли Великий Новгород каким-то самодостаточным местом на планете? Мог ли он остаться отдельным государством в ходе объединения восточноевропейских земель? Наверное, нет. Здесь жили вполне конкретные люди, их группы и союзы с разными интересами, связанные многими делами с аналогичными группами и в Восточной Европе, и в Западной. Неторопливая эволюция огромнейшего количества интересов разнообразнейших структур – культурных, идеологических, экономических, военных и политических – приводила людей к тем или иным решениям и действиям. В результате Новгород оказался в большей степени встроенным в московскую, нежели в западную политическую систему; начало положил Василий II Темный.
Новгород был для него самой болезненной проблемой. Экономические интересы Москвы и Новгорода сталкивались на севере, где московские князья пытались расширить свои промысловые районы на территориях совместных владений в Вологде, Бежецком Верхе, Торжке, Волоколамске, наконец, собственно в Новгороде.
Большинство в правящей элите Новгородчины было с конца XIV века последовательными противниками Москвы не только как центра объединения, но и как экономического конкурента. Проясним этот вопрос. Москва эволюционировала таким образом, что все больше приобретала значение политического, военного, экономического и в том числе торгового центра, для выполнения функций, одинаково полезных для примыкающих к ней территорий. Она объединяла земли для того, чтобы стал возможным адекватный ответ на геополитический вызов, на явную экспансию Западной Европы, в результате которой снижались возможности выживания народов на этой территории. Происходившие глобальные процессы были настолько выше юридических отношений между странами и частных династических споров, что, как правило, даже не понимались спорящими сторонами.
Новгородское боярство в конце XIV – середине XV века вело упорное наступление на древние «князщины», то есть институты княжеского суда и управления, пытаясь заменить единовластие боярской демократией. Сокращались княжеские прерогативы, падал авторитет и доходы Великого князя в Новгороде. При этом основной общественной структурой города была международная торговля, и она подавляла все остальные структуры. В таких условиях Новгород стать объединительным центром для земель с русской культурой не мог, а вот превратиться в форпост колонизации этих земель западными странами – мог. Для Руси он был точкой нестабильности.
В то же время Великое княжество Литовское, то воюя с крестоносцами, то заключая с ними союзы, то снова воюя, в окончательном балансе дрейфовало на Запад. А ведь рыцарско-монашеские ордена были созданы как раз для подчинения латинской Европе некатолических народов, с соответствующим изменением их культуры. И мы видим, что в новгородских делах усиливалось (причем заметно) присутствие Литвы, литовские служебные князья получали в прокорм многие новгородские пригороды, дани с ряда волостей шли частью в Литву, на них распространялась судебная власть литовского Великого князя и его наместников.
Московских князей, в том числе Василия Темного, тревожили и церковные противоречия: новгородский владыка Евфимий II получил посвящение от митрополита в Литве; наступившее после бегства московского митрополита Исидора в Рим безвременье на московской кафедре создавало основу для фактической автономии новгородской архиепископии. Обострялись давние споры московской митрополии и новгородских владык по поводу пределов и форм митрополичьего суда. В Новгороде явно происходил теократический перекос, началось подавление светской сферы церковниками.
Наконец, многолетняя поддержка Новгородом «оппозиционера» Шемяки (хотя в основном пассивная) не могла не провоцировать московского Великого князя на принятие серьезных ответных мер.
Накопившиеся противоречия во всех структурах разрядились, естественно, в вооруженном противоборстве. В начале 1456 года Василий II предпринял поход на Новгород, как общерусскую военно-политическую акцию, – в ней участвовали и российские татары, что мы покажем в одной из следующих глав. Превосходство Москвы проявилось очень быстро, в сражении под Руссой в начале февраля, когда немногочисленный авангард московских ратей разгромил основные новгородские силы.
По инициативе новгородцев было заключено компромиссное соглашение: основной документ повторял традиционный формуляр новгородско-княжеских докончаний, а в текст второго документа были включены положения, расширяющие прерогативы князя и укрепляющие ослабленные институты великокняжеской власти в Новгороде (его наместников, дворецких и т. п.). Правительство Новгорода было вынуждено уплатить Василию Темному огромную контрибуцию.
Правда, принципиальных перемен не произошло: ведь еще до этого по московско-литовскому договору 1449 года Новгород был под патронатом Москвы. Но военное поражение усилило позиции промосковской партии. Поездка «миром» 1460 года, случившаяся уже при новом архиепископе Ионе (Евфимий скончался в марте 1458-го), подтвердила позиции Василия II в Новгороде, который, однако, сохранил в полной мере государственно-политическую автономию.
Оставаясь в плену детерминистского стиля мышления и зная, что в дальнейшем Новгород (и не только) был окончательно Москвою подавлен, в том числе вооруженной рукой, некоторые ученые, а публицисты уж непременно, ищут причины в психологической сфере. Они делают вывод о принципиальной «имперскости» русской души, даже не замечая парадоксальности такого вывода для истории, в которой Тверь, Новгород, Владимир, Суздаль, Москва, Переяславль вели войны за руководство объективно единой страной, одновременно пытаясь сохранить свою самостоятельность.
Еще более парадоксальны выводы основателя «новой хронологи» А. Т. Фоменко, которые, раскритиковав выводы В. Л. Янина о древности новгородских археологических находок, говорят об относительной молодости Новгорода, а из этого якобы следует, что никакого государственного подчинения Новгородии Москве до начала XVII века не было. И вообще, де, история Новгорода есть история Ярославля. Хотя новгородские находки сделаны все-таки в Новгороде, и даже если они относятся к XV–XVII столетиям, совершенно непонятно, почему же город не мог быть покорен Иоанном III в 1478 году? Но вот, говорят «новые хронологи», все покорения Новгорода на Волхове Василием II Темным, Иоанном III, Василием III и Иоанном IV Грозным являются вымыслом конца XVII – начала XIX веков.
На деле же эволюция политической системы шла от «мягкого» централизма, для которого характерна самостоятельность регионов во многих внутренних делах, – по сути, монархического федерализма, к жесткому централизму, не оставлявшему регионам свободы.
Вот что писал С. Платонов в своей «Русской истории», излагая речь земских делегатов на Соборе 1642 г.: «При прежних государях в городах ведали губные старосты, а посадские люди судились меж собой. Воевод в городах не было: воеводы посылались с ратными людьми только в украинские (окраинные. – Авт.) города для бережения от турецких, крымских и ногайских татар». «При прежних государях»! А уже к 1642-му централизация усилилась, а при Петре – усилилась еще больше.
Новгород оставался самоуправляемым и практически независимым, действительно, по крайней мере, до середины XVII века, а Псков даже до 1708 года, то есть до Северной войны, когда Петр I включил эти земли в Петербургскую губернию. До этого Новгород и Псков представляли собой принципаты (как бы «римские» республики). Причем Новгород постоянно «колебался» между Москвой и Литвой, нарушая свои обязательства члена «Федерации». Пять принципатов: Новгородский, Псковский, Бельский (с центром в г. Белый), Черкасский и Кабардинский окончательно попали под патронат Московии только после ухода турок из Вены в 1683 году и подписания Вечного мира между Московией и Польшей в 1686-м. Их границы и статус прямо указаны, например, на французской карте доминионов Московии, составленной в 1692 году H. Iaillot’ом.
