Чумной остров

7

На следующее утро, едва Нильс успел зайти к себе в кабинет, комиссар Нурдфельд уже появился на его пороге, в рубашке и брюках с подтяжками. Пробормотав что-то напоминавшее «доброе утро», он ткнул пальцем в сторону своей комнаты и отчетливо произнес: «Сейчас!»

Нильс последовал за начальником в его кабинет, расположенный дверь в дверь, но раза в четыре просторнее.

Отдельную комнату Гуннарссон получил два года назад в связи с присвоением ему звания помощника старшего констебля. Звание, как и комната, стали своего рода наградой за то, что он спас жизнь комиссара Нурдфельда. Подозреваемый, вызванный на допрос, попытавшись сбежать из полицейского участка, начал стрелять. Во время заварухи констебль Оландер, приятель Нильса, был убит, а Нурдфельд не пострадал благодаря вмешательству Гуннарссона.

С тех пор между Нильсом и его шефом установились странные отношения – клубок невысказанных и противоречивых чувств, которые никто из них не был в состоянии объяснить.

Перемещение Нильса из общей комнаты констеблей в отдельную, рядом с кабинетом шефа, не прошло незамеченным для его коллег. То, что комната была крошечной, буквально каморкой, и находилась впритык к комиссарской, только усиливало впечатление, что Гуннарссон стал слугой шефа.

Он надеялся, что обучение в школе полиции приведет к изменениям в его положении, подтвердит, что он действительно заслужил свое место. Должность старшего констебля Нильс получил обычным образом – по конкурсу; она не являлась наградой за какое-то смехотворное геройство, и он ни к кому не чувствовал благодарности. И все же существовала какая-то шероховатость как в отношениях с Нурдфельдом, так и с подчиненными Нильса.

– Ну как ваши вчерашние поиски? – спросил комиссар, когда они уселись по разные стороны его письменного стола.

– Никто у реки ничего не видел и не слышал, – ответил Нильс.

– Я читал это в вашем рапорте. Вы составили его в десять минут третьего. А что вы делали остаток дня?

– Мне в голову пришла одна мысль, которую я хотел проверить. Минутку, комиссар…

Он зашел обратно в свою комнату и прихватил портфель. Вернувшись, спросил:

– Вы не читаете детективы?

Затем достал экземпляр «Красного шарфа» и положил перед Нурдфельдом.

– Нет, никогда, – с отвращением на лице произнес тот. – Эти писатели ни разу не видели сотрудников уголовного розыска даже на фотографиях. Их детективы запутываются в следах и версиях. Потом эти писаки усаживаются в кресло, старательно морщат лоб, и – фокус-покус! – они уже знают, кто убийца. Чаще всего это какой-нибудь граф, профессор или любой другой приличный господин. Хотя на самом деле всего лишь пьянчуга забил насмерть свою жену или собутыльника. И причина самая тривиальная – немного денег, алкоголь или просто плохое настроение.

– Знаю, все это так, – согласился Нильс. – Но вот это, мне кажется, вам все же стоит прочитать.

– С какой стати?

– Потому что жертва в романе была убита точно таким же способом, как Эдвард Викторссон. Гаррота – не такое уж обычное орудие убийства в Швеции.

Нурдфельд бросил беглый взгляд на книгу, но не взял ее.

– Я такие книги не читаю.

Нильс знал, что Нурдфельд вообще не читает книг.

– Автор пишет под псевдонимом; даже издатель не знает, кто это. Контакт с ним возможен только через одного врача, практикующего по улице Линнегатан.

– Вы там, конечно, уже побывали и провели расследование? – сухо осведомился комиссар. – Может быть, вам пора открывать частное детективное агентство Гуннарссона?

– Прошу прощения. Мне следовало сначала поговорить с вами. Я знаю ваше отношение к книгам, в особенности к детективам. Но в данном случае у меня возникло чувство: надо кое-что выяснить, чтобы… – Нильс искал подходящие слова.

– Значит, вы решили ничего мне не говорить, поскольку знали, что я скажу «нет», – и все же пошли туда… Ну и как, что узнали? Полагаю, что-то важное – ведь вы прямо горите желанием поделиться результатами своего расследования…

Нильс рассказал о своих визитах к издателю Йенсену и доктору Кронборгу. Нурдфельд уставился в окно, разглядывая дома на противоположной стороне канала. Зевнул, почесал шею, снова зевнул. Вдруг он вздрогнул и повернулся к Нильсу.

– Как, вы сказали, зовут доктора?

– Кронборг.

– Интересно…

На этот раз иронии в голосе начальника не было.

– А теперь моя очередь, – заявил Нурдфельд. – Пока вы вчера ходили туда-сюда, я попытался выяснить побольше про Эдварда Викторссона. Он родился и вырос на острове Бронсхольмен. Родители его работали на карантинной станции, которая теперь закрыта. Предприимчивые люди вроде Викторссона давно уехали оттуда, но часть персонала все еще осталась на острове. Многие провели там всю свою жизнь и другой жизни не знают. Им трудно найти работу в городе…

– А как они зарабатывают на хлеб? Рыбачат?

Нурдфельд покачал головой.

– Нет, они не рыбаки. Когда в конце семнадцатого века построили станцию, весь ее персонал привезли с материка. Жители других островов не хотели там работать – жесткая изоляция и риск заразиться были для них слишком пугающими. Бронсхольмен, как вы знаете, называют Чумным островом. Военно-морское ведомство хотело получить станцию в свое распоряжение – остров глубоко в шхерах имеет важное стратегическое значение. Но этого так и не произошло. Я попытался разузнать, как ныне используется карантинная станция. И вот что мне удалось выяснить: оказывается, сейчас это тюрьма. Для нее там идеальное место. Удаленное, изолированное, с идеальным круговым обзором из сторожевой башни…

– Мне казалось, что я знаю все тюрьмы в округе, – удивленно заметил Нильс.

– Стало быть, не все… И сидит там всего один заключенный – Арнольд Хоффман.

– Человек, душивший своих жертв фортепианной струной?

– Именно. С ним никто не хотел связываться – и охранники, и заключенные его смертельно боялись. А затем нашли то самое гениальное решение. Обсуждалось, где Хоффману место – в тюрьме или психушке, – но карантинная станция оказалась и тем и другим. Уход за больными – и изоляция, чтобы не распространялась зараза.

– Значит, персонал станции получил новое задание – сторожить одного-единственного заключенного?

– Точно. Ну а если этот заключенный – сам Арнольд Хоффман, то это означает полную занятость всего персонала.

– Боже милостивый, – пробормотал Нильс.

– Я еще не закончил. Работавший там карантинный врач тоже получил новое назначение. Он, конечно, больше не живет на острове, но регулярно посещает его. Как, вы думаете, его зовут?

– Кронборг? – осторожно предположил Нильс.

– Именно. Доктор Сиверт Кронборг.

– Боже милостивый, – повторил Нильс. – Значит, немощный Лео Брандер и есть убийца Арнольд Хоффман?

– Похоже на то.

– А клиника нервных болезней, о которой говорил доктор Кронборг, – тюрьма на острове, из которой невозможно сбежать!.. Неудивительно, что Лео Брандер нуждается в доверенном лице для издания своих книг.

– Да, любопытно… Странно, что доктор с такой репутацией принимает участие в подобном деле.

– Деньги, – сухо произнес Нильс. – Вы, комиссар, возможно, не поверите, но детективные романы приносят немалый доход. А Лео Брандер пишет две книги в год… Интересно, как выглядит его договор с издательством.

– Думаю, у Хоффмана нет особых возможностей тратить свои заработки.

– Конечно. Но в кабинете у доктора Кронборга висит подлинник Бруно Лильефорса, и, по его словам, дома у него есть еще несколько. Пристальное внимание к этому делу ему нежелательно. Он сказал, что его пациент серьезно болен и не выдержит визитов других людей.

– Ну, болен он по жизни, – с холодным смешком заметил Нурдфельд. – Но визит ему обеспечен, в каком бы состоянии он ни был. Нам надо убедиться, что Хоффман действительно находится на Бронхольмене и что охрана там на должном уровне. Еще нужно узнать, есть ли у него с кем-то контакты – в этой тюрьме или в другой, – и мог ли он обучить кого-то управляться с гарротой.

– А вот почитайте «Красный шарф», – предложил Нильс, кивнув на книгу, лежавшую на столе. – Вы найдете там весьма исчерпывающее наставление. Убийце Викторссона не требовалось встречаться с Хоффманом – возможно, книги оказалось более чем достаточно.

– Вы слишком сильно верите в силу литературы, Гуннарссон.

Нильс пожал плечами.

– Или совпадения совершенно случайны, – продолжил Нурдфельд.

– Может, и так. Но жертва выросла на том самом острове, где сидит Хоффман, а это кажется чуть больше, чем совпадение. Не так ли?

Комиссар прищурившись посмотрел на него.

– Хотите туда поехать, Гуннарссон? Или мне послать кого-нибудь другого?

– Сам поеду, – решительно заявил Нильс.

– Хорошо. Я не хотел бы пока широко распространяться об этом. Карантинные правила на острове все еще действуют. Это означает, что там не может оказаться кто угодно. Туда можно попасть только на катере самой станции и с разрешения Кронборга.

– Я с ним поговорю, – пообещал Нильс.

– Что вы сказали ему о расследовании?

– Ничего. Сказал только, что мы занимаемся расследованием преступления.

– Хорошо. Пока этого достаточно. Если он потребует больше информации, придется сообщить ему, что речь идет об убийстве. Но не говорите ничего о личности убитого.

Нильс прислонил свой велосипед к железной решетке. Зайдя в дверь, поднялся по мраморной лестнице, покрытой красной дорожкой, на третий этаж, где располагалась практика доктора Кронборга.

На этот раз он не был единственным из ожидавших в приемной. Вдоль стен сидели несколько хорошо одетых дам, рассеянно листая журналы. Нильс тоже сел и стал терпеливо ждать своей очереди.

– Ужасная жара, не правда ли? – произнесла пахнущая лавандой дама рядом с ним. – При жаре голова у меня болит в сто раз сильнее. Как будто в нее забивают раскаленные гвозди… Доктор Кронборг рекомендовал воздухолечение, и мы с мужем весь июнь провели в Целль-ам-Зее. Потрясающее место. Вы там не были? Стоит попробовать. Альпийский воздух – лучшее лекарство. Мою головную боль словно ветром сдуло на то время, пока мы там были. Но ведь нужно когда-то и домой возвращаться… – Она вздохнула и грустно посмотрела на Нильса. – Я попрошу доктора выписать мне такие порошки, чтобы хотя бы спать по ночам. Доктор Кронборг – лучший врач в городе, не правда ли? Я его всем своим знакомым рекомендую.

Нильс согласно кивнул. Тут, к счастью, подошла его очередь.

– Опять вы! – раздраженно воскликнул доктор Кронборг, когда Нильса впустила медсестра. – Если речь идет о Лео Брандере, то я могу лишь повторить сказанное вчера: я не разглашаю информацию о своих пациентах. Я обязан хранить врачебную тайну, и вы должны уважать это. А теперь вам надо уйти. – Он отмахнулся рукой. – У меня приемная полна больных людей, и на вас нет времени.

Нильс спокойно подошел к письменному столу.

– Я буду краток, доктор. Вам не нужно нарушать врачебную тайну. Мы уже знаем, кто такой Лео Брандер. И где он находится. Единственное, чего я прошу, – это взять меня на Бронсхольмен.

Доктор смерил его ледяным взглядом.

– И что вы там будете делать?

– Хочу посмотреть на Арнольда Хоффмана, выяснить, как там все устроено. Мой шеф хочет удостовериться, что преступник как следует изолирован.

Доктор отклонился назад, скрестив на груди руки, похоже, размышляя над тем, как ему реагировать.

– Ладно, – сказал он наконец. – Вы съездите туда, и покончим на этом. Но ехать вам без меня нельзя. Я до сих пор являюсь карантинным врачом, а правила на острове очень строгие. Мои посещения Бронсхольмена проходят по средам, то есть ближайший день – послезавтра. Можете присоединиться. Приходите к пирсу Трэпирен в семь утра. Теперь вы довольны?

Нильс спал плохо. Долгие годы ненормированной работы переутомили его мозг, так что теперь он не видел разницы между днем и ночью и постоянно пребывал в состоянии тревожной бдительности.

Одновременно страшно усталый и бодрый, Нильс крутился в постели, а мысли его становились все более странными и мрачными, как при бессоннице. Наконец он сделал то, что обычно делал такими ночами: встал, зажег лампу и вынул обувную картонку, где хранил письма от Эллен. Он столько раз перечитывал их, что помнил почти наизусть.

Поверх писем лежала свернутая газета с репортажем Эллен, как пошла на снос Юбилейная выставка. Заметка была опубликована незадолго перед тем, как девушка уехала в школу домоводства.

Усевшись за кухонный стол, Нильс развернул газету и прочитал о пустынной территории выставки, куполах, разбитых безжалостными стальными шарами, обрушенных башнях, валяющихся в снегу.

«Трудно представить себе, что этот сказочный город со своими изящными зданиями лежит теперь в руинах. Весной, когда открывалась выставка, он представлялся мечтой. И мы тогда начали верить в мечту, и она стала такой реальной, что воспринималась как нечто должное. А теперь оказалось, что это всего лишь мечта. Она и не должна была длиться долго. Летом мы увидели эту феерию. Теперь все закончилось, и нам нужно возвращаться к серой реальности.

Но мы уже не такие, как прежде. Мечта изменила нас. Возможно, в этом и состоит ее смысл?»

Уже прошла половина ночи. Соседи по другую сторону тонкой межквартирной стены, наверное, крепко спали. Но если б они случайно проснулись и услышали тихий печальный звук, то подумали бы, что это ветер воет в неплотно закрытом окне или пищит крыса, попавшая в мышеловку. Потому что никто, даже в самой дикой фантазии, не мог представить себе, что старший констебль Гуннарссон способен плакать.

8

Денек выдался отличный. Небо было ясным, если не считать крошечного, как тряпочка, облачка; оно одиноко висело наверху, в голубом пространстве, словно заблудившийся маленький призрак из другого мира.

Движение по реке уже шло полным ходом. Доктор Кронборг стоял на причале; на нем были светлый льняной костюм и соломенная шляпа.

– Доброе утро, старший констебль, – приветствовал он. – Отличная погода для прогулки на катере, не так ли?

Он показал на удлиненный изящный моторный катер, обшитый красным деревом, пришвартованный между белыми пассажирскими пароходиками. У руля стоял молодой человек в матросской шапочке и щурился на солнце.

– Сегодня со мной гость, Артур, – прокричал доктор. – Старший констебль Гуннарссон из уголовного розыска. Он хочет проверить, хорошо ли мы себя ведем и следуем ли правилам.

Молодой человек широко улыбнулся. Было заметно, что делает он это часто. Морщинки вокруг его глаз обозначились тонкими лучиками на загорелом лице.

– Добро пожаловать на «Эйру»! – крикнул он Нильсу. – Осторожнее, палуба скользкая.

– Какое утро! – восхищенно воскликнул доктор Кронборг, когда они вышли из входа в гавань. – А что, Артур, море и дальше будет таким же спокойным?

– Как зеркало, всю дорогу, доктор, – заверил тот со своего места.

– Этим мы обычно не избалованы, – заметил доктор.

Артур прибавил ходу, и катер рванул вперед как стрела. Они проплывали мимо шхерных лодок и прогулочных парусников; народ махал им, а доктор в ответ размахивал шляпой. Такое ощущение, что они плыли на пикник куда-то на пляж, а не в неприступную тюрьму, где сидел самый опасный в стране убийца.

– Потрясающий катер! – прокричал Нильс шкиперу. – Какая у него скорость?

Артур обернулся со своего места у руля и гордо рассмеялся.

– Легко доходит до двадцати узлов![6]

Они миновали большие острова – и перед ними до горизонта открылось море. Далеко впереди в солнечном блеске можно было различить Бронсхольмен – невзрачную тонкую полоску суши. Но когда они оказались ближе, остров поднялся из воды и приобрел очертания, а вскоре стали видны скалы, зелень и строения.

У залива стояли рядом два одинаковых больничных здания. Их попорченные погодой фасады отвесно спускались к воде. Слева от них стояло складское помещение с каменным причалом, где одиноко торчала старая рыбачья шхуна. Большая вывеска «Карантинная станция. Посторонним швартоваться запрещено» была закреплена на скалистом камне у входа в заливчик.

Шкиперу, похоже, было наплевать на причал; сбавив ход, он направился к одному из больничных зданий. Лишь только Нильс подумал спросить его, что это он делает, как заметил низкую арку в каменном фундаменте. Медленно-медленно лодка скользнула под ее свод, словно была проглочена большим ртом. На секунду вокруг них стало прохладно и темно, а затем они оказались в помещении побольше, в чем-то вроде лодочного ангара под зданием больницы.

– Этот проход требует навыков бывалого капитана, – заметил Нильс, выбираясь на небольшую каменную платформу, обрамлявшую водную часть лодочного помещения.

– Пустяки, если вода стоит низко, – ответил Артур. – А вот когда вода высокая и штормит…

– Необычное место, – пробормотал Нильс, оглядываясь.

Солнечный свет просачивался сквозь оконца в каменных стенах и через арку, под которой они прошли. Кроме их катера, внутри была пришвартована пара плоскодонок. Хлюпанье воды отдавалось эхом, как голоса мятущихся духов. У Нильса было ощущение, что он находится в пещере.

Старший констебль глянул наверх, на балки и доски, составлявшие потолок помещения и одновременно пол больницы. В сумраке ему показалось, что он заметил вырезанный прямоугольник.

– Правильно ли я понял, что там, наверху, люк? – спросил он.

Доктор проследил за его взглядом.

– Верно. Острое же у вас зрение…

Пока Артур выгружал ящики с продуктами, Кронборг продолжил рассказ.

– Раньше этим путем сюда попадали зараженные. Они доставлялись с кораблей на гребных лодках, а затем их поднимали на парусиновых люльках через люк в приемную наверху. Там больных погружали в ванну, раздев с помощью специальных захватов и режущих инструментов на длинных ручках. До заразных нельзя было дотрагиваться. Больничные дежурные были одеты в клеенчатую одежду и мыли руки уксусом. Правила гигиены были строжайшие. До некоторой степени персонал следует им до сих пор, вы заметите это. Здешние люди очень консервативны, это у них в генах. Я ничего не имею против такого настроя. Наоборот: бдительность, неукоснительное соблюдение правил и хорошо отработанные меры безопасности идеально соответствуют нынешней ситуации, вы увидите это.

Доктор поднялся по лестнице в конце платформы; Нильс последовал за ним. Они вышли с другой стороны больницы. После сумрака лодочного ангара свет казался ослепительным, и Гуннарссон приложил ладонь козырьком к глазам.

– Где находится Хоффман? – спросил он.

– В корпусе для обследований, – ответил доктор и показал пальцем в сторону здания-двойника. – Там безопасность получше.

Он продолжал объяснять, пока они шли вдоль залива.

– Это связано с прежней специализацией карантинной станции. Пациенты чумной больницы – той, куда нас сначала доставили – были действительно больны, и у них не имелось ни желания, ни сил бежать. В корпус для обследований помещали тех, кто не проявлял симптомов болезни, но должен был содержаться в карантине. Большинство из них были здоровые и сильные матросы, с нетерпением ждавшие возможности зайти в порт после долгого плавания. Если их не держали под строгим контролем, они сбегали. Кстати, знаете ли вы, что слово «карантин» происходит от итальянского карантен, означающего сорок дней? В пятнадцатом веке именно столько держали в изоляции корабли, прибывшие в Венецию, дабы удостовериться, что на борту нет зараженных чумой.

– Я и не знал… Но сейчас мы уходим от корпуса для обследований, – заметил Нильс. – Вы разве не покажете мне камеру Арнольда Хоффмана?

– Скоро мы его навестим, – заверил доктор. – Но сначала я хотел показать вам остров, раз уж мы здесь. Это не отнимет много времени. Да и погода изумительная… Затем мы пообедаем в домике шефа. Я обычно так делаю, когда приезжаю сюда. Я попросил Артура известить на кухне, что со мной гость.

Они покинули карантинную зону у залива и пошли по хорошо протоптанной тропинке, шедшей между валунов и небольших рощиц низкорослых деревьев и кустарников. Нильс удивился зелени, укоренившейся здесь, посреди моря.

– Но деревьев тут немного, – пояснил доктор, – и дрова приходится возить из города. В такое сухое лето, как нынешнее, нужно завозить еще и питьевую воду. Ну и, конечно, продукты. Сейчас, насколько возможно, мы пользуемся «Эйрой», моторным катером. Вот уж удача… Транспорт покрупнее – это «Белона», старая рыболовецкая шхуна, что мы видели у причала.

Доктор привычно лавировал между валунами. Он шел быстрым, легким шагом; щеки над поседевшей бородкой порозовели, и он казался на десять лет моложе, чем во время встречи с Нильсом в своей приемной. Высокомерие полностью исчезло. Он явно блаженствовал здесь, на острове.

Нильс обратил внимание, что доктор все время говорил мы, как будто относил себя к обитателям острова, хотя сейчас жил в городе, а его медицинская практика находилась на улице Линнегатан.

Жилища работников располагались на некотором удалении от моря. Это были уютные, но в неважном состоянии домики, окруженные яблонями, огородиками и старыми скотными дворами с провалившимися крышами.

Мужчина, копавший картошку, недоверчиво покосился на Нильса.

– Сегодня нас посетил старший констебль Гуннарссон, – сказал ему доктор.

Мужчина поставил лопату, снял фуражку и преувеличенно низко поклонился, а затем, не издав ни слова, продолжил выкапывать картофелины в диком темпе, как будто ему нужно было добраться до центра земли, а не до клубней.

– Местные не привыкли к посетителям, – объяснил доктор, когда они немного отошли. – Для них незнакомцы – потенциальные носители заразы. Будьте снисходительны к их желанию держать дистанцию.

– Сколько работников живет на острове? – спросил Нильс.

– Чуть больше двадцати. Раньше их было намного больше.

– А вы не знакомы с семьей по фамилии Викторссон?

Доктор остановился и удивленно уставился на Нильса.

– С чего это вы спрашиваете?

– Вопросы сейчас задаю я, доктор.

Кронборг рассмеялся.

– Охотно вам отвечу. Никаких Викторссонов здесь давно нет. Но мне знакома эта фамилия. Муж был карантинным кучером, так это раньше называлось. Он давно умер, еще до моего появления здесь. Жена пережила его и умерла несколько лет назад. Она из тех, кто прожил здесь всю жизнь, ни разу не покинув остров. Похоронена рядом с мужем на здешнем кладбище. Мы, кстати, сейчас как раз рядом с ним.

Небольшое кладбище лежало в зеленой низине и было обрамлено самыми высокими лиственными деревьями, какие Нильс видел на острове. Он попытался представить себе жизнь, в которой Бронсхольмен был всей вселенной. Угроза вынужденного переезда отсюда, должно быть, воспринималась как падение в бездну темного космоса.

– У них были дети? – спросил он, глядя на надгробие Викторссонов, поросшее мхом. Имя мужчины почти стерлось, но имя жены можно было прочесть.

– Сын и дочь, – медленно произнес доктор, глядя на надгробие. – Оба перебрались в город, как только повзрослели. Бронсхольмен немного может предложить молодым… – Он повернулся к Нильсу; на его лице мелькали тени от листьев. – Ваши вопросы, старший констебль, удивляют меня. Они имеют отношение к вашему расследованию?

– Может, да, а может, нет… Пока не знаю, – ответил Гуннарссон.

Они продолжили прогулку вокруг острова, миновав несколько небольших бухточек и выйдя к каменистому выступу, где тропинка заканчивалась и им пришлось перебираться через валуны. Вдали, на самом высоком месте острова, была видна наблюдательная башня. Перед ними расстилалось море, сияющее и бесконечное.

– Ну вот такой он, остров, – сказал доктор, когда они вернулись обратно на восточную сторону острова. – А теперь, надеюсь, нас ждет вкусный обед.

Нильс вдруг почувствовал, как проголодался.

Дом шефа оказался деревянным белым строением, в архитектуре которого чувствовалось что-то неуловимо военное. Когда-то он, конечно, выглядел красивым и респектабельным, но сейчас краска свисала клочьями, флагшток во дворе покосился, а на замшелой крыше недоставало нескольких черепичных плиток.

Внутри ощущался неприятный запах – дом был явно поврежден сыростью. Стены при входе были из того же темного дерева, что и лестница с перилами. Нильс не мог понять, было ли дерево какой-то заморской экзотикой или просто-напросто потемнело от влаги и времени.

В столовой висели портреты мужчин с серьезными лицами – одни в военной форме, другие в костюмах. Важные персоны из прошлого карантинной станции, предположил Нильс. Посреди комнаты стояла девушка-прислуга в белом переднике. Она, сделав книксен, опустив взгляд.