Никто не уйдет живым Нэвилл Адам
Ей хотелось закричать. Но еще она устала чувствовать себя запутавшейся, и перепуганной, и отвергнутой, и бедной, и загнанной в угол, и обиженной, и…
Охваченная желанием бить, царапать и пинать, она схватилась за голову, прокричала:
– Нет! – и, не успев даже обдумать свои действия, начала бить в дверь ладонями обеих рук.
– Прекрати это! Прекрати! Оставь ее в покое! Оставь ее в покое, ты, ублюдок!
Она была поражена громкостью своего голоса в темноте коридора и шокирована, потому что совершила поступок, на который раньше считала себя неспособной. И столь же быстро ее охватило дурное предчувствие, затвердевшее под кожей точно корочка льда, потому что в соседней комнате воцарилась тишина. Следом за предчувствием явилось предвкушение, из неприятных, когда она поняла, что невидимое лицо, для которого ей хотелось остаться незамеченной, только что повернулось в ее сторону.
«Они знают, что ты здесь».
Ее шея и затылок покрылись мурашками, и она задрожала от холода, холода, в который окунулась, выйдя из комнаты, который стал настолько невыносимым, что казалось, будто дом лишился крыши и стен, защищавших от ледяного небытия снаружи, откуда являлись они с их шагами и их криками, их голосами и их запахами… чтобы показать тебе нечто.
Стефани заскочила обратно в свою комнату, захлопнула дверь и заперла ее. Но чувствовала себя такой же уязвимой, как и в коридоре, лишенная чувства физической безопасности, которое обычно предоставляет запертая дверь.
И холод. В комнате все еще было холодно. Казалось, что ноги уже синеют. Она рывками втягивала воздух и выталкивался его из себя.
«Когда тебе холодно, ты не одна».
Стефани сглотнула.
– Кто? – Она оглядела стены и потолок, осторожно двигаясь к постели.
«Они не могут тебя обидеть».
– Кто вы? – Стефани шептала; даже в состоянии шока она опасалась, что ее услышат. Драч и Фергал спят двумя этажами выше, и если они не заметили ее криков или избиения одной из их квартиранток, то уж наверное не обратят на нее внимания сейчас. Она заговорила громче:
– Кто здесь? Скажите мне. Пожалуйста. Я не могу этого больше выносить… – ее голос начал дрожать. – Я не могу… Я не могу уйти… Я не могу вынести…
Эмоции сдавили ей горло.
– Мне холодно.
Услышав голос рядом со своим ухом, Стефани упала на кровать и, отталкиваясь пятками, прижалась к изголовью, сбив аккуратно заправленную под матрас простыню.
Слышала ли она голос?
Да, что-то она услышала. Но звучал ли голос в комнате или у нее в голове? Может, она сомневается только потому, что никого не видит? А если она уверена, что кто-то с ней заговорил, что ж… значит, она сошла с ума, потому что ей слышатся голоса. Или так, или все, что она когда-либо считала правдой об окружающем мире и управляющих им законах, только что оказалось полной чепухой.
Она дотянулась до телевизионного пульта и выключила работавший без звука телевизор, потом нервно уставилась на зеркальные двери шкафа, сама не зная почему. Может быть, ею управляло какое-то подсознательное суеверие, или она вспомнила о чем-то фантастическом, связанном с зеркалами и выцепленном из книги или фильма много лет назад. Но в зеркале не отражалось никого, кроме нее самой, без преувеличений выглядевшей так, словно она только что услышала призрака.
Она просочилась под одеяло и подтянула его к подбородку.
– Кто вы? Скажите мне, – голос Стефани дрожал от холода.
Тишина.
Она чувствовала себя бредящей и безумной, почти впавшей в истерику и переступившей через границу ужаса в новое ментальное состояние, в котором раньше не бывала; открытое и несдержанное, восприимчивое и безрассудное, бездумное.
– Зачем вы здесь?
Она сосредоточила свои мысли и чувства на комнате; ее разум барахтался, тянулся и пытался увидеть, услышать, узнать.