Известно, что перед началом войны против Карла XII Петр посылал своего посла по специальным поручениям А. Виниуса в Новгород, Псков и в Сибирь, чтобы заручиться их поддержкой. Псков тогда был пограничным городом со Шведской Лифляндией. Псковичи пропустили экспедиционный корпус Б. П. Шереметева, шедший на Нарву, поскольку больше опасались Карла XII, нежели Петра, но когда после поражения московские войска отошли ко Пскову, сомневались, впускать ли их, справедливо опасаясь мести шведов. Однако впустили…
Именно это стало фактическим концом Псковской республики, ибо еще в 1650 году псковичи не только не пустили в город московские войска, а прогнали их с треском, так, что царь Алексей Михайлович вынужден был созвать Собор для замирения с Псковом, причем его предложения воевать с Псковом были Собором отвергнуты.
Чуть раньше псковитяне и новгородцы совместно реквизировали хлебно-денежный обоз Московии, направленный шведам в обход них. И Московия ничего не смогла с этим поделать.
История падения Новгорода на Волхове связана с появлением там в 1649 году (по книге «Государи дома Романовых» – в 1648) знаменитого Никона, будущего патриарха. Направленный туда в качестве нового митрополита, он начал насаждать свои порядки, организовал многочисленные пытки и казни непокорных новгородцев. А когда новгородцы отказали ему в доверии и подняли в 1650 году бунт, прогнав никоновского воеводу и полностью восстановив прежнее земское правление, Никон впустил в город вызванный им карательный отряд И. Хованского, устроивший там откровенную резню.
Это и есть реальное начало ликвидации самостоятельности Новгорода на Волхове. От окончательного разгрома город спасла тогда угроза вмешательства Швеции, а также активное сопротивление московской экспансии со стороны целого ряда других областей, в первую очередь Пскова, Воротыни и Слободской Окраины, а позже – Рязани-Черкассии. В итоге статус ослабленной Новгородской республики-принципата еще сохранялся до конца века.
Стоит сказать хотя бы несколько слов и о совершенно незаслуженно забытом Бельском принципате. Столица его, г. Белый (нынешний райцентр Тверской губернии), известен с 1359 года. И это, по-видимому, реальное время основания одного из центров Белой Руси ордынского периода. Но серьезных раскопок, насколько известно авторам, здесь не велось.
К середине XVI века в России насчитывалось уже до 160 городов, и некоторые из них были весьма крупными. Так, в Москве жило до 100 тысяч человек, в Новгороде Великом свыше 25 тысяч. В городах развивалось товарное производство. Историки так и сообщают: «Появление и развитие товарного производства и региональной специализации означало, что наметились предпосылки образования единого всероссийского рынка». А это – основа возникновения единой нации.
МОСКОВИЯ И КАЗАНЬ
…Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти… имя Иоанново блистало на судебнике и напоминало приобретение трех царств могольских… народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования…
Н. М. Карамзин
Василий II Васильевич
В предыдущих главах нашей книги мы показали, что политическая ситуация к западу от Москвы, вплоть до Польши, определялась династическими и религиозными спорами различных владык. Среди высшей элиты сложилась своеобразная местническая система, в которой каждый князь имел «место» по своему рождению от знатного отца и доказывал свое преимущество в соответствии со своими представлениями о «месте» при помощи всех доступных ему ресурсов. Религия была одним из таких ресурсов, дающих возможность идеологической апелляции к народу в случае нужды; князья принимали религию той земли, которой правили в данный момент, и соответственно могли менять свое имя.
Представления разных князей о «местах» зачастую были весьма различными, что приводило или к войнам, или к согласию с решением некоего высшего иерарха, чаще всего именуемого «царем Орды». Еще одним способом решения сиюминутных проблем были династические браки, от которых рождались дети, – но когда они вырастали, проблем становилось еще больше, поскольку в споре о «месте» аргументом становилась не только знатность отцов, но и дедов, иногда из самых разных родов.
Дальше мы покажем, что такая же ситуация была и на восток, и на юг от Москвы, с несколько иными религиозными компонентами.
1410. – Битва при Грюнвальде объединенных сил русских, белорусов, литовцев, чехов и поляков и татар с Тевтонским орденом, победа над ним. В 1411 году заключен Торуньский мир.
В том же 1411 году Великий князь Литовский Витовт и сын Тимура Джеляль-уд-дин начали «наводить порядок» и на востоке. Они свергли хана Сарая, и в дальнейшем в Сарае правил внук Тимура, Улу-Мухаммед. Они возвысились над Москвой и в 1412 году обязали князя Василия I Дмитриевича (зятя Витовта) платить дань.
1421–1422. – Голод «по всей земле Русской».
1421. – Торговый договор Новгорода с Ливонским орденом.
1425. – Умер Василий I Дмитриевич. Начало княжения в Москве его десятилетнего сына Василия, опекуном которого становится князь литовский Витовт, защищавший наследника от притязаний его дяди по отцу – Юрия, князя Галицкого и Звенигородского.
1430. – Смерть Витовта и вооруженное столкновение Василия II с Юрием Галицким, претендующим на Московский престол.
В 1431 году Василий Васильевич (внук Витовта и Дмитрия Донского) получил в Сарае ярлык на княжение в Москве, а возвел его на престол в Успенском соборе Московского кремля посол сарайского хана Улу-Мухаммеда. Видимо, православных подданных нового князя не смущало присутствие в соборе «басурманского» посла, да и он сам не чувствовал себя некомфортно.
Затем более сильные родичи изгнали Улу-Мухаммеда из Сарая, но он без дела оставаться не мог и проявил себя очень кипучим человеком. Некоторое время правил в Крыму (фактически став основателем независимого Крымского ханства по договору с Кичи-Мухаммедом), затем пытался организовать новое ханство в Белёве и, наконец, в 1438 году обосновался в Казани. С этого момента, собственно, и начинается военная «казанско-московская» история: в 1439-м хан взял Нижний Новгород, затем пришел под Москву, но Кремля не одолел, а только сжег посады, а на обратном пути сжег и Коломну. Василий, пока хан разбойничал возле столицы, из Москвы скрылся.
1445. – Поход «казанских царевичей» на Москву, пленение Василия II под Суздалем. Князь оказывается во власти Улу-Мухаммеда, полностью принимает условия данника, и его отпускают на княжение после уплаты огромного выкупа. Он также идет на территориальные уступки казанцам.
Когда Василий Темный попал в татарский плен, Москва собрала для выкупа двести тысяч рублей. Чтобы представить себе огромность этой суммы по тогдашним масштабам, вспомним, что тот же Василий Темный, разгромив Новгород, наложил на него дань в десять тысяч рублей, а после Смутного времени, то есть полтораста лет спустя, Москва по Столбовскому миру уплатила Швеции контрибуцию в двадцать тысяч. Двести тысяч было совершенно неслыханной суммой. Зачем же москвичи собрали ее и почему московский посад отдавал последние рубли? Казалось бы, избавились от князя-«деспота», – и слава Тебе, Господи. Нет, собрали и заплатили. Любили, наверное, Василия Васильевича.
А он вернулся не один; его сопровождали, и затем стали в Москве править присланные ханом пятьсот татарских людей – «князья татарские со многими людьми» (см. М. Худяков. Очерки по истории Казанского ханства. С. 27). Надо полагать, Улу-Мухаммед, раздававший в лучшие годы своей карьеры ярлыки на правление от имени высшей власти, так и продолжал считать Московию «своей» землей, – но Василий так не считал, поскольку знал, что Улу-Мухаммед со своей властной должности уже снят, и подчинился только под давлением силы. А что касается этой «силы», то нам кажется характерным употребление М. Худяковым выражения «князья татарские». Казанское население не называло себя татарами. Здесь жили булгары, чуваши, черемисы, – а власть держали князья, ПРИШЕДШИЕ с Улу-Мухаммедом. Они и были татарами, поработителями самих казанцев.
Татары, приехавшие в Россию, стали устраиваться здесь так, как им было желательно, и начали сооружать мечети в русских городах, где поселялись. Впоследствии – через 100 лет! – русский посол в Турции заявил: «Мой государь не есть враг мусульманской веры. Слуга его, царь Саин-Булат, господствует в Касимове, царевич Кайбула в Юрьеве, Ибак в Сурожике, князья ногайские в Романове: все они свободно и торжественно славят Магомета в своих мечетях… В Кадоме, в Мещере многие приказные государевы люди мусульманского закона. И в тех городах мусульманской веры люди по своему обычаю мизгити и кошени держат, и государь их ничем от их веры не нудит и мольбищ их не рушит».
Однако и в Казани была полная веротерпимость. В городе находился христианский храм – армянская церковь; до сих пор уцелели надгробные плиты расположенного в Казани армянского кладбища. К язычникам-инородцам мусульмане относились тоже с полной терпимостью и никогда не пытались насильственно обратить их в мусульманство, а только проповедями. Свою проповедь суфийские шейхи закрепляли основанием школ.
За счет «выхода» части капиталов из Московии в Казань этот город начал усиленно развиваться, быстро превращаясь в первоклассный центр международной торговли. Между тем народ в Московии роптал: как раньше было засилие литовцев, так теперь – засилие татар.
Одновременно с появлением казанцев в Москве, в Мещерской земле на Оке основывается Касимовское царство. Младший сын Улу-Мухаммеда, Касим, правит в Мещере с 1446 года. Дань русского правительства в пользу касимовских ханов упомянута в завещании Иоанна III, в договоре между его сыновьями от 16 июня 1504 года. Ее платили даже при Иоанне IV. После покорения Казани «выход в Царевичев городок» (Касимов) упомянут в числе обязательств Москвы, наряду с «выходами» (платежами) в Крым и Астрахань. Русские историки не без удивления констатировали этот факт уплаты русскими государями дани касимовским ханам, которых обычно представляют жалкими подручниками Москвы и безвольными исполнителями ее приказаний. Вельяминов-Зернов говорит:
«Оказывается, что в Царевичев Городок (Касимов), в пользу управлявшего им царевича, действительно шел от великого князя Московского «выход», и что выход этот принимали в расчет при распределении между великим князем и удельными князьями денег, следовавших на «татарские проторы». Ни о каком противопоставлении татарам побежденный Василий в то время не смел и мечтать, и татары, назначенные в русские города, совершенно не думали забывать своей национальности».
1446. – Дмитрий Шемяка захватывает Москву и ослепляет Василия II, вследствие чего тот получает прозвище «Тёмный».
1448. – Опираясь на Касим-хана и Якуба, Василий II Темный отвоевывает Москву у Дмитрия Шемяки. Избрание митрополитом Рязанского епископа Ионы; автокефалия русской церкви.
1449. – Договор с Литвой; граница в 80 км от Москвы.
В 1453 году война Василия II Тёмного с сыновьями Юрия Галицкого и Звенигородского окончилась, но у князя назрели и другие дела. В 1454-м он организует карательный поход против можайского князя Ивана Андреевича «за его неисправление», в 1456-м – воюет с новгородскими войсками под Старой Русой; в итоге заключен Яжелбицкий договор с Новгородом.
1453. – Падение Царьграда; образование Османской империи.
Структура межнациональной власти, основанной на династическом местничестве, сотни лет объединяла огромные территории Евразии. В ходе эволюции подобных же местных структур, сложившихся на отдельных землях, – и с одновременным развитием экономики, с приобретением местными властителями ресурса – она постепенно переставала удовлетворять интересы большинства из них. С XIV века начали образовываться национальные государства, не склонные подчиняться кому бы то ни было. В 1431 году московский князь восходит на престол под присмотром посла сарайского хана; в 1440-х он – пленник Казани. Спустя двадцать лет Москва самостоятельная сильная держава (созданная не без участия татарских администраторов) – и начинает вмешиваться в дела самой Казани; далее политическое значение Московского государства возрастало с каждым десятилетием, пока она не присоединила к себе и Казань, и Астрахань.
1459. – Победа над ордой Сеид-Ахмата на реке Оке.
1460. – Победа над татарами около Рязани.
О правлении в Казани старшего сына Улу-Мухаммеда, казанского хана Махмуда ничего не известно. Принято считать, что умер он вскоре после 1461 года.
1462. – Умер Василий II Васильевич (Тёмный), и к власти пришел его сын Иоанн III Васильевич.
Был ли он реально сыном Василия, точно не известно. Также неизвестно, кто ставил Иоанна на княжение. Власть передана ему по духовной грамоте его отца, Василия Васильевича, но документ не имеет обязательной тамги, и к нему приклеена печать от другой грамоты.
О правлении в Казани старшего сына Махмуда, Халиля, тоже нет никаких сведений, кроме того, что он женился на ногайской царевне Нур-Салтан, правнучке не менее знаменитого Едигея. Считается, что умер Халиль бездетным в 1467 году, а на его вдове Нур-Салтан женился его брат Ибрагим. Эта вдова еще себя покажет, – она не раз появится на страницах нашей книги!
1463. – Начало присоединения к Москве Ярославского княжества.
1467. – Начало войны с Литвой.
Из Литвы побежал народ в Московию; к ней «отлагались» князья вместе со своими землями, что было не так сложно, ибо граница проходила невдалеке от Москвы. Зато потом, при Смуте, получилось наоборот: народ побежал из Московии в Литву.
А если разобраться, отчего произошла Смута? До определенного периода Русь брала пример с Византии, а после ее «кончины» в 1453 году – в какой-то степени с Турции, потому что они, каждая для своего времени, были передовыми государствами. Позже, для противостояния крымчакам и турецким янычарам, потребовалась военная модернизация, которая и началась при Иоанне Грозном: теперь за образец брали Польшу. Тамошний король Стефан Баторий тоже модернизировал свою страну – Польша приняла турецкие порядки. Но почему же именно Польша послужила образцом, ведь многие европейские страны обгоняли ее? А она просто была ближе к России.
К сожалению, русские реформаторы обычно не вдаются в размышления, а можно ли вообще, да и нужно ли полностью копировать чуждый опыт. Попытались внедрить у себя боярские вольности, свойственные шляхетству, вот это и привело к Смуте. Ее сутью стала борьба общественных структур, одна из которых стояла за вольности, другая – за традиционную культуру.
Для аналогии, ныне в России назревает такая же Смута, поскольку ответом на «демократизацию» (внедрение вольности) будет патриотизм (традиционная культура), и чем позже произойдет кризис, тем более крайние формы примет противостояние. Но после очередного «рывка», вроде тех, что происходили при «жестоких царях»: Иоанне Грозном, Петре Великом, Иосифе Сталине, маятник вновь качнется в сторону вольностей.
Отчего же так происходит?
