Золотой человек

– Поскорее, – велел Пейн водителю. – Едем, едем!

* * *

Как только поезд замедлил ход, подъезжая к Мэкон-Хайтс, Пейн быстро поднялся на ноги и прошел к дверям. Скрип тормозов, состав остановился, Пейн спрыгнул с подножки на разогретую солнцем щебенку насыпи и огляделся по сторонам.

Мэкон-Хайтс сверкал, искрился в лучах послеполуденного солнца. Во все стороны тянулись ровные шеренги особнячков, а посредине возвышалась афиша кинотеатра.

Надо же, даже кино…

Перейдя через рельсы, Пейн направился к городку. За станцией обнаружилась стоянка для автомобилей. Миновав бензоколонку у выезда со стоянки, он вышел на тротуар и вскоре добрался до главной улицы городка.

Вдоль улицы двумя рядами тянулись витрины и вывески. «Скобяные товары». Аптека. Еще аптека. «Все по десять центов». Современный универмаг.

Заложив руки в карманы, Пейн двинулся по главной улице, осматривая Мэкон-Хайтс. Высокий, раздавшийся вширь многоквартирный дом; смотритель здания старательно моет ступени парадного подъезда… Все вокруг выглядело новеньким, современным – особнячки и магазины, тротуары и проезжая часть.

Парковочные автоматы. Коп в мундире кофейного цвета выписывает кому-то квитанцию о штрафе. Аккуратно, ровно подрезанные деревья через равные промежутки возвышаются вдоль тротуаров.

У входа в большой супермаркет стояла корзина с фруктами – апельсинами и виноградом. Отщипнув от грозди крупную черную виноградину, Пейн отправил ее в рот, раскусил…

Виноград оказался вполне настоящим, без дураков – сочным, спелым, сорта «Конкорд», хотя еще двадцать четыре часа назад здесь не было ничего, кроме голого поля.

Войдя в одну из аптек, Пейн полистал журналы, подсел к стойке и попросил миниатюрную розовощекую официантку принести ему кофе.

– Приятный у вас городок, – заметил он, когда официантка поставила перед ним чашку.

– Да, это уж точно.

– Скажите, давно ли… давно ли вы здесь работаете? – собравшись с духом, спросил Пейн.

– Три месяца.

– Три месяца? – переспросил он, окинув собеседницу, невысокую полногрудую блондинку, пристальным взглядом. – А живете здесь же, в Мэкон-Хайтс?

– О да.

– Давно?

– Уж года два как.

С этим официантка отошла принять заказ у юного солдата, занявшего табурет в другом конце стойки.

Отхлебнув кофе, Пейн закурил и принялся бездумно разглядывать прохожих за окном. Люди как люди – мужчины, женщины… в основном женщины, зачастую с пакетами и небольшими решетчатыми тележками из супермаркета. По проезжей части неторопливо катят автомобили. Сонный крохотный пригород… современный, не из дешевых, для верхушки среднего класса. Никаких трущоб – сплошь небольшие симпатичные особнячки да магазины с наклоненными вперед, по последней моде, витринами и яркими неоновыми вывесками.

В аптеку, толкаясь и хохоча, ворвалась компания ребятишек из старших классов. Две девочки в цветастых свитерах, усевшись по соседству с Пейном, заказали содовую с лаймом и начали оживленную болтовню.

Глядя на них, вслушиваясь в обрывки доносящегося до него разговора, Пейн вновь погрузился в раздумья. Девчонки тоже казались вполне настоящими, без дураков. Алые ногти, помада на губах, свитера, охапки учебников – не отличишь от сотен других старшеклассниц, с нетерпением мчащихся в аптеку после занятий.

Изрядно уставший, Пейн с силой потер лоб ладонью. Казалось, все это сон. Может, он не в своем уме? Городок настоящий. Абсолютно настоящий. Явно существует не первый год. Не мог же целый пригород вдруг возникнуть из ничего, из пелены серого дыма! Пять тысяч жителей, дома, улицы, вывески…

Вывески. «Брэдшоу Иншуренс».

Вспомнив о «Брэдшоу Иншуренс», Пейн замер, будто скованный льдом. Теперь-то ему все стало ясно. Явление разрастается. Распространяется далеко за пределы Мэкон-Хайтс. До самого города. Да, город меняется тоже. «Брэдшоу Иншуренс». Контора, где служит Критчет!

Разумеется, существование Мэкон-Хайтс не могло не отразиться на городе. Город и Мэкон-Хайтс неразрывно связаны между собой. Откуда, как не из города, переехали сюда пять тысяч местных жителей? Их работа, их жизни – все это там, в городе. Без города им никуда.

Однако насколько же? Насколько теперь изменится город?

Швырнув на стойку квортер[1], Пейн выбежал из аптеки и устремился к железнодорожной станции. В город, скорее! Как можно скорее! Перемены… Лора… что стало с Лорой? Что станет с его собственной жизнью?

Сердце сжималось от страха. Лора, все его имущество, планы, надежды, мечты… Теперь появление Мэкон-Хайтс казалось сущими пустяками. Что значит какой-то пригород, когда под угрозой его собственный мир? Ничего! Главное – убедиться, что его собственная жизнь на своем месте, не затронута, не смыта волной перемен, расходящихся кольцами от Мэкон-Хайтс.

С этими мыслями Пейн и выбежал из здания вокзала.

– Куда едем, приятель? – спросил кебби.

Пейн назвал адрес. Кеб, взревев двигателем, влился в поток машин. Охваченный беспокойством, Пейн откинулся на спинку сиденья. За окном стремительно мелькали, уносились назад улицы, магазины, деловые центры. Закончившие рабочий день «белые воротнички»[2] заполонили тротуары, стояли кучками на каждом углу.

Многое ли переменилось? С этой мыслью Пейн сосредоточился на веренице зданий, мелькающих за окном. Большой универмаг. Был он здесь раньше? А крохотная будка чистильщика ботинок возле входа? Ее Пейн уж точно прежде не замечал.

«НОРРИС, МЕБЕЛЬ ДЛЯ ДОМА»

Мебельного магазина он не помнил тоже… но как знать, почему? Просто голова кругом! Как тут хоть что-то сказать с полной уверенностью?

Вскоре кебби высадил его у нужного подъезда. Пейн не спешил входить внутрь и огляделся. Владелец «Итальянских деликатесов» в конце квартала поднимает маркизу… А прежде он эти «Деликатесы» там замечал?

Нет, не вспомнить.

А что стряслось с большим мясным магазином через улицу? На его месте только опрятные домики, причем не такие уж новые, как будто стоят здесь с давних пор. Был тут мясной магазин или нет? Домики с виду вполне настоящие…

Кварталом дальше сверкал на солнце полосатый столб парикмахерской[3]. Была там парикмахерская прежде?

Возможно, была и работала многие годы. А может, и нет. Измениться могло все, что угодно. Новое появляется, старое исчезает. Меняется прошлое, а память – она ведь тоже связана с прошлым. Как тут доверять собственной памяти? Откуда знать, что изменится еще минуту спустя?

Лора. Его жизнь, его мир…

Охваченный ужасом, Пейн взбежал на крыльцо, толкнул дверь подъезда и поспешил по укрытым ковровой дорожкой ступеням на второй этаж. Дверь в квартиру оказалась незапертой. Распахнув ее, Пейн с бешено бьющимся сердцем шагнул в прихожую. Только бы не… только бы не…

Гостиная встретила его полумраком и тишиной. Жалюзи на окнах полуопущены… Пейн лихорадочно оглядел комнату. Светло-синий диван, стопки журналов на подлокотниках. Невысокий журнальный столик из светлого дуба. Телевизор. Все то же самое… но вокруг ни души.

– Лора! – выдохнул он.

Шаги…

Вбежавшая в гостиную с кухни Лора встревоженно округлила глаза.

– Боб! Почему ты дома? Что стряслось?

От внезапного облегчения у Пейна едва не подогнулись колени. Поцеловав Лору, он крепко-крепко прижал ее к груди. Да, Лора тоже оказалась осязаемой, теплой – словом, вполне настоящей.

– Привет, милая. Нет, ничего не стряслось. Все замечательно.

– Точно?

– Еще как.

Дрожащими руками расстегнув пуговицы, Пейн перебросил пальто через спинку дивана и обошел комнату, осматривая все вокруг. На сердце потихоньку становилось спокойнее. Вот он, его знакомый, привычный синий диван с теми же сигаретными подпалинами на подлокотниках. И изрядно потертая скамейка для ног. И письменный стол, за которым он работает по вечерам. И удочки у стены возле книжного шкафа.

Большой телевизор, купленный всего месяц назад, тоже на месте. Тоже в полном порядке.

Все, все его имущество цело и невредимо. Не изменилось ничуть.

– Ужин будет готов не раньше чем через полчаса, – озабоченно пробормотала Лора, развязывая фартук. – Я ведь так рано тебя не ждала, вот и просидела без дела весь день. Только плиту почистила: какой-то коммивояжер заходил, оставил образец нового средства.

– Ничего, все о’кей, – заверил ее Пейн, разглядывая любимую репродукцию Ренуара на стенке. – Не спеши. Как здорово видеть все это снова! Я ведь…

Из спальни донесся плач. Лора поспешно обернулась.

– Похоже, мы разбудили Джимми.

– Джимми?

Лора расхохоталась.

– Дорогой, ты что, родного сына не помнишь?

– Помню, конечно же, – обиженно пробормотал Пейн, неторопливо следуя за Лорой, в спальню. – Просто на минуту все вдруг показалось каким-то… чужим.

Потерев лоб, он сдвинул брови. Чужим… непривычным… каким-то расплывчатым.

Остановившись у колыбельки, оба взглянули на лежащего в ней малыша. Проснувшийся Джимми сердито глядел на отца с матерью.

– Должно быть, это все из-за солнца, – сказала Лора. – Жарко на улице – жуть.

– Да, видимо, так. Со мной уже все о’кей.

С этими словами Пейн легонько ткнул малыша в живот, крепко обнял жену.

– Должно быть, это все из-за солнца, – подтвердил он, улыбнувшись и взглянув ей в глаза.

Мир на ее вкус

Одолев полудрему, Ларри Брюстер окинул задумчивым взглядом россыпь окурков, пустые пивные бутылки и смятые спичечные картонки на столике, за которым сидел. После некоторого размышления он поднял руку и слегка поправил одну из бутылок. Вот. Теперь эффект – как раз тот, что требуется.

Джазовый оркестрик в дальнем углу «Уинд-Ап» шумно наяривал диксиленд. Резкие звуки джаза, гул множества голосов, полумрак, звон бокалов у стойки… Ларри Брюстер сладко, удовлетворенно вздохнул.

– Просто-таки нирвана, – констатировал он, подкрепив собственные слова неторопливым согласным кивком. – Или как минимум седьмой круг дзен-буддистского рая.

– В дзен-буддистском раю семи кругов нет, – со знанием дела поправили его.

Властный, безапелляционный женский голос прозвучал прямо над головой.

– Факт, нет, – поразмыслив, согласился Ларри. – Это всего лишь метафора, а метафоры не стоит понимать буквально.

– Выражаться нужно точнее. Говорить именно то, что думаешь.

– И думать именно то, что говоришь? – хмыкнул Ларри, поднимая взгляд. – Имею ли я удовольствие быть с вами знакомым, леди?

Стройная девушка с золотистыми волосами уселась напротив. Глаза ее – колючие, зоркие – ярко поблескивали в полутьме бара, адресованная Ларри улыбка слепила белизною зубов.

– Нет, – отвечала она, – прежде мы не встречались. Наше время началось только что.

– Э-э… «наше время»?

Не без труда приподнявшись, Ларри расправил узкие костлявые плечи. Уверенный, властный взгляд незнакомки внушал смутную тревогу, пробивавшуюся даже сквозь блаженство алкогольного угара.

Слишком уж безмятежно, слишком уверенно улыбается… а с чего бы?

– О чем вы? – пробормотал Ларри. – Что это значит?

Девушка сбросила пальто, явив его взгляду полные округлые груди и изящную тонкую талию.

– Я выпью мартини, – объявила она. – И, кстати, зовут меня Эллисон Холмс.

– Ларри Брюстер, – представился он, смерив девушку пристальным взглядом. – Э-э… что, говорите, вам заказать?

– Мартини. Сухой, – с хладнокровной улыбкой напомнила девушка. – Да, и второй, для себя, разумеется, заказать не забудь.

Негромко крякнув, Ларри махнул рукой официанту:

– Сухой мартини, Макс.

– О’кей, мистер Брюстер.

Спустя пару минут Макс вернулся и выставил на стол бокал мартини. Дождавшись его ухода, Ларри подался к светловолосой девице.

– Ну а теперь, мисс Холмс…

– А как же твой мартини?

– А я обойдусь.

Девушка, пожав плечами, поднесла мартини к губам. Ладони ее оказались миниатюрными, узкими, и вообще выглядела она очень даже неплохо… но от спокойствия и уверенности в ее взгляде становилось как-то не по себе.

– Так что же там за дела с «нашим временем», которое якобы только что началось? Просвети уж и меня.

– Все проще простого. Увидела я тебя здесь, за столиком, и сразу же поняла: ты и есть он. Тот самый. Несмотря на весь этот мусор, – добавила Эллисон, сморщив носик и оглядев пустые бутылки вперемешку с окурками и спичечными картонками. – Почему ты не попросишь тут прибраться?

– Потому что мне лично так нравится. Стало быть, ты сразу же поняла, что я и есть он. Тот самый. Что бы это значило? «Тот самый»… кто? – с нарастающим интересом спросил Ларри.

– Ларри, в моей жизни настал очень важный момент, – объявила она, оглядев бар. – Кто бы мог подумать, что ты отыщешься в подобном месте! А, впрочем, со мной всегда так. Всего лишь еще одно звено огромной цепи, уходящей в прошлое на… э-э… по крайней мере, насколько мне хватает памяти.

– Что же это за цепь?

Эллисон, рассмеявшись, подалась к нему. В ее прекрасных глазах чертенятами заплясали озорные искорки.

– Бедный Ларри! Ты же ни о чем не подозреваешь. Видишь ли, я знаю кое-что, неизвестное больше никому – ни одной живой душе в этом мире, а узнала об этом еще девчонкой. Дело в том…

– Минутку. Что значит «в этом мире»? По-твоему, есть и другие миры, лучше нашего? Как у Платона? А наш мир – всего-навсего…

Эллисон сдвинула брови.

– Разумеется, нет, Ларри! Этот мир и есть лучший. Лучший из всех возможных.

– Вот оно как. Стало быть, не Платон. Стало быть, Герберт Спенсер.

– Лучший из всех возможных миров… для меня, – с холодной, загадочной улыбкой уточнила она.

– Только для тебя? Почему же?

Миловидное, прекрасной лепки, лицо Эллисон даже не дрогнуло – только глаза сверкнули едва ли не хищным огнем.

– Потому что это мой мир, – с прежним спокойствием ответила она.

– Твой? – Ларри приподнял бровь, но тут же расплылся в добродушной улыбке. – Ну разумеется, детка, ведь этот мир принадлежит нам всем, поровну! – воскликнул он, широким жестом указывая на всех вокруг. – И мне, и тебе, и тому парню, бренчащему на банджо…

– Нет, – твердо оборвала его Эллисон, покачав головой. – Нет, Ларри. Этот мир мой и принадлежит одной мне. Здесь все – и живое, и мертвое – мое, и только мое.

С этими словами она придвинула кресло вплотную к нему. Ноздри защекотал теплый, сладкий, дразнящий аромат ее духов.

– Понимаешь? Мое. Все это существует только ради меня. Ради моего счастья и благополучия.

Ларри слегка отодвинулся от нее.

– Вот как? Ну, знаешь ли, обосновать такую философскую доктрину довольно-таки затруднительно. Согласен, Декарт говорит, что мы познаем мир только посредством собственных ощущений, а наши ощущения отражают наше же собственное…

Узкая изящная ладонь Эллисон коснулась его плеча.

– Нет, я совсем не об этом. Видишь ли, Ларри, миров существует великое множество. Миллионы и миллионы всевозможных миров. Столько же, сколько и людей. Собственный, личный мир, существующий только ради него, на радость ему одному, есть у каждого. И этот – так уж случилось – принадлежит мне, – пояснила она, скромно потупив взгляд.

Ларри задумался.

– Любопытно, весьма любопытно, но как же насчет остальных? К примеру, насчет меня?

Крохотная ладошка стиснула его плечо крепче прежнего.

– А ты, ясное дело, существуешь исключительно на радость мне, о том-то и речь. Едва увидев тебя, я сразу же поняла: вот он, тот самый. Около недели думала, что самое время ему появиться. Тому, кто создан как раз для меня. Человеку, предназначенному мне в мужья – чтоб мое счастье обрело полноту.

– Э-э! – запротестовал Ларри, отодвигаясь от нее еще дальше.

– В чем дело?

– А как же я? – осведомился он. – Нечестно выходит. Выходит, мое счастье в расчет вовсе не принимается?

– Отчего ж, принимается… но не здесь. Не в этом мире, – ответила Эллисон, неопределенно взмахнув рукой. – У тебя есть другой мир, твой собственный, а тут ты – просто часть моей жизни. Тут ты даже не вполне настоящий. Полностью настоящая здесь только я, а вы, все остальные, существуете для меня. Вы… вы реальны только отчасти.

Ларри, неторопливо откинувшись на спинку кресла, почесал подбородок.

– Вот оно как. Получается, я существую одновременно во множестве разных миров. Чуточку там, чуточку сям, смотря где понадоблюсь. Как, например, сейчас в этом мире. По которому шляюсь вот уж двадцать пять лет, причем только затем, чтоб оказаться под рукой, когда тебе будет нужно.

В глазах Эллисон вновь заплясали веселые, озорные искорки.

– Именно! Суть как раз такова. Однако… – Она осеклась и взглянула на часы. – Однако время позднее. Пожалуй, нам пора.

– Пора?

Поспешно поднявшись, Эллисон подхватила крохотную сумочку и надела пальто.

– Да, Ларри! Нас с тобой ждет столько дел! Столько мест, где нужно побывать! – пояснила она, подхватив его под руку и потянув к себе. – Идем. Идем же скорее.

Ларри медленно поднялся.

– Послушай…

– А сколько веселья у нас впереди! – щебетала Эллисон, увлекая его к двери. – Так, дай-ка подумать… Для начала, пожалуй…

Опомнившись, Ларри остановился и полез в карман.

– А счет?! – раздраженно прорычал он. – Не могу же я уйти, не расплатившись! С меня следует этак…

– Нет-нет, сегодня – никаких счетов. Сегодня мой, особенный, вечер, – возразила Эллисон и повернулась к Максу, очищавшему освободившийся столик от мусора: – Разве я не права?

Старый официант не спеша поднял взгляд.

– В чем, мисс?

– В том, что вечер сегодня не из обычных и платить по счетам ни к чему.

– Да, мисс, – кивнул Макс, – сегодня у нас без счетов. День рождения босса. Напитки за счет заведения.

Ларри невольно разинул рот:

– Что?

– Идем!

Потянув Ларри за рукав, Эллисон вытащила его за роскошные массивные двери, на холодную, темную нью-йоркскую улицу.

– Идем же, Ларри, у нас с тобой столько дел!

* * *

– Я так и не понял, откуда взялся этот кеб, – пробормотал Ларри.

Кеб тронулся с места, отъехал от тротуара и на полной скорости умчался во мрак. Ларри огляделся. Куда это их занесло? Темные улицы будто вымерли.

– Во-первых, – сказала Эллисон Холмс, – мне нужна бутоньерка. Ларри, тебе не кажется, что нареченной надо бы преподнести бутоньерку? Я ведь хочу выглядеть на людях как подобает!

– Бутоньерку? Сейчас, среди ночи? – усмехнулся он, широким жестом указав на темные, безлюдные улицы. – Серьезно?

Эллисон, чуть поразмыслив, решительно двинулась через улицу. Ларри покорно последовал за ней. Подойдя к закрытому – дверь на замке, вывеска погашена – цветочному магазинчику, Эллисон постучала монеткой в зеркальное стекло витрины.

– С ума сошла? – зарычал Ларри. – Ночь на дворе, нет там, внутри, никого!

Однако в дальнем углу цветочного магазинчика показался темный силуэт. Неторопливо подошедший к витрине старик снял очки, спрятал их в нагрудный карман, наклонился и отпер дверь.

– В чем дело, леди?

– Мне нужна бутоньерка, лучшая из всех, что у вас есть.

Бесцеремонно ворвавшись в магазинчик, Эллисон оглядела выставленные на продажу цветы и ахнула от восторга.

– Не обращайте внимания, приятель, – пробормотал Ларри. – Не стоит хлопот. Она малость…

– Ничего, все в порядке, – вздохнув, ответил старик. – Я как раз корпел над налоговой декларацией, и перерыв мне вовсе не повредит. А бутоньерки найдутся готовые. Сейчас, холодильник открою и поглядим.

Спустя пять минут оба вновь вышли на улицу, и Эллисон, вне себя от счастья, еще раз оглядела огромную орхидею, приколотую к пальто.

– Просто прекрасно, Ларри! – прошептала она, крепко сжав его руку и заглянув в глаза. – Огромное тебе спасибо. Ну а теперь идем!

– Куда? Может, со стариканом, засидевшимся до часу ночи за подсчетом налогов, тебе и повезло, но больше на этом богом забытом кладбище уж точно ничего не найти.

Эллисон огляделась по сторонам.

– Дай подумать… ага, туда. Вон к тому большому старому дому. Нисколько не удивлюсь, если…

Звонко стуча высокими каблучками о мостовую в ночной тишине, она потащила Ларри вперед.

– Ладно, – с легкой улыбкой пробормотал он, – ладно, веди. Это уже интересно.

С виду огромный, угловатый дом, выбранный Эллисон, был темен и тих: сквозь глухие ставни на окнах не пробивалось наружу ни звука, ни лучика света. Каким-то чудом отыскивая путь в темноте, Эллисон быстрым шагом миновала дорожку, ведущую к парадному входу, и поднялась на крыльцо.

– Эй! – внезапно встревожившись, окликнул ее Ларри.

Однако она уверенно повернула ручку, толкнула дверь, и та распахнулась.

В глаза обоим ударил слепящий свет и волна шума, ропот множества голосов. Огромный зал за плотной занавесью оказался полон людей, и все они – мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях – толпились вокруг длинных столов, у буфетной стойки, у касс.

– Ого, – выдохнул Ларри. – Похоже, втравила ты нас… такие места не про нашу честь.

И вправду, навстречу им, заложив руки в карманы, выступили три здоровяка со зверскими физиономиями.

– Так, мистер, ты что тут забыл?

Ларри попятился к выходу.

– Понял. Уходим. Я человек не задиристый…

– Вздор! – возразила Эллисон, подхватив его под руку и удержав. Глаза ее заблестели от возбуждения. – Я давно хотела побывать в игорном притоне! Взгляни, сколько столов. Что делают там, вон за тем?

– Идем, бога ради, – в отчаянии прошептал Ларри. – Идем отсюда. Нас здесь не знают.

– Не знают, это уж точно, – прохрипел один из троицы шкафоподобных вышибал и кивнул товарищам: – Взяли!

Оба, ухватив Ларри с обеих сторон, поволокли его к двери.

Эллисон изумленно моргнула.

– Что это вы себе позволяете? Прекратите немедленно! – Сосредоточившись, она беззвучно зашевелила губами. – Дайте мне… дайте поговорить с Конни.

Трое вышибал дружно замерли и не спеша повернулись к ней:

– С кем, леди? Кто, вы сказали, вам нужен?

Эллисон лучезарно улыбнулась.

– Конни, конечно же. Кажется, я ясно выразилась. Конни. Где он? – спросила она, окинув взглядом зал. – Вон там не он ли?

Услышав собственное имя, невысокий вертлявый человечек у одного из столов раздосадованно обернулся и скривился от раздражения.

– Оставьте, леди, не надо, – поспешил вмешаться один из вышибал. – Не отвлекайте Конни, не любит он этого.

Прикрыв за Ларри с Эллисон дверь, он легонько подтолкнул обоих за занавесь, в зал.

– Входите, играйте на здоровье. Приятного вам вечера.

Ларри взглянул на спутницу и устало покачал головой:

– Мне лично не помешало бы выпить… чего покрепче.

– Прекрасно, – согласилась Эллисон, не сводя глаз с рулеточного стола. – Иди, выпей, а я начинаю играть!

Опрокинув пару бокалов изрядно крепкого виски с содовой, Ларри соскользнул с табурета, отошел от бара и двинулся к рулеточному столу посреди зала.

Стол окружала огромная толпа зрителей. Ларри обреченно прикрыл глаза: что происходит, он уже понял. Собравшись с силами, он протолкался сквозь толпу и подошел к столу.

– Что означает вот эта? – спросила Эллисон крупье, подняв над плечом голубую фишку.

На столе перед ней громоздилась целая груда фишек всевозможных цветов. Зрители оживленно шушукались, переговаривались меж собой, не сводя с Эллисон глаз.

Ларри придвинулся к девушке.

– Как успехи? Приданое еще не спустила?

Страницы: «« 345678910 »»