Бледные розы Муркок Майкл

Памяти Джорджа Мередита,

на произведениях которого

я учился писательскому искусству

Уходит лето, хлад и тьма близки -

Как это сердцу радостно и мило.

Уж розы бледные роняют лепестки

В косых лучах усталого светила

Эрнест Доусон

ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой Вертер пребывает в безутешной печали

– Ты еще не потерял способности развлекать, Вертер, а это – главное, – сказала Миссис Кристия, высоко подымая юбки, чтобы выразить свое удивление.

Вертер де Гете редко устраивал представления, хотя поставить, к примеру, вызвавший похвалу «Дождь» ему не составляло труда. Впрочем, и Неистощимая наложница не часто одаривала особыми знаками внимания своих избранников.

– Тебе нравится? – спросила она, заметив, что Вертер опустил глаза на ее бедра.

– Да, – еле слышно ответил Вертер. Его бледные пальцы заскользили по татуировке, представлявшей собой картину на сюжет «Смерти и девы». Два скелета сплелись в чувственном объятии. Лонные волосы Неистощимой наложницы приняли очертание не лишенного изящности черепа.

– Вы одна понимаете меня, Миссис Кристия.

Эту фразу Неистощимая Наложница слышала много раз от своих поклонников, однако, она всякий раз доставляла ей удовольствие.

– Мертвенный Вертер! – вздохнула Миссис Кристия. Он наклонился, чтобы поцеловать череп.

Дождь лил, пронизывая мглу зелеными, пурпурными и красными каплями. Как и подобает любому дождю, он нес влагу, что самым естественным образом сказалось на собравшейся публике, которую, помимо Миссис Кристии, составляли Герцог Квинский, Епископ Тауэр, Миледи Шарлотина и два путешественника во времени из далекого прошлого. Их одежда (у кого только она была) промокла, а сами они дрожали, стоя на выступе высокой скалы и всматриваясь в Романтическую Пропасть Вертера (внизу, вырываясь из недр утеса, пенился водопад).

– Природа – вот истина! – воскликнул Вертер. Герцог Квинский чихнул, затем приветливо улыбнулся и огляделся по сторонам. Заметив, что не обратил на себя внимания, он кашлянул и постарался снова чихнуть. Не добившись желаемого, он задрал голову. По небу ходили мрачные тучи. Сверкнула молния, раздались раскаты грома, посыпался град. Миледи Шарлотина, одетая в шаровидное розовое платье, испещренное голубыми прожилками, радостно захихикала, когда градинки с едва различимым звоном коснулись ее позолоченного лица.

Епископ Тауэр, как всегда выглядевший величественно в своем огромном – в два человеческих роста – головном уборе в форме зубчатой башни, насупившись, отвернулся, показывая всем своим видом, что устроенное Вертером представление никак не сравнимо с тем, что годом раньше поставил он сам. То был тоже дождь, однако его капли не растекались, а, ударившись о землю, превращались в настоящих маленьких человечков. Епископ, прекрасно знавший о том, что планету может изменить любой ее обитатель по своей прихоти, не мог по достоинству оценить устроенную Вертером метаморфозу Природы.

Миссис Кристия, от которой не ускользнула недоброжелательная реакция Епископа Тауэра, дабы поддержать своего возлюбленного, поспешила воскликнуть:

– Но ведь это еще не все, Вертер? А финал?

– Я хочу закончить представление чуть позднее.

– Нет, нет! Прошу тебя, дорогой, покажи нам финал сейчас.

– Не могу отказать вам, Миссис Кристия, – ответил Вертер и повернул на пальце одно из своих Колец Власти.

Тучи разошлись. На их месте появились перламутровые облака, изливавшиеся серебристым дождем.

– А теперь, – прошептал Вертер, – я продемонстрирую вам Спокойствие, в нем – Надежда.

Он еще раз повернул Кольцо Власти, и на небе вспыхнула радуга, соединив два перламутровых облака.

На этот раз Епископ Тауэр счел возможным прокомментировать зрелище, в то же время посчитав нужным вложить в свои слова долю сомнения:

– Черная радуга? Можно предположить, что она выражает вашу Идею, Вертер, хотя, вероятно, не в полной мере.

– В мере, достаточной для меня, – сухо ответил Вертер.

– Тогда у меня нет замечаний, – сказал Епископ. Он сдвинул густые рыжие брови и поднял голову. – Эта радуга хорошо смотрится.

Миссис Кристия, заметив иронию в глазах Герцога Квинского, поспешила бурно зааплодировать.

– Великолепная радуга, Вертер! – выпалила она. – Разве где – нибудь такую увидишь?

– Чтобы создать подобную радугу, требуется особое воображение, – согласился Герцог, поддавшись настроению Миссис Кристии.

– Не оставляю надежды, что это не просто радуга, – уточнил Вертер. Хотя его творение и заставило говорить о себе, в ответе Вертера сквозило чувство обиды.

Последовал хор голосов, признающих его несомненную правоту. Миссис Кристия подошла к Вертеру и взяла его за тонкую бледную руку. Однако оказалось, что она проявила неосторожность, случайно задев за Кольцо Власти. Радуга стала переворачиваться, а затем и вовсе распавшись, осыпалась на скалу кусочками черного янтаря.

Миссис Кристия ахнула и в испуге поднесла руку ко рту, все еще сжимая другой рукой пальцы любовника. Ее круглые голубые глаза наполнились страхом, но уже через мгновение в них появились искорки смеха, которые тут же погасли, когда она взглянула на Вертера. Вертер медленно освободил руку, уныло пиная упавшие на скалу осколки. Небо – теперь совершенно безоблачное – приобрело невыразительный серый цвет, чуть скрашиваемый блекнувшими лучами заходящей звезды. Вертер, словно желая обрести силы, резким движением надвинул на лоб темно-зеленую фуражку, прикрывавшую его длинные каштановые волосы.

– Превосходное представление! – воскликнула Миледи Шарлотина, не обратившая внимания на промах Миссис Кристии.

– Вам удалось создать многозначительный символ, Вертер, – подхватил Герцог Квинский, обводя рукой небо. – Завидую вашему таланту, мой друг.

– Продукт похоти и оплодотворения яйцеклетки сперматозоидом, – пояснил Епископ Тауэр, имея в виду процесс появления на свет Вертера (который и в самом деле был зачат в результате полового сношения, взращен в чреве матери и познал детство – настоящая редкость для Края Времени). – Браво! – заключил Епископ.

Вертер вздохнул.

– Вы проявляете снисхождение к моей горькой судьбе. Другие являются в этот мир зрелыми и хорошо сложенными.

– Ты забываешь о Джереке Карнелиане, – бросила через плечо Миледи Шарлотина. Она уже собиралась в дорогу и, верно, потому ее шарообразное платье несколько раз подпрыгнуло.

– Но Джерек Карнелиан никогда не был уродцем, – возразил Вертер.

– Вы не долго пребывали в таком состоянии, Вертер, – рассудительно сказал Герцог Квинский. – Вашей матери не понадобилось много времени, чтобы заменить шесть ваших рук двумя. Она сделала все на славу, принимая во внимание, что это был ее первый опыт.

– И последний, – буркнула Миледи Шарлотина, стараясь оставить за собой последнее слово. Она щелкнула пальцами, и к скале, закрыв ее своей тенью, приблизилась огромная желтая лошадь.

Между тем Вертер не унимался.

– Все это стоило мне ужасного шрама, – в сердцах бросил он.

– Без шрама было не обойтись, – примирительно сказала Миссис Кристия. Она подошла к Вертеру и поцеловала его в плечо.

– Однако пора и мне, – заявил Герцог Квинский, – Вертер, благодарю вас, мы прекрасно провели время.

Герцог Квинский подал знак путешественникам во времени, выходцам из восемьдесят третьего тысячелетия прошлого. Кожа этих существ была покрыта густой сеткой тонких прожилок, напоминавших своим непрерывным движением ползущих червей. Герцог Квинский приберегал этих существ для своего зверинца. Не подозревавшие о трудностях возвращения в свой далекий мир, они, по существу, находились во власти Герцога, который мог поступить с ними по своему усмотрению. Существа робко заулыбались, подмигнули друг другу и последовали за Герцогом в появившийся экипаж, представлявший из себя куб со сверкающими золотом гранями, украшенными белыми и пурпурными цветами. Экипаж тронулся. Миссис Кристия подошла к краю скалы и замахала рукой вослед. Золоченый куб быстро набирал скорость и, наконец, растворился в небе.

Через некоторое время Вертер и Миссис Кристия остались одни. Вертер сидел на покрывавшем выступ скалы мокром мху, склонив на грудь голову. Его плечи поникли, глаза потухли. Мягкие попытки Миссис Кристии вывести своего любовника из угнетенного состояния терпели неизменную неудачу.

– О, Вертер, что может сделать тебя счастливым? – на этот раз изменив себе, вскричала Миссис Кристия, всплеснув руками.

– Разве я могу быть счастливым? – де Гете обреченно махнул рукой. – Для таких, как я, счастья не существует.

– Тогда, вероятно, что-то может заменить тебе счастье.

– Я могу найти утешение только в смерти.

– Тогда умри, дорогой. Через день-другой я тебя воскрешу, и тогда…

– Хотя вы и любите меня, Миссис Кристия, и более других познали мои порывы, вы все же не понимаете меня до конца. Я ищу неизбежное, непримиримое, неизменное, неотвратимое – то, что было привычно для наших предков. Они знали Смерть без Воскресения, они знали, что значит быть рабами Стихии. Не в силах определить свой удел и справиться с неизбежным, они не отвечали за свои действия. Их жилища уходили под воду, а их корабли тонули в пучине моря. Они гибли в сражениях, умирали от различных болезней, терпели муки от радиации, наконец, они могли пострадать от простой молнии.

– Но тебе ведь удалось сегодня вызвать молнию, дорогой. Разве ты не мог испытать на себе ее действие?

– Молния появилась по моей воле. Мы забыли, что такое Случайность, не признаем Неопределенность, Миссис Кристия. С помощью Колец Власти и генобанков мы при желании можем изменить орбиты планет, населить их любыми существами по нашему усмотрению, нам ничего не стоит подзарядить солнце. Нам подвластно Все, а мы сами ничему не подвластны.

– Но ведь нам по силам удовлетворить наши прихоти, наше воображение.

– В том-то и несчастье.

– Кроме того, – продолжила Миссис Кристия, – природа все еще немного может меняться сама по себе. Измениться можешь и ты. Но если ты станешь похож, к примеру, на Герцога Квинского или Железную Орхидею, поверь мне, я стану искренне горевать.

– Тем не менее, я действительно могу изменить себя. Для этого мне нужно принять решение. Нет ничего невозможного, Миссис Кристия. Теперь, верно, вы понимаете, отчего я столь безутешен.

– Не вполне, дорогой. Ты же не отрицаешь, что можешь изменить себя на свой вкус. – Миссис Кристия немного помедлила, а затем, заглянув в глаза Вертеру, мягко спросила: – Я не столь умна, как ты, но мне интересно знать, не является ли любовь к природе, о которой ты толковал, всепоглощающей любовью к себе самому.

Вертер удивленно поднял глаза на свою любовницу, затем снова опустил голову и задумался.

– Вполне вероятно, что так и есть, – ответил он после минутного размышления. – Однако мы отвлеклись от темы нашего разговора. Суть в том, что я на самом деле могу изменить себя, но потому я и ощущаю собственную неполноценность. Как бы я хотел окунуться в прошлое, где жизнь и страдание шли рука об руку. Жизнь без страдания бессмысленна.

– Что за тяготы жизни ты имеешь в виду, Вертер? Ты что, хотел бы оказаться в рабстве у эскимосов? – Миссис Кристия наморщила лоб, стараясь достойным образом продолжить перечень тягот жизни далекого прошлого: ее познания в этой области были весьма поверхностны. Наконец она облегченно вздохнула и продолжила свою мысль: – Может, ты хочешь продраться через колючий кустарник? Носить штаны из колючей проволоки? Оказаться в кольце пожара?

– Все это крайне примитивно. Мне не хватает настоящих душевных переживаний.

– Это нечто вроде стенной живописи? По щеке Вертера скатилась слеза.

– Мир слишком снисходителен, слишком добр. Все окружающие одобряют меня. Что бы я ни сделал – даже если мое деяние противоречит чужому вкусу – приветствуется. В мире не осталось опасности. От меня никто не ждет неблаговидных поступков. О, если бы я только мог совершить грех.

Миссис Кристия снова наморщила лоб, на этот раз, чтобы понять слова Вертера. Затем она пожала плечами и обняла своего любовника.

– Объясни мне, что такое грех, – попросила она.

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой автор пускается в пояснения

Путешественникам во времени, которым удалось оказаться в будущем, дано вернуться в свое настоящее лишь весьма на короткий срок (вследствие свойств самого времени). Зато, очутившись в будущем, они могут в нем оставаться чуть ли не вечно, впрочем, предположительно, не имея возможности оказывать какое-либо влияние на события прошлого. Вернуться в прошлое можно на какие-то полчаса, чтобы потратить драгоценное время то ли для встречи с родственниками, то ли для визита к ученому, то ли для разговора с романистом, вроде меня. На большее путешественникам во времени, решившимся отправиться в далекое будущее, рассчитывать не приходится.

Как следствие, наши представления о будущем весьма схематичны. Мы не можем сказать, как развиваются и гибнут цивилизации. Столь же трудно найти ответ и на частности: к примеру, отчего число планет, вращающихся вокруг Солнца, колеблется, скажем, от шести и почти до ста. И все ж мы, как правило, не понимаем реалий будущего лишь потому, что они выходят за рамки наших знаний и представлений. Не оттого ли мы зачастую косны и в настоящем, не приемля нововведений?

Рассказы путешественников во времени о далеком будущем обычно кратки, сбивчивы и малопонятны. Вернувшихся из будущего как следует не расспросишь, ибо они, закончив повествование, почти сразу же исчезают, а возможность встретиться с ними вновь чрезвычайно мала (время имеет устойчивую природу, если она изменится, то изменятся и условия существования человечества). В результате дошедшие до нас рассказы о будущем похожи более на легенды, чем на исторический материал. Как реалии их воспринимают только люди с богатым воображением, которые склонны к созерцанию и не прочь дать волю фантазии. Серьезные ученые возможность побывать в будущем считают абсурдом, а путешественников во времени, с которыми им довелось повстречаться, расценивают как людей с больной психикой или почитают за отпетых авантюристов. Ученым подавай факты и доказательства!

Довести до широкой публики рассказы путешественников во времени – удел романистов. Делаю такую попытку и я. Мой рассказ – истина, почерпнутая, главным образом, из уст самой известной путешественницы во времени – доброжелательной и общительной Миссис Уны Персон. Естественно, мне пришлось кое-что домыслить, ввести в рассказ диалоги и слегка расцветить его, сохранив главное: подлинность истории Вертера де Гете.

Не вызывает сомнений, что Вертер станет обитателем далекого будущего: с ним встречалась не одна Миссис Персон. Это будущее – которое интересует нас, в основном, потому, что является последним этапом в развитии человечества – мы назовем «Краем Времени».

Моралисты, рассуждая о Крае Времени, подводят итоги человеческого существования, в то же время подчеркивая его бессмысленность. Писатели не столь категоричны в суждениях и рассматривают Край Времени как одну из эпох в развитии человечества, находя ее колоритной, а ее обитателей – привлекательными. Обитатели Края Времени не чужды парадоксов (на взгляд наших ученых, противоречащих здравому смыслу), а свои неограниченные возможности используют для различных увеселений, сродни забавам богов. Те, о ком мы рассказываем, – не существа из легенд далекого прошлого, не мифические создания, наподобие Зигфрида, Зевса, Кришны, и даже не люди будущего, созданные нашим воображением. Обитатели Края Времени – особые индивиды, вот почему они так привлекательны. Романисты, изучившие эту эпоху (в той степени, насколько это возможно), не только на дружеской ноге (естественно, мысленно) с Железной Орхидеей, Герцогом Квинским, Лордом Джеггедом Канари, Вертером, но и знакомы с их внутренним миром.

Вертер де Гете, страдавший от неординарности (по стандартам своего времени) появления на свет, не находил места среди окружающих, хотя для того не существовало объективных причин. В обществе, где не было ничего невозможного, он не мог найти себе ровню, ради которой можно было пойти на самопожертвование или которой можно было бы подчиниться. Перебраться в прошлое (где подчинение было нормой) он просто не мог, ибо остаться в прошлом не представлялось возможным (это положение было доказано и получило название «эффект Морфейла»). Вертер мог бы изменить окружающую среду, тогда хотя бы она и приблизила его к прошлому, но такая метаморфоза свершилась бы по его воле. Нам остается посочувствовать Вертеру, которому пришлось вести жизнь фаталиста, чья судьбы зависела только от него самого!

Те, кто общался с Вертером, любили его за непомерный, хотя зачастую наивный энтузиазм, приравнивая де Гете к Джереку Карнелиану, чьи приключения мне уже довелось описать. Подобно Джереку, Вертер поклонялся как Природе, так и Идее, не забывая про любовь к женщине (равно как и к мужчине). По суждению Герцога Квинского (которое довела до нас Миссис Персон), те, кто способен на такую широту чувств, должны самозабвенно любить и самих себя, чему можно только завидовать. Вот как Герцог охарактеризовал Вертера, нисколько не осуждая его: «Какая яркая демонстрация своего „я“! Он в благоговении преклоняет колени перед своей душой, непрестанно алчущей новых даров».

Действительно, молодой Вертер (когда ему было не более пятисот лет) слишком любил себя, а его трагедия заключалась в неспособности отличить мимолетное переживание от длительного и глубокого чувства. Приведем отрывок из стихотворения Вертера, посвященного, мы уверены, Миссис Кристии:

Ты мне всего милее, когда спишь И отдаешься сокровенным грезам. Как счастлив буду я, коли ночная тишь Подарит мне твои святые слезы.

Вдохновенные стихи, не правда ли? Только едва ли они верно изображают внутренний мир Миссис Кристии, о которой мы, как и о Вертере, получили немало сведений. Вертеру не хватало проницательности как в самооценке, так и в оценке других. Он был слишком наивен, за что, впрочем, его и любили.

А теперь уместно привести и выдержку из стихотворения, написанного Миссис Кристией.

Кому угодно я могу сказать: «Как хорошо и сладко нам вдвоем!» Условие одно: всяк должен понимать, Что истина в любви и более – нив чем.

Эти стихи тоже не лишены экспрессии, но они основаны на здравой самооценке. Вероятно, Миссис Кристия писала их для себя. Проводя время с Вертером, она старалась подстроиться к его настроению, проявляя при этом свойственную ей проницательность. Не так ли и в наше время люди часто скрывают свое собственное лицо, предпочитая в общении с окружающими казаться теми, кем хотят их видеть?

Я прервал свой рассказ небольшим пояснением, чтобы сделать ясным последующее повествование и намекнуть как на истинную причину дальнейших поступков Миссис Кристии, так и на подоплеку экстравагантной реакции несчастного Вертера.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Вертер встречает родственную душу

Замок Вертера (истинная громада, возведенная им на свой вкус) стоял на вершине мрачной, высотой в милю скалы, вокруг которой в нескончаемых сумерках кружили черные грифы, оглашая воздух пронзительным карканьем. Редкого гостя Вертера неизменно встречали хриплые голоса птиц, исторгавших непонятные таинственные предостережения: «Никогда впредь!», «Берегись мартовских ид!»[1], «Не забудь прихватить цыпленка!»

Вертер сидел на любимом стуле из неотшлифованного кварца в верхней комнате самой высокой башни, печально размышляя о том, почему Миссис Кристия решила отправиться на озеро Билли Кид к Миледи Шарлотине.

«Что ей понадобилось там? – думал Вертер, устремляя страдальческий взгляд на бушующее внизу море. – Хотя она – дитя света, ей нужны развлечения, чтобы, несомненно, заглушить какое-то тайное горе. Да, ей необходимо все то, чего я не в силах ей предложить. О, какой же я эгоист!» Из груди Вертера вырвался слабый стон. Однако ни излияние своих скорбных мыслей, ни горестное стенание не принесли Вертеру обычного успокоения. Он чувствовал себя одиноким и растерявшимся, как путник, оказавшийся в незнакомом месте без карты и компаса.

«Миссис Кристия! Миссис Кристия! Почему вы оставили меня? Без вас я так одинок. Я бы ожил от одного вашего прикосновения. Что за удел быть покинутым той, кому я так верен? О, как тяжко, как тяжко мне!»

Излив еще раз самому себе свои горести, Вертер немного воспрянул духом и чуть повернул Кольцо Власти, чтобы усилить ветер, дувший через незастекленные окна башни. Порыв ветра ударил ему в лицо, спутал волосы, взметнул полы плаща. Вертер поставил ногу на низенький подоконник и, поджав губы, оценивающим взглядом художника измерил представшую перед ним картину: иссиня-черное небо, низвергающее потоки дождя на бурное море. Покачав головой, он опять слегка повернул Кольцо Власти, чтобы на этот раз усилить рев моря. Удовлетворенный произведенным эффектом, он уже собрался вновь предаться горестным размышлениям, когда вдруг увидел в порожденном им море посторонний предмет – мазок, нанесенный на картину чужой рукой. Что за предмет, было не разобрать. «Верно, нечто, посланное мне Герцогом Квинским для забавы», – подумал Вертер.

Чтобы проверить свою догадку, он снял со стены парашют, надел его на себя, взобрался на подоконник и, шагнув в пропасть, дернул за вытяжной механизм. Над головой Вертера раскрылся обширный купол, а в ногах оказалась вместительная гондола. Вертер напряг глаза. Кругом вздымались огромные волны, увенчанные грозными гребнями пены. Наконец среди бушующих волн он увидел похожую на раковину лодку, отливавшую перламутром, а в ней – к своему великому удивлению – облаченную в белое небольшую фигурку, дрожащую на ветру. «Вероятно, один из моих друзей, изменивший наружность и пустившийся в новое приключение», – решил было Вертер, как вдруг услышал собственные слова, сказанные без внешнего звука, но так отчетливо, что он вздрогнул:

– Ребенок? Неужели это ребенок? Да это девочка!

Вертер замер, посчитав, что он грезит, затем резко протер глаза, снова увидел девочку и вспыхнул от вдохновенного потрясения. Он видел, как она с ужасом смотрела на вздымавшиеся вокруг нее волны, которые вот-вот могли накрыть лодку и утащить вниз, к земле Дэви Джоунса. Девочка была совершенно беспомощна. Вертер позавидовал ее страхам. Однако откуда она взялась? Вот уже многие тысячи лет на планете, кроме самого Вертера и Джерека Карнелиана, не было никого, кому довелось познать детство.

Вертер не отрывал взгляда от девочки. Теперь она сидела, закрыв глаза, судорожно вцепившись тонкими пальцами в борт прыгавшей на волнах лодки. Ее одежда промокла, облепив небольшие груди, а длинные каштановые волосы были так мокры, что с них струилась вода.

– Это девочка! – воскликнул Вертер, как завороженный. – Очаровательное испуганное дитя.

Он завис в воздухе, выбрался из гондолы и прыгнул в лодку. Девочка вздрогнула, подняла голову, отшатнулась и беззвучно зашевелила губами. Было видно, она даже не подозревала, что за ней уже давно наблюдают. Наконец она испустила вопль.

– Моя дорогая, – как можно мягче произнес Вертер, но его слова поглотил налетевший шквал. – Прошу прощения, что…

Девочка снова вскрикнула и отодвинулась как можно дальше от Вертера, не отрывая от лодки рук. Шторм не стихал. Огромные зеленые валы швыряли лодку вверх и вниз, трясли и раскачивали, словно это была игрушка, прочность которой они вознамерились испытать. Девочка всхлипнула.

– Я спасу тебя! – крикнул Вертер, стараясь перекрыть рев волн и вой ветра. – Я друг тебе, а не враг.

Девочка молчала, исподлобья глядя на Вертера. Он понял: она не слышит его. Вертер повернул Кольцо Власти. Ветер стих, волнение улеглось. Девочка удивленно взглянула на Вертера.

– Ты смог утихомирить стихию? – спросила она чуть слышно.

– Конечно. Видишь ли, я создал сам это море. Не пойму, как ты в нем оказалась.

– Ты волшебник.

– Вовсе нет, – ответил Вертер и вспомнил о парашюте. Он хлопнул в ладоши. Медленно, словно нехотя расставаясь с дарованной ему на время свободой, появившийся парашют потянулся к лодке. Вертер снова повернул Кольцо Власти. Показалось солнце.

– Буря стихла, – тихо произнес Вертер, вопросительно посмотрев на девочку. – Тебе понравилось твое приключение?

– Что ты, лучше не вспоминать. Я ужасно боялась. Думала, утону.

– А твои впечатления тебе не понравились?

Девочка озадаченно подняла брови. Она не нашлась, что ответить, и заговорила только после того, как Вертер помог ей перебраться в гондолу и дал знак парашюту возвращаться назад.

– Ты настоящий волшебник, – сказала девочка, на этот раз без тени испуга. Заметив, как она примиренно кивнула, Вертер счел за лучшее оставить ее суждение без ответа. К тому же он чувствовал с нараставшей уверенностью, что готов не только сейчас, но и в будущем считаться в ее глазах кем угодно.

– Ты и в самом деле человеческое дитя? – спросил он стесненно. – Не думай, я не хочу обидеть тебя сомнением. Ты путешественница во времени или прилетела с другой планеты?

– Путешественниками во времени были мои родители, они умерли. Я родилась здесь, в этом времени, четырнадцать лет назад. Мы жили в зверинце, куда бросил моих родителей какой-то волшебник. Я его никогда не видела. К тому времени, когда я появилась на свет, зверинец волшебнику надоел. Однако мои родители опасались, что их снова лишат свободы и даже не попытались найти себе другое жилище. В зверинце произрастали растения, которые давали нам пищу, а время мы коротали за книгами. Я получила неплохое образование. Меня научили остерегаться волшебников. Я знаю мир.

– Мир! – тоскливо воскликнул Вертер. – Да разве ты являешься частицей этого мира? Ты такая же, как и я, а я в этом мире не нахожу себе места.

Тем временем парашют подлетел к окну башни.

– Ну вот, твое путешествие благополучно закончилось, – сказал Вертер, ступая на подоконник и подавая девочке руку.

За ними в башню покорно последовал парашют. Он сложился в ранец сам по себе и, подскочив, повис на стене.

– Ты, наверное, голодна? – спросил Вертер у девочки. – Сейчас я что-нибудь сотворю. Что ты хочешь?

– Волшебная пища не утоляет голод.

– Ты просто очаровательна! – восторженно произнес Вертер. – Я стану твоим наставником, заменю отца. А сейчас тебе надо поесть.

– Хорошо, – согласилась девочка, озираясь по сторонам. – Ты ведешь спартанскую жизнь. – Она заметила кабинет. – Там книги? Ты много читаешь?

– Я знакомлюсь с книгами в звуковой записи. Мой любимый писатель – Иван Тургидити. Он не только написал повесть о дискомфорте, но и, насколько я понял, поступал сам согласно положениям своей книги.

– А я читала книгу этого писателя в подлиннике! – выпалила девочка и смутилась. Затем она подняла голову и храбро продолжила, словно отвечая хорошо выученный урок: – «Мокрые носки». Толстенная книга, с тысячу страниц. В ней посекундно описываются четыре часа дискомфорта, выпавшего на долю героя повести.

Вертер с восхищением посмотрел на свою собеседницу.

– Трудно поверить, что в этом мире нашлась такая, как ты, – чистая и невинная.

– Я получила должное воспитание, сэр! – вспыхнула девочка. – Мои родители…

– Твои родители умерли… – перебил Вертер и замолчал в замешательстве. Поборов смущение, он продолжил: – Извини меня, я успел зачерстветь душой. Кстати, ты собиралась поесть.

– Я вовсе не голодна.

– Тогда расскажи мне подробнее о себе, о своих родителях.

– Моя мать жила на Земле в Октябрьском веке, в то время, когда после продолжительных войн на планете установились мир и согласие, что дало людям возможность воссоздать высокие технологии прошлого. Снова стало реальностью послать человека в будущее. Моя мать первой отправилась в неизвестное. Однако, оказавшись в далеком будущем, она попала в руки волшебника, который поместил ее в свой зверинец.

– «Волшебник» – не точное определение того владельца зверинца, – мягко заметил Вертер.

– Моя мать тоже так полагала. Просто другим, одним-единственным словом ей было того тюремщика не назвать.

– А твоему отцу?

– И отцу тоже. Он попал сюда из эпохи, называвшейся «Предварительная структура». В то время на Земле людей уже было мало, все больше машины, которые плодили одна другую. Отец совершил какой-то проступок, и его отправили в этот мир. Здесь он разделил судьбу моей будущей матери, попав в тот же зверинец. Правда, он оказался в другом вольере, где ему создали привычную среду обитания. Через какое-то время зверинец наскучил его владельцу, и тот его бросил.

– Ему не стоило и заводить этот зверинец, – рассудительно вставил Вертер. – Однако, пожалуйста, продолжай. – Он поощрительно похлопал девочку по руке.

– Обитатели зверинца, которым требовался специальный уход, стали гибнуть.

– И никто не пришел воскресить их?

– Никто. В конце концов, мои будущие родители остались одни. А потом появилась я. Надо сказать – к их великому удивлению. Они считали, что люди из разных эпох не могут иметь потомства.

– Я тоже так полагал.

– Значит, мне помог появиться на свет еще и счастливый случай, – девочка улыбнулась и продолжила свой рассказ: – Мои родители дали мне хорошее воспитание и постарались наставить, как избежать опасностей в этом мире.

– Как они были правы! – воскликнул Вертер. – Для столь невинного и бесхитростного дитя в мире полно опасностей. Не бойся! Теперь я стану твоим защитником.

– Ты так добр. О таких, как ты, мне не рассказывали.

– Я только один такой.

– Тогда мне удивительно повезло, ведь я теперь осталась одна. В этом году мои родители умерли, сначала – отец, потом – мать. Оставшись одна, я продолжала жить по заведенному распорядку, но быстро поняла, что одиночество – не лучший удел. К тому же я надумала ознакомиться с миром, пока не успела состариться, умереть.

– Состариться! Умереть! – воскликнул Вертер.

– Я ушла из зверинца с месяц назад, – продолжила девочка. – Поначалу меня удивляло, что нигде не видно ни людоедов, ни других злобных существ, а те чудеса, с которыми я порой сталкивалась, были не так уж и сверхъестественны. Только немногие задали мне загадку. Я боялась лишь одного: снова попасть в зверинец. Но те, кому я попадалась иногда на глаза, не обращали на меня никакого внимания.

– Сейчас редко кто содержит зверинец, а тем, кто видел тебя, просто не по силам оценить тебя по достоинству. Я один могу воздать тебе должное. Тебе посчастливилось, что мы с тобой встретились. Я такой же, как ты. Я тоже явился в этот увядающий мир из утробы матери. Я – единственный, кто может понять тебя, разделить твои взгляды, оценить твои знания. Мы – родственные души, дитя мое.

Вертер поднялся на ноги и обнял девочку за плечи.

– Я стану тебе и отцом и матерью. Меня зовут Вертер.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой Вертер познает грех

Девочку звали Кэтрин-Лили-Маргарита-Наташа-Долорес-Беатриса-Механическая мастерская-семь-Фламбо-Признательность (два предпоследних имени достались ей от отца и матери).

Вот уже несколько часов Вертер разговаривал с девочкой. Впрочем, говорил больше он, вдохновенно живописуя своей собеседнице картины их совместного будущего. Неторопливо повествуя о своих планах, Вертер с удовольствием замечал, что его слушают не только с большим вниманием, но и с нараставшей доверчивостью. Наконец, рассказав о том, как они побывают в тихих, уединенных местах, где ничто не помешает им заняться чистой поэзией и раскрыть глубину своих внутренних побуждений, Вертер воскликнул:

– Я посвящу тебе свою жизнь! Ты познаешь настоящее счастье!

К его удивлению, девочка не ответила: опустившись на пол, она спала.

– Бедное дитя, – вздохнул Вертер, – а я так бесчувствен, что забыл о перенесенных ею страданиях.

Он подошел к девочке и осторожно взял ее на руки. Она слегка встрепенулась, заморгала глазами, издала легкий стон и, уронив голову на грудь Вертеру, погрузилась в глубокий сон. Вертер в растерянности огляделся по сторонам: он не приготовил девочке спальню. Слегка вздохнув, он опустил Кэтрин на лежавший на полу коврик. Потирая пальцами подбородок, Вертер вновь оглядел помещение. Влажные стены из вулканического стекла, неизменно находившиеся в гармонии с его расположением духа, теперь показались ему неуместно безрадостными.

– Ей нужна утонченная красота, – прошептал Вертер, взглянув на спящую девочку.

Он задумался, затем, улыбнувшись, повернул Кольцо Власти. Стены вмиг покрылись толстыми гобеленами с вытканными на них картинками из книги волшебных сказок, служивших Вертеру единственным утешением в ранней юности.

Вертер заскользил взглядом по знакомым картинкам. Вот Шелли, ревнитель гармонии, пробравшийся в Одеон (ад) к своему любимцу, трехголовому псу Омнибусу, играет на арфе «Блюз для соловья». А вот с единственным глазом во лбу Касабланка Богард держит в руках верного Сэма, магический заступ, чтобы сразиться с Неистовым Соколом и освободить свою возлюбленную Акрилановую Королеву, попавшую в руки Сонного Великана (карлика, превратившего себя в исполина) и Мятежного Каина, изгнанного из Голливуда (рая) за убийство своей сестры Голубого Ангела.

Когда-то эти картинки будоражили его пылкое воображение. Без сомнения, они придутся по вкусу и девочке, наивной и романтичной. Вероятно, она испытывает те же страдания, что довелось претерпеть в ранней юности и ему. Воистину, они родственные души.

Вертер с досадой вспомнил, как искал расположения Джерека Карнелиана, отдавая должное его силе духа и искренне полагая, что терзания Джерека созвучны с его собственными страданиями. Как он был слеп! Хотя с Джереком и было приятно проводить время, разве тот хоть раз вызвал у него воспоминания юности? А разве Джерек отвечал ему теплым чувством? Нет! Да и мог ли? Его произвела на свет Железная Орхидея, самое характерное искусственное создание. Вероятно, Джерек никогда и не был ребенком.

Раздражение Вертера сменилось довольством, когда он перевел взгляд на девочку. Однако он отвлекся и забыл про кровать! Вертер повернул Кольцо Власти, и в помещении появилась кровать под балдахином на четырех столбах из слоновой кости и ниспадавшим пологом из золотистого шелка. Рядом с кроватью устроился пушистый ковер.

Вскоре невдалеке от кровати выстроились цветочницы самых разнообразных форм и размеров, а на них – узорчатые керамические горшки. В горшках стали появляться цветы: золотистые лютики, львиный зев, льнянка, златоцвет, лилии, чайные розы, маки, дикие маргаритки… Посчитав, что он преуспел в составлении композиции, Вертер занялся дальнейшим убранством комнаты. Рядом с кроватью появились сундук с одеждой и набор детских кубиков, а у окна – аквариум с золотыми рыбками. Под потолком в углах комнаты заколыхались связки воздушных шариков. Посадив над дверью двух сов, Вертер посчитал, что пока на этом можно остановиться. Девочка сама решит, как украсить комнату дальше.

Вертер представил себе, какой восторг засветится в глазах девочки, когда она проснется ранним солнечным утром. Конечно, утром! Ребенку требуется определенный режим, а значит, и постоянное чередование дня и ночи с ежедневным восходом солнца. Сейчас самое время для ночи. Вертер повернул Кольцо Власти на левой руке. За окном потемнело, на небе появились яркие звезды, взошла луна. Вертер осторожно взял девочку на руки, откинул полог и уложил ребенка в постель. Поправив одеяло, он нежно поцеловал ее в лоб и потихоньку отошел от кровати, стараясь оценить нахлынувшие на него чувства. Наконец его лицо осветилось слабой улыбкой.

– Я верю в Умиротворение! – прошептал Вертер.

Прошел месяц. Все это время Вертер проводил с девочкой. Заботиться о ней стало его главным занятием. Мрачные скалы и дикие пустыри вокруг его замка сменились зеленеющими холмами, светлыми рощами, серебристыми речками. Вертер и Кэтрин, ставшая ему неизменной спутницей, часто проводили время где-нибудь на лужайке или в тени дубравы, ведя неторопливые беседы о возвышенных чувствах, идеализме, любви к природе. Порою девочке случалось кормить с ладони шаловливых горилл и задумчивых большеглазых коров. Все дни были солнечными. На небе, если и появлялись иногда облака, то лишь для того, чтобы придать ему новые, веселые краски.

Вертер отыскал книги, оставленные Кэтрин в зверинце, и девочка много читала, черпая знания из произведений Тургидити, Уто, Петта Риджа, Закки и Пьята Синка. Конечно, не обходилось без пояснений. Вертер с удовольствием отвечал девочке на вопросы (порой наивные), а иногда просил Кэтрин почитать ему вслух. В одной из книг девочка натолкнулась на непонятный рисунок. Пишущая машинка, определил Вертер. Последовал взрыв восторга и удивления. Чтобы порадовать девочку, Вертер на следующий день преподнес ей сюрприз, придав форму машинки своему воздушному экипажу.

– Ты так добр ко мне, Вертер! – воскликнула девочка. – Моя жизнь сказочно изменилась. С каждым днем я все больше люблю тебя!

– И я с каждым днем все больше люблю тебя! – пылко ответил Вертер, чувствуя, что у него кружится голова. Придя в себя, он внезапно вспомнил о Миссис Кристии. Он виноват перед ней, не уделял ей внимания целый месяц. Хорошо, если Миссис Кристия не сердится на него.

Чтобы разнообразить развлечения девочки, Вертер возил ее к своим соперникам по постановке феерий. К его некоторой досаде, их творения неизменно приводили Кэтрин в восторг. У Джерека Карнелиана она долго рассматривала величественные строения, возведенные из кварца, золота и белого мрамора и составлявшие «Лондон-1896», архитектурный ансамбль, ставший вершиной творчества Джерека. У Герцога Квинского Кэтрин посмотрела представление «Леди и лебеди». Лорд Джеггед показал Кэтрин «Войну и мир в двух измерениях», скучноватую абстракцию, на взгляд Вертера, но и та доставила девочке удовольствие. Кэтрин вовсю смеялась, трогая «живые фигуры», находя их всамделишными. Лорд Джеггед придал фигурам всего два измерения (длину и ширину), и когда те поворачивались, то сразу же и исчезали.

Однажды, когда Вертер и Кэтрин летели к Епископу Тауэру посмотреть «Миллион разъяренных крапивников»[2] (представление, претендовавшее на образец возрождавшегося искусства эстетического шума), они встретил Лорда Монгрова, с которым Вертер был в приятельских отношениях, пока не рассорился, не поладив в продолжительном споре о способе самоубийств аборигенов Урана во времена Великого Натриевого Засилья.

Лорда Монгрова, мрачного великана с огромной головой, посаженной на могучие плечи, первой заметила Кэтрин. Тот, видимо, никуда не спешил: он сидел верхом на чудовищных размеров улитке, неторопливо и важно двигавшейся среди нагромождения скал.

– Посмотри вниз, Вертер! – воскликнула девочка. – Какой гигант! Футов десяти ростом! Такого сроду не видела.

Определив, кто вызвал удивление Кэтрин, Вертер почувствовал угрызения совести. Пожалуй, он слишком погорячился в споре с Монгровом. Так или иначе, стоит наладить с ним отношения. Вертер снизился почти к самой земле и крикнул:

– Монгров! Друг мой!

Ответ оказался неутешительным.

– Это ты, Вертер? – прогремел снизу гигант. – Никак снова собрался позубоскалить? Забыл, что я заботился о тебе, когда ты был еще недоростком? Тебе мало тех оскорблений, которые ты выплеснул на меня? Или ты считаешь, что ничего предосудительного не выкинул? Я не терплю вероломства. Скорей, улитка! Избавь меня от общения с этим спорщиком!

Закончив свою тираду, Монгров стегнул улитку длинным кнутом с рукояткой из драгоценных камней. Улитка недовольно пошевелила рогами и укоризненно взглянула на седока, давая понять, что тот явно переусердствовал, решив, что она может передвигаться быстрее.

Бурное возмущение Лорда Монгрова не поколебало миролюбие Вертера.

– Извини меня, друг мой. Беру обратно все, что наговорил тебе, – сказал Вертер, хотя, по правде, не мог припомнить ни одного сказанного им слова, которое оскорбило бы Монгрова во время их спора. – Ты куда собрался? Я знаю, ты редко покидаешь свое жилище.

– На бал, – буркнул Монгров. – К Миледи Шарлотине. Нисколько не сомневаюсь, меня пригласили, чтобы сделать посмешищем.

– Я ничего не слышал о бале, – удивленно заметил Вертер.

Лицо Монгрова просветлело.

– Как, тебя не пригласили на бал?

– Видишь ли… – Вертер замялся. – Миледи Шарлотина вошла в мое положение. Ей известно, что у меня появилось много забот. Я опекаю ребенка.

– Ребенка? – изумился Монгров.

– Да, девочку. Судьба распорядилась, чтобы я стал ей новым отцом. Посмотри, вот она. Не правда ли, очаровательное дитя?

Монгров отыскал взглядом девочку и сочувственно покачал головой.

– Будь осторожна, милая. Водить дружбу с де Гете так же опасно, как и с ядовитой змеей.

Кэтрин вопросительно посмотрела на Вертера.

– Что он имеет в виду?

Вертер поспешно прикрыл ей уши руками и перевел взгляд на Монгрова.

– Хватит! – воскликнул Вертер. – Разговор окончен! Я никогда не опускался до оскорбительных измышлений. Не думай, что еще раз пойду навстречу тебе. Не дождешься! Прощай, бесчувственный циник, осквернитель возвышенных побуждений, хулитель любви. Знать тебя не хочу!

– Ты еще не познал самого себя, Вертер! Не знаешь, на что способен! – язвительно огрызнулся Монгров, но его слова не долетели до ушей Вертера, поспешившего набрать высоту.

Восстановить душевное равновесие Вертеру помогла новая встреча. Через некоторое время путь его воздушному экипажу преградил чудовищный желтый конь, неожиданно выплывший из набежавшего облака. На коне восседала Миледи Шарлотина.

– Кукареку! – игриво протянула она, устремив взгляд на Вертера.

– Безмерно счастлив видеть вас, дорогая Миледи Шарлотина! – пылко воскликнул Вертер. – Ваша красота, как всегда, соперничает с самыми удивительными чудесами Природы.

К Миледи Шарлотине Вертер не испытывал восторженных чувств, но после перепалки с Лордом Монгровом более приятная встреча послужила ему отдушиной. Миледи Шарлотина восприняла комплимент как должное.