В силу суровых климатических условий русское общество – это общество с минимальным объемом прибавочного продукта. После вычета того, что нужно производителю и его семье, он может отдать на нужды государства много меньше, чем граждане стран с меньшими издержками. К середине XVI века на Руси проживало около 6,5 млн человек, со средней плотностью в целом по стране 2,3 чел. на 1 км2. Для сравнения, в исторических областях Польши этот показатель равнялся 21 чел. на 1 км2, во Франции чуть-чуть не дотягивал до 30 чел. на 1 км2. К тому же Россия – существенно более северная страна, чем другие страны Европы. Пашни лежали у нас примерно между 54° и 60–61° северной широты, и лишь с присоединением Северских княжеств несколько отодвинулись к югу: Путивль и Чернигов расположились совсем немного к северу от 51° северной широты. А житница Франции, ее центральная и северная части находятся в благодатных местах, между 46–49° северной широты.
Сумма летних температур в освоенных районах была такова, что севернее 60° вызревали лишь скороспелые сорта ячменя и некоторые огородные культуры. Южнее 60° в принципе возделывались многие злаковые, технические и садово-огородные культуры, но это было сопряжено с немалым риском. Умеренно-континентальный климат характеризовался тогда вполне достаточным уровнем осадков, порой их было слишком много; засухи были нечасты, они редко упоминают летописи – зато они регулярно сообщают о сильных заморозках в конце весны и начале лета, о раннем выпадении снега осенью, о сильных морозах зимой.
Неблагоприятным для земледельца было соотношение зимы и теплых периодов: к северу от линии Калуга – Нижний Новгород снег лежал, как правило, около полугода. В результате цикл сельскохозяйственных работ (не считая молотьбы) сжимался до 5–5,5 месяца – со второй половины апреля до середины – конца сентября. А в странах Западной и Центральной Европы этот цикл занимал 9-10 месяцев.
Понятно, что для интенсивной работы и для простого поддержания жизнедеятельности жителям России требовалось намного больше пищи и энергии. Русский крестьянин не был нищим и ленивым. Иначе бы тут не выжил никто.
Пока существовал у нас целый набор мелких государств, удельных княжеств, каждое из них жило со своих средств, а верховная имперская власть, находившаяся вообще неизвестно в каком Сарае, изымала свою долю (кстати, не очень большую) насилием. За это она, находящаяся вовне высшая власть, осуществляла судебные функции, рассуживая князей и определяя, кто из них где будет княжить, не вмешиваясь особо во внутрихозяйственную и культурную жизнь княжеств.
Изотермы минус 8 и минус 16 градусов совпадают с границами Российской Федерации. Нулевая изотерма разделяет Европу на Западную и Восточную, примерно соответствуя границам бывшего соцлагеря
Когда эта внешняя сила исчезла, потребность в верховной власти, которая взяла бы на себя суд и общую оборону, никуда не делась! Ведь обязательно необходим какой-то синхронизирующий элемент для всех общественных структур сообщества, поскольку полностью интересы ни одной структуры не совпадают с интересами других; должно быть что-то высшее по отношению ко всем ним. Что именно? Государство.
Где будет его центр – вопрос второстепенный. Так сложилось, что центром этим стала Москва. До 1302 года владения князя Даниила Александровича, родоначальника дома московских великих князей, ограничивались одними лишь берегами реки Москвы, а вся земля московская была весьма незначительна, принадлежа к числу второстепенных уделов Владимирского княжения. Случайным образом вышло так, что в течение XIV века именно Москве выпало быть местом, где разместилась основная резиденция российской власти. Это нужно понимать: не Москва захватила власть в стране, а структура государственной власти страны выбрала Москву. А уж в ком она, власть, персонифицировалась, не суть важно. Из того же Шемяки мог бы получиться ничуть не худший князь, чем из Василия Тёмного.
Представьте себе, что строить дома и заготавливать дрова приходилось, не имея не только пилы, но и качественного топора. А надо было успеть до холодов все сделать: дом поставить, урожай вырастить и собрать, и заготовить запасы на зиму, и не только еды на несколько месяцев, но и дров
Власти для выполнения своих функций нужны денежные средства и служилые люди. Средства можно получить через налоги, но, как уже сказано, наше хозяйство много дать не может, а потому аппарат управления на Руси должен быть либо меньше, чем в других странах, либо норму и порядок его содержания следует сделать совсем иными, нежели в других местах.
Выход из положения был найден естественным путем.
Об этом – наш дальнейший рассказ.
Закрепощение бояр и князей
Московские великие князья, создавая русское государство на развалинах удельного порядка, превратили и независимых бояр, и князей в покорных слуг государства; вольные бояре и князья обратились в закрепощенных служилых людей. Школьные учителя обычно не концентрируют внимание своих учеников на этом факте, а потому мало кто знает, что высшее сословие на Руси было закреплено много раньше, чем крестьяне. Хотя для ученых это, конечно, совсем не секрет; о том, как шел процесс становления служилого сословия, подробно написано, например, в книге Н. П. Павлова-Сильванского «Государевы служилые люди».
Бояре на Руси – это было высшее феодальное сословие, соперничавшее с княжеской властью. Демократия в то время была именно боярской: в разных городах бояре принимали решение, легитимизирующее правление того или иного князя.
Поясним также, что сословие князей было весьма неоднородным. Немногочисленные великие князья имели под рукой своей князей удельных. На землях удельных князей, в свою очередь, проживали «малые князья», слуги-вотчинники, – бывшие племенные вожди, будущие служилые дворяне. Вот они-то и составляли подавляющее большинство княжеского сословия. Такой бытовой роскоши, как великие князья, они вовсе не могли себе позволить.
У нас нет достоверного описания их быта для XIV–XVI, и даже для XVII веков, но интересным представляется описание для времен существенно более близких, а именно для середины XIX века. Воспользуемся мемуарами Е. Н. Водовозовой «На заре жизни». Вот что она сообщает о жизни дворянства (Водовозовы были столбовыми дворянами) 150 лет назад:
«В то давнопрошедшее время, то есть в конце 40-х и в 50-х годах XIX столетия, дворяне нашей местности, по крайней мере те из них, которых я знавала, не были избалованы комфортом: вели они совсем простой образ жизни, и их домашняя обстановка не отличалась ни роскошью, ни изяществом. В детстве мне не приходилось видеть даже, как жили богатейшие и знатнейшие люди того времени. Может быть, вследствие этого мы, дети, с величайшим интересом слушали рассказы старших о том, с каким царским великолепием жили те или другие помещики, как роскошно были обставлены их громадные дома, походившие на дворцы, какие блестящие пиры задавали они, как устраивали охоты с громадными сворами собак, когда за ними двигались целые полчища псарей, доезжачих и т. п. Ничего подобного не было в поместьях, по крайней мере, верст на двести кругом (речь о Смоленской губ. – Авт.). Не говоря уже о мелкопоместных дворянах, которых было особенно много в нашем соседстве, но и помещики, владевшие 75-100 душами мужского пола, жили в небольших деревянных домах, лишенных каких бы то ни было элементарных удобств и необходимых приспособлений. Помещичий дом чаще всего разделялся простыми перегородками на несколько комнат или, точнее сказать, клетушек, и в таких четырех-пяти комнатюрках, с прибавкою иногда флигеля в одну-две комнаты, ютилась громаднейшая семья, в которой не только было шесть-семь человек детей, но помещались нянюшки, кормилица, горничные, приживалки, гувернантка и разного рода родственницы: незамужние сестры хозяина или хозяйки, тетушки, оставшиеся без куска хлеба вследствие разорения их мужьями. Приедешь, бывало, в гости, как начнут выползать домочадцы, – просто диву даешься, как и где могут все они помещаться в крошечных комнатках маленького дома…
Можно было удивляться тому, что из нашей громадной семьи умерло лишь четверо детей в первые годы своей жизни, и только холера сразу сократила число ее членов более чем наполовину; в других же помещичьих семьях множество детей умирало и без холеры. И теперь существует громадная смертность детей в первые годы их жизни, но в ту отдаленную эпоху их умирало несравненно больше. Я знавала немало многочисленных семей среди дворян, и лишь незначительный процент детей достигал совершеннолетия. Иначе и быть не могло: в то время среди помещиков совершенно отсутствовали какие бы то ни было понятия о гигиене и физическом уходе за детьми. Форточек, даже в зажиточных помещичьих домах, не существовало, и спертый воздух комнат зимой очищался только топкой печей… Духота в детских была невыразимая: всех маленьких детой старались поместить обыкновенно в одной-двух комнатах, и тут же вместе с ними на лежанке, сундуках или просто на полу, подкинув под себя что попало из своего хлама, спали мамки, няньки, горничные.
Предрассудки и суеверия шли рука об руку с недостатком чистоплотности. Во многих семьях, где были барышни-невесты, существовало поверье, что черные тараканы предвещают счастье и быстрое замужество, а потому очень многие помещицы нарочно разводили их: за нижний плинтус внутренней обшивки стены они клали куски сахара и черного хлеба. И в таких семьях черные тараканы по ночам, как камешки, падали со стен и балок на спящих детей. Что же касается других паразитов, вроде прусаков, клопов и блох, то они так искусывали детей, что лица очень многих из них были всегда покрыты какою-то сыпью. Питание также мало соответствовало требованиям детского организма…»
Это, напомним, условия жизни дворянства во времена, на триста лет более близкие к нам, чем те, которые мы здесь описываем. А при великих князьях московских разница между слугами-вотчинниками и крестьянами была лишь в том, что крестьянин работал на земле, а князь, семья которого жила в соседнем доме, служил вышестоящей власти в качестве воина, а кормился трудами крестьян. Ну и, конечно, любой феодал выказывал перед нижестоящими совершенно непомерный гонор. Судите сами, насколько отличается эта жизнь от нашей современной: ведь наши сегодняшние «баре» – это все бюджетники, включая учителей, врачей и чиновников местных органов власти. Разве только налоги платим деньгами, вместо того, чтобы носить барину брюкву мешками и битую птицу, хотя и такое бывает.
В XV столетии, начиная выстраивание «властной вертикали», московские государи прежде всего озабочиваются борьбой с противоречащим государственному интересу правом отъезда бояр и князей (слуг-вотчинников), и в конце концов полностью его упраздняют. Пример такого решения был дан Великим Новгородом: еще в эпоху полного господства удельного порядка, в XIV веке, новгородское правительство запретило боярам, отъезжавшим из Новгорода на службу к Великим князьям, удерживать за собою вотчины в пределах Новгородских владений. В договоре 1368 года так и было постановлено: «Села, земли и воды бояр, в случае их отъезда, ведает Великий Новгород, а тем боярам и слугам ненадобне».
Великие князья, не обладая той властью, какую имел Новгород на своей территории, не могли решиться ввести такое правило в отношении бояр и слуг-вотчинников. Правило «кто выйдет из удела, тот земли лишен» касалось только дворных слуг, владевших дворцовой землей на поместном праве. В отношении же бояр князья ограничивались лишь противоправными действиями, ежели те решались отъезжать: грабили их села и дома, вопреки договорам, обеспечивавшим неприкосновенность имущества лиц, пользовавшихся правом отъезда.
А вот московское правительство в XV веке приобрело уже такую силу, что могло открыто объявить себя сторонником этого нового взгляда и отменить право отъезда. Но оно отнюдь не сразу пошло на это. Довольно долго Москва даже настаивает на сохранении права отъезда, обязывая к тому и союзных князей; в договорах московских великих князей с другими великими и удельными князьями повторяется древнее правило: «а боярам и слугам вольным воля».
Дело в том, что богатый московский великокняжеский двор как раз привлекал бояр и слуг из других уделов, а не страдал от их отъезда. Московские князья более приобретали новых чужих слуг, нежели теряли своих. При переходе к ним бояр других княжеств они опирались на договоры, а своим слугам не дозволяли переходить к другим князьям, карая их за это, как изменников, наплевав на договора.
За стенами художник А.М. Васнецов изобразил новые каменные палаты великих князей и соборы (Архангельский – еще в лесах). Правее видны каменные палаты Ховриных. (Музей истории города Москвы.)
Например, когда князь Оболенский-Лыко, обиженный несправедливым судом Иоанна III, уехал к брату Великого князя, удельному князю Борису Васильевичу Волоцкому, Иоанн послал за Оболенским своего боярина и велел его «поимати середь двора у князя Бориса на Волоце». Удельный князь не допустил такого самоуправства у себя на дворе и «отнял сильно» отъехавшего боярина у великокняжеского посла. Иоанн потребовал от своего брата выдать Оболенского головою, а получив отказ, поручил боровскому наместнику поймать беглеца тайно, что и было сделано. Между тем Иоанн незадолго перед тем, в 1473 году, заключил с князем Борисом Волоцким договор, которым взаимно обеспечивалась свобода боярского перехода!
Важную помощь князьям в их борьбе с правом отъезда оказали церковные книжники, внедрявшие взгляд на отъезд, как на измену: «И се паки и еще вы глаголю чада моя, аще кто от своего князя ко иному отъедет, а достойну честь приемля от него, то подобен Иуде, иже, любим Господом, умысли предати его ко князем жидовским».
Общее правило о неотьезде служилых людей было утверждено в 1534 году, когда, по смерти Василия III, уже при малолетнем Иоанне Грозном, митрополит Даниил привел к крестному целованию удельных князей, братьев умершего великого князя на том, что «людей им от великого князя Ивана не отзывати». Затем, в 1537 году князь Андрей Старицкий обязался не принимать к себе служилых людей великого князя, князей, бояр, дьяков, детей боярских и извещать правительство о таких охотниках до переездов, «на лихо великого князя».
Так был создана правовая основа, а уже вскоре – и прецедент исполнения нового правила: когда в том же году некоторые новгородские помещики замыслили перейти к князю Андрею, то московское правительство распорядилось «бити их кнутьем на Москве да казнити смертною казнию, вешати на новгородской дороге до Новгорода». И речь не о смердах, – о помещиках!
Отмена права отъезда произвела глубокую перемену в положении высшего класса населения, бояр. Из вольных слуг своих сюзеренов они превратились в невольных служилых людей. Такая же глубокая перемена произошла в течение XV–XVI веков в положении служебных князей; сначала закреплены были за государством территории их уделов; затем закрепостили самих владетельных князей. Причем московские государи довольствовались их политической зависимостью, но сохраняли им самостоятельность во внутреннем управлении вотчинными княжествами: так была решена проблема содержания служилых людей, при недостатке «бюджетного финансирования». Если позже крестьян закрепили за землей, которую они обрабатывали, то в этом случае закрепили дворян за землей, с которой они получали доход, дабы содержать себя на службе царю!
Когда князья пограничных с Литвою областей переходили к Москве, московское правительство также довольствовалось политической властью над уделами этих князей и оставляло им права на их наследственные княжества, а также право суда, забирая, однако, в свое обладание важные пограничные города: Одоев, Тарусу и другие. В конце XV века служилые князья Одоевский, Воротынский, Бельский ходили в поход со своими особыми удельными полками, – но захоти они отложиться от Москвы, лишились бы всего.
Если же литовские князья переходили на службу в Москву, не имея возможности передать в ее обладание свои уделы, московские государи сами жаловали им земли в удел. Князю Ф. М. Мстиславскому был пожалован в первой четверти XVI века Юхотский удел Ярославской области. А когда в 1493 году московские воеводы взяли у Литвы Вязьму, великий князь пожаловал князей Вяземских их же «вотчиною Вязьмою и повелел им себе служити». Также поступил он с приехавшим тогда служить ему князем М. Мезецким; но братья последнего, привезенные в Москву насильно, были посланы в заточение.
Лишая служебных князей прежнего права сохранять за собою вотчины, ежели они решат перейти на службу к другому государю, Великий князь московский Василий II Васильевич Темный первоначально хотя бы оставляли им свободу при выборе места службы. То есть уходить-то они могут, но «жилплощадь» сдают. Иоанн III Васильевич пошел далее своего отца: при нем служилые князья не только не могли уже распоряжаться своими уделами, но и сами потеряли право перехода к другому государю на службу, они становятся лично несвободными.
Интересно, что Иоанн III Васильевич не запрещает отъезд впрямую, а берет со служебных князей клятвенные записи о верной службе и неотъезде. Такие записи брались с конца XV века, преимущественно от южнорусских князей, выходцев из Литвы: Мстиславских, Воротынских, Бельских, которых московское правительство подозревало в желании уйти. В древнейшей из дошедших до нас записей этого рода, так называемых укрепленных грамот, князь Даниил Дмитриевич Холмский в 1474 году дает следующие обязательства:
«Мне, князю Даниилу, своему осподарю, великому князю Ивану Васильевичу и его детям служити до своего живота, а не отъехати ми от своего осподаря, ни от его детей, к иному ни к кому. А добра ми ему и его детям хотети всегда во всем, а лиха не мыслити, ни хотети никакого. А где от кого услышу о добре или о лихе государя своего, великого князя, и мне ты сказати, государю своему и его детям вправду, по сей моей укрепленной грамоте, без хитрости… А крепости деля, князь Данило Дмитриевич Холмский осподарю своему, великому князю Ивану Васильевичу целовал еси честный и животворящий крест и дал семи на себя сию свою грамоту за подписью и за печатью осподина своего Геронтия, митрополита всея Руси».
Однако даже личным обещаниям Иоанн Васильевич не верил, а требовал, чтобы за слугу поручились другие и обеспечили свою поруку обязательством уплатить известную сумму денег в случае нарушения слова и отъезда. За князя Холмского поручились восемь служилых людей всего на сумму 8 тыс. рублей.
Закрепощение служилых князей, начатое Иоанном III Васильевичем, продолжили его сын Василий III Иоаннович и внук Иоанн IV Грозный. При малейшем подозрении в желании служебного князя отъехать его брали под стражу, а затем требовали укрепленную грамоту с поручителями. Эти последние, в свою очередь, должны были представить за себя поручителей-«подручников». В неотъезде того или другого князя оказывались, таким образом, заинтересованными сотни служилых людей. В 1568 году за князя Ивана Дмитриевича Бельского поручились 29 бояр; шесть из них представили за себя 105 подручников.
Нам представляется важным, что вне Руси такое правило действовало в Византии, а позже, некоторое время, в Турции. То есть, создавая свою государственность, высшие руководители России брали пример не с мифической Монголии, ханам которой была якобы подчинена более чем четверть тысячелетия наша страна, а с Византии.
А еще более важно, что такая же система применялась в отношении крестьян. Крестьянские выплаты нормировались от количества работников, и сельский сход подписывал обязательство выплаты за тех, кто ушел. Естественно, община не позволяла никому уйти, ведь склонными к такому нехорошему поступку были молодые и сильные, самые нужные в общем хозяйстве работники. Задолго до введения крепостного права сами крестьяне осуществляли «крепость» людей за землей. Современные либералы усматривают в этом наличие у русских «рабской души», но в природных условиях России выживает не личность, а сообщество, и права сообщества – выше личных.
Князь Курбский писал, что Иоанн Грозный своими мерами по закрепощению бояр и князей «затворил царство русское, сиречь свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне». Как всегда, не могли согласиться между собою представители двух структур: структуры власти и структуры оппозиции. А ведь Иоанну Васильевичу невозможно было иным, кроме закрепощения верхнего служилого слоя, способом заставить работать государственный аппарат. Мало того, именно ему выпала задача завершения внутреннего объединения страны. Ведь, несмотря на все успехи государственного строительства при его отце и деде, внутри страны оставались еще обособленные княжества, сохранявшие остатки удельной независимости: князья владели укрепленными городками, выходили на войну с особыми полками своих слуг, у них были свои помещики, свои сотни стрельцов! Иоанну Грозному предстояло довершить внутреннее объединение Руси, стереть последние следы эпохи уделов.
Исполнение этой задачи облегчалось тем, что служилые князья не составили особого сплоченного круга лиц с общими интересами. Они вступали в ряды московской придворной и служилой знати и, служа при дворе или на воеводствах, ослабляли свои связи с родовыми вотчинами и теряли свое значение самостоятельных державных землевладельцев. Наконец, разъединенные княжеские владения, ничтожные в сравнении с обширными дворцовыми землями, все более дробились между размножавшимися княжатами, сравниваясь с рядовыми боярскими вотчинами.
Боярская прослойка тоже проделала в новых условиях свою эволюцию. В удельный период бояре пользовались большим влиянием в качестве самостоятельных советников-думцев; великий князь должен был считаться с мнением этих своих вольных слуг, которые смело отказывали ему в повиновении, когда он что-либо «замыслил о себе», без ведома бояр. С объединением же Руси московские государи стали достаточно могущественными, чтобы умалить значение боярской думы вообще. Потом дошло до «приведения к общему знаменателю» и новых ее, думы, влиятельных членов – князей.
По сведениям 1409 года, при княжении Василия I Дмитриевича (сына Дмитрия Донского) наиболее влиятельным лицом в боярской среде был московский боярин Иван Федорович Кошка. Крымский хан Едигей даже называл его старейшиной бояр. Затем, когда в среду московской аристократии вошло много князей Рюриковичей и Гедиминовичей, они оттеснили старые боярские роды. При Василии Темном виднейшее место принадлежало князьям Патрикеевым-Ряполовским и Оболенским; к ним присоединился род Холмских, бывших удельных князей Тверского великого княжества. Эти роды сохраняли свое первенствующее положение среди бояр и при Иоанне III Васильевиче.
Притязаниям думских князей московский государь противопоставил возвышение своей личной власти: он утверждает самодержавие. После брака на племяннице последнего императора византийского, Софии Палеолог (1472 год), Иоанн III, говорит С. Соловьев, «явился грозным государем на московском великокняжеском столе; он… был для князей и бояр монархом, требующим беспрекословного повиновения и строго карающим за ослушание; он первый возвысился до царственной недосягаемой высоты, перед которой боярин, князь, потомок Рюрика и Гедимина должен был благоговейно преклониться наравне с последним из подданных; по первому мановению Грозного Иоанна головы крамольных князей и бояр лежали на плахе».
Знамением времени стала казнь в 1499 году князя Семена Ряполовского-Стародубского, который, по выражению Иоанна, слишком высокоумничал, вместе с князем Иваном Патрикеевым. Несмотря на родство и заслуги как их самих, так и их отцов, Иоанн III велел схватить князя Ивана Патрикеева с двумя сыновьями и зятя его Семена Ряполовского, и приговорил их к смертной казни, за тайные действия (как предполагает Соловьев) против великой княгини Софии и ее сына. Князю Ряполовскому отрубили голову; просьбы духовенства спасли жизнь князьям Патрикеевым, но их постригли в монахи.
За два года перед тем, в 1497 году казнены были отсечением головы менее значительный князь Палецкий-Хруль вместе с несколькими детьми боярскими и дьяками, за замысел убить внука Иоанна, Дмитрия, объявленного впоследствии наследником престола. За другое преступление князь Ухтомский был наказан кнутом.
Вельможи, в опасении таких санкций, трепетали перед государем и не могли уже иметь значения в качестве независимых, свободных его советников. И это притом, что Иоанн III, как указывал впоследствии боярин Берсень-Беклемишев, любил тех, кто возражал ему на заседаниях думы, «жаловал тех, которые против его говаривали». А вот его наследник, Василий III, не допускал даже возражений. Берсень-Беклемишев сообщает: «государь упрям и встречи против себя не любит: кто ему встречу говорит, и он на того опаляется». Боярин испытал это на самом себе: когда в думе обсуждался вопрос о Смоленске, он возразил государю, и «князь великий, того не полюбил, да молвил: пойди смерд прочь, не надобен ми еси».
В новой геополитической ситуации – когда по всей Евразии, а прежде всего в Европе, начали образовываться национальные государства, российская политическая система эволюционировала именно в том направлении, которое обеспечивало концентрацию руководства и сил, позволявших дать адекватный ответ на внешний вызов. Единоличный правитель должен был иметь возможность повелевать людьми, готовыми выполнять приказ.
Время Иоанна III, – пишет Н. П. Павлов-Сильванский, – было временем, когда «переставливались старые обычаи», создавалось единовластное Московское царство на почве былого многовластия и разъединения удельной эпохи. Перемены были направлены против сохраненных князьями прав, ущемлявших права государства. Но даже при Иоанне III военные силы многих уделов считались самостоятельными военными единицами и не вводились в общий строй московских полков. Владельцы этих уделов, князья Воротынские, Одоевские, Белевские (Бельские), Мезецкие, Стародубский, Шемячич, составляли со своими дворами особые полки, и московский Разрядный приказ позволял им в походе становиться подле того или другого московского полка, справа или слева, «где похотят». В княжение Василия III исчезает и этот остаток прежней удельной особенности этих князей: их начинают ставить, не «где похотят», а где надо.
Следующий царь – Иоанн IV, указами 1562 и 1572 годов вообще воспретил служебным князьям отчуждать свои земли каким бы то ни было способом: продавать, менять, дарить, давать в приданое. Владения княжеские могли переходить по наследству только к сыновьям собственников; в случае, если князь не оставит после себя сына, его вотчина берется в казну «на государя».
Правительство очевидно стремилось к тому, чтобы переход княжеских земель из рук в руки не нарушал их военно-служебного значения. Поэтому указ 1562 года особо ограничил переход княжеских вотчин к женщинам, которые не могли нести военной службы. Княжеское владение так же, как всякая вотчина, не могло перейти ни к дочери, ни к сестре собственника. Вдова могла наследовать по завещанию только часть земель мужа, к тому же без права передачи их по наследству; после ее смерти имение отбиралось в казну.
Власть, как всегда, одно, а оппозиция – другое. Князь Курбский об указах царя говорил: «Обычай есть издавна московским князем желати братии своих крови и губити их, убогих ради и окаянных вотчин, несытства ради своего». И ясно, почему выдвинуто такое обвинение: в монархической стране государственное имущество оформлялось как государево, – и это характерно не только для эпохи Иоанна IV.
Уже при Иоанне III, – которого впервые назвали «Грозным», главные центры и волости бывшего Смоленского княжества перешли в собственность московского государя. То же произошло и с владениями князей Черниговской области: Иоанн III завещал своему сыну Василию город Воротынск со всем, что было за князьями Воротынскими, город Тарусу, принадлежавший князьям Тарусским, город Мышегу, принадлежавший князьям Мышецким. Желая удалить некоторых князей из наследственных владений, правительство давало им земли в других местностях: так, князю Михаилу Мезецкому вместо города Мещовска дали город Алексин, но без права дани и суда.
В сношениях с иностранными государями Иоанн III особо указывал на полное подчинение ему служебных князей. На требование крымского хана собрать дань с Одоевских князей, как делалось в старину, государь разъяснил ему, что удельные порядки отжили свое: «Одоевских князей больших не стало, отчина их пуста; а другие князья Одоевские нам служат, мы их кормим и жалуем своим жалованьем, а иных князей Одоевских жребии за нами. Что они тебе давали и твоему человеку, теперь им нечего давать, отчина их пуста; и теперь твоего человека я жаловал, а им нечего давать».
К этому времени и новгородские бояре по своей самостоятельности и значению стали подобными служилым князьям. Поэтому Иоанн III, по покорении Новгорода, в 1484 году «поймал больших бояр новгородских и боярынь, а казну их и села все велел отписать на себя, а им подавал поместья на Москве под городом». Также в 1489 году он поместил некоторых новгородских бояр во Владимирском уезде.
Московское царство Иоанна III
Рассмотрим подробнее эпоху от грозного Иоанна III Васильевича – и весь путь от него до Иоанна IV Васильевича Грозного. Но прежде отметим одну особенность: ото всей этой эпохи не осталось народных песен и сказов.
В крестьянской среде всегда находили отклик все крупные события государственного масштаба – войны, дворцовые перевороты, восстания, реформы. Но и точная информация, и слухи – все сопровождалось собственной трактовкой. Крестьянство создало свою систему социально-утопических представлений, элементами которой были идеальная крестьянская община, живущая на основе божественных установлений, и идеальный монарх, действующий по законам высшей справедливости. Однако крестьянство в своем творчестве, в том числе в песнопениях, все же опиралось на реалии своего времени, проявляя недюжинную в них осведомленность.
И вот, профессор С. Шамбинаго в своей статье в «Истории русской литературы» с удивлением констатирует странный факт, что никаких исторических песен и сказаний русского народа, касающихся важнейших событий периода от Ивана Калиты до Ивана Грозного, не существует. Это очень странно и может быть объяснено или тем, что события, которыми историография насытила XIV–XVI века, происходили с другими персонажами в другое время и в других местах, или тем, что неправильна датировка фольклора, в котором все персонажи этой истории имеют иные имена.
Но пока нам не остается ничего, кроме официальной хронологии.
1462. – Начало княжения Иоанна III (1440–1505). Поход московских воевод в Пермскую землю.
1463. – Иоанн III выкупил у ярославских князей их владения.
1465. – Установление контроля Москвы над Югорской землей. Ордынцы предприняли карательный поход против Иоанна Васильевича, который отказался подтверждать свое право на великокняжеский титул у великого хана, и отказался платить дань.
1466. – Тверской купец Афанасий Никитин начал путешествие в Персию и Индию (1466–1472). В том же году образовалось Астраханское ханство.
1467. – Появление наместников московского Великого князя в Псковской земле.
1470. – Киев превращен в воеводство Великого князя Литовского. В Новгороде возникла ересь жидовствующих, по которой отрицается божественность Христа и не признается власть церкви.
1471. – Азов взят турками. Иоанн III совершает поход на Новгород. На реке Шелони новгородцы разбиты и обложены данью. Казнь посадника Дмитрия Борецкого и ссылка части бояр.
1472. – Иоанн III вступил в брак с Софией Палеолог.
