Радуйся! Осипов Алексей

Или уже не я?

Смутно.

Потому что не люблю вспоминать.

Через несколько лет мои родные признались мне, что в газете, да и везде, была информация о том, что это было первое заказное убийство.

Мы и слов-то тогда ещё не знали таких – «заказное убийство». Оказалось, что отец Славика отказался превращать завод в акционерное общество. Настоящий «красный директор».

Вряд ли он думал, что это серьёзно и что из-за этого могут убить. Ещё не настали те времена.

Тогда я понял, почему он не смог открыть входную дверь. И задохнулся прямо возле неё. Почему Славик висел на раме окна седьмого этажа, пока не сорвался вниз. Дверь невозможно было открыть.

Новогодняя ночь.

Наступил 1992 год.

Не рассказали мне всё это мои домашние, потому что пожалели.

Скрыли это всё.

И газету ту.

Да и всё другое.

Но к тому моменту, когда рассказали, я уже был другим человеком.

Меня уже ничего не задевало.

И я не плакал.

Я был уже очень жесток. Как была жестока окружающая меня действительность.

Я изменился.

И после 90-х менялся ещё не раз, как любой человек, проживающий жизнь.

Я никогда не писал о них.

Об этих годах.

О девяностых.

Но всю жизнь собираюсь.

Мне есть что сказать.

Я считаю, что по-своему мы уникальное поколение. Единственное.

До сорока лет мне казалось, что вся эта несчастная жизнь бесконечно исковеркана.

Но спасло меня моё знание о жизни своих предков.

О войне.

Про каждого.

В деталях.

И, сравнивая наши судьбы, я понял, что жизнь не исковеркана.

Она просто – жизнь.

Такая, какая досталась.

А вот поколение моё… Исковеркано.

Одна моя близкая подруга в соцсетях на мои извечные вопросы: «Зачем я пишу здесь? И чего хочу добиться? Что изменится от того, что я пишу? И о чём я?» – однажды ответила: «Вы один из немногих, кто „тащит“ на себе Ваше поколение».

Вот так…

Может быть… может быть…

Фраза меня эта поразила.

Не знаю.

Может, это и так.

Но как тащу?

Где тащу?

Куда тащу?

Не знаю.

Вот и сейчас, пишу это всё… и тащу…

Просто, может, мне было бы легче, если бы нас осталось в живых больше.

Во всяком случае, Славик бы мне точно помог.

Ведь он был мой друг…

Однажды, лет двадцать спустя, он мне приснился. Единственный раз. Повзрослевший, соответственно возрасту.

И сказал, что он жив.

А это всё была программа защиты свидетелей.

Не пожелал бы это пережить никому. Даже во сне.

Я и плакал. И обнимал его. И ненавидел за то, что за столько лет он не дал мне знать, что жив.

Вот такой душераздирающий бред был во сне…

В сорок лет…

Я молюсь за него.

Да и за всех, кого потерял.

И за тех, кто со мной.

Мой друг.

Слава Щукин.

Надеюсь, ты слышишь меня…

У этого рассказа, у единственного, нет даты.

Дата может быть любая из этих тридцати лет. Я мог его написать, когда угодно.

Хоть на следующий день после событий, описанных в нём.

Хотя… Не мог.

Надо было прожить это всё.

На плечах

Сводки-сводки-сводки с фронта…

Я тут понял, что нам дано в микроскопических масштабах почувствовать то, что чувствовали наши предки в войну. Когда каждый день приходишь к репродуктору, чтобы услышать о том, что произошло на фронте. Как далеко отогнали немца? И скоро ли Победа?

Мучительно это и страдательно очень. Ничего не меняется… Бои местного значения…

А ты всё ходишь и ходишь… И ждёшь.

И терпишь. И работаешь. И голодаешь. И мёрзнешь.

И получаешь похоронки.

И длится это не месяц, не два. Годы.

Только вот последнее – не про нас.

И это – счастье.

Мы сидим на диване. В тепле. И смотрим новости по телевизору. Сводки с фронта…

Все мы помним, как в детстве жалели, что не застали то время. Что не помогли. Не били фашиста. Что не совершили подвиг.

Смешно и по-детски.

Но вот дано же нам почувствовать. В минимальном флаконе. Пробник такой.

И, тем не менее, многие из нас не выдерживают.

Срываются. «Почему так медленно?!» «Раздолбать всех и всё ракетами!»

Уже срываемся…

Так хочется выкрикнуть слово «ПОБЕДА!!!»

История, как известно, идёт по спирали. И вот она пришла в эту точку.

Точку, куда наши деды подсадили нас на своих плечах.

Как тогда на параде, когда мы были маленькими.

И суть этой спирали заключается в том, что всё то же самое. Всё повторяется. Только по-другому. Несравнимо легче всё.

Чем становишься старше, тем больше осознаёшь то, что они для нас сделали. Проникаешься глубиной этого смысла. И благодарность возрастает до невероятных размеров.

Они не только вынесли на своих плечах самую страшную, самую чудовищную войну в истории человечества. Не просто дали возможность нам жить.

Не просто спасли…

Они вернулись с фронта и подняли лежащую в руинах страну, чтобы нам было где жить.

Но и этого мало!

Они создали самое совершенное оружие, которое позволило нам так долго жить без войны.

Они дали нам право быть наследниками Победы.

Просто так. Без всяких на то наших усилий.

Гордиться. Быть свободными. И независимыми. Жить!

Невероятно!

Поистине – поколение Титанов.

Но вот история совершила свой круг.

Мы в той точке.

И можем это переживать и гордиться собой. Своей страной. Своей армией.

Без тех нечеловеческих усилий.

Но всё же нам дано. Дано почувствовать.

Примерить на себя.

Как тогда. В детстве. В мечтах.

У каждого поколения – своя война.

Да…

Всё почти как тогда.

Почти…

Мы до сих пор у них на плечах.

Даже сейчас.

Как тогда. В детстве.

На параде Победы, которую мы все сейчас так ждём.

31.03.2022

Сочинение ко дню Победы

На фото – мой дед.

Осипов Иван Дмитриевич.

Питерский рабочий. Коммунист.

Перед уходом на Финскую.

Вернулся с обморожением ноги. Работал мастером на заводе. У него была бронь по ранению и от завода.

Ушёл на фронт в первые же дни войны.

Погиб предположительно 4–5 августа 1941-го года.

Предположительно – возле деревни Теребутицы Новгородской области.

Немцы рвались к Ленинграду. Точное место захоронения неизвестно.

В шестидесятые годы стало популярно искать героев.

Однополчан.

Тётка написала в газету. Чтобы что-то выяснить.

Нашёлся однополчанин деда. Встретились.

Рассказал, что он его узнал по фотографии.

Что погиб дед геройски.

Что было окружение.

Что выполнил приказ.

Взорвал машину с боеприпасами, чтобы не досталась немцам.

Что думали, что его и самого убило. Но вечером того же дня однополчанин видел его в колонне отступающих.

Что шёл сам. Весь в бинтах. Вокруг глаз был гной.

Гангрена. Не жилец.

Поехали в эти Теребутицы. Там у братской могилы и обелиска были речи. Собрание. Именем деда назвали класс в местной школе. Обещали вписать его имя в список имён на обелиске.

Только… бабушка… во всё это не поверила.

Единственное письмо от деда было из-под Тамбова, где формировалась часть.

Где Тамбов – и где Новгород? Разница в несколько дней.

Не поверила. Посчитала, что это всё кампанейщина.

А пару лет назад брат на 9-е мая прыгнул в свой джип, никому ничего не сказав, и поехал в Теребутицы. Позвонил отцу и сказал: «Пап, нет его здесь». Фамилии на памятнике так и не было.

Неизвестность…

Вот, собственно, и всё…

Только…

Кажется, в четвертом классе… Мы писали сочинение ко Дню Победы. И я из поколения мальчишек, воспитанных на фильмах о войне. На живых рассказах. Из поколения, которое после этих фильмов ходило в атаку по ночам. И кричало во сне, закрывая деда собой. Написал в сочинении, что деду присвоили звание Героя Советского Союза. Посмертно.

Отца вызвала учительница: «Как же?! Мы ничего не знали!»

Отец всё объяснил.

Что у меня богатое воображение.

Учительница сказала: «Как же он мог???!!!»

Отец усмехнулся… и сказал: «Он сам ему звание присвоил!»

Мне должно было быть стыдно. Но почему-то не было.

Не написал я в том сочинении вот что…

За день до получения похоронки бабушка отвезла на кладбище маленький гробик. Умерла младшая, пятимесячная Дина. Впереди была блокада, которая началась уже 8-го сентября. У бабушки на руках оставались моя тётя и отец, которому было пять.

Впереди их ждал ад.

Но они этого ещё не знали…

Не знали, что бабушка практически смирится с тем, что они не выживут.

Что в первую, самую страшную осень и зиму не будет практически ничего. Даже пресловутых 125 граммов как бы «хлеба».

Что отец, шестилетний ребёнок, будет лежать один три дня (бабушка уйдёт рыть траншеи вокруг города) в промороженной большой комнате деревянного дома на Каменном острове.

Что комната эта будет залита невероятно ярким лунным светом.

Что он будет умирать.

И в свои шесть лет будет совершенно ясно это осознавать. Будет монотонно со скрипом хлопать и хлопать не закрытая дверь. И в какой-то момент… он каким-то чудом соберёт все свои детские силы… всё свое нежелание умирать…

Страницы: «« 123