Дорога шамана Хобб Робин

Девара тяжело вздохнул:

– В те дни мы жили далеко на западе, у подножия гор, которые гернийцы окрестили Рубежными. Дурацкое название. Они никакой не рубеж, эти горы – мост. В них много дичи и деревьев, усыпанных цветами и плодами, дающими сладкий сок. В тенистых лесах царит прохлада даже в самые жаркие летние дни. Когда же наступает период зимних бурь, деревья защищают землю от снега и ветра. Леса давали нам все необходимое. Реки, сбегающие по склонам, изобиловали рыбой, лягушками и черепахами.

Когда-то эти леса принадлежали нам, там мы охотились и добывали корм для своих животных. Кидона были богаты и счастливы. А потом в наши прекрасные леса пришел пятнистый народ. В теплое время года кидона спускались на равнину, под ослепительно-яркое солнце, а они этого не могли, потому что их глаза и кожа не терпят дневного света. Они существа сумерек и теней. На равнине, у подножия гор, кидона летом пасли свой скот. Мы построили там города и дороги, возвели памятники. Зимой пастухи отводили стада в лес, под защиту деревьев. Мы процветали. Наши стада множились. Наши мужчины и женщины были полны жизни, и детей рождалось так много, что нам приходилось каждый год строить новые храмы, чтобы было где воспитывать их и обучать.

Все было бы хорошо, если бы пятнистые не поселились в лесах над нашими землями. Им не нравилось, что наши стада растут, и они старались помешать нам расширять пастбища и рубить деревья для строительства городов. Они говорили, что наши овцы и коровы слишком много едят, а талди вытаптывают лес, превращая узкие тропинки в широкие дороги. Они возмущались, когда мы расчищали землю под поля, и оплакивали каждое срубленное нами дерево. Они утверждали, что лес принадлежит только им, и хотели, чтобы он оставался в своем первозданном виде, словно под его сень никогда не ступала нога человека. А мы стремились к тому, чтобы нам не мешали рожать детей, охотиться и растить урожай так, как делали до нас наши предки. Мы спорили с пятнистым народом. А потом стали с ними сражаться.

Пятнистые отвратительный народ, хитрый и скользкий, словно желто-черные саламандры, живущие под гнилыми корягами. Мы не желали войны с ними, мы пытались торговать, но они всякий раз обманывали нас. Их женщины похотливы, точно бродячие кошки, к тому же они не считают нужным делить постель только с одним мужчиной, разводить скот и вести хозяйство, как положено женщине. Они разрушили жизнь многих наших молодых людей, соблазнив, а затем навязав им детей, хотя новоиспеченные отцы не были уверены, что это их дети. В результате между нашими воинами начались раздоры.

Мужчины пятнистого народа еще хуже женщин. Они не хотят сражаться в честном бою, используя «лебединые шеи» или копья, – нет, они наносят удар издалека, стреляя из лука или пращи, и душа воина, убитого ими, не попадает в земли богов. Если кидона застают врасплох, то он умирает в бесчестье, словно дичь, кролик или рябчик, – всего лишь кусок мяса на обед. Мы были против войны с пятнистым народом, но, когда они ее навязали, не стали отступать. Мы промчались по их деревням и убили всех, кто не успел убежать, и тогда они поклялись, что отомстят нам. И они наслали на нас ветер смерти – наши мужчины умирали, задыхаясь от страшного кашля и корчась в собственных нечистотах. Многие наши дети осиротели, но вместо того, чтобы взять их в свои семьи, пятнистые оставили их умирать. Они направили против нас болезни, как охотник спускает собак на раненого оленя. Такая смерть уничтожает душу мужчины – для того, кого предало собственное тело, загробной жизни не существует.

Девара замолчал, но его покрытая перьями грудь вздымалась от волнения. Повисла тяжелая, пропитанная бессильной и оттого еще более жгучей ненавистью тишина. Затем Девара снова заговорил, и голос его звучал тихо и как-то безжизненно:

– Воины твоего народа остановились на границе нашего леса, захваченного пятнистым народом. Они сильны. Они победили кидона, а ведь ни один другой народ равнин не смог нам противостоять. Я рассказал тебе о нашем самом страшном поражении, после которого мое племя покрыло себя несмываемым позором, чтобы ты понял – пятнистые не заслуживают милосердия вашего доброго бога. Вы должны поступить с ними так же, как поступили с нами. Используйте железное оружие, чтобы убивать их на большом расстоянии, и никогда не приближайтесь ни к ним, ни к их домам, иначе они обрушат на вас свою магию. Их следует растоптать, словно червей. Никакое унижение не может быть слишком страшным для них, никакое наказание – слишком жестоким. Никогда не жалей их, как бы ваши солдаты ни поступали с ними, ибо ты знаешь, что они сделали с нами. Они разрушили наш мост в мир мечты. – Его руки безвольно висели вдоль тела. – Когда я умру, моя сущность исчезнет без следа. Я не смогу пройти в земли, где родились духи моего народа.

Когда я был еще молодым, задолго до войны наших двух народов, я дал клятву, что снова открою эту дорогу. Я поклялся перед своими богами и всеми кидона. Я поймал и пролил кровь ястреба, чтобы между нами возникла связь. И она возникла. – Он показал на свою голову. – Я дважды пытался пройти на ту сторону. Я сражался с наводящим ужас стражем, которого пятнистые поставили у нас на пути. И дважды потерпел поражение. Но я не сдался и не отказался от своей клятвы. А потом твой отец выстрелил в меня железом, и магия вашего народа проникла мне в грудь, ослабив мою магию кидона. И тогда я понял, что не смогу сдержать слово. Я думал, что для меня все кончено.

Он замолчал и покачал головой.

– Я потерял надежду и смирился с тем, что после смерти мне суждено терпеть муки, на которые обрекают всех клятвопреступников. Но потом боги открыли мне свой путь. Вот почему они позволили, чтобы твой народ объявил войну моему и победил в ней. Вот почему твой отец разыскал меня и отдал тебя мне. Боги послали мне оружие. Я учил тебя и воспитывал. Ты владеешь магией железа, но ты принадлежишь мне. Я посылаю тебя открыть путь для кидона. Мне потребовалось исчерпать до дна жалкие остатки своей магии, чтобы привести тебя сюда. Дальше я идти не могу. Я вверяю тебе мою клятву, и наши имена будут прославлены в веках. Ты убьешь стража магией холодного железа. Иди. Открой нам путь.

– У меня нет оружия, – сказал я и вдруг почувствовал себя трусом.

– Сейчас оно у тебя появится. Смотри, как нужно призывать оружие.

Девара нетерпеливо нарисовал пальцем в пыли кривую линию. Затем наклонился и подул на присыпанный пылью камень, а когда она поднялась в воздух, я увидел сверкающую бронзовую «лебединую шею». Девара с гордостью показал на свое оружие и поднял его с земли. Очертания клинка остались на камне, словно отпечаток лошадиного копыта на мокром песке. Девара замахнулся и с силой вонзил сияющий клинок в синий камень у наших ног.

– Вот. Он будет удерживать этот конец моста кидона. А теперь ты должен призвать свое оружие, чтобы убить стража. Железо мне не подвластно.

Я постарался прогнать все сомнения, наклонился и нарисовал в пыли клинок, который так хорошо знал. Я делал это тысячу раз в детстве – изображал саблю офицера каваллы, гордую и прямую, с надежной рукоятью, украшенной кисточкой. Когда я водил пальцем по пыльной поверхности камня, я вдруг понял, как сильно хочу взять в руки эту саблю. А потом, когда подул на камень, сабля, оставленная в лагере Девара, вдруг появилась на земле у моих ног. Исполненный ликования и одновременно удивления, я поднял клинок с земли. Его след остался рядом с отпечатком «лебединой шеи». Когда я с гордостью взмахнул им над головой, Девара отскочил от меня и поднял щит, закрываясь от ненавистного железа.

– Бери его и уходи! – прошипел он, оставаясь в угрожающей позе птицы, приготовившейся атаковать врага. – Убей стража. И убери подальше от меня свое оружие, пока оно не ослабило магию, которая нас здесь удерживает. Иди. Мой клинок хранит этот конец моста. Твое железо укрепит другой.

Я до такой степени находился под его влиянием, что мне даже в голову не пришло сомневаться в его приказах. В этом месте и времени, в неверном и немного пугающем свете, я не мог и помыслить о том, чтобы ослушаться. И потому я отвернулся от Девара и пошел по каменному уступу к краю скалы. Передо мной лежала бездонная пропасть. Высоченные каменные столбы и ненадежные мостики, соединявшие их, были единственной возможностью попасть на противоположную сторону. Конец моего пути терялся вдалеке, словно окутанный туманом или легкой дымкой, и я практически его не видел.

Вершины башен были самого разного размера: одни казались не больше стола, в то время как на других мог бы без труда разместиться огромный дворец, а также отличались друг от друга глубиной сине-серого цвета, и я решил, что они сделаны из более твердого камня, нежели сами колонны, выточенные упрямым ветром из скал. Между краем уступа и первой башней не было никакого моста, и я понял, что должен прыгнуть. Расстояние не выглядело слишком большим, а площадка, куда я должен был приземлиться, казалась довольно широкой – примерно в две скамьи фургона. Если бы мне пришлось прыгать на земле, меня бы это не обеспокоило, но внизу раскрыла свою пасть бездонная пропасть.

Затем прямо у меня на глазах из оставшегося на скале отпечатка «лебединой шеи» к вершине первой башни протянулась узкая бронзовая тропинка, не шире самого клинка. Она раскручивалась, словно лента сверкающего металла, и вскоре коснулась нужной мне площадки. Не широкий мост, конечно, но дорожка, повисшая над пропастью. Я засунул кавалерийскую саблю за пояс, развел руки в стороны, чтобы легче было сохранять равновесие, и ступил на бронзовую тропинку.

Я почти сразу начал падать направо, и мне показалось, будто моя сабля стала невероятно тяжелой и тянет меня вниз, точно наковальня. Я постарался выпрямиться, но стал крениться в другую сторону и тогда бросился вперед к первой башне. Ее вершина оказалась слегка закругленной, словно большая шишечка, какими украшают спинки кровати. Вся поверхность была покрыта скрипучим песком, и я, заскользив по ней, упал на колени, чтобы остановиться. Тяжело дыша, я на мгновение скорчился на самом краю, пытаясь немного успокоиться. Глупо ухмыляясь от пережитого страха, я оглянулся на Девара. Похоже, мой подвиг не произвел на него никакого впечатления, он лишь нетерпеливо махнул рукой, чтобы я шел дальше.

Тонкий слой песка зашуршал у меня под ногами, когда я поднялся и посмотрел на поджидавший меня хрупкий мостик. Он показался мне слишком узким и ненадежным. Осколки ярко раскрашенных глиняных горшков словно плавали в паутине. У моих ног из песка торчали три раскачивающихся на ветру ястребиных пера. Прозрачные нити тянулись от этих дурацких якорей к мосту, переброшенному через пропасть. Я сомневался, что даже мышонку удастся пройти по такой хлипкой конструкции, чего уж говорить о человеке. Я снова посмотрел на Девара, надеясь, что он подскажет, как мне поступить дальше. Он расправил одно крыло и показал, что у него не хватает нескольких перьев. Значит, эти чары принадлежали ему. Очевидно, он в них верил, потому как принялся размахивать руками, показывая, что я не должен стоять на месте.

Потом собственное поведение покажется мне неизвестной глупостью, но в тот момент у меня не было выбора, и я шагнул на мост. Он провис под моей тяжестью, одна нога ухнула вниз, словно я ступил на сеть. Я уже понял, что именно из-за моей сабли переправа стала столь ненадежна. Я сделал еще один шаг, мост провис сильнее и начал раскачиваться. У меня возникло ощущение, будто я иду по старому гамаку, украшенному осколками глиняной посуды. Впрочем, это тоже не совсем точное описание. Думаю, то, что я пережил, относится только к тому миру, и о нем невозможно внятно рассказать, оставаясь в пределах нашей реальности.

Я неуверенно продвигался вперед. Глиняные черепки выскальзывали из-под ног, а мост с каждым шагом раскачивался все сильнее. Иногда я проваливался вниз так сильно, что мне приходилось чуть ли не до груди задирать ногу, чтобы ступить на следующий осколок, у меня даже появилось такое чувство, будто я взбираюсь вверх по крутой лестнице. Осколки посуды, составлявшие диковинный мост, были расписаны необычными узорами, каких я до сих пор никогда не видел. Некоторые из них почернели, словно ими долго пользовались. Порой я проваливался до самого пояса и с большим трудом выбирался на очередную «ступеньку», в свою очередь провисавшую подо мной.

Идти было труднее, чем прокладывать тропу в глубоком мокром снегу, однако я не сдавался, – впрочем, все равно ведь назад дороги не было. Тропа оказалась очень узкой, и по обе ее стороны зияла страшная пропасть. Я ненадолго остановился, чтобы отдышаться, и посмотрел вниз. Мне представлялось, что там должна быть река, проточившая русло среди древних каменных монументов, но спиральные столбы, казалось, уходили в бесконечность, а их основания терялись в густом тумане. Если я упаду, я умру от голода раньше, чем мое тело коснется земли. Я покачал головой, прогоняя глупые мысли, и заставил себя идти вперед.

Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось ступить на вершину второй башни из синего камня. Я выбрался на круглую площадку и в изнеможении опустился на ее холодную поверхность. Оглянувшись, я с удивлением обнаружил, что нахожусь все еще совсем недалеко от того места, где начался мой путь. Девара, в волнении переступая с ноги на ногу, стоял на скале и не сводил с меня глаз, а его клюв был широко раскрыт.

– Дорога предстоит трудная, но мосты оказались надежными, – произнес я первые за все время слова, и ветер проглотил их.

Тогда я крикнул и увидел, как Девара склонил голову набок, словно услышал меня, но не разобрал ни единого слова. А ведь мне представлялось, что он достаточно близко от меня.

Я медленно поднялся на ноги. И хотя совсем не отдохнул, я чувствовал, как что-то толкает меня вперед, будто у меня было мало времени, чтобы выполнить свою задачу. Я принялся разглядывать следующий мост, состоящий из тонких нитей, переплетенных между собой таким образом, что получалась яркая, сверкающая дорожка. Я опустился на колени и, коснувшись ее рукой, с удивлением обнаружил, что это человеческие волосы всех цветов и оттенков, от черных до бледно-золотых. Однако тропинка производила впечатление вполне надежной. Тогда я выпрямился и ступил на диковинный висячий мостик. В первый момент я испытал облегчение, почувствовав под ногами твердую поверхность, но уже в следующее мгновение он начал раскачиваться, словно качели.

Мои сестры любили играть в волчок, пуская его по туго натянутой ленте. Я превратился в волчок и двигался по ленте, которую никто и не думал натягивать. Чем дальше я уходил от второй башни, тем сильнее провисал под моей тяжестью мост. Я вытащил саблю и, держа ее горизонтально в правой руке, сумел сохранить равновесие. Некоторое время это помогало, но потом мост снова начал раскачиваться, словно скакалка в руках ленивой девчонки. У меня закружилась голова и внутри все сжалось, но я продолжал идти вперед, поднимаясь по провисшему мосту из человеческих волос. У меня за спиной Девара что-то крикнул, но я едва различал его голос и не осмелился оглянуться.

Добравшись до третьего каменного столба, я выполз на его вершину и тут же сел, чтобы хоть немного отдышаться. Я посмотрел на Девара, но он, опустив голову и крепко обхватив себя руками, неподвижно стоял на краю уступа. Вряд ли мне следовало ждать от него совета или помощи.

Я посмотрел на следующую башню. К ней вела более длинная дорожка, чем те, что я уже оставил позади, а площадка на ее вершине выглядела совсем крошечной. Мост, лежавший передо мной, был сплетен из растений, сплошь покрытых крошечными белыми цветами меньше ногтя на моем мизинце. Прежде чем сдвинуться с места, я с сомнением потрогал его рукой, но он оказался весьма прочным. Когда я прикоснулся к коричневатым корням и зеленым стеблям, они потемнели и пожухли. Так не пойдет – в мои планы не входило убивать растения, делая тем самым мост ненадежным.

Я снова убрал саблю за пояс и сделал шаг вперед. Тропа была шире предыдущих, а корни растений крепко цеплялись за каменный столб, на котором я стоял, наподобие плюща, упрямо ползущего вверх по стволу дерева или стене дома.

Я двинулся по этому мосту гораздо смелее, чем по предыдущим, – он без проблем выдерживал мой вес, и, хотя растения рассыпались прямо под ногами, переправа не раскачивалась, а поэтому я чувствовал себя гораздо увереннее. Раздавленные цветы и листья издавали диковинный горьковатый аромат, но я решил, что он вряд ли мне повредит. Когда я был уже на середине, на руках у меня появились мелкие ожоги, тут же начавшие ужасно зудеть. Я сжал пальцы в кулаки, и крошечные волдыри стали лопаться, а от вытекавшей из них жидкости на коже появлялись новые ожоги.

Я старался держать руки подальше от тела и не обращать внимания на резкую боль. Какое счастье, что я был в высоких гернийских сапогах, а не в мягких и низких, какие носят жители равнин. Если бы растения обожгли мне ноги, не думаю, что вообще смог бы идти дальше. Но тут у меня начало дико щипать глаза и потекло из носа. Мне потребовалось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не трогать лицо руками. Спотыкаясь, я продолжал брести вперед и наконец выбрался на вершину следующего камня. Она действительно оказалась совсем маленькой. Я шагнул прочь от мерзких растений и уселся на крошечную, не больше суповой тарелки, площадку.

Мои мучения тут же прекратились, ожоги перестали гореть огнем, но я по-прежнему не решался прикоснуться к лицу, лишь когда, чуть склонив голову набок, плечом стер слезы, окончательно убедился, что все мои неприятности остались позади. Я бы чувствовал себя значительно лучше, если бы находился на каменном островке более солидного размера. Отдохнуть здесь как следует было невозможно, поэтому я решил идти дальше.

Следующий мост был сделан из птичьих костей, мастерски подобранных по размеру и связанных тонкими нитями. Тут и там поблескивали бусинки, раковины или гладко отполированные камешки. Наверное, прежде они были браслетами или ожерельями, а потом их вплели в подвесной мост. Когда я сделал первый шаг, крошечные косточки издали тихий мелодичный звон. Несмотря на их хрупкость, они не трещали и не ломались у меня под ногами, да и сам мост не раскачивался и не прогибался подо мной. Однако меня заставил остановиться усилившийся ветер, который принялся дергать меня за одежду и нашептывать свои тайны.

Откуда-то издалека он принес необычную музыку, и я остановился, чтобы ее послушать. Я узнал голоса флейт и звон костяных кастаньет и сразу понял, что это музыка кидона. Она показалась мне совершенно чуждой, но при этом завораживала. Я взглянул на мост у себя под ногами и вдруг сообразил, что птичьи кости являются частью музыкального инструмента. Одновременно с музыкой звучали слова, они показались мне знакомыми, и я замер, пытаясь их разобрать. Думаю, если бы я был настоящим жителем равнин, мне не удалось бы так легко справиться с чарами. Но будучи гернийцем, я без особого труда стряхнул с себя наваждение и снова двинулся вперед. Вскоре я уже добрался до очередного каменного столба.

Здесь оказалось достаточно места для отдыха, я даже мог бы вытянуться в полный рост и уснуть, не опасаясь свалиться в пропасть. То, что мне очень захотелось это сделать, остановило меня, заставив одуматься. Только теперь я понял, что эти мосты не для меня. Девара сделал все, что было в его силах, чтобы научить меня мыслить и чувствовать как кидона, но я, дитя иной культуры, не смог по-настоящему превратиться в воина его племени. Я прошел по мостам, абсолютно не понимая истинной сути происходящего, и подозревал, что каждая переправа имела свой тайный смысл, скрытый от меня. По необъяснимой причине я ощутил жгучий стыд и почувствовал себя слабым и ущербным, словно неуч, который не в силах оценить красоту великолепного стихотворения. Ведь я не мог даже до конца уяснить, в чем в действительности заключаются испытания, выпавшие на мою долю, а следовательно, они не являлись для меня полноценными испытаниями. Охваченный смирением и не оглядываясь больше на Девара, я подошел к началу нового моста.

Он был изо льда, но не из толстых глыб, какие приходится в середине зимы выпиливать на поверхности реки, чтобы добраться до воды, а из хрупких пластин, что причудливыми узорами украшают оконные стекла. Он казался совсем тонким, и я видел сквозь него синие глубины жуткой пропасти. Я прошел всего несколько шагов, когда меня едва не сковал дикий холод. Я прислушался, пытаясь уловить треск ломающегося льда, задрожал и, поскальзываясь, неуверенно стал пробираться вперед. Меня окружили чужие воспоминания. О тяжелых временах, когда умирали старики и дети и даже самым сильным приходилось принимать жестокие решения, чтобы остаться в живых. Если бы по мосту шел настоящий кидона, он испытал бы такую боль, что опустился бы на колени, не в силах сдержать слезы. Но эти ужасные события происходили давно и не с моим народом. Я сочувствовал их бедам, однако они не были моими, и я двинулся дальше, к следующему столбу, где смог немного отдохнуть.

Я проходил один мост за другим, и каждый, испытывая мою отвагу, неотвратимо приближал меня к противоположному краю пропасти. Но, остановившись перед последним мостом, я вдруг почувствовал себя обманщиком, словно без приглашения вмешался в детскую игру. Неужели принадлежность к другой расе или наличие холодного железа в руках сделали меня невосприимчивым к опасностям, с которыми сталкивались кидона? Я оглянулся на Девара, он продолжал стоять на краю уступа, в самом начале моего пути. И тут у меня в голове возникло нехорошее подозрение. Он действительно надеется на мой успех, или же я стал пешкой в игре, затеянной человеком, чью логику просто не в силах понять? Я замер возле моста, раздираемый сомнениями, но потом все равно шагнул вперед.

Этот мост был построен из древних, но крепких кирпичей. Его ограждали надежные стены, из кладки которых через равные расстояния вырастали небольшие башенки. А еще он был достаточно широким для телеги, запряженной мулом. Он не раскачивался и выглядел вполне надежным, но я почувствовал, как волосы у меня на голове зашевелились. Здесь водятся призраки, вдруг подумалось мне. Мост рассказывал о временах, когда кидона строили на века. Ко мне потянулись туманные воспоминания о прекрасных городах, но я не мог в них поверить. Ступив на мост, я сразу увидел, что время наложило на него свой отпечаток. Ветер и дождь скруглили углы кирпичей, стены пошли трещинами, резные барельефы, некогда украшавшие арки и балюстрады, почти сгладились. Великолепная работа мастеров исчезала, медленно, слой за слоем, как постепенно исчезало и само племя кидона. Неожиданно я почувствовал, что здесь существует связь – когда ветер, дождь и время окончательно разрушат мост, сгинет и народ, его создавший, и не только из этого, но и из моего мира.

Чем дальше я шел, тем заметнее становились разрушения. Все чаще у меня под ногами появлялись дыры, сквозь которые я видел синюю пропасть. Между рассыпающимися кирпичами пробивались цветущие растения, их корни цеплялись за края трещин, а стебли оплетали камни, полностью закрывая своей листвой.

Я вошел в диковинные сумерки и, оглянувшись, увидел, что дневной свет остался далеко позади. Теплое сияние солнца окутывало нахохлившуюся фигуру Девара, но по мере того, как я продвигался вперед, оно медленно, но неуклонно тускнело. Растений стало больше, начали появляться небольшие деревья, вокруг которых росла трава. Я услышал голоса насекомых и уловил аромат цветов. Теперь я уже почти не видел кирпичей, их поглотил лес, окутавший все вокруг своим зеленым плащом. Под ногами я чувствовал упругие ветки ползучих растений, образовавших слева и справа от меня глухие стены, а над головой настоящую крышу. Мост превратился в зеленый туннель. Вечернее небо и синюю пропасть я видел лишь изредка сквозь щели в листве.

В какой-то момент я остановился, почувствовав, что мост остался у меня за спиной. Я стоял в лесу, поглотившем переправу кидона. Зеленые заросли казались мне чужими, словно я шагнул из знакомого мне мира в обитель неведомых существ, где не имел права находиться. Меня переполняло отчетливое ощущение неправильности происходящего, и мне безумно захотелось повернуть назад. Дорога передо мной выглядела враждебной, но я не смог бы объяснить причин нашего с лесом взаимного неприятия, ведь это была приятная для глаза тропа, залитая мягким вечерним светом. Прохладный ветерок нес запах цветов, где-то вдалеке пели птицы.

Я с тревогой посмотрел вперед и в сгущающихся сумерках увидел старое дерево, стоящее в самом конце туннеля. Его кривые корни цепко держались за край обрыва, а самый длинный из них, повиснув над бездонной пропастью, будто бы указывал на мою тропу. Красные цветы размером с тарелку кокетливо выглядывали из-под огромных листьев. Основание ствола терялось в густой траве, а над раскидистой кроной лениво порхали бабочки. Казалось, все здесь дышало миром и покоем. Однако я продолжал с подозрением рассматривать огромное дерево. Может быть, передо мной тот самый страж, о котором говорил Девара? Возможно, это ловушка и дивный покой всего лишь видимость, обман, направленный на то, чтобы я утратил бдительность… Вдруг я шагну на мост из переплетенных корней, а они расползутся у меня под ногами и я рухну в пропасть?

Я принялся вглядываться в тропу, созданную чужой для племени кидона магией, тропу, что должна была привести меня к таинственному стражу. Неожиданно я заметил, что из мха торчит кусок пожелтевшего черепа, чуть дальше искривленный корень обвивал раздробленную кость ноги. Ощущение было такое, будто он высосал из нее жизнь, чтобы поддержать собственные силы. Кости казались старыми, и мне это совсем не понравилось. Неподалеку лежал позеленевший от времени обломок «лебединой шеи».

Я оглянулся и посмотрел на Девара – кидона превратился в крошечную фигурку в конце зеленого туннеля. Он по-прежнему стоял на краю уступа и наблюдал за мной. Я поднял руку в знак приветствия, он же махнул мне, чтобы я продолжал путь.

Тогда я вытащил из-за пояса саблю и выставил ее перед собой. В глубине души я понимал, что веду себя глупо: если я атакую мост и разрублю его, будет ли это считаться победой? Мне захотелось снова оглянуться на Девара, но я решил, что он посчитает мои колебания проявлением трусости. Стану ли я кидона? И еще: если я дойду до конца переправы, удастся ли мне снова открыть им путь?

Я шагнул на мост из переплетенных корней, решив проверить, выдержит ли он мой вес. Он не заскрипел и не начал раскачиваться, а у меня возникло ощущение, будто я стою на тропе, выложенной из кирпича. Приняв боевую стойку, которой меня научил Девара, я двинулся вперед. Я шел в этаком странном полуприседе, стараясь очень плавно перемещать свое тело, и при этом держал перед собой саблю.

Когда я прошел примерно треть живой части моста, корни подо мной начали тихонько постанывать, так скрипит туго натянутая веревка. Я продолжал двигаться вперед, сосредоточенно следя за тем, куда ставлю ноги, готовый в любой момент отразить нападение пока невидимого врага. Все мои чувства были обострены до предела. Девара сказал мне, что дерево является стражем, и, продолжая свой путь, я сконцентрировал все внимание на нем, пытаясь понять, кто может прятаться среди его ветвей и на что оно способно.

Ничего не происходило.

Я преодолел уже две трети лесного участка последнего моста, а дерево продолжало мирно стоять на своем месте, не обнаруживая никаких агрессивных намерений, и я начал чувствовать себя довольно нелепо. Мне даже в голову пришла неожиданная мысль о том, что, наверное, Девара решил таким образом надо мной подшутить. Как правило, его шуточки были довольно злыми, но, не исключено, на сей раз он собрался меня еще и унизить. А может быть, дерево какое-то особенное и он хотел мне его показать. Тогда я решил как следует рассмотреть это необычайное творение природы.

Чем ближе я к нему подходил, тем яснее понимал, какое оно огромное. Деревья, которые я видел до сих пор, были детьми равнин и гнулись под порывами сильного ветра. Они росли очень медленно, но даже самое старое из них показалось бы чахлым подростком по сравнению с этим исполином. Высокое и прямое, с толстым стволом и густой кроной, оно, широко раскинув ветви, тянулось к солнечному свету. Как выяснилось, зеленая трава не без труда пробивалась сквозь толстый ковер опавших листьев, что устилали землю у его основания, я даже сумел разглядеть там коричневые вкрапления прошлогодней листвы. У красных цветов были длинные желтые тычинки, и, когда на них налетал ветер, в воздух поднимались тучи золотистой пыльцы, напоминавшие дым. У нее оказался сильный и довольно грубый запах, и в глазах у меня защипало. Я принялся моргать, чтобы стряхнуть пыльцу с ресниц, а в следующее мгновение увидел, что перед деревом стоит женщина. Я остановился.

Она совсем не походила на стража-воина! Не в силах справиться с потрясением, я уставился на нее во все глаза. Старая и очень толстая, она могла бы быть чьей-нибудь бабушкой, если не считать того, что мне еще ни разу в жизни не доводилось видеть таких тучных женщин. Блестящие глаза прятались в складках морщинистой кожи, жирные щеки, нос и уши увеличились с годами, пухлые губы были поджаты, словно она разглядывала меня с не меньшим изумлением, чем я ее.

Я не сводил с нее глаз, пытаясь понять, кем же она является. Девара хочет, чтобы я сразился с этим существом? Я смотрел на дряблые руки и множество подбородков, на пухлые пальцы, унизанные кольцами, на усыпанные драгоценными камнями серьги, оттянувшие мочки ушей. Огромная грудь покоилась на колышущемся животе. Длинные с проседью волосы, больше похожие на лошадиную гриву, словно дождевая туча, лежали на ее слишком уж круглых плечах, и ветерок играл выбившимися неровными концами. Мне показалось, что ее платье соткано из серо-зеленого лишайника. Оно почти касалось земли, но все же из-под него виднелись толстые лодыжки и босые ступни. Солнечный свет, падавший сквозь густую листву, раскрасил одеяние и лицо женщины темными пятнами.

Затем она пошевелилась, но я не сразу понял, в чем дело, – темные пятна на коже и платье остались на прежнем месте, и оказалось, что солнечный свет и тени от дерева тут совсем ни при чем. Ее ноги, обнаженные руки и лицо были словно бы раскрашены неровными мазками краски. Но даже издалека я сразу понял, что это никакая не грязь и не татуировка. Однако мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что я впервые в жизни вижу спека.

Действительность оказалась далека от тех образов, что я нарисовал в своем воображении. Я думал, что кожа спека испещрена крошечными, точно веснушки, точечками, а на самом деле она была покрыта большими неровными кляксами. Так у некоторых котов полоски вдруг обрываются, превращаясь в пятна самой разной формы. Именно такое впечатление у меня возникло, когда я смотрел на диковинную женщину. Темная полоса украшала ее нос, и еще несколько разбегались от уголков глаз. Внешняя сторона ладоней и пальцев тоже была темной, будто лапка кота, перепачкавшегося в саже, а выше запястий они становились светлее.

Вид незнакомки настолько зачаровал меня, что я шагнул к ней навстречу, начисто забыв о предупреждении Девара. Я подбирался к своей цели, точно кот к блюдцу с молоком, а не как воин, встретившийся с опасным врагом. Лицо женщины оставалось совершенно неподвижным, на нем застыло спокойное и одновременно величественное выражение. Она больше не казалась мне старой, скорее лишенной возраста, а ее морщины свидетельствовали о том, что она часто смеется и вообще радуется жизни. Будь она гернианкой, ее огромное тучное тело вызвало бы у меня отвращение, но она принадлежала к племени спеков, и ее необычный внешний вид представлялся мне лишним доказательством того, какие мы разные.

– Кто идет? – спросила женщина на джиндобе.

Лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным, а голос прозвучал вежливо. Такой вопрос мы задаем незнакомцам, постучавшимся в дверь нашего дома.

Я остановился, чтобы ответить ей, но вдруг понял, что забыл свое имя. У меня возникло ощущение, будто я оставил его, когда перенесся в мир кидона. Мне пришлось напомнить себе, что я являюсь орудием Девара и хочу стать воином его племени, заслужив тем самым уважение своего учителя, а для этого мне необходимо одержать победу над врагом, стоящим передо мной. Однако он не сказал мне, что стражем будет пожилая женщина. Часть меня, не имевшая отношения к миру кидона, устыдилась того, что я держу в руке обнаженный клинок и что не в силах вежливо ответить на ее вопрос. Гернийские солдаты не угрожают оружием женщинам и детям. Я опустил саблю. Стараясь продемонстрировать хорошее воспитание и при этом показать ей, что перед ней стоит воин, я ответил:

– Тот, кто привел меня сюда, называет меня «солдатский сынок».

Женщина склонила голову набок и улыбнулась, как будто я на ее глазах превратился в несмышленого малыша, а затем ласково заговорила – так добрая мудрая женщина отчитывает ребенка, забывшего о манерах:

– Это не твое настоящее имя. Да и представляться так не полагается. Какое имя дал тебе отец?

Я глубоко вдохнул и вдруг вспомнил то, чего всего минуту назад, казалось, не знал.

– Я не могу назвать это имя здесь, ибо пришел сюда, чтобы стать кидона. У меня пока нет имени.

Стоило мне произнести эти слова, как я сразу понял, что совершил ошибку – открыл важную тайну своему врагу. Тогда я напряг мышцы и снова поднял саблю.

Мое грозное оружие, судя по всему, не произвело на женщину никакого впечатления. Она потянулась ко мне, и только сейчас я заметил, что ее волосы цепляются за ствол, словно дерево держит ее в плену. Женщина рассматривала меня, и я почувствовал, что она заглядывает в самые потаенные глубины моей души. Тихим, почти заговорщицким голосом она сказала:

– Я вижу, в чем кроется твое заблуждение. Он хочет использовать тебя, чтобы пройти мимо меня. Он заставил тебя поверить, будто, убив меня, ты завоюешь его уважение и обретешь репутацию настоящего мужчины. Он тебя обманул. Убийство – это убийство, и больше ничего. Уважение, которое кидона испытает к тебе, если ты меня убьешь, реально только для него. Больше никто в него не верит, и меньше всего – ты сам. Чтобы завоевать настоящее уважение, не нужно меня убивать. Моя кровь дарует тебе лишь расположение недоумка. Мне придется заплатить высокую цену, чтобы тобой стал восхищаться дикарь. На свете нет ничего, что стоило бы иметь, купив ценой чужой жизни, юноша.

Я задумался над тем, что она сказала. Красивые слова, которые годятся только для возвышенных философских рассуждений, ведь я знал, что бльшая часть моего мира куплена именно кровью. Мой отец часто повторял, что наши воины, в особенности офицеры каваллы,«приобрели новую Гернию ценой своей жизни, а земля, ставшая нашей, орошена кровью сыновей-солдат».

– Это неправда! – выкрикнул я и тут же сообразил, что повышать голос не стоило.

Каким-то непостижимым образом, сам того не заметив, я оказался совсем рядом с таинственной женщиной. Наверное, тропа из сплетенных корней сама принесла меня к ней. Я огляделся по сторонам, но не нашел никаких подтверждений этому предположению.

Женщина улыбнулась, и ее глаза осветились мудростью пожилого человека.

– Правда остается правдой вне зависимости от того, признаешь ты ее или нет, юноша. Все как раз наоборот – правда должна признать тебя. И пока этого не произойдет, ты не будешь настоящим. Но давай пока оставим обсуждение правомерности приобретения чего бы то ни было ценой крови. Мы постараемся вспомнить, кто ты такой, взглянув с другой стороны. Главное не то, ради чего умирает человек, а то, ради чего он живет. Ты готов признать эту истину?

Каким-то невероятным образом ситуация изменилась. Диковинная женщина меня проверяла, не обращая ни малейшего внимания на мой вызов. Я чувствовал, что она охраняет мост и хочет понять, достоин ли я по нему пройти. Если я заслужу ее уважение, она меня пропустит. И для этого мне не нужно быть кидона.

Неожиданно до меня донесся далекий, словно крик птицы, принесенный ветром голос Девара:

– Не разговаривай с ней! Она превратит все твои мысли в переплетение виноградных лоз, и ты сам в них запутаешься. Не обращай внимания на ее слова. Иди вперед и убей ее! Это твоя единственная надежда!

Женщина даже не стала повышать голос, чтобы ему ответить, и потому, наверное, ее слова прозвучали особенно веско:

– Молчи, кидона. Пусть твой «воин» сам говорит за себя.

– Убей ее немедленно, солдатский сынок! Она хочет подчинить тебя себе.

Но его приказ, на этот раз принесенный прихотливым ветром в виде едва различимого шепота, казалось, не имел ко мне никакого отношения. Я не стал обращать на него внимания и задумался над словами древесного стража. Главное в человеке – то, ради чего он живет. Относится ли это ко мне? Должен ли солдат задумываться над подобными вещами?

– Я готов умереть за то, ради чего я живу, – ответил я, представив себе своего короля, страну и семью.

Женщина медленно кивнула, напомнив мне крону дерева, зашелестевшую под порывами ветра.

– Понятно. Ты хочешь жить ради всего этого. Ты хочешь жить больше, чем умереть ради того, чтобы завоевать уважение кидона. Ведь именно он послал тебя с приказом меня убить. На самом деле в твоем сердце нет такой цели, она в том сердце, которое он пытается тебе навязать. Он думает, что не может потерпеть поражение. Ты остаешься сыном его врага. Если я умру, ты послужишь его целям. Если погибнешь, он не будет слишком сильно горевать. Но я считаю, что и в том и в другом случае ты окажешься в проигрыше. Каково твое предназначение, солдатик? Почему боги послали тебя ко мне, почему тебе удалось преодолеть все ловушки целым и невредимым? Не думаю, что ты должен умереть, пытаясь убить меня. Ты пришел сюда в качестве орудия. Может быть, поэтому боги и направили тебя ко мне, именно как орудие?

– Я не понимаю.

– Это простой вопрос. – Она потянулась ко мне и принялась внимательно меня разглядывать. – Ты прошел через переправу в этот мир, чтобы отнять жизнь или подарить ее?

– В каком смысле?

– В каком смысле? Неужели не понятно? Я прошу тебя сделать выбор: жизнь или смерть. Чему ты поклоняешься?

– Я не… это… я хочу… не знаю! Я не понимаю, что вы имеете в виду! – Я мучительно искал ответ и не мог найти.

Неожиданно я понял, что мне грозит страшная опасность, опасность, которая растянулась на целую вечность, и ей подвергается не тело, а душа. В эту минуту мне больше всего на свете хотелось вернуться в мой собственный мир, снова стать сыном своего отца и служить моему королю. Ответ пришел слишком поздно. Я не мог произнести ни звука.

– Думаю, мне придется узнать ответ за тебя. Живи или умри, солдатский сынок.

Корни вдруг разошлись, и мост разверзся подо мной. Растения не погибли и не сломались, они раздвинулись так, чтобы я провалился в пропасть. В этот исполненный отчаяния миг я метнулся вперед и помчался по шевелящимся корням в безумной надежде добраться до земли.

Всего в нескольких шагах от цели я вдруг почувствовал под ногами пустоту. Левой рукой я цеплялся за корни, которые выскальзывали из пальцев, стоило к ним прикоснуться, и мне никак не удавалось получше за них ухватиться. Подо мной была бездонная пропасть, а чуть впереди голый камень. В безнадежной попытке спастись я выбросил вперед руку с саблей, кончик которой едва достал до края обрыва.

Но она вонзилась в камень, да еще с такой силой, что у меня заболела рука. Произошедшее бросало вызов всем известным мне физическим законам, и мне стало страшно. Женщина вскрикнула – не знаю от чего, от удивления или боли. Однако я продолжал медленно соскальзывать вниз и тогда в отчаянии ухватился за клинок левой рукой, убрав правую с рукояти. Острие рассекло кожу на пальцах, но эта боль не шла ни в какое сравнение с ужасом перед падением в пропасть. В следующее мгновение я схватился за клинок и правой рукой. Я висел, цепляясь за любовно наточенное оружие и шаря ногами по каменной стенке в безнадежной попытке отыскать хоть какую-нибудь опору. Я знал, что это скоро закончится. Либо мозг отдаст приказ рукам разжаться, либо клинок перережет пальцы.

– Помогите! – крикнул я, обращаясь вовсе не к женщине, которая без всякого сочувствия стояла и смотрела на меня, и не к Девара, пославшему меня навстречу страшной судьбе.

Скорее, я взывал к равнодушной вселенной в безумной надежде, что кто-то сжалится над повисшей над пропастью букашкой и спасет ее.

Боль была почти невыносимой, и руки стали скользкими от крови. Я хотел отпустить одну руку и попробовать ухватиться за синий камень, но он был совершенно гладким, и мне пришлось смириться с тем, что ничего у меня не выйдет. Тогда я закрыл глаза, чтобы не видеть, как клинок отрежет мне пальцы, после чего я свалюсь в пропасть.

– Тебя поднять наверх? – внезапно раздался спокойный голос древесного стража.

– Помогите мне! Пожалуйста! – взмолился я.

Мне было все равно, враг она или друг. Только она могла меня спасти. Я открыл глаза. Женщина подошла ближе, но все равно оставалась еще достаточно далеко. Она стояла и с любопытством разглядывала меня. А я увидел листья папоротника, растущие на ее платье из мха.

– Пожалуйста, что? – спросила она меня ласково и одновременно сурово.

– Пожалуйста, помогите мне подняться! – задыхаясь, ответил я.

– Пожалуйста, поднять тебя наверх? – переспросила она, словно хотела убедиться, что правильно меня поняла. – Значит, ты хочешь жить? Пройти по мосту и завершить путь?

– Прошу вас! Пожалуйста, поднимите меня наверх! – почти кричал я.

Кровь уже текла по запястьям. Острие клинка добралось до суставов и безжалостно вгрызалось в них. Я боялся, что потеряю сознание от боли, даже если клинок не перерубит пальцы.

Женщина оставалась неумолимой.

– Я должна дать тебе возможность сделать выбор. Либо ты хочешь умереть, но не желаешь, чтобы у тебя отняли жизнь, либо настаиваешь на том, чтобы тебя подняли в эту реальность. Ты должен ясно осознать, каково твое решение. Магия никого не берет против его воли. Ты выбираешь мост?

Она встала на колени на краю скалы и склонилась надо мной, но я по-прежнему не мог до нее дотянуться. Я чувствовал зловоние, исходящее от ее тела, – тяжелый запах пожилой женщины и перегноя, отчего у меня отвратительно закружилась голова.

– Я… выбираю… жизнь!

Кровь стучала у меня в висках, я задыхался и едва смог пролепетать эти слова. Я мог бы сказать, что не осознал глубинного смысла, заключенного в ее предложении, но это не совсем правда. Женщина говорила не о жизни и смерти, как я их понимал, она имела в виду совсем другое. Наверное, я мог бы потребовать у нее объяснений, но, боюсь, поступил как самый настоящий трус. Я выбрал жизнь, за которую должен был заплатить страшную цену, но еще не понимал какую. Впрочем, в ту минуту, теряя сознание, я не собирался выяснять условия предложенной древесным стражем сделки. Я буду жить и сделаю все, что должен.

Неожиданно до меня донесся приглушенный расстоянием голос Девара:

– Глупец! Идиот! Она тебя поймала. Теперь ты принадлежишь ей! Ты открыл путь и приговорил всех нас!

Я отчетливо слышал его слова, хотя они прозвучали на противоположной стороне огромной пропасти. Мне казалось, что я уже испил до дна чашу ни с чем не сравнимого ужаса, но крик Девара наполнил все мое существо кошмарным предчувствием еще больших страданий. На что я согласился? Что означает для меня победа древесного стража?

Однако в голосе женщины, когда она заговорила со мной, не прозвучало даже намека на ликование, только стремление исполнить мое желание.

– Будет так, как ты просишь. Я поднимаю тебя. Иди к нам.

Я думал, что она схватит меня за запястья и поднимет наверх, но она потянулась вниз, и я почувствовал, как она прикоснулась пальцами к моей макушке. Мой отец всегда требовал, чтобы меня стригли коротко, как полагается сыну-солдату, но за время, проведенное с Девара, волосы у меня отросли. Женщина пошевелила пальцами, будто пыталась понадежнее ухватиться за них.

Из какой-то запредельной дали я услышал, как она, словно забыв о моем существовании, обратилась к Девара:

– Так вот каково твое орудие, кидона? Мальчик с Запада? Ха. Магия выбрала его и преподнесла мне. Я использую его, правильно использую. Спасибо за такой замечательный подарок, кидона!

Затем ее голос стал настолько тихим, что мне даже показалось, будто он звучит только у меня в голове. Ее слова проникали в мой мозг, в то время как я из последних сил пытался удержать саблю в скользких от крови руках. Женщина с силой потянула меня за волосы, но я не сдвинулся с места.

– Возьмите меня за запястья! – простонал я, но она не обратила на мою мольбу ни малейшего внимания.

Она продолжала спокойно говорить, как если бы я слушал ее наставления, стоя рядом с ней на твердой земле.

– Магия преподнесет тебе дар. Береги и храни его. А от тебя я получу дар для себя. Он соединит нас, солдатский сынок. Я буду слышать все, что ты скажешь. Я буду есть пищу, которую ты ешь. И тогда я смогу тебе помогать. Я узнаю все твои тревоги и радости и разделю их с тобой.

Я поставлю перед тобой великую цель – ты остановишь захватчиков. Ты повернешь вспять поток врагов, покушающихся на наши земли и несущих с собой разрушение. Я сделаю из тебя орудие, которое победит тех, кто хочет нас уничтожить. – В голове у меня все путалось от страшной боли, но я все равно пытался понять странные слова древесного стража, а она вдруг заговорила громче: – Теперь он служит мне и моей магии, кидона. И дал мне его ты! Возвращайся к своим соплеменникам, и пусть они узнают об этом. Ты вложил оружие в мои руки! И я его взяла!

Ее речь казалась мне совершенно бессмысленной, но раздумывать над тем, что она хотела сказать, я был не в состоянии. Женщина еще крепче схватила меня за волосы, и на меня накатила новая волна ужаса. Затем она дернула изо всех сил, и я почувствовал, что она вырвала клок волос. Внутри у меня все сжалось от дикой боли. А в следующее мгновение показалось, что она, словно тонкую нить, вытянула из глубины моего существа нечто очень важное.

Неожиданно ее лицо оказалось совсем рядом с моим, и я ощутил ее дыхание на своих губах. Я видел только серо-зеленые глаза древесного стража, а затем она произнесла:

– Теперь ты мой. Можешь отпустить руки.

Я повиновался. И провалился в темноту.