Россия богатела, торговала со всем миром, сманивала европейских мастеров и… укрепляла свою государственность. Брак с племянницей погибшего при взятии Константинополя последнего византийского императора Софией можно рассматривать как матримониально-политический маневр, предпринятый папой римским, чтобы привязать Россию к Европе. Вот как говорится об этом в «Энциклопедическом словаре Граната»: «Когда Иоанн III в 1472 году женился на греческой царевне Софии Палеолог, приехал из Рима (вместе с нею, ибо она с рождения воспитывалась в Риме.[18] – Авт.) папский легат кардинал Антоний и уговаривал его принять унию…»
Однако никакой унии, союза с Ватиканом больше быть не могло. Россия шла к самодержавию, а это – когда власть в государстве САМА себя ДЕРЖИТ, не нуждаясь в разрешении кого бы то ни было.
1472. – Иоанн III приобрел город Дмитров, удел брата, умершего бездетным, покорил Пермскую землю и пленил пермского князя Михаила, который прежде был в вассальной зависимости от Новгорода.
1473. – Заключен союз с крымским ханом Менги-Гиреем для совместной борьбы против Большой Орды.
1474. – Ростовское княжество присоединено к Москве покупкою.
1475. – Бунт в Новгороде против зависимости от Иоанна III. Московское войско вторглось в новгородские земли. Государь отправил послов в Персию с целью выяснить намерения возможного союзника против Большой Орды.
Именно в это время в Кремле завели большое строительство. Что же строили и кто? В 1479 году знаменитый болонский мастер Аристотель Фиораванти, как считается, ознакомившись с «русскими традициями» и с помощью русских мастеров, возвел стоящий и доныне Успенский собор. Ведь он не только требовал обновления, его к тому же следовало сделать обязательно больше, чем собор в городе Владимире, бывшей столице. Затем был окончен и освящен Благовещенский собор, игравший роль домового храма государя, и церковь Риз Положения. Последним из великих храмов, окруживших Ивановскую площадь Кремля, стал Архангельский собор, заново построенный миланским зодчим Алевизом Новым.
Храмам должен был соответствовать и роскошный каменный дворец Великого князя между Успенским и Благовещенским соборами и далее вдоль набережной к Боровицким воротам. Под руководством венецианца Марко Руффо стали расти на высоких сводчатых подвалах (подклетях) «великие палаты», самая знаменитая из которых выступает на площадь с Красным крыльцом и украшена граненым камнем, а потому именуется Грановитой.
Дворец и соборы были окружены новым каменным Кремлем, прочно и красиво возведенным итальянскими и русскими мастерами. Периметр его составил более 2 километров, высота зубчатых стен различна, от 5 до 19 метров – в зависимости о того, на высоком или низком месте они стоят. Две стороны Кремля омывали реки Москва и Неглинная, вдоль других (в том числе и на Красной площади) был вырыт огромный ров глубиной до 12 метров, как то было принято в Европе. Впрочем, и сама кладка стен Кремля сделана по правилам итальянского крепостного зодчества: тело стены из белокаменного бута на кирпичном каркасе, облицовка кирпичная.
Под башнями устроены были хитрые тайники, в которых прятали сокровища. Значительно позже (в 1625) над вполне средневековыми европейскими башнями надстроили шатровые верхушки.
По примеру царя (как это всегда бывает) приближенные и среди них, например, митрополит, стали строить себе каменные палаты, хотя на Руси от веку было ведомо, что жить в деревянных домах полезнее для здоровья. Ведь и в самом деле в каменных, толстостенных палатах трудно было установить правильный температурный режим, а потому постоянно возникали «простудные» проблемы. Неудивительно, что деревянные терема для государя тоже поставили позади каменного дворца!
Да, строительство вели иностранцы, – но не по причине русской тупости, а потому, что из русских мастеров лишь немногие были опытными в строительстве каменных сооружений, а большинство просто не имело такого опыта… а вот наше деревянное зодчество доныне поражает европейцев.
Роскошь царского двора требовала мастеров; их призывали из Италии, Германии, Греции. Итальянцы Петр и Яков Дебосис лили пушки. Рудокопы Иоганн и Виктор нашли серебряную руду и стали чеканить в Кремле монету из русского серебра. Аристотель Фиораванти оказался не только архитектором и инженером, но мастером лить пушки и колокола, чеканить монету. Иоанн III платил ему изрядно, однако, когда мастер попросил отпустить его на родину, попросту посадил в острог. Совершенно очевидно, что «правило неотъезда» он распространял не только на своих соотечественников.
1478. – Новгород подчинен Москве окончательно. Земли сосланных новгородцев и служилого князя Василия Шуйского конфискованы. Новгородские бояре переселены в подмосковные поместья в обмен на военную службу.
Воюя за Новгород, Иоанн III также присоединяет и заодно «крестит Пермь Великую». Однако затем «язычников»-пермяков пришлось неоднократно крестить заново; так и шло вплоть до времен Серафима Саровского. Однако Н. М. Карамзин пишет: «Соглашая уважение к духовенству с правилами всеобщей монаршей власти, Иоанн в делах веры соглашал терпимость с усердием к православию. Он покровительствовал в России и магометан и самых евреев…»
Все это время царила тишина в отношениях Москвы с Казанью, лишь в 1469 году Иоанн III проявил активность, подстрекая хана Касима занять Казанский престол, занятый в то время его племянниками. Касим, правда, скоро умер. В то же время Казань полностью пресекла попытки Ивана установить контроль над Вяткой.
В 1479 году умер казанский хан Ибрагим, а у Иоанна III родился сын Василий. И вот тут ситуация резко меняется.
Хан Ибрагим имел детей от двух жен: от царицы Фатимы трех сыновей: Али, Худай-Кула и Мелик-Тагира, – и от царицы Нур-Салтан (вдовы покойного хана Халиля) двух сыновей: Мухаммед-Эмина и Абдул-Латыфа. Кроме того, у него было несколько дочерей, из которых получила известность одна царевна по имени Ковгоршад. По смерти Ибрагима его вдова Нур-Салтан вышла замуж за крымского хана Менгли-Гирея и из Казани уехала в Бахчисарай. Это событие в дальнейшем имело важные следствия, так как явилось источником крупных политических событий. Вместе с матерью маленький царевич Абдул-Латыф отправился в Крым, ко двору своего отчима.
В это время в Казани сложилось две партии: про-крымская, и про-московская. Ханом стал старший сын от Фатимы, Али, поддержанный про-крымской партией. А старший сын от Нур-Салтан, десятилетний царевич Мухаммед-Эмин, при содействии про-московской партии отправился в Россию, под покровительство Великого князя. Русское правительство благосклонно приняло юного эмигранта и обещало оказать содействие ему в возведении на престол, – «но на деле Ивану III было не до него: он был занят свержением татарского ига», пишет М. Худяков. Это говорит нам прежде всего о том, что казанцев татарами никто не считал; татары – это была совершенно иная сила.[19]
Царевич Мухаммед-Эмин остался в России; в управление и на прокорм ему был дан удел – город Кошира.
1480. – Поход хана Большой Орды Ахмата на Русь. «Стояние на Угре». Здесь интересно, что Иоанн III ни от какого Сарая не зависел, а вот от Казани, Крыма и Касимова – зависел! Что это за хан такой Ахмат в тогдашнем раскладе сил?… Но кто б он ни был, считается, что его бездействие на Угре освободило Русское государство от внешней зависимости.
Читать бесплатно другие книги:
