Опиум. Вечность после

Глава 13. Санта-Барбара

LSD – Thunderclouds (Official Video) ft. Sia, Diplo, Labrinth

karma-police kendra-morris

В кафетерии я обращаю внимание на подоконник: на нем лежит дорогой белый лэптоп. Он не мог бы принадлежать кому угодно, а лишь тому, у кого имеется достаточно денег, чтобы раскидываться подобными вещами. Его стоимость – состояние для меня, но не для Лурдес.

Подхожу, беру его в руки и убеждаюсь в своей правоте: внизу, на корпусе, имеется наклейка с именем и номером телефона хозяйки. Очевидно, она теряет его не в первый раз.

Набираю номер:

– Хелоу? – у Лурдес потрясающий голос.

– Привет. Я нашла твой лэптоп в столовой и звоню по номеру на корпусе.

– Оу! Спасибо! Вечно его теряю! Через пару минут буду! – бросает трубку.

Но даже пара минут не успевает пройти, как копна её фантастических волос появляется в кафетерии, заставляя парней сворачивать шеи и давиться своими ланчами.

– Пффф… я такая растеряха! – смеётся. – Это мне нагрузили в довесок к неотразимой красоте и блестящему уму! Ну не может же всё быть идеально в человеке!

Лурдес звонко хохочет, довольная собственным остроумием, а я наслаждаюсь запахом её духов: действительно, такие редко кто носит. Лурдес об этом не говорит, но все знают, что у неё очень состоятельные родители, живущие в Сиэтле, откуда и сама она родом. Забавно, но её никогда не обсуждают в курилке, а только восхищаются. Парни мечтают с ней встречаться, девушки дружить, а Лурдес всегда сама по себе, но не пропускает ни одной вечеринки и чаще устраивает их сама.

Уже через несколько часов, покончив с лекциями, мы сидим в милом недешёвом кафе и уплетаем итальянское тирамису из хрустальных стаканчиков – это одно из любимых мест Лурдес в Ванкувере, по её собственному признанию.

– А почему ты здесь, а не дома, в Сиэтле? – спрашиваю. – Вашингтонский Университет один из лучших в мире, не сравнить с нашими.

– Я здесь только на год – ради лекций Беннера, а на остальные таскаюсь просто так и от скуки, – очаровательно улыбается. – Прослушаю его курс и вернусь домой. Хотя к моей специализации он и не сильно относится, но знаешь, я считаю, что психиатрические проблемы берут начало в семье.

– Ты выбрала психиатрию?

– Да! А ты?

– Я больше склоняюсь к семейной терапии. Это интересно, – пожимаю плечами.

– Поверь! – вспыхивает Лурдес, – психиатрия ещё интереснее! Копаться в головах шизиков – это же весь кайф! – её глаза горят. – А вот нытьё зажравшихся домохозяек не воодушевляет.

– Ты звучишь убедительно, – соглашаюсь.

– Я уже говорила про свой блестящий ум?  – подмигивает.

– О, да! – и я не в силах сдержать улыбку.

– Так вот, он достался мне от несравненной мамочки – она у меня математик. Ну а… – тут она театрально изображает соблазнительный мах головой, тряхнув волосами, – моя неподражаемая красота унаследована от отца.

И снова мне смешно. Никто не умеет так непосредственно себя нахваливать, как эта девушка.

– Лурдес…

– Друзья называют меня просто Лу, – она кладёт свою смуглую кисть с большим «А» на запястье мне на руку, и я удивлена заметить, что это прикосновение мне приятно.

– Лу, вон тот парень часто таскается за тобой в Институте, и сейчас он постоянно на нас пялится. Что говорит психиатрия по этому поводу?

Лурдес бросает короткий взгляд на крупного и, надо признать, по-мужски красивого парня:

– А! Это… Ну, психиатрия скажет только то, что сей кудесник – Люк, мой невидимый ангел хранитель! – смеётся. – Наш папа страдает фобией преследования, но, смею заметить, небезосновательно. У Соньки, моей сестры, тоже такой есть. Хочешь, кстати, познакомлю? Говорят, он хорош в постели! – заявляет с набитым ртом.

– Кто говорит?

– Девчонки на курсе, – Лурдес запивает тирамису второй чашкой кофе. – Со мной ему нельзя, я  – охраняемый объект, – заявляет с деланной гордостью, чем снова заставляет меня улыбнуться.

Затем начинает издалека:

– Знаешь, в какой-то умной книжке было сказано, что человек, перечисляя что-либо, интересующую позицию назовёт последней, и только в том случае, если хочет скрыть свой интерес к ней.

– Ты о чём?

– О твоём вопросе преподу, – поднимает брови, изображая «многозначительность» во взгляде.

И мне не становится не по себе, наоборот: очень хочется «раскрыться».

Лурдес – тонкий психолог, прирождённый манипулятор и мисс Проницательность – бросает мне наживку:

– Знаешь, я влипла. Очень много лет назад. Думала, пройдёт! Но ни фига… который год уже, «а воз и ныне там».

– Какой воз? – уточняю.

– А! Это из басни. Из русской. Ты ж не знаешь, – улыбается. – Короче, люблю я чужого парня. И не просто чужого, а того, с которым встречается моя любимая сестра. И вот будь она хотя бы немного стервой, я бы не запаривалась… и он дааавно уже был бы моим!

Тут она самоуверенно морщит брови, давая мне понять, что в её способностях даже сомневаться не стоит.

– Но фортуна не на моей стороне: Соня – добрая ранимая душа. Мало того, ещё и обиженная судьбой. Братец, блин, постарался, – кривится, и за гримасой я успеваю разглядеть искреннюю боль о близком человеке. – У нас ведь как получилось, мой брат Эштон, он только мне брат, а для Соньки – потенциальный партнёр. И он её вроде как… изнасиловал.

– Что? – не успеваю скрыть свой шок.

– Дааа, – тянет, поджимая губы. – Ну, никто доподлинно не знает, что у них там вышло. Но ничего хорошего, это точно.

Лурдес смотрит в окно невидящим, затянутым пеленой воспоминаний взглядом. Наживка переродилась в потребность излить душу:

– Всё сложно у нас, причём у всех. Соня до сих пор и несмотря ни на что любит его. Эштона, – уточняет, коротко взглянув на меня, словно желая убедиться в том, что я всё ещё здесь. – И живёт с Антоном. А я кроме Антона вот уже семь лет никого больше не вижу. Я – как мой папа, а он у нас – моногам.

– Твой папа кто?

– Однолюб. За всю свою жизнь влюблялся только раз, с первого взгляда и сразу до беспамятства.

– Тогда я тоже моногам, – сознаюсь.

– Оу… – вытягивает лицо. – И в кого же ты так безнадёжно втрескалась?

– Не важно. Продолжай! Ты так интересно рассказываешь о своей семье. А главное, столько подробностей знаешь о своих родителях и их личном.

– А, это папа! Он любитель поговорить на эту тему и поведать душещипательную историю своей Большой любви. Правда, рассказывает только нам, детям, больше никому. А вот маман, мисс «Скрытность», редко говорит, но зато, только не смейся, книгу пишет! Ха-ха! Представляешь? Моя маман – писатель! Обхохочешься!

– Почему? Это же здорово! – я и впрямь так считаю.

– Да потому что мама моя – математик мозговыносоед! Её студенты как чёрта боятся, такая строгая! И тут вдруг взялась писать про свою любовь… смех, да и только!

– Наверное, у неё была особенная любовь?

– Не была, а есть. Обитает по сей день под боком, Алексом звать. Это папенька мой, – сперва смеётся, потом внезапно становится серьёзной. – Ну, ей, на самом деле есть, что рассказать. История у них длинная, необычная и… сильная. Да, именно сильная: о большом и нерушимом чувстве, пронесённом через жизнь, беды и невзгоды, глупости, потери, несчастья и огромное, просто огроменное счастье, в котором родилась я. Я – их кульминация! – сообщает с гордостью и звонким смехом.

– Очень достойная кульминация, нужно сказать! – тоже смеюсь. – А почему трудности, если любовь с первого взгляда?

– Ну, маман у меня специфическая личность: в юности она не согласилась стать женой отцу, потому что он не удовлетворял её требованиям безопасности, – подмигивает.

– Это как?

– А так, – Лурдес толкает свой смартфон, он скользит по гладкой поверхности стола и врезается в мою руку.

На экране я вижу фото мужчины, и у меня, надо сказать, несдержанная реакция:

– Кто эта модель?

– Это не модель, это мой отец. Здесь ему тридцать пять, и по моему скромному мнению, именно в этом возрасте он был на пике, так сказать, своей привлекательности, пока не поседел.

– Он сейчас седой?

– Не полностью, но частично да. Возраст, во-первых, а, во-вторых, поседеть ему пришлось вскоре после того, как была сделана эта фотография – маму несколько раз ударили ножом в живот, а она как раз была беременная. Ребёнок погиб и мама почти – отец её вытащил и выходил.

На фото изображён человек не просто безупречной внешности, в нём выдающаяся сексуальность. Причём в таком объёме, что глаза, скользящие по его идеальным чертам, волосам, плечам, отрываются с трудом. И сложно сказать, что именно имеет такое воздействие: его необыкновенно красивое лицо или взгляд. Лурдес почти точно скопировала своего отца (в женской вариации) и даже шарм, но не глубину во взгляде. Странно смотреть и поражаться настолько необыкновенной мужской красоте и слушать историю его жизни, узнавать о пережитых бедах и трагедиях.

Лурдес показывает другое фото, где мужчина выглядит уже намного старше, он носит очки и от висков и дальше к затылку у него частично седые волосы. Он улыбается широченной улыбкой и указывает пальцем на нечто, чего не видно в кадре.

– Эту фотку я сняла примерно два года назад, до того, как родители уехали в Израиль. Рожать.

– Рожать? Сколько им лет?

– Матери было сорок девять. Отцу пятьдесят. Сейчас – на два года старше.

Мои глаза округляются, а Лурдес закатывает свои:

– Дааа! Я отношусь к этому точно так же. Мать, блин, на сносях на старости лет! Я чуть сама не ошалела, когда узнала!

Я рассматриваю фотографию внимательнее и вдруг узнаю на ней знакомое лицо – не раз его встречала в журналах и на телевидении.

– Твой отец известная личность?

– Что-то вроде. Эй, красавчик! Можешь уделить мне минуточку? – машет официанту, профессионально «щуря глазки».

Лурдес заказывает себе ещё чашку кофе.

– Ещё по кофе?

– Нет, мне хватит.

– Давай с коньячком!

– А здесь и такое есть?

– Здесь, как и везде, только кофе, а коньячок у меня с собой!

Вынимает из своей студенческой брезентовой сумки крохотную бутылочку:

– Одна ложечка, а вкус с обычного в момент меняется на волшебный!

Я отвечаю улыбкой на изображающее неземное наслаждение лицо моей новой подруги и соглашаюсь на кофе с коньяком. Правда вливала его Лурдес совсем не по ложечке, а от души.

– Ну, так вот, никто кроме меня не догадывался об их «сюрпризе»!

– А ты как узнала?

– Не поверишь, случайно. Говорила с матерью по скайпу и вдруг поняла, что уже несколько месяцев не видела её в полный рост. Звонит и только лицо в экран вставляет. Если кто и ходит, то только папа. Но он, типа, смертельно болен.

– Почему «типа»?

– Да потому что больным он не выглядел, а вот мать располнела. Я сразу просекла: она в положении!

– И как, не ошиблась?

– Нет. Отец хоть и носил всю жизнь мамочку на руках, но не нудел ей в ухо, что пора уже фруктового салатика поесть. Он как это произнёс, я сразу их заподозрила! Мать зашипела на него, а поздно – я догадливая. Он просто не знал, что я в эфире, вот и прокололся. В общем, пришлось собирать делегацию и ехать выводить их на чистую воду.

– Слушай, у тебя прямо не семья, а мексиканский сериал!

– Нееет, – тянет. – Ни разу не сериал, скорее драматическая love story со счастливым концом. У родителей только, правда. А у нас… – вздыхает, – всё плохо. Ну вот скажи, какой смысл Соньке жить с Антоном, если она его не любит? А я ну вот прямо сохну! Как в мексиканском сериале, блин!

Лурдес подливает себе коньяка в кофе.

– А Антон кого любит?

– Ну, слушай… – кривится, недовольная вопросом, – он думает, что Софи – его звезда, но это полный бред.

– Почему?

– Ну, видишь ли, Бог парует людей по некоторым ключевым моментам. И вот Сонька с Антоном, они не пара, понимаешь? Софи – одухотворённо-возвышенная мадам, ей нужна драма, если любить, то какую-нибудь придурковато-калеченную личность, типа Эштона! А Антон, он такой прямой и понятный, конкретный и брутальный… в общем, Сонька никогда его не полюбит. Да и он рано или поздно упрётся в её идейность, и она точно начнёт его раздражать. И что важно: когда мне было шестнадцать, Антон меня поцеловал! Они тогда с Соней не встречались ещё, но она ему нравилась.

– И что потом? После поцелуя?

– Позвонил на другой день и извинился, сказал, что был в невменяемом состоянии. Это правда – он был пьян: у Лёхи на вечеринках они вечно в хлам напивались, но сейчас брат уже без пяти минут женатый человек и трезвенник. Так вот, главная моя мысль – Антон в ту ночь, однозначно меня хотел. Причём ооочень хотел, понимаешь, о чём я?

– Да, – признаюсь.

– Ну и вот: счастье было почти в кармане, но… – изображает страдание, – малолетство меня подкачало! Антоша не решился, оправдав своё бегство отговоркой «вовремя опомнился».

– А Лёха это кто?

– Это мой самый старший брат.

– Господи, сколько их у тебя?

– Тааак… ну смотри: моя мама изменила своему первому мужу с моим папой. Но до этого у неё уже был Лёха. Пока они были вместе, мой папа изменил моей маме со случайной девицей (ну, он говорит, что не изменял, мама от него отказалась, и он с горя начал искать, с кем бы ему семью замутить), и родился Эштон – мой второй брат. А у мамы с её первым мужем родилась Сонька. То есть Лёха и Сонька полностью родные, а со мной у них только мама общая. А с Эштоном – только папа. Поняла?

– С трудом.

– Ну вот. Потом папа начал умирать, и мама поехала его лечить, они снова спелись и она, наконец, решилась выйти за него замуж, и почти сразу родилась распрекрасная я! – рисует нимб над своей головой.

Я смеюсь с этого представления, а она продолжает:

– Потом не понятно, что вышло, вроде папа и не изменял маме, а она сама во всём была виновата, короче, тут я сама путаюсь в их Санта-Барбаре, но у папы родилась ещё одна дочь от другой тётки – Аннабель. Поэтому, – вздыхает, – нас много. И ещё один брат – Амаэль, родился полтора года назад. С Лёхой у них разница… в тридцать лет!

Я не знаю, как реагировать на всю эту информацию:

– Слушай, Санта–Барбара отдыхает в сравнении с твоей семьёй.

– По глазам вижу, что ты запуталась, – констатирует. – Но это нормально. Мама пишет роман обо всей этой эпопее, хочет рассказать миру о своей настоящей любви и о папиной моногамной. Так что, если захочешь, когда-нибудь прочитаешь.

– Ты заинтриговала, – соглашаюсь. – Если она решится опубликовать – обязательно прочитаю.

– Я тебе пришлю копию с автографом автора, – одаривает меня широченной улыбкой. – Ну, так ты расскажешь свою love story?

– Я?

– Ты, – подмигивает. – Влюбилась в родного брата? Раз и навсегда? Никого кроме него не видишь? Не можешь устроить личную жизнь?

Я согласно киваю. Ну, а что? Смысл скрывать, если она и так всё знает?

– Добро пожаловать в клуб запретно влюблённых! – достаёт ещё одну крохотную бутылочку коньяка и разливает прямо в чашки из-под кофе. – Чин-чин?

– Спасибо за душевный приём, – поднимаю свою чашку. – Членские взносы платить не надо?

– Только откровенничать! – хитро улыбается. – Ну, рассказывай!

Глава 14. Вспышки разума и сияние надежды

Через год.

Private Show Nyne

Мне двадцать восемь, а я по-прежнему игнорирую мужчин, избегая не просто отношений, но даже их взглядов: Вейран оставил «в наследство» неискоренимое чувство брезгливости. Стоит только представить любую заинтересованную мужскую особь раздетой, как меня тут же затапливает отвращением. Толкает ко дну.

Лурдес считает это ненормальным. Кажется, она даже использовала слово «отклонение», когда настойчиво советовала не культивировать в себе этот заскок. Но суть в том, что в отличие от Лурдес, у меня нет желания ни знакомиться, ни заниматься сексом, ни даже просто общаться с парнями.

Я сорвалась. Устала. Наверное, та часть моей души, которая отвечала за мораль и пристойность, утомилась повторять свои доводы, а та, что все эти годы рвалась к Дамиену, только и ждала повода, чтобы поставить финальную точку в моей внутренней войне.

Этим поводом стал фильм. Кино, снятое Дамиеном годы назад, нашумевшее, но никогда мною не виденное. Я избегала, потому что шедевр, взорвавший общественность задолго до женитьбы мастера, был назван особенным для меня словом «Опиум». Конечно, этот фильм рассказывал драматическую историю любви, но со счастливым концом. Лурдес обливалась слезами, сидя рядом со мной – бедро в пижаме к бедру в пижаме, а я…

А я проклинала собственную упёртость и недоразвитую интуицию.

В ленте, в хронометраже, увиденном миллионами, было спрятано послание лишь для одного человека – для меня. Ну, по сюжету фильма адресовано оно было влюблённым героем героине, страдающей социопатией и неуверенностью в себе. Но из тысяч сценариев Дамиен выбрал именно тот, в котором отчаявшийся мужчина пытался достучаться до своей женщины фразой, написанной неоном на стене его ресторана:

Come back to me.

Come to me.

Come…

Вернись ко мне.

Вернись.

Вернись …

Прочитав эти слова, я пропала. Комната закружилась вокруг моего старенького дивана, перед глазами замелькали бесцельно прожитые дни, бездарно потраченные силы.

Лурдес, громко высморкавшись в ванной, сообщила, что на сегодня с неё хватит драмы, и отправилась спать, оставив мне, как обычно, место у окна. А я, тем временем, полезла в сеть.

Свой фильм Дамиен снял по сценарию, созданному по мотивам романа писательницы южноафриканского происхождения, а ныне жительницы Сиэтла. Согласно «фактам о фильме», сценарий появился раньше выхода книги, изменив обычный закон популярности – вначале книга, за ней фильм. Тут всё вышло наоборот. В ту же ночь я купила на сайте Amazon книгу и нашла интересующее меня место – надпись. Слова в книге оказались идентичными тем, которые горели гипнотизирующим неоновым светом на тёмной кирпичной стене ресторана в фильме.

Я уловила сходство почти сразу: отчаявшийся и отвергнутый герой, героиня с предвзятым отношением к жизни, с детства лишённая родительской любви, и рестораны.

Сколько их у него? В Ванкувере, кажется, пять, мама говорила. Я никогда не бывала ни в одном из них.

Следующий мой шаг – поиск адресов и дат открытия каждого заведения под общим брендом «For you only».

Утром растрёпанная и сонная Лурдес пьёт приготовленный мной кофе и в очередной раз демонстрирует свои незаурядные психоаналитические способности и феноменальную проницательность:

– Эти строки на стене, они ведь для тебя, – сообщает осипшим после сна голосом.

– Не знаю.

Я не могу этого знать. Наверняка знает только он.

– Ты нарочно вчера так рано спать ушла? – спрашиваю.

– Угу, – жуёт пончики в белой глазури.

– Зачем?

– Чтобы, – проглатывает, – у тебя была возможность хорошо подумать.

– Я не спала.

Тут она смотрит с удивлением:

– Ну ты, мать, даёшь! Много надумала?

– Нашла адреса его ресторанов.

– Ясно! – её глаза горят, как рождественские огни на ёлке. – Значит, сегодня ресторанный рейд, детка!

– Я думала сама… – неуверенно ставлю её в известность.

– Ни в коем случае! Такие проекты в одиночку не выполняются!

– Я бы хотела в этот момент побыть наедине с собой, – не сдаюсь.

– У тебя будет такая возможность. Я умею исчезать, когда нужно. А когда нужно, я всегда знаю!

Это правда. Что и доказал вчерашний вечер и не только он.

Через час мы готовы. Решили начать с ближайших, а они, по стечению обстоятельств, более новые.

Во всех трёх не оказалось никаких надписей на стенах.

Но вот в четвёртом мы нашли то, что искали:

Help me up.

Help me.

Help…

Just call me!

Помоги мне подняться.

Помоги мне.

Помоги…

Просто позвони мне!

Самая первая мысль – это его крик, его зов, просьба услышать, обращённая ко мне. Сколько раз я проходила мимо этих его ресторанов, горящих неоном «Только для тебя»? Сотни или тысячи раз отказывала себе в желании зайти и прикоснуться к частичке самого далёкого и самого близкого человека на Земле.

Снова незаметно смахиваю свою слабость.

Сижу с лучшей подругой за удобным столиком у окна и перечитываю раз за разом каждое его слово, обращённое ко мне.

Лурдес молча пьёт мартини, закусывая оливками. Она не задаёт вопросов, потому что она – психотерапевт. Пусть будущий, но, тем не менее, человек кое-что понимающий в жизни, людях, а главное, в их эмоциях и чувствах.

Когда я, в конце концов, всё же прихожу в себя, она спрашивает:

– Это для тебя написано?

– Да, – отвечаю.

Мы снова молчим. Долго молчим, и Лурдес вдруг признаётся:

– Всё-таки невероятный он, этот твой Дамиен!

– Не мой он… не мой… – шепчу и сама себе не верю.

– Ты впервые читаешь это?

– Да. Почему спрашиваешь?

– Потому что в Сиэтле штук двадцать таких ресторанов, в каждом пригороде, почти на каждом углу. Странно, что ты не заметила эту надпись раньше.