Господин Чичиков Веров Ярослав

– Ну, как торганул? – с ехидцей осведомился Паляница.

Он никому не рассказывал о вчерашнем звонке, решив дождаться героя торжества, хотя, по правде сказать, очень хотелось рассказать. Шкурченко не ответил: молча разделся, подошел к бассейну и плюхнулся в воду. И только потом, вынырнув, издал нечленораздельный, рычащий звук. Деляга Зуб подначил с деланной обидой:

– Валек, ты бы хоть яйца помыл, а потом ныряй.

– Ну и почем нынче идут мертвые души? – продолжал веселиться Паляница.

– Я вам скажу мужики, не надо об этом говорить. – Валентин Павлович был очень серьезен.

– Ты, Валек, совсем охренел, – заговорил прокурор Мотузко. – Уже мертвыми душами приторговываешь. Воздухом не пробовал? Погубит тебя жадность.

– Ты бы видел этого Чичикова… – сказал Шкурченко, словно об открытии поведал.

– Да видел я. Нормальный мужик.

– Норма-альный? – Шкурченко задохнулся от негодования.

– Пивка, пивка давай, а потом все остальное, – посоветовал еще один участник компании, директор вещевого рынка; имя директора, впрочем, не имеет значения для нашего повествования.

– Славик, – Шкурченко повернулся к Палянице, – скажи, что мне делать?

Паляница досадовал, что так бездарно преподнес свою осведомленность в этом необычном деле. Можно же было позначительнее, позагадочнее, чтоб все знали: Лаврентий он и есть Лаврентий, видит всех насквозь и спуску никому, если что, не даст. Но с этим дураком Шкурченко одни обломы. Поэтому он хмуро, с ленцой обронил:

– Докладывай, что ли.

– А в парилочку бы… Тет-а-тет.

– Это что же, от друзей секреты? – Мотузко изобразил обиду в голосе, с некоторой даже долей угрозы.

– Ты понимаешь, Ванек, тут дело такое…

Мотузко развел руками, мол, банкуй. Паляница нехотя поднялся, нехотя отставил кружку.

– Ну, пойдем, что ли.

Пока Шкурченко в парилке рассказывал Палянице про чичиковское кидалово и про чудеса с квартирами, Мотузко подробно изложил остальным, как познакомился с Чичиковым, каков этот Чичиков хват, что девками и иконами брезгует, а над тибетской эзотерикой смеется.

– Все не могу понять, что за интересы у этого Чичикова. Увидел магазин Шкуры – знакомь его со Шкурой. Рекламу Института Кибернетики увидел – кричит, знакомь его с Лаврентием. Всё пробивал – что за институт? Я, в натуре, ничего такого не сказал ему без санкции Лаврентия. Непонятно, зачем у человечка такой интерес? Ничего я ему не сказал.

– Долго парятся, – заметил деляга Зуб. – Что он там ему шепчет?

– Чичикова парафинит, – серьёзно произнес директор рынка.

Мотузко посоветовал пойти послушать, а потом рассказать товарищам.

Тут дверь парилки распахнулась. Паляница энергично опрокинул на себя ушат ледяной воды, что стояла тут же, под стенкой, в большой деревянной бадье, лед плавал в ней крупными глыбами. Нехорошим хмурым взглядом окинул приятелей и мысленно выругался. Будь его воля, он бы их всех пересажал. Знают слишком много, гонора, что у президента, только и того, что его, Паляницу, боятся. Что боятся, то хорошо, на каждого отдельная папочка заведена: что, с кем, сколько. Но слишком много знают, собаки. А за каждым не углядишь. Теперь о Чичикове знают, в то время как знать о нём должен только он, Паляница. Вот взять бы их прямо здесь, да к Харлампиевичу в тюрягу, чтоб передохли. И тогда спокойно и вдумчиво заняться Чичиковым, потому что здесь перспектива. Перспектива избавления Вячеслава Тихоновича от упырей Института Прогрессивной Кибернетики.

Упыри эти уже так измучили Паляницу, видавшего разные виды чекиста, что не рад он был тем деньгам, которые наваривали они с директором, главным упырём, ласковым до озноба Нестором Анатольевичем. Очень часто думал Паляница, как избавиться ему от этого ярма, часто воображал, как своими руками, из своего табельного «макарова» аккуратно проделывает дырки в их вурдалакских черепах.

Вместо этого приходилось пить чаи, ходить на их жутковатые эксперименты и нагло врать начальству, что ничего такого, чертовского, потустороннего, в институте не происходит. Это здесь, в парилке он был всеведущим Лаврентием, а там, прости господи, мокрой курицей.

Непонятно, каким боком этот Чичиков касается института, зачем интересуется. Надо пробить по всем каналам. Хорошо бы познакомиться лично. В общем, надо работать. Паляница бы прямо сейчас, сию же минуту, и взялся за дело, но эти придурки… нечего показывать перед ними лишний интерес.

– Утер Шкуре сопли. – Паляница принял кружку пива из рук расторопного банщика и с деланной неторопливостью отхлебнул. – Так-то.

Мотузко понимающе усмехнулся.

– Ты, Славик, ещё не вяснял, он не из Москвы? А то номера какие-то странные…

– Пойду, массаж возьму, – как бы и не слыша его, сообщил Паляница. – Что-то суставы крутит.

– Да-а, видно жирный гусь этот Чичиков, – мечтательно пропел ему вслед деляга Зуб. – Много сдерет с него Лаврентий.

– С такого сдерешь. – Вывалившийся из парилки Шкурченко расслышал последнюю фразу Зуба. – Такой сам сдерёт…

В воскресенье, с утра, Чичиков пребывал в крайней досаде. Он бездарно терял второй уже день кряду. И так он задержался в этом городишке.

Употребив на завтрак омлет с гренками, а затем парную осетрину в грибном соусе, а затем, на этот раз в качестве средства от расстройства духа, мясо по-французски, он несколько воспрянул и совсем было решился ехать на квартиру директора института, адреса которой он пока, впрочем, не знал. Чичиков собирался узнать его у Паляницы, чего проще. Что в институте есть мертвые души, он ведал, учуял, когда смотрел на рекламный щит.

Вчера Чичиков целый день пытался дозвониться до Мотузко, чтобы через него добраться до Паляницы. Но Мотузко по субботам выключал мобильник: во-первых, баня, во-вторых, амурные дела, – и Чичиков так и не дозвонился. Справочное бюро ни Паляницы, ни Мотузко не знало. Это Чичиков понимал – за умеренную плату оно не знало бы, в каком городе работает. Конечно, вдумчивый читатель может сказать – а что бы Чичикову не подождать до понедельника, не поехать прямо в институт, там и телефоны на стенде, и словоохотливая вахтерша, чего же проще? Но не таков порядок дел у Чичикова. Оказаться раньше времени в месте предполагаемой сделки – очень плохая примета. Не то даже, что можно столкнуться с самими "мертвяками", как их называл Чичиков, Чичикова мертвяки вовсе не замечали, даже если смотрели на него в упор – не видели. Разве у самых изощрённых могло возникнуть видение некоего облака.

Однако недаром говорится, что на ловца и зверь бежит. Не успел Чичиков улечься для усвоения завтрака на кушетку, не успел взять в руки сотовый телефон, чтобы позвонить Мотузко, как в комнату сунулся Бычок и сообщил, что за дверями номера дожидается какой-то Паляница.

Чичиков живо вскочил. Быстро облачился в пиджак, придирчиво посмотрел на себя в зеркало, пригладил волосы, поправил перстень на пальце и сказал:

– Зови.

Паляница уже знал, что фирма "Гадес", действительно возглавляемая неким Чичиковым, существует и зарегистрирована в республике Ингушетия, в свободой экономической зоне "город Назрань". Это внушало некоторое спокойствие – раз человеку есть, что терять, значит с ним можно разговаривать. А то, понимаешь, Шкура напустил дыму… Мол, и Чичиков не Чичиков, а колдун Лукьян, и квартиры у него, понимаешь, ободранные. Не московская, правда, фирма "Гадес", по крайней мере офиса у нее в Москве не было, и Чичиков в Москве не проживал, ну и ладно. Кроме того, сделал запрос в ментовке – такой в розыске не числится, никогда не сидел, даже не привлекался.

В трагедии Шкурченко Паляницу забавляло, что получил тот от Чичикова сущие гроши, а Палянице отстегнет двадцать тысяч, чтоб не дергали его охранительные органы за четырех пропавших сотрудников. Поэтому, в номер к Чичикову Паляница зашёл в прекрасном настроении.

– Ба! Вячеслав Тихонович! – широко распахнув руки для тесных объятий, просиял Чичиков. – Не поверите, с утра о вас думаю. Думаю, где ж он прячется, полковник Паляница? Ни телефона, ни адреса нет, полная конспирация. А он – вот он, сам пожаловал! Вот так сюрприз!

С этими словами Чичиков заключил таки Паляницу в объятия. Тот сопротивлялся, напряг мускулы, стараясь разжать чичиковскую хватку, но Чичиков был плотного сложения, и, пока не завершил приветственную речь, полковника не выпустил.

– Ну, рассказывайте, что за беда привела вас ко мне? Так сказать, к ничтожному, мелкому коммерсанту. Право слово, не нахожу причины. Загадка, да и только.

Паляница обалдел. Не того он ожидал. Запанибрата его даже высокое губернское начальство не держало, с чекистами так разговаривать ничей язык не повернётся. "Инициативу перехватывает, гад, – смекнул Паляница. – Умен". На мгновение ему показалось, что они с Чичиковым коллеги, но он отмел это, как наваждение, и, наконец, заговорил:

– Служба такая. К кому только ходить не приходится. Вами, Чичиков, в городе очень даже интересуются.

– Пусть их интересуются, – небрежно махнул рукой Чичиков. – А мы с вами сейчас по коньячку. Степан! Пулей сгоняй…

– Ну что вы, Сергей Павлович! Мы же солидные люди. – Паляница положил на стол дипломат и вытащил из него коробку с "Метаксой". – Я из коньяков только "Метаксу" пью, настоящую. Мне наша таможня предоставляет. А больше здесь нигде ее не взять. Как, Сергей Павлович, надругаемся над ней?

Паляница пытался перехватить в разговоре инициативу и приготовить для себя благоприятную позицию. Удачей, как ему показалось, было то, что Чичиков первым выказал интерес в области коньяка. Клиента, как учит чекистская теория, надо ловить на его же интересе. Но поди вот так сразу нащупай интерес этот. Свой же интерес – как бы ущучить директора ИПК, – надо было ни в коем случае не выказывать даже полунамеком.

– Степан, изобрази, – распорядился Чичиков.

Степан проворно поставил на стол две стопочки, порезал тонко лимон и бережно, как ребенка из колыбели, достал бутылку из коробки. Так же бережно, без лишнего звука открутил крышку. Нос защекотало от густого аромата. Раздалось упоительное бульканье: темно-коричневая жидкость до краев заполнила стопки. Чичиков поднял свою, одним глотком выпил, крякнул и закусил лимончиком. Палянице ничего не оставалось, как поддержать почин – везде этот Чичиков его опережал.

– Рассказывайте, – Чичиков с некоторой игривостью шевельнул бровью. И даже подмигнул.

– Я по просьбе Валентина Павловича Шкурченко пришел. Беда, понимаешь, у человека.

Чичиков заломил бровь, на этот раз с удивлением.

– Выходит так, Сергей Павлович, что вы его обманули.

– Я вижу, замечательный вы человек, – не моргнув глазом, ответил Чичииков. – О друзьях хлопочете. Друг, он всегда за заботу отблагодарит, не так ли?

«Опять в самую дырочку попал, прохвост", – отметил Паляница. И продолжил с напором:

– Он четырех сотрудников потерял.

– Новых наймет, – обронил Чичиков, поднимая следующую, уже подготовленную Степаном, стопку. – В чем проблема-то?

– Никакой проблемы, если бы они не исчезли самым непонятным образом. Точнёхонько после вашего визита к Шкурченко. Вы ведь заключили с ним какую-то сделку?

Паляница глянул на Чичикова профессионально острым взглядом, прямо автогеном взрезал.

– Какую такую сделку? – с неподдельным интересом спросил Чичиков.

"Насчет мертвых душ", – чуть было не брякнул Паляница, но понял, что чепуха получится, Чичиков, еще чего, в лицо посмеется.

– Это насчет мертвых душ, что ли? – спросил Чичиков и поднес ко рту третью стопку. – Ладно, Вячеслав Тихонович, оставим дурака Шкурченко в покое. Вы своё исполните, он вам заплатит… Вы мне вот что лучше расскажите, что за человек директор Института Прогрессивной Кибернетики? Для начала – как зовут человека. Любопытствую, знаете ли.

– Хм… Вы что же, мысли читаете? – Паляницу зацепило чичиковское «он вам заплатит».

– Да что мысли, – махнул рукой Чичиков. – Мысли это такие пустяки. По мне так страхи гораздо занятнее, фобии, знаете ли.

Паляница вспомнил о своём страхе перед институтскими упырями.

– Так как звать человечка-то? – вернулся к своему вопросу Чичиков.

– Кого звать? – забывшись, спросил Паляница.

– Того, кого вы боитесь сильно. Директора.

Паляница молча хватил коньяку, взглядом показал Бычку, чтобы наливал ещё. Тот исполнил, и Вячеслав Тихонович снова употребил.

– Степан, поди пива попей, – распорядился Чичиков.

– Нестор Анатольевич Перетятько, – убитым голосом сообщил Паляница, когда дверь за Бычком затворилась.

– Зря вы так его опасаетесь, голубчик, – ласково промурлыкал Чичиков.

Паляница вгляделся в лицо Чичиков, смутно соображая, помощник ли ему Чичиков. Хватил ещё коньяку и неожиданно для себя пустился в объяснения.

– Перетятько и ещё двое в институте что-то вроде банды. Один заведует «больничкой», называемой лечебно-методическим центром, плакаты про гениев видел? Выписывают жмуров из морга, обязательно, чтобы труп был свежий. Также имеются подозрения, что они и сами умерщвляют пациентов.

– Ну а вам-то что с того? – нимало не удивился Чичиков.

– Мне-то? – переспросил Паляница. – А вот слушай, Чичиков. Как-то приглашает меня Перетятько в «больничку». Что за ерунда, думаю. На хер мне оно не упало. Заводит в бокс, в районе подвала. Посередине стол, на нём – жмурик, твёрдый, как бревно. Заведующий «больнички», Аркадий Никифорович Дятел с подходцем, эдак, говорит: "Вы человек видавший виды, с хорошими нервами, иначе и приглашать не стали бы". Думал, какой-нибудь гремящий аппарат покажут – искры, взрывы. А они жмурика давай в магнит засовывать. Светился он у них там. Нехорошее зрелище – в полной темноте словно светящиеся муравьи по жмуру бегают… угольками. Спрашиваю, в чем здесь смысл. Вот что мне они ответили.

Паляница полез в «дипломат», вынул оттуда бумажку.

– Читаю дословно. «В мире известны опыты над умирающим телом, когда душа, так сказать, отлетает. Уже измерено, что высвобождается и исчезает незнамо куда четыре грамма веса. Вы скажете, четыре грамма – это херня? Ничуть не херня! Подставьте в формулу Эйнштейна, – ее каждый ребенок знает, – знаменитый эм-цэ-квадрат. Такой дефект массы эквивалентен четырем Хиросимам. Куда, спрашивается, девается вся эта прорва энергии? Мы же здесь, у себя, наблюдаем приборами высокочастотный след, так сказать, информационный пакет. Если удастся канализировать эту энергию в наш мир, мы получим дешевый и практически неисчерпаемый ее источник". Лекцию целую отбарабанил, как школьнику, а тело обратно в морг не вернул. Что они с ним сделали – неизвестно.

– Компромат собираете, полковник?

– А что делать? – развёл руками Паляница. – Жидковат, конечно, компроматец, вон, в лесопосадках на каждом шагу холмики могилок бомжей.

– Я так понимаю, у нас речь не о могилках, а о сверхоружии, это самое меньшее, полковник.

– Да ну? Вот ведь не подумал, а ведь точно, всё сходится. – Паляница глянул в свою бумагу: – «Четырем Хиросимам». Так-так-так. Это что выходит? На кого они работают, спрашивается? Вот где вопрос. Вот, Чичиков, где собака порылась! Ты меня понимаешь?

– Отчего ж не понять. Ещё по одной? – Чичиков взялся за бутылку.

– Давай. Очень хорошо. Чего я сразу не сообразил? Сейчас в верхах знаешь, какая шпиономания? Всё из-за ихней многовекторности. Ложится спать агентом запада, просыпается агентом Кремля. А ещё татары в Крыму, не забывай. – Паляница вспомнил об имеющейся у него в Ялте квартире. Курортный сезон, сейчас бы у моря, в казино сидеть.

– Какие татары, любезный? Весь Крым русские скупили. Русские и ваши, Н-ские. Только полковник, о курорте потом помечтаешь.

«Чёрт какой-то этот Чичиков, а не человек, – подумал Паляница. – Мысли угадывает. То-то Шкура обосрался».

– Какой ещё курорт?

– Эта… Казино, девочки по вызову, шашлычок с лавашиком на склонах Ай-Петри, – скучным голосом перечислил Чичиков любимые развлечения Паляницы в Ялте. – Ну а третий из этих страшных людей кто?

– Каких людей?

– Перетятько, Дятел, а кто третий?

– А… Евгений Петрович Миокард. По данным, так в детдоме окрестили. Очень опасный человек. Мощный гипнотизёр. Заведует лабораторией высших способностей человека. Могу рассказать, был очевидцем некоторых опытов.

– Увольте. Вот от этого увольте. Всё, что мне нужно сейчас, это телефоны Нестора Анатольевича.

– Пожалуйста. – Паляница полез в карман. – Его визитка.

– А домашний?

– У него дома нет телефона.

– С чего бы это у него не было домашнего? – вопросил Чичиков, обнюхивая визитку. – Ого! Интересно. Знаешь, полковник, чем пахнут визитки у директоров институтов?

– Чем? – хмуро и нехотя произнёс Паляница.

– Чем-чем! Завхозами, вот чем! Кстати, кто у вас там завхозом?

– Это важно?

Чичиков кивнул.

– Свисток Пётр Петрович, замдиректора по АХЧ.

– Славно, славно… – Чичиков потёр пухлые ладошки и вопросительно посмотрел на Паляницу.

– Чего ещё?

– Телефончик.

Паляница залез в справочную своего мобильного и продиктовал номер.

– Ну всё, поговорили, Вячеслав Тихонович и будет.

– А гарантии?

– Какие тебе гарантии? Тебе что, назвать казенные суммы, которые вы с Перетятько в карман положили?

– Это доказать невозможно.

– Пока подсудимый жив, всё доказать возможно. Закон юриспруденции! – Чичиков громко, душевно рассмеялся.

Паляница почернел лицом, но сдержался. Он угрюмо посмотрел на Чичикова, кивнул и стал уходить.

– А на посошок? – крикнул вслед ему Чичиков.

– Я и сам, Сергей Павлович, шутки юмора шутить умею, – отозвался от двери Паляница.

Спускаясь по лестнице, Паляница думал – звонить или не звонить Нестору Анатольевичу? И чем ниже спускался, тем больше выходило, что нужно звонить, тем больше Паляница боялся директора, и всё меньше – Чичикова.

Забравшись в свой опель, Паляница, наконец, созрел и взял в руки мобильник.

– Слушаю, Вячеслав Тихонович, – отозвался Перетятько бархатным негромким голосом. – Ты, как я понимаю, от Чичикова?

– Так точно, Нестор Анатольевич, от него. Собака этот Чичиков.

– Так ли уж собака? – рассмеялся директор. – Давай по порядку.

– Мысли читает, визитки на нюх пробует.

– На нюх, это как?

– Твою визитку нюхал. Сильно нюхал, а потом знаешь, что говорит? Говорит, завхозом пахнет. Как только про завхоза сказал, сразу весь интерес ко мне потерял.

– Завхоз, говоришь? Интересное дело. А про мёртвые души разговор был? – вкрадчиво поинтересовался Перетятько.

– Ни словом не обмолвился, – буркнул Паляница.

– А чего ж ты его не спросил, а, Тихонович?

«Спросишь его, как же», – подумал Паляница, а вслух сказал:

– Не было подходящего повода. Кто ж такие вопросы при первом знакомстве спрашивает?

– Так значит, он меня ищет?

– Да, ещё как! Телефоны требовал, говорит, почему домашний не говорю, а я говорю, что дома телефона нет. Не поверил, собака.

– Не волнуйся, дружище, не волнуйся, – промурлыкал совсем уже ласково директор. – Разберёмся.

И без предупреждения оборвал разговор.

«Знаю я, как вы разберётесь, – подумал Паляница. – Предупредить Чичикова?»

И решил не предупреждать: от этого Чичикова благодарности не дождёшься. Пускай работает сам, поглядим, какой он могучий.

В это время Перетятько уже набирал номер, известный очень немногим людям – телефон Хозяина.

Александр Владимирович Ибрагимов не зря считался негласным хозяином города Н. Был он умён, жесток и ухватист: умел ставить перед собой цели и умел их достигать. Многие ненавидели его, некоторые любили, но все без исключения – боялись. Улыбался он редко – только перед видеокамерами. Причём взгляд оставался холодным и жёстким, а если какой журналист задевал за живое неловким вопросом – делался злым.

В этой жизни Александр Владимирович любил три вещи: деньги, власть и футбол. Причём деньги ценил скорее как средство, как знак высокого жизненного статуса. Властвовать предпочитал не публично – политика и прочая суета – а закулисно. Дёргал за ниточки через расставленных на ключевые посты верных людей.

Но настоящей и всепоглощающей страстью Хозяина был футбол. Александр Владимирович мечтал презентовать городу Н. команду европейского уровня. Вот здесь ему и не везло.

Футбольный клуб города Н. – ФК «Забойщик», который жители Н. во дни поражений называли «Запойщиком» – командой европейского уровня становиться упорно не желал. Чем больше средств тратил Хозяин на любимое детище – тем хуже играл «Забойщик». И совершенно отвратительно – на европейской арене. Приглашённые из Европы тренеры терялись в догадках: вроде бы и по европейской футбольной науке учат, а команда проигрывает. И как проигрывает! Что не международный матч – то разгром. И не спишешь ведь на особенности национального характера: больше половины игроков – тоже приглашённые из разных стран. С этими игроками творилось что-то загадочное. Купят, или как говорят в футбольном мире – подпишут молодого перспективного, скажем, нигерийца или бразильца, или румына какого-нибудь, матч-другой побегает, попотеет, как у себя на родине, совершит немало футбольных чудес, окропит бальзамом сердца болельщиков, а потом куда что делось – непонятно, зачем такие деньжища были на него угроханы.

А чем только Хозяин не ублажал своих любимцев, что только не дарил: иномарки дорогие, квартиры в элитных домах, билеты на концерты поп-звёзд. Ничего не помогало.

Если бы только можно было заполучить настоящих звёзд мирового футбола! Но не хотели почему-то итальянские или английские знаменитости играть в городе Н. Да если бы захотели – кто поручится, что не произойдёт с ним той же загадочной метаморфозы.

Неизвестно, кто посоветовал Александру Владимировичу обратить внимание на проект «Поиск гения». Человек, посланный Хозяином на разведку в Институт Прогрессивной Кибернетики, доложил, что дело перспективное и надо бы взять «на карандаш». И после очередного евроразгрома Хозяин принял решение…

– Говори, Нестор Анатольевич, у тебя три минуты, – услышал Перетятько.

– Проблемы, Александр Владимирович, – торопливо проговорил он. – Объявился некий Чичиков. Интересуется институтом. Интересуется мертвыми душами.

– При чём тут души?

– Александр Владимирович, как вам сказать. Этот Чичиков что-то вроде сильного экстрасенса или мага. У него чрезвычайно недобрые намерения.

– Факты есть?

– В тот-то и дело, что есть. Паляница его проверял, так сказать досье… Очень нехорошие факты.

– Ладно, пока разбирайся сам, но держи в курсе. Что по нашей теме?

– Гуру Фёдор чувствует себя хорошо. Пророчествует понемногу.

– Когда моих начинать присылать?

– Можно с понедельника.

– Хорошо, Нестор Анатольевич.

Хозяин повесил трубку. «Моими» он назвал футболистов клуба «Н», которым следовало растормозить их футбольные сверхспособности.

Сверхспособности – самые разнообразные – в «больничке» растормаживали уже давно. Никто уже не помнит, откуда взялся большой электромагнит, может быть, по просьбе руководства ИПК был оставлен после экспериментов кафедры биофизики Н-ского университета. Первым же его чудесные свойства обнаружил студент ИПК, проходивший тогда практику. Будучи в нетрезвом состоянии и пользуясь отсутствием сотрудников, включил прибор и, когда магнит солидно загудел, сунул в него свою пьяную головушку. На следующий день у него открылась абсолютная память, исчезла алкозависимость и возник жесточайший сексуальный темперамент. Студент был настолько ошарашен, что тут же рассказал всё однокашникам. Те тоже пожелали испытать себя на приборе. Дождавшись обеденного перерыва, проникли в «больничку» и поочерёдно опробовали действие магнита. Половым гигантом не стал никто, как никто не приобрёл абсолютную память, зато у всех обнаружились разнообразные, ярко выраженные таланты.

Тайну магнита раскрыл тот самый первый из группы счастливцев. Дар абсолютной памяти замучил его абсолютно. И был студент настолько туп, что пошёл прямо к директору ИПК с конкретной жалобой на работников лечебно-методического центра. Претензия заключалась в том, что те «не запирают двери лабораторий, допуская свободный доступ к медицинским приборам, из-за чего страдают совершенно посторонние люди».

Нестор Анатольевич разобрался в ситуации быстро и решительно. Все студенты, побывавшие в магните, были отчислены и направлены на принудительную диспансеризацию, в ту же самую «больничку», в бокс с решётками на окнах, с надёжными запорами на бронированных дверях. Факты сверхспособностей подтвердились в полной мере. В результате полугодового наблюдения было установлено, что только у одного из девяти способности закрепились. У остальных, включая и первооткрывателя, они постепенно сошли на нет.

Сверхспособность этого одного была совершенно безобидного свойства: он слышал голоса далёких миров. Стоило ему увидеть сквозь зарешёченное окно палаты звёздное небо, стоило лишь внимательно присмотреться к какой-либо звёздочке, как перед ним открывались панорамы неведомого мира, слышались чуждые голоса и звуки. Досталось ему от врачей-исследователей больше всех. Три экспертизы на психическую вменяемость, перекрёстные допросы, детектор лжи. Дело успело дойти до применения спецпрепаратов, но тут к Юпитеру подлетела комета Шумейкера-Леви. Студент, глядя в окно, описал всю грандиозную картину разрушения кометы и падения её фрагментов на Юпитер. После чего попросил отпустить его домой. Через неделю по всем телеканалам прошли съёмки этого уникального явления, сделанные астрономами НАСА. Насчёт бывшего студента отпали все сомнения и его отпустили с миром, предварительно взяв подписку о неразглашении.

В тайну магнита директор посвятил лишь заведующего «больничкой», Аркадия Никифоровича Дятла. Тут уж деваться было некуда: чтобы «закатать» на полгода девять человек требовалось серьёзное обоснование, оформить которое мог только Аркадий Никифорович, имевший для этого и должность и связи.

Дятел был человек практического склада ума. Его совершенно не интересовало, как работает магнитный прибор, что он делает с мозгом подопытного. Главное – работает, и есть результат. Как-то сидели они с Нестором Анатольевичем тет-а-тет в кафешке и гадали – как порачительнее распорядиться удивительным прибором. Ясно же, что прибор этот – чистый клад, что можно работать «под заказ». Но есть две проблемы: невозможно предсказать, какой именно талант проснётся у заказчика, и неясно – закрепится или нет. Посидев-подумав, пришли они к выводу, что к тайне надо приобщить третьего, самого толкового сотрудника ИПК, по совместительству, кстати, работавшему в «больничке». И занимался этот сотрудник очень близкими вещами: тоже растормаживал сознание, с помощью химических препаратов. Звали его Евгений Петрович Миокард, впрочем, сотрудников он просил называть его просто Жекой.

Жека этот был тёмной личностью. Воспитанник детдома, ухитрился закончить Первый Медицинский в Москве, сходу защитил кандидатскую. Параллельно закончил и биофак МГУ. В Н. появился в девяностом, якобы по академическому направлению из Москвы. Но Паляница, придя в ИПК, разобрался, что Академия была прикрытием оборонных организаций.

Работал Жека всё больше с бомжами и наркоманами, такими, что если помрёт, никто выяснять, почему и как, не станет. Реакция его на тайну магнита весьма удивила Перетятько и Дятла: он запретил подпускать кого-либо к магниту, пока не испытает на себе растормаживание сверхспособностей. И, не откладывая дела в долгий ящик, испытал.

Какая именно способность раскрылась у него, Евгений Петрович никого информировать не стал. Сообщникам напустил тумана, сказав, что пока ничего не ясно. Но надо бы через месяц повторить. Дятлу ждать месяц не хотелось: он задыхался от мыслей о коммерческих возможностях прибора. Он возражал. Но Евгений Петрович как-то так глянул на него, что возражать Дятлу вдруг расхотелось, а, напротив, возникло желание поддержать коллегу, потому что тот совершенно прав.

Вечером того же дня, когда Перетятько и Дятел ужинали в ресторане, Нестор Анатольевич не без задней мысли обратил внимание коллеги на его странное поведение. Так и сказал:

– Что-то, Аркаша, ты стал слишком уступчив.

– Чего это? – удивился Дятел.

– А того, голубчик, что Жека наш тебя быстро уговорил.

– Чего? – не понял тот. – На что это он меня уговорил?

– Насчёт прибора. Отложить раскрутку дела на месяц.

Аркадий Никифорович задумался. Налил себе коньяку, хотел было выпить, но отставил фужер.

– Да я всегда хотел не спешить. У нас с Жекой на эту тему никакого разговора не было.

– Ну, не было, так не было, – легко согласился Нестор Анатольевич, а сам подумал: «Теперь от Жеки надо держаться подальше. Уговаривалка у него шибко убедительная стала».

Нестор Анатольевич был и раньше осведомлён, всё от того же Паляницы, о гипнотических способностях Миокарда. Он понял, что в магните эти способности обострились чрезвычайно. И тем же вечером не без некоторого душевного трепета Нестор Анатольевич принял решение самому забраться в магнит. Особых сложностей с его управлением не было: включаешь силовой щит, устанавливаешь таймер и суёшь голову в соленоид.

Поздним вечером Перетятько появился в «больничке». Успокоил дежурного, что никакого ЧП и спросил ключ от лаборатории. На что услышал:

– А там уже Аркадий Никифорович.

Перетятько лишь кивнул, мол, так и должно быть, я в курсе, и поспешил в лабораторию.

Дятел тоже был не дурак. Он хоть и не помнил, что изначально возражал Жеке, но раз директор говорит, значит, так оно и было. Он умел различать директорские интонации, поэтому сообразил, что тот крайне удивился его уступчивости. Значит, хитрый Миокард заполучил-таки свою сверхспособность, и теперь будет крутить-вертеть ими как ему вздумается. Поняв это, Аркадий Никифорович, сердечно распрощавшись с директором, прямым ходом направился в «больничку». К приходу Перетятько он уже успел слазить в магнит и теперь сидел на стуле, пытаясь осознать, какую именно сверхспособность обрёл. И вдруг ясно ощутил, что в дверь лечебно-методического центра входит Перетятько. Дятел ухмыльнулся и впервые в жизни почувствовал себя настоящим, большим человеком. Всю свою жизнь он стремился к этому манящему ощущению, предугадывал, что такое наверняка есть, для того и делал карьеру, взбирался на руководящие посты, но никогда не испытывал. Когда Перетятько взялся за ручку лабораторной двери, Дятел сладко улыбнулся и хотел уже громко и не без подковырки сказать: «Милости просим, Нестор Анатольевич», но спохватился. Козыря следовало придерживать.

Перетятько казался озабоченным. Он оценивающе окинул взглядом Дятла, посмотрел на магнит.

– Включал? – спросил он.

– Включал, – кивнул Дятел.

– Ну и как оно?

– Живой.

– Понятно.

Перетятько потоптался в нерешительности и переспросил:

– Так значит, включал?

– Давай, Нестор Анатольевич, залазь. В принципе, ничего страшного.

– Я понимаю, – ответил директор. – Ты, Аркадий Никифорович, на сколько ставил?

– Таймер выставлял Жека. Ты включай.

Директор включил магнит.