Комната звенела от напряжения, как атмосфера в классе, полном нервничающих детей, неожиданно оказавшихся под взглядом злого учителя. Похожее чувство бывает, когда идешь по улице ночью и слышишь за спиной шаги. Воздух стал словно разреженней, пространство – тише, как будто комната затаила дыхание. Из-за этого Стефани казалась себе маленькой, очутившейся на грани чего-то неизмеримо большего, например, океана или необъятного ночного неба. И перед лицом этого ей было так грустно и так одиноко. Сокрушительное чувство покинутости заставило ее челюсть задрожать и застелило глаза слезами.
– Мне холодно… – Вот он, голос. – …меня. Мне так холодно…
Голос доносился от окна. Молодой, женский, смятенный. Потерянный?
– Я… Я тебя слышу, – сказала Стефани, сглотнув. – Кто ты?
Не отвечая, но, кажется, услышав вопрос, девушка начала плакать в другом месте, у стены за телевизором, или даже немного за стеной.
– Я хочу тебе помочь, – сказала Стефани, но из-за сомнений в том, хочет ли она хоть как-то продолжать контакт, ее голос упал до шепота.
– Обними меня. – Это было сказано рядом с ее ухом, как будто кто-то встал рядом с кроватью и наклонился к ней.
Стефани вскрикнула и еще сильнее вжалась в стену.
Ничего. Она не могла ничего и никого разглядеть в холодной комнате. Но была уверена, что, если оно заговорит снова, ее сознание затухнет погашенной свечкой, и на этом для нее все закончится.
Кожу Стефани покалывало иголочками, а она тихо и неподвижно сидела в ледяном молчании на протяжении пяти минут, если верить телефону. Ее разум сделался до странного отсутствующим, словно пытался соскользнуть в оцепенелое ничто, да там и остаться.
В конце концов, как только удивление от того, что она до сих пор в сознании, дышит и жива, вновь сменилось любопытством, она попыталась осмыслить, что с ней происходит. Что-то столь невероятное, что оно порождало в ней ощущение невесомости.
Она сменила позу и легла, прижавшись одним боком к стене, словно ей необходимо было ощутить что-то материальное и осязаемое.
– Ты… Ты еще здесь? – спросила она у комнаты.
Матрас прогнулся, кровать тихо зашуршала, и рядом с ней улеглось чужое тело.
Двадцать пять
Стоя босиком на холодной, мокрой дорожке возле дома, Стефани сгибалась пополам и с силой втягивала в себя ночной воздух. Сердце колотилось у нее в ушах. Она боялась, что ее вырвет.
Прежде чем выбежать из комнаты, а потом из дома, ей хватило ума набросить пальто поверх нижнего белья, но она забыла втиснуть ноги в расшнурованные кроссовки возле кровати.
Сжимая телефон в трясущейся руке, она испугалась, что уронит его, и быстро обхватила еще и второй рукой.
Дождь рьяно покрывал каплями ее лицо и голые ноги. Она отступила назад, к двери, надеясь укрыться, но мощный поток воды ударил в бетон и обрызгал ей ноги. Сточный желоб наверху был дырявым.
Холод отрезвлял.
За небольшой металлической калиткой, между чернильно-черных массивов разросшихся кустов, ей были видны три дома через дорогу; свет в передних окнах не горел. Кое-где на верхних этажах не были задернуты занавески. Дома и те, кто в них жил, демонстрировали отсутствие интереса к ее отчаянному положению. К ужасному мужчине из соседнего дома идти было небезопасно.
Да и что она на самом деле может кому-то рассказать о том, что сейчас пережила?
Когда Стефани неслась через дом к входной двери, она сказала себе, что вызовет полицейских. Но теперь она была снаружи, и безотлагательность этой мысли угасала. Что она им скажет? Что к ней в кровать забрался призрак? Что невидимые люди приходили к ней в комнату? Что в соседней пустой комнате избивали девушку? Что боится хозяев дома?
– Черт. Черт, черт, черт, черт. – Ее тело сотрясалось, с каждым неровным вдохом и выдохом до сих пор не успокоившихся легких.
Нужно бежать прямо сейчас, отправиться куда-то.
«Куда?»
В какой-нибудь приют для бездомных? Даже тюремная камера будет лучше этой комнаты. Может, если она расскажет полицейским правду, ее накачают лекарствами и отправят в больницу? Она всерьез размышляла над этим, пока осязаемая реальность улицы и большого темного дома у нее за спиной и ощутимый дискомфорт от сырости и холода не притупили остроту испуга и не осушили топкий ужас, заставивший Стефани сбежать из комнаты и встать снаружи дома, как перепуганного ребенка – у дверей родительской спальни после страшного сна.
Она взглянула на телефон: два ночи. Три часа до рассвета. Если она сможет не заснуть за это время, а потом соберет сумки, позвонит кому-нибудь из девочек и вызовет такси до станции Нью-стрит, все это может закончиться. Всего три часа.
Стефани вытерла капли с лица, развернулась и вошла обратно в темный дом.
День четвертый
Двадцать шесть
– Ммм. Мне просто не нравится это место. И другие жильцы… И работа – говно. Но даже говна на всех не хватает, Бекка, – сказала Стефани в трубку, а потом продолжила грызть ноготь.
– Везде одно и то же, детка. Если тебе и там не удается зацепиться, поневоле задумаешься, найдется ли где-то еще место получше, да?
– Это ненадолго. Может, на неделю, максимум две. Я… Мне только что крупно не повезло. Пожалуйста, Бекка.
– Я поговорю с Питом. Это его жилье. Он на футболе. Я спрошу, как только он вернется. Перезвоню тебе сразу же, ага?
– Спасибо.
После паузы Бекка сказала:
– Ты в порядке, лапушка?
Сочувственная забота в словах подруги вызвала дроь в голосе самой Стефани. Она убрала телефон подальше от лица, чтобы избавиться от комка в горле и взять себя в руки. Вытерла глаза, сглотнула.
– Значит, до скорого, да?
– А ты не думаешь вернуться…
– К Райану – нет. – Ее голосу не хватало внутреннего стержня. Стефани едва слышала себя саму, и ей пришлось снова прочистить горло. – Он с кем-то встречается. Уже спрашивала.
– Да, я слышала. Только была не в курсе, знаешь ли ты. Но я имею в виду, ну, знаешь… Вэл? Дом?
– Никогда.
– Я просто подумала, что если там настолько плохо…
– Я не могу. Это дом Вэл. Мне уже не восемнадцать. У меня там прав нет. Даже если я захочу вернуться, она меня не пустит. Мы серьезно разругались тогда, в последний раз. Непоправимый ущерб. – Рассказывая это подруге, Стефани задумалась, не придется ли ей вскоре умолять свою психованную мачеху предоставить ей убежище.
Они попрощались. Стефани швырнула телефон за спину, на кровать. Трое отпали, не осталось никого. Джони она позвонила первой. Та вернулась к матери с отцом и ночевала в свободной комнате, задолжав двадцать тысяч по кредиту на обучение. Филиппа была на четвертом месяце беременности (почему она раньше об этом не рассказала?) и жила с мамой своего возлюбленного. За исключением Бекки и ее парня – кассирши в супермаркете «Асда» и шиномонтажника – ни у кого из ее друзей или их партнеров не было работы, лишь одна ученая степень и больше десятка успешно сданных выпускных экзаменов на всех.
«Мы все, буквально, в одном месте».
Еще она до конца рабочего дня обзвонила все пять агентств по временному трудоустройству, чтобы узнать, нет ли для нее хоть какой-то работы. Везде ей сказали одно и то же одним и тем же тоном: «Пока ничего не появилось». Она даже попросила их рассмотреть ее кандидатуру для телефонных продаж, но ей все равно ничего не предложили.
Стефани схватила сумку и телефон и вышла из комнаты, в которой больше не могла находиться ни секунды.
Двадцать семь
– Господи, – нервно выдохнула Стефани после того, как сделала резкий вдох. Но девушка в саду не заметила ее за лестничным стеклом, даже когда Стефани оказалась в поле ее бокового зрения.
Девушка продолжала курить, зажав одну руку подмышкой и лениво согнув другую в локте. Сигарета у нее была такой же длинной, тонкой и белой, как и пальцы, что держали ее. Стоя вполоборота к дому, рядом с запятнанным двуспальным матрасом, прислоненным к ограде сада, девушка смотрела вдаль, на влажные заросли кустов, душившие перегруженные плодами яблони.
Девушка в саду игнорировала также и собаку Драча; Стефани увидела животное впервые. Это был бультерьер; черные и бурые полосы, похожие на тигриные, гладко облегали его внушительные мышцы. Собака тянулась к ногам девушки, ворча и душа себя цепью, похожей на якорную. Это значило, что псина тоже ее видит. Но еще она лаяла, когда нечто, походившее на злобного мужчину, неслось через дом к двери русской квартирантки, и по ночам, когда коридор перед комнатой Стефани заполнялся… она не знала, чем. Так что реакция собаки не обязательно значит, что девушка на самом деле здесь.
Уже не в первый раз Стефани поразилась подобной мысли, пусть она и не сопровождалась знакомым холодком страха, потому что был день.
Однако…
Ей нужно было добраться до банка прежде, чем он закроется, чтобы снять деньги при помощи чековой книжки и паспорта, и она продолжила спускаться по лестнице на первый этаж, гадая, не видела ли она только что русскую – хозяйку духов с резким запахом и высокими каблуками, которая не ответила ей и, казалось, жила без электрического освещения, которая рыдала одна в темноте, и в существование которой Стефани уже почти не верила. «Обитательница мрака».
Но теперь она, возможно, существует. «О, пожалуйста, пусть она будет настоящей».
Стефани остановилась и вспомнила свой второй вечер в доме; русскую она заметила мельком, когда та заходила в комнату. Но у нее осталось впечатление, что соседка по третьему этажу была высокой привлекательной блондинкой; девушка в саду была миленькой и подходила под это описание.
Если это она, то почему курит в саду, если живет на третьем этаже? И как она туда попала? Видимо, через первый этаж, хотя Драч говорил, что проход там закрыт. А может, она обошла дом, он ведь не примыкал к соседним.
Вдохновленная идеей, что девушка может быть настоящей, Стефани развернулась и взбежала обратно по лестнице, чтобы выглянуть в окно на площадке.
Девушка пропала; собака утихомирилась и тоже скрылась из виду.
Она осмотрела весь сад: от несимпатичной, захламленной террасы до высоких кирпичных стен, шедших по обе стороны здания и скрывавших соседские дома. Дальняя сторона заднего двора была скрыта. На уровне головы из кустарника вырывались колючие ветки, окружавшие древний дуб в середине двора. От вида дерева Стефани стало не по себе, хотя она не знала, почему. Сквозь нижние ветки дуба она могла разглядеть верхушку деревянного сарая, старого, покосившегося, плененного буйной, неприлично разросшейся растительностью. В свете дня ей также были видны ежевичные плети – толстые, как змеи, красные, как свежая кровь, – сплетающиеся посреди мусора.
Она предположила, что конец сада граничит с задним двором дома на соседней улице, параллельной Эджхилл-роуд. Из-за дальних стен выглядывали верхние этажи и крыши домов.
Между дубом и террасой валялись обрезки досок и фанеры, которые столько раз мочило дождем, что они стали похожи на картон. Она заметила внизу две цельные двери и еще один грязный матрас неподалеку от того места, где должен был быть черный ход. Между деревяшек неровными кучами лежали куски штукатурки и разбитых кирпичей, словно их выбросили из дома и оставили разрушаться в саду. В доме № 82 был большой ремонт, но очень давно.
Так кто будет туда спускаться? Заядлая курильщица? Но зачем, если курить явно дозволялось и в доме?
Стефани закрыла глаза и сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить спуск по лестнице. Она поняла, что неспособна размышлять об исчезновении девушки столько, сколько могла думать раньше. Или должна была думать.
На первом этаже она выглянула из-за перил в неосвещенный коридор, туннелем уходивший в заднюю часть дома, к одинокой запертой двери по правую стену. Тщательно прислушиваясь, она посмотрела вверх по лестнице, но ничего не заметила.
Любопытствуя, что же делал Фергал возле двери, Стефани приблизилась к короткому проходу и вошла в сумрак. Стены по обе стороны были выкрашены белым, но уже долгие годы им не уделяли никакого внимания. Слои краски на обоях были толстыми, и куски цвета ванильного мороженого осыпались на пол. Воздух здесь был спертым, отдавал газом и запахом подпола, который ассоциировался у нее со старыми домами, разбитыми на съемные комнаты, но чего-то необычного не было.
Когда-то на первом этаже было три двери, но две из них заложили кирпичом и закрасили много лет назад. Стефани видела очертания проемов; они напомнили ей пустые рамы в неиспользуемых помещениях картинной галереи.
На уцелевшей двери, так заворожившей Фергала, имелись еле заметная надпись «1А» меж двух отверстий на месте шурупов, которыми некогда крепился номер комнаты, и замочная скважина.
Стефани прижалась к ней ухом и прислушалась.
Ничего.
Словно отреагировав на ее изыскания, где-то наверху открылась еще одна дверь.
Стефани быстро вышла из коридорчика и остановилась только взглянуть на почту: обычная реклама забегаловок с жареной курицей и кебабами, карточка такси «МИЛЛЕННИУМ» и коричневый конверт с окошком, адресованный городским советом мистеру Беннету. Письмо внутри было на красной бумаге, а спереди на конверте напечатали «ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ».
«Беннет?»
Стефани уронила почту и вышла из дома.
Металлически-яркий свет впился ей в глаза, словно она открыла занавески поутру, хотя был уже день; тем утром Стефани проспала звонок будильника и не открывала глаз до половины двенадцатого. Она и не думала, что такое возможно в этой комнате после ночных волнений.
Когда она проснулась, свет еще горел. За ее зарешеченным окном время от времени проезжали машины. Не было никаких признаков того, что кто-то, кроме нее, ложился этой ночью в ее постель после того, как Стефани вернулась с дорожки перед домом.
Как только сжимающий сфинктер ужас, явившийся вместе с ощущением улегшегося рядом тела, перешел в долгий период молчаливой неподвижности на кровати, и много после того, как холод и ночная морось успокоили Стефани, усталость подловила момент, чтобы овладеть ее утомленными телом и сознанием. Она спала без памяти, пока не пробудилась поздно утром.
Никакие кошмары не последовали за ней из сна на свет дня. Стефани почистила зубы и умылась в теплой и милосердно тихой ванной, чувствуя себя ирреальной и не годящейся для обычной жизни; она словно имитировала рутину, давно уже непривычную в этом доме. Но все равно она передвигалась по второму этажу на цыпочках, опасаясь начать это заново, опасаясь разбудить нечто.
По крайней мере, теперь Стефани была на улице, живая и здоровая. Даже летящая в лицо морось, из-за которой ее волосы вскоре начнут кудрявиться, была приятным разнообразием в сравнении с затхлым воздухом дома и запахами старости и заброшенности. Здесь, снаружи, все, кого она повстречает, скорее всего тоже будут из плоти и крови.
Не видя никого вокруг, она заспешила к автобусной остановке. И снова вспомнила, каким странным всегда казался ей этот уголок северного Бирмингема: пешеходы появлялись только ближе к центру города, из-за чего за пределами главных транспортных артерий царила почти абсолютная тишина. Район то ли слишком устал, чтобы двигаться, то ли спал, то ли умер.
В банке она сняла сто фунтов по чеку, потом прошла всю Брод-стрит и побродила между кафе и барами на Гэс-стрит-Бейсин, чтобы проверить, как там ее заявки о приеме на работу.
Читать бесплатно другие книги:
