Гипсовый трубач. Однажды в России Поляков Юрий

Глава 18

Насельники кущ

Рассказ Огуревича был долог, многословен, витиеват и туманен. Несколько раз он, отклоняясь от темы, пытался уплутать в мутные проблемы трансморфизма, объяснял, что и лучевая форма жизни – не окончательная фаза эволюции, что в далеком будущем вполне возможно превращение человека в чистую мысль… Но Жарынин каждый раз жестко возвращал его к реальности, которая оказалась грустна и темна, как брачная ночь пенсионеров. Из всего того, что Кокотов сумел понять, складывалась вот такая странная картина.

Оказывается, чтобы попасть на жительство в «Ипокренино», пожилому деятелю нужно было обладать, во-первых, как минимум званием «Заслуженный работник культуры» (сокращенно – «Засрак»), а во-вторых – собственной жилплощадью. Только безвозмездно отдав ее, ветеран мог получить однокомнатное пристанище в ДВК, пансион, медицинское обслуживание и, наконец, гарантированное погребение в случае смерти. В советские времена в сданные стариками квартиры тут же въезжали очередные деятели культуры, страдавшие жилищной недостаточностью, а творческие союзы взамен перечисляли в «Ипокренино» деньги, необходимые для содержания ветеранов. Но когда в Отечестве завелся капитализм, ситуация изменилась. Теперь квартиры передавались в специальный фонд «Сострадание», который их выгодно продавал, а средства под хорошие проценты помещал в банки. Последние пятнадцать лет несменяемым президентом «Сострадания» был Гелий Захарович Меделянский – создатель незабвенного Змеюрика. Таким образом удавалось все эти непростые годы окормлять ветеранов и содержать ипокренинское хозяйство.

– Вы знаете, сколько теперь стоит электричество? – трагически спросил Огуревич.

– Догадываемся! – сурово ответствовал Жарынин и ехидно интересовался: – А сколько стоит курс в вашей школе Сверхразума?

– Знание – бесценно… – вздыхал директор.

Впрочем, с самого начала, еще при Советской власти, возникло одно деликатное преткновение. Так уж исторически сложилось, что при коммунистах видным деятелям культуры жилье давали очень приличное. Считалось, заслуженный артист или, скажем, крупный архитектор, не говоря уже о знаменитом писателе, меряя в художественной задумчивости квартиру шагами, не должен ощущать стеснения своим замыслам.

Так вот, еще тогда выдающиеся старички довольно быстро сообразили, что отдавать почти даром роскошные площади весьма неразумно. Ведь согласно подлой социалистической уравниловке, независимо от того, отдал ты хоромы или каморку в коммуналке, тебе выделяли в ДВК все ту же комнатку гостиничного типа и все тот же однообразный приютский стол. И тогда, борясь с несправедливостью, многие ветераны перед тем, как заселиться в «Ипокренино», стали злонамеренно хитрить. Одни менялись с детьми или родственниками, нарочно ухудшали свои жилищные условия и сдавали в распоряжение творческих союзов жалкие «хрущобы». Другие, бессемейные и жестокосердые, злонамеренно переезжали в совершеннейшие халупы, а полученную денежную компенсацию клали на сберкнижку. Ну, Господь-то их разом и наказал за хитромудрие в девяносто первом, когда за сто рублей давали стакан газировки без сиропа…

С наступлением новых времен мало что изменилось: элитные деятели культуры норовили перед вселением в ДВК загнать квартиры риелторам, денежки по-скорому засунуть в коммерческий банк, вложить в валюту, «мавродики» или «чемадурики», а фонду «Сострадание» впарить какую-нибудь убитую квартирешку в промзоне, купленную по дешевке. Напрасно Меделянский взывал к совести, создавал следственные комиссии, отказывал дряхлым ловкачам в приюте. Ну как, в самом деле, откажешь трижды лауреату Государственной премии? Зато сколько потом было инфарктов и инсультов, когда скороспелые банки лопались, точно воздушные шарики, прижженные сигаретой финансового беспредела. А крушение «МММ» и «Плютей-лимитед» вообще смертоносной косой прошлось по ветеранским рядам. Секция колумбария, специально отведенная для заслуженного праха насельников ипокренинских кущ, заполнилась буквально в считаные дни. Пришлось срочно покупать дополнительные ячейки. Уцелевшие вклады сожрал дефолт девяносто восьмого, устроенный молодым плешивым очкариком, прозванным в народе Киндер-сюрпризом.

Лишь немногие, и прежде всего Ласунская, честно и благородно сдали в фонд свою подлинную жилплощадь. Сама Вера Витольдовна, не дрогнув, отписала «Состраданию» пятикомнатные хоромы на Тверской, выходящие окнами прямо на памятник Юрию Долгорукому. В квартире поначалу обещали создать музей-квартиру, но в конечном счете там поселился продюсер Тенгиз Малакия, прославившийся тем, что создал и раскрутил группу «Голубой boy», объединявшую четверку способных, но безнадежно испорченных юношей. Узнав про это, Ласунская равнодушно пожала печами и заметила: «Мне всегда не нравились люди, пытающиеся проникнуть в искусство с заднего хода!»

– Небожительница! – с оттенком благоговейного недоумения вздохнул Аркадий Петрович.

– Святая! – не сразу подтвердил Жарынин: видимо, прикидывал в уме, сколько стоят такие апартаменты и сколько от этой гигантской суммы отломили себе Огуревич с Меделянским.

Поначалу денег, поступавших из фонда «Сострадание», худо-бедно хватало. Потом все стремительно подорожало: аренда земли, электричество, газ, бензин… Теплицу, бодрившую ветеранов свежими овощными витаминами, пришлось забросить. Как память о тех временах остался только Агдамыч – последний русский крестьянин. Подорожали хлеб и сопутствующие продукты, и если раньше того, что оставляли на столах престарельцы, хватало на откормку дюжины кабанчиков, то теперь угасающие светила отечественной культуры подъедали все крошки, не давая никаких шансов даже мышам, не говоря уж о свиньях. Грызуны, поколебавшись, эмигрировали в элитный дачный поселок «Трансгаза». Его в течение года выстроили неподалеку от ДВК, на знаменитом просторе, который когда-то то ли Раневская, то ли Бабанова, то ли обе одновременно назвали «Небежиным лугом»…

Ветераны с ипокренинского холма каждый вечер наблюдали, как в строго охраняемый поселок после трудового дня возвращается вереница ослепительных иномарок. А председатель совета директоров «Трансгаза» некто Паша Химич, некоторое время назад выгнанный из Принстона за кражу в спортивной раздевалке и тут же взятый Гайдаром в правительство молодых реформаторов, приезжал на дачу под охраной БМП, усиленного отделением мотострелков. Мало того, его сопровождал на бреющем полете боевой вертолет с ракетами типа «воздух – земля». И было невозможно объяснить старикам, этим зажившимся на свете осколкам старого мира, почему общенародный газ вдруг ни с того ни с сего стал собственностью Паши Химича. Комсомольский поэт Верлен Бездынько разразился по этому поводу эпиграммой:

А вскоре, замученный безденежьем, забастовал обслуживающий персонал «Ипокренина», к нему тут же присоединились и медики – все они требовали повышения заработной платы. Напрасно Огуревич взывал к совести и припоминал им клятву Гиппократа. Они отвечали, что даром никто никогда не работал, даже Гиппократ с Авиценной.

– Я им говорил, стыдил: как вы можете наживаться на беспомощной старости?! – с болью произнес директор, и его мускулистые щеки при этом печально опали. – Э-эх!

– У вас-то у самого какая зарплата? – уточнил Жарынин.

Огуревич лишь улыбнулся с той воспитанной беспомощностью, какая появляется на интеллигентных лицах, когда речь заходит о чем-то, недостойном внимания культурного человека. Вместо ответа он снова налил соавторам коньяка, а сам приложил пальцы к вискам и напружился, багровея… Выпили. Каждый по-своему. Кокотов с удивлением отметил, что Аркадий Петрович захмелел: речь его стала сбивчива, движения хаотичны, в интонациях появился опереточный трагизм.

Жалованье сотрудникам пришлось поднять, и это легло тяжким бременем на ипокренинский бюджет. Но самым страшным ударом по экономике ДВК стал, как это ни странно, резкий рост цен на жилплощадь. Теперь, продав квартиру в центре Москвы, заслуженные долгожители не спешили в «Ипокренино», они могли устроиться в пансион где-нибудь в уютной Чехии или до конца жизни круизить по морям и океанам, пересаживаясь с лайнера на лайнер. И в конце концов умереть, скажем, на цветущем Гоа, в теплом бассейне с морской водой, лениво дожидаясь, пока эбонитовая официантка в бикини подгонит к тебе плавучий подносик с коктейлем «Танец леопарда». Иные вдовые старички, вдруг разбогатев, немедленно женились на молодых дамах и, написав завещание, вскоре погибали в требовательных объятиях.

Приток постояльцев резко сократился. Во-первых, как было сказано, желающих сдать квартиру в фонд «Сострадание» и поселиться в ДВК становилось все меньше, а во-вторых, смерть посещала этот дом все чаще. Дирекция экономила на лекарствах, покупая их оптом у каких-то невнятных фирм. Одна из них, «Фармозон», вскоре была разоблачена, и оказалось, что все препараты она изготовляет из толченого мела, закатанного в цветную глазурь. Руководил фирмой некто Игорь Тюленев, служивший прежде санитаром в морге. Врачи из опаски вообще перестали выдавать насельникам препараты, а все больше рекомендовали пить воду из знаменитого ипокренинского источника. Эта простая методика серьезно снизила смертность и оздоровила пожилое сообщество.

И все же суровая реальность дома престарелых была такова, что ветеран, еще за ужином сыпавший анекдотами времен Утесова, к обеду следующего дня мог уже загадочно смотреть на живых с фотографии, приклеенной к ватману, который на стареньком мольберте выставлялся у входа в столовую. Под снимком тщательным плакатным шрифтом Чернов-Квадратов (с тех пор, как из экономии уволили штатного оформителя) выводил окончательные даты, перечисляя под ними заслуги, звания, награды и должности покойного. Затем Регина Федоровна и Валентина Никифоровна, тяжко вздохнув, выписывали деньги на погребение и помин души. А это значило, что на ужин перед каждым обитателем дома ветеранов появится порция алкоголя: мужчинам – рюмка дешевой водки, а дамам – полбокала белого вина, кислого, как аскорбинка.

В результате всех этих печальных обстоятельств в «Ипокренине» оказалось немало свободных комнат, и предприимчивый Огуревич стал сдавать помещения под временные творческие мастерские (именно так здесь оказались наши соавторы), поселять в них изгнанных из семьи мастеров, чей род занятий невозможен без вдохновляющей супружеской измены. Находили тут приют и прочие бездомные, но кредитоспособные персонажи вроде Жукова-Хаита. Да что там Федор Абрамович! Комнаты порой предоставлялись на ночь или даже на час под скоротечные сексуальные процедуры. Ходили упорные слухи, будто однажды в «Ипокренине» переночевали чеченские боевики, направлявшиеся в столицу для совершения террористического злодеяния. Кто-то из ветеранов, вспомнив старые добрые тридцатые годы, тиснул, конечно же, весточку в органы. Приезжали, разбирались и выяснили: то были отнюдь не «злые чечены», а добрые ингуши, возившие в Москву паленый спирт, от которого наутро в голове вместо мозгов образовывалось что-то вроде застывшей монтажной пены. После этого скандала Огуревич в своих коммерческих порывах уже не шел дальше сдачи номеров фирмам средней руки под выездные вечеринки, заканчивавшиеся обычно испражнениями в гроте, пьяными купаниями в прудах и буйным корпоративным сексом. А еще завел он школу Сверхразума.

– Никогда не думал, что доживу до такого позора! – всхлипнул Аркадий Петрович.

– Девчонки-то хоть хорошие залетают? – поинтересовался Жарынин.

– А-а-а! – махнул рукой директор и с испугом покосился на дверь, за которой в это время творилось чудо грядущего трансморфизма.

– А Наталья Павловна тут откуда? – Писатель задал вопрос, томившийся в его сердце, как пойманный соловей в боковом кармане.

– Она с мужем разводится… – еле слышно ответил директор, продолжая с тревогой смотреть на дверь.

– В кредит, наверное, живет? – усмехнулся Дмитрий Антонович.

– Ну не надо, не надо об этом! – с ужасом отмахнулся Огуревич.

– Ну тогда расскажите, как вы разорили «Ипокренино»! – посуровел режиссер.

– Это не я…

…В общем, средств на содержание «Ипокренина» все равно не хватало, и было решено изъять деньги из фонда «Сострадание» и вложить в «чемадурики».

– Что-о?! – взревел Жарынин. – Вы… Как же вы могли?!

– Ну, это уж… знаете… совсем! – молвил с укором Кокотов, сам потерявший на «чемадуриках» весь гонорар за роман «Кентавр желаний».

– Да что там я, – залепетал, оправдываясь, Огуревич. – Такие люди попали! Такие люди!

– А как же Меделянский это допустил? – продолжил допрос Жарынин.

– Он… он… имел свой интерес…

– Какой?

– Юридические услуги стоят дорого, – опустил глаза долу Аркадий Петрович.

– Ах, вот оно в чем дело!

– Но Меделянский мне твердо обещал…

– Лучше уж молчите, лохнесское вы чудовище!

– Почему лохнесское? – оторопел Огуревич.

– От слова «лох». Рассказывайте!

Глава 19

Гриб олений – для всех поколений

Дабы Аркадий Петрович не выглядел в глазах читателей окончательным простофилей и лохом, надо объясниться. Чемадуров был выдающимся прохиндеем, выстроившим если не самую высокую, то самую оригинальную финансовую пирамиду за всю недолгую историю свободной России. По профессии логопед, начал он с того, что разместил в журнале «Будь здоров!» проплаченную статью об открытии века. Называлась она «Панацея под ногами». Оказалось, ученые обнаружили наконец универсальное лекарство почти от всех болезней, включая сахарный диабет, псориаз, молочницу, ипохондрию, простатит, люмбаго, церебральный паралич, аноргазмию, импотенцию, холецистит и даже синдром приобретенного иммунодефицита человека. А вырабатывался чудо-препарат из обыкновенного гриба, называющегося олений плютей. Кто любит бродить по лесу, наверное, не раз замечал на гнилом валежнике довольно большие грибы с темно-коричневыми шляпками, но вряд ли брал их в лукошко, принимая за поганки. И напрасно! Олений плютей не только вполне употребим в пищу, напоминая по вкусу бурый гигрофор, а по питательности – энтолому садовую, но и, как уже сказано, обладает редкими целебными свойствами.

Правда, на производство одной ампулы препарата «Плютвитал» уходит до двух килограммов грибов, поэтому, чтобы наладить выпуск лекарства, надо было прежде всего создать сырьевую базу. Проведя агрессивную рекламную кампанию под слоганом «ГРИБ ОЛЕНИЙ – ДЛЯ ВСЕХ ПОКОЛЕНИЙ!», Чемадуров объявил, что на открытых им заготовительных пунктах специальные уполномоченные будут принимать грибное сырье по цене двадцать долларов за килограмм. Народ, разумеется, ринулся в леса. Но не тут-то было! Плютей даже в лучшие, дождливые годы встречается не часто, и чтобы собрать два-три килограмма, нужно исходить километры лесов и перелесков. Кроме того, не все разбираются в грибах – и на приемные пункты поволокли корзины с сыроежками, рядовками, опятами, зонтиками, свинушками, мухоморами и даже, страшно вымолвить, бледными поганками… Придирчивые эксперты выбирали лучшее и выплачивали собирателям скудное вознаграждение, никак не соответствовавшее понесенным физическим и материальным затратам (тот же билет на электричку). Про водочку, выкушанную для согрева и поискового вдохновения, даже и говорить не приходится. Народ, разочаровавшись, начал сурово охладевать к целительному проекту. Но хитрый Чемадуров, как Ленин в Октябре, выбросил новый слоган:

К СЧАСТЬЮ ПУТЬ ПРОСТ – ВОЗЬМИ ГРИБЫ В РОСТ!

Оказывается, пока люди слонялись по лесам, специалисты научились разводить мицелий плютея оленьего в особых древесно-торфяных брикетах. На пунктах приема стали предлагать всем желающим за 10 у. е. пакет с заветной грибницей, из которой при надлежащем поливе даже в условиях городской квартиры произрастал как раз один килограмм целебного сырья. Для верности, чтобы никто не усомнился, вместо товарного чека выдавался особый номерной сертификат, похожий на большую дореволюционную банкноту. На лицевой стороне стояли номинал – 20 у. е. и трепетный пятнистый олень с ветвистыми рогами, а на обратной красовался портрет самого Бориса Чемадурова, составленный на манер художника Арчимбольдо из разнообразнейших видов грибов. Кроме того, на сертификате в особой рамочке подтверждались обязательства фирмы «Плютвиталлимитед» принять у предъявителя сей ценной бумаги выращенный продукт по указанной цене, а также напоминалось, что вегетативный период составляет два месяца и что в присутствии мицелия нельзя ни в коем случае курить! Потребление табачных изделий в стране тут же упало в два раза, что косвенно доказывает широчайший размах плютеемании, охватившей Россию. Впоследствии выяснилось, что таким иезуитско-византийским способом Чемадуров отомстил отечественным табакоторговцам, некогда беспощадно поглотившим его первый бизнес – уютный магазинчик «Сигарный рай», что на углу проспекта Мира и Садового кольца.

Народ, окрестивший заветные сертификаты «чемадуриками», озверел от счастья, ведь, как известно, нет такой глупости, которую не совершит человек за прибыль в сто процентов. Фуры не успевали подвозить брикеты, запечатанные в полиэтилен. Квартиры, избы и даже коттеджи превратились, как бы это поточнее выразиться, в импровизированные «гриборастильни».

Вот тут-то Огуревич и попался. Имея в «Ипокренине» тепличные сооружения, в последние годы пустовавшие, он забрал деньги из банка и закупил гриб-пакеты в стратегических количествах, потратив на это значительную часть стариковских средств. Агдамыч с утра до вечера поливал из шланга многоярусные и многометровые ряды бесценных брикетов. Обитатели ДВК, посвященные в затею предприимчивого директора, каждое утро после завтрака ходили смотреть, не проклюнулись ли первые коричневые шляпки, и строили хрустальные замки грядущего превращения «Ипокренина» в VIP-богадельню. Однако пока мицелии напитывались влагой и микроэлементами, чтобы выбросить полноценные плодовые тела, события повернулись самым неожиданным образом. Как это часто случается на рынке ценных бумаг, «чемадурики» из обычных гарантийных квитанций буквально за несколько недель превратились сначала вроде как в акции, а потом в самостоятельное платежное средство, кое-где даже потеснив не только рубли, но проклятую заокеанскую зелень. И это понятно: в депрессивных регионах страны с денежными знаками вообще было скудно, и на «чемадурики» стали попросту отовариваться в магазинах, расплачиваться ими за услуги. Кроме того, рыночная стоимость сертификатов оторвалась от заявленного номинала и быстро росла, что объяснялось вполне объективными причинами. Во-первых, публикации в журнале «Будь здоров!» продолжали множить число недугов, исцеляемых «Плютвиталом», сюда уже вошли: подагра, бесплодие, грыжа, рецидивирующий герпес, туберкулез, язва (как желудочная, так и сибирская), артрит, артроз, геморрой, шанкр (как твердый, так и мягкий), красная волчанка, целлюлит, болезни Паркинсона и Боткина, склероз… Во-вторых, был разрекламирован и разыгран первый тираж лотереи «Чудо-гриб»: среди счастливчиков, выигравших «золотую тонну» заветной грибницы, оказались продюсер Малакия и его знаменитая группа «Голубой boy», которая тут же запела:

Тут уж народ фактически обезумел, и начался ураганный рост котировок. «Чемадурики» скупали друг у друга и перепродавали по баснословным ценам. Типография «Красный пролетарий» не успевала печатать тонны сертификатов. Во все концы России катили фуры, груженные теперь уже не брикетами с мицелиями, а свежими пачками «чемадуриков». Началось ажиотажное снятие средств со счетов в Сбербанке. Опустели заводы и закрылись конторы, труженики ушли в бессрочные отпуска, чтобы без помех перепродавать друг другу заветные бумажки с пятнистым оленем и гриболиким Чемадуровым. Это было, конечно, гораздо выгоднее, чем вкалывать у станка или сидеть в офисе. Даже про гриб-пакеты многие подзабыли, перестав их поливать, но процесс плодоношения пошел. В новостных программах, подстегивая ажиотаж, каждый день появлялись сюжеты про счастливцев, которые, вложив в грибной бизнес тысячу рублей, через месяц покупали автомобиль…

Сообщество экономических экспертов разделилось на два враждующих лагеря. Первые, «натуралы», утверждали, что спекуляция «чемадуриками» губительна, что только выращивание и сбыт натурального грибного продукта, превращение России в мирового производителя оленьего плютея поможет нам выйти из системного кризиса и догнать экономически развитые страны. Вторые, «талонники», уверяли, что в спекуляции «чемадуриками» нет ничего дурного, что активизация рынка ценных бумаг неизбежно повлечет за собой и оздоровление реальной экономики. При этом они постоянно ссылались на блестящий опыт Соединенных Штатов, давно уже ничего не производящих, кроме «цветных» революций и долларовых купюр.

И тут Огуревич совершил вторую роковую ошибку: на все оставшиеся казенные деньги он купил «чемадуриков». Возле столовой на мольберте вместо некрологов стали вывешивать ежедневные котировки. Старческая общественность, идя на завтрак, прикидывала в уме, насколько за ночь выросло их совместное благосостояние. Впрочем, Аркадий Петрович решил не хранить золотые яйца в одной корзине. Вняв доводам «натуралов», директор пристально следил за тем, чтобы Агдамыч исправно поливал гриб-пакеты, томившиеся в теплицах. На них к тому времени проклюнулись глянцевые коричневые шишечки. Конечно, в любой момент можно было отвезти «чемадурики» в центральный офис «Плютвиталлимитед», расположенный на Волхонке, в здании бывшей Высшей школы марксизма-ленинизма, и, получив реальные деньги, вернуть их в банк – под хороший процент. Огуревич непременно собирался это сделать, тем более что ангел благоразумия, сидящий у каждого нормального человека на правом плече, по утрам сурово говорил директору:

– Аркадий, пора бы уж! Прибыль составила четыреста восемдесят пять процентов! Хватит!

Кстати, то же самое говорила ему по утрам и супруга Зинаида Афанасьевна – в недальнем прошлом милиционер, – чующая аферистов за версту:

– Аркадий! Ты – идиот? Это жульничество не может длиться вечно! Тебя осудят!

Но бес наживы, сидящий у любого нормального человека на левом плече, каждое утро шептал в директорское ухо:

– Петрович, не будь козлом! Еще денек! А? Растут ведь, собаки!

Между тем держава стремительно катилась к национальной катастрофе: заводы стояли, сейфы национального банка пустели, спецслужбы занимались в основном «крышеванием» пунктов продажи «чемадуриков» и их транспортировкой. Рубежи страны оказались беззащитны, так как пограничники открыто специализировались на контрабанде фальшивых польских «чемадуриков» и поддельных китайских брикетов, из которых росли не плютеи, а маленькие и желтые грибки. Сразу после того как лимузин начальника Генштаба был замечен у заднего подъезда центрального офиса «Плютвиталлимитед», заснят на пленку и показан в «Вестях», солдаты и офицеры толпами покинули расположение своих частей и включились во всенародный бизнес. Парламент с той же целью в полном составе ушел на бессрочные каникулы…

Чемадуров, в течение нескольких месяцев превратившийся в самого влиятельного и богатого гражданина России, каждый день выступал по телевидению и бодрил нацию. Он предложил придать «Плютвиталлимитед» статус государственной корпорации, наподобие «Газпрома», а «чемадурики» объявить национальной валютой, что немедленно обеспечит стране желанную независимость от США, ведь рубль-то намертво привязан к доллару, а «грибной талон» совершенно независим, подобно самому плютею, растущему на той гнилушке, какая ему понравится…

И тогда взволнованный президент собрал Совет Безопасности и кабинет министров.

– Надо что-то делать! – сказал он, играя желваками.

– Надо! – согласились министры и советчики по безопасности.

– Может, ввести военное положение? – засомневался министр обороны.

– Не надо! – возразили другие министры и советчики, попросив неделю на выработку Программы национального спасения.

– Даю вам три дня! – отрезал президент и вперил в них тот особенно страшный аппаратный взгляд, от которого подчиненные цепенеют, потеют и начинают судорожно прикидывать, сколько у них заначено в западных банках и на какой из яхт лучше пожить после отставки.

Трех дней министрам и советчикам вполне хватило на то, чтобы срочно обналичить свои «чемадурики». Очевидцы рассказывали, как черные представительские лимузины подъезжали к центральному офису «Плютвиталлимитед» бесконечной чередой, и казалось, что в помещении бывшей Высшей школы марксизма-ленинизма затеян прием на самом высоком уровне. По-настоящему из правительства пострадали только вице-премьер, неосторожно улетевший посафарить в глухие джунгли, да, как обычно, министр культуры, открывавший в те дни на Огненной Земле мемориальную доску путешественнику Миклухо-Маклаю.

Через три дня все пункты «Плютвиталлимитед» были опечатаны, так как пожарная инспекция обнаружила в них огнетушители устаревшей модели. Народ заволновался, и курс слегка упал. К тому же по телевизору перестали показывать Чемадурова и всенародно известных счастливцев, выигравших в грибную лотерею «золотую тонну». Наоборот, в эфире выступил знаменитый ученый, можно сказать, светило фармацевтики, вице-президент Российской академии медицинских наук Гарри Вахтангович Климактеридзе. Он объявил, что, по новейшим данным, олений плютей не только не излечивает от всех болезней, а напротив, при упорном приеме может привести к снижению потенции у мужчин и постельной холодности у женщин. Да и вообще панацеи в природе не существует, за исключением, пожалуй, старого доброго «Боржоми», бьющего из благословенных недр его родной независимой Грузии.

Едва открылись оборудованные новейшими средствами пожаротушения пункты «Плютвиталлимитед», народ ринулся менять «чемадурики» на рубли. Наличность, конечно, быстро закончилась, и курс обрушился. Тогда пункты снова закрылись, якобы до подвоза рублевой массы. Работал лишь центральный офис на Волхонке, к которому выстроилась очередь, дважды опоясывавшая храм Христа Спасителя и тянувшаяся по набережной аж до самых Котельников. Вдоль очереди дежурили милицейские наряды – стражи разнимали многочисленные драки, возникавшие в основном из-за того, что некоторые предприимчивые нахалы нагло утверждали, будто они тут уже стояли, но ненадолго отошли, а теперь вот вернулись. Сам же вход в контору напоминал врата рая в день открытых для грешников дверей… Кареты «Скорой помощи» постоянно увозили задавленных в толчее граждан, а также инфарктников, вложивших в «чемадурики» последнее.

Огуревич тоже, конечно, запаниковал, пытаясь вернуть хоть что-то. Он призвал на помощь насельников «Ипокренина», заставил их надеть все ордена, медали, лауреатские значки, сложил стремительно дешевевшие «чемадурики» в три огромные дорожные сумки и повез свою престарелую гвардию в Москву – на штурм Высшей школы марксизма-ленинизма. Однако не тут-то было: отдельная, льготная очередь из ветеранов и инвалидов, чьи услуги пользовались в те дни ажиотажным спросом и стоили очень дорого, протянулась почти до Охотного Ряда. И вот тогда кто-то догадался уговорить Ласунскую помочь общему делу. Она долго отказывалась ехать на «это торжище алчбы», но потом, разжалобленная слезами и мольбами, все-таки нехотя согласилась. Вера Витольдовна надела перламутровое платье, сшитое к спектаклю «Веер леди Уиндермер» специально для нее Ивом Сен-Лораном, в те годы еще начинающим кутюрье. И случилось чудо: один пожилой профессор медицины, живший поблизости и потому оказавшийся в самом начале очереди, узнал великую актрису, заплакал и признался, что тайно был влюблен в нее всю жизнь, со школьной скамьи, когда впервые увидел фильм «Норма жизни». Мало того, он даже жену свою Катерину в пароксизме страсти звал иногда Верой, и что удивительно – та откликалась. В общем, старичок уступил ипокренинцам свой номер в очереди за щадящее вознаграждение, каковое Огуревич ему тут же и выплатил. Но к тому моменту, когда злосчастный директор наконец избавился от залежей «чемадуриков», аккуратно пересчитанных и перевязанных Валентиной Никифоровной и Региной Федоровной, котировка «грибных акций» упала настолько низко, что вернуть удалось едва ли четверть суммы, вложенной в это, казалось, безошибочное дело.

И то, можно сказать, повезло: буквально через несколько часов Чемадуров объявился в эфире радиостанции «Эго Москвы» и трагически сообщил, что под давлением Кремля вынужден прекратить скупку, но если его выберут президентом, он вернет все с лихвой. Не надо было ему этого говорить. Ох, не надо! В России у человека, вознамерившегося стать президентом, два пути: его сажают либо в Кремль, что маловероятно, либо – в тюрьму, что гораздо типичнее для отечественной истории. На Волхонку нагрянул спецназ, произвел выемку документов, и уже через час обнаружились такие чудовищные финансовые злоупотребления и такая недоплата налогов, в результате которой, как выразился по телевизору глава МВД, грудные дети России недополучили столько бесплатного молока, что можно было бы заполнить высохшее Аральское море. Сравнение понравилось, передавалось из уст в уста, а спичрайтера, сочинившего для министра это выступление, в тот же день пригласили на работу в Администрацию Президента.

Но арестовать самого преступника не удалось – он ушел в бега. Народ же, не внемля наветам, вывалил на улицы с требованием: «Чемадурова – в президенты!» Тогда по телевизору была показана оперативная запись: мужчина, очень похожий на владельца «Плютвиталлимитед», в чем мать родила развлекается с девушками легкого поведения в бассейне, бормоча при этом что-то невнятное – видимо, микрофон был установлен неудачно. Но и эта голая правда только прибавила ему популярности. Тогда запись показали еще раз, но уже с хорошим звуком, напоминавшим профессиональный дубляж импортного фильма. Оказалось, разговаривая с искусницами коммерческого соития, Чемадуров откровенно глумился над доверчивым русским народом, любовно перечислял своих отдаленных еврейских предков (хотя ни в каких иудейских древностях прежде замечен не был) и обещал в скором времени обобрать Россию до нитки…

А тут еще выступил действующий президент. Он объявил, что власть ни за что не бросит свой народ в трудную минуту и готова принимать выращенные россиянами грибы по пять долларов за килограмм. Кроме того, «чемадурики» ни в коем случае не надо нести на помойку, напротив, их следует бережно хранить, как некогда пресловутые советские облигации. Минует трудная година, и если не ныне живущие, то их дети смогут обменять «грибные талоны» на полновесные рубли. «Обратим поражение в победу! Будем считать, соотечественники, “чемадурики” золотым фондом будущих поколений!» – закончил выступление президент.

Народ обнадежился. Тем более что очнувшиеся грибы перли из брикетов со страшной силой. Организацию скупки плютея у населения поручили МЧС и районным отделениям правящей партии «Неделимая Россия», были изысканы огромные средства, которые тут же начали разворовываться. Приемщики вступали в преступный сговор со сдатчиками и вместо пяти долларов за кило выплачивали два. В противном случае – как обычно: «Тары нет» или «Ушла на базу». Но еще серьезнее оказалась другая проблема: скупили, а что дальше? Куда девать такую прорву грибов? Понятно, никакой панацеи изготовить из них невозможно. Министр финансов, сам из «гарвардских мальчиков», выдвинул смелый бизнес-план: скормить грибы свиньям! Срочно вызвали министра сельского хозяйства, в прошлом юриста, и тут выяснилось, что после шоковых реформ свиней в стране почти не осталось. Через несколько дней вся Москва, другие города и веси России оказались погребены под тысячами тонн гниющего плютея. Медики предупредили о возможности эпидемии холеры. Над мегаполисом летали тучи грибных мушек, потом полезли черви… На борьбу с опасностью бросили МЧС и армейские части, едва приведенные к повиновению с помощью жилищных сертификатов…

Аркадий Петрович, который благодаря стараниям Агдамыча вырастил хороший урожай грибов, умудрился одним из первых сдать их софринскому районному отделению «Неделимой России» и вернул примерно треть от вложенного, что в той критической обстановке следует расценивать как безусловную коммерческую победу. Правда, за это ему пришлось не только самому вступить в партию, но и записать туда всех обитателей «Ипокренина», включая Агдамыча и ветеранов, умерших за последние несколько лет…

Чемадурова поймали через год: он отсиживался в погребе у своей бывшей жены, которую бросил, будучи в славе и богатстве. И она, мстя за измену в бассейне с наемными обольстительницами, кормила его раз в день – вареными плютеями без соли. В тюрьме он наконец отъелся и объявил, что на суде скажет страшную правду обо всех сильных мира сего, заработавших миллионы на его пирамиде. Понятно, до суда бедняга не дожил и был сражен на пороге Генеральной прокуратуры, куда его привезли для дачи показаний. На чердаке дома, откуда стреляли, нашли новенькую оптическую винтовку и наволочку, набитую «чемадуриками», из чего сделали единственно правильный вывод: мошенник убит из мести человеком, разорившимся на его махинациях…

Глава 20

Пасынок мирового разума

– Вот так и случилось… – вздохнул Огуревич. – Хотел обеспечить ветеранам безбедную старость, а вышло…

– Ладно врать-то! – усмехнулся Жарынин.

– Послушайте, – вмешался Кокотов, чтобы сгладить неловкость. – Во всем этом есть одна нестыковочка!

– Какая же? – насторожился режиссер.

– Аркадий Петрович, вы человек, вхожий, так сказать, в торсионные поля и другие высшие сферы, где наперед и назад все уже давно известно. Ведь так?

– Так, – подтвердил директор, посмотрев на писателя глазами усталого мага.

– Почему же тогда вы, прежде чем вкладывать казенные деньги в рискованное предприятие, не заглянули в ваш этот самый… как его?

– В биокомпьютер, – подсказал Огуревич.

– Вот именно. И все бы разъяснилось…

– Нельзя! – сокрушенно вздохнул он.

– Почему же? – иронически поинтересовался Жарынин.

– Видите ли, большинство людей наивно полагают, что этика – явление чисто социальное. На самом же деле этика – один из важнейших принципов мироздания. Высший разум изначально этичен. Интуитивно люди это всегда чувствовали, говоря, например: «Не в силе Бог, а в правде».

– Вы-то тут при чем? – обозлился режиссер.

– А при том! Использование для личных нужд информации, хранящейся в торсионных полях, может навсегда отрезать меня от Сверхзнания.

– Другими словами, Мировой Разум за недозволенное любопытство поставит вас в угол? – съязвил Дмитрий Антонович.

– Ну конечно! Как вы все правильно поняли! Ведь и у Адама поначалу имелся персональный биокомпьютер…

– Вкупе с внутренним спиртовым заводиком?

– Вы, Дмитрий Антонович, все пытаетесь свести к шутке, но дело ведь серьезное. Что такое «Древо познания добра и зла»? Это и есть мировое информационное пространство. А яблоко, съеденное вопреки запрету, не что иное, как информация, полученная некорректным способом… Результат вам известен?

– М-да… Результат известен, – кивнул Жарынин. – «Ипокренино» захватят, а стариков выгонят на улицу. Но если вы такой щепетильный, попросили бы Прошу. Мальчик – лицо незаинтересованное…

– Неужели вы полагаете, Дмитрий Антонович, что такими жалкими уловками можно обмануть Мировой Разум? Он не допустит!

– Почему же?

– Потому что в подобных ситуациях возможна некорректная деформация исторического тренда. Понимаете?

– Не совсем, – признался Кокотов.

– Видите ли, – с готовностью принялся разъяснять директор, – возьмем, скажем, Куликовскую битву…

– Почему именно битву и непременно Куликовскую? – насторожился режиссер.

– На примере ключевых исторических событий удобнее объяснять, что такое некорректная деформация исторического тренда…

– Ну-ну!

– Вы, разумеется, помните, с чего началась битва?

– С поединка Пересвета с Челубеем, – вспомнил автор «Кентавра желаний».

– А кто победил?

– Никто. Оба упали замертво.

– Верно, – кивнул Огуревич с видом удовлетворенного педагога. – А теперь представьте себе, что кто-то из чародеев, которых, по свидетельству очевидцев, было при ставке Мамая во множестве, заранее вышел бы в мировое информационное пространство, выяснил, куда именно ударит копье Пересвета, и рассказал Челубею. И батыр подложил бы под кольчугу в это самое место, допустим, железную пластину. В результате татарин побеждает. Это сразу деморализует войско Дмитрия Донского. И битву, поскольку силы были примерно равны, он проигрывает вчистую. Вместо Рюриковичей на Руси воцаряются Мамаичи, ислам становится в Евразии правящей религией, и мировая история кардинально меняет свое направление. И все это из-за какой-то железки. Но ведь Мировой Разум ничего такого не допустил…

– А как же он допускает, что заслуженные старики могут остаться без крова? Это разве не деформация тренда?! – возмутился Жарынин.

– Кто знает, кто знает… – вздохнул Аркадий Петрович. – Возможно, Мировой Разум именно сейчас сгущает в социуме негативные явления, чтобы мы наконец осознали абсурдность нынешнего жизнеустройства… – Говоря это, директор наливался значительностью, а щеки его становились все мускулистее. – Я вот что вам скажу…

– Лучше скажите мне, пасынок Мирового Разума, как вы договорились с Меделянским, – грубо перебил режиссер. – Он председатель фонда и был обязан запретить вам прикасаться к стариковским деньгам! А тем более покупать «чемадурики»!

– Я его убедил.

– Меделянского? Это невозможно.

– Он проникся…

– Меделянский? Чушь!

– Ну хорошо… – Директор распустил щеки и потупился. – Часть средств я отдал ему на судебные расходы…

– Ага, значит, он судится на стариковские деньги?

– Да… Но Гелий Захарович обещал в случае победы двадцать процентов всех доходов от Змеюрика перечислять в фонд «Сострадание». А это – гигантские деньги!

– И вы поверили?

– А что мне оставалось делать? – окончательно сник Огуревич.

– Сколько он уже судится?

– Лет семь-восемь… А может, и больше.

– М-да… Прав был старый ворчун Сен-Жон Перс, когда говорил: суд – это такое место, где у закона можно купить столько справедливости, на сколько тебе хватит денег!

– Он и в самом деле так говорил? – встрепенулся растратчик.

– Разумеется. В «Анабазисе».

– Надо будет почитать.

– Я вам привезу книжку. И когда же закончится тяжба?

– Буквально на днях. Я получил от Меделянского оптимистичный эмейл. Если он выиграет, мы спасены!

– А если не выиграет?

– Тогда вся надежда на вас…

Некоторое время сидели молча и для осмысления ситуации снова выпили – каждый по-своему.

– А кто такой Ибрагимбыков? – морщась от лимона, спросил Жарынин.

– Понимаете, мне нечем было кормить стариков… Я не знал, что делать. Сначала Кеша, внук Болтянского, обещал, что фирма «Дохман и Грохман», он там служит, арендует у нас землю за старой беседкой… Но сделка не прошла экспертизу. И тогда я попросил взаймы…

– У Ибрагимбыкова?

– Да…

– Откуда он взялся? Кто такой?

– Не знаю. Сам ко мне пришел. Хотел разводить в наших прудах зеркальных карпов. Мы разговорились, он тоже интересуется торсионными полями. Я был в отчаянии…

– Значит, он появился в тот момент, когда вы были в отчаянии?

– Именно.

– И вы, конечно, подумали, что его к вам на выручку прислал Мировой Разум?

– В некоторой степени… – уныло сознался Огуревич. – Но пруды ему не подошли. И тогда он предложил мне кредит…

– Подо что?

– Ах, какая разница!

– Большая.