Рассказ о странном происшествии со средним американцем Шекли Роберт

Дорогой Джоуи!

В своем письме вы спрашиваете, что надо делать, если внезапно, из-за собственной дурацкой ошибки, человек оказывается в ситуации, когда над ним нависает опасность грозных неприятностей, избавиться от которых он не может.

Вы поступили совершенно правильно, обратившись ко мне как к своему духовному пастырю и руководителю, чтобы я помог вам в этом деле.

Я полностью разделяю ваши чувства. Приобрести репутацию двуличного, лживого и вороватого мазилы, которого вряд ли примут в свою компанию даже албанские кретины, это действительно тяжело, и я прекрасно понимаю, что подобная ситуация может сильно подорвать ваш бизнес и ваше самоуважение, больше того, она угрожает вам, как члену общества, полнейшим уничтожением. Но это не причина для того, чтобы, как вы пишете, стать камикадзе, врезавшись в крутой склон горы Шаста[1] на пикирующем планере.

Джоуи, безвыходных ситуаций не бывает. Другим людям приходилось вылезать и из куда более вонючих дел, нежели ваши, и, выйдя из них, благоухать подобно розам.

Чтобы просветить вас в этом отношении, я изложу вам недавнее происшествие с моим хорошим другом. Джорджем Блакстером. Не думаю, чтоб вы встречались с Джорджем. Вы были в Гоа в тот год, когда он жил на Ибице, а потом вы с группой Субуда оказались на Бали, тогда как Джордж со своим гуру отправился в Исфахан. Важно то, что во время событий, которые я собираюсь живописать, Джордж проживал в Лондоне, пытаясь всучить тамошним издателям свой роман, который только что закончил. В те дни он сожительствовал с Большой Карен, каковая, как вы, может быть, помните, была любовницей Ларри Шарка, когда Ларри играл на электрогитаре в ансамбле «Чокнутых» на фестивале в Сан-Ремо.

Так или иначе, но Джордж тихо-мирно поживал в своей меблирашке в Фулхэме, пока в один распрекрасный день у него не появился неизвестный, представившийся ему в качестве репортера парижской «Геральд трибюн». Гость спросил Джорджа, как тот относится к последней сенсации.

Джордж ни о какой последней сенсации понятия не имел, разве что о проигрыше «Кельтов» «Никсам» на розыгрыше кубка НБМ, что он и высказал пришельцу.

— Но ведь кто-то должен был сообщить вам об этом! — воскликнул репортер. В таком случае, я полагаю, вам неизвестно, что исследовательская группа Эмерсона в Аннаполисе, штат Мэриленд, только что завершила монументальный научный проект по приведению концепции усредненности в соответствие с современными и все еще меняющимися демографическими и этноморфическими аспектами нашей великой нации.

— Никто мне об этом не говорил, — промычал Джордж.

— Какая небрежность! — воскликнул репортер. — Что ж, так вот, в связи с этим исследованием, эмерсоновской группе был задан вопрос, не могут ли они назвать реально существующую личность, которая бы точно соответствовала и даже олицетворяла новые параметры современного среднего американца. Репортерам нужно было знать, кто именно заслуживает звания Мистера Среднего Американца. Вы ж знаете, что за публика эти журналисты!

— Но какое мне до этого дело?

— Да, тут действительно допущена грубейшая небрежность, что вы не поставлены в известность, — ответил репортер. — Так вот, этот вопрос был введен в компьютер, который принялся отыскивать возможные соответствия до тех пор, пока наконец не выдал на-гора ваше имя.

— Мое? — несколько удивился Джордж.

— Ага. Им следовало немедленно известить вас об этом.

— Меня считают средним американцем?

— Так, во всяком случае, утверждает компьютер.

— Но это же полный идиотизм, — возопил Джордж. — Как я могу быть средним американцем? Рост у меня всего 5 футов 8 дюймов, фамилия Блакстер, пишется через «л», а произносится без него, я смешанного армяно-латышского происхождения, а родился в каком-то Шип-Боттоме, что в Нью-Джерси. Что ж тут среднего, скажите, ради бога? Им следовало бы проверить свои расчеты! Им нужен какой-нибудь фермер из Айовы, блондин, подписчик какого-нибудь местного «Меркурия» и с 2,4 ребенка.

— Это прежний и давно устаревший стереотип, — ответил репортер. Сегодняшняя Америка состоит преимущественно из расовых и этнических меньшинств, чья повсеместная распространенность абсолютно исключает выбор англосаксонской модели. Средний мужчина сегодня должен быть уникален, чтоб стать средним, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— Ну… и что же я должен делать в этом случае? — спросил Джордж.

Репортер пожал плечами:

— Предполагаю, вы должны производить те же усредненные действия, которые производили до того, как это с вами случилось.

В это время в Лондоне, как обычно, ощущалась нехватка сенсаций, а потому Би-би-си направила целую группу сотрудников брать интервью у Джорджа. Си-би-эй сделала его сюжетом для своего тридцатисекундного репортажа, и Джордж за одну ночь превратился в знаменитость.

Последствия были незамедлительны. Роман Джорджа был условно принят знаменитой издательской фирмой «Гратис и Спай». Его редактор Дерек Полсонби-Джиггер протащил Джорджа через уйму читок, переделок, сокращений и улучшений, повторяя: «Теперь все почти хорошо, но кое-какие мелочи меня беспокоят, и мы обязаны довести его до совершенства, не так ли?»

Через неделю после выхода в эфир программы Би-би-си Джордж получил свою рукопись обратно с вежливым отказом от публикации.

Он отправился на Сент-Мартин-лейн и повидался с Полсонби. Тот был вежлив, но тверд.

— Видите ли, у нас просто отсутствует рынок для книг, написанных средними американцами.

— Но вам же нравился мой роман! Вы собирались его публиковать!

— Однако в нем всегда присутствовало нечто, беспокоившее меня, — ответил Полсонби. — И теперь я знаю, что это было.

— Ну и…

— Вашей книге не хватает уникальности. Это просто средний американский роман. А что же еще может написать средний американец? Вот что скажут критики. Я очень сожалею, Блакстер.

Придя домой, Блакстер увидел, что Большая Карен упаковывает свои чемоданы.

— Джордж, — сказала она ему, — боюсь, что между нами все кончено. Мои друзья надо мной смеются. Я потратила годы на то, чтоб доказать, что уникальна и неповторима, а теперь, видишь, что из этого получилось, — выходит, я путалась со средним американцем!

— Но это ж моя проблема, а не твоя!

— Слушай, Джордж, средний американец должен быть и женат на средней американке, иначе какой же он, к шуту, средний, верно?

— Я об этом не задумывался, — признался Джордж. — Черт возьми, не знаю, все может быть.

— В этом есть резон, малыш. Пока я буду с тобой, я всего лишь средняя женщина среднего мужчины. А этого творчески мыслящая женщина, уникальная и неповторимая женщина, в прошлом «старуха» Ларри Шарка в его бытность членом ансамбля «Чокнутые» в тот самый год, когда они получили «Золотой диск» за свой сногсшибательный шлягер «Все эти носы», просто перенести не может. Но дело не только в этом. Я обязана сделать это ради детей.

— Карен, о чем ты? У нас нет никаких детей!

— Пока нет. Но когда будут, это будут средние американские дети. Не думаю, что я перенесу такое! Да и никакая мать не сможет. Я ухожу, меняю фамилию и имя и начинаю с нуля. Прощай, Джордж.

После этого жизнь Джорджа начала рушиться с необычайной быстротой и фундаментальностью. Он слегка повредился в уме. Ему казалось, что люди, смеющиеся за его спиной, смеются именно над ним, а это, ясное дело, ничуть не содействовало излечению его психоза, даже если выяснялось, что они смеются по другому поводу. Он стал носить длинные черные пальто, черные очки, он оглядывался, входя и выходя из дверей, а в кафе сидел, закрывая газетой свое усредненное американское лицо.

Наконец Джордж бежал из Англии, оставив позади презрительные ухмылки былых друзей. Теперь он не мог найти убежища в тех местах, где бывал раньше — в Гоа, на Ибице, в Пуне, Анапри, Иосе или в Марракеше. Во всех этих местах у него были друзья, которые обязательно станут хихикать за его спиной.

В отчаянии он отправился в изгнание в самое невероятное и невообразимое из всех мест, какое только мог придумать, — в Ниццу, Франция.

А теперь держитесь, Джоуи, мы сразу пропускаем несколько месяцев. Февраль в Ницце. Холодный ветер дует с Альп, и пальмы на Bouleward des Anglais[2] выглядят так, будто собираются сложить свою листву в чемоданы и вернуться в Африку.

Джордж лежит на давно не прибиравшейся кровати в своем отеле «Les Grandes Meules».[3] Излюбленный приют самоубийц. Выглядит как склад в Монголии, только куда мрачнее.

Стук в дверь. Джордж открывает. Входит восхитительная женщина и спрашивает, не он ли знаменитый Джордж Блакстер, Средний Американец. Джордж отвечает, что так оно и есть, готовя себя к тому новому оскорблению, которое этот жестокий и беззаботный мир собирается ему нанести.

— Я — Джекки, — говорит она ему. — Из Нью-Йорка, но сейчас отдыхаю в Париже.

— Хм-м, — отвечает Джордж.

— Решила потратить несколько дней, чтоб взглянуть на вас, — продолжает она. — Узнала, будто вы тут.

— Ну, и чем могу быть полезен? Еще одно интервью? Последние приключения Среднего Мужчины?

— Нет, нет, ничего подобного! Однако, боюсь, я немного нервничаю… Нет ли у вас чего-нибудь выпить?

В эти дни Джордж погрузился в такие глубины самоедства и отвращения к себе, что перешел на абсент, хотя и ненавидел его всей душой. Он налил Джекки стаканчик.

— О'кей, — сказала она. — Пожалуй, лучше сразу перейти к делу.

— Что ж, послушаем, — мрачно отозвался Джордж.

— Джордж, — сказала она, — вам известно, что в Париже есть платиновый брус длиной точно в один метр? Джордж в изумлении уставился на нее.

— Этот платиновый метр, — продолжала она, — является эталоном для всех остальных метров в мире. Если вы хотите узнать, правилен ли ваш метр, вы везете его в Париж и сравниваете с их метром. Я упрощаю, конечно, но вы понимаете, к чему я это говорю?

— Нет, — ответил Джордж.

— Этот платиновый метр в Париже был изготовлен по международному соглашению. Все страны сравнили свои метры и вывели среднюю величину. Эта средняя величина и стала стандартным метром. Понимаете теперь?

— Вы хотите нанять меня, чтоб я украл для вас этот метр?

Она нетерпеливо качнула головой:

— Послушайте, Джордж, мы с вами взрослые люди и можем говорить о сексе, не ощущая неловкости, правда?

Джордж выпрямился. В первый раз за все время в его глазах появилось осмысленное выражение.

— Дело в том, — говорила Джекки, — что за последние несколько лет я испытала уйму разочарований в моих отношениях с мужчинами. Мой психоаналитик доктор Декатлон — говорит, что все это из-за моего врожденного мазохизма, который превращает все, что я делаю, в сплошное дерьмо. Таково его мнение. Лично же я полагаю, что мне просто не везет. Правда, я в этом не уверена, и для меня крайне важно узнать, так ли это на самом деле. Если у меня мозги набекрень, мне придется пройти курс лечения, чтоб потом получать полное удовольствие в постели. Если же врач ошибается, то я с ним даром теряю время и к тому же немалые деньги.

— Мне кажется, я начинаю понимать, — протянул Джордж.

— Проблема в том, каким образом девушка может выяснить, являются ли ее неудачи следствием собственной неполноценности или мандража у парней, с которыми она имела дело? Стандарта для сравнения нет, нет специального сексоизмерителя, нет способов оценить истинно усредненное сексуальное поведение американца, нет платинового метра, с которым можно сравнить все прочие метры мира…

И тогда Джорджа как бы озарило сияние солнечных лучей, и все стало для него яснее ясного.

— Я, — возопил он, — я — средняя величина американской мужской сексуальности!

— Детка, ты — уникальный платиновый брус точно метр длиной, и в мире нет ничего равного тебе! Иди ко мне, мой дурашка, и покажи мне, что такое настоящий средний сексуальный опыт!

Ну, вот так и разнеслась слава Джорджа, ибо девушки вечно делятся своими секретами друг с другом. И множество женщин узнали об этом, а услышанное заставило их заинтересоваться возможностью сравнения, так что вскоре у Джорджа совсем не осталось свободного времени и его жизнь оказалась так плотно и божественно заполнена, что подобное ему не только не снилось, но даже в самых смелых мечтах не могло быть воображено. Бесконечным потоком к нему сначала шли американки, а потом дамы всех национальностей, узнавшие о нем с помощью подпольной глобальной женской сексуальной информационной сети. К нему приходили неудовлетворенные испанки, сомневающиеся датчанки, беззащитные суданки, женщины отовсюду летели к нему, как мошки на свет лампы или как пылинки, увлекаемые в сточную трубу течением по часовой стрелке (в Северном полушарии). В худшем случае все было хорошо, а в лучшем — неописуемо прекрасно.

Теперь Блакстер независим и богат — благодаря дарам, подносимым ему благодарными дамами-обожательницами всех национальностей, типов, форм и цветов. Он живет в великолепной вилле, подаренной ему французским правительством в знак признания его исключительных талантов и огромных заслуг в деле развития туризма. Он живет в роскоши и совершенно независим; он категорически отказывается иметь дело с исследователями, желающими изучать его феномен, чтоб писать книги под названием «концепция усредненности в современной американской сексуальности». Блакстер в этом не нуждается. Чего доброго, они навредят его стилю.

Он живет своей собственной жизнью. Как-то он поведал мне, что по ночам, когда последняя дама, радостно улыбаясь, покидает его, он садится в огромное глубокое кресло, наливает стакан старого бургундского и обдумывает парадокс: его общеизвестная усредненность превратила его в чемпиона среди большинства, если не всех американских мужчин, сразу в нескольких жизненно важных и приятнейших областях. То, что он оказался средним, дало ему возможность обогатить свою жизнь бесчисленными преимуществами. Он — платиновый эталон, счастливо проживающий в хрустальном ящике, и он никогда не вернется к тому, чтобы быть просто уникальным, как все остальные экземпляры человеческой расы.

Быть средним — залог счастья. Проклятие, от которого он когда-то не мог избавиться, стало даром, который он никогда не потеряет.

Трогательно, не правда ли? Как видите, Джоуи, я постарался показать вам, что очевидные убытки могут быть превращены в солидные доходы. Как применить это правило к вашему случаю — тоже очевидно. Если вы этого не понимаете, то напишите мне новое письмо с приложением обычного чека за эксплуатацию моих мозговых извилин, и я с удовольствием сообщу вам, каким способом можно, будучи известным как паршивый кусок мелкого ганифа[4] и еще к тому же как никудышный любовник, на случай, если вы еще этого не слыхали, воспользоваться всем этим в ваших собственных интересах.

Всегда ваш Энди — человек, отвечающий на все вопросы.