Самая страшная книга 2023 Погуляй Юрий

IV

Буров чувствовал себя полнейшим идиотом, когда подходил к дому нойды. Еще пару дней назад он шпынял местных алкашей и разнимал пьяные драки, а теперь посреди ночи плелся к саамскому шаману поговорить о местном духе. Но при этом он понимал, что без дела сидеть все равно не сможет. Что он там недавно думал – плюнуть на все? Нет, не в его это характере. Уж если начал, то надо доводить до конца. Даже если это выглядит полным бредом.

Внешность нойды его удивила. Он четко представлял себе этакого седовласого старца с мудрыми глазами в традиционных одеждах, восседающего в центре домика с бубном в руках и в окружении связок с сушеными травами и медвежьих шкур на стенах. Ничего такого не было – шаман оказался невысоким мужичком лет сорока, с добрым и простым лицом, а жил он в совершенно обычном доме – без трав, медведей и бубна. Это даже немного разочаровало.

Похоже, что сам нойда заметил растерянность в глазах участкового, понимающе улыбнулся, но ничего не сказал. Он легко согласился поговорить, хотя время к этому явно не располагало. Яков (или по-саамски – Ёак, как представился шаман) провел Бурова в небольшую комнатку с книжными полками и письменным столом в углу, усадил у обогревателя.

– Простите, что так поздно, но время не терпит. Вот, посмотрите, – Буров протянул нойде телефон с фотографией уродца на экране.

Шаман вгляделся в фото, медленно кивнул, узнавая.

– Да, похоже на Луот-хозик. У меня есть ее изображения. Хотите, покажу?

Яков порылся на книжной полке, достал невзрачный томик. Полистал немного, нашел нужное место, ткнул в него пальцем.

– Вот.

Со страницы на Бурова смотрела увеличенная копия мумии-уродца. Точно такая же голова, черты один в один. Лапы похожие, только мощнее, и когти больше. А еще… Ее фигура здорово напоминала силуэт, который старлей видел в квартире Чернова.

«Неужели это все реально? Какие духи, какие боги, елки-палки».

– Кто она? Ваша богиня?

Нойда улыбнулся, бросил книжку на стол.

– Нет. Это дух. Саамы верят, что они живут на земле вместе с нами: в воде и почве, в воздухе и в лесу. Много их, и у всех своя роль. Есть и боги: Пейве-солнце, Торден-громовержец, Сторюнкар – повелитель всего живого. Но Луот-хозик – дух. Ее зовут Оленьей хозяйкой. Олени всегда были очень важны для саамов, без них мы бы не жили, а потому и Луот-хозик почитали пуще всех других.

Буров потер пальцами виски. Оленья хозяйка… Это она устроила кровавую бойню? Дух оленеводства?

– Вижу, что не просто так вы пришли ко мне, – продолжил Яков тихим голосом. – Чую, что беда случилась, и она тому причина.

Старлей не знал, что на это ответить. Сил хватило лишь на согласный кивок.

– Да… Я так и думал. – Нойда задумчиво подпер подбородок ладонью. – Это сейчас у вас?

Яков указал на фото. Буров опять кивнул.

– Понятно. Луот-хозик – не злой дух. Но духи и вовсе не бывают целиком злыми или добрыми. Они живут так, как удобно им. Просто иногда мы для них тоже полезны. Луот-хозик присматривала за стадами, пока ей приносили жертвы и другие дары. Но те времена давно прошли.

– Что мне с этим делать? Сжечь? Выкинуть? Ей отдать?

– Это ее разозлит. Отдать… Пожалуй, но она озлоблена, ведь ее дитя украли. Я не позавидую тому, кто осмелится отдать его.

Буров сам не понял, как выложил Якову все: о трех пропавших, о Кулике, о силуэте в доме Чернова. Просто не мог больше держать это в себе. И почему-то был уверен – здесь его поймут.

Яков на минуту задумался. Казалось, безумный рассказ совсем не удивил его – взгляд шамана остался ясным и спокойным.

– Понимаете, – вдруг начал он, – сейчас все не так, как раньше. Когда-то и нас было много, и духи были сильны. Их почитали, приносили им дары. Но теперь… Кто их помнит? Даже в нашей общине стали забывать, а иные и вовсе веру сменили. Вот и спят теперь духи. Ну как медведь зимой. Разбудили вы ее. Теперь и ходит она по тундре – злая и голодная, как тот же медведь-шатун. Но сил у нее мало. Иначе сразу всех четверых нашла бы.

– Так что мне-то делать? Эта тварь же тут весь поселок перебьет!

– Она злая, но не безумная. Нашла тех, кто коснулся ее плоти и крови. Кто украл дитя. Но само дитя не нашла. Оттого и… Разобралась с ними по-своему. Нужно вернуть дитя, только сделать это с умом.

Нойда опять повернулся к полке, вытащил откуда-то из заднего ряда потрепанный сложенный листок. Развернул на столе – Буров увидел давнюю, еще советских времен карту Старо-Рыбацкого.

– Смотрите, – сказал Яков и постучал пальцем по карте. – Вот тут есть сейда-камень. Это у саамов как алтарь. Туда раньше и приносили дары духам да богам. Много было таких камней в округе, да затерялись все. Только про этот и знаю. Туда вам нужно.

Буров внимательно посмотрел на точку, куда указывал шаман. На северо-востоке от поселка, пешком туда не дойдешь, тем более сейчас. На уазике можно быстро справиться, если не застрять где-нибудь по пути.

– Нужно ей показать, что ее все еще помнят и чтут. Иначе дитя получит, успокоится, но вас разорвет. А так… Она не дикий зверь. Должна понять. Да и не может она ничего без подношений – только на вере людей и живет. И еще…

Нойда вышел из комнаты, но тут же вернулся обратно, протянул Бурову брякающие мелкие косточки на веревке – жутковатое ожерелье.

– Это для нее, – пояснил Яков. – Ей кости оленьи приносили или мясо. Нужно на сейда-камень положить. Сначала это, потом дитя. Понятно?

– Куда еще понятнее. Только чего она хочет? Ребенка вернуть? Он же мертвый давно.

– Не знаю. Может, не мертвый. Это же духи, а не люди – не забывайте. Или дитя оживить можно. Поговаривали, они умеют переселяться в другие тела. Даже в человеческие. То только Луот-хозик и ведомо.

Старлей закрыл глаза. Духи, переселяющиеся в другие тела… Это все не укладывалось в голове.

– Удачи вам. – Яков дружески похлопал его по плечу. – И не держите на нее зла. Это ее земля.

Когда участковый вышел из дома нойды, растерянно сжимая в кулаке костяное ожерелье, у него на душе воцарился странный покой.

«Да уж, не старейшина это, что бы Маша ни говорила. Шаман он и есть».

Возвращаясь к дежурке за машиной, старлей отстраненно подумал, что совсем забыл про время. Сколько сейчас? Утро уж, наверное, скоро. А доставать телефон лень.

Но все же пришлось – от звонка старлей чуть не споткнулся. Увидев на дисплее слово «Любимая», похолодел. Только бы чего не случилось…

– Матвей! Лерка пропала!

Буров присел в снег прямо на дороге. От биения сердца зашумело в ушах.

– Как – пропала?

– Так! Я от холода проснулась, смотрю – у нее окно настежь, а Лерки нет! Матвей, что делать? Я сейчас с ума сойду! Я все осмотрела, в доме, вокруг дома, орала до хрипа – нет ее!

– Так, спокойно, Маш, я уже бегу. – Буров заставил себя подняться и припустил по дороге, не чувствуя ног. – Следы под окнами есть? По следам ее не искала?

– Да нет там никаких следов! Я проверяла! Я ничего не понимаю, Матвей… А вдруг медведь? А?

– Да какой медведь! Из окна ее вытащил? С чего ты взяла?

– Тут шерсть какая-то у окна и зверьем воняет. Матвей, я больше не могу…

Шерсть и вонь. «Она злая, но не безумная». Значит, увидела его у Чернова и все поняла. Не важно как. И теперь хочет меняться.

– Успокойся и жди, – бросил в трубку. – Я знаю, где она. И скоро верну.

Ему не хотелось прикасаться к этой мерзости, но выбора не было. Засунув уродца под мышку (он оказался неожиданно легким), Буров выбежал из гаража, кинул сверток в машину и прыгнул за руль.

После разговора с Машей внутри у Бурова не осталось ничего. Только пустота, никаких эмоций. Все сгорело, все, но это ему сейчас и было необходимо, иначе бы он так и остался сидеть в снегу, сжимая мертвой хваткой телефон и обливаясь слезами. И никому уже не помог.

Машина тряслась на дороге, скрипела старым металлом. Он старательно вглядывался во тьму перед собой, но припустившая пуще прежнего метель сильно мешала, запутывала. Старлей вел уазик почти интуитивно – все-таки он неплохо изучил местность за столько лет жизни в Старо-Рыбацком.

Мысли в полном беспорядке крутились в голове. Как эта штука вообще оказалась у немцев? Зачем она им? Изучали, что ли? А потом забросили. Или Луот-хозик их тоже покарала? Но тогда почему не нашла дитя?

Неужели она его не чует? Ведь нашла тех троих. Нашла его, Бурова, хотя он эту тварь не крал. Так почему? Может, она его чует только тогда, когда он рядом с живыми?

Когда уазик выехал из поселка, Буров свернул на восток. Здесь еще была какая-никакая дорога, но буквально с километр придется ехать по чистой тундре, занесенной снегом. Ничего, недалеко. Если припрет – пешком по сугробам полезет. Найти бы только камень. Старлей примерно понимал, где его искать, но в темноте и в метель можно в метре от него пройти и не заметить.

Машину тряхнуло, словно ее толкнули сзади. Буров глянул в зеркало и сжал руль так, что побелели костяшки пальцев.

За уазиком по дороге неслась черная масса – она четко выделялась среди белых хлопьев снега. Бесформенная тварь опять боднула машину, да так, что у старлея еле получилось не вылететь в сугробы.

Нашла, учуяла. Может, отдать ей уродца? Нет, надо к камню, если сейчас заберет, может Лерку не вернуть. И его грохнет. Хотя черт с ним, пусть грохнет, но если Лерку не вернет…

Буров вперился взглядом в лобовое стекло, стараясь не спускать глаз с дороги. От утробного воя позади спина словно покрылась ледяной коркой.

Уазик снова подбросило – заднее стекло треснуло, а участковый подлетел на сиденье и на миг растерялся. Заорал от злости:

– Да что тебе надо, тварь!

Заднее стекло целиком вдавилось внутрь, в салон хлынул стылый воздух. Краем глаза Буров увидел в зеркале, как темная масса будто отрастила конечность и впилась когтями в борт. Старлей вжал педаль газа и резко вильнул рулем из стороны в сторону, сбрасывая тварь.

Дорога заканчивалась, пора было с нее съезжать. Машина влетела в свежий снег, разбрасывая белые комья. К счастью, такие сугробы уазику давались неплохо, но Буров не знал, хватит ли везения до самого камня.

Сзади опять завыли. Черная масса теперь преобразилась в человекоподобный силуэт – старлей рассмотрел руки и ноги, а еще увенчанную жуткими рогами голову. Две красные точки блестели на месте глаз.

Вернулся страх – захотелось бросить все, как есть, и забыться. Лишь бы не видеть эту тварь, которая сверлила его полным ненависти взглядом, не чувствовать этот запах, предвещающий даже не смерть, а нечто похуже.

Мощный удар в очередной раз подкинул уазик, и Буров понял, что на этот раз ничего сделать не сможет. Машина сильно накренилась вправо, пошла юзом, и наконец мир перевернулся. Все закружилось перед глазами, старлея замотало внутри салона – он сильно ударился лбом и приложился носом к рулю.

Когда все затихло, он обнаружил себя сидящим вниз головой. Рядом валялся уродец в пыльной пеленке. Старлей схватил его, с трудом открыл дверь – ее перекосило, но хотя бы не заклинило полностью. Выбравшись наружу, Буров со спокойной отстраненностью понял, что жить ему осталось недолго.

Уазик на смятой крыше валялся посреди тайги. Камень был где-то рядом, но и тварь тоже – кто и куда доберется быстрее?

Наплевать. Он не будет стоять и ждать смерти.

Кровь из раны на голове заливала глаза. Буров протер лицо снегом – это даже немного освежило. И уверенно зашагал дальше, прижимая к груди сверток с уродцем.

Он глазам своим не поверил, когда впереди, сквозь снежную крупу, увидел его. Сейда-камень. Ошибиться сложно – здоровый булыжник возвышался в голой тундре, как скала. Шаман был прав.

Переставляя ноги из последних сил, Буров кинулся к камню. Несколько раз запинался непонятно за что, падал в снег, поднимался, но упорно приближался к алтарю. Когда до камня оставалась жалкая пара шагов, старлей понял, что идти больше не может.

Что-то вцепилось ему в горло ледяной хваткой. Потащило вверх, отрывая ноги от земли. Дыхание перехватило, сердце пронзило стужей и страхом.

Он почти ничего не видел из-за кровавой пелены перед глазами и плохо чувствовал тело. Перед взором замаячили два красных огонька.

Она все-таки успела быстрее.

Сначала Луот-хозик напоминала тот же самый темный силуэт, но через мгновение начала медленно проявляться. Буров смутно отметил поросшее густой шерстью тело, ветвистые, но какие-то хаотичные в своей переплетенности рога. И широкую смрадную пасть.

Но самое жуткое крылось не в этом. На уродливом лице старлей рассмотрел обычные человеческие глаза, которые теперь не светились красным – и это пугало больше всего остального.

– От… пусти, – прохрипел Буров. – Забирай.

Собрав последние силы, старлей вытянул руки со свертком. Его била дрожь, он боялся уронить уродца на снег, а потому настойчиво пихал его матери.

– Бери же!

Хватка на горле исчезла. Буров грузно свалился в снег, плюхнулся на спину, все еще прижимая к себе мумию. Уродливая тварь шагнула в сторону, странно двигая длинными тощими ногами. Старлей понял, чего от него ждут.

Все тело болело, он замерз, а рана на лбу дико саднила. Из носа тоже текло – его старлей рассадил об руль. Хотелось остаться на снегу и тихо умереть.

Рука нашарила в кармане костяное ожерелье. Надо собраться. Последний шаг – и все. Надо Лерку вернуть. Надо. А там можно и помереть.

Поднявшись на ноги, он шагнул вперед, потом еще раз. Наступил на что-то жесткое, глянул вниз и отшатнулся.

У камня плечом к плечу лежали три тела. У одного мертвеца не хватало руки, другой потерял ногу. Мертвые остекленевшие глаза слепо смотрели в снег.

Вот куда ты их унесла. Сама себе в жертву притащила.

Страх вновь ушел, остались только отвращение и злоба. Буров вытянул руку, нащупал холодный камень, старясь не касаться обезображенных трупов. Бросил на алтарь ожерелье, аккуратно пристроил сверху мелкого уродца. Готово.

С трудом развернувшись, старлей уставился на тварь. Луот-хозик не двигалась.

– А теперь верни мне дочь. Ты получила, что хотела.

Страшный удар сбил Бурова с ног. Он отлетел в сторону, прокатился по сугробам, плечо разрезало сильной болью. Перед глазами потемнело.

Он отключился, но ненадолго. Смутно слышал жуткий вой где-то рядом, завывание метели и тяжелые шаги. А потом все стихло. Луот-хозик оставила его умирать.

Мышцы не слушались, но Буров все равно попытался сесть. Левая рука повисла плетью, корка крови стягивала кожу на лице. Мельком глянув на алтарь, старлей не увидел больше мелкого уродца и тел под камнем. Все забрала Луот-хозик.

Рядом тихонько заскрипел снег. Буров и хотел бы обернуться, но уже не мог. Будь, что будет.

Снег скрипнул ближе. Чья-то теплая ладонь коснулась лица.

– Папа?

Маленькое тельце прильнуло к нему. Буров неуклюже обнял дочку рукой, зарылся носом в ее волосы.

Пахло домом. А еще чем-то животным, сыростью и травой.

Дмитрий Лопухов. Черная аркада

Саша опаздывала. Она пробежала между стендов с приставками, на секунду задержалась у стойки со старыми журналами – увидела обложку «Страны игр», в которой когда-то напечатали ее первую статью, – и наконец попала в лекторий.

На разбросанных по комнате бинбэгах и ковриках сидели люди – все юные, моложе Саши. В глазах рябило от разноцветных костюмов и футболок. Стоял свойственный переполненному помещению со скверной вентиляцией запах – китайская синтетика, пот, дезодоранты, пыль.

По Саше скользнуло несколько взглядов – удивленных, озадаченных, неприязненных. Ей было не привыкать: среди обычных посетителей игровых выставок и фестивалей она заметно выделялась. Высокая – настолько, что в школьные годы ее всегда ставили на уроках физкультуры первой в ряду одноклассников. С копной рыжих волос. За рост и прическу ее долго дразнили одуванчиком и микрофоном. Хворосту в огонь добавляла и патологическая худоба. В детстве Саша налегала на выпечку в тщетной надежде поправиться, но, казалось, несметные калории шли не в объемы, а опять в проклятый рост.

Она была некрасивая, с длинным носом, тяжелой челюстью, тонкими губами, монгольским разрезом глаз. У Саши отпечаталось в памяти, как громогласная соседка сказала маме: «Лицо – суть говнецо, воду с него не лакать, главное, чтоб сиськи проросли». Но и с надеждами на бюст тоже пришлось распрощаться – вопреки пророчествам книг для девочек-подростков, ее груди так и остались пологими холмиками, не пожелав делаться могучими горами…

Лектор скучно бубнил, а Саша протискивалась сквозь нагромождения пуфиков. Наконец она плюхнулась на бинбэг рядом с растрепанным брюнетом. Торчавшие во все стороны вихры, клочковатая щетина и измятая рубашка выдавали человека, то ли не слишком уважительно отнесшегося к мероприятию, то ли развлекавшегося всю предшествующую ночь.

– Климов, – кивнула брюнету Саша.

– О, Саша, – улыбнулся он ей в ответ.

У Климова недоставало куска переднего зуба, отчего улыбка выглядела немножко глупо.

– Ого, вот это потусил.

– А? Что? А!.. Ты про зуб… Да уж, вечеринка огненная была, конечно.

– Подрался?

– Ну так.

– Не поверишь, но смотрится довольно мило, как у ребенка. Ладно-ладно, молчу. Ты давно тут? Есть интересное? Про что будешь писать?

Климов вел блог про ретрогейминг – писал о старых игровых системах, об отживших свое аркадных автоматах, допотопном железе. Саша впервые увидела его на форуме, когда он яростно спорил о процессорных разъемах и чипсетах. Слова эти казались Саше тарабарщиной: она обожала футуристические дизайны забытых консолей, тактильные ощущения от джойстиков, простодушие игр ушедшей эпохи. Саше было неуютно в трехмерных онлайновых блокбастерах – зато нравился компактный комфорт изометрических лесов и лаконичное изящество пиксельных улиц. Она публиковала в журналах лиричные обзоры на старые RPG и бит-эм-апы, – и читатели любили ее статьи. Единственное, с чем у нее были проблемы – это с «железом»; Саша плавала в вопросах аппаратной поддержки спрайтов, путала видеоконтроллеры, косячила с битностью процессоров и формой сигналов звукогенератора, называла прецизионную отвертку претенциозной.

Волнуясь, Саша сочинила искреннее письмо Климову, и, к собственному удивлению, – Климов с форумчанами общался высокомерно и недружелюбно – получила ответ. Так и завязалось их сотрудничество, похожее, по едкой характеристике Климова, на «союз расчетливых аутистов». Климов консультировал Сашу по техническим вопросам, правил матчасть статей и настраивал эмуляторы консолей, а Саша называла Климова экспертом в области ретро-железа и постоянно ссылалась на его блог…

– Не о чем тут писать, – поморщился Климов, – одно барахло, я на свалку более ценные железяки выносил. А подписи – это, блин, капец. Лежит Matrox Millennium II, под ним бумажка: «Самый быстрый 3D-ускоритель своего времени». Тут, блин, просто бальзамируй и закапывай. Дебилы.

– Понятно, – Саша кивнула.

– И вообще, ты глянь вокруг – какие тут, блин, гики. Хипстеры насмотрелись «Теории большого взрыва», накупили футболок с худи и слетелись позировать для соцсетей. Я видел, как пацан в толстовке «Атари» показывал девочке с синими волосами – вон, кстати, она сидит – Panasonic 3DO и говорил, прикинь, что это видеомагнитофон для… – Климов сделал трагическую паузу, – для игр. Видеомагнитофон, блин, для игр.

Сидевшие вокруг люди с неодобрением посматривали на Климова; парень с дредами, глядя Саше прямо в глаза, укоризненно покачал головой. Саша почувствовала себя виноватой.

– Во-первых, ты не можешь знать точно. Возможно, тут полно таких, кто отлично шарит. А даже если и нет, – горячо зашептала она Климову, – что плохого, если людям нравится воображать себя гиками? Я в детстве тоже много кем себя представляла…

– Принцессами? Не смеши, здесь другое. Некоторые, вообще-то, за это, ну, за свою гиковость, жестко огребали. Ты знаешь, что это такое: урок физкультуры в общеобразовательной школе, когда ты самый мелкий и хилый в классе, увлекаешься только компьютерами, а все остальные…

– Какой еще общеобразовательной школы, Климов? Ты же в лицее учился.

– Блин, ну я не совсем про себя, я… образно!

Со всех сторон зашикали, и Климову пришлось замолчать.

Лектор тем временем продолжал свой заунывный рассказ: от историй про динозавров и терапсид перешел к человеческому мозгу.

– …Мы знаем, что шумерские клинописные знаки были, так сказать, пиктографическими, то есть изображали окружающие человека объекты. Знак «бык» буквально был головой быка – перевернутая равнобедренная трапеция с двумя рожками. А «бог» – это, так сказать, схематичный рисунок звезды…

Климов затих и прислушался, и у Саши появилась возможность оглядеться. Тут оказалось много девушек с разноцветными волосами и пирсингом – миленьких, вовсе не плоских дылд с копной сена на голове, – и некоторые из них нарядились в костюмы игровых персонажей; парни были в гиковских футболках, каждый третий с дредами или с маленьким пучком-гулькой на затылке. Да, большинство из них совершенно не походили на забитых ботаников, но что в этом такого уж плохого, Саша не понимала: в конце-то концов мода уже переварила и гранж, и панк, и контркультуру, так чего бы ей не переварить и это.

– …И для клинописных знаков мозг начал использовать нейронные цепи, которые ранее нужны были для распознавания объектов. Произошли, так сказать, радикальные изменения в области зрительных ассоциаций, моментально сформировались дополнительные связи со зрительными областями в затылочных долях и языковыми в височных и фронтальных. Мозг адаптировался: из-за пиктограмм человек стал, так сказать, сверхчеловеком.

Под монотонный голос лектора Саша едва не задремала, но вспомнила, что ей нужно будет написать обзор фестиваля. Она полезла за смартфоном, чтобы занести в заметки тезисы: «притворяются гиками», «Panasonic 3DO назвали видеомагнитофоном» и «пиктограммы – сверхчеловек», но случайно открыла телефонную книгу.

«Мама» – и невидимые руки сдавили грудь, стало тяжело дышать. Саша не смогла заставить себя удалить номер из памяти сим-карты, и теперь он, словно безмолвный призрак, перебирался из каждого ее старого телефона в новый.

Мама в одиночку растила дочь в тяжелые девяностые, пахала на трех работах и была самой лучшей и единственной подругой. Несчетное число раз Саша рыдала ей в плечо: «Я длинная, мама, я плоская, я „одуванчик“, мама, урод с шапкой дурацких волос, зачем я вообще?» А мама обнимала, утешала, тащила в кафе и в кинотеатр. Одноклассники не звали Сашу на дни рождения и никогда не приходили к ней – хотя Саша и пыталась раздавать приглашения и даже, поборов ужас, звонить – но мама всегда устраивала такие праздники, что Саша на целый день забывала, что она одинокий «микрофон» и плоская «доска». Как-то под самый Новый год мама принесла пахнущую морозом и чудесами коробку с «Денди» – и они так заигрались, что прошляпили и Ельцина, и бой курантов, и праздничный концерт.

Мама умерла, когда Саше только-только исполнилось восемнадцать: оторвался тромб. Они шли по улице, и мама вдруг остановилась, словно вспомнила о чем-то неотложно важном, а потом осела в затянутую корочкой льда лужу. В памяти застыли грязное пятно на бежевом мамином пальто, серые брызги на машине скорой и всеохватывающее чувство беспомощности. Сбылся самый большой Сашин кошмар – она осталась одна.

– …чтобы работать с условными объектами из игр, точно так же начали по-новому использоваться старые связи и нейронные цепи. То есть геймер по сравнению с обывателем – это тоже, так сказать, сверхчеловек. И с этим я вас всех с удовольствием и поздравляю!

Климов пихнул Сашу локтем и обвел рукой зал:

– Не, ну ты только погляди, блин, на этих сверхлюдей!

Лекция закончилась.

Они сидели в фуд-зоне фестиваля. Саша придумывала, о чем же ей все-таки написать. Типовую статью про выставку, костюмы, атмосферу сочинять перехотелось. В воображении вдруг родилась задумка сделать материал, который мог бы понравиться маме и маленькой Саше. Такой, словно из детства, когда они вдвоем листали, хохоча и вырывая друг у друга из рук, свежий номер «Великого Дракона».

Мимо прошли двое парней, один орал и размахивал руками:

– И это, прикинь, мой шланг… Нет, шлангище! Не! Шлангенциркуль!

– Сверхчеловек, – с пониманием кивнул Климов.

– Слушай, ну не все же они такие, – раздраженно ответила Саша.

– Да знаю, – неожиданно смиренно сказал Климов. – Это я так, бухчу просто. Чего такая кислая-то? Статью обдумываешь?

– Ох… – Саша не знала, как рассказать все то, что у нее сейчас вертелось в голове. – Да, статью… Я, знаешь, хочу написать как-то по-другому. Чтобы не просто, ну, то-се, выставка, приставки, лекции, люди с гульками, косплей, а как-то… Мне, что ли, знак какой-то нужен, озарение…

Климов внимательно слушал, а Саша не могла подобрать правильные слова.